Текст книги "Не по воле богов (СИ)"

Автор книги: Марко Гальярди

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 19 страниц)

Вскоре вынужденное заточение пошло мне на пользу – я научился держать в узде мысли о том, кто же я, избавляться от страха, что рассудок мой помутился, и все, что со мной происходит лишь сон или пребывание в смертном Тартаре. Наконец, верховный жрец счел меня здоровым, и я увидел мягкий солнечный свет, пробивающийся сквозь сочную густую листву деревьев, когда меня вывели из подземного святилища.

Шли дни, длинные и полные ожидания, я вспомнил все уроки палестры, восстанавливая прежнюю силу мышц рук и ног, ведь путь предстоял неблизкий – вновь через пустыню. Продолжу я его в одиночестве, если не считать верблюда, обещанного жрецами. Но «зановорожденному», как они меня теперь называли, следовало вновь обрести собственную дорогу в жизни. За день, как началось мое странствие, египтяне провели надо мной какой-то священный обряд. Он закончился тем, что на моем плече навечно начертали странные письмена-рисунки, так и не объяснив их значение.

Силы, так трепетно накопленные в храме Амона, были потрачены на то, чтобы добрести до первого селения на пути в Мемфис. Жажда и голод добавляли страданий, но жители приветливо встретили меня и накормили, хотя мне и нечем было заплатить – единственной ценностью оставался худой верблюд, на котором я продолжал свой путь. Потом мне пришлось его продать, встреченным по пути торговцам и дальше я уже двигался вперед пешком с пустой сумой, насыщая себя лишь подаянием добрых людей.

Будущее не было настолько безоблачным – стражники не дали мне приблизиться к царскому дворцу, прогнали, приняв за нищего. Тогда опять вспомнились слова Филократа, что слишком мало людей знает меня в лицо и отличает только по одежде и грамотам с царской печатью. А я даже не знал, как теперь выгляжу. Длинная рубаха из грубой ткани и витая веревка вместо пояса, конечно, не расшитая узором тонкая туника и не плащ с золотой фибулой. Еще больше смутило собственное отражение в зеркале, взятом с лотка рыночного торговца: лицо было чужим и незнакомым. Колючие ветры, жесткий песок и изматывающий жар пустыни – сделали свое дело – обтянули кожей скулы, прочертили темные круги вокруг глаз, состарили. Щеки и подбородок заросли курчавой бородой, а волосы сильно отросли, свалялись и топорщились теперь в разные стороны. Я стал чужим не только самому себе, но и окружающим.

Луч яркого света резанул по глазам, ослепленный, я замотал головой в поисках того, кто мог сыграть такую дурную шутку. Меня окружала толпа людей из разных земель, но меня бросило в жар, показалось мне и исчезло – улыбка Мидаса и взгляд его черных глаз. Я крутился на месте – почудилось ли мне?

– Хочешь купить? Нет? Тогда убирайся отсюда! – прикрикнул торговец, выхватывая зеркало из моих рук.

Я быстрым шагом направился прочь с рыночной площади, стараясь затеряться в узких улочках города. Присев на пороге чьего-то дома, я постарался сосредоточиться и обдумать сложившееся положение. Что сделал бы Эней? Как поступил бы тот, кем я был на самом деле? У меня не было желания взывать к мифическим богам, знал, что они мне не помогут. Кого я знаю в Мемфисе? Я постарался вспомнить, с кем мне пришлось общаться, когда служил Птолемею, но все эти люди были совсем мне незнакомы. Запомнили ли они меня, смогли бы узнать сейчас? Но я хорошо знал лишь одного человека, который точно смог бы мне помочь вернуться обратно на царскую службу.

