Текст книги "Пехота-2. Збройники"

Автор книги: Мартин Брест

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 20 страниц)

Банки парят, горячая вода начинает впитываться в светлые доски.

– Вода, мля… – бормочу я. – За воду забыл позвонить…

– Я позвонил, – тихо говорит Вася, не оборачиваясь. – Завтра будет. Или послезавтра.

– Как они задолбали своей «Ноной»… Танк бы нам.

– Один?

– Семнадцать, мля. Такие, из-за террикона…

– Та ты вже задолбал меня своими танками, весь вечер «ах танчики», «ох мишки», «уууу мощща». Лучше бы миномет привез.

– Миномет комбат не дает.

– Разумно…

Бах! – раздается совсем рядом с блиндажом. Бах, бах!

Сон мгновенно проходит, внутри все сжимается… страшно. Честно – страшно. Это днем мы все такие бравые вояки, а ночью мне страшно, и было страшно, и, наверное, будет всегда.

– Не попав, – хмыкает Гала, осматривая потолок, и лезет на койку. – Чуеш, Мартин, разбуди в полдесятого, мне в наряд.

– Ок. Если не засну.

– Не заснешь, ты…

– От мля, задолбали! – вдруг рявкает ротный, подхватывает с койки моторолу и выскакивает их блиндажа.

– Ну все, мля, зара ротний війну почне, – вздыхает Механ и сидится на Васино место. – Посунься, розлігся тут, шє й в ботінках. І не сци, не попадуть в нас.

Бах! Бах! Бах!

– Чего ты так решил? – вяло интересуюсь я и сажусь на койке.

– Бо раніш не попадали, – уверенно говорит Механ.

Гала сверху смеется. Логика, блин, на грани фантастики. Как и все тут у нас.

– Альфа, я Танцор. Прием! – слышится снаружи.

– Альфа на прийомі.

– Перейди на третий.

– Прийняв, перехо́жу.

Я высовываюсь «на улицу» и запахиваю куртку. Вася сидит возле входа, привалившись спиной к склону, нещадно пачкая куртку, и держит в руках две рации. Я сажусь рядом с ним и начинаю выцарапывать сигареты.

– Шайтан, Шайтан, я Танцор, прием.

– Шайтан на приеме.

– Прошу работу по моим целям.

– Зара запро́шу, жди.

Мы сидим и курим в темноте. Накат больше не прикрывает нас, но в блиндаже рация не берет, да и порывы ночного весеннего ветра прогоняют сон, заставляют ежиться. Мигают огоньки на рациях, скоро сядут аккумы. Моргает лампочка – тусклый луч из-за одеяла дергается. Или это Механ открывает банку…

– Булат, Булат, я Шайтан, прием.

– Шайтан, я Д…, на приеме.

– Танцор просит работу по его целям.

– Шайтан, я Д…, жди…

– Шайтанчик, Шайтанчик, я Булат! – врывается в эфир. – А ну, жди! Танцорчик, дорогой, шо у тебя?

– «Нона» еб@т нас по беспределу, – уставно докладывает ротный. – Треба Шайтана помощь.

Бах! Бах! Бах! О, в районе бани упало.

– Так, людей в укриття, посилити пильність… Шайтан, работай с Танцором, тока без фанатизма. Доповідь мені, як поняв, прийом.

– Поняв-прийняв, – отвечает Шайтан. – Танцор, давай цели.

– Шайтан, мои метки у тебя стоят?

– Стоят, стоят.

– Альфа, я Танцор, бери Шайтана на связь и наводи.

– Йууухууу! Прийняв! – веселится Президент. – Шайтан, цель девятнадцать, южнее двести пятьдесят… не, триста! Южнее – триста.

– Жди, ща пристрелочные дам.

Мы сидим посреди Донбасса, на низком отвале доломитного карьера, который все почему-то называют терриконом, мы – часть этого мира, часть странная, чужеродная, иногда слепая в своем бессилии, иногда – радостная в своей злобе. Мы – часть огромного организма, и этот организм – отнюдь не Украина, не страна, не Большая Земля, живущая за нашими спинами, нет, брат. У нас – новая родина, и имя ее произносится иногда с ненавистью, иногда – с любовью, и никогда – равнодушно. Мы – Армия. Такая, какая есть, и другой просто нет. Может, будет, но сейчас – нет.

Два пристрелочных уходят из-за «Банана» на Докуч. Прилетают еще три мины к нам, и тут же гаснет свет. Жужжание генератора, привычное и поэтому незамечаемое, стихает, и ночь, иногда рвущаяся на нитки «выходами» и «прилетами», замолкает. Тихо.

