Текст книги "Minority (СИ)"

Автор книги: Марко Гальярди

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 20 страниц)

– Брат Доминик не кардинал, – Джованни уже поднялся с постели, присел на полу и принялся перетряхивать привезённые мешки. – Он бывший инквизитор, который приказал меня пытать. Так где же они? – Джованни, разметав вещи, принялся за следующий мешок. – А теперь – глава канцелярии, доверенный человек Понтифика… Нашел! – письма в сохранности лежали, завернутые в бархатный платок, между двух туник.

– Ты меня не слушаешь? – окликнул его кифаред. – А я уже начинаю сомневаться в твоём вкусе! Этот рыжий церковник, чернущий мавр, кусок мяса де Мезьер, может, и палач из Агда не так уж красив? Отдали мы с Финой нашего ангелочка на растерзание! Миланца твоего помню, ни в какое сравнение. Молодой, статный…

– Нет, – протянул Джованни, прикладывая письма к груди, – Михаэлис лучше всех. Письмо Якуба у тебя?

Антуан покряхтел немного и присел рядом с Джованни, положив тому руку на плечо:

– Тут такое дело, зол я был слишком на твоего церковника, что выручать тебя из беды не захотел. Вот и сунул это письмо одному посыльному из канцелярии. Мы с ним в таверне выпили немного, я приплатил пару монет из твоих запасов…

– И где теперь письмо? – спросил Джованни, бледнея от ужаса, что кифаред отослал его в Агд.

– Едет в Париж, – извиняющимся тоном отозвался Антуан. – Я же понимаю, что палачу такое нельзя показывать про его брата. А про де Мезьера подумал: может, он поможет тебе. Королевский советник всё же…

***

От автора: без должной подготовки по истории Венеции дальше не смогу продвинуться, а еще и Болонья! Буду рад «ждущим», но несколько следующих глав пишутся набросками пока в режиме черновиков.

========== Глава 5. Отъезд из Марселя ==========

Джованни от страха покрылся холодным липким потом: решение его судьбы теперь будет в руках Готье де Мезьера, а что придёт на ум советнику короля – непредсказуемо. Уж он постарается повернуть всё с выгодой для себя!

– Я погиб, – в голос застонал Джованни, отнял от груди руки с письмами Михаэлиса. Его брови дрогнули, скорбно набухли в узлы над переносицей. Губы сжались, а потом затряслись бессильно, выпуская наружу плач. – Я же ему обещал… – голос прервался спазмом рыданий, из глаз покатились слёзы, – что больше ни с кем, кроме него. Он говорил… сделай выбор: со мной или уходи прочь. А я… – письма рассыпались по полу, Джованни спрятал лицо в ладони, продолжая изливать своё горе.

– Кому обещал? – Антуан приобнял его за плечи, крепко и до боли сжал пальцами, чтобы вернуть друга в сознание. – Палачу своему? Он что, не знает о твоём прошлом? Они же все – просто клиенты. Ты теперь с голода должен помереть, но задницу сберечь? Вот зачем ты позволил себя насиловать этому мавру? Я не понимаю!

Джованни распрямил шею, обратил разгоряченное и покрасневшее от слёз лицо к кифареду. В голове стоял вязкий тяжелый туман, все мысли и чувства затаились, беспомощно спрятавшись, воздуха не хватало, чтобы вымолвить и слово. Антуан с осторожностью убрал с его лба налипшую прядь волос, погладил по щеке, проверив большим пальцем границу, где естественный цвет кожи смешивался с уже бледнеющим синим:

– Ты запутался, перестал слышать слова Господа. Наплюй на всех, пойдём со мной в Компостеллу, пока не поздно.

– Не могу!

– Исчезнешь для всех на время, а потом… когда твои любовники между собой разберутся, появишься и выберешь, с кем останешься.

– Антуан, – Джованни нашел в себе силы посмотреть другу в глаза сквозь горячую пелену слёз. – Я и так исчезну. Джованни Мональдески получит свой диплом в Болонье, а потом исчезнет.

– Куда? – тихо воскликнул потрясённый такой новостью кифаред, его поглаживающие пальцы замерли на миг, а потом цепко ухватили за подбородок, не давая отвернуться. – Куда?