Самый большой и величественный храм было нетрудно разыскать. Я вступил под своды святилища, в окружение светильников и зыбких теней древних божеств, то, что я успел возненавидеть. Воспоминания о днях, проведенных в храме Амона, нахлынули вновь, но я справился с волнением, продвигаясь дальше, к самому алтарю. Меня отвели к Птаху, который ожидал в одной из боковых галерей. Поначалу он тоже меня не узнал, но потом выразил огромное удивление, увидев меня живым. В подтверждении собственных слов, чтобы еще больше убедить жреца, я обнажил свое левое плечо с рисунками. Пока я путешествовал по пустыне, они воспалились, я смазывал их целебным бальзамом, а сейчас – краска стала намного ярче. Птах замахал руками, шепча благодарственные молитвы, осторожно коснулся моего плеча, будто читал священный текст. Потом отдал меня в заботливые руки слуг, которые накормили и повели в купальню, где мое тело очистилось от пыли дорог, было омыто душистой водой и натерто бальзамами. Они обрили мою бороду, частично обрезали и расчесали волосы, умастив какими-то маслами.

Утром Птах рассказал мне, что царь Александр вместе с войском покинул Египет, оставив гарнизоны в Пелузии и Мемфисе и наместников-эллинов Певкита и Валакра. Птолемей тоже был вынужден следовать за царем обратно в Финикию. Следующая новость заставила меня поторопиться с возвращением в стан войска – к царю Александру прибыло огромное подкрепление из Эллады, поэтому готовиться поход вглубь Персидского царства. Зная поспешность, с которой царь Александр принимал решения и стремительность продвижения войска под его командованием, я испугался не успеть вовремя. Днем того же дня Птах привел меня во дворец к Валакру, заручившись поддержкой которого, я распрощался со жрецами, и в сопровождении маленького отряда отправился вдоль морского побережья. Птолемея я нашел в Тире, где царь Александр устроил роскошные пиры и празднества перед началом нового похода.

***

Он хотел знать все, но я не мог раскрыть свою тайну. Конечно, Птолемей сохранил мои вещи и все драгоценности, коими одарил нас царь и не только он. Поначалу мой хозяин думал, что я просто задержался в Сиве, не найдя проводника, но вернулся Птах с дурными вестями, что я, вдохнув ядовитого дыма курильниц в храме, нахожусь при смерти без какой-либо надежды на выздоровление. Однако оракул из святилища Птаха, к которому обратился в Мемфисе Птолемей, изрек пространное пророчество, что Эней умер, но Птолемей вновь обретет верного друга.

– Значит, мы теперь вместе. И я хочу верить в пророчество, что могу тебе полностью доверять, – закончил мой господин.

– Конечно, Птолемей, как и раньше, – я смотрел на него, полными наивного простодушия глазами. «Интересно, он мне расскажет, с кем встречался в ту ночь, когда я отправился к египетскому оракулу или нет?». Но он не отомкнул уста, рассказывая о том, что произошло в последние три месяца, пока я отсутствовал, и о планах на будущее.

***

От автора: все, описанные Энеем видения, не какая-то «левая» история. Они – производное психики одного человека. После «клинической смерти» внутри произошло слияние верований, которые были известны и обсуждаемы на тот момент времени: учение о том, что первоначально люди были гермафродитами и были разделены богами на две половины, учение о перерождении душ и учение, что внутри человека имеются два начала – мужское и женское: Анимус и Анима. Воин в доспехах в предыдущих снах был проявлением Анимуса, призрачная женщина – Анимы. Поскольку Эней не мог примирить в своём сознании чувство любви, то его психика постаралась выстроить стройную цепочку выводов, иначе герой продолжил бы пребывать в умственном расстройстве от всяких видений и не смог бы вернуться в реальный мир.

***

[1] Сетроитский ном, в состав которого входил Пелузий (укрепленный форт на востоке дельты Нила), Бубаститский ном и Аравийский ном.

[2] Камбиз – сын Кира II, царя Персии (царь 538-37 г.г., с 530 г. царь Персии). Завоеватель Египта и правитель огромной Персидской державы отметил свое правление жестокостью, отсутствием почтения к древнеегипетским культам и разрушением храмов. Он принес в жертву персидским богам священного быка египтян Аписа, вскрывал и грабил могилы. В период правления его, а также его наследников, в Египте неоднократно поднимались восстания против завоевателей, и даже на короткое время приходили к власти египетские династии (XXIX и XXX (398-343 г.г. до н.э.), но окончательно сбросить персидское иго не удавалось вплоть до прихода легионов Александра Македонского в 332 г.