– С…. …ля! – Из блиндажа выскакивает Механ, на ходу натягивая свитер, и убегает в ночь.

– Куда? – кричит вдогонку Вася. – Обстрел, мля!

– Та я бистро, долью бензу і все! – раздается из темноты.

– Бля, – говорит Вася. – Какие-то долбанутые, эти пехотинцы. Мины херачат – оно идет бензин в геник доливать. «Зушка» валит – оно по дороге с шортах и тапках в баню бредет, нога за ногу. Зато как комбат приезжает, хрен кого нарисуешь, наряд в бронике и каске стоит, хоть на плакат в военкомат фоткай.

– Пойду и я, – говорю я и тяжело отлипаю от глиняного откоса.

– Куда?

– Та посвечу ему, шо он там в темноте поналивает…

– Точно – все долбанулись, – крутит головой Вася и тоже поднимается. – Ну, пошли…

Интермедия 15

… только я не знаю, кому тяжелей было.

Явно не мне.

Я был постоянно занят. Хрен его знает, чем, но ведь правда. Вода в «цевешке» закончилась, треба звонить чи везти ее куда-то, дров на двое суток осталось, бэка, бэка пополнять постоянно, тяжелые зеленые или светло-сосновые ящики с советскими маркировками растаскивались по позициям, по щелям-оружейкам, ночью убитая белая газелька или военный рыдван, завывая на весь сектор «М» уставшим двиглом, забирались на террикон, и пацаны тащили, тащили, тащили…

Или продукты. Тоже в газельке. И чтоб яйца съели сегодня-завтра, и сыр… Ну, или то, что в армии называлось сыром.

А тут свист – и мина разметывается метрах в ста, и пацаны такие «мляааа, як вони заїб@ли… Та карочє. Не попадуть…» – и дальше машину разгружать.

А потом, уже совсем поздно, четыреста километров передка превращались в одну огромную телефонную будку. Невидимые цифровые цепочки протягивались на сотни километров, потому что сорок четыре тысячи человек разговаривали с домом.

Кружка с чаем никак не хочет остывать, горячущий металл хватаешь в перчатке, прижимая плечом к уху грязный смартфон, только что снятый с зарядки. Геник крайний раз чихает и выключается, гаснет все, весь мир падает во тьму, и только редкие искорки из труб буржуек да огоньки бесчисленных сигарет живут вдоль лініі бойового зіткнення.

– Привет!

– Привет, мася.

– Ты как?

– Да нормально…

Что я должен был ей говорить? Как я мог им рассказывать то, что окружало нас эти месяцы? Сказочка «я служу в штабе и охраняю дерево» больше не прокатывала.

– Здравствуй, сынок.

– Привет, мам.

– Ну как ты там?

– Да нормально…

«Нормально». Вот и все, что мы могли выдавить из себя. Как я мог что-то рассказать, если в моих словах рвались мины, херачила наша арта поверх голов, аватары пытались вылезти из ямы, а скобы в окрестных магазинах закончились? Что мне было говорить? Что я поел и в шапке? Или что на «бэхе» стартер навернулся, и у нас только одна машина на ходу? Или про то, как кбм и мехвод набивают ленту для 2А42, сдирая пальцы, пока наводчик лупит двойками по сепарской эспешке? Про то, что нам поставили на «дашку» обвес и оптику, и мы с командиром и Серегой позавчера шесть часов развлекались, пытаясь всадить сорок граммов горячего металла в кого-то живого?

– Привет.

– Привет, пап.

– Слушай, я тут смотрел по айситиви про ваше Новотроицкое…

– Не смотри телек, пап.

– Как у вас?

– Да нормально.

«Нормально» – самое частое слово в разговорах с семьями. Боже, как же они ждали нас. Каждый день. Каждую чертову секунду. Справляясь без нас и не справляясь одновременно. Погибая с каждой сводкой «…сьогодні в районі проведення антитеррористичної операції загинуло…» Оживая, когда ты, такой весь занятой, бурчал в трубку «Да нормально». Они держали тыл – без оружия, без соседей слева и справа, всегда помогающих огнем, они защищали с запада тех, кто защищал мир с востока.

И сейчас ждут.

– Пйивет!

– Привет, сыночек!

– Папа, пйивет! Кагда ты пйиедешь?

– Сынок, я…

Родная. Малыш. Мама. Папа.

Спасибо, что защитили меня.

Все нормально.

День шестнадцатый

– Мартіііін… Мартін! Не спи, мля!

– А? Скока время?

