Текст книги "Соль чужбины"

Автор книги: Марк Еленин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 32 страниц)

Несмотря на всегда опущенную штору, в кабинете было светло и душновато. Вошла Виктория Федоровна.

– Не люблю людей шатающихся, колеблющихся, сомневающихся. Это перебежчики, их надо гнать сразу. Кики.

Ты о ком, любовь моя?

– . Обо всех, кто нас окружает. -Политика будущего русского царя, – она многозначительно подчеркнула слово «будущего» и испытующе посмотрела на мужа, – разделяй и властвуй.

– Во всем согласен с тобой, дорогая. Но сначала нам, вероятно, надо собрать всех сторонников, не так ли? И провести им смотр.

– Я солидарна с тобой. Кики, – Виктория Федоровна не нашлась, что возразить, и улыбнулась мило, с восхищением: делала вид, что умеет признавать и чужую правоту. Среди самых разнообразных, было у нее и такое свойство характера.

Осторожно постучав, вошел капитан второго ранга Гарольд Карлович Граф. Доложил буднично, без всякой флотской лихости:

– Изволили прибыть: граф Бобринский, генерал Бискупский, господа Остен-Сакен и камергер Мятлев. Покорнейше прошу распоряжений вашего высочества.

– Пусть подождут, – сказал Кирилл.

– Просит аудиенции вашего высочества и господин Снесарев, журналист.

– Продажное перо! – высказалась Виктория. – И нынче опасен. Передайте, у меня ответственное совещание.

– Слушаюсь! – капитан второго ранга Граф, неслышно ступая, исчез...

Теперь наступало время активных действий. Этого требовали от Кирилла Владимировича его соратники, убеждали его, что обязан тотчас переходить к выполнению уже намеченной программы. В очередном интервью Кирилл заявил бесхитростно и с завидной твердостью: «Вскоре народ и армия узнают о моем Манифесте, который им докажет, что я воодушевлен самым либеральным духом милосердия и что наша партия, игнорируя принятые в прошлом политические решения, стремится лишь к восстановлению законности и порядка...»

Это высказывание прозвучало не слишком громко, не слишком ясно. Что за партия? Какова ее программа? От каких прошлых политических решений она намерена отказаться? Ждали Манифеста. И он появился. Как обещал Кирилл – в двух вариантах – к народу и армии.

«Русский народ – взывал великий князь. – С того губительного дня, когда Пресветлый Государь император Николай Александрович, обманутый предателями, покинул Всероссийский Престол, наша дорогая Родина изведала непосильные страдания, познала позор порабощения чужою, ненавистною силой, увидела Алтари свои ’оскверненными и, окровавленная, обнищала. С вершины могущества и силы Россия низринулась в темноту.,. Посему и за отсутствием сведений о спасении Великого князя Михаила Александровича, я, как старший, в порядке Престолонаследия, член императорского Дома, считаю своим долгом взять на Себя возглавлен не русских освободительных усилий в качестве Блюстителя Государева Престола, впредь до той поры, когда весть о злодейском убийстве Государя Императора Николая Александровича и Наследника Цесаревича Алексея Николаевича будет опровергнута, или, если сей надежде не суждено осуществиться, впредь до того дня, когда Земский Собор провозгласит Закон ног о Государя... Да будет дано мне, родному Внуку Царя-Освободителя, отдать свою жизнь за спасение всего русского народа…

Кирилл».

«Российское воинство! К тебе, Великая Сила, прославившаяся в чреде веков на светлых путях служения Родине, обращается ныне слово Мое... Нет двух русских армий! Имеется по обе стороны рубежа Российского Единая русская Армия, беззаветно преданная России, ее вековым устоям, ее исконным целям. Она спасет нашу многострадальную Родину! Молю Бога о том, чтобы, просьбе моей вняв, верховное командование над Русской Армией принял Его Императорское высочество Великий князь Николай Николаевич, а до тех пор надлежащие указания будут ей преподаны Мною, при участии испытанных и доблестных военачальников же, заслуживших благодарность России. Русское воинство! Поведи вновь Россию к свету!..

