Текст книги "Соль чужбины"
Автор книги: Марк Еленин
Жанр:
Историческая проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 31 (всего у книги 32 страниц)
– Говорите, пожалуйста, тише, Альберт Николаевич.
– Хорошо... Можно купить виллу, недорого.
– Где? – машинально спросил Монкевиц, думав о чем-то важном...
– В Озуаре, двадцать восемь километров отсюда. Там отличное место. И уже селятся русские. Облюбовали... Например, генерал Скоблин со своей женой, несравненной певицей Плевицкой. Хотите по соседству? А? Интересно.
– Да делайте вы все, что хотите! – вырвалось у Монкевица. – У вас все?
– Юпитер, ты почему сердишься? Договоримся, как встретиться при срочной необходимости. Где я отмщу вас? В штабе? На квартире?
– У вас же есть все мои телефоны, – Монкевиц продолжал размышлять о своем.
– Я знаю ваши мысли, Монкевиц, – неожиданно серьезно сказал вдруг Венделовский. – Вы хотите убрать меня.
– С чего вы взяли?
Видя, как волнуется полковник, Альберт Николаевич понял, что не далек от истины.
– Напрасные идеи, Николай Августович! О наших дружеских отношениях знают друзья не только в Москве, но и в Париже. Учтите. Вы ничего не добьетесь. Вместо Венделовского к вам придет кто-то другой. Так что будем лояльными по отношению друг к другу.
– Вы мне глубоко несимпатичны, Венделовский.
– Господин Венделовский: я – дворянин, полковник, учтите.
– Господин, – согласился полковник. – Пусть. Но это не меняет сути.
– И вы мне несимпатичны, представьте. Целиком и в деталях. Но какой смысл в подобных открытиях? Лично я замерз основательно, ожидая вас. Предлагаю по рюмочке перно, полковник. Не возражаете? Согреемся, поговорим о жизни. Идете?
– Считайте, и тут вы меня уговорили.
– Вот и прекрасно, полковник. Наконец, человеческий разговор. Поздравим друг друга и – в путь.
– Но вам-то известна правда о нейтрализации Кутепова?
– Возможно, – улыбнулся одними глазами Венделовский. – Разве вас это удивляет? Меня же Кутепов лично вербовал. Вспомните, как он нас обоих перепроверял в Финляндии.
– А эти двое офицеров из германского генштаба – тоже ваши люди?.. Н-да-с!.. С вами, действительно, можно работать.
– Благодарю за признание, Монкевиц. И с вами можно – свидетельствую.
Постепенно имя пропавшего генерала Кутепова стало исчезать со страниц всех европейских, в том числе и русских, газет разных политических направлений.
Миллион франков, обещанный нашедшему Александра Павловича живым или мертвым или указавшему его похитителей, остался невостребованным.
4
От денег, полученных за перевод никому не нужной книги, за вычетом всех расходов почти ничего не осталось. И все же Анохин, не желая натыкаться на знакомых в своем районе, повел Ксению в ресторан «Петроград», тот, что находился рядом с собором на рю Дарю. Он предложил спуститься в подвальное помещение, где находились собственно ресторанные залы, но Ксения решительно воспротивилась (там обычно собиралась знать, окружающие ее завсегдатаи церкви и кабака, проводящие внизу дни рождения и тризны, непременно отмечающие все юбилеи членов дома Романовых и победные даты из истории старой России).
Наверху ресторан занимал две комнаты, из которых одна являлась и магазином, и складом, вторая походила на уютную семейную столовую. Многие посетители, перекусив здесь на скорую руку, покупали в магазине «настоящую русскую еду»: черный ржаной хлеб, вологодское масло, икру и калачи, жирную сельдь, крошечные соленые огурчики – «нежинские», как они назывались когда-то дома...
И Анатолий, и Лев не любили ходить сюда: «настоящая русская еда» среди избранной публики и по-европейски вымуштрованных официантов казалась ненастоящей, искусственной.
