Текст книги "Не по воле богов (СИ)"

Автор книги: Марко Гальярди

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 19 страниц)

– Зачем ты изменил мою судьбу? Зачем? Ты думал о себе… а обо мне?

Однажды, когда Калас обнаружил замершее в снегу тело воина, то издал звериный крик. Все переполошились, решили, что он сошел с ума. Я быстро соскочил с лошади, кинулся к Каласу, оттаскивая его от мертвого тела. Он бился в моих руках, а я кричал остальным, чтобы продолжали свой путь. Я понимал, что эти покрытые снегом горы возвращают, Каласу память. Рядом со мной не было жрецов Амона, они знали бы – как излечить его психею. Калас успокоился в моих объятиях, покрытый жаркими поцелуями, но то ли это лекарство, когда мир вокруг тебя рассыпается на тысячи осколков, и дробит твое сознание? Мне приходилось постоянно следить за Каласом, лихорадка мучила его, но он продолжал держаться в седле, наотрез отказываясь ехать в обозе. Пару раз, я заставал его, в раздумье глядящим в бездонные пропасти, он подчинялся мне – отходил от края. Пятнадцать дней мы, преодолевая трудности, оставляя за собой тела погибших от мороза воинов, покоряли перевал Гиндукуша, пока перед нами не открылся примечательный вид на зеленые долины, полные теплого солнечного света. Спуск был легким, наконец, мы разбили лагерь поодаль полноводной реки, и царь Александр повелел устроить пиршество для изможденного трудным переходом войска.

Мы присоединились к празднику, но Калас, выпив немного вина, пришел в крайнее возбуждение и взобрался на пригорок, покинув пределы лагеря. Огромная белая Селена, слегка касаясь одним краем высоких гор, нависла над нами, резко очерчивая фигуру Каласа, который, купаясь в ее голубовато-серебристом свете, принялся что-то говорить, размахивая руками. Пепельные холмы сродни зеркалам окружали нас, ни единый звук извне – ни крик птицы, ни шепот ветра, ни речные всплески, не проникал в наше сознание. Мы даже не ощущали запахов земли.

Под восторженные крики из шатра вынесли огромный золотой кратер с вином. Внимание всех обратилось на него, воины повскакивали с мест, протягивая чаши и килики виночерпию. Я тоже отвлекся на несколько мгновений от созерцания Каласа, продолжавшего свои разговоры с Гекатой. Внезапно сильно кольнуло сердце, будто темная тень надвинулась и исчезла в окружающей нас ночи, я обернулся. Калас стоял, покачиваясь, странно смотрел на меня широко раскрытыми глазами, его губы беззвучно шевелились, будто он хотел мне что-то сказать. «Прощай, прощай навсегда!» – читал я, слышал леденящий душу безмолвный крик. Я бежал к нему навстречу, подхватил тяжелое обмякшее в руках тело, прижал к себе, умолял «Не умирай, не покидай меня!». Не хотел видеть, что из спины Каласа торчит рукоятка короткого меча, а вокруг раны расплывается огромное черное пятно крови.

***

Калас

Я уже не чувствую боли, жизнь вытекает из меня по капле, я слышу, как Эней рыдает над моим телом, просит не оставлять, забрать с собой. Но мы не боги, что я могу поделать? Ты – живи – возлюбленный мой! Тебе предстоят великие дела – ты пойдешь дальше с царем, увидишь Индию, пересечешь пустыню, вернешься в Вавилон героем, а Эллада – твоя родина – примет тебя и сохранит до белых седин. Не плачь, ты не потерял меня навсегда, мы расстаемся лишь на время. До следующей встречи, любимый!

***

[1] Диалоги Платона. Федон.

========== Эпилог ==========

Я смотрел на жаркие языки пламени, и по моим щекам нескончаемым потоком лились слезы. Я знал, что моего возлюбленного больше нет со мной, в моей жизни, а тело, где была заключена душа, сгорало на большом погребальном костре, торжественном, почетном. Каждый, кто пришел сегодня проститься с Каласом, был, несомненно, убежден, что встретится с ним на полях Гадеса, для них – смерть близкого друга – скорбное событие, но полностью встроенное в систему верований. Я же знал, что это – конец и моему существованию. Моя жизнь становится бессмысленной, да и смерть – тоже. Я не мог представить, что ожидает меня за гранью бытия: возвращение или полное забвение, но уже в другом теле, вступление в новый поворот Круга, в котором мы можем больше не встретиться с моей возлюбленной душой, или встретиться, но ничего не помнить друг о друге – пройти мимо, едва коснувшись взглядом. Почему я тогда не шагнул в костер? Птолемей в последствии говорил, что едва удержал меня, спас мне жизнь, но что сравниться с мучениями души, заключенной в грубое тело, не имеющей возможность вырваться на свободу.

Я долго искал смерти, но она никак не хотела мне подчиниться. Время не уберегало меня от ран, но душа не хотела покидать тело, будто не сделал я еще всего предназначенного или предначертанного мне Судьбой.

Распоряжаясь своими чувствами не по воле богов [1]: я любил в своей жизни только двух людей – Мидаса и Каласа. Первого – за страсть, что необъяснимо охватывала меня, стоило мне только ощутить его присутствие рядом, второго – увлеченный идеей единения душ. Но обоих потерял настолько внезапно, необъяснимо, хотя прекрасно осознавал, кто виновен в их смерти.

После того, как царь Александр расправился с Парменионом и подавил назревающий внутренний мятеж в македонском войске, он изменился. Его идея, что эллины несут другим народам свою совершенную культуру, была забыта, столкнувшись с реальностью: у этих завоеванных людей тоже была своя культура, обычаи, верования и свой собственный взгляд на то, как устроен окружающий мир.

Филократ приехал в Бактрию как раз, когда ее захлестнула волна насилия и омыла эти земли кровью невинных. Он получил мое известие, он приехал, чтобы узнать тайну тех событий, что явились причиной смерти Каласа. И выносил свою месть, я помог ему, не спрашивая, что именно он хочет предпринять.

– Что ты сделаешь? Они сильны! – воскликнул я.

– Они слабы, – загадочно ответил Филократ, – а мы способны ждать, я нанесу удар туда, где его никто не ожидает. Они сами погубят друг друга.

Я рассказал ему все, что знал. Он призывал меня к мести, упрекал, но я отказался мстить, и кому? Безгласному убийце, воткнувшему меч в тело Каласа? Так он, наверно, был убит в ту же ночь! А те, кто его послал будут судимы в Аиде. Но Филократ думал о чем-то своем, поддерживаемый силами и их влиянием из вне, о которых я не желал знать. Я обещал помочь ему, представить нужным людям, а дальше – я вне этой игры. Так появился Медий из Фессалии, незаметный участник пиров. А потом умер Гефестион, и был нанесен первый удар по Александру – не знаю, чьими руками, но у царя было отнято то, чем он безумно дорожил. Он тяжело переживал смерть друга, стал подозрительным, называл гетайров-македонцев «стаей волков», но идея нового похода в Аравию отложила на время осуществление мести царя, готового казнить все свое «старое» окружение. И тут Медий стал его доверенным лицом, способным утешить в трудную минуту, поднести к губам чашу хмельного вина. Все только и ждали момента слабости царя. И однажды он наступил: измотанное обильными возлияниями тело ответило болью, она быстро прошла, ослабевший царь почувствовал себя лучше. И тогда, быть может, с целебным снадобьем, был нанесен завершающий удар. Стервятники не успели толком справить достойную тризну, как принялись раздирать на части то, что было завоевано ценою крови всего эллинского народа.

Я еще успел немного поучаствовать в их войнах, но только чтобы благополучно и не с пустыми руками отбыть в Элладу. После смерти Эсона и Кассандра родной дом Каласа в Фессалии опустел, но никто в доме не был опечален, тем что произошло. Пелий был все такой же, только немного иссох, или я вырос, начал воспринимать его по-другому. Он был счастлив узнать, что я принял на себя опекунство над осиротевшей семьей Каласа, взял в жены Тиро, перевез всех в Фессалию, кроме Клеопы, что осталась в Македонии, замужней женщиной. Это я сделал еще в то время, когда царь Александр отослал домой фессалийцев и ветеранов [2], но потом вернулся к Птолемею, продолжая поддерживать свою новую семью получаемыми за службу деньгами.

Когда же я вернулся обратно, уже после смерти царя Александра [3], семья разделилась. Алкмена осталась в Фессалии вместе с близнецами, а Поликлет уехал со мной и Тиро в Афины. Клейте, несмотря на то, что потеряла свою принадлежность к одной из влиятельных семей – род Пармениона был уничтожен, считала Фессалию варварской и чуждой провинцией. Я пообещал ей Афины и полную свободу действий, но отказался принять ее «благодарность». Подозреваю, что такое положение ей понравилось больше – через два года следы ее потерялись, может быть, она уехала из Афин в иные земли, а может – просто сменила имя, и труд гетеры показался ей намного сладок, чем прошлое замужней женщины, знатной македонки.

В Афинах я организовал палестру, где обучал военному делу детей богатых граждан. Они охотно платили деньги не только за мое искусство, но и за славу, которой я себя покрыл, путешествуя в дальних краях. Я запретил себе возвращаться к прошлому – войны продолжались, шла жестокая борьба за наследство, Птолемей звал в Египет, Кадм уехал с ним. Но у меня были иные обязанности – вырастить детей Каласа, то, что у меня осталось, кроме воспоминаний – семья, хотя своих детей у нас с Тиро так и не появилось.

Благословенная смерть пришла за мной, когда я присел отдохнуть на ступенях храма, в тени. Я почувствовал ее приближение, как она легким ветерком коснулась моих серебряных волос, провела по коже, разглаживая глубокие морщины. Я тогда подумал, как же легко уходить туда, куда давно стремился мыслями, как спокойно становится душе, летящей навстречу свету любви.

***

[1] «не по воле богов» – очень значимое определение, поскольку в сознании древнего грека все события в жизни связаны с «волей богов», и единственное на что он имел право свободного выбора – это на выбор друга (любимого).

[2] июнь 329 г. до н.э.

[3] после июня 323 г. до н.э.