Текст книги "Не по воле богов (СИ)"

Автор книги: Марко Гальярди

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 19 страниц)

[9] Линкестида – область Верхней Македонии.

[10] Гадес – Аид, царство мертвых.

[11] Элизиум – в античной мифологии страна блаженных, находится далеко на западе, в которой царит вечная весна. В Элизиуме без печали и забот проводят время выдающиеся герои древности, а также люди, которые вели праведный образ жизни.

Карты: http://s011.radikal.ru/i317/1703/8c/3cad7cca066f.jpg

http://s020.radikal.ru/i703/1703/5c/e57098e34ee7.jpg

http://s019.radikal.ru/i638/1703/87/06232ae73945.jpg

========== Иония, глава 2. Обрывки дневниковых записей ==========

Я встретился с Каласом в Гордии, куда царь Александр, наконец-то привел свое войско. Мы смотрели друг на друга и не узнавали. Лицо Каласа еще больше посуровело, выдубленное чужим солнцем. Да и я стал старше, и еще выше ростом. Я шел навстречу морским ветрам, смывая соль с моей кожи. Как я прожил тот год?

Лишь скупые строки редких писем, обрывки дневниковых записей проливают свет на мое почти забытое прошлое, когда царь Александр повел македонское войско вперед, вдоль побережья Ионии. Год пролетел, как один день, может быть, я получил то, что хотел – жизнь воина, полную опасностей и приключений? Я увидел земли, которых знал только по рассказам купцов, познакомился с обычаями и жизнью простого народа за приделами родной Эллады.

Иногда я начинаю задумываться над тем, что руководило людьми в тот или иной момент, с какими мыслями они просыпались, какими словами приветствовали утро нового дня. Да, мы говорим, то на все – воля богов, принимающих наши щедрые жертвы, означает ли это, что Зевс вступает в противоборство с высшими божествами персов, чтобы помочь нам, эллинам? И где-то происходит битва между нашими богами, подобная сражению Олимпийцев с титанами. Если мы уничтожим империю персов, то будет ли это означать, что и наши боги одержали победу в этой схватке?

С нами в обозе едет ученый картограф, он немного философ, так вот он утверждает, что наши боги главные и единственные, а персы тоже поклоняются им, только называют другими именами. Я киваю головой, улыбаюсь кончиками губ, но отчетливо вспоминаю рассказы Мидаса о его вере – богочеловеке Заратуштре, о том, что мир разделен на две части – добро и зло, люди же созданы, чтобы помогать добру умножаться, одерживая победу над злом.

«А что делают ваши боги? – Мидас разводил руками. – Зевс, Гера, Афродита – только копии вас самих или вы пытаетесь жить по их примеру. Они у вас жестокие, праздные, похотливые, безжалостные, склочные. Это все – ваши черты, вы им поклоняетесь, умножая собственные пороки. Но мы не такие…». Помню, что тогда с жаром пытался доказать, что он ошибается.

И все же мне постоянно казалось, что боги вместе с нами участвуют в этом священном походе. Мы щедро посвящаем им жертвы, но я постоянно ощущаю незримую руку чужого присутствия. Заговор? Непонятное мне везение, события происходили заранее, мы с Птолемеем не успевали к ним прикоснуться, как будто бронзовая поверхность чьего-то волшебного зеркала отражала ход событий будущего, предупреждая, даруя фантастическую удачу. Из всех возможных решений, будь то подчинение нам маленького племени или начало военных действий с огромной армии, выбиралось то, что было выгодно нам для дальнейшего продвижения вглубь персидских земель. Однажды Птолемей мне сказал: «Если бы ты только знал, сколько богатств было собрано под идею этого похода, сколько усилий было приложено, чтобы влиятельные люди поверили в нашего царя, что он справится! Без персидского золота и победы – нет пути назад».

И мы были все пьяны этими идеями и победами. Ионийские города на нашем пути были готовы сдаться без боя, но власть персидская сменялась властью македонской. Иногда города тонули в крови, как Эфес. Жители, чтобы излить свой гнев на персов – изгоняли не только их гарнизоны, но и убивали всех, кто поддерживал власть царя Дария, сводя в основном свои старые счеты. У нашего же царя зачастую не хватало ни сил, ни возможностей помешать излиться жестокостям народного гнева.

