Текст книги "Пехота-2. Збройники"

Автор книги: Мартин Брест

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 20 страниц)

– Вася… Вася! – прерываю я. – Слезай с коня. Сереженька осознал свою ошибку, обещает исправиться и купить нам всем по чебуреку в Бугасе. А може, и по два.

– Хєр тєбє, – автоматически отвечает Президент. Но как-то неуверенно.

– … весь наш батальон, как и десятки других – это как раз и есть тот самый «армейский дебилизм», Серега. То есть, долбоеб@зм. Тот самый. А теперь сосредоточься и ответь: как тебе служится нами, с такими херовыми, как ты считаешь, командирами?

– Ну ладно, ладно. Заклювали… Вася… А може, можна якось отпєтлять от тих зборів, а?

– Да нет никаких сборов, – выдыхает коммандер и трет лицо ладонями. – Наеба… Пошутили мы. Уууу, мля, выбесил меня. Зато хоть проснулись. Мартин, пароли есть?

– Есть, – я достаю мобильник. – Ээээ… Еще ночной же? Без пятнадцати семь… «Двина».

– Двина… а отзыв?

– Збруч.

– Двина – Збруч… Книжка по электротехнике закончилась, пошла география…

– На заправку заедь, баллоны задуем.

– На обратном.

– Давай сейчас, это быстро.

– Ок.

Под колесами шелестит трасса, мое хорошее настроение падает каплями на пыльный асфальт, утекает по замерзшим пальцам, трогает заскорузлые комья воспоминаний. Это ж почти родные для меня места все-таки…

На трассе Донецк – Мариуполь, недалеко от Волновахи, есть одно место… Нет, мест там много, но это одно – особенное. Какие-то заборчики, засохшие лужайки, вечная донбасская пыль унылого недоугольного цвета перекатывается с боку на бок, с одной обочины на другую.

Темно-синий «жигуль-шестерка», шелестя потертыми покрышками, скатывается с трассы, прыгает по выбоинам, останавливается, не доезжая до ветхой заправки. Жаркое сухое лето вливается в салон, высокий черноволосый сильный мужчина вылезает из машины, потягивается. Щурится, разглядывает недалекий горизонт, покачивается с пятки на носок в растоптанных кроссовках, положа руку на горячий капот.

С заднего сиденья, тихонько открыв дверцу, вылезает семилетний мальчик. Чернявые вихры, темно-коричневые глазки-пуговки с огромным любопытством начинают оглядывать-ощупывать действительность. Заборчик возле серого ящика. Светло-синяя крыша заправки. Какой-то непонятный бордюрчик. Поржавевший знак «5». Бабушки с пирожками, уууу – какие вкусные, какой огромный горячущий ломоть жареного теста с капустой, и квадратик оберточной бумаги.

На заднем сиденье, среди сумок и каких-то свертков, спит двенадцатилетняя сестра. Сопит, немножко ворочается. Впереди – почти сто километров пышущего жаром асфальта, а потом… Потом – море! Настоящее! Теплое море Жданова, палатка, ласты, ууууу, у папы отпуск – и папа везет детей на море!

Папа расплатится за пирожок, еще раз потянется и опять сядет на нагревшееся сиденье. Мальчик сверкнет глазами, впитывая этот кусочек огромной жизни, и заберется к сестре, назад, важно и самостоятельно закрыв за собою дверку. Зафырчит уставший двигатель, машинка аккуратно покатится, мигнет блеклым поворотником и через минуту скроется в мареве раскаленного асфальта.

Через двадцать восемь с половиной лет на это же место свернет грязный разбитый лендровер. Скатится с трассы, подпрыгнет на тех же выбоинах, остановится, не доезжая до уже новой, но все равно какой-то ветхой заправки. Холодный воздух апреля ворвется в салон. Черноволосый мужчина в потертой «горке» вылезет из машины, потянется, поправит пистолет. Прищурится и закурит, разглядывая точно такой же горизонт, покачиваясь с пятки на носок в грязных ботинках, положив руку на остывающий капот.

Все другое – и все точно такое же. Заборчик. Бордюр. Нет бабушек с пирожками, есть какой-то мотель и какой-то кабак. Синяя крыша заправки. Те же терриконы, та же пыль, и кажется – та же жизнь.

