Текст книги "Драгоценность черного дракона (СИ)"

Автор книги: Мария Вельская

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 22 страниц)

– Все-таки… сделал по-своему… мерзавец, – беззлобно шепнул бывший айтири, жадно присасываясь к жидкости в кувшине, приобретшей сегодня темно-серебристый оттенок.

Кейнар дождался, когда друг выпьет все, до последней капли, лишь потом спросив:

– Понравилось?

Потемневшие до ярко-фиалкового оттенка глаза друга зло блеснули в ответ.

– Что ты туда намешал? Опять ваши альконские штучки?

– Я сделал то, что должен был сделать, – последовал тут же ответ, только лукавые искорки в глазах говорили о том, что алькон доволен происходящим и получает ни с чем не сравнимое удовольствие, – и да, там была моя кровь, смешанная с водой. Вижу, что тебе понравилось.

– Вот теперь уже не уверен, – тихий фырк, – может, расскажешь мне толком, что происходит? После нашего побега все как в тумане, а теперь…

Голос упал. Тар опустил взгляд на худые, как палка, когтистые руки, на сереющую кожу, поймал прядь пепельно-белых волос, накручивая машинально на коготь. Раскосые глаза угрожающе сощурились. Новорожденный алькон с трудом приподнялся, хватая ртом воздух и буквально прошипел:

– Надеюсь, ты соизволишь рассказать с подробностями, почему ты принял за меня такое решение, друг мой…

Он шипел и сердился, но они оба знали, что другого выхода просто не было, что даже то, что все получилось, было настоящим чудом. И, если им удастся вернуть Смерть, то новый алькон будет обязан пройти посвящение богини, полностью отрекаясь от прошлой жизни. Но преданный когда-то теми, кому доверил свою жизнь и душу, бывший айтири нисколько об этом не сожалел – разве что опасался расшибить лоб об ту же стену.

* * *

Кинъярэ Амондо, Первый алькон

Быстрые шаги – но неслышные. Это крыло замка стояло отдельно от других, самое дальнее и самое защищенное – как от угрозы извне, так и от попытки вырваться изнутри. Комфортабельная темница, золоченая клетка для тех, кого ещё не записали в заклятые враги, но уже лишили доверия. Два алькона встретились перед дверями, молча кивнув друг другу.

– Отец, зачем ты?..

– Затем, что ты сейчас необъективен, сын. Ты привязан к нему, ты когда-то связал вас кровными узы, сделав своим братом, и потому его предательство тебя едва не убило. Сейчас ты в смятении. Ты уверен, что не сделал ошибки?

– Как в свое время ты? – жестокий вопрос.

Синие глаза старшего мужчины гневно блеснули, но он лишь сжал зубы, принимая справедливый упрек.

– Но ты же не хочешь, чтобы мы снова упали в ту же пропасть, что и по моей вине?

– Я знаю, что этого не случится. И не беспокойся обо мне. Мне хватит решимости убить, если я пойму, что он жаждет власти превыше всего. Более того, я стребую с него клятву верности на крови, в Храме Смерти. Я больше не повторю прежних ошибок. Если Азгар оступится – его покарает пламя.

– Этот маг заслужил место в твоем сердце, – бывший Владыка помолчал, отступая, – иди. Ты более жесток, чем я, война и плен закалили тебя, сын. Я верю, что ты не оступишься.

Глаза в глаза. Ладонь у сердца. Горький оскал древнего дракона.

– Иди, Кинъярэ. Я больше не вправе тебе указывать, – усмешка.

Впрочем, нынешний Шэнне не обольщался. Да, пока отец раздавлен многолетними пытками и пленом, дезориентирован происходящим и лишен своих сил, но, стоит ему немного прийти в себя – и он ещё урвет свою часть власти. В конце концов – это в их крови, и это правильно.

Тишина – напряженная, обволакивающая, опасная. Тишина, как перед боем. От легкого касания руки двери распахиваются, открывая взгляду комнату с зарешеченными окнами, укрытыми легкими занавесями. Большую её часть занимает роскошная кровать с небольшой тумбочкой около неё и встроенным шкафом в углу.