Сарды – Ворота Персидского царства, стоявшие на перекрестке крупных торговых путей, без боя сдались македонскому войску, показав тем самым пример другим городам – лидийцы восторженно встречали царя-освободителя. Сарды издревле славились своими мастерами и монетными дворами, поэтому царь Александр, приказал чеканить золотые драхмы с его профилем, и решил выстроить храм Зевсу Олимпийскому, на эти нужды пошли налоги, вмененные населению македонцами. Богатые земли Лидии получил в управление Асандр, брат военачальника Пармениона. Воспоминания об этом городе у меня очень яркие. Гроза разразилась внезапно. Посреди жаркого разлитого марева показалась большая серо-синяя туча, потом облака потемнели, нависнув над головами людей, смокли птицы, да и торговцы на площади начали переговариваться как-то шепотом, спешно убирая свой товар. Стало нечем дышать, будто боги, разгневавшись на людей, отняли последнее, что приносит жизнь. Все стояли, парализованные страхом, устремив взоры вверх, и следили, как высоко в небесах, в стремительном танце облаков разрастается воронка, закручиваясь по спирали над городом.

Поднялся сильный порывистый ветер, поднявший пыль с земли над крышами домов, солнце испускало последние лучи, потом вниз пали крупные капли дождя, Зевс натянул свой тугой лук и пустил яркую стрелу, что-то послужило сигналом к паническому бегству. Земля содрогнулась от сильного раската грома. Жители попрятались по своим домам, но мне некуда было бежать, и я укрылся под навесом. Потоки воды обрушились на город, с неба падали кусочки льда, бившие с такой силой, что некоторые люди, не нашедшие убежища, вскрикивали от боли, падали посреди улиц, превратившихся в бурные потоки. Стало очень холодно, мокрая туника липла к телу, я дрожал, ледяное дыхание Тартара окутало меня с ног до головы. Навес не выдержал тяжести, и на меня обрушился поток воды. Я побежал по улице в поисках убежища. Увидев вход в храм, я устремился туда, но там было слишком мало места – люди так набились во внутрь, что меня просто вышвырнули обратно на улицу. Слава богам! Я обнаружил нишу в стене, где уже пряталось несколько человек и оставалось немного места.

Мужчина, милостивейше втянувший меня внутрь, оказался Кратером, командиром фаланги царя Александра. Он узнал меня, даже назвал по имени. Кратер прижался ко мне, укрыл спереди своим плащом, я думал, что он хочет меня согреть, но его руки заскользили по мне, я явственно их ощущал сквозь плотную ткань. У меня перехватило дыхание, не в силах вымолвить и слова, я хотел скинуть плащ и выпрыгнуть наружу в темноту и дождь, но Кратер молча удерживал меня своей левой рукой поперек груди, чтобы я не двинул руками, а пальцы правой запустил в расщелину между моими ягодицами. С трудом я повернул голову – в его глазах отражались вспышки молний. Я стоял перед выбором – отдаться на милость стихии или покорно снести ласки Кратера, медлил с решением и плотно сжал ягодицы. Однако Кратер был сильнее: – Какой ты узкий! А ну, раздвинь ноги, иначе я тебя порву! – он с удвоенной силой принялся всаживать в меня палец. Я застонал от боли и подчинился. – Послушный эфеб! Заведи назад свою левую руку, сожми в ладони…– я натолкнулся на восставший фаллос Кратера – он был короткий и толстый, с большой головкой. – Вот так, играй с ним, пока я готовлю твой долбаный зад». «Ну, нет!», – мои пальцы дотянулись до «орхис» [1] Кратера и сжали так, что он вскрикнул и подпрыгнул на месте, ослабляя хватку. И все же я вырвался наружу, навстречу стихии, неловко поскользнувшись на разбухшей грязи – упал, бежал и падал еще много раз, пока не достиг спасительного навеса палатки Птолемея, где мне, после отъезда Каласа был отведено немного места. Слуг у моего хозяина пока не было – они появились намного позже, когда обоз войска принял множество странствующих торговцев, женщин, торгующих собой, и рабов. Сейчас же я исполнял обязанности и посыльного, и личного слуги, который облачает господина утром, приносит пищу и расправляет ложе перед сном.