Ручка, дверцы хлоп-хлоп, зафырчит уставший двигатель, машина без поворотников и бампера рванет с места, оставив в стылом воздухе воспоминание того жаркого летнего взгляда тех же моих черных глаз-пуговок.

Двадцать восемь с половиной лет.

Позднее утро

Нарада идет своим чередом. Недостроенная двухэтажка посредине Старогнатовки, сложенная из силикатного, какого-то сероватого кирпича, пахнет дымом буржуек, трубы которых торчат в каждом втором окне. В зале на первом этаже – разновеликие и разновозрастные столы, составленные в косоватый прямоульник, и пни акаций, на которых сидят начальники служб и командиры. Мы, сержанты, как приглашенные, но в нараде толком не участвующие, тремся у входа, тихо переговариваемся. Президент нервничает, по-моему, он не до конца поверил в то, что с Розовкой Вася пошутил. Сам коммандер о чем-то вполголоса общается с огромным Димой «Алмазом», командиром третьей роты. С утра никто не топил, и в зале так же прохладно, как и на улице. В углу возвышается устрашающих размеров куча «булек» с водой, с небольшими лужицами на бетонном пыльном полу.

– Ото мені кожний раз кажеться, як смотрю на ці столи, шо буде якась свадьба. Чи похорон, – говорит мне Иваныч, наш бывший старшина, невысокий седой дядька, недавно подписавший контракт «до кінця особового».

Он кутается в стандартную зеленую армейскую тужурку, зажав под мышкой непременную папку с непременными бумагами. Иваныч перевелся в роту МТЗ на посаду ТВО замкомроты, он старший сержант, и посада «тимчасово виконуючого обов’язки» офицерской должности – это край его военной карьеры. Иваныч хмур и сосредоточен, как и любой замкомроты, когда самого командира роты на нараде нет.

Центральное место с другой стороны стола пустует, рядом сидит начштаба Викторыч, как-то умудрившись удобно развалиться на твердом пне. Викторыч в доброму гуморі, поэтому лениво шпыняет начфина Андрюху «Вуди», нашу надежду и опору. Андрюха молод, умен, остер на язык и до мобилизации – начальник отделения «Ощадбанка». Обычно наш начштаба обласкивает своим вниманием начальника строевой, но Толик, наш бывший взводный с позывным «Банкир», сейчас едет в Чернигов в ОК «Північ». «Банкир» чуть меньше года назад закончил какой-то финансовый факультет, устроился в «Приват», проработал два месяца и попал в армию.

Из всех троих только Викторович – кадровый. И только он стоит на посаде, и Андрей, и Толик являются ТВО. ТВО – вообще распространенная штука, у нас армия ТВО, по-моему. И ничего, справляемся.

Я достаю телефон. О, есть одна палочка вай-фая от роутера, который работает на втором этаже у Саши-психолога. Открываю мессенджер, пишу Вуди: «Андрюха какой максимум списания майна волей комбата?» «25 штук» – приходит ответ, и сразу следом: «это с учетом категорийности. Давай после нарады». Я киваю, и Андрюха кивает в ответ.

Гомон в зале нарастает. Я нахожу какую-то лавку и плюхаюсь на нее, рядом тут же садится кто-то из старшин, и мы заводим какой-то свой разговор, сиюминутный, про войну, бумаги, радейки, людей и отпуска. Впереди нарада, и она меня интересует слабо, потому что все мои вопросы будут решаться после нарады, на перекуре. Мне нужно подписать кучку рапортов, в том числе и на ГСМ, и три рапорта на отпуск. И при этом не получить люлей за непереданную на РАО до сих пор зброю, и еще за тысячу мелких прегрешений.

Разные люди в зале. Остатки батальона, когда-то насчитывавшего почти шестьсот человек. Теперь нас двести пятьдесят семь. На своем месте, навалившись грудью на стол, молча сидит зампотех Николаич и угрюмо смотрит прямо перед собой, в какой-то невероятных размеров журнал, исчерканный черной и красной ручками. Рядом с ним – начальник бронетанковой службы, уныло колупающий клавишу на своем ноутбуке. Напротив них – тоже Николаич, замполит батальона, бывший замполит нашей роты. Замполит уткнулся в огромную стопку бумаг, и, даже не видя отсюда, я могу с уверенностью сказать, что это расследования. Расследования, расследования, расследования, и их не переделать никак… Дальше – Саша, начальник химслужбы. Боже, у нас еще и химслужба есть.