– Не важно! – уверенно прошептал в ответ флорентиец, обнаруживая в своём голосе твёрдость. – Тот Джованни, которого ты знал, погиб, когда его бросили в смрадный трюм корабля, умер вместе с братом Стефано на руках, исчез в морских глубинах, когда судно разбилось о скалы. Таков был его конец.

– Ладно, – не менее решительно в тон ему ответил Антуан. – Я понял, в какой момент ты потерял разум, но душа-то твоя еще здесь, и тело, и имя. Что еще такого ты натворил в своём безумстве, кроме изложенного в письме с Майорки?

– Это было после клятвы на копье… – Джованни зажмурился и с силой вырвал подбородок из причиняющих боль пальцев, и отвернулся, опять уткнув лицо в ладони.

– После, – повторил за ним Антуан раздумывая, – ты что, в веру сарацинскую перешел? Господа оставил? – Джованни замотал головой, яростно отрицая. – Убил кого? – флорентиец замер, и вновь его плечи содрогнулись от рыданий, но через пару тяжких вздохов он сжал руки в кулаки, заставляя слезы высохнуть, упёр невидящий взгляд в пол и принялся собирать письма Михаэлиса, сминая, комкая в ладонях. Они выпадали, а он вновь их собирал.

Антуан отстранился, поднялся на ноги, подошел к окну, распахивая створки и впуская в комнату ночных мотыльков, что сразу устремились к свету лампады. Шуршащие тени серых крыльев заполнили стены. Ночной воздух был еще свежим, пах морем, а не сухим жаром раскалённой солнцем черепицы, перемешанным с запахом голубиного помёта. Кифаред с первых минут их новой встречи заметил беспокойство и страх, надёжно поселившиеся в глазах Джованни, а сейчас флорентиец был сродни тому юноше, что пришел к нему, протягивая кошель Франческо делла Торре – с потухшим взглядом, отсутствием желания жить, умершей и вымороженной душой. Тело – всего лишь оболочка, которую флорентиец безропотно вручил Фине, согласившись уехать с ней в Марсель. Сколько времени ушло на то, чтобы Джованни вновь почувствовал себя живым? Год? Проклятый арагонец! Как его звали? У Антуана хватило ума и смекалки, чтобы сложить все разрозненные кусочки вместе. Всё, что он знал о своём друге.

Кифаред захлопнул ставни, поднял с пола отброшенную ткань, с силой вырвал письма у Джованни и уложил их в подобие мешка, который скрутил в своих руках.

– Уезжай! Следуй за мавром. Если Михаэлис здесь появится, я отдам ему письма и всё расскажу. А там – пусть Господь рассудит! Если палач тебя любит, то простит. Из-под земли достанет, из брата своего душу вытрясет, но найдёт. А если нет, то и жалеть не о чем! Лекарю везде место найдётся. Тоскливо тебе станет и не к чему будет зад пристроить, то клиенты всегда найдутся, если мавр тебя до смерти не затрахает. Поднимайся, я тебе говорю! Хватит раскисать! Если нет в тебе души, так и любить нечем, и страдать не о чем. А о теле нужно заботиться: вином и пивом поить, чтобы силы были.

***

Утро встретило серой дымкой, прикрывшей разгорающееся желтое солнце. День обещал быть жарким, поэтому горожане, не дожидаясь звона колоколов на башнях церквей, уже запрудили улицы, открывая лавки и спеша на рынок. Ночью толком поспать не удалось из-за Антуана, решившего растратить годовой запас вина по случаю отъезда флорентийца, и беспокойных клиентов Фины, которых становилось всё больше с каждым днем и в гостинице, и в борделе.

Джованни старался быть более сдержанным в питье, памятуя, что аль-Мансур запаха вина не любит и может опять схватить за горло, на котором прошлые синяки только начали приобретать желтовато-коричневый цвет. Фина предложила замазать белилами, но Джованни отмахнулся – пусть мавр смотрит на то, что сделал. Даже Антуану не позволил себя провожать, закинул оба мешка с одеждой на плечи, кратко поцеловался на прощание и чуть замешкался на пороге. Стыдно было за то, что прошлым вечером позволил себе расчувствоваться, намёком выдать, что убил Понче и теперь связан с мавром преступным делом.