Тишину, словно клинком плоть взрезает отчаянный хрип. Все-таки сорвал горло? Алькон делает шаг к постели, к которой прикован за ноги и за руки его бывший противник. Рубашка намокла от пота, как и волосы, он исхудал – обращение всегда сжигает слишком много сил – и это одна из главных проблем. Если залезть в неприкосновенный резерв организма, обращенный умрет или сойдет с ума. Ладонь ложится на прохладный липкий лоб, диагностируя. Нет, Азгар все ещё достаточно силен. С ним все будет в порядке, даже не стоит сомневаться.

Стон. Мутные, подернутые пленкой слез глаза бывшего ирра распахнулись, в упор уставившись на Первого.

– Asharalat te naelgin?

– Ne, ashhar daer no alkone, – отозвался с усмешкой.

Раньше истинный язык Азгару совершенно не давался…

– Дивные глазки. Три зрачка всегда лучше, чем один, – отозвался с усмешкой, – из тебя выйдет неплохой алькон. Уже вышел.

– Это… месть?

Мужчина на постели скривился, отчаянно закашлявшись, дернулся беспомощно и зло и обмяк, скрипя зубами.

– Это сделано для твоей же собственной безопасности. Распорешь себя собственными когтями – будет весьма неловко, право слово.

– Когт…?!

Мужчина дернулся, отчаянно пытаясь себя рассмотреть, что, впрочем, не слишком удалось. Связывать Кинъярэ умел, и не без умысла. Мужчина подошел ближе, протягивая дернувшемуся сопернику бокал с прозрачно-чистой водой.

– Тшш-шш. Осторожнее. Что кривишься? Тебе сейчас нужна вода, слишком много сил потерял на перерождении, пей, или волью насильно!

– Ты умеешь… мотивировать…

– Вы, – прохладное, – чтобы обращаться к Правителю на «ты» нужно ещё это заслужить. Пока твои «заслуги» говорят об обратном.

Тихий вдох. Выдох. Лицо бывшего ирра разгладилось, словно он разом нашел свою точку умиротворения, отрешаясь от происходящего.

– Где Сайнар?

– Тринадцатый разминает крылья, не все ему безвылазно сидеть у твоей постели.

– А он сидел? – темно-лиловые глаза жадно блеснули.

Да, альконам нужны привязанности, нужны близкие, чтобы не потеряться в безумии силы.

– Почти не отходя. И теперь-то оторвал его с трудом. У тебя удивительный сын, ты его не заслуживаешь, Младший.

Растерянность. Злость.

– Младший?!

– У тебя пока нет имени. Прошлого ты лишился, а новое… новое тебе должен дать я, с ним закрепляя тебя в этом мире, позволяя влиться в наш народ. Но Азззз, – он прошипел, наклоняясь над сверкавшим глазами мужчиной, сразу помолодевшим на несколько десятков лет, – я ведь могу и не делать этого…

Презрительное молчание. Да, легко с ним не будет.

– Зачем тогда спасал?

Когти почти нежно сжали чужое горло, царапая до выступающей крови.

– Мне повторить правила?

– Спасали…

– Мой Шэнне, – ласковая усмешка в которой виднеются клыки.

– Мой… Шэнне, – выдавил, давясь собственными словами, мужчина.

Когти тут же исчезли, оставив мужчину приглушенно выдыхать. Юный Азгар… забавное зрелище. Даже ненавидеть бывшего друга и уже, наверное, бывшего врага не получается.

– Молодец. Привыкай, что теперь у тебя нет власти, – когти скользнули по щеке, ухватывая за подбородок. Ты ведь хочешь спросить, отчего я пощадил тебя? Знаю, что хочешь, но промолчишь из пустой гордости.

Алькон присел в кресло у постели, откинувшись на спинку и склонив голову на согнутые в локтях руки.

– А ведь все очень просто, Аз… мой мортэли. Ты щадил меня, несмотря на всю свою ненависть и обиды. Ты пытался щадить и ту алькону, что родила тебе Сайнара, глупую девочку, плод чужой безумной любви. Тринадцатая была прекрасной советницей, но, как и все женщины, легко поймалась на крючок любви… Ты – лучшее, что могло случиться с её дочерью.

Впервые он заметил в чужих глазах это чувство. Бессильную злость на самого себя. Надлом. Усталость. Неуверенность.