[3] Храм Амона воздвигнут в период XXVI-й династии, которая правила Египтом с 663 г. до 525 г. до н. э. Жрецы его очень скоро прославились своими прорицаниями, и уже в VI веке до н.э. оракул Сивы считался одним из семи знаменитых оракулов античного мира.

[4] Лета – река «забвения» в царстве мертвых.

========== Египет, глава 2. Мне предлагают дружбу ==========

Калас

»… Не все было спокойно в Македонии и родной Фессалии. Наконец-то пришли письма, как старые, так и новые. Победа при Иссе не успокоила ни Элладу, ни народы завоеванных земель. Деметрий, принявший власть, после моего отказа от должности сатрапа Гелеспонтской Фригии, погиб. Антигон теперь владел всей Фригией и старался успокоить возникающие то там, то здесь, мелкие стихийные восстания варварских племен. Антипатр в Македонии собирал силы против спартанского царя Агиса. Оратор Демосфен в Афинах раздувал тлеющее недовольство полисов по всей Элладе. В море шли бои между македонцами и персами за владычество над островами.

Из дома приходили и радостные и тревожные вести. Клеопу я выдал замуж еще год назад, скоро она обещала одарить меня внуком или внучкой, Тиро, поддерживаемая Алкменой, наоборот, слезно умоляла меня не искать ей мужа так рано. Клейте источала язвительную желчь, что я бросил свою семью на произвол судьбы, отказавшись от сатрапии. Теперь, говорила она, нас никто не станет уважать, потому что в Македонии правит Антипатр, а ты – «вместо того, чтобы приобретать влиятельных друзей и быть ближе к дому, хочешь закончить свою жизнь в гнилостной яме!».

Из Фессалии от Пелия тоже пришло письмо, привезенное Эсоном, сыном Кассандра. Этот юноша решил снискать воинской славы, поэтому приехал в составе нового пополнения, рассчитывая, безусловно, и на мою помощь. Из его длинного рассказа и письма я узнал, что Кассандр погиб – в опьянении упал с лошади и сломал себе шею, хотя многие подозревают, что его убили, уж слишком много недругов желали ему смерти. Все дела и заботу о доме Пелий передал старшему – Полидевку, а Эсону ничего не оставалось иного, как искать собственный путь. Двум братьям, таким разным, стало слишком тесно в одном перистиле. Однако появление родственника не принесло мне радости – я не слишком-то был к нему привязан, ограничился общими наставлениями, но его интересовало совсем иное:

– Скажи мне, Калас, как можно стать ближе к царю и получать блага иные, чем простой воин?

Я замолчал, задумался, как объяснить ему, уже взрослому мужчине, что добивался всего сам, тяжелыми трудами? Но у него есть право не внимать моим речам, а искать свои иные пути:

– Если не хочешь показать доблесть в бою, найди себе эраста, окажись ему нужным, полезным и перед тобой откроются двери. Ты знатен, но не македонец или, на худой конец – элимиот. Я же, как твой брат, могу за тебя замолвить слово, но не так высоко, куда ты метишь. И возраст твой – ты не мальчик, способный продать юное тело за деньги.

– А что мне делать? – Эсон был явно разочарован таким поворотом дел.

– Побудь пока с фессалийцами, осмотрись, найди себе новых товарищей, потом решишь.

– А как тот раб, что ты привозил в наш дом? Где он?

Резануло, сильно. Думал, что уже пережил. Не искал встреч, не хотел знать… И вот, опять вернулось. Пересиливая вновь возникшую горечь расставания, постарался ответить спокойно.

– Не знаю, последний раз виделись после сражения у Исса. Он сейчас служит Птолемею, а может, уже и не служит или не ему.

– Ты так просто отпустил своего раба? – густые брови Эсона удивленно взлетели вверх.

– Ну вот, сейчас скажешь, что твой брат полный глупец! Молчи, сам знаю.

– Хорошо, – миролюбиво откликнулся Эсон, – больше не буду о нем говорить.

