Текст книги "Minority (СИ)"

Автор книги: Марко Гальярди

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 20 страниц)

– Синьор! – чуть слышный шепот, похожий на вздох, нарушил тишину. Тёплая ладонь накрыла сверху кисть Джованни, заставив того очнуться от мрачных мыслей и повернуть голову. Халил был прекрасен, его темные глаза призывно блестели, подсохшие волосы завивались в крупные кудри, губы цвета зрелого граната были полураскрыты, обнажая ровную полоску белых зубов, а бархатистая кожа на почти безволосой груди источала чуть слышный аромат сладких благовоний. У Джованни перехватило дыхание. Халил привстал и склонился над ним, едва касаясь губами уха:

– Я тоскую по твоим объятиям и поцелуям,

Хочу испить кровь винограда из уст твоих,

Вернись, вернись, жизнь без тебя – страдание,

И этот свет луны разделим на двоих.

В грёзах моих нет ничего, кроме твоего лика,

Лучистые глаза серны для меня отрада,

Живот мой – ворох пшеницы,

Познай, возлюбленный, лилии, что окаймляют его [4].

***

[1] мыло было, варили весьма активно. Юг варил из оливкового масла, а север из животного. Вопрос только в том, насколько оно было твёрдым. Пахло плохо, поэтому в него добавляли различные отдушки и благовония.

[2] для мытья тела использовали морские губки или грубую ткань из льна. Люффа (бешеный огурец, семейство тыквенные) растёт в тропических и субтропических районах Азии и Африки, вот там её и использовали.

[3] маникюр (уход за руками и ногами) существовал с незапамятных времён. Люди не ходили с обглоданными ногтями, смотрите изображения: картины, фрески, скульптуры.

[4] сам сочинил, но стихотворная форма – это не моё призвание. Вообще-то Джованни и Халил вполне способны объясниться цитатами из Песни Песней.

========== Глава 3. Флорентиец и кормчий ==========

На дне глиняной плошки чернильным пятном расплылись остатки масла. Маленькое пламя чуть подрагивало на кончике фитиля, иногда чадило, выпуская вверх тонкую струйку черного дыма, заставляя тени дрожать, а глаза, неподвижно устремлённые на него, – слезиться. Тусклый свет разгорался, рассеивая бессонную ночь, и являл давно преданные забвению образы.

***

Борода его была совсем седой, чуть золотившейся в медовом свете пламени, игравшем на глиняном носике масляной лампы. Сухие, сморщенные старостью, но крепкие пальцы уверенно ощупывали мышцы тела и втирали отвратительно пахнущую мазь. Халил решил для себя, что именно так должен выглядеть настоящий лекарь, который будто собрал его тело из разрозненных кусочков, залечил незаживающие раны, да так, что от них не осталось и следа. Старик приходил ежедневно, в одно и то же время, после полуденной молитвы, а в священный месяц – с наступлением темноты. С его появлением растворялись тёмные воды, опутавшие ясное сознание, а через прикосновения в неподвижное и распростёртое на соломенной подстилке тело перетекала жизнь. «Ну что, юноша, дорогую цену пришлось заплатить за корабли? Ничего, если не возьмут тебя больше в море, с твоей красотой в богатом доме сможешь в достатке устроить свою жизнь». Халил не знал, что являлось платой за труды, наверно, когда в последующем его продали известному торговцу рабами, то эти деньги лекарь и командующий крепостью честно поделили между собой.

***

После омовения, прачки, работающие при бане, пообещали принести выстиранную одежду прямо в гостиницу, поэтому пришлось попросту опоясаться, прикрыть плечи плащами и отправиться в ближайшую харчевню, чтобы не привлекать чужого любопытства и не вызывать вопросов: что делают трое путников странного вида, одетые в исподнее, на улицах города? За трапезой почти не разговаривали, только Али, проглотив первую ложку фиолетово-синей чечевичной похлёбки, приправленной кусочками мяса, сморщился и тихо воскликнул:

– Слишком… пресно! Без вкуса!