– Я не смог её спасти… не смог даже объяснить, насколько я к ней привязан. Из-за… – тонкие пальцы сжались в кулаки, чуть не раня ладони когтями.

– Осторожнее, – усмешка, – забудь о своем брате, считай, что его никогда не было и уже никогда не будет.

– Вы?! – и сколько надежды в голосе! Где же ты раньше был, друг?

Он стряхнул застарелую горечь.

– Да, он мертв. Окончательно. Его душа уничтожена и никогда более не переродится.

Мужчина метнул на него внимательный взгляд, кивнув каким-то своим мыслям. Кинъярэ давно уже перестал пытаться угадать, что у этого человека было в голове, почему он поступал порой именно так, а не иначе. В конце концов, он не всевидящ, хоть и многое может.

– И слава богам, – тихое, едва слышное, – во мне не осталось к этому существу никаких чувств, Ки… мой Шэнне, – неуловимо поморщившись, закончил бывший ирр, – когда вы меня развяжете и что должен буду сделать за все ваши дары?

– Смотрю, четкость сознания и остроту мысли ты не утратил, – усмешка, – завтра развяжу, сегодня тебя ещё не раз скрутит, так что нужно соблюдать осторожность. Единственное, что я бы посоветовал – не напрягаться слишком в оковах. Напротив, постарайся расслабиться, у тебя сейчас начнет резаться хвост, – спокойно сообщил.

– Не понимаю, как это возможно. Я столько мечтал… так хотел, но ты все время отказывал…

Видимо, и правда сильно выбит из колеи, раз настолько расслабился и потерялся в своих тревогах.

– Мечты исполняются. Правда, не так, как ты того желал, но это ведь не так уж важно? – когти прошлись по чужой руке, проверяя плотность кожи. Кое-где уже выступила чешуя. – Отдыхай, как можешь и пока можешь. Позже ты принесешь мне клятву крови на алтаре Смерти, клятву вечной нерушимой верности. А это значит… – хищник выскользнул из кресла, вьясь по комнате, – никакого своеволия. Никаких интриг и заговоров. Никакой попытки навредить своим. Ничего серьезного, несогласованного со мной. Даже мысли о вреде у тебя не будет. И нет, это не рабство, мой друг. Это залог твоей безопасной жизни среди нас. Среди тех, кто помнит, кем ты был, и мечтает разорвать тебе горло, ты же понимаешь? В остальном – я все ещё надеюсь вырастить из тебя уважаемого члена общества, – негромкий прохладный смешок и шипение.

– Согласен, – кривятся болезненно губы. Это лучшее, чего он заслуживал, и Азгар это полностью осознавал. – Только…

Кинъярэ уже почти вышел из комнаты, когда послышалось слабое, тихое, до жути неуверенное:

– Прости меня, Кин… если когда-нибудь сможешь…

Алькон обернулся, смотря на безвольно обмякшее, слабое, худое как щепка существо. На его запавшие глаза и потускневший взгляд, в котором все ещё тлела упрямая воля к жизни.

– Не у меня тебе надо просить прощения, Аз, но мое расположение у тебя ещё есть шанс заслужить, – бросил, выходя.

На сердце было спокойно, несмотря на все то, что им ещё предстояло сделать.

Глава 21. Смертью благословенные

Можно ли простить врага? Бог простит! Наша задача организовать их встречу.

©Аль Капоне

Этот день настал. Вернее – эта ночь. Все ритуалы, посвященные Смерти лучше всего проводить именно ночью.

– Яра, пора, – с легкой руки супруга, Отец Смерть, как же странно до сих пор так думать о Мастере! большинство присутствующих теперь называли её именно так.

Вот и Сайнар появился в проеме – бледный и серьезный. Он как будто повзрослел ещё сильнее за эти дни, ожесточился, отгораживаясь от большинства, уязвленный тем, что его Гардэ так явно предпочитала общество другого – Тайла не отходила от Кея.

– Уже?