Но сегодня Анохин решил, что слова, произнесенные им здесь, у врат главного православного храма, приобретут особый смысл и вес. Ксения не была очень набожна, но домашнее воспитание в княжеской семье наложило, конечно, особый отпечаток на се жизнь, мораль, отношение к определенным церковным догмам и заповедям. И ничто не могло поколебать этого, даже все пережитое и в Крыму, и в Константинополе, и на Балканах...
Именно тут Лев ей первой откровенно рассказал о решении вернуться домой, в Россию. О решении, принятом еще в те дни, когда Белопольская поступила на службу к художнику и он понял, что совсем не нужен ей. Анохин не поведал о желании уехать даже Грибовскому. Зачем испытывать судьбу? Может, и не выйдет ничего? Лев и не подозревал, а вот коснулось его это испытание – и оказался он обыкновенным суеверным человеком, как и многие его соотечественники-эмигранты...
Хлопоты, ожидание вызова, хождение в Советское полпредство, ответы на десятки вопросов, которые задавали ему там, длились почти всю весну.
По-настоящему теплый март внезапно сменился прохладными днями начала апреля. Подули влажные ветры с Атлантики, принесли ежедневные моросящие дожди. Температура днем не поднималась выше пятнадцати градусов. Парижане сетовали: в природе началось светопреставление. Люди забыли, как солнце выглядит. Да и существует ли еще оно, солнце? Кому светит, где?..
Вместе с тем всю весну Лев продолжал делать свою привычную работу в редакции, хотя давно уже пропал у него интерес к своему делу – короткие заметки, переводы, даже составление крестословиц казались ему вымученными, он придумывал их механически, не стараясь, как когда-то, внести в повседневную иссушающую газетную барщину хоть частицу своего ума и сердца.
И вот, наконец, вновь пришел первый теплый и влажный день. Солнце вспыхивало и сияло в окнах домов. Вкусный, с арбузным запахом, ветер шевелил занавески раскрытых окон. Лев – с непокрытой головой, растерянный, непонятно счастливый и ошеломленный, шел по улице Гренель к пляс Конкорд, а в голове билась одна мысль: «Еду, еду! Позволили, разрешили, наконец!..»
Объяснение с Ксенией представлялось нелегким. Казалось, как были чужими, так и остались. Добрые знакомые – не больше. И все-таки, понимая, что он для нее только друг, приятель, Лев страшился разговора с ней. Его не покидало ощущение, что он предает в чем-то и Ксению, и Анатолия, оставляя их тут, в чужой стране, среди чуждых, а то и враждебных людей. Его преданность этой прелестной женщине, уважение, которое он к ней питал, трепет при каждой встрече – да что там искать слова! – просто любовь, да, любовь, его собственное и, увы! неразделяемое чувство – накладывали на него святую обязанность беречь ее, хранить, быть под рукой в любой час, в любую минуту, когда ей это понадобится.
А теперь он уезжает, не сказав друзьям, не посоветовавшись с ними. Быть может, на решение его повлиял один из последних разговоров с Поляковым, беззастенчиво указавшим ему его место? Или, скорей, перемены в жизни Ксении: она нашла основную работу, в которой, он чувствовал это, она растворялась целиком и нашла себя. Как подшучивала Ксения вначале над порядками в доме Мэтра, где ей предоставили роль... кого? Секретаря, экономки, служанки? Она смеялась, рассказывая, что делает все, что приходится, что даже – представьте себе! – Мэтр однажды просил ее позировать для картины.
– Как? – взорвался Анохин. – Позировать? Ню?
– Ню, – звонко рассмеялась Ксения (она никогда раньше так не смеялась). – Абсолютно ню! Он рисовал мою руку, только ладонь, представь себе!..
Позднее оказалось, что Мэтр обращается к Ксении и с более ответственными просьбами – договориться с галереей о выставке, проследить за упаковкой картины для маршана. И насмешливые ноты в рассказах Ксении встречались все реже и реже. Она гордилась подобными поручениями Мэтра! И выглядеть стала иначе – уверенней, нарядней, спокойней...
«Я вовсе не нужен ей. Она прекрасно обойдется теперь и без меня», – уговаривал себя Лев, но что-то точило, омрачало радость отъезда, и он уже несколько дней все откладывал и откладывал разговор с Ксенией...