Нормальный солдат никогда не будет знать всех этих людей, общение с начальниками служб – задача ротного, как и еще пятьсот задач. Но я их знаю – перед новым годом мы провели в этом штабе три незабываемых дня, проводя итоговую годичную инвентаризацию. Уууу блин, как вспомню, так вздрогну, бо инвентаризация – это кошмар для начальника службы. Отношения сложились нормальные, в первую очередь потому, что мы тогда привезли с собой наш принтер, а принтер в нашей Паперовій Армії – первое дело.

Викторыч резко подхватывается и громко говорит «Товарищі офіцери!» Все поднимаются, и мы тоже, хотя ни разу и не офицеры. Комбат в застегнутой флиске цвета «нежный койот» молча проходит к своему «трону», то есть, к пню, и так же молча садится. «Товарищі офицери…» – произносит начштаба, и все садятся.

– Перекличка, – бурчит комбат.

– Так… – Вікторич опять встает. – Первая специфическая!

– Есть!

– Вторая эльфийская!

– Есть! – поднимает руку Вася.

– Третья!

– Есть! – басит Алмаз. – А хде мое прилагательное, на?

– Скоро будет… – ворчит «энша». – Эр-вэ-пэ!

– Есть! – говорит Ваня «Малыш».

– РМТЗ! А, вижу, Иваныч, вижу… Разведка?

– Я, – в спину Викторычу тихо говорит Йода, командир разведвзвода и, традиционно для нашей армии, ТВО начальника разведки. – Тут.

– От, мля, че ты подкрадываешься постоянно? Так… Начальник строевой!.. Ааа, он прое… в смысле, в командировке. Финслужбу вижу. Дальше…

Пока идет перекличка, все молчат. Комбат в плохом настроении, и это значит… совершенно ничего. Вот абсолютно. Решения комбата вообще не зависят от настроения, это я за полгода уже уяснил. Хорошее качество, я таким похвастаться не могу, хотя мы с ним одногодки. Он – подполковник, я – младший сержант. Вот такая вот мобилизованная армия.

– Так, товариші офіцери… – комбат всегда начинает нараду українською, як положено. – Та молодші командири. Хотів почати з хорошого, але тільки що звонив мені замкомбрига сімдесят другої бригади та поставив задачу. Задача, не побоюсь цього слова, – охєрєнна. День у штабі сектора… чи вже ОТУ, так? Вікторич, як правильно, «сектор» чи «ОТУ»?

– ОТУ, – бурчит начштаба. – Очень Тупо… Очень Теоретическое Управление.

– … в штабі ОТУ народилася геніальна ідея – виставляти мобільні блокпости. Це значить, що на ееее… визначених ділянках дороги на три-чотири часа виставляється бронєтехніка та особовий склад у кількості чотирьох-шести військовослужбовців. Перевіряти документи та шмонать… оглядати машини.

– А где мы людей возьмем? – подымает голову Викторыч.

– Не визначили. Но проблема в другом. Вот скажи мне, целый начальник бронеслужбы, сколько у нас бронетехники на ходу?

Начальник брони, Саша с традиционным для Збройних Сил позывным «Бронелобый», маленький лысоватый крепкий мужик, неторопливо встает и оправляет слишком тесный пиксельный китель. Из-под кителя виднеется толстый, какой-то удивительно домашний серый вязаный свитер.

– Так… Разведка – три «бэтэра».

– Два, – говорит Йода. – Третий не доедет.

– Первая рота – ничего. Вторая рота – две «бээмпэ-два».

– Они не наши, они в лизинге от «семьдесятдвойки», – добавляет Вася.

– Третья рота – ничего. «Копейка» второй роты отремонтирована и стоит на ПТОРе.

– Ииии?

– Значит, три единицы. Но запаса по соляре нет.

– Как это нет?

– Баки залиты… Йода – залиты баки?

– Да.

– Но в ПММ… Паша?

– Я, – поднимается худой белобрысый начальник службы ГСМ, в какой-то замызганной куртке. Они что, в ГСМ специально такие куртки получают? – На секторі отримав тонну, маю щє десь триста вісімдесят літрів дізєля на остачу. І все.

– Садитесь, – говорит комбат. – Погоди… Как это – тонну?

– У нас перерасход в четыре тонны, – говорит зампотех.