– Услышим ли мы о тебе еще раз, ангелочек? – Фина придержала его за рукав на самом пороге, внимательно и беспокойно вглядываясь в лицо. Почти как тогда, двенадцать лет назад, отдавая во власть двум неприметным людям в скромной одежде горожан.

– Если кто проболтается, что Мональдески здесь был, услышите, – весело ответил Джованни, обращая всё в шутку, хотя на душе было очень скверно. – О моей казни. Меня либо колесуют, либо кожу сдерут заживо. А могут еще и в кипящем масле сварить. Уже после нового знакомства с дыбой.

– В Генуе? – Фина ахнула и в ужасе прикрыла рот ладонью.

– Молчи, молчи! – сурово прикрикнул на неё Антуан и обнял за плечи. – Наш ангелочек опять отправляется в дальний и опасный путь. Но Господь на его стороне! Иди, Джованни, я ее потом успокою.

***

Порт был переполнен торговыми судами и маленькими лодками, сновавшими порожними и с грузами вдоль берега. Портовые сборы увеличились, и купцы теперь предпочитали быстро завершить сделку, сбыть товар и отвести свои корабли обратно в море. Перебираясь по переброшенным через палубы судов мосткам, иногда балансируя с непривычки и с риском упасть в воду, Джованни с трудом нашел знакомый корабль. Аль-Мансур наблюдал за погрузкой каких-то тяжелых ящиков из грубо сбитых досок, у которых сквозь щели топорщилась во все стороны жесткая солома. Мавр обернулся, кивнул, но пока последний из ящиков не был уложен внутрь корабельного трюма, не прервал своего занятия.

В выражении лица аль-Мансура, в его одеревеневшей позе чувствовалось напряжение, но когда он повернулся лицом к флорентийцу, то лоб его разгладился, губы изобразили подобие усмешки. Вместо приветствия, мавр протянул руку, прихватил за подбородок и, поворачивая то вправо, то влево, внимательно осмотрел синяки на шее Джованни.

– Злишься? – спросил он на мавританском.

– Нет, господин, – ответил Джованни продолжая кротко смотреть ему в глаза. Про себя он решил, что больше не будет спорить и пытаться что-либо доказать аль-Мансуру, принял его правила игры. Повторного насилия над своим телом он не хотел допустить даже в мыслях.

– Хорошо, пойдем ко мне, у нас мало времени до отъезда твоего корабля в Пизу, – мавр последовал в помещение под верхним мостиком, где он жил и хранил свои вещи.

Узкие окна, расположенные на потолке, сейчас были все открыты, и яркого света в этом странном помещении, наполненном сундуками и подушками, служившими для сидения, было предостаточно. Там их встретил Али, уже обряженный в привычное глазу Джованни скромное платье городского юнца: камизу, прикрывающую колени, и верхнюю тунику с кожаным поясом. На голове вместо тюрбана – шапочка. Аль-Мансур указал им вместе сесть на пол перед собой, поджав под себя ноги, и заставил Джованни повторить в точности имена, которые были названы тремя днями ранее. Флорентиец запнулся только на имени Франческо, раздумывая, какими же загадочными путями ведёт его судьба, что имя первого возлюбленного теперь будет именно его именем.

– Теперь, Али, твоя очередь, – мавр сделал жест ладонью позволяя мальчику открыть рот.

– Али, сын Якуба, – он неожиданно медленно, растягивая слова, но довольно чисто заговорил на италийском. – Еду с господином в город Флоренция, город Болонья, город Венеция. В первых двух городах отвечаю: я родился и жил на острове Сицилия, прибыл в свите своего синьора Хайме де Лауриа с послами в Авиньон. Там мой господин заболел, но синьор Джованни вылечил моего синьора, и тот в благодарность отдал меня синьору Джованни в вечное услужение. В городе Венеция говорю: я раб синьора Франческо. Меня купили в Киренаике, откуда сам синьор, – мальчик выдохнул, всё еще испытывая напряжение от такой долгой речи на чужом языке, которую пришлось выучить наизусть.

– Хорошо, – удовлетворённо произнёс аль-Мансур. Он продолжал стоять, возвышаясь над своими рабами, которых готовил для какого-то весьма опасного и мутного дела. – Теперь, Али, собери вещи господина в заранее подготовленный сундук.

Али подскочил с места, легко оттащил от стены один свитый из ивовых прутьев и обшитый кожей сундук, откинул крышку. Джованни с интересом наблюдал за тем, как мавр, руководя действиями мальчика, велел вынуть из принесённых с собой флорентийцем мешков одежду. Книги были сложены вместе в одну стопку, их было немного. Кошель с монетами передан хозяину. Камизы, туники и шоссы перебраны, и мавр распорядился оставить только те, что были сделаны из грубой ткани, а праздничную одежду отложить в сторону.

– Тебе не могли давать дорогие камизы и красиво одевать, в Венеции пошьёшь новые, – аль-Мансур нарушил внезапное молчание, прерываемое лишь пыхтением Али, сворачивающего одежду. – Из Киренаики Франческо Лоредана привезли в Тарент. Потом было долгое путешествие по суше в сторону Падуи. Больше месяца.

– Почему так сложно? Быстрее было бы доплыть, – Джованни пытливо посмотрел на аль-Мансура.

– Ты прав, но пока Франческо Лоредан путешествует в Падую и боится сесть на корабль, потому что именно в море отобрали его свободу, Джованни Мональдески получает диплом в Болонье. Их нельзя совмещать. Если Джованни исчезнет, а затем появится Франческо, то это может вызвать подозрения. А так – будут свидетели и у одного, и у второго.

Джованни кивнул, соглашаясь. За дверью послышался шум голосов, пару раз постучали, аль-Мансур крикнул: «Входите!». На пороге появился взволнованный помощник мавра Мусаид:

– Корабль аль-Ашрафа прибыл, он привёз то, что вы просили.

Джованни заметил, как при этом известии расправились плечи аль-Мансура, мавр торжествующе улыбнулся, видно, очень ждал приезда этого аль-Ашрафа с его грузом. Флорентиец внезапно почувствовал сожаление, что давно не видел мавра именно таким – довольным, расслабленным и в чём-то добрым. Таким, которому добровольно отдал себя на Майорке, позволив опутать сладкими речами и обещаниями, ложно полагая, что выторговывает себе свободу и искренне благодарит за спасение жизни. Он опустил голову, рассматривая собственные руки, умелые, способные как нежно вытащить младенца из утробы матери, так и убить своего врага. «Зачем я здесь?» – вновь задал вопрос Джованни, обратившись с тихой молитвой к Господу.

Тихий стук в дверь заставил флорентийца очнуться от мрачных мыслей и взглянуть на вошедшего.

========== Глава 6. Твои люди ==========

«Так вот она, причина твоих вожделеющих грёз, аль-Мансур! Благой источник вдохновения, медоточивой доброты и кроткой нежности! Это мне, дураку и «неверному», можно рассказывать о сказочных лодках, плывущих по небу, и я поверю. Это меня можно приручать, как дикого зверя, проявляя то ласку, то кнут. А сейчас ты растекаешься, подобно горящему свечному воску, при виде утончённой красоты. Что ты там мне пел? Встретимся в Равенне? Ты будешь ждать? На диких землях твоего Востока легко найти мне замену. Красивее, моложе, опытнее, покорнее. Зачем путы на руках тому, кто выгнется навстречу любому по приказу хозяина! Я – ревную? Господь совсем лишил меня разума!»

Взгляд Джованни уверенно скользил и оценивал черты лица незнакомца: гладкую кожу щек, темнее, чем у Михаэлиса, полноватые губы, призывающие к поцелуям, чуть расширенные крылья ноздрей ровного носа, перетекающего в высокий лоб, густые черные брови над выразительно большими тёмно-карими глазами и длинными ресницами, будто обведёнными толстыми мазками чернильной краски. Чуть вьющиеся волосы молодого мужчины были собраны и заколоты сзади, открывая взору лицо и шею, украшенную маленькой прозрачной бусиной, вдетой в жесткую, плетеную из конского волоса нить. Серая длинная камиза и сотканный из цветной шерсти халат с рукавами скрывали фигуру, давая лишь волю воображению, что настолько красивая голова должна быть достойным приложением к стройному, сильному и развитому телу. Только пальцы рук, выглядывающие из-под неровного края рукава, показались Джованни отнюдь не изнеженными, а огрубевшими от каждодневного труда.

«Ну что, мавр, мне на тебя даже не нужно смотреть, воздух уже искрится твоим желанием и похотью – заключить в объятия это чужеземное чудо. И мне самому становится жарко и тесно в одеждах, когда представлю…»

– Садись, – аль-Мансур указал на место рядом с Джованни.

Незнакомец медленно сделал несколько шагов вперёд и опустился на предложенную подушку, не сводя взгляда с мавра, будто ничего его больше не интересовало. Джованни в упор разглядывал его, пытаясь уловить для себя что-то новое, что еще более укрепило бы в мысли, что перед собой он видит дорогую «восточную шлюху». Однако ноздри не улавливали привычный запах благовоний. Одежда, хотя и чистая, пахла залежалой шерстью, долго хранимой в сундуках. Волосы, ниспадавшие на плечи и не скрытые тенью, казались тусклыми и спутанными в лучах дневного света.

– Да, Йохан, – продолжил аль-Мансур, – у вас с Халилом много общего.

«Ага, – мысленно подсказал ему Джованни, – растраханный зад – главное, что нас объединяет!» Халил повернулся к нему и тепло улыбнулся, будто читая мысли. Его улыбка показалась волнующей и притягательной, вызывающей желание прикоснуться поцелуем к ямочкам на щеках, но Джованни заставил себя сдвинуть брови, всё больше утверждаясь в собственных подозрениях, и требовательно обратился к аль-Мансуру на италийском:

– Я не понимаю: зачем ты… господин, знакомишь меня со своей шлюхой? Мог бы и перетерпеть некоторое время, пока я не взойду на пизанский корабль!

Аль-Мансур сложил руки на груди и продолжил рассматривать своих рабов с довольной улыбкой:

– Халил едет с вами, – ответил он на мавританском.

– Вместо одной шлюхи ты посылаешь двух? – удивлённо прищурился Джованни, повернувшись к мавру, совсем ничего не понимая, но радуясь, что положение Халила он угадал точно. «Что? Я не ослышался?»

– Нет. Просто когда ты один, то выглядишь как шлюха. Когда вас двое – все эти мысли достаются Халилу. А еще он очень опытный и талантливый кормчий. Он тебе понадобится в Венеции. Именно поэтому я попросил моего друга, почтенного аль-Ашрафа, его привезти.

Джованни показалось, что лёгкий сквознячок закружил между ними, превращая Халила в замершую статую со склонённой головой и взглядом, упёртым в циновки, покрывавшие пол. «Значит, ты, парень, тоже не знаешь, что приготовил этот колдун? – с некоторой долей злорадства отметил про себя Джованни. – Интересно, ты вообще понимаешь мой язык?»

– С этого момента Халил – тоже твой раб, – продолжил аль-Мансур. У них получался интересный диалог: флорентиец говорил на своём языке, а мавр отвечал на своём. – И его тебе тоже придётся учить своему языку.

– Зачем мне два раба там, где все считают себя свободными? – продолжил расспросы Джованни.

– Ты слишком давно не был на своей земле, – аль-Мансур перешел на италийский, который понимали лишь они двое. – Вы все христиане, однако я слышал, что рабы есть и в твоей родной Флоренции, а в Венеции, которая продаёт рабов с земель, лежащих далеко на севере, их достаточно много. Когда ты назовёшь Али и Халила своими рабами, то там это не вызовет никаких вопросов. Мигелю Мануэлю скажешь, что их послал я, поскольку тебе не доверяю.

– А матери что соврать? – Джованни начинал злиться: двое новых спутников казались тяжкой обузой. Ладно, мальчик, у него есть своя история. «А Халил? Собираю шлюх, хочу открыть своё дело? Объединимся в цех с Луциано?»

– Ты лучше беспокойся о том, чтобы в вашей Флоренции эту драгоценную жемчужину не украли, а не о собственном вранье! Другого такого кормчего у тебя не будет. А о кораблях ты знаешь настолько мало, что в одиночку не справишься.

Мавр говорил слишком туманно, не желая рассказывать большего, что заставляло Джованни недоумевать: причём здесь корабли? Бывшего раба Франческо Лоредана они вообще не должны волновать. Он их боится и путешествует по суше. Вопросов оказалось больше, чем ответов.

Аль-Мансур жестом прекратил дальнейшие разговоры, вынул два коротких меча из своих сундуков и бросил поверх вещей Джованни:

– Это для защиты. Али, положи книги и лекарскую сумку своего нового хозяина сверху, и можете вытаскивать свои вещи. Подождёте на палубе, пока мы с Халилом поговорим наедине.

«Всё-таки скотина ты, аль-Мансур, – продолжил раздраженно говорить сам с собой Джованни, стараясь принять на себя всю тяжесть сундука. Али держал плетёную ручку спереди и остановил движение, когда они достигли тени мачты, – чёрный похотливый лев!»

– Али, ты знаешь, как нам разыскать нужный корабль в Пизу? – Мальчик кивнул, переводя дух.

Ожидать пришлось долго. Али спокойно сидел верхом на сундуке, болтал ногами, наблюдал за полётом птиц и мельтешением людей на пристани. Джованни всё больше нервничал: они могут опоздать на нужный корабль, сундук можно облегчить – трактат брата Беренгария уж точно оставить заботам аль-Мансура, еды и воды с собой нет, нужно время, чтобы их купить, денег мавр пока не дал, наверно, вручит кошель, когда будет провожать. Мыслей было великое множество: голодать и терпеть нужду одному было бы привычнее, но сейчас ему на голову свалились эти двое. Дверь в комнату мавра всё еще оставалась закрытой, и Джованни показалось, что он уже взглядом высверлил на ней дыру. О чём так долго говорить? «С красивой шлюхой, проклятие!»

Наконец появился Халил. В руках он принёс два увесистых кошеля с монетами. Взлохмаченные волосы, утаенный взгляд в сторону, еще не высохшие дорожки слёз. «Последнее прощай от аль-Мансура!» – подумал Джованни, принимая деньги.

Внезапно его взгляд остановился на свежих царапинах на ладони Халила. Они кровоточили. Тот смутился от внимания флорентийца, постарался слизать кровь языком. На ярком солнце «восточная шлюха» выглядела уже не так притягательно: то, что было незаметным, проявилось сразу. Губы были потрескавшимися, а во рту почти не осталось слюны. Джованни замер, наблюдая, всё больше хмурясь, и чувствовал, как внутри его уже закипает гнев:

– Отвечай, Халил, аль-Мансур тебя сейчас поимел в зад и даже не дал воды, чтобы обмыть тело? – он наклонился и задрал подол камизы, обнажая колени, на которых тоже обозначились кровавые следы трения о жесткие циновки.

– Да, господин, – услышал он над собой тихий ответ.

– Stronzo! – Джованни резко выпрямился, чудом избежав удара собственных крепких костей черепа о не менее крепкие на челюсти Халила. – Идём обратно! – он схватил своего новоиспеченного раба за плечо и потянул за собой. – Али, жди нас!

У двери флорентиец замедлился, памятуя, что здесь принято стучать, и, получив разрешение, решительно направился ко всё еще стоящему посредине комнаты мавру:

– Ты совсем в своей жестокости из ума выжил? – зло заговорил с ним на италийском. – Хочешь, чтобы помимо укусов корабельных блох, я еще горячку на второй день лечил? Почему не дал воды?

Аль-Мансур усмехнулся, медленно повернулся к нему спиной, склонился над низким столиком, наливая из кувшина воду в глиняную чашку:

– Насколько сильно тебя это волнует? – они вновь оказались лицом к лицу. Внешне мавр был спокоен, а Джованни изливал на него горячие волны собственного гнева:

– Ты сам поручил мне заботу об этих людях! Я не двинусь с места, пока не буду точно знать, что наше путешествие пройдёт благополучно.