Они сидели вдвоем в самом углу тесного зальчика. Молчали... Анохин глядел в милое, изученное до последней черточки лицо. Низко надвинутая – как носили в тот сезон – черная круглая шляпа скрывала ее чистый лоб, даже брови, бросала тень на красиво очерченный помадой рот и подбородок. Сиренево-серое легкое пальто на спинке стула то и дело сползало на пол. Лев кидался подбирать его, но Ксения каждый раз опережала его ленивым жестом и снова вешала на спинку стула, смотрела на Анохина, как ему казалось, выжидательно и чуть насмешливо.
– День-то какой сегодня замечательный... – начал Дев и умолк.
Ксения сделала вид, что отвлеклась увиденным на противоположном тротуаре, и не отреагировала на его слова.
– А помните, вы когда-то утверждали, что правое ухо у меня больше левого?
Ксения улыбнулась.
– Ну же! – сказала она нацонец. – Говорите же, Левушка.
– Что?
– Не знаю. Но думаю, вы приготовились сказать мне что-то важное. Должны сказать... Надеюсь, это не будет объяснением в любви? Это ведь уже было, не так ли?
– Да, да, конечно... Ксения, родная... – начал Лев и не почувствовал, не понял сразу, что заплакал. – Дело в том, что я решил... Я уезжаю. Совсем скоро.
Лицо Ксении переменилось. Его волнение мгновенно передалось и ей: она поняла, о каком отъезде идет речь.
– Туда, домой, – проговорила она чуть слышно. – Вы решились? И вам разрешили? А я... Я не думала, что вы... Так вот просто...
Он мог только кивнуть. Боялся, начнет говорить – разрыдается.
Ксения протянула ему через столик обе руки. Он приник к ним ладонями, потом лбом, целовал, гладил, стараясь проглотить острый ком, застрявший в горле...
– Вы прощаете меня? – выдавил он наконец. – Вы не сердитесь... Не обижены?
– Глупый! О чем вы? Вы решили все правильно, и я завидую вам. Все здешнее у вас позади. Вы возвращаетесь к своему дому. Человек должен возвращаться к своему дому. Даже если вместо него – одни развалины и пожарище.
– А вы, вы, Ксения? Может, и вы? Со мной... Я дождусь вас тут. Это месяц, ну, полтора. Нет, нет!.. – сообразил вдруг он. – Как с другом, как с братом! Я давно понял, что другое невозможно между нами... Я и не претендую. Главное – видеть вас, знать, что вы рядом.
– Нет, милый, нет! Теперь, пожалуй, нет, – это было сказано твердо, без колебаний, как говаривала прежняя Кэт. – Дед умер, никто не ждет меня в Петрограде. Мое место здесь. Пока я нужна Мэтру – вы должны понять это. Не хочу ничего объяснять сейчас. Я не знаю ничего, кроме того, что нужна прекрасному, великому человеку. Простите уж меня, Левушка. У вас добрая душа. И больше об этом ни слова! – она поцеловала Анохина в лоб, а когда он поднял мокрое от слез лицо, перекрестила его троекратно. – Благодарю вас, дорогой, милый. Пусть Бог будет вашим поводырем, и у вас все станет хорошо, вот увидите.
– Спасибо вам, спасибо, Ксения, – бормотал он. – Вы снимаете с моей души камень.
– Русский человек должен жить в России. Ему нет на земле другого места. А вы еще так много сумеете сделать, там, дома. – Ксения помолчала, а потом сказала раздумчиво: – Может быть, когда-то и мне будет суждено вернуться. И тогда я найду вас, Левушка! Обязательно найду!.. Каким вы станете? Наверняка, вы добьетесь многого – я уверена. Все правильно – поезжайте! Поезжайте! Поезжайте!.. И давайте скорей выпьем водки, пусть вам путь к дому будет легким и счастливым! Спасибо за все, что сделали для меня в Париже. Спасибо вам. Спасибо, спасибо, спасибо!.. Я никогда не забуду вас. Вы – брат мой кровный. Вы – больше, чем брат. Родная кровь, родная душа, родные 'руки, – Ксения склонилась снова и поцеловала Анохина...