– Интересно мы войну воюем… Топливо килограммами меряем… – говорит комбат, и я мысленно прощаюсь с рапортом на ГСМ. Может, на бензин еще и подпишут, а на соляру – точно нет. А на нычке у нас мало осталось… Так, по идее Мастер сейчас снаружи… Я тихонько поднимаю телефон и пишу Толику смску «пробей у механа сколько дизеля и бенза осталось тока по-честному».

– Ладно… – говорит комбат. – Командирам рот подготовить списки людей, кого можно отдать на задачу по блок-постам. Вторая рота, вас это не касается, вы свои задачи от Булата получите. Тока так. Давайте нормальных людей.

– Нормальные, на, службу несут, – ворчит Алмаз.

– Тут модные парни, типа местных депутатов, взяли моду по паролям ездить. Где-то они их берут. Так вот… Первая рота, это тебя касается. Так быть не должно, гражданские по паролям не проезжают, понятно? Документы, осмотр машины и так далее. И если еще раз такси без досмотра пройдет, поедешь во вторую роту, как следующий Скиртач. Тока Скиртач был в восторге, а ты будешь в унынии. Поня́л?

– Поня́л, – равнодушно отвечает командир «первой специфической». Ему все равно, причем давно. Он устал, он очень хочет домой.

– Дальше. Вопрос номер два – готовимся к переходу на «лето»…

Нарада течет своим чередом, я ворую у Иваныча листик А4 и отмечаю какие-то моменты, типа «возб. в чем в ваху ездят в увал. надо пикс» и «отпуска по пятн и тока через штаб побрит помыт по форме», то есть, те, которые, как выражается Викторыч, надо «достучать до особового складу». До сдачи зброи не доходит, и Вася незаметно облегченно вздыхает. Из кухни как-то резко доносится запах каши и разогретой тушенки, у господ офицеров начинают синхронно бурчать животы. В проем дверей вваливается Витя Волос, подаренный нами в штаб знаменитый аватар, с охапкой кривых поленьев и молча с грохотом сгружает ее возле буржуйки. Вите все пофигу, Витя хочет выпить и забыться.

– И наспоследок – о прекрасном, – подымается комбат. Все начинают шевелиться, а те, кто не выхватил люлей, облегченно вздыхать. – «Губа» в Марике переполнена, нумера расписаны как в лучших отелях, на два месяца вперед. Так что бронь на «олл инклюзиф» для своих залетчиков оформляйте через замполита, он у нас теперь типа турагентства. Питання?

Питань нема, даже Викторыч не зачитывает телеги из штаба сектора, а замполит Николаич – «випадки». А нет, вот подымается.

– Товарищи офицеры, попрошу не расходиться и довести до личного состава, – высокий и худой Николаич, выдернутый в войска с пенсии, на которую он уходил с посады начштаба давным-давно расформированного зенитно-ракетного полка, прокашливается и выпрямляется. – Ээээ… телеграмма из штаба сектора по случаям нарушения воинской дисципины…

– Интересное шо-то есть? – кричит Алмаз с места.

Все смеются.

– Так… – не реагирует ко всему привыкший замполит. – Так, так… Вот. Копии получите и доведете до своих… а вот… читаю.

– Тока давай с выражением, Николаич, как ты умеешь, – говорит комбат, уже доставший сигарету.

– И потрагичнее. Армия любит драму, – добавляет зампотех.

Телеграмма. Из штаба сектора, от какого-то апреля шестнадцатого года от Рождества Христова.

«У військовій частині А… військовослужбовець ст. солдат А., призваний за мобілізацією, під час несення служби у добовому караулі, разом з солдатом Д. та мол. сержантом Ю. запустили бензогенератор, що не знаходиться на обліку військової частини, та почали вживати алкогольні напої. Коли у бензогенераторі скінчилось пальне, ст. солдат А. пішов, з його слів, долити бензин та потірявся, а потім заснув. Коли, з його слів, він прокинувся та пішов шукати солдата Д. та мол. сержанта Ю., то потрапив під обстріл зі сторони означених військовослужбовців, які, з їх слів, вирішили, що бачать ворожу диверсійно-розвідувальну групу, та відкрили вогонь з особистої зброї. Коли у військовослужбовців, з їх слів, скінчилися набої, то вони пішли „робити контрольні“, та були затримані. У результаті події ст. солдат А. отримав кульове поранення пальця лівої руки, а також був знищений означений бензогенератор…»

– От тебя послушать, Николаич, то в армии тока бухло и «випадки», – говорит Викторыч.