– Ну хоч не стрельнув… Півп’ятої.

– Чего шепчешь? – я сажусь на койке и сдергиваю телефон с полки. Точно, полпятого. В распахнутой дверке стоит Ярик.

– Командира не хочу будити.

– Зайди, закрой дверь, холодно же.

Ярик вдвигается в кунг и прикрывает дверку. В броне, с автоматом и с топором в руке он напоминает замерзшего канадского лесоруба, зачем-то взявшего зброю. Пар вырывается изо рта, нагретый спальник стремительно теряет тепло, я спускаю ноги вниз и ищу ботинки. На своей койке ворочается Вася.

– Ми поїхали зара, Дізель вже прогрів. ТО я тебе бу́жу, щоб ти знав.

– Кто на «Чарли»?

– Сєпар і Міхалич.

– Спят?

– Хєр там, як заснуть – звиздюлєй получать. Ідеш?

– Да, да… – Я поднимаюсь, накидываю на шею ремень с кобурой и сдергиваю куртку. Фууу, холодно. Апрель, говорите?.. Ну-ну.

Ярик пятится и вываливается из домика-на-колесах. Я прикрываю дверь, точно – не разбудить бы коммандера, и оглядываю светлеющий террикон. Тихо. Затвердевшая грязь под ногами, истоптанная и бугристая, поблескивает в свете зажигалки. Тьфу ты, точно заморозок был. Ааааам, как спать хочется, ну просто смертельно.

– Погоди… Возьми «мотор» целый.

– Нахєра? Баофенг же є.

– «Моторола» дальнобойней. И по «мотороле» вы, «если шо», с «Кандагаром» свяжетесь на четвертом. Наш – второй, батальон – третий. Повтори.

– Та запомнив.

Мы идем за крайний капонир, где фырчит «Урал», уже развернутый на выезд.

– Здоров, – машет мне из кабины Дизель. – Так я спускаюсь?

– Кто с тобой?

– Яричка.

– Валите с Богом, мы за вас отомстим. Где Ломтик?

– Тута я, – выступает из полутьмы замотанный, как красноармейцы в финскую, Лом.

– Сколько вас?

– Шесть.

– Мало.

– Нормально, – вклинивается Ярик, – там більше грузить, чим пилять. Гала другу пилку зро́бив.

– Грузитесь на «Урала».

– То ми пішком хтіли.

– Та ну. Заморозок, темно еще, не гони, сепары спят. Спокойно доедете.

– Оце вже й буде зашибісь!

– «Зашибісь» буде, когда вы машину дерева подымете, – говорю я и машу рукой. – По рации выйди, как доедете. Тока с краю не пиляйте.

– Де «Урал» за́йде – там і пиляєм. – Ярик кряхтит, откидывая борт.

Мужики тянутся к машине и начинают по двое заползать в кузов. Небольшого роста Гала подбегает, размахивается и швыряет внутрь бензопилу. Та попадает во что-то мягкое, слышны маты, Гала улыбается и лезет следом.

«Урал» тихонько скатывается по дороге, громада машины, чудом еще ездящей, уменьшается, я стою посреди дороги и провожаю его взглядом. На «Чарли» курят и тихонько разговаривают Михалыч и Сепар. Ветер, поднявшийся вчера вечером, рвет полы куртки и рассыпает искры с сигарет наряда, и заглушает звуки… и это нервирует. Пехота живет звуками – слушай, брат, слушай постоянно, иначе с неба упадет кусок металла и сделает из тебя деньги. Сколько там нынче выплаты семье по смерти, шестьсот штук? Чи вже больше? Мабуть, тре еще поспать, пока можно. По рации выходит Ярик и говорит, что доехали. Норм, можно идти досыпать.

Ах-ах-ах! АГС выплевывает три гранаты и замолкает. Так, это «Браво», и шо у нас происходит? Я почти бегу в кунг за рацией, оскальзываясь на крупной щебенке, распахиваю дверку и отодвигаюсь в сторону. Ну его нафиг.

– Васяааа, – тяну я.

– Заходь, не боись, я сегодня добрый, – слышится хриплый голос, потом шебуршание и удар ног об пол. – Мля! Та твою же ж…

– Чистых носков больше нет, – быстро говорю я и вскакиваю на лесенку.

– Блин… Ладно. Хто стрелял?

– «Браво».

– Браво – Танцору. Браво – Танцору, – берет Вася рацию.

Я нагибаюсь к прибитому степлером над буржуйкой листику с нарядами и пытаюсь сообразить, чья сейчас смена.