Птолемея не было – видно остался с царем Александром где-нибудь в городе или в его шатре. Я сорвал с себя мокрую тунику, завернулся в сухой плащ моего хозяина. Дождь ослаб, видно, гнев богов утих, но вода, несущаяся потоками с гор, вздыбила ручьи и начала понемногу заливать лагерь. Я бросился спасать вещи, перекладывая их с земли на более возвышенное место, где бы их не смогла достать разлившаяся по палатке лужа. Вскоре пришел и Птолемей, похвалил меня за справную службу. Я не решился рассказать ему о Кратере, решив, что не дело это моего господина, защищать меня от недругов Каласа.

Четыре дня спустя Эфес встретил нас восстанием. После битвы при Гранике персы панически бежали, не зная, где остановиться, чтобы занять оборону. Так, видно, был огромен их страх перед эллинами! А слухи, что идет царь-освободитель, опережали наше войско на много стадиев [2] вперед. Улицы города были полны возбужденных жителей, лежали растерзанные тела в богатых одеждах. Наше войско было встречено приветственными криками, но его появление не остановило кровопролитие на улицах: персидские войска осквернили город – уничтожили могилу Геропифа-освободителя и разграбили храм Артемиды, поэтому жители, в мщении своем, побили камнями всю семью местного тирана. Нашему войску, по приказу царя Александра, пришлось не отдыхать от длинного перехода, а охранять улицы и разгонять народ, чтобы остановить убийства.

На следующее утро царь Александр устроил торжественное шествие всего войска и одарил щедрыми жертвами богиню Артемиду. Я изрядно потрудился с несколькими воинами и грамотой от Птолемея, чтобы собрать жрецов, заставить их вытащить из тайников священные чаши для возлияний – те, что не успели захватить убегающие персы. Другой отряд собирал по домам местных жителей быков. Парменион со всей конницей покинул Эфес, чтобы освободить Тралы, Магнесию и другие эолийские города, которые остались позади войска, совершившего стремительный переход по главной дороге. Потом остальная часть войска двинулась к Милету, чьи ворота оказались закрыты, несмотря на то, что командующий персидским гарнизоном обещал отдать город. Воинам удалось без боя занять только нижний город, из-за крепостных же стен глядели хмурые защитники.

Пока царь посылал людей занимать высоты рядом с городом и остров Ладу, где нас уже ждал Никанор, отправленный после битвы на реке Граник командовать ста шестьюдесятью триерами [3], на горизонте показались паруса финикийцев – наёмного персидского флота. При виде чужих кораблей, Никанор, отвел триеры эллинов ближе к берегу и развернул носами к неприятелю. Появление опасности с моря сказалось на боевом духе войска, людей на кораблях не хватало, и слишком уж много кораблей, завидев нас, принялись сворачивать паруса и опускать мачты, готовясь к сражению. Очень быстро распространился слух о знамении – видели, как орел сел на берегу рядом со стоянкой кораблей. Знак этот был истолкован жрецами, как проявление воли божественной – победа будет одержана, но не на воде, а на земле. Еще одной благоприятной вестью стало то, что флот персов остановился, бросив якоря невдалеке, у острова Микале.

К царю Александру вышло посольство из знатных граждан Милета, упрашивая не начинать осаду города, который хотел бы сохранить нейтралитет и к эллинам, и к персам. Послы предлагали выкуп, но царь отверг их дары, сказав, чтобы они готовились к штурму. Я видел, как Каллисфен, принятый на службу в качестве летописца, старательно записывает слова царя, восхищаясь его храбростью, Милет будет первым городом, который ощутит на себе тяжесть таранов. Чтение сочинения племянника Аристотеля тоже входило в круг моих обязанностей, Каллисфен с радостью соглашался показать мне книгу, делился планами последующих записок, памятуя о нашей дружбе.