Мавр протянул кружку Халилу. Тот выхватил её из рук, приложил к губам и принялся с жадностью пить. Рукава его халата складками сползли по рукам вниз, обнажая раны на запястьях, похожие на те раны от верёвок на руках флорентийца, что сейчас только затянулись и были обмотаны чистыми тряпицами. Джованни схватил руку Халила, внимательно ее рассматривая. Тот не сопротивлялся, лишь протянул чашку к аль-Мансуру, молчаливо упрашивая налить еще воды.

– Его привезли насильно, ведь так? – продолжил допрашивать мавра Джованни, а тот всё шире расплывался в улыбке. – Такие следы оставляют железные кандалы. Что смешного?

– Я радуюсь, Йохан.

– А я нет. Ты твердишь мне о важной миссии, а даёшь в помощники измученного пленом мужчину и слабого ребёнка. Напоить и то пожалел! Мы никуда не уедем, пока не получим от тебя то, в чём нуждаемся! – Джованни стоял перед мавром, сжимая от злости кулаки, еле сдерживая себя, чтобы не пустить их в ход и не стереть эту широкую улыбку с лица аль-Мансура.

– Ты молодец, Йохан, – тёплые ладони мавра опустились ему на плечи. Джованни даже не попытался их сбросить. Прикосновение аль-Мансура заставило замереть на месте, но не охладило кипучие страсти. – Теперь ты понял, что благополучие своих людей нужно защищать? Они – твоя семья, и ты принимаешь решения. Ты можешь сам голодать и терпеть, но твоим людям нужен хлеб и вода. Это твоя ответственность! И я спокоен: ты почувствовал это.

Джованни мысленно еще раз перебрал все известные ругательства, которыми посчитал справедливым наградить мавра:

– Значит, если бы мы спокойно отправились в путь, а я бы не вернулся…

– Не получил бы должного урока! – аль-Мансур прижал Джованни к себе, размашисто поглаживая по спине и успокаивая. – Я в тебе не обманулся, мой золотой тигр. Ты уже начал собирать своих людей. Конечно, для вас всё заранее подготовлено: и еда в путь, и вода.

– Stronzo! – Джованни ойкнул, почувствовав как в ответ на ругательство пальцы аль-Мансура попытались проникнуть в щель между ягодиц. – Я еще сажусь с трудом, козёл ты похотливый, тебе Халила мало? – он попытался отстраниться, встретился взглядом с аль-Мансуром и тот его отпустил. И тут же завладел подбородком, насильно целуя в губы:

– Не беспокойся, я дам вам лечебную мазь в дорогу. Хорошего друга я тебе выбрал, – он сделал легкий кивок в сторону Халила. – Пользуйся.

Пресная вода в порту была на вес золота. Её привозили в бочках на корабли и складывали как драгоценный запас для долгого пути. Никто не стал бы тратить её на омовение простого раба. Можно было бы просто зачерпнуть морскую воду ведром и вылить сверху, но аль-Мансур посчитал более милостивым обвязать верёвку вокруг пояса обнаженного Халила и опустить его в воду в щель между танцующих на легких волнах двух кораблей. На радость взглядов всех присутствующих, узревших «восточную шлюху» без одежд.

Вода была холодной, поэтому плавал Халил недолго. Джованни ревниво прикрыл его тело куском полотна, чтобы стереть остатки влаги. Простые матросы здесь не стеснялись и не боялись высказывать предложения и пожелания в отношении того, что видели их глаза.

– Что он тебе пообещал взамен, Халил? – шепнул ему на ухо флорентиец, прижимаясь, прикрывая собой от алчных глаз и чувствуя смущение раба и своё собственное.

– Корабль. Много кораблей, господин.