Кирилл».

Обращаясь ко всем верноподданным, он объявлял:

«Настало время создания общемонархического национального объединения, возглавляемого единым Правительством верховного Вождя; разногласия и грызня порождают смуту, на которую русский народ смотрит с нескрываемым недоумением...» Он приказал совершенно прекратить какие бы то ни было выпады или хотя бы малейшие инсинуации по отношению к великому князю Николаю Николаевичу.

Идея продумана, сформулирована – доброжелательная инициатива исходит от него. Открыто он ни на что не претендует, ждет: пусть выскажутся великий князь Николай Николаевич, вдовствующая императрица Мария Федоровна. Определит наконец свою позицию и главком Врангель.

Монархисты, разделившись, митингуют и топят друг друга в потоках речей. Пошло это еще с 1918 года, когда ВМС поручил сенатору Корево^{[19] произвести изыскания о правах наследования престола. Со стариком пришлось изрядно помучиться, и он заявил: претендент – Кирилл. Это дало право Кириллу заявить о намерении объявить себя в скором времени русским императором. Законники из ВМС ответили, что без согласия Николая Николаевича поддержать притязания великого князя Кирилла не смогут. Кирилл заявил, что будет действовать самостоятельно. Ему доложили: ВМС посылал депутацию к Марии Федоровне, к Николаю Николаевичу – результаты неизвестны.}

Высокие родственники помалкивают. Тем хуже для них!

Кирилл снова собирает в Ницце своих сторонников. Люди проверенные – поддерживают его. Часто, правда, овладевают совершенно иные интересы: промчаться на новом моторе по Лазурному берегу, поиграть в гольф. Но Виктория Федоровна всегда начеку. Честолюбивая жена – главная пружина того, что много лет будет называться «борьбой за русский престол».

Находясь в родстве с румынским королевским домом и еще имея в своем распоряжении определенные денежные фонды, она мечтает о русской короне, готова к борьбе за нее, а уж «Кики», если понадобится, и в штыковую атаку пойдет. Виктория Федоровна – умная, властная, энергичная – побуждает Кирилла к новым действиям. Под ее диктовку великий князь обращается с письмом к Павлу Родзянке (что делать, надо искать поддержку повсюду, даже в среде противников императорской власти):

«...Пора не разговаривать, а действовать, но такова уж русская повадка, говорим мы много и громко, но ни до чего не можем договориться. Я не вменяю это никому в вину, такова уж наша природаt но, став на свой путь, я не строю себе иллюзий... В настоящее время я призываю прекратить распри. Всеми способами необходимо завязывать сношения со страдальцами в России и тем подготовить почву для наших совместных действий... И только при создании дружного национального курса, при взаимной моральной поддержке друг друга, я буду в состоянии руководить делом и получу требуемые для этого средства.

На подлинном Собственной Его Величества рукой написано:

Неизменно к Вам благосклонный Кирилл...»

Послана телеграмма и генералу Врангелю:

«Я, как блюститель государева престола, неизменно рассчитываю на наше творческое сотрудничество, единодушие в великом деле спасения России. Высылаю Манифест.

Уважающий вас Кирилл».

Врангель ответил осторожно и витиевато: «Телеграмма Вашего Императорского Высочества мною получена, и я приношу всеподданнейшую благодарность за оказанное мне внимание... Я, как и громадное большинство моих соратников, мыслю будущую Россию такой, как того пожелает русский народ, пламенно веря в то, что народная мудрость вернет Россию, как и 300 лет назад, на ее исторический путь. Ваше Императорское Высочество уже ныне, на чужбине, без участия русского народа предрешаете этот вопрос. При этих условиях я не вправе обещать Вашему Императорскому Высочеству то сотрудничество, которое Вам угодно было мне предложить. Долг каждого русского человека – принести посильную пользу России. Хочу верить, что, посвятив себя заботам о моих соратниках, временно променявших шашку на лопату и винтовку на плуг, я внесу посильную лепту в общее дело служения родине... Вовлечение армии в политическую борьбу при неуверенности в поддержке Европы и Америки, при неясности построения будущей России, может скомпрометировать не только имя великого князя и династию, но и монархический принцип вообще...» .