– Так вкусно расказуете, на, шо аж пиисяшку захотелось, – добавляет Алмаз и встает.

Вася глазами находит комбата и по кратчайшей траектории устремляется к нему. Я вижу, что на кухню уходит наш «химик» Саша, и направляюсь за ним. За время нарады у меня созрел план, и Саша занимает в нем центральное место. А «финика» я и так за завтраком встречу, он как раз нагоду пожрать не пропустит…

– Интересно, почему приходят телеграммы только с такими херовыми «випадками»? Почему не нужно доводить до солдат про какие-то успехи? Например, «бэху» знищили… Или колонну размолотили… Или опорник сепарский захватили… Почему про успехи армии мне проще из фейсбука узнать, а не из телеграмм штаба сектора… чи ОТУ? – в пространство произносит комбат и поворачивается к выходу. – Вопрос вопросов…

Никто не отвечает. Никто не знает ответа на этот вопрос – почему не проводится «інформування особового складу» не только про проблемы ЗСУ, а и про успехи. Мы даже уже не пытаемся это понять, у нас кучи других задач.

А, вот и Вова-РАВист, зараз узнаем по переписыванию зброи…

Чуть позже

– Коррупционная схема вырисовывается. – Андрюха уже доел кашу с тушлом и сидит рядом. Я ем халявную хавку, «химик» равнодушно пьет чай. – Нормальная тема.

– Если меня на расследование назначат, – роняет Саша. – А это комбат решает.

– У тебя ничего списывать не надо?

– Надо.

– Ну вот. У нас товар, у вас купец. В смысле, у вас недостача, у нас обстрелы. Матрасов на тебе сколько числится, которые умерли еще в пятнадцатом?

– Пятнадцать как раз. Бггг, пятнадцатый – пятнадцать.

– Андрюха… – я оборачиваюсь к «финику», который раздумывает, не умять ли еще тарелочку перловки. – Скока там матрас по списанию?

– Не помню. Немного. Уложишься.

– Договорились?

– Договорились. Но тока все делаем з дозволу командира, мне этот головняк не нужен.

– Само собой.

– Все, смачного. – Я хлопаю Андрея по плечу и подымаюсь. – А связюков кто-то видел?

– На КСП шукай.

И «финик» со вздохом устремляется за добавкой. И, шо самое обидное, худой як щепка, куда в него столько? Не то шо я – толстею и толстею…

КСП, то есть «командно-спостережний пункт», по совместительству являющийся царством связистов, у нас располагается в подвале. Два старых, еще не плоских монитора лениво мигают заставками, начальник связи роется в коробке с аккумами и не обращает на меня внимания.

– Здравствуйте, девушка. Мне «Биг-мак-меню» с колой и кетчуп, – вежливо говорю я.

– Картошечка фри или по-селянски? – отзывается, не меняя скучного выражения лица, связист.

– Мне с перловочкой, пожалуйста.

– Перловка этажом выше. Шо тебе, Мартинес?

– Друже. – Я сажусь за узкий стол и начинаю качаться на стуле. – Мля, стул… Приколи. У нас же ни одного стула на ВОПе нема, облокотиться не на что.

– Не катайся, сломаешь, тушу наел – капец.

– Это я от жадности. Короче, дядька. У меня беда с аккумами. Да и еще одна радейка не помешала бы. Ты как, на аккумы богат?

– Вон аккумы, – толкает ко мне по столу коробку из-под «Таланов» начсвязи. Желтый ящик скользит и утыкается в локоть. – Выбирай любой. Все одинаково дохлые.

– А нормальных нема?

– Ну, могу поменять твои на эти, как раз Алмаз сегодня принес. Нема. Были бы – дал бы.

– Беда… Беда-беда-огорчение. А пароли на эту неделю хде?

– Щас распечатаю.

– Та дай свои, я сфоткаю.

– Вы задолбали фоткать, а?

– Не бурчи.

Наверху приходит смска от Мастера, как всегда лаконичная: «Д100 Б170 баки полные купи красных семки и питбуль». Сто литров дизеля на нычке. Маловато. Бенза сто семьдесят, в день мы литров десять тратим… протянем. Треба все-таки рапорт переписать на ГСМ, може, шо и получим. Боже, какой текучкой заняты мои дни. Ведомости, дизель, рапорта, отпуска, покупки, пароли, хавка, вода… Вода!