Все вокзалы – от столичных гигантов до маленьких тупиковых одноэтажных станций – похожи друг на друга особой атмосферой. Атмосферой прощания, разлук и печали, расставанием с дорогими людьми, тревожным настроением перемен. Минутная суета у касс, возле входа и в багажном зале... И особая, настороженная тишина, наполненная щемящей грустью. Невольно приглушаемые голоса – на перроне, возле отходящего состава, – в последние минуты перед отправлением, когда вот-вот прогудит паровоз и по составу, перекатываясь от головы к хвосту, от первого к последнему вагону, с нетерпеливым и несильным лязганьем буферов и сцепок, пробежит живое, елё сдерживаемое движение торопящегося в путь поезда, который через миг оторвет близких людей друг от друга и развезет их по разным странам и землям...
Анохин и Грибовский, придя чуть загодя – так уж случилось помимо их воли, – стояли у вагона, под крытой стеклянной галереей, покрывающей железнодорожные пути. Оба – задумчивые, молчаливые (обо всем переговорено, все обсуждено), тяготясь приближающейся процедурой проводов. Анохин захотел было сразу отослать Грибовского, но тот из непонятного чувства протеста заупрямился и решительно отказался. Они смотрели на человеческую реку, текущую мимо. Время двигалось тягуче медленно, тоскливо.
– Значит, все, брат. Уезжаешь? – спросил Анатолий, чувствуя затянувшееся молчание. – Уезжаешь – это хорошо. Особо когда возвращаешься. Домой. И все-таки жаль.
– Жаль, что ты остаешься, Толя. У меня ни здесь, ни там никого. Ты и Эйфелевая башня.
– Любой московский храм, кремлевская башня быстро заменят тебе меня.
– Я у тебя многому научился. Ты давал мне хорошие уроки, нет, без шуток, хорошие уроки жизни.
– И ты действовал на меня... как бы сказать точнее... облагораживающе, Лев. Рядом с тобой всегда хотелось... – не удержался и сыронизировал по привычке: – Чаще умываться. Руки и лицо по крайней мере.
– Ты молодец.
– В «Последних новостях» напишут: они были друзьями.
– Да, пожалуй. Меня это обрадует.
По перрону мимо них прошла группа бородачей, человек семь, в казачьей форме, местами залатанной, застиранной, в рваных сапогах, лихо заломленных папахах, с вновь пришитыми, видно, красными лампасами. Вперед шагал молодой парень с гармошкой. Два казака постарше, растянув во всю ширь перрона, несли плакат: «Да здравствует СССР!»
Анохин и Грибовский проводили казаков сочувственными взглядами.
– Как поздно начинаешь понимать простые вещи, – сказал Анатолий с грустью, – своя земля, свой язык, дом.
– И свой народ.
– Да, и свой народ – это не слова, особо когда живешь среди чужих и тебя называют «нежелательный иностранец». Ну, для тебя все позади, Лев. Поэтому-то, наверное, мне и грустно.
– Надо, чтоб меня еще приняли в России.
– Примут. Ты что, Врангель? Деникин? Бежал в стаде других баранов. Вот со мной сложнее: чего только я не писал про большевиков, с кем только не сотрудничал! Со мной все кончено, все позади... Идем к тамбуру: сейчас дадут отправление.
– Я напишу тебе, Толя. Как устроюсь и сориентируюсь. И о тебе поговорю – обещаю. Уверен, многие помнят тебя еще по Петербургу. Твоя высочайшая квалификация – король репортажа! – не забылась.
– Брось, Лев! Все равно меня не возьмут: чуждый, враждебный элемент. Не связывайся: это и тебе повредит.
– Меня это не пугает. Готов всегда и повсюду за тебя поручиться.
– Обещаю оправдать твое поручительство, – усмехнулся Грибовский. – Хоть корректором, хоть метранпажем. На все согласен. Будет случай, поговори там.
– Обязательно. Обещаю тебе.