Я не сделал ничего, даже пальцем не пошевелил, чтобы устроить свои дела иным образом. Наверно, еще надеялся, что Эней одумается, вернется, нет – приползет просить прощения. Но время шло, медленно, бесконечно. В праздничном вине, в липких объятиях диктерий, в душной пыли из-под копыт лошадей, в полуденном жаре и ночной прохладе – можно было забыться. Так проходили месяцы. Филократ согласился следовать с войском македонского царя, но как наемник – оказался в действующей армии. Нас же все время отстраняли от авангарда войска, объясняя тем, что конница еще не восстановилась после Исса, а новое пополнение необходимо тщательно тренировать. Без нас Македонец завоевал Финикию и Египет. Теперь же – вновь собирал все свое войско в поход в глубь варварского царства. Завтра к вечеру мы прибудем в лагерь подле Тира…»

***

В ночь после своего возвращения я не мог сомкнуть глаз. Воспоминания о Каласе, о наших размолвках и обидах наползали одно на другое, сливаясь в кошмарный сон. Память являла и давно забытые сцены наших ссор, стыда и горьких потерь, что испытывал я когда-то, еще не будучи Энеем. Тот человек замыкался в себе, внезапно замолкая или, наоборот, набрасывался со всей своей пылкостью, отстаивая собственные чувства. Но, что делать сейчас? Былое – прошло, но настоящее было еще болезненно живо. Как обрести новый путь и восстановить то малое, что мы не смогли сохранить в силу разных причин? Мне обязательно нужно было повидать Каласа, хотя бы понаблюдать за ним со стороны. Какие чувства явит он сейчас, увидев меня? Прошло немало времени, как мы расстались. А вдруг он нашел собственную смерть, и я опоздал? Или уехал в Македонию к семье, отказавшись сопровождать царя Александра дальше? Нашел иного возлюбленного? Нет, никогда! Я похолодел – так немыслимо страшна была для меня подобная мысль.

– Птолемей, где сейчас Парменион? – я стоял на пороге шатра, взволнованный и испуганный, ноги запутались в ремешках наспех одетых сандалий.

Мой господин вздохнул и потянулся, убрав руку спящей подле гетеры с груди. Протер глаза, вглядываясь в темноту сквозь зыбкий свет лампады:

– Ты хочешь узнать, где Парменион или где Калас?

Я переминался с ноги на ногу, потирая охваченные ночной прохладой плечи:

– Да.

– Эней, они в двух переходах. Если тебе не терпится – возьми женщину для утех, выпей вина. Да, что с тобой? Вдруг, вспомнил?

– Мне не нужна женщина…

– Я пришлю красивого юношу, мне ничего для тебя не жаль!

– Ты не понимаешь…

– Я прекрасно знаю, что испытывает мужчина, давно не знавший любви. Ты чувствуешь тоску, тело твое стонет о ласке. Доверься моему опыту, не противься.

– Спасибо, Птолемей, за заботу, – пробормотал я, пятясь к выходу, – прости меня, что потревожил твой сон.

Я вновь вернулся на собственное ложе, зарылся с головой в одеяла. «Почему Птолемей так странно себя ведет? Почему не желает мне доброй встречи с Каласом?» Я уловил легкий шорох позади себя. На пороге стоял юный раб, темноволосый, ясноглазый, с темно-оливковой кожей, финикиец или египтянин. Птолемей все-таки слишком навязчив в своей заботе! И хорошо изучил предпочтения своего помощника – Энея. Я сделал жест, прогоняющий раба с глаз долой, но тот, наоборот, приблизился – в руках его была корзина.

– Твой господин… – юноша заговорил по-эллински, подбирая правильные слова, – послал тебе подарок.

Я присел на постели, стараясь уловить его взгляд, но раб не высказывал смущения, не отводил глаз, только извлек из корзины кувшин с вином и килик:

– Хорошее вино, самое лучшее. Не обижайте, господин, – темно-красная густая струя коснулась гладкой поверхности расписной чаши, заполняя ее до краев.