Джованни тяжело вздохнул. Пиво здесь было приятным, хозяин не поленился спуститься в погреб и налить в кружку прямо из бочки. А вот вино – кислым и заставляло желать как можно скорее очутиться во Флоренции со стаканом терпкого тёмно-рубинового кьянти в руках:

– Пряности слишком дорогие. Скажи спасибо – соли положили. Вот перекроет Венеция свои прииски или пошлины поднимет, тогда всем нам конец наступит! – от флорентийца не укрылось, что при слове Венеция Халил, сидящий напротив, бросил на него быстрый взгляд и затем вновь сосредоточился на своей ложке, которую почти поднёс ко рту, подставив под нее кусок хлеба, осторожно, не желая пролить и капли.

Насытившихся похлёбкой спутников Джованни проводил до комнаты в гостинице, а сам отправился искать лодку, которая рано утром сможет отплыть из Пизы по Арно и доставить до Флоренции. Пока он, прошагав через весь город к пристани, обошел владельцев лодок и вернулся обратно в гостиницу, солнце начало клониться к горизонту. Али и Халил уже успели разложить постели и теперь терпеливо дожидались возвращения флорентийца, забравшись вдвоём на кровать, полулёжа, прислонившись к спинке.

Джованни мазнул по ним уставшим взглядом, отметил, что Али уже сам, как смог, туго перетянул грудь Халила куском материи, и подошел к разложенным на полу тюфякам. Снял с себя башмаки и плащ, пробормотал, что обязательно встанет и еще успеет на вечернюю мессу, и лёг ничком, раскинув руки в стороны. Немного подождав, пока дыхание хозяина станет почти незаметным, что означало глубокий сон, мальчик с невинным видом заявил, что раз уж хозяин предпочитает спать на полу, то он займёт кровать. И ему всегда было интересно: будет ли ложе, много раз использованное христианами, таинственным образом влиять на сны и испытывать праведную веру. Халилу пришлось смириться: перенести синьора на кровать они не смогут, а будить совсем не хотелось. Восточный раб прилёг рядом на пол, на самый край ложа, но сон так и не шел к нему. Перевернулся набок, мышцы еще болели. Долго наблюдал за остатками затухающего дня, слышал, как Али пару раз слезал на пол и молился, но не находил в себе сил подняться.

***

Тот человек, который продал его в крепость за пять мелких монет, лишь бы избавиться, пылал гневом – столько многолетних трудов было затрачено впустую из-за «глупой мальчишеской выходки»! Даже на клеймо не посмотрел, запамятовав, что не он является хозяином вверенного его заботам раба.

– Как ты посмел так неосторожно взяться за вёсла?

Хозяин проклинал, пинал ногами, обещал скорую смерть в страшных муках, и казалось, что та пришла, когда утративший способность к сопротивлению Халил оказался в тёмном подвале военной крепости в первом же городе, в котором остановился корабль, чтобы починить вёсла. Боль слепила, было тяжело дышать, однако смерть не спешила. И звезда судьбы неожиданно просияла над головой: намётанный глаз командующего гарнизоном, между насилием, увидел и узнал клеймо, почти затёртое на грязном теле, и сжалился.

***

Халил чуть пошевелился, пытаясь стереть ладонью с век внезапно потёкшие слёзы. Разбуженный Джованни вначале не мог понять, где находится, и почему так темно вокруг. Рядом, под рукой, разглядел абрис плеча восточного раба, который лежал на боку, прикрывая своим телом от света лампады. Флорентиец приподнялся на локте и коснулся губами той границы, где отблески пламени боролись с ночными тенями:

– Грудь болит, да?

Халилу пришлось признаться, что не только – плечи и предплечья, натруженные сегодня в купальне, также глухо ныли изнутри плоти мышц. «Но, – добавил он, переворачиваясь на спину, – тебе, синьор нужно отдыхать, а не беспокоиться». Халил раскрыл ладонь. На ней лежал флакон, что отдал ему Али. Это еще больше обеспокоило Джованни, он отобрал лекарство, встал и смешал капли с водой, а затем из своих рук напоил Халила. И лишь склонившись над ним, заметил нестёртую влагу на щеках. Они слились взглядами: зрелый плод смоковницы доверчиво устремлялся к потемневшему небу, будто умоляя ниспослать капли благодатного дождя.