– Знаешь, если честно... И я сыт эмиграцией – во! – Грибовский ребром ладони резанул себя по горлу. – Будь она проклята. Но возвращаться, чтоб тебя тут же к стенке поставили, я тоже как-то не тороплюсь, – он засмеялся невесело.
– Ты о Ксении помни, Толя.
– Не волнуйся, я же обещал... Давай обнимемся, дружище, напоследок.
– Прости, если что не так сделал.
– И ты прости, Лева.
Они обнялись и расцеловались трижды.
– Ну, поехали, – отстраненно сказал Грибовский. – Садись и не забудь свое имущество, – ногой он подвинул к Анохину чемоданчик. – Не хватает и теперь опоздать. Залезай, залезай! Будь! А я пошел: надоело, прости, – и он, не оглядываясь, зашагал к зданию вокзала. Больше всего в жизни Анатолий Грибовский боялся показать свою тщательно скрываемую сентиментальность.
Подхватив чемоданчик, Анохин полез на ступеньки. И все глядел Грибовскому вслед в надежде, что тот хоть раз обернется. Поезд тронулся и стал быстро набирать скорость.
Грибовский не оборачивался. Он шел по перрону, упрямо глядя под ноги, и представлял себе, как всего через пару дней, миновав Негорелое, Лев выглянет в окно вагона и увидит неказистую русскую деревеньку, какой-нибудь старый колодец, бабу, по брови обвязанную платком, которая тащит из колодца ведро воды. Эта картина так явственно предстала перед ним, что он зажмурился: глаза внезапно ожгло слезами.
Увидит ли он это когда-нибудь сам?
Россия лежала далеко – громадная, бедная от пережитых войн, родная н, несмотря ни на что, упрямо строящая неведомую ему новую жизнь. Сколько дорог вело к ней! Сколько русских людей шло по этим дорогам из эмиграции, шло домой с чужбины... Его Россия не ждала. Надо было самому найти к ней дорогу...
(обратно) (обратно)
ВМЕСТО ЭПИЛОГА
1
«...Мы выстрадали право быть русофилами. Соблюдая законы приютивших нас стран, мы думаем только о пользе Родины. Вот наша тонка зрения:
1) Если какая-либо страна начнет борьбу с Московскими сатрапами, во имя человечности и культуры, мы, ни минуты не задумавшись, всеми мыслями и делами будем с ней.
2) Германия сделала много для большевиков до последнего времени. С приходом Гитлера к власти ситуация изменилась. Компартия разгромлена, однако Рапалльский договор будет возобновлен, и все пойдет по-старому. Так же, как мне непонятна свастика на русском национальном флаге, мне было бы больно смотреть, если б русские во Франции украсили свои флаги лилиями или в Италии надели черные рубашки фашистов.
3) Полагаю, что расистские реформы и армейская свастика как идеология не могут быть применимы к нашей Родине. Объявляя себя «социалистами» какого-то особого вида, РОНД [63] сводит свои шансы на успех в России к нулю. Бороться в России с коммунистами под флагом социализма совершенно невозможно.
4) В силу международной обстановки РОНД, присвоив себе определенное имя и надев, как ни объясняй, немецкую эмблему, сделался исключительно внутригерманской организацией и никакого распространения получить не может...
I
Единственная наша задача – борьба с большевиками. Мы ищем союзников и соратников. Надо готовить силы, не отвлекаясь мелочами, спорами, опостылевшей всем полемикой и самобичеванием. Мы должны создавать сильный, здоровый, устойчивый тыл...
В. Орехов» [64]
«Русский национал-социализм зарождался и креп в душе русского эмигранта по мере того, как рос успех немецкого национал-социализма, объявившего борьбу большевикам. И если бы во Франции национал-социалисты помогли ей освободиться от правительства «жидов и масонов» и вытравить у себя коммунистическую заразу, русские эмигранты восприняли бы эти идеи как средство борьбы с большевиками в России и это бы оздоровило страну. РОНД чтит и уважает русскую военную славу – она принадлежит всем русским одинаково. Но для поддержания славы необходима борьба и победа. Борьба – это не только создание военно-исторических музеев. Победа не обеспечивается описанием былой доблести русских полков.