Как же быстро пробежало время. Двое айтири вернулись к своему другу и побратиму, побоявшись надолго оставлять его одного. Женщины-альконы потихоньку обживались в столице, наводили порядок в домах, выбирая себе наиболее приглянувшиеся – все равно здесь оставалось слишком много пустых мест. Вороны-вестники приносили плохие вести – альконов, оставшихся в рабстве, снова начали убивать. Айтири мутили воду, люди дрожали от страха, умело подзуживаемые ненавистниками и паникерами. Больше откладывать ритуал было просто нельзя – иначе освобождать станет некого. Сегодня границу города замкнули полностью, накрывая Иррилим щитом, не дававшим никому ни войти, ни выйти. Неподалеку на заброшенных землях последние дни отмечали подозрительное шевеление разношерстных групп. Если бы только это были бандиты…

Риаррэ поправила простое черное одеяние до пола, лишенное всяких украшений – такие хламиды сейчас надевали все Тринадцать высших альконов, весь полный Круг Совета. Традиция, чтоб её. Да ещё и то, что они были сделаны из специальной ткани, облегчающей волшебство. Привычно распустила волосы, белой волной упавшие до талии. Почувствовала, как пульсирует теплый клубок под сердцем. Кин. Кин-нэ. Первый алькон, её Владыка, её сердце. Сейчас их долг был важнее любых чувств. Сколько бы времени им ни было отведено на счастье, если ритуал окончится для кого-то неудачно… она была благодарна за каждую лишнюю минуту.

Встряхнулась, отгоняя дурные предчувствия. Хорошо, что хотя бы Дьергрэ успела немного подлечить и привести в чувство за это время. За сумасшедшего алькона сердце болело как за родного брата. Да он и стал таковым для неё.

– Идем, Сай, я готова.

Коснулась прохладной ладони ещё одного «братца», пропуская тонкую струйку силы. Спокойствие чувств – вот, что должно стать залогом успеха. Нельзя взывать к госпоже, находясь в таком раздрае, в каком пребывал Сайнар.

– Благодарю, но я бы справился.

– Не спорь, – мягко, но уверенно, – сейчас мне виднее.

И снова под ноги ложится знакомая дорога. Вверх, в Храм. Туда, где пылают синие огни, где бьется слабо сердце алтаря, где уже возложены дары Матери и Отцу. Сегодня у них один-единственный шанс все изменить окончательно.

Огромный зал в центре Храма сейчас полон огней, пылает и знакомый белый огонь у ног статуи, распростершей крылья. Если у них все получится, то живые города больше не будут лежать в руинах. Если… если бы да кабы…

Что ж, шанс на лучшее есть всегда, им остается только вера. И действие.

Рин поприветствовала ритуальным жестом собравшихся мужчин – женщиной она была здесь единственной. На миг сердце кольнуло – когда-то давно было все точно также. Двенадцать мужчин и одна алькона, которая их предала. Предала, спасая жизнь своей новорожденной дочери, отпрыску врага, которая потом стала матерью Сайнара и погибла в рабстве. Многие ли из них сейчас вспоминают эту историю. Судя по паре-тройке хмурых, напряженных взглядов – параллели тут умела проводить не только она.

Кинъярэ, обряженный в такую же простую на вид темную мантию, коротко кивнул.

– Не буду говорить лишних слов, – негромкий, сильный голос старшего алькона эхом разнесся по залу, – все знают, зачем мы собрались здесь и что нам предстоит, но мы понятия не имеем, что именно предпримут наши враги. Да, мы отрубили главную голову заговора, но у нее есть… детеныши… и они тоже могут быть весьма опасны. Так что стоит поторопиться.

– Шэнне, вам не кажется, что не всем присутствующим стоит доверять? – заговорил высокий мужчина, стоящий от неё на противоположной стороне круга. – Среди нас потомки беглеца и предательницы…

Оглушительное шипение заставило всех содрогнуться, замерев соляными статуями. Казалось, человеческий облик её любимой твари расплылся, обнажая звериное нутро, как никогда раньше. Оглушительный треск – и за спиной распахнулись кожистые темные крылья, а тело покрылось тонкой черной чешуей. От застывшей фигуры прянула жуть, да такая, что захотелось упасть на колени, моля о прощении. Некоторые и не устояли – включая слишком молодого ещё Сая, а вот её эта жуть обогнула стороной, ласково укрыв своим крылом.

– Я не потерплю того, чтобы мои решения оспаривались, – холодно и резко, рык, а не голос, – здесь правитель только один, Аргидаррэ, и это я, а не ты!

Высший посерел, сохраняя, однако, гордый вид до последнего.

– Ты противишься моей воле? – прищуренные звериные глаза. – Ты посмел усомниться во мне. В моей атали, моей Гардэ! Полагаешь, я слеп и не способен сделать правильный выбор?

Мужчины… любят меряться своими… клыками. Вот только советник горд и неуступчив, не признает свою ошибку, а Кин не позволит подрывать свой авторитет при всех. Это может слишком плохо закончиться для них.

Шаг, другой. Она вышла из круга, обойдя советников по дуге и встав за спиной своего… супруга. До сих пор дико так его называть. Коснулась напряженной спины, уловила его гнев и раздражение из-за того, что кто-то осмелился перечить и отозваться о его женщине в таком тоне.

– Атали миа, Кинъярэ, каждый имеет право на ошибку. Особенно, если она не фатальна, – сказала мягко, поглаживая роскошные, бархатистые крылья дракона в полуформе, – мы должны быть едины в такой час. Прости его, а, если захочешь, поговори с ним позже, накажи, как тебе будет угодно. Мой предок не бежал, – острый взгляд на замершего алькона, – ведь на тот момент он не был наследником семьи, он лишь принял решения пожить вдали от этого мира, посмотреть на другие места. Никто не виноват, что так сложилось. Старые счета и обиды должны остаться в прошлом – иначе у нас не будет будущего, все повторится снова и снова.

Обняла Кинъярэ за плечи, взглядом нажимая на дернувшегося советника:

– Вы согласны?!

– Да, – сквозь зубы, – шэ-мортэли. Простите меня, Владыка!

Все-таки склонился. Что ж, не глуп, иначе бы не дожил до этого времени, но очень амбициозен.

– Поговорим позже, – плечи дрогнули под её руками, чуть расслабляясь, растворились крылья, – а пока у нас есть более важные дела. Встань рядом, Яра.

Упрямый стервец, вот же привязалось это имя!

– Пора призвать Отца и Мать!

Тринадцать кинжалов одновременно взвились в воздух, раня ладони. Тринадцать капель крови упало на начертанные посредине Храма символы, тут же засветившиеся темно-синим цветом, пока ещё совсем слабым, дрожащим и робким.

Кинжалы отброшены в сторону. В руке – пылающая багрово-черным отсветом от-ха. Здесь тихо – ни следа чужих душ или призраков, только едва уловимые тени мелькают на грани сознания. А на душе – подлое облегчение от того, что основную часть ритуала проводить не ей. Слава Смерти! Отец, укрой своим крылом! Вы же отвечаете, вы же слышите! Не допустите худшего!

Руки налились тяжестью от мерных одинаковых взмахов от-хи. Монотонный, ставший вдруг слишком пронзительным, слишком тяжелым голос её Клинка ввинчивался в подсознание, забивая гвозди тяжелых фраз на древнем языке.

Она впилась взглядом в Сайнара, стоящего напротив, такого же бледного, без кровинки на лице Так было хоть немного, но легче, осознавать, что она не одна, что это дикое ощущение отсутствия собственного тела, всего лишь иллюзия, не имеющая отношения к реальности. Боль, сначала почти незаметная, теперь пронизывала все тело от кончиков волос до пяток – и даже холодный пол под голыми ногами не приносил облегчения, напротив, стал казаться обжигающе-морозным.

Символы разрастались, сеткой укутывая все помещение, светился алтарь, светились статуи и подставки под факелы, высокий потолок, и даже они сами. Равномерное сине-фиолетовое свечение заполняло все вокруг, укутывая туманом. Боль стала совершенно невыносимой, но даже закричать она не могла – словно рот зашили. Кажется, по щекам текли слезы, кажется, она мечтала об одном – броситься отсюда прочь, выбежать из храма, упасть на зеленую траву или в водоем, зарываясь пальцами в землю и воду, сбрасывая этот гнет. Забыть обо всем и не вспоминать, разве что-то стоит такой муки?!

– Мы можем… – тихий шепот рядом, за спиной, – можем освободить тебя, дитя. Ты просто уйдешь и забудешь все, что здесь было.

– Здесь? – кто это?