Я взял из рук раба килик, терпкое на вкус, приятное тепло разливалось внутри, туманя взор, отгоняя печаль и тревогу прочь. Тем временем, юноша извлек из корзины свежие, еще теплые лепешки, печеное мясо, оливы и сладкие плоды, которые он разрезал маленьким ножом и подносил к моему рту. Улучив момент, когда рот мой освободился, увернувшись от очередного протянутого кусочка лепешки, я отвел руку раба:

– Тебя послал Птолемей, чтобы напоить меня?

Тот кивнул головой:

– Он приказал развеселить тебя. Меня учили.

Я положил руку ему на плечо, стремясь закончить нашу встречу – все-таки вино было сильно пьянящим:

– Передай Птолемею, что я доволен вином, насытился. Теперь ты можешь покинуть мою палатку, – я обнадеживающе улыбнулся ему в ответ.

– Мой господин позволит мне уложить его спать? – юноша потерся щекой о мою руку и улыбнулся. Не дождавшись моего ответа, он принялся распутывать ремешки сандалий, потом его пальцы заскользили по моим ступням, разминая их, совсем так, как это делал когда-то Мидас. Знакомая дрожь пронзила меня изнутри, тело невольно откликнулось на ласку, я закусил губу, чтобы сдержать стон. Я позволил снять с себя одежду, но продолжал напряженно следить за действиями раба – не хотел позволить большего, ни себе, ни ему. Он живо забрался мне за спину, принялся распутывать мои волосы, расчесывать непонятно откуда взявшимся гребнем. Каждый его взмах приносил удовольствие и расслабление. Потом умелые пальцы огладили мои обнаженные плечи и спину, внезапно раб прижался ко мне всем телом, обхватил губами мочку уха, заскользил языком, очерчивая и лаская шею. Я застонал и прикрыл глаза, мой фаллос наливался мощью, горячее тепло разливалось по животу, и я вспомнил, какие наслаждения мне сулит подобная искусность в любовных играх.

В моем приобретенном знании о самом себе не было никаких запретов на проявление любовных порывов, как к мужчинам, так и к женщинам. Яркое солнце разбудило меня. Полог палатки был откинут, у ложа стоял Птолемей с таинственной ухмылкой на устах:

– Радостно видеть тебя в добром здравии и прежних предпочтениях, – произнес он, заметив, что взгляд мой сосредоточился на нем. – Тебе понравилось обладать и повелевать? – он шлепнул спящего рядом со мной раба по обнаженной ягодице, тот вскочил, в ужасе и благоговении часто захлопал глазами, скатился с моего ложа, стремясь убежать, но Птолемей удержал его за руку:

– Постой! Ты плохо прислуживаешь моему другу, если стремишься оставить его без утренних ласк, – тот замер в испуге, а мой хозяин легко кинул его обратно на ложе, где юноша сразу же прижался ко мне. – Эней, видишь, как я забочусь о тебе! Теперь это – твой раб, я его специально выбрал, чтобы скрасить твои дни и разогнать тоску.

– Благодарю тебя, Птолемей, ты угадываешь мои желания! – я приложил руку к груди. – Твой подарок истинно бесценен и восхитительно хорош.

Он удовлетворенно потер ладони:

– Захочешь гетеру – только скажи! Даю тебе время на ласки и омовения и жду у себя – сегодня прибывает «Паралия», начнутся новые театральные представления. Я хочу, чтобы ты меня сопровождал.

Он вышел, не удосужившись опустить полог, я глядел ему вслед, пока не заметил, что ткань с одной стороны слегка задирается и видна чья-то вихрастая голова и один любопытный глаз.

– Арридей! – воскликнул я, исполнившись гнева.

Голова исчезла, но через мгновение этот самодовольный глупец появился на пороге:

– Эней, я всего лишь хотел выразить свою радость по случаю твоего счастливого возвращения. Говорят, египтяне пометили тебя рисунками.