Германия спасет Европу от коммунизма. Германия приблизит поражение одной из крепких цитаделей. Германия доказывает, что есть средство борьбы с коммунизмом, и воскрешает нашу веру в возможность нашей скорой победы. И это сделает Гитлер под эмблемами своего креста... Нам не приходится здесь защищать честь России, которую оскорбляют с правительственных трибун народные депутаты, не приходится слышать, что чувство патриотизма нам не присуще, что Достоевский, Толстой и Тургенев проповедуют те же идеи, которые проводятся сейчас коммунизмом. Не слышим мы призывов к искренней дружбе с Советской Россией (депутат Торрес), никто не говорит нам о том, что нас, эмигрантов, надо «прижечь каленым железом» (депутат Доррио). Почему же нам не питать симпатий к немцам? Которые платят нам тем же...
Н. Никольский»
(Журнал «Часовой», 1933, июнь)
2
«Чего хочет и за что борется НСНП?
Национальный союз нового поколения – организация русских молодых сил по обе стороны границы. В основе нашего мировоззрения – идеализм. Историю творят идеи и сильные духом люди, а не экономический процесс. Идея национализма более сильна, чем интернационализм.
Для нас, членов НСНП, конечная цель – победа над материалистическим и интернационалистским коммунизмом, которую мы взяли на себя и которую во что бы то ни стало доведем до конца. НСНП борется за Россию, за свободу и равенство всех перед законом. Чтоб каждый мог свободно высказывать свои убеждения. Чтоб каждый мог располагать кровным своим имуществом, продавать и покупать все. За землю крестьянам! Никаких помещиков – ни старых, ни новых! За раскрепощение рабочих, свободный труд, за создание свободных профсоюзов, за тайные выборы в фабзавком, чтоб рабочий мог свободно выбирать место и род занятий. За участие рабочих в прибылях, улучшение быта, рабочее законодательство и его улучшение. За мирное сотрудничество классов и прекращение классовой борьбы. За правильное всеобщее обучение, за изгнание из школ засоряющей мозги марксистско-ленинской политучебы. За то, чтоб армия служила России, а не Интернационалу. За проведение во внешней политике здорового национального эгоизма.
Довольно тратить народные деньги на поддержку интернациональных паразитов!
За создание надклассового и надпартийного Всероссийского Национального Правительства – сильного и крепкого, несущего за свои действия ответственность перед народом. НСНП считает, что все эти задачи могут быть достигнуты лишь после свержения престола коммунистической власти.
И потому наш клич: Даешь Национальную Революцию!»
(Журнал «•Часовой», 1935, март)
Народно-трудовой союз, который возник из остатков белой армии, находился прежде в услужении гитлеровской и других фашистских разведок, а ныне – у натовских секретных служб. Сначала эта белоэмигрантская организация называлась Национальным союзом русской молодежи (сокращенно НСРМ), затем, с конца 1931 года, Национальным союзом нового поколения (НСНП). Далее, с 1934 года, Национально-трудовым союзом нового поколения (НТСНП) и, наконец, с 1942 года была окрещена как НТС. Словесная чехарда с наименованием нисколько не меняла сущности этой организации, давно уже скомпрометировавшей себя всякими неблаговидными делами.
3
«Приказ по 1 отд. РОВС № 5 1 марта 1938 года...
§ 4. Объявляю полностью общие выводы Комиссии по вопросу так называемой «Внутренней линии».
Организация «Внутренняя линия» внедрилась в РОВС, т.е. в военное объединение, построенное по принципам воинского подчинения, вопреки первоначальному замыслу, в виде некоей тайной силы. Сила эта образовала у себя независимо от местных начальников РОВС линию подчиненности во главе с особым центром, ускользавшим от влияния возглавителя РОВСа.
При таком ее устройстве она являлась орудием неких честолюбивых людей и их личных целей к ущербу и для возглавителя РОВСа, и для общего направления жизни воинского Союза.