– Мартин, ты где делся? – ловит меня в коридоре какой-то взъерошенный Вася. – Беги в зал, комбат собирает.

– Зачем? – я только-только сунул сигарету в рот и провожаю взглядом Витю, тащащего новую охапку дров.

– Потом покуришь, беги давай, – Вася отбирает у меня сигарету и сует в карман.

В зале, изрядно опустевшем, толпится кучка ни фига не офицеров, а совсем даже и населения угла комнаты, то есть «молодших командирів». Президент с кем-то уже ругается, Иваныч опять теребит свои ведомости, Викторыч кричит на кого-то… то есть, на меня. Комбат возле буржуйки что-то втолковывает КолеКоле, я подхожу к группе военных и становлюсь, кося взглядом на груду бутылок. Интересно, если Президента таки здесь оставить, сколько мы «булек» воды в «лендик» можем набить? Эх, бусик мой бусик, как бы ты сейчас пригодился…

Сержанты одеты «по красоте», то есть в более-менее чистую форму, делают вид, что совсем не нервничают. Наконец комбат, отбуцнув с пути деревяшку, направляется к нам.

– Струмкааа! – командует Викторыч.

Мы пытаемся выровняться в две шеренги, путаемся окончательно и кое-как вытягиваемся в «двойную кривую».

– Орлы! – довольно говорит комбат, становится прямо перед нами и начинает покачиваться с пятки на носок. Я смотрю на комбатские «таланы» и вдруг замечаю, что они – наиболее чистые из всех в этой комнате. – Соколы! Надежда и опора Збройних Сил! В две шеренги стать не могут!

– Не навчені, товарищ полковник! – рявкает Президент.

Ну все, началось. Когда Сережа волнуется, у него открывается рот и закрывается чувство самосохранения. Он превращается в язву, которая спорит со всеми и обо всем.

– Навчим, – довольно говорит СанСаныч и обрачивается к замполиту: – А ну, Николаич, какой там наказ?

– Двадцать седьмой по личному составу, – отвечает Николаич, не оборачиваясь.

– Наказом номер двадцать семь по особовому складу… присвоїти молодшому сержанту Прези… Кучмі Сергію чергового військового звання «сержант»!

– Ээээ… Служу українському народу… – мямлит Президент, потом одумывается и шагает к комбату.

Викторыч уже откровенно смеется, Вася смотрит на меня и подмигивает.

Через десять минут, закончив со званиями, комбат назначит меня ТВО командира третьего взвода второй мотопехотной роты сорок первого мотопехотного батальона. В моей жизни не изменится ровным счетом ничего, ну, кроме того, что зарплата поднимется ровно на девятьсот гривен. Тоже хорошо, кстати.

Еще через пятнадцать минут мы напхаем в машину двадцать шестилитровых бутылок питьевой воды и поедем в «нижний» магазин в Старогнатовке, к Лине. Купим сигарет, еды, пепси и этого ужасного «питбуля», покурим на крыльце и поедем домой. В пути меня наберет Ляшко и попросит перекинуть ему денег на карту. Я спрошу, зачем, и Ляшко будет долго и многословно объяснять, что хочет повести жену в ресторан. Вася заржет и спросит, где он в Волновахе нашел ресторан, на что Ляшко обидчиво возразит, что он живет в селе, и для него и Ваха – мегаполис. Я перекину ему восемьсот гривен, Сережа будет радостно нудить, и все будет как всегда.

Почти вечер

– К нам Седой едет, – говорит Вася.

– Зачем? – осторожно спрашиваю я и выливаю ведро холодной воды в стиралку. «Ведро с моторчиком» класса «Малютка» натужно жужжит, перемешивая воду с бельем, сероватая пена подымается шапкой и снова опадает. Стирка. Очень героические будни очень героической пехоты.

– Связь ставить будет. Антенну, все дела.

– Куда? В кунг? – я оборачиваюсь с плоскогубцами в руках. Пластмассовая вертелка на стиралке сломалась, и выставлять время нужно, прокручивая плоскогубцами металлический шпенек.

– Ты стирай, стирай, не отвлекайся. Мне носки чистые нужны. Не знаю, связистам виднее.

– Вася, кстати… А ну, подержи… Вася, я хочу пост написать про аккумы для моторол. Попросить волонтерской помощи.