«Браво» не отвечает. Вася продолжает бубнить в рацию, я застегиваю куртку и начинаю напяливать броник. Тьфу, мля, да нафиг оно надо! Кидаю два магазина в боковой карман «горки», подхватываю РПК, отбираю у Васи рацию и выскакиваю наружу. За спиной кряхтит и облачается коммандер.

– Хто на смене?

– Джонни и Петя из «брони».

– Ярик спит?

– Ярик по дро́ва поехал десять минут назад.

– То они не по нашим ввалили?

– Та ну. Не первый раз же ездим, да и с вечера предупреждали. Не буду ж я по рации перед выездом говорить, что от нас сейчас машина пойдет. Може, и не спят сепары, ввалят вслепую «зушкой»…

– И не попадут.

– То они по-нормальному не попадают, а тут как раз «на дурака» могут и попасть. Как Ярик тогда из «дашки» на полтора километра двух сепаров разобрал. Случайно ж вышло.

– Ну да, ну да… Готов?

– Усегда.

– Погнали.

Заворачиваем, оскальзываясь, за угол кунга и сталкиваемся с Петей. Хмурый Петя тащится нога за ногу, размахивая за антенну «моторолой», и бурчит. Петя – здоровый, толстый, заросший, одетый в три куртки и с наброшенным броником – мехвод одной из наших «бэх», арендованных на момент занятия позиций у «семьдесятдвойки» и забытых вернуть. Сами экипажи «бэх» не жалуются, копают, как все. Продукты «семьдесятдвойка» на них выделяет в шестую роту, на «Кандагар», но мы договорились с Бураном, что этих четверых мужиков мы сами прокормим, а они за это у нас «бэхи» не забирают. Опорник опорником, но, когда знаешь, что у тебя за спиной в капонирах стоят две бубочки на ходу и с полным (двойным? тройным? или уже четверным?) БК, оно как-то… спокойнее, что ли. И «Кандагару» хорошо – у них самих три «бэхи», а жить и у них не особо есть где, тоже копают, як дурные.

– Стой, кто идет, – говорит Вася и тормозит, загребая ногами по скользким выбоинам. – Стрелять буду.

– Стреляй, – сипло говорит Петя. – Всех не перестреляешь.

– Ты хера тут гуляешь, сонечко?

– Батарейка села.

– Вы ж брали запасную, – Вася забирает у Пети рацию и начинает клацать верньерами. Рация выдает трехтоналку и после молчит.

– Обе сели. Не держат ни хрена ваши аккумы.

– Мы тут вже пересрали чутка. А чего стреляли? По нашим?

– Та наши проехали вже. – Петя сопит забитым носом, потом отворачивается и громко сморкается. – Уууу, мля, аж полегшало… Не, то на краю карьера фигня какая-то. Покемона нема, с калаша Джоник запретил стрелять. Чего-то. Хлопнули с «гуся».

– Правильно Джонни сказал, бо там шестьсот метров, с калаша ты разве что в карьер попадешь. Да еще и с теплаком в руках… И шо? Есть результат?

– Кабаны. Со свиненками.

– Кабаны… Кабаны… И поросята… Ммммм… – Глаза Васи загораются.

– Мля, – бурчу я и разворачиваюсь к кунгу за запасным аккумом. – Ну вот нахера ты сказал, а?

– Шо? Шо было, то и сказал.

– Мартин! – воодушевленно говорит Вася, протискивается мимо меня и ставит АКС в стойку. – Не раздевайся! Мы идем на охоту!

– Мля! – я втыкаю аккум, и рация радостно пищит. – Мля!

Безнадежно испорченное утро

По Африке, по Африке. Мы идем по Африке. Пыль-пыль-пыль-пыль от шагающих сапог. Отдыха нет на войне. От командира. Которому попала в голову охота.

– Васяаааа… – тяну я, едва поспевая за шагающим коммандером. – Ты ж директор СТО. Откуда це в тебе?

– Зов предков.

Вася, необычно бодрый и до противного веселый, шагает по дороге. В глаза нам бьет встающее солнце, и в огненном ореоле кажется, что коммандер светится. Преподобный ротный.

– Блин. Мне еще в батальон ехать. И в Ваху.

– Успеешь.

– Ружжо хоть зарядил?

– Не ссы, все учтено могучим ураганом.

– Патрон хоть с пулей?

– Откуда я знаю?

– Вася… – Я догоняю его и смотрю в глаза: – Ты хоть примерно соображаешь, как охотиться на кабана?

– Ніт, – гордо отвечает Вася. – Вот и узнаем.