– В этом мире. В твоей жизни, начиная с того момента, как ты шагнула в портал. Ты вернешься в свой старый мир, проживешь там долгую счастливую жизнь и не погибнешь так глупо.

– И что… что для этого надо делать?

Она не говорила вслух, как и её собеседник, но их мысли словно проникали друг в друга.

– Лишь уничтожить того, кто стоит рядом с тобой. Это несложно, если знать как. Сейчас он отвлечен ритуалом и ничего не сможет тебе противопоставить…

Боль скрутила, лишая памяти и разума, заставляя выть и мысленно корчится, словно с неё кожу живьем сдирали. Как она могла на такое пойти! Зачем?! Что она тут делает, и где? Кто это существо рядом с ней? Она не помнила в этот момент даже собственного имени, но продолжала машинально удерживать в руках оружие, совершая привычные – почему? – движения.

– Убить?

Она не помнила отчего, но сама мысль о таком исходе словно парализовала. Убить его? Это словно воткнуть нож в собственное сердце. Лучше умереть от этой боли.

– Не хочешь? А ведь он знал, что ты слаба, и не пожалел…

Она? Слаба?

Йаррэ стиснула зубы, прокусывая губу до крови, и эта кровь отрезвила, выбивая из странного транса. Миг, когда размышлять было совершенно некогда. Нельзя использовать от-ха, нельзя ударить, нарушая ход ритуала. Есть ли у неё иное оружие? Она никогда этого не пробовала, но – почему бы и нет? Крылья прорезались, разрывая зачарованную ткань, легко – словно она всегда так умела. Гораздо сложнее было нанести удар острыми наростами, не меняя рисунка движений.

За спиной раздался короткий вскрик и злое шипение, спину словно ошпарило кипятком. Где-то рядом донеслись ещё крики – но куда более истошные, и туман немного развеялся, открывая страшную картину. Около двадцати стонущих изломанных тел. Несколько айтири, но, в основном, маги и полукровки. Рядом с ней, зажимая огромную рваную рану в боку, навзничь лежал Илинар. Тот самый полукровка с ненавистью во взгляде, который когда-то – казалось, в другой жизнь, приходил к ним с обвинением вместе с Иландером Скоури. Эту рану ему нанесла она, а вот оттаскивали нападавших уже несколько алькон, возглавляемые Гирьеном и Кариньяром. Потемневшие глаза бывшего повелителя, обожгли, словно заглядывая в душу.

Как она могла, даже под чужим влиянием, стать настолько малодушной? Быть может, ей и правда здесь не место? Мысли разъедали сильнее любой боли. Как она могла подумать хоть на миг, что их оставили без поддержки?

Руки онемели настолько, что она просто их не чувствовала. Казалось, ещё несколько минут – и от-ха просто выпадет из пальцев, или она не сможет её поднять. Но, когда начало казаться, что все так и будет, пение резко оборвалось, зазвенев, переливаясь, на одной ноте.

Альконы были словно еле живыми, бледными серыми тенями на фоне пылающих кругов и узоров. Пламя у алтаря взвилось в ввысь, образуя сверкающую белую арку. Это все? Все закончилось? Сердце тревожно сжалось, когда Кинъярэ шагнул вперед, прямо к пылающему божественному огню, у которого они уже два раза приносили клятвы – ученическую и брачную.

– Идем за мной, душа моя.

И она пошла, не смея поднять глаз. Даже в самом жестоком бреду она бы не подняла на него руку, но сердце обжигал стыд. Казалось, не смотря на все заслоны, мужчина легко уловил её настроение.

– Забудь все, что было. Ты уже сделала гораздо больше, чем требовалось.

Прохладная ладонь сжала её собственную. Ещё шаг, второй. Она чуть прижмурилась, идя вслед за ним прямо в пламя, но то не опалило, лишь обрисовало ласково фигуры, щекоча мягкими языками, метнуло искры – и вот они уже стоят внутри круга, отделенные эти пламенем от других.

Она подняла голову – и замерла, чувствуя, как вспыхивает румянец на щеках. Темная хламида Кина исчезла, как и её собственная. Они стояли вдвоем, совершенно обнаженные, и жадный взгляд алькона ласкал тело тягуче и сладко, словно перышко.