Работа этой организации своими формами тайнодействия отравляющим образом повлияла на некоторых ее участников. Наконец, она возбудила крайнее к себе недоверие соприкасавшихся с РОВСом национальных организаций молодежи, следствием чего является публичный скандал «разоблачений», вредных для всей эмиграции в целом.
Польза же, которая ожидалась при возникновении «Внутренней линии», была очень невелика. Однако не следует преувеличивать размеры этого вреда ни по его влиянию на духовное состояние толщи участников РОВС, ни по его последствиям вне этого Союза. Общий состав РОВС и большинство самих участников тайной организации остались духовно здоровыми. Изображение «Внутренней линии» в том виде, в каком предоставлена она общественному мнению известным выступлением НТСНП в Париже, есть резкое искажение действительности. «Внутренняя линия» никак не являлась могущественной мафией, руководимой большевиками во вред РОВСа и эмиграции и достигающей своих целей всеми мерами до покушения на убийство включительно. Такое представление о ней есть следствие отравленного воображения и недостаточной дисциплинированности мозга некоторых лиц, имевших то или иное касательство к этой организации.
По единодушному выводу Комиссии, «Внутренняя линия» должна быть упразднена. Вышеприведенные полностью общие выводы должны совершенно прекратить распространяемые неверные и вредные слухи по поводу «Внутренней линии» – в составе которой, по удостоверению Комиссии, числилось не свыше 30 человек.
§ 5. В дополнение к ранее имевшим место указаниям – ныне приказываю так называемую «Внутреннюю линию» упразднить и всякую деятельность прекратить.
§ 6. Не могу не отметить отрадного заключения Особой Комиссии, что русское зарубежное воинство, несмотря на все удары и тяжкие испытания, по-прежнему непоколебимо остается верным исконным началам Русской армии и отстоит национальную основу всего Воинства за рубежом – РОВС.
Вр. и. д. Начальника I отд. генерал-лейтенант
Витковский
И. д. Начальника канцелярии полковник
Мацылев».
(обратно)
4
В октябре 1938 года в Сан Бриаке появился листок, подписанным сыном Кирилла – Владимиром:
«12 октября умер отец мой Государь император Кирилл Владимирович. Потеря супруги сломила жизнь Государя.
Мои незабвенные родители завещали мне любовь и жертвенное служение России и Русскому народу...
По примеру моего отца, в глубоком сознании лежащего на мне священного долга, преемственно воспринимаю, по дошедшему до меня наследственно Верховному праву Главы Российского Императорского дома, все права и обязанности, принадлежащие мне в силу Основных законов Российской Империи...»
(«Комсомольская правда», 1982, 13 августа)
«От главы Российского Императорского дома
Поздравляю всех русских людей по обе стороны рубежа с Новым Годом, и голос мой да встретит живой отклик, в каждом русском человеке, будя в нем чувство долга и веру в радостное воскрешение нашей земли. И если на то будет милость Господня, да будет первый год моего служения России и последним годом пребывания нашего на чужбине.
Владимир.
I января 1939 г., г. Аморбах.
С подлинным:
начальник управления по делам Главы Российского Императорского Дома
Контр-адмирал Граф».
«Обращение к молодежи
...Я первый хочу вернуться в Россию, вооруженный широкими знаниями и опытом, чтобы иметь возможность наиболее полно выполнить доле, возложенный на меня Свыше. В первую очередь я решил практически изучить постановку техники и условия труда в Западной Европе. Я хочу на опыте знать труд от рядового рабочего до высших технических работников. Только тот может управлять людьми, ценить их труд, который сам обладает знаниями и опытом, умеет работать и подчиняться дисциплине.
Отдавая занятиям главное время, я буду продолжать руководить политической работой, которая легла на меня после смерти Августейшего Родителя. Все дела по-прежнему должны направляться в управление по Моим делам, которое будет представлять их мне для получения руководящих указаний.
Владимир.
I марта 1931 года. С. Бриак».
(Журнал «Часовой», 1931, март)
5
«Заготовка царей в Берлине
В обозе второго разряда германско-фашистской армии, где-то между походными кухнями и домашним скарбом «господ офицеров» скромно следует «русский царь». Его спешно изготовили в Берлине из первого попавшего под руку материала. Раньше о нем не было и речи. По-видимому, в последнюю минуту вспомнили, что ежели превращать советский народ в рабов, то надо позаботиться и о царе для них. На всякий случай изготовили двоих. Не подойдет один, есть на выбор другой.