Я повернулся к нему плечом, чтобы он все увидел собственными глазами и ничего больше не придумывал. Мне действительно не хотелось потом узнать, что изображение быка-Аписа или головы Анубиса можно увидеть на моем теле в натуральную величину. Арридей ходил кругами, восхищаясь моей храбростью и явно пытаясь разговорить. Я лишь посмеивался. Потом он начал спрашивать о новом рабе, о его достоинствах. У меня тоже не было случая его внимательнее рассмотреть при дневном свете. Я еще раз подивился проницательности и наблюдательности Птолемея, который замечал мои взгляды, надолго задерживающиеся на лицах и телах темнокожих гетер. Сурья оказала на меня, на личность Энея, сильное впечатление и стала опытной наставницей, и, с тех пор, в теле моем разгорается огонь, как только перед взором встает красивое смуглое лицо со светлыми – голубыми или синими глазами, с пухлыми спелыми губами, обрамленное копною черных волос. Таков был и этот юноша. Где же Птолемей отыскал его? Когда успел?

– Как твое имя?

– Такое, что пожелает господин, – тихо ответил раб, опустив глаза, обрамленные черными пушистыми ресницами.

– Когда тебя купил Птолемей?

– Вчера. Мой прежний господин, привез меня вчера. Твой господин купил меня, – глаза опущены, руки скрещены на груди, полное спокойствие и покорность.

Вчерашний Эней поверил бы этому объяснению, но не я. Не стал ли я слишком подозрительным, не перестал ли совсем доверять людям? Сомнения в правдивости можно объяснить холодком, который внезапно появляется внутри тебя и исчезает так же быстро, когда ты выбираешь из множества то объяснение, что кажется наиболее удобным и простым. Я не стал принимать никакого суждения, ошибки совершаются не сразу, нужно ждать, когда твой противник сделает следующий шаг. Птолемей всегда преследует собственные цели, даже творя благо для других, осыпая их подарками. И этот шаг – тщательный выбор раба для подарка сделан с определенной целью, но какой именно?

– Что ты можешь делать?

– Все, что пожелаешь, господин. И день, и ночь, я могу развлекать тебя, не зная усталости.

Арридей расхохотался, услышав такие слова, и захлопал в ладони:

– Эней, я завидую тебе. Птолемей дарит такие замечательные подарки! Видно, я выбрал не того хозяина. Послушай, – он схватил меня за руку, – если тебе будет не жалко, ну, все-таки какая-то дружба между нами есть, если захочешь – одолжишь мне его? Я могу и заплатить!

Я освободил руку от его навязчивых прикосновений:

– Раньше, ты предлагал своему хозяину меня, потом ты предлагал мне себя, теперь ты хочешь моего раба – тебе не кажется это странным? И каждый раз при отказе еще обещаешь деньги и вспоминаешь былую дружбу! Какую, Арридей? Я никогда не забуду, как ты стал причиной ссоры между мной и Каласом и моих страданий. Помнишь Пеллу?

– Послушай, ну, что ты вспоминаешь то, что было давным-давно! Я был юным и глупым, старался понравиться, пробиться наверх. Прошу, не осуждай меня! Не поминай обид. Я, наоборот, стремлюсь к дружбе с тобой. И не потому, что ты – ведаешь делами Птолемея и вхож в шатер к царю, я имею те же милости от Кратера. Но мы с тобой – помощники двух друзей царя Александра.

– Твой хозяин уже простил моему Барсину? – мрачно спросил я.

Арридей махнул рукой и улыбнулся:

– Былое. Она скоро родит, ты знаешь? Поэтому царь и не хочет тащить за собой женщину на сносях и медлит с началом похода.

– Ты все выдумываешь! Царь собирает силы.

– Ага, персидский царь тоже! Теперь, наверно, стоит со всем войском и ждет, когда же наш царь Александр покончит со всеми своими делами и обратит на него свой взор.

– Не веди таких речей в моем присутствии! – я кивнул на раба.

– Я все понял, уже ухожу, – Арридей, продолжая улыбаться, пошел к выходу. Он опять остановился: – Так, мы друзья?

И этот предлагает мне свою дружбу. Что за день?

– Посмотрим, – миролюбиво процедил я сквозь зубы, и откинулся на спину. Чудесное утро было растревожено странными поступками людей, окружавших меня в этой жизни, сладкие мгновения пробуждения были разрушены. Раб же истолковал мое поведение иначе – в своих обычаях:

– Господин желает ласк и расслабления?