– Сукааааа… Ты понимаешь, шо твоя дробь в хер знает каком патроне его не возьмет?

– А автомат тогда тебе зачем?

– А чего ты сам автомат не взял?

– Фи! Окстись, дитя города! Это неспортивно!

– Нам п@зда, – печально говорю я. – Надо хоть с «Альфой» поговорить, шоб из «дашки» поддержали, когда нас кабан рвать будет.

– Не ссы, военный. – Васю переубедить невозможно. – Кабан нам не треба. Нам треба свиненок. Нэжний-нэжний.

– Вася… А может, ну его, а? Я кофе сварю… Варву потрусим, у него еще сыр, може, есть…

– Вот порося завалим – тогда и кофе.

Вася сосредоточенно шагает, держа на сгибе локтя самое страшное, идиотское и кошмарное на всем белом свете ружье.

Эту ружбайку я увидел еще под Старогнатовкой и икал после этого пару часов. История ее попадания во вторую роту была покрыта тем же мраком, как и наличие катушки связистского провода, и бочек с ПММ, и еще многих ништяков, и непреложным было только одно – ружжо передавалось от ротного к ротному. Это была курковая одностволка двадцатого калибра, при попытке переломить ее распадающаяся на две части, слабо связанные ремнем от АК. Причем части были от разных ружей, и при каждом выстреле я ждал, что ее разорвет на запчасти, а вместе с ней – и голову ротного. Более идиотского, занедбаного и опасного ружья я никогда не встречал ни до, ни после. Даже «копаные» после войны трехлинейки выглядели более ухоженными и приспособленными к стрельбе, чем это одоробло.

Само собой – Вася его обожал. Он чистил ружье чуть ли не чаще, чем обвешанный тактикульными приблудами автомат, смотрел в ствол и улыбался, и ствол щербато улыбался ему в ответ. Ложе, когда-то коричневое, в основном, состояло из трещин. Я угрожал выкинуть его к чертовой матери, пока оно не рассыпалось в труху от старости, и ротный сатанел, грозил мне увечьями, смертью или самым страшным – переводом в РМТЗ. Я не знаю, где он мутил на нее патроны, но этот скрежещущий «бабах» раздавался на наших позициях с завидной регулярностью. Мастер предлагал «отактикулить» его и, не меняя концепции общего безумия, прикрутить на нее изолентой в виде оптического прицела половинку бинокля. Тут сопротивлялся уже я, зауважуя, шо два волонтерских бинокля «Юкон» у нас на вес золота, а штатные Б8-30 в количестве трех единиц намертво записаны в «форму-двадцать-шесть». Мастер пожимал плечами и предлагал просто утопить ружье в сортире. Я был за, полроты было за, сама судьба была за – но Вася был против.

Дорога на восток обрывалась карьером, глубоким, безумно красивым и пустым. Тут, на краю, до недавнего времени стоял наш «спостережник» «Кишлак», но сепары настолько прибили эту точку, что пришлось его убрать. Слева от нас на краю этого же карьера и выше, на своем терриконе, стояла позиция «Кандагар» шестой роты семьдесят второй бригады. Два наших «СП» в данный момент, невзирая на бойовий наказ спостерігати за ворогом, пялились в свои бинокли на нас и наверняка ржали. Я прямо чувствовал их ехидные взгляды.

Вася подходит к краю террикона и буцает камень. Камень летит вниз, согласно законам физики, и Вася, всупереч всем остальным законам природы, наклоняется и начинает что-то рассматривать.

– Шо, Кирпич тушенку забув на «Кишлаку»? – спрашиваю я и тяну из кармана сигареты.

– Не, – говорит ротный. – Я следы ищу.

– Чьи?

– Та кабанов же ж, – и Вася ломится в кусты.

Приходится идти за ним.

– Смотри не вляпайся в следы жизнедеятельности «Кишлака». Оттирать на улице будешь, в кунг не пущу.

– Не гони… Мля, ну ты закури еще!

– А шо?

– Шо-шо… Запах.

– Ээээ… дичь спугнем? Еба… Вася, ну ладно я, городська дитина с Донбасса, про охоту читал тока в книжке Остапа Вишни. Но ты! Высшее образование, командир роты, целый лейтенант, хоть и мобилизованный. Ну, хоть гугл открой, а? Типа «как охотиться на кабана в условиях гибридной войны…»

– Тихо, – шипит Вася и поднимает руку.

Я стряхиваю с плеча пулик и аккуратно тяну переводчик огня, предварительно отогнутый и почти бесшумный. Ну его нафиг, кабан не кабан – а сепар тут легко может лежать. Нахер мы сюда поперлись, мля?.. Вася шагает вперед.

Заросли каких-то мерзких кустов, в которых мы ховали «бэхи» в первую ночь на этих позициях, незаметно переходят в невысокие акации, под ногами начинает хрустеть, трясутся голые ветки. Отут шестнадцать дней назад разведосы лежали, вон окопчик мелкий отрыт… Мля, ща найдем нашу же растяжку – отэто тупо будет…

– Нема тут никаких кабанов, – бурчу я. – Спят они вже.

– Не мандражируй, военный, нема тут наших растяжек, – говорит Вася и поднимается на невысокий холм с чахлой акацией.

Перед нами, метрах в ста пятидесяти, стоят два здания, окруженные брошенной техникой.

Мы называли это почему-то «заводуправлением», хотя правильно было бы сказать «карьеруправление». Два здания силикатного кирпича, вокруг которых в беспорядке стояли ярко-желтые бульдозеры, тракторы, какие-то неизвестные экскаваторы и пара самосвалов, и сбоку от всего этого всего – подстанция. Обнесенная рабицей площадка, на которой были выключатели, трансформаторы, какая-то будка и несколько серых шкафов. Воздушная линия, заходящая на нее со стороны Докучаевска, тут делилась на несколько веток, и несколько из них на невысоких столбах уходили дальше на юг, на находящуюся в паре километров и метров на пятнадцать выше сепарскую позицию «Амонсклады».

Поначалу, когда линия фронта пролегла именно тут, на «заводуправление» приезжала «нива» типа с охранниками. Но пару раз посидев под минами с их стороны и редкими выстрелами с СПГ с нашей, охрана чего-то приезжать перестала. А вот подстанция работала, характерное гудение пронизывало воздух и в ясные дни слышалось даже у нас на терриконе.

– Задача номер раз, – говорит Вася и приседает. – Пробить, как нам запитаться от подстанции. А то стока электричества рядом, а мы геник гоняем.

– Мля… – тяну я. – А я, дебил, думал, ты и правда на кабана пошел…

– Задача номер два, – продолжает ротный. – Если эту проблему не решим, отрубить свет «Амонскладам». Ты ж у нас электрик?

– Так тично. По первой «вышке» – инженер-энергетик.

– Вот ты мне и доложи. По ситуации.

Я заползаю ближе к Васе, опускаюсь коленом в мокрую грязь и лезу в нарукавный карман за очками. Воин-то я, конечно, во всех отношениях мужественный, но близорукий, поэтому на машине и на войне приходится носить очки. Очки сделаны в Волновахе – в два раза дешевле, чем в Киеве, и в два раза лучше.

Подстанция абсолютно безлюдна. Так, заходит… раз-два-три… Заходит десять киловольт, выходит… выходит, получается, три ветки. Не, четыре. Вот эти две, по шесть киловольт – на «Амонсклады»… А почему две? Резервная схема? А почему с одной подстанции? Еще одна уходит к маленькому карьеру между нами и «Эверестом», но она оборвана, это я точно знаю. А вот эта – похоже, ноль-четыре, и она заворачивает к завод-управлению. А трансформатор… так, понятно. Будка из того же силикатного кирпича закрыта на замок, навесной, матерый даже с виду. Рабица по периметру целая, сетчатые ворота закрыты и замотаны какой-то чи цепкой, чи проволокой, и дорога к ним от заводуправления какая-то… занедбана. Я поднимаю телефон и все фоткаю. Ближе, еще ближе… Побольше фоток, потом точнее посмотрю. Мля, солнце почти в глаза, слепит и меня, и камеру.

Нога затекла. Вася терпеливо молчит, лениво осматривая окружающий мир.

– Внутрь пойдем?

– Тока уже по делу. Сейчас – так, со стороны говори.

– Говорю. – Я сползаю пониже, плюнув на чистоту горки, и сажусь на задницу. Со стоном распрямляю ногу. – Фууу, коленка болит… Так. Смотри.

– Смотрю, – Вася тоже сползает ниже, но садится почти ко мне спиной, и мы смотрим в разные стороны.

– Приходит «живая» линия-десятка. Понижается. Разбирается на три. Две уходят на «Амонсклады», и там у них свой ТП. Почему две…

– Шо за ТП?

– Трансформаторный пункт. Они ж не берут сразу шесть. Наверняка разбирают на низкие классы напряжения. Не перебивай, погоди.

– Жги.

– Потому задачу номер два решить можно прям отсюда. Валим «мухами» два трансформатора – и вуаля, сепары без света, бегают по вконтакту, собирают бабло на генератор.

– А чего «мухами» и отсюда, а не с СПГ и с террикона?

– Расстояние до «Альфы» – девятьсот мэ. До «Браво» – восемьсот. По высоте – «эспешки» выше метров на… мля, метров на шестнадцать выше. Ты как на почти-километр собираешься стрелять из СПГ на отрицательном угле? Углу. Угле. Ну ты понял.

– Логично. Не, наверное, можно… Но придется подолбаться.

– Отож. И кучу выстрелов спалим. И хвостовики наши там будут валяться.

– А разобрать из «дашки»… не, не комильфо, куча дырок с нашей стороны… якесь палево.

– Угу. А тут – прям отсюда дал из пары «мух» и иди чай пить. Короче. Слушай дальше…

Я шевелюсь и проклинаю себя за то, что не взял поджопник. На охоту, на охоту… Охотник, блин, Алан Кватерман в очках и с пузом.

– Ну?

– Теперь по первой задаче. Нам треба двести двадцать. Взять мы его можем либо с заводуправления, где ота вот ноль-четыре на фазы разбирается, либо воон из той будки с красной дверкой, там по-любому разведено на собственные нужды. Щиток какой-то стоит, чи шо. Но внутри.

– То есть, входить в будку?

– По-любому. Входить, искать выводы, кидать километр кабеля, которого у нас нет.

– Пока нет, – поправляет Вася. – Намутим. В бате что-то есть. На крайняк у волонтеров попросим.

– Вася, тут километр, а если развести по блиндажам, то и все кило-двести.

– И шо?

– Кабель треба матерый. Шоб и непогоду мог пережить, и на выходе хотя бы вольт двести было. Короче – толстый.

– Короче, сам ты толстый, задолбал, цифру скажи чи название.

– Минимум четверка, минимум. А лучше – больше. В идеале – медь, но и люминь тоже можно, тока тогда уже шестерку. Марку скажу, як погуглю, напамять не помню.

– А снять тот, шо на жэдэ-ветку идет? Оборванный.

– Это ж воздушная линия. Он без обмотки. Предлагаешь опоры строить и щиток ставить на ВОПе?

– Мля. Ладно. Я понял. Шо еще?

– Задача решаема, треба человек шесть. Инструменты есть, мультиметр у меня свой. Работать треба днем – ночью стремно, а дверка в будке как раз в нашу сторону повернута, по идее, беспалевно будет. Вот, в принципе, и все.

– Ну, тогда пошли домой. – Вася поднимается и начинает оглядываться. – Блин, ну может, таки есть тут кабанчик…

– Молись, шоб не было, – я, покряхтывая, поднимаюсь следом. – Пошли вже.

– Може, на посадку сходим, посмотрим, як наши ударно валят лес?

– Танунах, сам иди, я вже находился. Заеду, как на РАО буду выдвигаться, потом тебя наберу.

– Как думаешь, боевое охранение выставили?

– Уверен, шо Дизель сидит на капоте с автыком и пасет місцевість.

– Чего?

– Бо капот теплый. Все, погнали, мамонта не вполювали, хоть сыра заточим. Если Варва отдаст…

День

РАВисты – люди с тяжелым характером.

В тяжко натопленной палатке на окраине Прохоровки сидит тяжкий РАВист Вова и тяжко смотрит в свои талмуды. Мне жарко, я расстегнул уже все, что мог, но тяжелая белуха палатки УСТ-56, заставленной поддонами, раскладными койками и ящиками, тяжело дышит на меня жаром ужасающих размеров буржуйки.

– Шо будем делать? – спрашивает Вова у своей открытой «формы-двадцать-семь».

Книга отвечает молчанием, как и я. Вова вздыхает.

Книга лежит на раскладном столике, стоящем на двух паллетах. На столике – миллион бумаг, серый убитый ноутбук и два прозрачных стаканчика с остатками кофе. Наверное, кофе. Возле столика угрожающе шатается сбитый из патронных ящиков стеллаж, заваленный папками, какими-то коробочками и кульками.

За пределами палатки стоят машины и прицепы, набитые ящиками с боезапасом. В соседней палатке – бесконечные ряды уже оружейных ящиков, и именно в них, затерянных в глубине, есть тридцать пять автоматов, закрепленных за нашей ротой. Эти автоматы давно пора провести накладной и сдать на склад, но вот проблема – номер одного из АК не совпадает. А еще у меня есть «лишний» автомат, не числящийся не то что в нашей роте, вообще в батальоне. Я хочу его сдать, Вова не может принять. На располагающемся рядом ПТОРе находится с ответственной миссией Механ, и я заранее не завидую расставленным тут и там машинам – наш Васюм скрутит с них всё, что только возможно, чтобы вернуть в строй машины нашей роты. Кроме колес – тут я уже не уверен. Хотя… Сперли же мы два колеса с ЗиЛа первой роты, когда батальон собирали в Старогнатовке…

Механ не спешит, а мне и подавно спешить некуда. Все равно еще ехать в Ваху, долго блуждать по частному сектору и искать мастера, который чинит и обслуживает генераторы. Мы загрузили в «лэндик», который я таки выпросил у коммандера, аж три штуки, все нерабочие, может, из них удастся собрать хоть один. Потом в магазин, скупиться, а потом домой, на опорник. Барана все равно без меня жарить не начнут. Надеюсь.

Вова молча подымается, потом обратно садится. Жаркий липкий воздух окутывает нас, и я очень хочу выскочить наружу и хотя бы продышаться. Фууу, упрел весь.

– Вова, чего вы так топите, як в последний раз? – спрашиваю я от нечего делать.

– А? – подымает голову Вова. – А… та она меньше не умеет. Или кочегарить на все деньги, или не греет ни хрена.

– А дрова где берете? А хотя нет, не отвечай. Не хочу разочароваться в нашем зампотыле окончательно.

– Отож…

– Слушай, шо со сверкой будем делать?

– Эх… – Вова встает. – Слушай. Давай не сегодня, а? У меня еще с инвентаризации «бока» пооставались, гребу сам, Саню моего на ТПУ семь-два вызвали, обучать чему-то. Тупо не успеваю.

– Шо предлагаешь?

– Смотри. Автыки твои, числом… – Вова наклоняется к амбарной книге, – … семнадцать штук…

– Вова, какие нахер семнадцать? Тридцать пять автоматов, я тебе тридцать шестой привез…

– … та не перебивай ты! Семнадцать АК, одиннадцать АКС и семь АКМС. Так? Так. А ты гундишь… Короче. Я их сам найду в нашем упорядоченном кошмаре и сверюсь. И номер твой посмотрю. И если шо лишнее будет, отложу. Тока не сегодня, хорошо?

– Ну… Ну, мля, Вова, мы с этим тянем уже четыре месяца. Меня комбат имеет на кожной нараде в неудобной позе. А потом Николаич, зампотех, добавляет еще палочку в коридоре. Я тут пытаюсь всем объяснить, шо вторая рота – нормальные люди и шо наши рапорты на ПММ тре подписывать не глядя… А мне тыкают, шо я не могу зброю по-человечески сдать. Ну, блин.

– Давай через три дня.

– Два. И я сюда не поеду, я вже задолбался ездить, честно.

– Ну, все ездят…

– Ну, все ездят со Старогнатовки, а мне с Новотроицкого – не ближний свет.

– На телефоне.

– Хорошо. Шо с левым автыком?

– Не знаю. У меня не бьется никак, решай с Николаичем. Мне брать его сюда смысла нема – приедет проверка с сектора и возьмет меня за жопу.

– А я вожу в машине лишний автомат – меня не возьмут за жопу? Шо мне его, в ставок выкинуть?

– Вези зампотеху.

– Мля. Ладно… Есть «бэ-тридцать-два?»

– Мммм… – чешет голову РАВист. – Есть, в принципе, немножко. Но там Алмаз на них прицелился. А скока надо?

– Двадцать ящиков.

– Скокааааа? Охренел? Де я тебе их возьму, рожу, чи шо?

Хороший РАВист важнее хорошего зампотыла. Бо хавку можно купить, форму – тоже, да и вообще, всё можно решить, кроме зброи и бэка. Хороший РАВист – он как племенная корова, потому что чаще всего слышит слово «роди». Роди мне шесть ящиков ВОГов. Роди живые стволы на «зушку», да и «зушку» тоже роди. Роди нормальные осколочные ОГ-9. И хоть через кесарево, но вывали хоть пяток М-113, которые не только вылетят с пусковой, но еще и долетят. А может, еще и попадут. И никого не волнует, где и как РАВист должен зачать, выносить и произвести на свет десять ящиков Б-32.

– Вот странное дело, – говорю я, поднимаясь. – Вот тебе все говорят «роди», «роди»… Так ты мальчик или девочка?

– Пошути мне еще, пошути… – бурчит Вова, выбираясь из-за шаткого складного стола. Стол скрипит, но не падает. – Пять ящиков дам. Во вторник на нараде подпишешь рапорт у комбата и мне сразу отдашь.