========== Глава 7. Тавро ==========

От автора: в этой главе упоминается вопрос физического значения понятия «обращение в рабство». Дело в том, что рабство (slavery) как социальное явление существует и по сей день, в историческом времени оно принимало разные формы, но оставалось в рамках отношений «хозяин-раб». Знаком принадлежности служило «тавро» или «стигмата» (на греческом) с именем хозяина, однако упоминания об этом знаке можно легко найти у авторов Древнего мира, затем идёт провал, когда рассматривается арабское и берберское рабство, и появляется вновь в источниках по американскому рабовладению. Доступные статьи и книги по средневековому рабству посвящены торговым путям, подсчету количества рабов, социальным, религиозным и правовым отношениям, всё в общем и без точных ссылок на источники. А вот по поводу именно такой детали (переводящей из статуса свободного в статус раба) – клеймения ничего нет (не нашел). Клеймение (branding) осуществлялось двумя способами: нанесение татуировки и шрамирование раскалённым железом. У греков, римлян и египтян выжигание клейма являлось больше формой наказания, как, например, литера F (fugitivus). В Европе оно также применялось к преступникам (вспомним лилию на плече Миледи). А у Ефремова в «На краю Ойкумены», например, египтяне наносят татуировку на спину рабам. Также эта практика была обычной и в Римской империи. Татуировку можно изменить при передаче новому хозяину, а глубокий шрам уже не удалишь. Поэтому у меня нет оснований считать, что у арабов, завоевавших страны Северной Африки и Малой Азии (до XVI века), был более жесткий способ клеймения (зачем товар портить?). Также нет оснований считать, что клеймо не ставилось: как тогда своих-чужих рабов различать, как вообще отличать хозяев от рабов? Рабы не носили обуви (по местным предписаниям), но тогда – надел сандалии и стал хозяином?

***

Однако аль-Мансур не спешил их отпускать: после купания Халила мавр сделал приглашающий жест Джованни вернуться обратно в помещение на корме под ногами кормчего. За ними зашел еще один человек, тоже родом с Востока, но незнакомый флорентийцу. Этот человек тихо проскользнул мимо к низкому столу, где стоял кувшин с водой и чашки, пристроил рядом масляную лампу, пару раз стукнул кресалом и поджег фитиль. Затем он разложил принесённый с собой свёрток с врачебными инструментами.

– Что это? – Джованни захолодел, подозревая нечто ужасное, что готовилось для него, и крепко схватился за запястье аль-Мансура, прижимая его ладонь к своей груди, совершенно непроизвольно умоляя о защите.

Мавр обнял его за шею и прижал к себе, с нежностью перебирая пальцами волосы на затылке:

– Мы чуть не забыли еще об одном важном деле. Франческо Лоредан – бывший раб. У него должно было остаться клеймо с именем хозяина на теле. Я не нанёс тебе его раньше, чтобы сохранить всё в тайне, а если сделать сейчас, то клеймо будет выглядеть свежим.

– И что же, – у Джованни пересох рот и язык прилип к гортани, – ты задумал?

– Если Франческо Лоредан, вступив на родную землю в Таренте, попытался свести своё клеймо, то не возникнет такого сомнения. На твоей спине много шрамов, лекарь нанесёт раны в нужных местах. Только там. Заживать будет долго, но ни в каких новых местах повреждений не будет, – аль-Мансур говорил спокойным шепотом, не уговаривая, а больше успокаивая перед неизбежным.

Когда мавр упомянул о шрамах, в сознание Джованни нахлынули воспоминания о той боли, которая сопутствовала их появлению. Тело напряглось, комната перед глазами качнулась, а ноги потеряли опору и перестали ему подчиняться.

– Будет больно. Но я буду с тобой и разделю твою боль, – аль-Мансур заставил Джованни поднять лицо, одной рукой удерживая его тело, и встретиться с ним глазами. – Если бы я тебя не любил, а только использовал в своих целях, стал бы я сейчас такое говорить?

– Ты мне уже много чего влил в уши. От моего желания сейчас уже ничего не зависит! – ответил флорентиец, всматриваясь в золотые искорки, вспыхивающие в тёмных глазах мавра. Обратной дороги и вправду не было, некуда было отступать. Позади лежали еще тлеющие головешки воспоминаний о прошлой жизни, в которой сердце горело страстью, а мечты, подобно радужным крыльям ангела, поднимали к вершинам неба. И он внезапно осознал причину той безотказности, с которой эти люди подчинялись: решение принималось более сильным, не предлагая выбора и рассуждений второй стороне.

Джованни всё же сделал шаг назад, но лишь затем, чтобы отстраниться и дать себе свободу развязать пояс и снять одежду, обнажая торс. Мавр оставил его, налил в кружку воды, затем достал из маленького сундучка, окованного железом, стеклянный сосуд с очередной своей колдовской настойкой, добавил в воду несколько капель: