Текст книги "Драгоценность черного дракона (СИ)"
Автор книги: Мария Вельская
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 22 страниц)
Мортэли зарывается пальцами в густые волосы сына, пропуская меж них искорки, исчезающие тут же из вида. Это отодвинет безумие ещё чуть-чуть. До тех пор, пока не появится его опора, его Гардэ.
– Будь осторожнее, сын. И береги свою… добычу… Ведь ты знаешь, что сердце дракона Смерти дороже всех сокровищ мира.
Он не сказал, что одобряет план. Не подтвердил чужие догадки, не…
Но когда присутствие Великого истаяло, в древнем Храме стало легче дышать, а на душу впервые за долгие сотни лет опустился покой. Амондо посмотрел на свои ладони – в них откуда-то взялся терпко пахнущий цветок, напитанный силой смерти. Ответ на многие его вопросы. Поддержка. Да и просто надежда на будущее. Пальцы, покрывшиеся обсидиановой чешуей, стиснули цветок.
Он медленно поднялся и пошел по направлению к порталу – все только начинается.
Нельзя останавливаться, только вперед – потому что любая заминка – это чья-то смерть, которая покачнет хрупкие чаши весов равновесия и отодвинет мечту о свободе. А ветер в крыльях и свобода выбора… с этим он уже давно распрощался.
Глава 2. Приговоренная
Приговоры за закрытыми дверями. Вот так вершится наше правосудие.
Летопись Первого ирра
Ари очнулась резко, рывком – просто выпала из черной воронки бессознательного, застывшего в небытии существования. Сухо. Пылают виски и отчаянно ноет голова. Тело какое-то невыносимо тяжелое. Где она? Что с ней? Что вообще происходит?
Из горла вырывается сухой кашель, звук странно-глухой, такой, словно она в трубе. Она? Кто она? Глаза открываются медленно-медленно. Остро сводит грудную клетку – словно там провернули штырь. И все-таки несколько минут спустя она может видеть – смутно, едва-едва, когда все расплывается бледным маревом. Как будто… как будто она ослепла… Эта мысль должна напугать, но, кажется, что она потеряла возможность бояться – доносится только один-единственный, едва слышный выдох сквозь зубы. Тело, послушное воле, медленно расслабляется. Она действительно видит очень плохо – как люди самого низкого класса на её родине, не отлипающие от допотопных мониторов. Хуже другое – в сердце пустота. Холодная, равнодушная. Совершенно мертвая. Ей на самом деле все равно, кто она. Безразлично, что на теле серая хламида арестанта, а на руках и ногах – цепи, впаянные стену, да ещё и заговоренные. Она почти не видит цвет и предметы – но магия горит огненными рунами, сверкающими путами. Она знает значения этих слов – помнит жизнь в огромном высокотехнологичном мегаполисе. Но совершенно не может понять, что она делает в этой… тюрьме?
Судя по всему, камера небольшая – поместилась узкая койка, да осталось место пройтись туда-сюда… Дверь не решеткой – глухая стена – откуда она это знает? Просто чувствует? Видела раньше? Резкий щелчок открывающейся двери заставляет вздрогнуть и повернуть голову в ту сторону. Вошедший – полыхающий бордовым с грязно-черными кляксами – внушает искреннее отвращение. Гнилой. Возможно, не внешне – но внутри. А, нет, он не один. Рядом второй. Она всматривается – и задыхается он невероятного, чистого восторга – эта аура полыхает столбом чистого серебряного света, укутанного в мягкое покрывало тьмы. Совершенное, изысканное, настолько безупречное, что она желает видеть его – самого, а не расплывшуюся кляксу на фоне Силы. Безразличие сменяется жгучим любопытством, когда вошедшие заговаривают.
Вернее, говорит тот, что вошел первым.
– Как видите, экземпляр ещё жив. Даже относительно здоров, хоть и бесполезен теперь для моей задумки. Силу уже не привязать правильно. Считаю более целесообразным уничтожить.
Сердце почти замирает. Почти. Кровь… на полу, на губах, на лице… равнодушные жестокие глаза. Бывший когда-то родным голос. Голова взрывается от резкой боли, подкатывает к горлу тошнота, но она – надеется, по крайней мере, что не выдала себя ни стоном, ни жестом. Только не перед ним. Пальцы дрожат от желания вцепиться в чужую шею. Правду говорят – кого сильнее любил, того в один миг можешь так же неистово возненавидеть. Аррон Винтейра. Охотник за магами.
С губ срывается то ли стон, то ли рык, но она четко ощущает его отвращение и сожаление – относящееся, впрочем, не к ней, нет. К тому, что она для него стала бесполезна.
– Нет, – негромкий спокойный голос, от которого кровь застывает в жилах.
Снова. В который раз ей не повезло. Пришел поглумиться? Нет, этот не станет. Он… Она-то думала, что разучилась бояться. Дура, Рьяна, дура. Ничему тебя жизнь не учит.
– Это не только бессмысленно, но и безмерно глупо.
– Что вы?..
– Не зарывайся, гончая, – это сказано также спокойно, но в голосе чувствуется ощутимая угроза, – помни, кто ты, и кто я. Ты лишь исполнитель, бездарно проваливший свое дело.
– А ты раб!..
Слово слетает с губ, сопровождаясь слабым выдохом – понял, что сорвался, и пожалел. Да, милый, это тебе не дурочку-невесту за нос водить. С альконами не шутят. Альконы не прощают промахов. Странно – но в серебряной ауре нет следов гнева. Скорее – снисходительное презрение.
– Прошу… извинить меня… дайрэ…
Кланяется, что ли? Оба говорят, словно она здесь пустое место, но впервые ей совсем не обидно. Лучше бы и дальше не замечали, твари.
Тай-ссэ!
– Не извиняю, но вы и не хотели извиняться, тайр Аррон, – в голосе опять не прозвучало и намека на эмоции. Казалось, что алькону плевать на то, что здесь происходит. Впрочем, зная все слухи, что о нем ходили… Скорее всего так и есть. Первый алькон не нуждался ни в чьих извинениях. Захочет – отомстит, нет – значит, повезло, и ты оказался для него слишком мелкой сошкой. – Раз для вас она бесполезна, то я забираю её себе.
– Но приговор уже подписан, дайрэ Реинаррэ! – и столько возмущения праведного в голосе…
Приговор. Хочется завыть – отчаянно, горько. Ненависть становится почти осязаемой. Что за дурой надо было быть, чтобы принять чужую игру – за любовь. Впрочем, поделом. Возгордилась. Решила, что стала аристократкой. Магиней, йотун тебя задери! Избранной! Ещё немного – и помчалась бы мир спасать и аборигенов жизни учить! Возвращение с небес на землю оказалось болезненным. Вспомни, что ты творила сама этот год, Рьяна. Стало жутко – от того, как легко она забыла то, чему учила мама. Отвергла прошлый мир – может, несовершенный, но её родной. Как гоняла челядь, покрикивая, не гнушаясь наказаниями. Кем ты была, Рьяна? Как будто спала и видела кошмарный сон с собой в главной роли. А теперь – проснулась. И получила поделом.
Каждое действие вызывает последствия. Вопрос лишь в том, готов ли с ними смириться и принять. Ведь ты сам, только ты и никто другой все это создал.
Наверное, она все-таки заплакала, потому что внезапно в камере стало тихо, – только прерывистое дыхание и доносится.
– Поговорим после, тайр. А теперь оставьте нас.
Стало ещё страшнее. Аррон мерзавец – но мерзавец знакомый, от которого уже примерно знаешь, что можно ожидать. Да и что он может сделать ещё, кроме как отправить на казнь?
Никто не верит в то, что он умрет. Пока это все-таки не случается. Вот и она, несмотря на все случившееся, не могла поверить, что эта жизнь может закончиться. Может, несмотря на все произошедшее, не дошла ещё до той точки отчаянья, когда безразлично, что с тобой будет дальше? Хотя, заставь выбирать – быть игрушкой Аррона или уйти в смерть…
Шорох. Щелчок – и дверь закрывается. Остается только одна аура и один человек. Вернее. НЕчеловек.
Альконы не прощают ошибок. Альконы никогда ничего не забывают. Альконы мстят за себя и своих сородичей так, что ты можешь потом умолять о смерти, как о награде. Альконы не способны на милосердие и жалость. Они – проклятые отродья тьмы…
Быстрые шаги. Мощная аура накрывает её полностью, даря странное состояние облегчения и невесомости. Кажется, даже боль отступает. Длинные пальцы касаются груди – и становится легче дышать.
– Taeda fea…
Сердце сжимается. Холодно-холодно. Спрятаться бы, скрыться, раствориться. Что он сделает с ней? Арьяна слишком хорошо помнит тот день, когда она первый и последний раз столкнулась с Первым альконом.
Прием во дворце наместника… на ней – новое кружевное платье, легкое, воздушное – лучший ильский шелк, самый дорогой, нежно-голубого оттенка. Аррон подарил его в честь первого выхода в свет. На нем самом тоже костюм из этого шелка – они прекрасная пара.
Её маленькая ладонь льнет к большой мужской, Арьяна ловит на себе взгляды дам – алчные, завистливые, – и надменно улыбается, раскланиваясь. В какой-то момент куратор отходит – но у неё и так сегодня отбоя нет от кавалеров, поэтому она только отмахивается, когда слышит прохладное:
– Не желаете со мной потанцевать?
Исчезают шепотки. Смолкает музыка. Ей становится холодно – и тут же по жилам бежит огонь, заставляя задохнуться от неизведанного прежде ощущения. Он центр, сосредоточие. Он есть жизнь и смерть, начало и конец. Он… она и сейчас не может вспомнить лица. Только глаза – темно-фиалковые, с тремя зрачками и безумием, спрятавшимся на дне.
На самом деле это не вопрос – утверждение. Мужчина уверен, что она согласится. Белый плащ с черным подбоем, на котором темная птица держит в хищном клюве белоснежный цветок со сверкающими лепестками. Где же она встречала этот герб? Что-то важное… он обозначал…
Он протягивает руку, кивая в сторону паркета с замершими парами. Танец? С ним? Да не дай Создатель Ар будет ещё ревновать ко всяким неосторожным идиотам. Она так и говорит прямо в темнеющее от гнева лицо, не замечая, что в зале резко сгущаются сумерки. Жесткая ладонь хватает запястье, сдавливая, когда она пытается отшатнуться.
– Чхаварре! – бросает злобно, зная, что сейчас сравнила этого странного мужчину с низшим сбродом. – Вы посмели коснуться меня без разрешения! Стража!
Голос дрожит – от злости на саму себя, от того, насколько жалко она, должно быть, выглядит в глазах света, от того, что этот мужчина смотрит на неё уже не с интересом – с презрением, граничащим с ненавистью. Но она не может остановиться – и высказывает обвинения, и подписывает их, закрепляя, даже толком не прочитав составленный стражами протокол. И лишь потом, много позже, уже в безопасном тепле дома она выслушивает первые упреки любимого в неосторожности и слышит это страшное.
– Дурочка, ты обвинила в нарушении личной неприкосновенности алькона Смерти! Ты хоть представляешь, какое наказание его ждет? Он никогда тебе этого не простит!
Кажется или нет – но на миг в глазах Аррона мелькает злорадство – словно он несказанно рад этому факту. Но это сущая глупость! Приятный жар при взгляде на возлюбленного вновь разливается по венам, топя всю подозрительность в сладком дурмане.
Сейчас, вспоминая свое поведение, она чувствует лишь омерзение и усталость. Презрение к самой себе – будто её подменили. Но отчего, проклятье, при воспоминаниях об Арроне все ещё странно ноет душа?
– Все куда сложнее, чем я думал.
Цепкие пальцы хватают подбородок, заставляя задрать голову. Они кажутся обжигающе-горячими, единственным источником тепла в этом мире, который ещё может её согреть.
– Знаешь ли ты сама, сколько зелий плещется в твоей крови? Как ты ещё с ума не сошла от такой смеси. Аррон буквально превзошел сам себя, видимо, ты сильно сопротивлялась его влиянию.
Что? Смысл слов дошел не сразу. Пальцы дрогнули.
– Он поил меня зельями подавления воли? – она хотела спросить – но из пересохшего горла вырвался только тихий хрип, отдавшийся болью в груди.
Однако, алькон каким-то образом понял. Качнул головой, подтверждая догадку. Миг – и он протягивает стакан воды.
– Не двигайся, – подносит к самым губам, наклоняя для удобства, – пей, – спокойный приказной тон, – и можешь не говорить ничего вслух, повреждения, которые ты сама себе нанесла, оказались слишком серьезны, чтобы быстро зажить.
Руки дрожат – так, что скрыть это просто невозможно, да и губы трясутся – стакан то и дело стукается, вода льется мимо, а она все вздрагивает, ожидая, что раздастся раздраженный окрик. Но выражение лица алькона вроде бы не меняется – он терпеливо поит её, а стакан наполняется сам собой ещё несколько раз.
– Спасибо, – тихий шепот тоже отдается болью, но, по крайней мере, она может говорить.
– У нас мало времени, – холодные черты лица остаются таковыми. В полумраке камеры его кожа почти светится, мерцая серыми огоньками, она кажется то серебристой, то, напротив, почти бронзовой, словно темнеет, а на ней проступают узоры. Едва ли заметные для человеческого глаза – сияет он магией, да так, что глаз не отвести.
– Слушай внимательно, – длинные пальцы впиваются в плечо, но через мгновение мужчина ослабляет хватку. Зря. Здесь так страшно одной, что она не в силах расстаться даже с таким спутником. Он откидывает плащ с капюшоном – тот самый, белый с черным подбоем, – а потом снимает его – и бросает ей на колени. – Возьми, здесь довольно холодно для человека.
– Я… – не успевает поблагодарить. Вообще сказать то, что хотела.
– Прослушка отключена всего на несколько минут. Если хочешь жить, кивни.
Как только у неё голова не отвалилась от неистовых кивков. И мысли в голову не пришло возразить. Пока жив – многое можно изменить.
– Прослушка отключена всего на несколько минут. Если хочешь жить, кивни.
Как только у неё голова не отвалилась от неистовых кивков. И мысли в голову не пришло возразить. Пока жив – многое можно изменить.
– О, поверь, смерть многообразна, – видимо, он слышит мысли. По тонким бледным губам скользит мерзкая улыбка, а она её… видит?! – но не об этом речь. Аррон не отменит казнь, приказ уже подписан, он напортачил и старается замести следы – слишком безупречна была его репутация, как гончей, он пойдет на все, чтобы её не потерять. Официально я пока не имею права ничего сделать хотя бы потому, что ты не имеешь ко мне никакого отношения. Но, – длинные пальцы на мгновения сверкнули устрашающе-черными когтями, – не стану отрицать, ты мне нужна, девочка, – почему он не называет её по имени?
– Поэтому мое предложение таково, – мерцающие глаза впились в неё, словно стремясь вывернуть все помысли наизнанку, – я вытащу тебя из той ловушки, в которую ты угодила по глупости. Более того, я постепенно уничтожу следы вмешательства Аррона. Уберу приворот и все прочее, чем он тебя пичкал… – звучит слишком хорошо, чтобы быть правдой. Только вот много ли у неё вариантов выхода из данной ситуации?
Тьма чужой ауры не пугает, в этой тьме легко дышится. Вот холод… да… иногда от алькона едва уловимо тянет смертным тленом – и от этого пробирает дрожью. Не станет ли сделка с ним большим мучением?
«Слишком… идеально…»
– Но я ведь не сказал, что потребую от тебя, – он прислонился к стене, смотря в упор. И снова, как почти полгода назад, по телу разливался странный жар, смешанный с предвкушением и трепетом – словно рядом был кто-то родной. Да что же это такое! – я заберу тебя себе. Мне давно необходим… помощник. Подмастерье, если угодно, – и снова по лицу ничего не прочесть (да его и не видно) – но тьма вокруг алькона беспокойно колышется, свертываясь кольцами. Зрение вдруг резко, скачком, обостряется, на мгновение унося чувство собственной беспомощности.
«Что это значит?» – беззвучно шевелятся губы.
– Позволь… скоро ты ощутишь в себе… некоторые изменения. Я не имею права пока что рассказывать тебе, с чем именно они связаны. Правда – страшное оружие, а неведение в твоем случае – защита. Сейчас ты – никто, девочка, даже имени у тебя больше нет, – он не мог бы ударить больнее даже специально – а ведь сейчас эта тварь не желала её боли, – хотя ноздри на миг раздулись, словно вдыхая нечто неведомое.
– Ты все ещё глупа. Огорчительно, весьма. Начинаю думать, что из нашего сотрудничества не будет толка, – ледяной тон вызывал дрожь. Пальцы машинально скомкали край плаща, и она тут же расправила его, укутываясь с ног до головы – с её ростом это не трудно. Цепи скрежетнули, звякнули, вырвав усталый вздох.
«Простите меня… я не хотела, дайрэ… Но вы же сами чувствуете, как мне больно!»
– Что ты знаешь о боли, – на миг резкие до неправильности черты лица исказились, а сквозь совершенную, сверкающую оболочку проглянул зверь – измученный, израненный. И тут же все скрыла усмешка, – впрочем, ты имеешь шансы познакомиться с палачами ирра, если отказываешься меня слушать. Иерархия иррейнов – то, на чем держится власть магов и правителей. У каждого из нас есть статус, у преступников его нет. Их не существует – а это значит, что каждый волен сделать с тобой все, что угодно.
От подобной перспективы бросило в дрожь.
– Вижу, ты понимаешь. В день казни я могу оспорить приговор. Я огражу тебя от внимания тюремщиков до неё. Я скажу, что ты подходишь для того, чтобы стабилизировать и усилить меня – и это тоже правда. Здесь мои действия приоритетны, моя сила, – злая улыбка, – пока ещё важна для правителя. Есть лишь одно но.
«Без этого бы не обошлось…»
В ответ на подначку её чуть пихнуло покрывалом тьмы. Почему-то страшно сейчас снова не было – и даже почти не было больно. Разъедающие душу противоречия тоже притихли – словно чужая тьма отрезала разом все невзгоды, наполняя душу покоем – а смертным или нет – было сейчас совсем не важно.
– Это уже не в моей власти, – ей показалось, или он лукавил? – Они захотят, чтобы ты прошла испытание… к тому времени ты будешь уже достаточно здорова, не волнуйся. Попроси, чтобы тебя отправили в Иррилим.
Иррилим? Название ничего не говорило. Плохо год гореть в любовном чаду-дурмане. Что она вообще толком знает об этом мире, если вдуматься?
– Потом себя пожалеешь! – негромкое, но злое. – Слушай внимательно. До казни больше недели. За это время тебя поставят на ноги. Сейчас нет времени на твои эмоции, девочка, поэтому я их немного приглушил, да и влияние гончей всё ещё слишком велико, – тьма волновалась, гудела, то наступая, то откатываясь, – ты должна отправиться в этот город – не скрою – это смертельно опасно, но другие места, куда они могут направить – ещё опаснее. Оттуда ты живой не выйдешь, а здесь есть шанс.
Многое он ей ещё рассказал и пояснил – все тем же спокойным, прохладным тоном. В этот миг казалось, что ничто не в силах вывести это существо из себя, но Арьяна знала – это впечатление обманчиво. Там, внутри, жил обезумевший хищник. Вот он действительно не прощает слабости. К нему нельзя повернуться спиной. Он у самой кромки пугающей Бездны.
Когда оставшийся безымянным алькон уходил, она неловко развернулась в сторону двери – зрение пока оставалось все таким же четким, – и тихо попросила:
– Если у меня больше нет ничего, даже имени… дайте мне его. И я пойду за вами даже в Бездну.
Глава 3. Казнь
Казнь есть самая отвратительная форма убийства, потому что совершается с одобрения общества.
Джордж Бернард Шоу
Нет никакой площади, полной народу. К чему это, зачем видеть людям измученную, обессиленную девчонку? Нет. Для таких казней есть другое место. Огромный зал без окон, ряды кресел, как в древнем амфитеатре, поднимаются снизу вверх, идя полукругом, а под ними – арена для зрелищ. Лобное место для тех несчастных, что вызвали недовольство власти.
Нет кровавого топора палача – эта игра для отребья. Здесь все решает магия. Единственное, что стоит посередине – два столба, между которыми привязывают очередную преступницу. Магические цепи холодят кожу, тянет от боли грудную клетку, но уже терпимо. Уже можно дышать – за ней действительно ухаживали эти дни – тихие, незаметные тени. Ни лиц не запомнить, ни ощутить толком присутствия – только вновь испортившееся зрение ловило отблески. Возможно, ей что-то подмешивали в еду и питье, но пламя ненависти, как и жажда ещё хоть раз увидеть Аррона утихли. Нет, она бы не отказалась посмотреть ему в глаза… перед его смертью, но тратить на эти мысли невеликие силы – к чему?
Тихий гул трибун. Звон цепей, растягивающих тело меж столбов. Ледяной пол под босыми ногами. Это она тоже запомнит. И припомнит. Тонкая белая рубаха смертницы, липкие взгляды вокруг. Прикусить губу.
«Не забуду. Ни ваш суд, ни приговор».
Стук молотка судьи – высокого бронзовокожего квартерона с чешуйками на лице. Этот выслуживается. Страх? А его нет. Усталость, желание, чтобы это скорее закончилось, брезгливость, раздражение, но не страх. Кто они такие, чтобы их боятся? Вместо этого она пробует на кончике языка новое имя. Даже мысленно – оно ласкает слух, заставляя урчать, словно котенка неразумного. Как же это… хорошо. Правильно. Приятно. Иметь свое собственное, ничем не замаранное имя. Такое подходящее – в отличие от «Арьяны».
***
Риаррэ.
Как будто она одна из них. Таких же отверженных тварей. Впрочем, так оно и есть… Слабая усмешка на бескровных губах. Полуприкрытый ресницами взгляд туда, где сидят её обвинители. Сегодня вам повезет… выжить после этого приговора. Что-то странное, хищное, жестокое, безотчетно требовало не оставлять произошедшее просто так. То же, что увело из-под удара перед тем, как все это завертелось.
Резь в запястьях заставила приподняться. Ноги неловко скользили, вызвав смешки у кого-то из расфуфыренных господ в зале. Настоящие твари здесь – они. Власть не дает права издеваться над слабым. Власть – это ответственность, а не потакание своим порокам. Похоже, здесь об этом давно забыли. Когда-то процветающая, сейчас золотая Тальянэ стала лишь одной из многих, да и держалась на плаву благодаря альконам.
Бух!
– Сегодня мы выносим приговор подопечной уважаемого таррэ Аррона Винтейры! Арьяна Дарок, уроженка мира Норен, обвиняется в неправомочном использовании магии, небрежении своими ученическими обязанностями, приведшими к выходу магии из-под контроля, нападению на наставника…
Так можно и зевать начать от скуки, право слово, Йарра хорохорилась, бодрилась, кусая зло губы, стараясь не думать ни о боли, ни об усталости, ни об опустошенности и отчаянье. Верила ли она до конца в то, что тот, кого она когда-то жестоко подставила, простит старую обиду? Он не из тех, кто прощает. Вот сейчас казнь состоится… а он лишь посмеется над глупой человеческой девкой, которая посмела унизить мага.
Она все-таки не выдержала – зажмурилась. Только бы не видеть всего этого. Только бы забыться. Миг, другой – тишина, разлитая в зале, сменяется недовольным ропотом. Но открыть глаза иногда – это так страшно! Знакомый аромат лилий, смешанный с вереском, забивает ноздри, заставляя невольно расслабиться, хоть это и ошибка. Мастер Смерти только молча показывает судье какую-то бумагу, скрепленную печатью, тот бледнеет, прокашливаясь, и суетливо поправляя лоснящийся от пота сюртук. Он боится. Они все – боятся. Забавно, странно и пугающе – но с закрытыми глазами видно даже лучше, чем с открытыми. Магия этих людей слаба, по-настоящему сильных – едва ли десятка полтора наберётся.
– Кхе, – судья закашлялся, опрокинув в рот бокал воды – и умудрившись обрызгать всех. Руки трясутся. – П-приговор и-изменен по п-приказу и в-воле Драгоценного Р-рреиннаррэ Амондо!
Драгоценного? Этот титул? Звание?
– Обвинение несправедливо, а мера наказания – незаконна и вынесена излишне поспешно, – в шелестящем голосе алькона не было слышно ни осуждения, ни злорадства, но вот он набрал силы, заставляя окунуться в чистейшую ледяную реку, журча так опасно, так торжествующе, – это было доказано специальной комиссией по расследованию злоупотреблений.
Злоупотреблений! Как интересно теперь называются ошибки безжалостной системы иррейнов и бессмысленная жестокость! Но все это значит… что он не лгал ей? Помог?
Действительно помог?
– Однако, поскольку расследование ещё до конца не завершено, а обвинения достаточно серьезны, комиссия выносит следующий приговор Лишенной имени, – эко как восхитительно загнул речь, аж слушать приятно.
Не успела задуматься, как оковы резко ослабели, дрогнули, осторожно опуская её на землю, а потом и вовсе растаяли, оставляя ошеломленной и опустошенной у всех на виду. Вдруг словно из ниоткуда появился юный беловолосый мальчишка с темно-синими глазами – в таком же белом плаще, что и старший алькон. Ещё один? Но он же… совсем ребенок! Юноша подошел, легонько коснувшись её, и накинул на плечи похожий плащ. Плотная теплая ткань легла на мерзнущее тело, и это было сродни самой изысканной ласки. Дрожащие пальцы неловко дернулись, пытаясь закутаться, но юный алькон и тут помог – молча и осторожно одернул новую одежду, завязывая, чтобы не спала, и повел к возвышению, где мгновение назад стоял судья, а теперь надменно взирал на происходящий балаган алькон.
– Не бойся, – вдруг раздался в голове тихий голос, – Рэйн тебя не обидит.
Спорить сейчас не хотелось – все было как в тумане. Только бы не расплакаться на потеху толпы, только бы не уронить остатки достоинства в грязь, будто мало её потоптали! Выше голову, Йаррэ! Выше, кому сказала! Зубы стиснуть, пальцы сжать – и терпеть. Теперь-то уже есть во имя чего…
Алькон на возвышении коротко кивнул. Смешно, но она только теперь поняла, что не помнит его имени. Рэйн? От какого полного имени это сокращение? Ах да, совсем ты, милая, разум потеряла, судья же только что его называл… Рэиннарэ? Красивое имя. Необычное. Лучше думать об этом, чем о следующих словах этого непостижимого мужчины:
тварь
А дальше… её маленькое личное счастье. Счастье – это горячая ванна, вкусный ужин (правда, ей из-за голодания нельзя было есть слишком много, и достался лишь горячий бульон с хрустящими гренками), теплая добротная одежда. Счастье – это когда нет изнуряющей боли и висящего над головой смертного приговора. Как мало на самом деле людям надо для счастья.
– Отдыхай, ириссэ, – услышала сквозь сон – и провалилась в темноту, полную кошмаров, боли и издевательств. Только здесь не было выхода. Здесь её никто не спасал – от чужих липких рук, от злых слов, от яда злобы и зависти.