На рассвете следующего дня часть городских стен была уже разрушена, и македонское войско хлынуло в верхний город. Я не участвовал в этом сражении, поэтому, не знаю, что происходило за стенами, но предполагаю, что защитники сопротивлялись яростно, много людей погибло, часть из них пыталась вплавь переправиться к выходу из гавани, где их уже ждал Никанор, некоторые спасались на прибрежных скалах. Персидских флот молча взирал на гибель города, хотя несколько кораблей попытались войти в пролив между островом Ладой и побережьем, но их атака была отражена, даже один из них захвачен. На утро триеры неприятеля снялись с якоря и отплыли в открытое море. В тот же день царь Александр, увидев слабость собственного флота, решил его отправить охранять берега Эллады от нападения флота персидского царя, а заодно заняться его увеличением. Были оставлены несколько кораблей, в большинстве своем – афинян, чтобы перевозить грузы.

Требовались воины, царь помиловал даже оставшихся в живых защитников Милета, и они пополнили армию эллинов. Отдохнувшее и пополнившее свои запасы войско вступило в Карию, с которой царский македонский род могли бы связать родственные узы, если бы царь Александр, в свое время, не расстроил брак собственного брата с карийской царевной. А было это так. Еще во времена деда македонского царя Аминты [4] Кария оказалась в руках галикарнасца Гекатомна, его сын – Мавсол [5] не только укрепил влияние главного города – Галикарнаса, но и значительно расширил границы государства, прибрал к рукам часть Ликии, острова Родос, Кос и Хиос. Этот царь был ловким правителем: умел поддерживать хорошие отношения с персидской правящей династией, избежал кары за участие в восстании против царя Артаксеркса, за что пострадали многие, в числе которых – Артабаз, отец Мидаса, исправно платил дань, но и сохранил независимость. После его смерти власть над Карией пошла по рукам его ближайших родственников – сестер и братьев, пока младший – Пиксодар [6] не сместил с престола свою сестру Аду. Незадолго до второй женитьбы отец царя Александра, послал Пиксодару предложение породнить своего сына Арридея с дочерью карийского царя. Но царь Александр расстроил планы отца, предложив себя в качестве будущего зятя, что весьма не понравилось македонскому царю. На карийской царевне женился знатный перс Офонтопат, принявший в последующем царскую власть.

Той ранней осенью собралось в Галикарнасе огромное войско – отряды персидских сатрапов, наемники, беглые эллины и ионийцы, не пожелавшие принять власть македонского царя, а главное – там был Мемнон! Получивший, грамотой царя Дария, невиданную власть, Мемнон укрепил Галикарнас, подготовив к длительной осаде. Город, с трех сторон был окружен стенами, а с южной – обращен к морю. Стены были огромными, примерно около 30 стоп [7] в высоту, окруженные глубоким рвом в половину плетра [8] шириной. С юго-запада на берегу располагалась цитадель Самалкида, потом три башни открывали ворота дороге, ведущей в селение Минд, городские укрепления тянулись, обрамляя бухту к востоку, где были еще одни ворота в селение Милассы и заканчивались царской цитаделью, охраняющей вход в гавань. На северной высоте виднелся огромный акрополь.

Войско царя Александра расположилось лагерем в пяти стадиях от городских стен у ворот Милассы и сразу же подверглось нападению неприятеля, совершившего вылазку, сыпля стрелами и дротиками, но македонцам легко удалось отбиться. Несколько дней ушло на то, чтобы изучить укрепления Галикарнаса, и приступить к уничтожению рва под стенами для подведения осадных машин. В это время царя Александр посетила бывшая царица Ада, которая еще управляла крошечными землями в горной Алинде, с дарами и обещаниями помощи со стороны карийцев. Затем пошел слух, что якобы ворота Минда могут быть открыты македонцам. Царь повел туда ночью часть войска, но был обманут в своих ожиданиях, попытался подрыть городскую стену, разрушил одну из башен, но был вынужден отступить под натиском защитников стен.

Я целыми днями болтался без дела, как и Птолемей, который ждал момента, когда у царя Александра иссякнут силы и боевой дух, чтобы предложить ему очередные пророчества местных оракулов. Осадные башни были готовы, как ночью на спящий лагерь было совершено нападение. Видно, наши враги пытались помешать нашим приготовлениям. Бой длился недолго, но в кромешной тьме многие получили ранения. На следующее утро среди тел убитых врагов был опознан труп Неоптолема, сына Аррабея, князя Линкестиды. Многие столпились поглазеть, а брат его Аминта, командующий продромой [9] даже не дрогнул, не попросил царя оказать погребальные почести, достойные человека из знатного рода.