Материал для царей теперь дефицитней. Был «претендент» на царский престол – «великий князь» Кирилл. Однако он своего часа не дождался и помер.
У него есть вторая дочь, по имени Кира. Она три года тому назад вышла замуж за второго сына бывшего германского кронпринца. Вторая дочь бывшего «великого князя» и второй сын бывшего германского кронпринца – чем это не царская парочка на радость германского фашизма!
Но вдруг этот изготовленный из суррогатных материалов царь не подойдет? Зовут его Луи Фердинанд Прусский, он – германский офицер и, конечно, ни одного русского слова не знает. На случай его негодности заготовлен второй царь. Это младший брат Киры.
Конечно, цари эти неважные. Даже немцы-фашисты смотрят на них с пренебрежением...
Достаточно взглянуть на этот план и на русских царей немецкого образца, чтобы сказать, кто автор всей шутовской затеи. Конечно, это Гитлер. Это его мрачное невежество, его фантастический бред, циничная наглость. Он не знает и не хочет знать историю русского народа. Он не имеет и не может иметь представления о Советской стране».
(«Правда», 1941, 28 июня)
Конец третьей книги
(обратно) (обратно)
Примечания
1
Замечание (болг.).
(обратно)
2
Тысяча чертей! (нем.)
(обратно)
3
Ах, дерьмо! (франц.)
(обратно)
4
К черту! (нем.)
(обратно)
5
Как это называют по-русски?.. Извините (серб.)
(обратно)
6
Мы умерены в этом (серб.)
(обратно)
7
Я глубоко опечален (серб.).
(обратно)
8
Поэтому не один раз... (серб.)
(обратно)
9
Не должно быть и тени сомнение (серб.).
(обратно)
10
1 Я к вашим услугам (серб.)
(обратно)
11
К сожалению, ничего не могу сделать (серб.).
(обратно)
12
Хорошо, поступайте как хотите, но помните, что а не отвечаю за последствия (серб.).
(обратно)
13
Я глубоко сожалею... (серб.).
(обратно)
14
Больше не могу вас задерживать. Спасибо, что посетили нас (серб.).
(обратно)
15
Прозвище болгарского царя Фердинанда.
(обратно)
16
Все фамилии подлинные.
(обратно)
17
Третьего не дано (лат.).
(обратно)
18
Ужасным ребенком (франц.).
(обратно)
19
(обратно)
20
Известные торговые ряды в Петербурге.
(обратно)
21
Фамилии подлинные.
(обратно)
22
Так великий князь окрестил своего родственника.
(обратно)
23
В прошлом кайзеровская резидентка в Мадриде, подруга Мата Хари.
(обратно)
24
По-видимому, это произошло уже после пребывания в имении герцога Лейхтенбергского.
(обратно)
25
В 1933-1942 гг. к идее «возрождения Анастасии» обращались Гитлер и Гиммлер, мечтавшие вернуть «Руслянду» царя из дома Романовых; однако они оценивали шансы Чайковской – Андерсон – Шанцковской весьма невысоко, считав ее неспособной для участив в политической игре... И в наше время полуглухая старуха продолжает борьбу за наследство Романовых. Ей помогают антисоветские газетчики. издатели, кинематографисты. В ряде стран недавно вышла ее весьма объемистая книга «Я, Анастасия, рассказываю...»
(обратно)
26
Польская разведка.
(обратно)
27
Российский общевоинский союз.
(обратно)
28
Сергей Добровольский – генерал-лейтенант Генерального штаба, вернулся в СССР, работал преподавателем Военной академии РККА.
(обратно)
29
Метек – оскорбительная кличка иностранца.
(обратно)
30
Армия, руководимая проходимцем Аваловым, состоящая из прибалтийских немцев, русских военнопленных в Германии и всякого сброда. Одно время входила в подчинение генерала Юденича.