– Ты как всегда прекрасна, моя ириссэ. Но, когда родишь мне ребенка – ты будешь ещё красивее. Девушка, женщина, дракона. Ты моя в любых ипостасях и обликах, во всех мирах. Ты помнишь об этом?

Дрожь в руках и шум в голове. От-ха давно уже растворилась, а тело ныло от боли и усталости, поэтому она без сомнений шагнула в его объятья.

– Ты доверяешь мне? – задумчивый, странный взгляд.

– Да, тысячу раз да, – в этом она могла быть уверена, только в этом. Вот она не стоила его доверия, его любви…

– Забудь эти мысли, – руки легли на плечи, спустились ниже, лаская, – нет никого, кроме нас двоих, ничего, кроме нашего желания. Жизнь есть Смерть, а Смерть есть Жизнь. Одно невозможно без другого и они едины, как будем едины и мы.

Горячая ладонь скользнула по спине, заставляя выгнуться от ласки, сухие губы впились жадно, отчаянно, горько. И она не успела понять, не успела толком осознать, отчего в голову пришли именно такие мысли, отчего она решила, что он прощается, когда что-то кольнуло в сердце.

Опустила голову, замерев. Они, как две бабочки, были наколоты на одно обоюдоострое лезвие, но больно не было. Совсем. Пришло понимание происходящего, необходимости этой последней жертвы, которая отворит врата. Не одна шагнет за этот порог – с ним, кто любил её больше власти, больше жизни.

– Люблю тебя, – шепнула, последним усилием обвивая его шею, притягивая ближе, сердце к сердцу, не замечая текущей крови.

Мир вокруг содрогнулся, полыхая огнем. Словно сами небеса разверзлись, а небо упало на землю. Ткань мироздания затрещала по швам, заколебалась, переворачиваясь, вмещая в себя новую, призванную в этот мир Силу.

Два тела упали навзничь, но белое пламя подхватило их, закружило, завертело, укладывая на алтарь.

* * *

Арка налилась светом – белым, беспощадным, и с громким треском растворилась в воздухе, оставляя вместо себя двоих – высокую золотоволосую женщину с букетом маков в руке, и темноволосого мужчину с темными провалами глаз и пылающей фиолетовым от-ха в руке. Брат и Сестра Смерть пришли в этот мир. Снова – спустя столько лет заточения и почти абсолютного забвения. По залу разлилась сила – манящая, резкая, с привкусом асфодели и лилий, с ароматов вереска на губах, смешанного с кровью. Один за другим опускались на колени присутствующие в зале альконы – а кто-то и вовсе не мог найти в себе сил, чтобы приподняться, упорно возясь на полу.

– Дети… – голос женщины прозвучал глухо, отчаянно, словно она старалась скрыть свои слезы, – дети мои! Букет маков взвился лепестками, укутывая все и всех покрывалом, врачуя раны души и тела.

Женщина подходила к каждому – и была с каждым в один миг, и здесь, в зале, и внизу, в замке. Утешая и исцеляя, обнимая и выслушивая, укутывая искрами своей силы и плача вместе с ними – как самая настоящая мать. Она чувствовала их боль и их страх перед неизведанным, она вихрем проходила по замкам и весям, по лесам и полям, по поместьям и деревням, точно зная, где находится каждый из её детей. Обезумевший или сломавшийся, склонившийся перед победителем или сражавшийся до последнего, израненный или почти здоровый телесно.

Этот день запомнят на веки веков, воспоют в песнях и сказаниях, называя Черным, днем исполнения Проклятья альконов, днем их мести, но то – в человеческих хроников. Для детей Смерти и тех, кто ей служил и почитал её, это будет день освобождения. День отмщения – за все слезы и боль. Небеса наливались фиолетовым светом, молнии силы били в землю, разламывая твердь, ветер играл крышами домов, а Смерть… она ходила между живыми и мертвыми, забирая положенные ей души, мстя за своих детей. Иногда даже Смерть забывает о справедливости, и нет никого, кто бы мог призвать её к ответу.