Ожидание окончательного штурма затягивалось, в войске начала рушится дисциплина. Подогретые неразбавленным вином, двое воинов из отряда Пердикки подошли к уже изрядно порушенным стенам у ворот Милассы и принялись в одиночку их штурмовать, выкрикивая всякие непристойности. Галикарнасцы не заставили себя долго ждать и принялись метать в храбрецов копья. Все это увидели другие воины Пердикки и побежали на помощь. У ворот опять завязался бой, и все-таки защитникам, поначалу ввязавшимся в схватку, опять удалось укрыться за городскими стенами. Той же ночью, враги подожгли одну осадную башню. Еще один ночной бой, но стены Галикарнаса так и оставались недосягаемыми. При последующем штурме македонцы так и не смогли пробить тройные ворота в город, несколько осадных башен были подожжены, а мост, перекинутый через ров, рухнул под тяжестью воинов, пытавшихся пробиться через ворота. Многие погибли, в том числе и один из соматофилаков [10] царя Александра – Птолемей, сын Филиппа, таксиарх [11] Клеандр и много других славных мужей.

Посланник царя разбудил моего хозяина и приказал ему найти оракула. В свете огромного пожара той части города, которую мы столько времени штурмовали, царь Александр нетерпеливо ожидал ответа лишь на один вопрос: «Когда Галикарнас падет?» Жрец что-то невнятно бормотал, тряс печенью жертвы, тянул время, царь терял терпение. Наконец, последовал ответ: «Скоро, очень скоро!». Взволнованный Птолемей повторил слова оракула. В этот момент, царский посланник, с трудом переводя дыхание, рассказал, что пожар устроили защитники Миласских ворот и царской цитадели, а после – перебрались в цитадель Самалкиду, неприступную крепость. Взбешенный неудачей царь Александр ответил, что если Птолемей сын Лага так уверен в быстром падении города, как и его оракулы – то пусть остается с частью войска и довершает дело. Македонское войско было послано тушить пожары и наводить порядок в наполовину захваченном городе.

Мой хозяин был явно расстроен решением царя, взывал к богам, проклинал бездарных оракулов. В тайне, я был даже рад, что останусь в Карии, а не продолжу свой путь в неизвестность, к тому же – до Геллеспонтской Фригии – всего несколько переходов! Но радость моя оказалась преждевременной:

– Эней, тебе придется продолжить путь одному, – Птолемей прервал свои речи и нахмурился, видно почувствовав мое настроение.

– Как одному? – у меня вырвался возглас изумления. – Я же служу тебе!

– Да? – недобро ухмыльнулся Птолемей. – А как же поручение, данное царицей? Или ты забыл о той, кто нам покровительствует? – Я замялся, не зная, что ответить. – Если не ты, – продолжил мой хозяин, – то думаешь, ты – единственный юноша, вхожий в ее покои? Заменит легко! – он с грозным видом навис надо мной, уперев в бока кулаки. – Пойдешь и будешь проявлять двойное усердие.

– Один? Или у меня будет новый покровитель?

– Ты хочешь поменять хозяина? Я тебе не нравлюсь?

– Нет, нет, – запротестовал я, – не в этом дело! Я хотел бы знать, в чей полк нужно вступить, чтобы быть ближе к царю.

Птолемей задумался, но вскоре принял решение:

– Уговори Каллисфена взять тебя под опеку, ты с ним дружен, будешь помогать ему писать историю похода, подавать стило, когда Александр будет созывать совет. Но именем Зевса заклинаю тебя – не берись за оружие, не участвуй в сражениях! Моих людей ты знаешь, если нужна будет помощь – призовешь. Я их предупрежу.

***

[1] Orchis – яички, тестикулы.

[2] Стадий – мера длины, равная 180 метрам (50 стадиев = 9 километров).