– Помощи… – вздыхает Вася, придерживая опасно качающуюся стиралку. – А сами никак?

– Я посмотрю цены, если инет подымется. Вечером. Но сразу говорю – дорого. Нам четыре аккума надо как минимум, на четыре радейки. Я ж одну сегодня еще взял у связистов.

– Хоть примерно почем?

– Штука-триста, ну может штука-двести.

– Пять косарей… не потянем.

– Та да.

Мы стоим возле бани – центра нашего маленького мира, я стираю, Вася – за компанию. Здоровый Хьюстон, ужасно одинокий без своего Ляшко, от нечего делать разгружает «лендик», осторожно перенося по одной бутылке, максимально растягивая это нудное занятие. Наверху стучит топором Ярик, забивая дефицитные скобы, стягивая накрытие своего блиндажа, матерится, хэкает, но не бросает. Ярик сегодня хочет ночевать в нем, а не в палатке, и я его очень хорошо понимаю.

А с волонтеркой вообще Вася гайки закрутил. Просим, только если совсем невмоготу, а так сами стараемся. Зарплату подняли, теперь у меня семь-двести плюс четыре-двести за передний край. Одинадцать с половиной, не много, но и не пять-шестьсот, как было осенью. Все скидываемся по двести пятьдесят – и после зарплаты в ротной кассе больше шести штук. Можно позволить себе и воду, и гвозди, и скобы, и вообще много всякой бытовухи… только вот аккумы на радейки очень уж дорого выходят.

– Чуеш, – кривится Вася, – у меня отут болит живот. Справа.

– Вася, это слева.

– Ну а я шо говорю?

– Сильно? Покажи.

– Та хер его зна… Шо там показывать?

– Может ты натер, или опухло.

– Не, – кривится коммандер. – Просто внутри болит.

– Аппендицит?… Хм… Ну, я не медик, но если что – помогу.

– Оооо, в больничку можно закосить… Волновегас, шаурма, чистое шпитальное койко-место..

– Нифига. Ой, а я ж его и вырезать могу. «Шовный» у меня есть, зажимы и тампоны тоже. «Глок» прокипятим. Только я это… Я живого человека еще никогда не шил.

– То есть?

– Я курицу шил. И колбасу.

– Ты шил колбасу? Ой мля.

– Ну да. Учился. Берешь колбасу, так надрезаешь и аккуратно…

– О Боже…

– Короче давай я просто вырежу его, и все.

– Не подходи ко мне! – Вася дурашливо хватается за пистолет.

Хьюстон печально обозревает пустой салон машины и нога за ногу бредет к нам. Вообще военный страх потерял, знает же, шо ротный сейчас припашет. Вот что с людьми разлука делает…

Я поворачиваюсь и делаю злое лицо, Хьюстон медленно разворачивается и убредает куда-то за баню. Ботинки шоркают по щебенке, разнося звук тоски и безнадежности по всему окружающему пейзажу.

Вася разглядывает «пээм», будто в первый раз.

– Ты еще в ствол загляни. И вообще, мущщина, спрячьте револьвер, нема у тебя аппендицита.

– Я тебе не доверяю. Ты шил колбасу.

– Это даже прикольно. Но неудобно. И нужны такие штуки специальные…

– Зачем ты мне это рассказываешь?

– Мне кажется, ты собираешься застрелиться. Не знал, что отгул Ляшко так по тебе ударит.

– А твоя «фабовская» рукоятка на «пээм» дорого стоит?

– Ты уже спрашивал. Девятьсот сорок плюс доставка.

– Дорого.

– Понты дороже денег.

Я с сомнением смотрю в стиралку. Ну, по крайней мере, оно чище, чем было.

– Эхх… Кстати. Ляшко утром возвращается. – Вася отступает, чтобы не намочить ноги.

– На два дня ж вроде отпрашивался.

– Звонил. Билетов нема на послезавтра, пришлось на завтра на утро брать.

– Ох, как кататься задолбало.

– Он до заправки сам доедет, просто нужно забрать его будет часам к девяти. Та я заберу. Девятьсот сорок… эхх.

Вечер

– В армии… – нравоучительно говорит Вася и поднимает руку. – Ты бей, бей, не отвлекайся… Так вот, в армии есть три универсальных сверла.