Смерть гостила во дворце ирра, опустошая его – и больше не осталось прямых наследников, кроме юного алькона. Смерть прошлась по иррейнам, отмечая каждого, кто держал в рабстве её детей, срывая их оковы, возвращая домой. Лишь одного из своих врагов она пощадила, внимая метке своего любимого сына на жалком человеческом маге Арроне Винтейра – обещания надо выполнять. Что ж, у неё были иные возможности для мести. Миг – и, несмотря на все попытки защиты своей возлюбленной изгнанницы-айтири, магия покидает его, уходят и жизненные силы. Один миг – и сильный взрослый мужчина становится слепым калекой.

– Двадцать лет тебе сроку, – звенит в крошеве сыпящегося с неба льда голос, – я милосерднее тебя, гончая. Если за двадцать лет ты не сможешь измениться, не возместишь ущерб, что нанес своими действиями моим детям, то навеки псом обернешься! Если же сможешь, раскаешься истинно – приходи в мою столицу, зайди в Храм – и я сниму свое проклятье!

И вот уже в следующий миг она далеко-далеко – у границ айтири. Их защищает мерцающий щит её сестры, она не сможет извести их клятую расу под корень, да и не хочет – это тоже будет нарушением равновесия. Но право мести, право реванша у неё есть. Миг – и её сила просачивается сквозь все щиты, находя зачинщиков, тех, кто все продумал много лет назад, кто хотел остаться в тени, тех, кто уничтожил её сердце, её супруга и хотел уничтожить их детей.

Одно желание – и их сердца останавливаются в единый миг. Она не длит агонию – к чему, если после смерти они будут именно в её власти?

Вихрь несется все дальше и дальше, срывая листву с вечнозеленых деревьев, латая ткань мира, восстанавливая утраченное. Вихрь знает, как ему получить свое.

Морта, сестра Смерть, собирают жатву, зная, что детьми займется брат. Там, вдалеке, где горит пламя отсветов, восстанавливается из руин их страна, пробуждаются города. Да, шрамы зарастут не сразу, но… быстрее, чем думают многие. Её дети сильны, сильны, как никогда!

Она уже думает возвращаться, когда сердце улавливает что-то… тусклую теплую нить, что ведет от сердца к сердцу. Нить, которая, как она думала, давно погасла, растворяясь по чужой злобной воле. И крик метнувшегося вниз вихря совпал с другим, негромким и не менее отчаянным:

– Отец! – кричал, пикируя, сложив крылья, темно-фиолетовый дракон с глазами Феарена.

– Иаррин… – выдохнула, ступившаяся на порог небольшого дома, прячущегося под сенью лесов, Морта, не сводя глаз с худого высокого мужчины. Тот неверяще смотрел на неё, сжимая чуть дрожащие пальцы.

И только услышав в ответ тихое:

– Атали миа, луна моя… – всемогущая сущность почувствовала, как на глаза наворачиваются слезы.

Первые за долгие тысячи лет. Она бросилась в родные объятья, жадно вдыхая знакомый запах цветов и леса, обвилась, оплелась вокруг, не смея надышаться, ничего не требуя и не прося, ничего больше не желая.

Иаррин стиснул гибкое, такое желанное женское тело в своих объятьях, все ещё не веря, что это не сон. Нет, открытие врат от почувствовал – и не мог не почувствовать, не поверить, корчась в агонии, что спало древнее проклятье, мучающее его все эти долгие бессмысленные годы. Искалеченные пальцы стиснули замершую фигурку. Он потянулся почти слепо, почти неверяще, жадно накрывая её губы своими, не в силах напиться. Оторвался, смотря поверх неё на замершего в дверях сына – того, кого он почти не имел шанса узнать когда-то.

Высокий, светловолосый, с хищным профилем и горбинкой на носу, с жилистым сильным телом воина и ледяными глазами убийцы. Его сын. Первый алькон. Знакомый незнакомец. Кажется, они оба пока толком не знали, что делать, не пришли в себя, оглушенные происходящим, но Иаррин, словно очнувшись ото сна, поманил его молча, тут же крепко обнимая другой рукой.

– Мой мальчик, – в сухих мшистых глазах блеснула непролитые слезы.

Да, им многое придется изменить и исправить, им придется научиться жить с совершенными ошибками, но, разве это важно, если ты – любишь? И ты любим. Если твоя семья жива, твой народ возрождается, а твоя боль и твои мучения воздались врагам сторицей?