Сколько она так кричала, барахтаясь, не в силах совладать с собой, задыхаясь от бессильной ненависти? Только в какой-то момент тьма кошмаров отступила, укутывая прохладой чужого тела рядом. Стало вдруг тепло и спокойно – как будто она вернулась в детство. Что-то пушистое и теплое укутало покрывалом, отрезая от действительности, и Йаррэ окончательно уплыла в сон.
Следующую череду дней она только и делала, что ела, лечилась – вернее, её лечили – и снова один из альконов, на этот раз незнакомый, и спала. Каждый раз во сне её начинали мучить кошмары, теперь чередующиеся её видениями жестокой смерти Аррона, и каждый раз во сне к ней кто-то приходил, укутывая своей силой и давая возможность успокоиться и отдохнуть. В тот день, когда она впервые пришла в себя после произошедшего, знакомый невысокий юноша передал приказ Первого алькона явиться к нему в апартаменты. То же, что произошло потом… Риаррэ и по сей день не может забыть.
Они шли по коридору галереи – как удалось выяснить – в настоящий момент они находились в малом дворце. Высокие потолки, колонны, искусно вырезанные барельефы. Наверное, это должно было быть красиво, но вызывало лишь отвращение – каждый барельеф представлял собой сцену из войны пришлых с альконами и другими изначальными расами, оказывавшими им поддержку. Каково им – жить здесь, где победитель ежесекундно напоминает о твоем унижении? Вдалеке раздался раздраженный дребезжащий, то и дело срывающийся на визг голос.
– Кланяйся мне, тварь! Я сказал – кланяйся! Да ты сапоги мне должен лизать, ничтожество, вы все – жалкие ублюдки, живущие из милости ирра!
Она дернулась, рванулась вперед, но неожиданно жесткая ладонь спутника вцепилась в локоть.
– Не надо.
– Что? – быть может, она ослышалась?
– Не нужно встревать в чужие отношения, драгоценная, – снова это прозвище! – нельзя. Поверьте, от этого будет только хуже – и вам, и тому, кто… – он замялся, но продолжил, – кого наказывают. Пойдемте, я проведу вас другой дорогой.
Она хотела бы пойти в другую сторону. В крови вскипела ярость – огнем, пламенем карающим! Потому что как можно так жить – и спокойно смотреть на чужие унижения?! Она хотела резко ответить – и споткнулась об усталый, все понимающий взгляд. Сейчас спутник уже не казался юным мальчишкой, напротив…
– Наше время ещё придет, Риаррэ, – потемневшие до грозовой синевы глаза смотрели внимательно, а на их дне… бездна ненависти и отчаянья. И уверенности в том, что все изменится. Что все ещё возможно изменить.
Так ждет терпеливо змея, придавленная рогатиной, но не лишенная ядовитых клыков.
– Наше? – выдохнула растерянно, уже ничего не понимая.
– Идем.
И резко потянул её в сторону.
– Не всякое сражение можно выиграть одним наскоком, Риаррэ. Нам надо быть более осторожными… поверь.
– Как я могу верить, если даже имени вашего не знаю?
– Найларэ. Мое истинное имя. Ты не сможешь назвать его никому, кроме нашего народа, также, как и свое. А теперь идем. Верховного не следует заставлять ждать.
Острые уши алькона нервно дернулись, шевельнувшись, прижались плотно к голове. Войдя в боковой проход и пройдя насквозь несколько пустынных залов, они оказались у двери кабинета – уже словно приветственно распахнутой.
– Проходите быстрее, – хозяин кабинета был очевидно чем-то сильно недоволен, поскольку слова прозвучали резко до надменности.
Её проводник поспешил толкнуть Йаррэ вперед, тут же скрывшись из виду, и она шагнула через порог. Проклятье, ноги дрожат! И маленькие блестящие коготки на пальцах – тоже.
– С-стоять, драгоценная моя!
От этого обращения её передернуло. Холодно, как же холодно… не телу – душе. Как согреться, если нет сил? Нет желания. Только чужие сиреневые глаза держат на поверхности, не давая захлебнуться окончательно.