Врангель обратился к «дяде Николаше» с просьбой дать указания. Врангеля придется еще завоевывать...

Братья Борис и Андрей, живущие поблизости, на юге Франции, его союзники. На «защите русского престола» Мария Федоровна, Николай Николаевич, принц Ольденбургский, герцог Лсйхтенбергский. Дмитрий Павлович – как обычно, без позиции, хотя, будучи в гостях у Марии Федоровны и английского короля, заявил, что «вступать в открытую борьбу с Кириллом в эмиграции не собирается и предоставит решение этого вопроса Земскому собору». А тут еще этот русофил Марков-2 со своим заявлением в берлинской газете: «Русский царь должен быть рожден от православной матери». Сторонники Кирилла выступают с возражением – Мария Павловна приняла православие.

Время идет» деньги тают. Виктория недовольна. Ясности никакой... Кирилл выступает с Манифестом.

«Великий князь Кирилл Владимирович – внук императора Александра II и двоюродный брат императора Николая II, – являющийся по праву первородства старшим в императорской семье Романовых, объявляет себя блюстителем Российского Престола. Соглашаясь возглавить отныне движение, направленное к восстановлению порядка в Россия, он выражает надежду на то, что император Николай II жив и вернется к верховной власти.

Если же окажется, что Его Высочества наследника цесаревича Алексея Николаевича, а также Великого князя Михаила Александровича нет в живых, Великий князь Кирилл Владимирович созовет Земский собор, который и предложит утвердить его в законных правах... Писано в Ницце 12 сентября 1922 года».

В Манифесте употреблены громко и торжественно звучащие слова: «К тебе, Россия, обращаюсь», «старший по первородству», «оглянись на прошлое, русский народ», «молю Всевышнего...» Каждая фраза била в цель, как хорошо пристрелянное ружье.

Великому князю Николаю Николаевичу отводилась роль предводителя русской армии.

Шестнадцатого ноября 1922 года из Парижа отозвался оскорбленный второй претендент: «...Упоминание моего имени Кириллом Владимировичем... последовало без соглашения со мной... И я подтверждаю свою готовность стать во главе русского национального движения, когда меня позовет весь русский народ».

Что значит «весь русский народ», Кирилл не понял. Зато хорошо понял другое: начинается борьба. Долгая и упорная, многотрудная, с использованием всех средств...

2

Великий князь Николай Николаевич – сын генерал-фельдмаршала, героя борьбы с турками Николая Николаевича (старшего) и великой княгини Александры Павловны, внук Николая I – был вторым претендентом на российский престол. В душе конечно же он считал себя первым. С большими правами – и по закону, и по военным заслугам перед государством, и по тому положению, которое много лет занимал при императорском дворе, являясь наставником Николая II. Старейший в доме Романовых, он еще в 1913 году высочайшим повелением был объявлен главой семейного совета. Его биография по сравнению с биографией «выскочки» Кирилла – «Кирюхи», как презрительно называл его в эмиграции, – выглядела основательной, внушительной. Военная карьера – достойной.

Июнь 1871 года. Пятнадцатилетний Николай зачислен юнкером в Николаевское инженерное училище. Через год, произведенный в прапорщики, он командирован в учебный пехотный батальон. Еще через год – в учебный кавалерийский эскадрон. Затем – слушатель Николаевской академии Генерального штаба, которую оканчивает с серебряной медалью.

Николай – флигель-адъютант его императорского величества. В начале турецкой войны 1877 года Николай Николаевич назначается офицером для особых поручений при генерале Драгомирове. За отличие во время переправы через Дунай и взятие Систовских высот награжден Георгием IV степени, за атаку и занятие Шипкинского перевала – золотым оружием. В 1877 году он полковник, командир эскадрона в лейб-гвардейском гусарском полку, в 1884 году – командир этого полка. Далее – производство в генерал-майоры и командование кавалерийской дивизией, производство в генерал-лейтенанты. В 1901 году Николай Николаевич назначен инспектором кавалерии. В 1905 году он – главнокомандующий войсками гвардии и Санкт-Петербургского военного округа, председатель Совета государственной обороны.

Великий князь внушителен. Двухметровый гигант, галантный кавалер, приятный собеседник. Румяное узкое лицо, быстрая, решительная походка. Знает, можно сказать, весь офицерский корпус Петербурга. Любимец гвардии. Страстный любитель охоты – лошадей и собак. О нем ходит множество рассказов. Порой весьма любопытных, не лишенных пикантности. Например, как его, пьяного и голого, снимали с крыши; как он, пьяный, поднялся на Эйфелеву башню и, балансируя на железной балке, спел «Боже, царя храни»; или как одним лихим ударом снес голову любимой борзой, носился по огородам, давил скот, лупил арапником егерей во время охоты на Знаменке, в окрестностях Петергофа. Сослуживцы отмечают его жестокость, грубость обращения с офицерами и нижними чинами, ерничество и матерщину. Считавший себя любимцем армии, он чрезвычайно внимательно следил за своей внешностью. Бородка и усы с чуть загнутыми вверх концами, фуражка, надвинутая низко, лихо, почти на нос – таков был облик первого офицера, которому многие старались подражать.

В молодости привязался Николай Николаевич к одной царскосельской купчихе – настолько, что готов был предложить ей руку и сердце. Но для женитьбы полагалось ему получить позволение брата, царствующего Александра III. Тот выслушал романтическую историю хмуро, ответил категорично: «Со многими дворами Европы я в родстве, но с Гостиным^{[20] не был и не буду». Николай Николаевич ожесточился еще более. Позднее он женился на Анастасии, дочери черногорского князя Николая Негоша. О чем необходимо сказать особо.}

Негош – отец Милицы, Анастасии и Зорки – жил в Цетинье. Прирожденный актер, играющий в простоту и добродушие, изображающий типичного черногорца (в национальном костюме и шапочке – «Капице»), он был хитрым и дальновидным политическим интриганом, любимым занятием которого было ссорить дипломатов и играть в «большую политику». Его дом – узел интриг.

Благодаря дружбе с Александром III, Милица и Анастасия были обласканы в России. Обе окончили Смольный институт, приняты при дворе. Милица была выдана замуж за туберкулезного Петра – брата Николая Николаевича, подолгу жившего в Египте, бросившего военную службу и занявшегося архитектурой. Анастасия – за принца Юрия Лейхтенберского, который большую часть времени проводил за границей, не скрывая своей связи с известной куртизанкой. Бросив Юрия и разведясь с ним, Анастасия выходит замуж за Николая Николаевича. Верные и преданные дочки («черногорские соловьи» – как их звали при дворе) добиваются денежного содержания для отца – на организацию отборных частей, которые будут сражаться за Россию. Из Петербурга в Цетинье ежегодно посылается два миллиона. Анастасия и Милица приближены к императрице Алисе, но с появлением при дворе Распутина превратились в ее злейших врагов. Несомненно, и карьера великого князя, уговаривавшего племянника «прогнать гнусного мужика», под влиянием подобных высказываний подверглась жесточайшим испытаниям.

Русско-японскую войну Николай Николаевич встретил, как и подобает старшине императорского дома, не при театре военных действий. Инспектор русской кавалерии находился в Петербурге. Только нелюбовь царицы помешала ему уже тогда стать главнокомандующим армией. Сам Бог уберег его от позора.

После поражения в русско-японской войне ему, главе Совета национальной обороны, поручена реорганизация армии. Николай Николаевич часто ездил во Францию, на маневры. Он неоднократно заявлял о своих антинемецких настроениях: «Мир будет жить без войн, когда Германия, поверженная раз и навсегда, будет разделена на маленькие государства, забавляющиеся своими крошечными королевскими дворами». Стоило ли удивляться, что, несмотря на противодействие императрицы и тогдашнего военного министра Сухомлинова, Николай Николаевич все же стал верховным, главнокомандующим, – как только началась война с немцами. В последний час пятнадцатого дня мобилизации Николай Николаевич покинул Петербург и отправился в полевой штаб в Барановичи. Великий князь и его свита ждали на платформе прихода царя, который должен был попрощаться с главнокомандующим. Николая II не было, он так и не появился. Прозвучала прощальная молитва, все сели в вагоны, и состав тронулся...

Жизнь верховный вел довольно спокойную и размеренную. Лишь иногда поезд главнокомандующего совершал дальние маршруты – для совещаний с командующими фронтов. Думал искренне, что он и только он ведет русские армии в бой. О нем писали газеты: о его воле, суровой энергии, смелости. И мудрости... А он был простодушен, внешняя твердость и жестокость скрывали порой внутреннюю нерешительность, неумение командовать, отсутствие полководнического дара. Он остался хорошим кавалеристом. Мог быть командиром эскадрона – ну, полка, в крайнем случае. Но не мог стать крупным военачальником: не было данных.

Поражение русских армий Самсонова и Ренненкампфа потрясло Россию. Пожалуй, один лишь главнокомандующий оставался спокоен. Он сказал генералу де Лагишу – военному атташе: «Мм счастливы принести такие жертвы ради наших союзников».

Прогерманская партия обвиняла в поражениях главнокомандующего. Тот – Ренненкампфа, немецких шпионов и «гнусного мужика» Распутина. Он даже отдал приказ штабным офицерам: «Если же Григорий Ефимович появится в Ставке или хотя бы в прифронтовой полосе, повесить его на первом суку с последующими извинениями перед царской четой». История распорядилась иначе. Николай II, сместив дядю с поста, сам возглавил русские войска. «Дядя Николаша» был назначен наместником на Кавказе и командующим Кавказского театра военных действий. Можно сказать, высылка. Отрекаясь от Престола, император Всероссийский, словно спохватившись, вновь назначил великого князя главнокомандующим. Временное правительство это назначение отменило.

Оскорбленный Николай Николаевич удалился Крым, в собственное поместье Чаир...

Крымское побережье было довольно плотно заселено представителями императорского дома. В Ай-Тодоре, во владениях Александра Михайловича, жила Мария Федоровна, в белокаменном Дюльбере – царская семья. За Симеизом шли дворцы и усадьбы графа Милютина и Воронцова-Дашкова, дворец Юсупова. Имением Дюльбер, в четырех верстах от Алупки и в тринадцати от Ялты, белым двухэтажным домом, окруженным парком, владел великий князь Петр Николаевич. Неподалеку Чаир – поместье Николая Николаевича. Временное правительство словно забыло о царственных особах, скрывающихся в Крыму в надежде переждать «беспорядки».

И все же однажды отряд солдат, ведомый молодым человеком в полувоенном, приблизился к воротам имения великого князя. Было раннее утро. Уже четко прорисовывалась в светлеющем небе вершина Ай-Петри. У подножия горы серела татарская деревушка Кореиз. Дорога ко дворцу шла через обширный, отлично ухоженный парк. На дорожках с обеих сторон скамейки. Поля роз, неведомые тропические растения, цветущие гиацинты. Деревья высажены так, чтобы не заслонять перспективу гор, селений и садов, белый минарет в Кореизе. Поднималось солнце. В имении все спали.

Солдаты заняли всех входы и выходы. Молодой человек, одетый в широкий френч и краги, с пенсне на горбатом носу, вошел во дворец с небольшой группой вооруженных солдат. Николая Николаевича попросили встать с постели. По имеющимся донесениям – объяснил командир, почему-то очень волнуясь и теряясь, – тут зреет заговор: работает радиостанция, между царскими дворцами снуют автомобили. Великий князь сказал, что подчиняется приказу Временного правительства: пусть обыскивают дворец, хотя о заговоре ему ничего не известно.

Были осмотрены все помещения. Солдаты, которым приказали не топать и вообще производить как можно меньше шума, принесли в кабинет свои трофеи – много охотничьих ружей разных систем, коллекцию кавказского оружия, большой ларец с частной перепиской, драгоценности. Оружие и переписка были изъяты. Личное имущество оставлено. Молодой человек извинился за причиненное беспокойство, неловко поклонился, едва не потеряв пенсне, и увел свою команду.

Позднее поступили сведения из других поместий. Недостаток выдержки проявила Мария Федоровна. Пытался протестовать и великий князь Александр Михайлович, адмирал. Ему пригрозили арестом, и он, испугавшись, смирился с обыском.

Потом власть взял татарский курултай. Потом пришли в Крым немцы – «швабы». Выставили караул. Не то для охраны бывшего верховного главнокомандующего от разных банд, не то для содержания его под домашним арестом. Николай Николаевич наотрез отказался принять их генерала. Все это напоминало спектакль...

Из добровольцев был сформирован «отряд особого назначения» для охраны великого князя – около ста офицеров армии и флота, организована служба связи, три пулеметных отделения, автомотоциклетная группа. Николай Николаевич приободрился. Собрав добровольцев, вышел к ним в черкеске с тремя Георгиевскими крестами, сказал, произнося каждое слово с ударением: «Я рад видеть вас, господа офицеры. Ваше присутствие дает мне возможность вновь надеть русский мундир, который я всегда носил с гордостью...» В знак особой признательности завтрак и обед для караула накрывался в княжеской столовой, несколько ранее завтрака и обеда Николая Николаевича.

В горах и на лесистых склонах раздавалась ружейно-пулеметная перестрелка. Романовы беспокоились: и в тихом Крыму происходят беспорядки. Прислуга говорила о неизбежном «возвращении в Крым коммунистов и комиссаров – большевиков».

По приказу английской королевы из Константинополя в Крым 19 ноября 1919 года были направлены два миноносца. Группа английских моряков, предводительствуемая русским офицером, высадилась на Ливадийском пляже. Мария Федоровна приняла их и пригласила на завтрак. В Константинополь она ехать отказалась, передала лишь письмо в Лондон.

В конце марта на рейде Дюльбера остановился английский дредноут «Мальборо» (довольно частый гость в Крыму). Моторные катера причалили к так называемой «Юсуповской пристани». Английская морская пехота и отряд особого назначения обеспечивали посадку. Три дня «Мальборо» стоял на рейде. За три дня погрузились все Романовы. Жили в Петербурге – рядом, жили вместе в Крыму. В эмиграции их пути стали расходиться. Мария Федоровна с дочками Ксенией и Ольгой направилась в Копенгаген. Николай Николаевич – в Италию. Потом переехал в Антиб на Ривьере (Южная Франция), где уединенно жил с семьей на вилле брата Петра. Николай Николаевич почти никого не принимал. Выезжал редко: избегал встреч и даже фамилию сменил – на Борисов. Что означала подобная конспирация, что вызвало ее – неизвестно.

Двухэтажная вилла Николая Николаевича «Thenard» с видом на море имела достойный вид. Внизу спальня, гостиная, небольшой кабинет. Столовая вмещала человек десять – двенадцать, собиравшихся к обеду или завтраку.

В те годы Ривьеру облюбовали многие великие князья: Андрей и Борис Владимировичи, Александр Михайлович, Дмитрий Павлович, герцог Лейхтенбергский, принц Ольденбургский и другие. Если бы не Мария Федоровна, которая приберегла у себя на родине, в Дании, большие средства, знатным родственникам Романова пришлось бы худо. Вдовствующая императрица помогала из Копенгагена. Не всем, только самым любимым.

Между Каннами и Ментоной образовалась своеобразная русская колония. Тысяч пять человек, не меньше, из наиболее ловких и состоятельных разбогатевших на войне, сумевших вывезти свои капиталы. Нищие русские здесь не задерживались. Имевшие небольшие средства мечтали о приобретении пансиона, занимались комиссией при продаже и найме вилл, зарабатывали посредническими операциями. Жили смирно, аккуратно посещали русские храмы.

Иногда случались и скандалы. Некий Лафорж, собрав десяток конторских служащих и лиц неопределенных профессий, объявил себя князем Витенвалем. Он заявил, что к нему обратился «горный кавказский народ» с просьбой быть его королем, на что он дал согласие и теперь провозглашен «Королем закавказским, владетелем Майкопа и Ферганы» – о чем немедленно издал манифест. И ведь поверили. И русские, и представители ряда иностранных государств, вступившие с ним в деловую переписку. Бывший сторож русской церковной библиотеки в Ницце Долуховский, пожалованный в... герцоги, занял должность министра внутренних дел. Другие, награжденные фантастическими титулами, составили «кабинет министров». Он приказал изготовить карту своих владений, орден «Розового слона» и обратился во всевозможные организации и канцелярии, в том числе и к русскому послу в Париже с просьбой признать его и принять меры к изгнанию большевиков из его королевства.

Анекдот! Новоиспеченный король между тем уже назначил день свадьбы с фигуранткой из парижского мюзик-холла, которой пожаловал титул герцогиня Ферганской. Ко дню коронования в русском соборе в Ницце были заказаны придворные костюмы и две короны стоимостью в три миллиона франков. Это показалось подозрительным французской полиции, и она арестовала всех сподвижников Лафоржа. О скандале предпочли поскорее забыть. Кому приятно вспоминать о том, как тебя оставили в дураках?!

В 1923 году великий князь Николай переехал в имение Шуанья в двадцати с лишним километрах от Парижа. По одним данным, имение принадлежало родственнику и его супруги. По другим, он купил его за большие деньги, полученные от продажи уникальной прадедовской коллекции самоцветов.

По приказу Пуанкаре великого князя по приезде в Париж встречал почетный эскорт зуавов. Газеты, описывая это событие, захлебывались от восторга: «Франция признала его высочество!», «Французы горячо приветствуют Николая Николаевича Романова, называя его „монсеньор ле гранд дюк!”»...

Шуаньи Николаю Николаевичу понравилось: напоминало Россию, старинную дворянскую усадьбу – двухэтажную, с двумя десятками просторных комнат, надворными постройками, флигелями. Позади – вековой, запущенный парк с дорожками, поросшими травой, с густыми зарослями кустов. Усадьба из серого камня, окруженная высокой каменной оградой. У наглухо закрытых железных ворот – помещение для охраны. От ограды к дому – короткая аллея платанов и каштанов. У подъезда – крыльцо с каменными вазами. Стеклянная дверь в переднюю. Столовая внизу. Широкая двухмаршевая лестница на второй этаж, где находился кабинет великого князя.

На барской половине жили: Николай Николаевич с великой княгиней, три офицера с семьями (сливки петербургской аристократии): граф Георгий Шереметев, – офицер, кавалергард; сын известного богача и мецената, адъютант князь Оболенский и доктор Мелама – военный врач. Старые слуги – повар, камеристка, садовник, прачки, два шофера. Гвардейский офицер Апухтин, ординарцы гвардейских казачьих полков, личная охрана, руководимая полковником Ягубовым, из офицеров-дроздовцев (Самоэлов, Жуков, Нилов, Неручев, Тряпкин^{[21] и другие). В Шуаньи поселился и агент Surete Generalе (полиция общественной безопасности) для охраны monsieur lе Grand duc (а может, и наблюдения за ним). В одной из пристроек к усадьбе была оборудована церковка – иконостас, сделанный из темного дуба, простые иконы, простая церковная утварь. Священник приезжал из Парижа. Пел дьячок. В торжественные дни – хор из казаков и прислуги. Иногда – бывшие военные хоры, приглашаемые из русских ресторанов.}

Всего в обслуге состояло более тридцати человек. Хозяйство велось бестолково, денег, – особенно в первые годы, – не считали. За стол на обеих половинах усадьбы (барской и для челяди) садилось ежедневно до полусотни едоков. Продукты покупали в деревушке Сентена. (Усадьбу неподалеку от деревушки занимал, между прочим, известный генерал Краснов, все более увлекающийся созданием романов). Содержание «двора» и «резиденции» стоило Николаю Николаевичу десятки тысяч франков в месяц, но создавало видимость сохранения определенной власти, устойчивости положения за границей, соблюдения всех, даже и исписанных положений и правил, требуемых для monsieur le Grand duc.

Наличных денег вечно не хватало. Заведующий «финансовой частью» великого князя барон Вольф продавал золото, бриллианты, фамильные драгоценности. Изредка снабжал средствами и «посол» русского дипломатического корпуса, Гирс, все еще представляющий Россию в Европе.

Николай Николаевич оставался охотником, лошадником, собачником. Те же манеры – постоянно повышать голос, произносить слова с ударением, угрожая. Та же (несколько показная, наигранная теперь) энергия и скрываемая внутренняя нерешительность. Но люди, общающиеся с бывшим верховным, замечали: сдает, теряет гвардейскую выправку, временами, перестав следить за собой, сутулится, устает от посетителей, приходящих кто с решением политических проблем, кто за советом, рекомендацией, кто просто за субсидией. Адъютант Оболенский пускал, конечно, не каждого. Без его доклада Николай Николаевич не принимал никого. Но сколько времени отнимали еще и совещания по государственным вопросам, организация противодействия «этому выскочке, этому молокососу Кириллу».

После того как Эррио сменил Пуанкаре, он дал понять, что князь Романов во Франции лишь частное лицо. Николай Николаевич обиделся. Затем разгневался и заявил: «Или Париж увидит меня как официально признанного Верховного главнокомандующего русскими армиями, или совсем не увидит». Какая-то русская бульварная газетенка, претендующая на остроумие, назвала Николая Николаевича не «Grand duc», а «Гранд ин-дюк». В левых кругах русских колоний прозвище понравилось, привилось.

А тут еще господа сподвижники. Требуют выходить на борьбу с «Кирюхой»^{[22], тянущимся к трону; активно отстаивать свои законные права, немедля обращаться к русскому народу и армии. Следовало принимать решения.}

Николай Николаевич отмалчивался, тянул, «прятал лицо». Тут было отчего потерять голову! Великая княгиня Анастасия умна, расчетлива, но и ей доверять во всем не стоит: легковозбудима, истерична – ей власть и престол ночами снятся. А родственники? Посоветоваться с кем? Даже «Сандро» – двоюродный брат, великий князь Александр Михайлович, человек, казавшийся близким, говорил всем: «Николай Николаевич превосходный строевой офицер, но теряется во всех политических положениях... его манера повышать голос и угрожать наказанием не производит желаемого эффекта. Кодекс излюбленной им военной мудрости не знает никаких средств против коллективного неповиновения. Можно только удивляться простодушию этого человека»... А императрица-матушка? Сидит на своих миллионах в Копенгагене и молчит, будто воды в рот набрала. И на Манифест «Кирюхи» достойно не отреагировала. Что у нее на уме – поди разберись!...»