[3] Триера – трехъярусный гребной корабль, вместимостью 180 гребцов. Но все войско царя Александра не насчитывало тогда 35 000 человек, поэтому корабли управлялись минимальным количеством гребцов.

[4] Аминта III (390-369 г.г. до н.э. – правил в 389-383 г.г. и 381-369 г.г.).

[5] Мавсол (? -353 г.г. до н.э.– правил в 377/76–353/52 г.г.).

[6] Пиксодар – правил в 341-335 г.г.

[7] 1 стопа – 30 сантиметров.

[8] 1 плетр – 100 стоп – 30 метров.

[9] Продрома – легкая конница, выступала впереди, разведывая местность.

[10] Соматофилак – телохранитель.

[11] Таксиарх – второй чин после стратега – главнокомандующего, командует отдельным полком.

========== Иония, глава 3. Боги нас испытывают ==========

Так продолжились мои странствия. На следующее утро я отправился искать Каллисфена. Его помощник сказал мне, что он отправился с другими учеными мужами осматривать город. Разыскивая их, я не смог пройти мимо дивного здания. Чужеземные торговцы, а они появились на площадях, будто и не было длительной осады, рассказали мне, что это гробница царя Мавсола. Сложенная из белых камней, высотой в две плетры, в форме огромного куба, украшенная многочисленными статуями, она возвышалась над городом. Крышу гробницы венчала колесница с фигурами царя и царицы: четверка лошадей будто парила в воздухе, летела навстречу морским просторам. На широких ступенях этого дворца шел диспут – обсуждалась «Политика» Аристотеля: «… господин есть только господин раба, но не принадлежит ему; раб же не только раб господина, но и всецело принадлежит ему… раб по природе – тот, кто может принадлежать другому (потому он и принадлежит другому) и кто причастен к рассудку в такой мере, что способен понимать его приказания, но сам рассудком не обладает… одни люди по природе свободны, другие – рабы, и этим последним быть рабами и полезно и справедливо.». Я невольно поежился, вспоминая время, когда сам был рабом. Мужи говорили и о том, как теперь принимать варваров и эллинов с завоеванных земель – как рабов или как равных себе. Каллисфен в речах горячо отстаивал убеждения своего дяди, утверждая, что все, кто в речах своих и думах не употребляет языка Эллады, тот должен быть причислен к низшему сословию – к рабам. Он был так увлечен, что, не задумываясь, согласился взять меня в свои ученики, даже не спросил, оставил ли я службу у Птолемея.

Я бы с радостью вернулся с этой вестью к моему хозяину, если бы не повстречал по дороге Кратера. Тот был не один, а с несколькими своими воинами. Они окружили меня, на секунду перед моим взором промелькнула подобная сцена – Эзон и дом Пелия в Ларисе.

– Ну, что, юный воин, остаешься с Птолемеем здесь или идешь с нами? – начал Кратер. Я молчал. Пока меня никто не тронул, только все пути к бегству были закрыты. – Отвечай, когда к тебе обращается таксиарх! – рявкнул Кратер.

Мне бы испугаться, как это происходило раньше, но я ощутил лишь закипающую внутри злость – я никому больше не позволю так над собой издеваться!

– Я сын правителя Геллеспонской Фригии, – мой голос окреп, – я служу царю Македонии и Птолемею Лагиду, и требую открыть мне путь! – я увидел, как другие воины дрогнули, и бросился бежать, увернувшись от их рук, пытавшихся задержать меня.

– Лови его! – кто-то бросил клич, но они не стали преследовать меня.

Возбужденный стремительным бегством, я ворвался в палатку Птолемея. Моим глазам предстала следующая сцена: мой хозяин, положив руки за голову, обнаженный, расположился на ложе, а на нем, сплетясь, две иноземные женщины ласкали друг друга. Я замер, завороженный возбуждающим зрелищем. Их длинные волосы, отливающие медью, вились кольцами по смуглой коже спин и круглым грудям с коническими выпирающими сосками. Их алые губы сливались в поцелуе, а маленькие руки, увешанные золотыми браслетами, скользили по гладким выступам тел, возбуждая, вызывая дрожь. Они двигались в чарующем танце, заставляющем, созерцая, забывать реальность мира, погружаясь в волшебный сон.

– Что случилось, Эней? – отозвался со своего ложа Птолемей. Девушки, обняв его тело, опустились рядом. Я покрылся испариной, не зная, с чего начать разговор. Молчание затянулось. – Говори! – потребовал Лагид, целуя одну из прелестниц. Его рука проскользнула у нее между ног, гетера тихо застонала.

Я скрестил руки, стараясь унять, охватившую меня дрожь. Мой фаллос, не желал успокоиться, ибо в глазах моих еще стояла любовная игра:

– Ты знаешь, что мой эраст… отец – Калас назначен сатрапом Геллеспонтской Фригии и был вынужден уехать. Мы слишком близки с ним, и я не знаю, что мне делать дальше. Моя душа… – я увидел, что Птолемей принялся что-то нашептывать женщинам, – … моя душа, рвется соединиться с ним. Он защищал меня от любых посягательств со стороны других воинов, служба тебе тоже хранила меня. Понимаешь, что я имею в виду? – свою речь я закончил уже на ложе Птолемея. Он отодвинулся, чтобы дать возможность женщинам привести меня и уложить на спину. Туника осталась лежать на полу, одна из девушек принялась ласкать мой восставший фаллос, губы другой скользили по моему телу, возбуждая соски легкими укусами. Моя голова оказалась лежащей на животе Птолемея, он запустил свою руку в волосы и больно притянул к себе. Опять наслаждение и мучение слились для меня в едином чувстве.

– И что ты решил?

– Я пойду дальше, останусь с царем, но до конца не уверен в правильности такого решения. Отпусти, – я попытался поднять голову, но хватка у Птолемея была железной.

– Не уверен? – раздался его насмешливый голос, вселивший страх в мое сердце. Он жестом приказал гетере, не занятой моим фаллосом, прекратить трудиться над моим телом. Птолемей навис надо мной, прижал к ложу, я увидел перед собой его обнаженное орудие. Он коснулся им моим губ, вторая гетера, направляя, обхватила его рукой. Я не ожидал такого поворота событий, не успел ничего сказать, принимая в рот фаллос Птолемея. Отстраниться не получилось, он крепко прижимал мою голову. Действовать как опытная диктерия? Мне было противно. Видя отчаяние на моем лице, Птолемей отодвинулся, и его орудием занялась гетера.

– Почему? – выдохнул я. – Почему вы все стремитесь совершить насилие? Калас уехал, теперь все слетелись как стервятники – Кратер, теперь – ты!

Я опять не договорил. Птолемей перевернул меня на живот. Гетера, повинуясь моему хозяину, легла так, что я был вынужден уткнуться лицом в ее восхитительное лоно. Птолемей, быть может не совсем ловко, обхватил меня за бедра, будто намереваясь войти в меня. Отчаяние охватило меня, но он, не совершал больше никаких движений. Я вновь услышал голос Птолемея:

– Твои беды в том, что ты позволяешь делать над собой то, что тебе не нравится. Почувствуй, как легко ты поддался мне, а потом и под Кратером, и под другим, любым, кто тебя пожелает, ты будешь вести себя так же! Как безмолвный и безропотный раб, – он довершил свои слова движением фаллоса вперед.

Я поднял голову, отгоняя боль в душе прочь:

– Что же мне делать?

– Все это делать самому! – он совершил толчок вперед. – Ты понял?

– Да, – еле слышно прошептал я.

– Не слышу, понял?

– Да, Птолемей! – я оттолкнул от себя гетеру, приподнялся на руках.

– Хорошо, – он отодвинулся. – Иди. Ты свободен. Можешь продолжить свои дела.

Вот так запросто, меня выгоняли с ложа, но я воспринял все происходящее не как унижение, а как урок, собрал свою волю в кулак:

– Хорошо, тогда, если я не смею возлечь на тебя, Птолемей, я возьму одну из этих женщин.

Он сначала насупился, потом расхохотался:

– Бери, пусть моя наука пойдет тебе впрок, твоему фаллосу следует излить семя, только здесь – у меня на глазах. Сможешь?

Мы играли, и знали, что каждое слово – это новый выпад в сторону соперника. Одна из гетер встала передо мной на колени, широко разведя руками ягодицы, и мне открылся восхитительный вид ее двух хорошо разработанных отверстий. Выбирай! Я коснулся пальцами того, где уже не раз побывал фаллос Птолемея, и который был мокрым от густых соков, льющихся изнутри, но выбрал то, что всегда привлекает других во мне. Мой восставший фаллос прошелся по лону женщины, и хорошо смазавшись, не без труда вошел в ее зад. Голова пошла кругом от тех знакомых чувств, что нахлынули на меня, я трудился над гетерой, вбивая в нее древко своего копья так, что мои орхис с громким чвакающим звуком бились о ее ягодицы, при этом – не отрываясь, смотрел Птолемею в глаза. Он замер, наслаждаясь или восхищаясь увиденной картиной. Женщина громко стонала, но момент наивысшего наслаждения оттягивался, и будто сама моя природа вдоволь потешилась над Лагидом, завершение было сладким и желанным. Однако последнее слово осталось за моим хозяином:

– В следующий раз, сделаешь это с Кратером или любым другим, который встанет на твоем пути! – напутствовал Птолемей.

Сам я не искал встречи с Кратером, но боги вновь соединили нас на царском пиру, где собрались командиры и гетайры, чтобы выслушать новые решения царя Александра. Птолемей сын Лага остается с новым сатрапом Лидии – Асандром, братом Пармениона, довершать начатое в Галикарнасе, Птолемей сын Селевка, Кен сын Полемократа и Мелеагр сын Неоптолема забирают воинов-молодоженов в Македонию, чтобы весной привести новое пополнение, брат Кена – Клеандр, отправляется на Тенар, чтобы набрать наемников, Парменион, Филота с гетайрами, фессалийцы, союзники и обоз возвращаются во Фригию. Сам царь, во главе остального войска укрепляет позиции эллинов в Ликии, а потом повернет на север и соберет войско в Гордии. Среди общего веселья, я подошел к Кратеру сзади и промолвил: «Еще раз посмеешь меня тронуть, в ближайшем бою я пущу тебе стрелу прямо в зад!». Я знал, что он услышал мои слова, вздрогнул, но не решился обернуться. Лишь ревнивый взгляд моего старого товарища по палестре – Арридея, который недавно поступил на службу к Кратеру, преследовал меня на протяжении всего вечера.

Дальнейший путь наш был труден, холодные дожди, неприступные скалы, размытые дороги и скудное пропитание изматывали воинов, но к счастью, мы не встретили сопротивления – жители городов встречали царя Александра золотыми венками. Гикарна, Милианда, Телмисс радовались нашему появлению. Неарх из Амфиполя что на Крите был назначен сатрапом Ликии. Как и предрекал Птолемей, покровительство Каллисфена открыло мне путь в царский шатер.

В тот вечер, когда в Фазилиду прибыл посланник из Лидии, я незаметно, словно тень, сидел позади племянника философа, присутствуя на трапезе. Письмо сильно взволновало царя Александра: не так давно Парменион захватил перса по имени Сисин, который признался, что на персидское золото готовится заговор с целью убийства царя, и во главе его стоит Александр Линкестид, возжелавший стать новым царем Македонии. Я считал моего эраста не способным плести интриги, но ошибся – он не любил просто так сдаваться. Об этом следует рассказать подробнее, истинно, как представителю семьи Пармениона. Я уже говорил, что после получения сатрапии Каласу пришлось оставить войско, передав своих конников, выходцев из Фессалии, новому командиру, что вызвало недовольство солдат. Линкестиды были правящим родом, чья кровь была не хуже крови Александра, сына Филиппа. На время убийства царя Филиппа Линкестидов было трое братьев, возможных претендентов на македонский престол, но царь Александр обвинил двоих из них заговорщиками и казнил. В живых остался только Александр Линкестид, который вовремя принес клятву верности царю Македонии. И именно его, чужака, ставят во главе фессалийской конницы! Я слышал, что Калас еще долгое время был вне себя от гнева – он расстался не только со мной, но и его солдаты оказались под командованием человека не-фессалийца, ничего не смыслящего в военном деле.