Федя примеривается и обрушивает топор на металлическую трубу, вбивая сантиметр за сантиметром эту железку в террикон. Рядом стоят двое связистов и молча смотрят на здоровенного и чисто выбритого Скорпиона, в руке которого тяжелый колун просто теряется. Начсвязи сидит в кунге, пьет недозаваренный чай, прошивает мою новую рацию и ведет со мною неспешный военный разговор. То есть, пересказывает мне свои сплетни, а я ему – свои. Вася прохаживается вокруг Феди, давая бесценные советы, связисты уныло смотрят на катушку кабеля. Кабель нужно протянуть в кунг, для этого нужно этот самый кунг просверлить.

– Каких? – подозрительно спрашивает один из солдат и начинает разматывать utp-шку.

– Универсальных, – важно отвечает Вася, продолжая бродить по кругу. – Ты ровно бей, ровно!

– А я как бью?

– А ты бьешь неровно. А ты бей ровно. Поня́л?

– Мля… – вздыхает Федя и снова примеривается к трубе. Труба жалобно звенит.

– Давайте быстрее, – бурчит начсвязи. – Нам еще угол выставлять.

– Федя, быстрее! – командует Вася.

Скорпион рычит и продолжает бить, столб вгрузает в грязь, и грохот отдается у меня в голове тысячами маленьких иголок.

– Так шо с кабелем? – интересуется связист. – Через дверь кидать нельзя, вы его перебьете.

– Айн момент, – говорит Вася и оборачивается. – Унтер-офицер Мартин! Будьте любезны просверлить отверстие в кунге.

– У вас шуруповерт есть? Чи дрель? По-богатому… – тянет начсвязи.

Я подхожу к дверке, присаживаюсь и прикидываю, где должна быть дырка… отверстие. Лучше пониже, мабуть, так удобнее будет, и не оборвем. Выпрямляюсь, достаю из красивой а-лайновской кобуры «пээм» и приставляю к борту.

– Скорпион, а ну отойди, – гворит Вася, оттаскивая увлекшегося Федю в сторону, и стучит себя голове. – Мартин, ну думать же ж надо!

Я равнодушно пожимаю плечами, недобро смотрю на связистов. Вася пинками отгоняет их, я зажимаю пальцем ухо, точь-в-точь как при выстреле из СПГ, и стреляю. В борту образуется дырка с неровными краями, и Вася приглашающе машет, дескать, пожалуйте, тяните свой связистский кабель, силь ву пле. Начсвязи неровными глотками допивает чай.

– В армии, – опять поднимает руку Вася, – есть три универсальных сверла. На пять-сорок-пять, на семь-шестьдесят-два и на девять миллиметров. Бей, Федя, бей, не останавливайся…

Интермедия 18

Война посадок

Я дрался в посадке, когда это еще не было мейнстримом, и это было, конечно же, «до», очень «до». Мне было… одиннадцать? Двенадцать? Почему мы, малые, тоже пошли в посадку, куда собирались наши старшие со «Строителя», чтобы в очередной раз схлестнуться без повода со старшими с «Комсомольца»?

У меня был велик, «Аист», ну, вы помните, такой, с маленькими колесами и выгнутым рулем, и я уже привычно снял с него цепь… цепку. Никто, черт побери, не называл цепку – «цепь». Цепка была грязная, руки были грязные, штаны были грязные, и я боялся, что вечером мама меня прибьет. Как после прошлого раза. Мы шли в посадку, посаженную моим дедом, человек пятьдесят, если не больше, и я так боялся, и все надеялся, что эти, с «Комсомольца», не придут. Но они пришли, и я кого-то неумело огрел этой цепью, а в ответ мне разбили губу. И еще я упал, и правый локоть как-то подвернулся… и долго потом болел. Мы не победили и не проиграли – эти свалки в шахтерских городках никогда не имели результатов, и не должны были, это было больно, страшно, иногда весело, зло, а я… я не знал, что можно жить по-другому.

Оно наше вот это вот все по-любому разделилось на «до» и «после».

Нет, не так. «До» было, а вот «после»… это еще рано. Война ж не закончилась. Она даже не остановилась, как бы нам ни вливали в уши про «почему не наступают?», и я клянусь – у меня кровь брызжет из глаз каждый раз, когда я вижу что-то типа «это не война, а вялая перестрелка посадок».

Через двадцать пять лет – в такой же посадке, которую посадил мой дед, и это уже не было «до», это было «во время», и кто знает, сколько лет нам всем осталось до «после»?