– Почему? – Джованни нахмурил брови, не в силах понять, что еще может терзать восточного раба, ведь еще днём они так проникновенно и восхитительно объяснились в любви. – Сегодня – нет. Мы слишком устали.

Рука Халила легла ему на затылок и мягко притянула для поцелуя:

– Ты не беспокойся, тот, кого любит душа моя, я умирать не хочу, я жду тебя в своём саду со сладкими плодами. Твердо знаю, что ты меня не оставишь и никому не продашь.

– Точно не продам! – пообещал Джованни, отвечая на поцелуй. – А теперь засыпай! – он осторожно подул в лицо восточного раба, иссушая все сомнения, которыми терзалась его душа. Поцеловал, очерчивая языком надключичную впадину. Кисть засыпающего Халила скользнула вниз. – И не плачь! Большие воды не могут затушить любви, и реки не зальют её!

– Флорентиец, ведаешь ли ты, зачем я дан тебе? – выдохнул восточный раб, погружаясь в мир грёз.

***

Темные прохладные коридоры, светлые комнаты с высокими потолками и распахнутыми резными ставнями на балконы, узкие желоба в мозаике напольной разноцветной плитки, в которых застыла свежая вода, острые листья пальм, шелестящие под переборами пальцев пустынных ветров, играющих долгую, тягучую мелодию, словно мёд, стекающий по сладостям, растопленным жгучим солнцем. Этот дворец был незнаком, но каждого из них в нём ждали, собрав из разных мест. Они стояли во внутреннем дворе, под палящим солнцем, окруженные стражниками, и пот струился по их полуобнаженным телам. Удивлённо оглядывались и друг на друга смотрели с подозрением и затаённой ревностью. Пятеро молодых мужчин без обуви. Разных по росту, оттенку кожи, цвету волос и глаз. Однако, выстроенные в шеренгу, они все хорошо были обозреваемы через густые деревянные решетки, прикрывающие широкие двери во внутренний зал. И иногда до них чётко доносились слова жаркого спора, что происходил сейчас за этой преградой. Именно там должна была решиться судьба одного из них.

– Могу поручиться за своего Хасана, он водил корабли с товарами из Солхата [1] и в Константинополь, и в Антиохию. Он опытный кормчий! Да, он куман [2], но нашей веры! Если он не нравится своим обликом уважаемому аль-Ашрафу, то возьмите второго – он из генуэзской семьи. Тоже уже много лет возит мои товары по Ионийскому морю [3].

– Хорошо. Это все их достоинства? Кто мне расскажет о следующем? – раздался бесстрастный голос аль-Ашрафа.

– Склавин. С детства водил корабли по рекам. А сейчас плавает со мной вдоль побережья Сирии.

– Абу-Али. От Танжера до Туниса. Может управлять как торговым судном, так и галерой.

Халил стоял с самого края и вздрогнул, услышав, что его имя произносит его первый хозяин. Тот, что когда-то продал, предавая забвению.

– Я Халила обучал много лет. Мы пересекали Великое море множество раз. И в штормах бывали, и корабли выводили. Пока он не покалечился.

– Значит, он многое умеет? – задал вопрос аль-Ашраф и, видно, получил на него утвердительный кивок. – А после этого ты распорядился государственным рабом по своему усмотрению? Уважаемый аль-Валид ибн Мухаммад, а ты что скажешь о способностях этого раба? Мне рассказали, что он продолжает водить корабли.

– Да, господин, – ответил главный кормчий. – Я иногда забираю его из дворца, он помогает выводить корабли в открытое море. Там мы обучаем новых кормчих для государственных торговых судов. Я им очень доволен, хотя морское дело – не его основная обязанность.

Аль-Ашраф отпустил купцов, с которыми проводил совет, восвояси. Стражники подтолкнули в спину генуэзца, склавина и Халила, провели под тёмные своды внутреннего зала, от чего рабы тут же утратили зрение, пытаясь проморгать серую пелену, что опустилась перед их глазами. На диванах в богатых одеждах сидели три человека, оглядывающие их сейчас более подробно. Стражники поставили кормчих в лучи света, струившиеся в отверстие атриума. На фоне высокого мускулистого склавина и широкоплечего генуэзца Халил выглядел крепким и стройным кипарисом, а с распущенными по плечам волосами – именно тем, кем и являлся: дворцовым рабом, проводящим больше времени в согнутом состоянии, чем за рулевым веслом.

– Гаремный мальчик – кормчий? Никогда не поверю! – воскликнул один из советников аль-Ашрафа.

– Разденься. Встань на колени! – потребовал аль-Ашраф.

Халил привычно развязал пояс на бёдрах, опустился на четвереньки и прогнулся в пояснице.

– Уважаемый аль-Ашраф, – послышался голос второго человека, – сколько денег запросит управляющий, за этого раба на две-три ночи?

Аль-Ашраф с хищной улыбкой посмотрел на своих собеседников:

– Еще раз убеждаюсь в проницательности уважаемого аль-Мансура: никто не заподозрит в блуднице ее истинную суть! Даже вы, уважаемые, увидели в нём отнюдь не кормчего! Склавин и генуэзец – ненадёжны. Мы не знаем, как они себя поведут, получив слишком много свободы. Флорентийцу будет тяжело с любым из них управиться. К тому же – здоровые и сильные мужчины в спутниках породят множество вопросов, почему они рядом с бывшим рабом? А этому рабу некуда смотреть. Он будет зависим и от Флорентийца, и от нас. Вот только мне придётся еще повоевать с нашим визирем, которому этот «кормчий» уже давно постель греет. Не сомневаюсь, султан одобрит.

***

«Флорентиец? – Джованни внезапно вздрогнул, почти засыпая. – Как Халил узнал, откуда я родом? Аль-Мансур вряд ли обсуждал это с Али. Мальчик знает лишь моё имя на мавританский манер – Йохан». Джованни показалось, что он внезапно услышал слабый отголосок какого-то великого плана, что обсуждали те, кого аль-Мансур называл «другими людьми».

***

[1] Старый Крым

[2] кыпчак, тюркоязычный народ

[3] Эгейское море, не знаю точно, как называлось в те времена.

========== Глава 4. Соблазн ==========

От автора: вот и начинается путешествие моих героев по землям Италии. Как я буду описывать географию: сухопутные и водные пути, города? Здесь я буду опираться на галерею географических карт Ватикана. Карты нарисованы в 1580–1583 гг. и их изображение разительно отличается от того, что мы имеем в современности. Некоторые города утратили значение и названия, озёра превратились в пахотные земли. Поэтому я буду делать пояснительные добавления к каждому отрезку пути.

***

Пиза-Флоренция. Река Арно была достаточно полноводной и прямой. У Дж. Бокаччо (источник) жители Флоренции могли спокойно сесть в лодку, отправиться в сторону моря, поплавать вдоль берега и уложиться в один день. На старинных картах в Арно впадают полноводные реки и даже два озера, которых в современном ландшафте нет. Однако есть еще и письменные римские источники о так называемой дороге Via Quinctia. Tabula Peutingeriana упоминает пеший путь от Флоренции до Пизы, и по мнению современных исследователей, он шел сначала по правому берегу Арно (через poggio di Artimino), пересекал реку у города Portu (совр. Эмполи, Empoli) или у города Capraia, затем опять шел вдоль реки уже по левому берегу и через мост у Valvata (совр. Понтедера, Pontedera) путники попадали опять на правый берег и уже шли до Пизы.

Via Quinctia (от Флоренции до Пизы) исчисляется в 52 античных пеших мили (1 миля = 1,48 километра, от Флоренции до Portu 27 миль). Итого при пересчёте на современный лад: вся дорога 76 км, до первого моста – 40 км. Соответственно, пешком это четверо суток с тремя остановками на ночлег.

Теперь о водном пути или верхом: он получается в два раза короче с возможной одной ночёвкой. И для лодок, скорее всего, в Portu, который переводится просто как «порт». Имеется еще один фактор: лодка (под парусом или с гребцами), длиннее чем 5 метров, при благоприятных условиях может развить скорость до 30 км/час. Возьмём даже половину от этой скорости, соответственно – за один день можно преодолеть путь от Пизы до Флоренции, а по течению (Флоренция-Пиза), еще быстрее. И в этих расчетах нет оснований не доверять творчеству Дж. Бокаччо.

***

Рассеянный свет зарождающегося дня и удар церковного колокола разбудили Джованни. Он с трудом раскрыл веки, пытаясь сфокусировать взгляд, и чуть приподнял голову от подушки. В трёх шагах, напротив узкого стола под окном, стоял Халил. Перед восточным рабом были наполненный водой маленький медный таз для умывания и кувшин. Поблёскивающие в блёклом дневном свете струйки воды стекали по его рукам, и Джованни невольно сравнил их с изогнутыми руслами ручьёв, бегущими по тёмным камням. Зрелище завораживало. Халил проводил пальцами по лбу, опущенным векам, скулам, задумчиво останавливая на подбородке. Затем вновь складывал ладони и пригоршней зачерпывал холодную воду. Завершая умывание, он провел влажными пальцами по вискам, отводя волосы назад, и распрямился, ничуть не смущаясь собственной наготы.

Узкая щель между ставнями отбрасывала на Халила тонкую полоску белого цвета, поэтому его смуглое тело казалось почти чёрным. Он вновь зачерпнул воды и вылил себе на грудь, наблюдая как капли стекают вниз, как невольно вздрагивает и поджимается живот, когда одна из них скрывается в отверстии пупка. Еще две пригоршни воды, распределённые по подмышкам и размазанные по рёбрам, небольшой разворот корпуса – и уже заметны влажные дорожки на боку и бедре, пересекающие вытянутое клеймо. Восточный раб позаботился о том, чтобы ничем не побеспокоить своих спутников: подстелил себе под ноги кусок ткани, и вода бесшумно падала вниз.

Пальцы очертили живот, затем одна рука скользнула ниже, Халил еще чуть шире расставил ноги, и свободной рукой принялся быстро зачерпывать и плескать воду на свой пах. Тщательно обтёр влажными пальцами напрягшуюся и гладкую головку обрезанного члена, стряхнул с пальцев капли. Попытался завести руку назад, чуть нагнулся вперёд, схватился за плечо, зажимая его в одном положении и вывернул кисть, доставая пальцами до щели между ягодицами. Видно, ему было еще больно выворачивать руки. Пальцы беспомощно пытались дотронуться до ануса, заставляя наклоняться вперёд, всё ниже и ниже.

– Халил! – Джованни понимал, что вторгается в нечто глубоко личное, и был не совсем уверен, есть ли у него на это право.

Восточный раб замер, так и не разогнувшись, головы не повернул, и показалось, что перестал дышать. Флорентиец медленно поднялся со своего места, подошел к Халилу сзади, заставил выпрямиться. Тот молчал, только голову опустил, скрывая лицо за волосами. Явленная беспомощность подкупала и одновременно возбуждала.

– Я тебе помогу, – чуть слышно прошептал Джованни и поцеловал в выступающий позвонок у основания шеи, чем вызвал волну чувственного напряжения в теле Халила, тот сделал несколько кратких глотков воздуха. – Расслабься, – флорентиец сделал шаг вбок, взял со стола полупустой кувшин с водой и зашел за спину Халила. Плеснул тонкой струйкой между ягодиц, раздвигая их пальцами. Осторожно обвёл сжатый анус и потёр стенки, почувствовав, как спадает напряжение, добавил воды и ввёл внутрь палец на треть фаланги. Джованни уже обмывал так Халила на корабле, но без проникновения. Восточный раб задышал еще заметнее и чаще. Подушечка пальца медленно раздвигала выступающие бархатистые стенки, вырывая из его груди стон, похожий на чуть слышный вздох. Халил склонился, опершись локтями о стол, всё больше раскрываясь и податливо подставляясь навстречу ласкающей руке. Флорентиец почувствовал, что и сам уже впадает в то состояние, когда разогретая в жилах кровь и напряженный член с потяжелевшими яичками, следуя призывным ударам внутри груди, отнимает ясность мыслей, оставляя наедине с плотским желанием.

Джованни попытался взять себя в руки, вылил остатки воды на ягодицы Халила, одновременно вынимая пальцы из горячей тесноты и оставляя после себя следы от тысячи пронзающих молний. Погладил ладонью по спине вдоль позвонков и вернул кувшин обратно на стол. Тронул за плечо:

– Поднимайся! Уже рассветает, нас ждет лодка, – Джованни отвёл пряди волос от лица Халила, заглянул в его осоловевшие от удовольствия глаза, и будто в голове у него что-то разорвалось, подобно выпущенной на свободу лаве из жерла вулкана, внезапно вспыхнувшему огню от искры, отброшенной кресалом, горячей капле воска, переполнившей каверну свечи.

Вначале был поцелуй, терзающий, сводящий с ума. Затем тесные объятия, вжимающие в себя, живое и дрожащее возбуждением тело, о которое хотелось тереться, сливаясь в единый пылающий столб. Джованни подтолкнул своего любовника к ложу, укладывая спиной и не расцепляя рук, сминающих упругие ягодицы. Раскалённое марево заволокло глаза. Камиза полетела прочь, треск ткани у ворота. Ладони Халила на груди, грубо и чувственно ласкающие. Жадные метящие поцелуи на ключицах, боках, животе, расплывающиеся бутонами роз, едва различимые в полутьме на смуглой коже. Рука, притягивающая ближе за ремень лекарскую сумку. Глухой щелчок пробки и душистый аромат масла. Неотрывный зовущий взгляд Халила и его широко раскрытый рот, будто в немом крике. Часто вздымающаяся грудь и рваные вздохи. Разведенные и закинутые наверх ноги, согнутые в коленях. Первый желто-оранжевый солнечный луч внезапно озарил пространство комнаты, настойчиво и властно раздвигая густую темноту, потоком света врываясь в её теснины. Джованни упал на локти, полностью войдя в распластанное под ним тело. Каждым мощным движением вперёд выбивая из него шумный выдох. Выматывая нехваткой воздуха внутри груди. «Дыши со мной!» – несколько запоздало шепнул он Халилу и приподнял его за голову, заставляя неразрывно смотреть себе в глаза. Второй рукой поймал ладонь и почти насильно положил поверх его обделённого лаской члена.

И вновь взрыв ощущений, расколовшееся звёздное небо, осыпающееся мириадами огней. Капли пота стекают по лбу и падают вниз. Медленно покидающее напряжение. Мягкое, чуть упругое в своей консистенции, семя, размазанное по животу. Значит, и Халил излился.

– Проклятие, ты всё-таки меня соблазнил! – Джованни фыркнул, широко улыбаясь, и обессиленно ткнулся носом в плечо свое любовника. Мокрое от пота. Почувствовал сильные ласкающие пальцы на своём затылке.

– Ну, вы там закончили свою возню? – внезапно раздался недовольный голос Али.

Они замерли. Джованни ощутил еще большее веселье и повернул голову к кровати:

– Ты что, нас видишь?

– Нет! Но прекрасно слышу, как вы там пыхтите! – Али в бесформенной камизе сидел поверх кровати, на которую падал свет из щелей в ставнях, и вглядывался в темноту.

– Ну, раз ты единственный, кто из нас сейчас одет, то возьми кувшин со стола и принеси воды. Кадка стоит внизу, у входной двери, – Джованни проводил мальчика взглядом: тот прошел мимо них, почти рядом, притворно сделав вид, что ничего не замечает. – Давай еще так полежим? – он постарался выровнять дыхание. Двигаться не хотелось, как и выпускать из рук еще пахнущее соитием тело любовника. Халил хранил молчание, лишь разглядывал лицо, играл пальцами со свисающими со лба прядями волос, чего-то ожидая. Слов? Действия?

– Мне хорошо, когда ты рядом, – решился высказаться Джованни и запечатлел на его губах поцелуй, вложив в него всю чувственную нежность.

– Спасибо, синьор, – прошептал восточный раб в ответ, прикасаясь к его щеке. – Я буду очень стараться не разочаровать тебя, синьор.

– Твои желания тоже для меня многое значат. Не забывай! – Джованни накрыл ласкающую руку Халила своей ладонью и крепче прижал к своей щеке. – И у тебя здесь больше свободы: ты их можешь не только иметь, но и высказывать вслух. Кстати, – он услышал, громкий топот Али за дверью, откатился вбок и постарался прикрыть их обнаженные тела простынёй. Мальчик принёс с собой не кувшин, а ведро воды, чуть не уронил его на пороге:

– А можно я досплю, пока вы мыться будете?

– Хорошо! – Джованни приподнялся на локтях, наблюдая как Али обратно забирается на кровать. – Вот только к следующему удару колокола уже придут носильщики, и мы должны быть готовы отправиться в путь.

– Я готов! – зевая ответил ему мальчик откуда-то из недр сбитых простыней. – Нашу постиранную одежду принесли еще вчера. Там лежит! – он неопределённо махнул рукой и затих.

Халил пошевелился, перевернулся на живот, а затем, грациозно изогнувшись, присел на колени. Вновь спрятал свой взгляд за тенью ресниц:

– Синьор, мне можно тебя покинуть? Я сам справлюсь!

Джованни чуть усмехнулся и лукаво на него посмотрел:

– А мне приятно за тобой ухаживать! – ресницы раба дрогнули. – Для меня это не тяжело, не мерзко, и не унижает! – Халил приподнял голову, в его взгляде читалось бескрайнее удивление.

Хитрый Али, как оказалось, не забыл кувшин внизу, а попросту утопил его в ведре. Джованни помог Халилу смыть с тела следы страсти и надеть камизу и мавританский халат.

– Сделаем остановку в пути, – между делом сказал флорентиец, подвязывая пояс, – и зайдём в лавку. Негоже так ходить – без брэ и туники. И для Али запасы одежды нужно пополнить. А я… а мне… – он запнулся, не решаясь раскрыть большего, – в большом городе не пристало знакомым людям показываться в простой одежде. Могут подумать, что я теперь не господин, а нищий. И еще, – Джованни встал перед Халилом и обнял его за талию, прижимая к себе. – Я приготовил тебе подарок. Хозяин лодки, которую я нанял, сначала не хотел цену сбивать, говорил, что лишних гребцов у него нет. Я предложил ему тебя за кормчего, а мы с хозяином еще одной парой сядем. Справишься?

Халил расплылся в довольной улыбке и попытался с благодарностями рухнуть на колени, если бы Джованни вовремя не удержал. Али пришлось вытаскивать из постели и подгонять. С ударом колокола носильщики уже сидели под дверью, ожидая, когда их позовут. Путники спешно прошли через весь давно проснувшийся город. Купили по дороге свежеиспеченного хлеба, отваренной репы и яиц. Джованни с трудом отыскал лодку, что нанял вчера. Её хозяин времени зря не терял: загрузил трюм товарами, которые требовалось отвезти во Флоренцию – свежей рыбой, натёртой солью в бочках и железной рудой с острова Эльба в мешках.

– Мавр? – удивлённо хмыкнул Николо, владелец лодки, седовласый, крепкий в плечах и сам загорелый до такой степени, что цветом кожи был схож с Халилом. Он недоверчивым взглядом проводил восточного раба до скамейки рулевого на корме и занялся парусами. Лодку из города выводили на вёслах, прилагая достаточно усилий, сопротивляясь противотоку Арно. От Халила пока никаких умений не требовалось: держи рычаги ровно, обходи редкие встречные лодки, а гребцы своей силой подтолкнут вперёд. Но потом Николо выставил паруса, которые сразу же наполнились ветром, и сел за весло лицом к кормчему рядом с Джованни. Хозяин наблюдал, а Джованни любовался: сейчас Халил сидел перед ним совсем другой, не такой, каким он привык его видеть. Более жесткий в движениях, сосредоточенный и полный необъяснимой животной силы, которой он сливался с ветром, рекой и лодкой воедино, чувствуя малейшее колебание или изменение. Флорентиец отвлёкся, прикрыл глаза, погружаясь в мерный ритм движения мышц собственного тела, и не заметил, что Халил с Николо, прекрасно поняв друг друга, уже переставили наклон паруса. И теперь Николо занят тем, что между греблей обучает восточного раба их языку, называя части корабля.

Через час гребцы подняли вёсла, давая себе отдых. Все достали из своей поклажи еду и насытились. Джованни сосредоточил внимание на Али, который уже не знал, как удержать себя на одном месте, и вдруг обнаружил, что Николо уже пытается споить Халила вином и между тем, активно жестикулируя, обучает мавра тем словечкам, что неприлично произносить всуе.

– Stronco, дурень, va fanculo, – Халил довольно чётко и с выражением произнёс, радостно улыбаясь навстречу подошедшему к ним Джованни, который невольно сглотнул от неожиданности и смутился от внезапно нахлынувшего чувства горячего стыда, расцветившего щеки.

– Э, вон! – восхитился довольный собой Николо. – Он скоро по-нашему так хорошо говорить начнёт, что не удержишь! Давай, парень, осталось еще вина попробовать, и никто уже не разберёт, что ты язычник.

========== Глава 5. О свойствах вина ==========

Лодка, преодолевая течение Арно, медленно продолжала свой путь вдоль заросших густым лесом берегов. Правый был более пологим и часто во время весенних разливов скрывался под водой. Деревья там сгибались почти вровень к земле, ломались, мельчали и иногда образовывали небольшие запруды из частокола тонких веток кустарника, торчащих прямо из воды. Иногда речные наносы превращались в отмели: они были хорошо заметны, выделяясь зелёным пятном из длинных листьев водорослей.

Гребля была нелёгким делом. Поначалу, когда сил еще много, можно было провести за этой работой час, но затем в мышцах появлялась боль и усталость, перерывы становились более продолжительными, и пока одна смена отдыхала, другая помогала парусам и ветру вести лодку. В прибрежный городок, называемый просто Порт, путники прибыли после полудня, отмечая половину пути, которую удалось пройти. Николо объявил всем о длительной остановке и о том, что ночевать они сегодня будут в Капрайе, если успеют доплыть до темноты.

Джованни оставил Али следить за их вещами и, взяв с собой в спутники Халила, отправился искать портного. Восточного раба пришлось терпеливо учить привязывать шоссы к брэ под возмущенное кряканье хозяина лавки: мол, проще мавра обрядить в рясу, чем одевать как христианина. Джованни сочинил простую историю, что Халил на самом деле искусный резчик по камню, и осталось совсем чуть-чуть подождать, чтобы он уверовал в Христа и оставил своё язычество.

– И наша одежда, – продолжил разглагольствовать Джованни, сам удивляясь, как же легко ложь струится из его уст, – этому только поспособствует. Пусть прочувствует, как должен внешне выглядеть истинный христианин!

Чувствительность возможного христианина была испытана не раз, пока Джованни, склонившись над завязками, прижимался своим бедром к твердеющему члену Халила, скрытого тканью брэ. Затем и вовсе присел, оглаживая и расправляя ладонями складки на шоссах вдоль голени, колена и нижней части бедра, и как бы невзначай потерся щекой, еще раз проверив пах раба на крепость духа. Встал, опёршись о его бедро, и почувствовал, как Халил напрягся и поджал ягодицы, лишь еле слышным вздохом выдавая степень своего возбуждения.

Внезапное и сладостное соитие, что произошло между ними сегодня ранним утром, – первый раз, когда один согласился, а второй позволил себе действовать, постоянно напоминало о себе, стоило Джованни даже не глазами, а кожей почувствовать близость Халила. Он поддавался красоте восточного раба будто липкому, густому и душистому мёду – его хотелось пить неотрывно, и только сильной волей и страхом быть разоблачённым приходилось сдерживаться, отстраняться, разлепляться.

Раны на спине затянулись в новые, пока ярко-багровые, болезненные шрамы, и в родном городе Джованни намеревался их тщательно скрывать, поэтому в соседней лавке купил себе куртку без рукавов из мягкой кожи, которую, словно доспех, можно было бы надеть на камизу или поверх туники. Выделанная бычья кожа смогла бы защитить спину от крепких дружеских и семейных объятий и похлопываний. У этого же мастера обнаружились два крепких заплечных мешка, гораздо дешевле, чем предложили бы за такие во Флоренции, поэтому, хлопнув по рукам и глубоко удовлетворённые торгом, продавец и покупатель разошлись по своим делам. Кожевенных дел мастер – обратно в лавку, а Джованни с Халилом – в сторону трактира, где они и расположились снаружи за столом под открытым навесом.