Я вспомнил, как ночью утолил жажду собственного тела без остатка, словно безумный:

– Тебе не больно?

– Нет, господин. Все хорошо, – он повернулся ко мне спиной, завладел пальцами моей руки и заставил проверить, что нет ни крови, ни боли. – Господин – ты знаешь, как правильно все сделать.

– Да, – я криво усмехнулся. – Я-то знаю. Опусти полог над входом, – раб тотчас же исполнил мой приказ, стало темно. Он приблизился к ложу, видно, приготовился в мыслях, к тому, чтобы вновь начать любовные ласки, возбуждая во мне страсть, но я отдал следующий приказ: – Теперь принеси мне воды, я хочу омыть тело. А пока ты будешь искать воду – придумаю тебе имя.

Если раб вернется быстро, значит, лжет – он появился здесь не вчера.

========== Египет, глава 3. Восемь лекифов ==========

Жаркое пламя костра развевало ночную прохладу, но скоро нам уже не захочется тесниться ближе, заворачиваясь в плащи – сама земля, нагретая за день раскаленным до бела солнцем, будет давать изматывающее и ненавистное тепло. Но сейчас, в продолжение празднеств, близкие друзья царя Александра укрылись в его шатре, отослав своих слуг, среди которых – немало юных мальчиков из знатных македонских семей, ожидать окончание пира поодаль. У нас было достаточно угощений, вина и удивительных сказаний о героях и богах, чтобы развлечь друг друга.

– В давние времена, – начал и я свой рассказ, – в этом самом городе, в финикийском Тире, что лежит сейчас руинах подле нас, родился Кадм. Великий Зевс, приняв образ быка, похитил его прекрасную сестру – Европу, и Кадм отправился на ее поиски в Элладу, через огромное синее море… Там, где легла на траву божественная белая корова, он основал город Фивы, убив змея бога Ареса. В жены взял он Гармонию, дочь могучего Ареса и прекрасной Афродиты, и все боги пировали в тот день, освящая их союз… Дочь Кадма, Семела, понесла от Зевса – прекрасного бога Диониса, – я вгляделся в окружающие меня юные лица, восторженно внимающие древним легендам, и продолжил свой рассказ про царей Эдипа и Лая, Геракла, рожденного фиванской царицей Алкменой, царя Ясона и его товарищей-аргонавтов. Часть мифов они уже знали, им поведали о них отцы и учителя. – Наш царь воистину велик, – промолвил я, завершая свой рассказ, – он проделал то, что еще никому не удавалось – подчинил себе время и историю, разрушил не только дело рук основателя-полубога, но и его родину…

Никто не заметил или осознал иронии в моих словах, лишь удивленно спрашивали, откуда я знаю столько легенд. Потом несдержанный на язык Арридей перевел разговор на мое сказочное путешествие по Египту, но я предпочел ответить, что собирал по поручению Птолемея древние книги и учил язык, поэтому так сильно задержался.

– Было страшно? А больно? – сыпались со всех сторон вопросы о рисунках, происхождение которых, я объяснил обрядом посвящения в египетские мистерии.

Уже давно как последние лучи солнца скрылись в морской пучине, мы услыхали приветственные крики и увидели длинную змею из горящих факелов, тянущуюся вдоль холмов, окутанных синим туманом. Прибыл Парменион с войском, а значит и Калас. Волнение охватило меня, я сделал большой глоток вина, чтобы унять дрожь. В лагере началась суматоха, все вскочили с мест, намереваясь броситься на встречу, но Арридей удержал меня:

– А вдруг мы сейчас срочно понадобимся Птолемею или Кратеру?

Я удивленно воззрился на него:

– Шутишь? Я не видел собственного отца столько времени!

Арридей выпустил край моего плаща:

– Эней, подожди, давай поговорим. Я друг тебе. Пока тебя не было, здесь слишком многое изменилось, понимаешь, о чем я?

– Ничего не понимаю, и раз так – ты мне сейчас все подробно расскажешь.

– Хорошо, но не здесь, согласен? – он наклонился к моему уху и доверительно прошептал: – Тут нас могут подслушать, пошли к тебе!

– Только что ты говорил, что мы можем понадобиться нашим хозяевам! – со смехом ответил я. – Чему верить?

Но Арридей, опять схватив меня за плащ, увлекал в сторону, подальше от радостных криков и объятий, от шума и музыки с новой силой начавшихся торжеств, от такого долгожданного Каласа.

Красивый раб, так и не получивший имени из-за поспешности своего возвращения, терпеливо сидел подле ложа в ожидании. Одеяла были аккуратно расправлены, светильники наполнены маслом, грязный хитон, сброшенный мною вчера на землю, теперь чистый, сушился у входа. Арридей сказал рабу, чтобы тот покинул нас. Я ждал объяснений, и у меня было мало времени – войска станут лагерем и вольются в ряды пирующих, разбредутся в поисках увеселений комедиантов и общества гетер.

– Эней, – Арридей перешел на шепот, – может быть, ты не знаешь, но наш царь получил откровения оракула в Сиве, – я кивнул, он продолжал. – Его объявили сыном Зевса, и не только в Египте, но и другие прорицатели подтвердили слова бога. Царь Александр изменил свою политику – теперь ему необходимо абсолютное доверие и почитание, верность без тени сомнения.

– Зачем ты говоришь мне это? – я нахмурился. – Разве я даю повод сомневаться в моей верности?

– Дослушай меня, – нетерпеливо оборвал меня Арридей, – речь идет не о преданности нашей и наших хозяев, а о войске, едином войске. До сих пор как было – все решает царь, но слово любого командира имеет вес. Я говорю о Парменионе! Не хочу говорить о нем ничего плохого, но те, кого он поддерживает, не всегда покорны царю Александру…

– Клан Пармениона… – промолвил я, моего опыта в политических делах хватило, чтобы сразу же понять ситуацию и пути ее развития. – Птолемей не хочет, чтобы мое имя было связано каким-либо образом с семьей Пармениона, а я с ней связан через Каласа.

– Правильно! Поэтому, не стоит искать с ним встречи.

– Но тебе, откуда это известно, Арридей? – я угрожающе схватил его за горло, знал, что только так можно выбить из него правду. – Заговор? – он кивнул. – И я либо со всеми вами, близкими царю, либо против? – Арридей отчаянно замотал головой, пытаясь ослабить мою хватку.

Я отпустил его и задумался, он сидел на земле, потирая шею, в ожидании моего ответа. Я уже его знал:

– Передай своему хозяину, Кратеру, что меня не интересуют ваши игры, я остаюсь с Птолемеем и царем Александром. Но мои отношения с Каласом – личные и вне политики. Если я захочу его любви, а он моей – то вас это никак не касается. Меня не интересует Парменион и его ставленники, но Каласа я буду защищать до конца. И если с ним что-либо случится, моя месть коснется его недругов. Ты хорошо запомнил мои слова? – я навис над ним, светильники сотворили тень мою огромной и страшной. – А теперь уходи.

Я устало опустился на ложе, не желая больше ничего говорить. К горлу подкатывала тошнота, как знакомо было это чувство, когда на весах лежала с одной стороны – любовь, с другой – служение обетам. Мне предлагался выбор, но в этом случае – ни царю Александру, ни Птолемею, я не приносил клятв верности.

Раб, подаренный Птолемеем, вернулся обратно и присел у моих ног, склонив голову, исполненный покорности и готовый к услужению. Не услышав от меня никаких указаний, он взялся за ремешки моих сандалий, но я сделал останавливающий жест:

– Я пока не хочу, чтобы ты снимал с меня одежду.

– Что желает мой господин? – никогда бы свободный эллин, ставший рабом, не смог с такой кротостью и смирением задать столь невинный вопрос.

– Ты будешь следовать за мной, куда бы я не пошел, но горе тебе, если ты отстанешь или потеряешься. Ты понял мои слова?

– Да, мой господин.

Я вышел наружу, завернувшись в теплый плащ, раб выскочил вслед за мной, поеживаясь и потирая плечи. Я с иронией взглянул на него: