Текст книги "Все источники бездны"

Автор книги: Мария Галина

Соавторы: Максим Голицын
сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 20 страниц)

– И эти «окна» открываются всегда в одном и том же месте? – поинтересовался Павел.

– Да. Необязательно там, где наблюдался первоначальный энергетический всплеск, но чаще всего поблизости. Во всяком случае, нам известны по крайней мере три такие стабильные точки. Туда– то так просто не пройдешь – закрытая территория. Но есть еще и несколько блуждающих «окон» – то там, то здесь. Вот это, например.

Сначала «окна» открывались довольно часто. И держались подолгу – по нескольку часов. А теперь появляются все реже. И почти сразу закрываются. Что-то вроде затухающих колебаний. Если там не найдут какой-то способ подкачать энергию… я думаю, «окна» могут скоро и вовсе закрыться.

– И это?

– Естественно.

– Вы ведь заранее знали, что оно тут появится, – заметил Борис.

Завадский кивнул.

– Еще когда частота их появления была достаточно высокой, один из моих специалистов ухитрился составить что-то вроде графика. Прогноза. Начинали-то все мы. Мы стояли у истоков контакта. А потом инициативу перехватило другое ведомство. Они затребовали себе все данные – я им все и отдал: первичные материалы, протоколы наблюдений, все… А это – это была всего лишь идея. Формально я оставался консультантом Проекта. И все расчеты такого рода хранились у меня.

Он вздохнул.

– Этот парень, который рассчитал кривую затухания, – он был просто гений. Но это была его последняя работа – он уже стоял одной ногой в могиле. Облучился во время испытаний. Помню, как он был счастлив, что успел увидеть все это своими глазами… Кстати, он же выдвинул предположение, что все «окна» там, на той стороне, сходятся в одной точке. И что камера перехода находится именно там. Одна-единственная.

– Ну и какого черта вы полезли ее взрывать? – спросил Борис. – К братьям-то по разуму?

– Господи, – горячо сказал Завадский, – неужели вы не понимаете? Какие там братья! Мы же так и не поняли, что им тут нужно. Но подгребли все под себя – боялись, что они к американцам полезут. «Крышу» им обеспечили. Дали возможность проводить здесь свои исследования. А что взамен? Технологии мы от них получили новые? Черта с два! Они, понимаете ли, выполняют для нас всякую черную работу… Да теперь еще, похоже, не только для нас. Мы вступили в сделку с дьяволом, говорю я вам…

– Может, вы преувеличиваете, – Борис с сомнением поглядел на него. – Да и с чего вы взяли, что они такие уж зловредные? Может, им просто любопытно, что тут делается, вот они и наблюдают!

– Как же, – горько сказал военный, – вы хоть раз пробовали с ними говорить, с Наблюдателями?

– Вот он пробовал. – Борис указал на Павла. – Ну и что? Мерзкий тип, но не хуже наших, родных, уж извиняюсь.

– Ребра-то мне не инопланетяне ломали, – угрюмо сказал Павел, – не человечки зеленые.

– Они вышли с нами на контакт, да, – вздохнул Завадский, – но они-то знают о нас почти все… а вот мы о них – практически ничего. К себе они никого и близко не подпустят. Тот, погибший, Наблюдатель был одним-единственным, которого мы смогли хоть как-то исследовать. И что там, за «окном», делается, они ведь тоже не говорят.

– Суперцивилизация? – заинтересовался Борис.

– Они так утверждают. Ну а нам-то какая от того польза? Мы и со своими-то достижениями справиться не можем! Взять хоть тот же взрыв на Новой Земле: сколько народу тогда померло – из тех, что потом попали под радиоактивные осадки…

– А может… – неуверенно сказал журналист, – может, им и самим там худо. Вот и пытаются найти новую родину.

– Почему вы так думаете? – недоверчиво спросил Завадский.

– Интуиция, скажем так…

– Ну, не знаю… – задумчиво покачал головой военный. – Вы ведь поглядите… скажем, эти зонды, которые они иногда сюда высылают, – мы так и не добрались ни до одного из них; ведь просто чудеса какие-то…

– Но «окно»-то пробили мы, не они, – возразил Павел. – Вы же сами говорите – удерживать их открытыми они все-таки не могут. И сами они – уж до чего живучие, просто что-то невероятное… а ведь все равно что-то с ними в конце концов делается.

– Это верно, – вздохнул Завадский. – Периодически Наблюдатели должны какое-то время проводить там, за «окном»… подзаряжаться, что ли, не знаю… А может, вы и правы, может, они – просто последыши другой, могущественной цивилизации. Освоили азы чужих достижений и пользуются… или загадили свой мир настолько, что уже не могут там жить… вот и лезут сюда… А может, и не только свой мир – множество таких миров. Просто уж так им подфартило, что мы сами расчистили им дорогу.

– Да чего вы так волнуетесь? – удивился лесник. – Вы же сами говорили, что резонанс затухает. А тут они жить долго не могут. Либо они уйдут обратно, либо перемрут к чертовой матери.

– Как же, – горько произнес Завадский. – Они же как стервятники… сидят там и ждут любой возможности, любого шанса. Это, по-вашему, что, последний на земле взрыв был? Последний катаклизм? А если они сами его инспирируют, чтобы удержаться здесь? С их-то возможностями…

Он виновато поглядел на собеседников.

– А тут еще… похоже, наши женщины могут иметь от них детей. Узнав об этом, мы здорово встревожились. Приставили к каждому такому ребенку своего врача, регулярно обследовали – под разными предлогами. Вели их с самого рождения. Собственно, поначалу оснований для тревоги было мало – дети не доживали до года. И вдруг что-то изменилось – теперь критический возраст для них – семь лет. А потом… – он покачал головой, – может, это и оказалось последней каплей. Но это же… противоестественно, вот-вот, противоестественно. Есть в этом что-то мерзкое. Эта несчастная женщина…

– Какая женщина?

– Ну, Чужайкина эта.

– Вы хотите сказать, что, когда ее сын умер, она отыскала какое-то существо оттуда… – подхватил Борис.

Завадский недоуменно уставился на него.

– Вы что, так и не поняли? Ведь это и вправду был ее сын.

Он вздохнул.

– Вот в чем весь ужас. Они доживали до семи лет, эти детишки. Потом ткани их начинали стремительно меняться. Что-то с ними такое происходило… страшное. Обычно нам удавалось изымать их до начала процесса. Но Чужайкина что-то сообразила и спрятала ребенка, распустив слух, что он пропал. Но, разумеется, спасти его она не сумела – никто из них не выжил.

– Понятно, почему она сошла с ума, бедняга, – заметил Павел.

– Еще бы. Он менялся у нее на глазах. Это не каждый выдержит. Собственно… похоже, что вы уже сталкивались с чем-то в этом роде.

– Лиза! – выдохнул Борис. – О Господи!

– Верно, – сказал Завадский. – Ее муж был Наблюдателем. Мальчик наверняка от него. Мы регулярно его обследовали – он рос совершенно нормальным, здоровым ребенком.

– А теперь?

– Позавчера ему исполнилось семь, – сказал Завадский.

– Ах вы, гуманист хренов, – взорвался Павел. – Сыч-то из-за вас погиб!

– А что мне было делать? – сухо сказал Завадский. – Я бы и вас устранил… извините. Но вы ухитрились куда-то смыться да еще такой шум подняли. И Панина теперь знает больше, чем нужно, а уж ее мы и пальцем тронуть не можем – это их основное условие.

Он хмыкнул.

– Вот уж не думал я вас тут встретить.

– Устранить собирались, надо же, – заметил Борис, – а теперь, значит, передумали?

– Я, можно сказать, сам устранился, вы, идиот, – сердито сказал Завадский. – Вы хоть понимаете, что произошло? Почему пора прикрывать эту лавочку? Кто-то продал информацию на сторону. Понятно, куда она ушла, к каким людям… По нашим данным, малыша Паниной еще кто-то начал пасти. Кроме наших. В компьютере у ее мужа кто-то покопался. А он по нашей просьбе кое-какие расчеты делал. С самой Паниной какая-то темная история произошла. Пропала она куда-то на несколько часов. Похоже, из нее информацию под гипнозом попытались вытащить. А эти, пришельцы… какая им разница, с кем сотрудничать?

– Мафия? – предположил Павел.

– Помешались все на этой мафии. Это же просто слово, оно ничего не значит. Да любая организованная группа со средствами, со своими боевиками – их сейчас пруд пруди. Раньше, как это ни смешно, контакт все-таки государством контролировался. И это было хоть какой-то гарантией безопасности.

Павел уже открыл рот, чтобы задать очередной вопрос, как вдруг лесник Никита, который до сих пор хоть и прислушивался с явным интересом, но не принимал никакого участия в разговоре, настороженно поднял голову.

– Что опять стряслось? – устало спросил Павел.

– Я понимаю, человечество в опасности и все такое, – ядовито сказал лесник, – но, может, вы отвлечетесь ненадолго? Потому что, между прочим, там, на западе, вертолет. И он как-то уж очень настойчиво тут кружит.

Они прислушались. Действительно, откуда-то издалека доносился приглушенный гул. Не будь они так увлечены беседой, услышали бы его гораздо раньше.

– Вы кого-то ждете, Завадский? – спросил Борис.

Тот покачал головой.

– Может, – с надеждой сказал Павел, – это не по нашу душу. Тут часто летают вертолеты? – обернулся он к леснику.

– Нет, – отрезал тот.

– Тогда, – заметил Борис, – одно из двух. Либо им нужен карьер, либо мы.

– Зачем им карьер, – тоскливо проговорил Завадский, – ничего там сейчас не найти.

Похоже, его опять прихватило – словно разговор вытянул из него последние силы.

– Вас могли выследить?

– Не знаю, – ответил Завадский, – в принципе, и вас могли выследить.

Никита сориентировался первым.

– Нужно уходить.

– Куда?

– В лес. Здесь местность слишком открытая. Нас сразу засекут.

Гул приближался.

Борис вскочил и потянул Завадского за рукав.

– Пошли.

– Оставьте меня, – слабо сказал тот. – Вы же видите… я не могу идти.

– Черта с два! – Борис подставил плечо и, подхватив Завадского, повел его к деревьям. – Чтобы вы нас заложили?

– Вещи, – заорал лесник им вслед, – ваши рюкзаки кто нести будет?

Павел, прихрамывая, взвалил рюкзак на спину и прихватил второй – Завадского. Тем временем лесник поспешно забрасывал ветками мертвое тело.

– Будем надеяться, его не сразу найдут, – сказал он.

Они нырнули под плотный шатер еловых веток, как раз когда над поляной с ревом пронесся вертолет – да так низко, что, казалось, задел верхушки деревьев.

Опираясь на плечо Бориса, Завадский поначалу еще пытался идти, но вскоре совсем обвис. «Сейчас помрет», – подумал Борис.

– Остановимся, – сказал он.

– Нельзя, – возразил лесник. – Чем дальше мы отойдем, тем больше у нас шансов.

– Плохо ему, не видишь?

Он осторожно опустил Завадского на землю, уместив его в развилке между двумя массивными корнями.

Павел с облегчением опустился на рюкзак.

– Думаете, нас не заметили?

Гул винтов изменился – теперь он звучал надсадно и доносился не сверху, а сбоку – из одной и той же точки.

Лесник обернулся к нему. Лицо его в сумраке казалось белым.

– Заметили или нет – какая разница? Они садятся. Найдут следы стоянки, труп… Кто бы там ни был – они же не идиоты.

– Кто это, Завадский, – обернулся Никита к старику, – ваши?

Тот не ответил. Он лежал, вцепившись рукой в ворот свитера, и тяжело, прерывисто дышал.

– Черт! – Павел подскочил к нему и положил пальцы на запястье, пытаясь нащупать пульс. – Вот не вовремя!

– Там у него таблетки какие-то, – неуверенно сказал Борис.

– Какие таблетки? Не помогут они.

Он устало провел рукой по лицу.

– Похоже на инфаркт. Ему в больницу нужно, под капельницу. И то я не уверен, что его вытащат. Тебе не стоило его поднимать.

– А что мне было делать? Оставить его там?

– Может, – неуверенно сказал Павел, – так для него было бы лучше.

Однако он и сам в это не слишком-то верил.

– Похоже, его все равно придется оставить, – заметил лесник, – не тащить же с собой инфарктника.

– Я уж не говорю о всяком там человеколюбии, но ведь он – единственный человек, показания которого хоть что-то значат. Кто без него нам поверит? А вы хотите просто бросить его, и все тут?

– Почему – бросить? Его наверняка подберут.

– И что с ним сделают? – тоскливо спросил Борис.

Павел осторожно приподнял Завадского и, вытащив из кобуры пистолет, протянул его Борису. Потом аккуратно положил рядом с собой ружье и начал шарить в рюкзаке в поисках патронов.

– У него наверняка дробь – он же на птицу шел, – сказал лесник.

– Черта с два, – Павел подкинул на ладони патрон. – У него тут пули. Маеровские. И запасная обойма для пистолета.

– На войну он собирался, что ли? – удивился Никита.

– И это все? – Борис был явно разочарован.

– Есть еще динамит.

Лесник удивленно поглядел на них.

– Вы что, с ума посходили? Мало мне одного трупа?

– Нас ведь убьют, Никита, – серьезно сказал Борис. – Не затолкают в вертолет, не увезут. Прикончат на месте. Здесь это сделать проще всего. И вас уберут. Как ненужного свидетеля. Вы думаете, зачем они сюда прилетели?

– «Они», «они»… Да кто – они? – разозлился лесник. – Откуда, интересно, вы знаете, кто там, в вертолете этом? Они что, успели вам представиться?

– В том-то и беда, – устало ответил Борис, – что в принципе нет никакой разницы. Кто бы это ни был – нам крышка. По ведомству Завадского мы проходим как потенциальные трупы. Если же это кто-то другой… Результат тот же самый.

– Я не позволю вам стрелять, – сказал Никита. – Вы хоть на минуту головой своей подумали? Что же это получается – я повел людей в лес, один ногу подвернул, другой от инфаркта помирает, в кустарнике неизвестно чей труп валяется, да вы еще в ковбоев играть надумали. Нет уж! Довезу вас до поселка, там разберемся. Не хотите оставлять тут этого старого дурака – не надо. Забираем его – и в темпе…

Завадский чуть заметно пошевелился.

Павел наклонился над ним.

– Что?

– Надо… остановить их, – сказал он чуть слышно.

– Остановишь их, как же! – устало сказал Павел. – Их наверняка человек десять.

– Я… не об этом. Я о тех, оттуда… Вам надо… выжить. У меня не получилось, может, у вас… другими методами… нужно… предать все огласке.

– И кто бы это говорил? – удивился Борис.

Павел жестом остановил его.

– Там… в рюкзаке… в кармашке.

Павел расстегнул ремешок и извлек пластиковый футляр для фотопленки.

– Архивы… все… там.

Павел спрятал футляр в карман штормовки и застегнул пуговицу.

Борис подхватил Завадского под мышки и потащил.

Тот застонал. Лицо его побледнело до прозелени.

– Он умирает, – сказал Павел. – Ты что, не видишь?

– Умирает? А нам что теперь делать?

– Черт! – заорал лесник. – Ложитесь!

И первый бросился на землю, одновременно сдергивая с плеча ружейный ремень.

Автоматная очередь ударила откуда-то слева, и ближайшая ель осыпала их дождем сухих иголок и кусочками коры.

Никита сосредоточенно глядел в прорезь прицела, высматривая одному ему видимую цель.

– Похоже, вы были правы, – заметил он. – Они не склонны нам представляться.

Ружье сухо щелкнуло. Лесник торопливо отполз за массивный ствол и только теперь обернулся к ним.

– Шевелитесь, – сказал он, – чего рты пораскрывали?

– Куда стрелять-то? – беспомощно спросил Борис. Он близоруко вглядывался в зеленый сумрак, но видел лишь какие-то смутные мелькающие тени.

– Ах ты, зараза! – Павел лег между корней, развернув пятки, как на стрельбище, и положил перед собой ружье Завадского. – Вот он, там…

– Их там несколько, – заметил лесник. – Одного я положил… кажется.

Павел выстрелил. Отдача больно ударила в плечо, и тут же, точно эхо-переросток, в ответ прозвучала еще одна автоматная очередь. Он вновь дослал патрон и только тут услышал слабый звук рядом с собой – не то вскрик, не то всхлип.

Он обернулся. Борис лежал рядом с огромным вывороченным корнем, неловко прижимая к боку растопыренную пятерню. Кровь толчками просачивалась сквозь пальцы, пятная вымытую дождями лесную подстилку.

– Вот падлы, – сказал лесник, не оборачиваясь, – они его достали.

Павел, прячась между стволами, подполз к журналисту. Тот испуганно посмотрел на него.

– Убери руку-то, – сказал Павел сквозь зубы.

Но тот судорожно цеплялся пальцами за пробитую пулей ткань. Павел с усилием отодрал руку – она была холодной. Одного взгляда на рану было достаточно, чтобы понять – надеяться не на что.

Борис по-прежнему смотрел на него. В его глазах читалась смертная тоска.

– Что же ты не укрылся-то? – тихо сказал Павел. – Это же не игра… это все всерьез.

Тот закашлялся и тихо спросил:

– Очень плохо, да? Только честно…

– Павел, мать твою! – заорал Никита. – Что ты там возишься? Они подходят!

Павел выхватил у Бориса пистолет и наугад послал несколько выстрелов в движущиеся пятна. Потом вновь склонился над журналистом.

Тот вдруг спокойно сказал:

– Паршиво… послушай… вам надо уходить. Пленка у тебя?

– Дурака-то не валяй, – неуверенно возразил Павел.

– Никита… тебя доведет. А там… уж как получится. Только… будешь говорить с моей мамой… ты как-то… поосторожней… она расстроится.

Никита вдруг оказался рядом с ними.

– Отходить надо, – сказал он. – Что с ним?

Павел мялся.

– Похоже, мне крышка, – спокойно сказал Борис. – Послушай, – он поглядел на лесника, – уведи его.

Он пошарил рукой по земле и нащупал знакомую сумку. Потом вытащил оттуда коричневый брусок и положил его на колени.

– И пистолет, – сказал он, – оставьте.

Никита, пригнувшись, вложил ему в руку пистолет, потом обернулся к Павлу.

– Пошли, – сказал он тихо.

Павел по-прежнему стоял на коленях рядом с Борисом. Еще одна автоматная очередь раскрошила кору над их головами.

Борис пошевелился. Изо рта у него потекла струйка крови.

– Убирайтесь, – прохрипел он.

Павел молча стиснул ему плечо и пропал в подлеске следом за лесником.

Борис остался.

Он пошевелился, устраиваясь поудобнее, и усмехнулся. Так глупо… Почему он должен умирать за какие-то идеи, которые ни в грош не ставил? Охотился за сенсациями, не веря в них, занялся аномальными явлениями потому, что это было модно и уж, во всяком случае, интереснее, чем писать о посевной. Он даже не был фанатиком своего дела – обыкновенным средним журналистом, в меру циничным, в меру продажным… Как и когда игра обернулась реальностью? Каким образом судьба ухитрилась загнать его в эту жуткую ловушку, из которой не было выхода?

Он наугад расстрелял всю обойму и отбросил ненужный пистолет.

В упор рассматривать свои раны Борис боялся, но, скосив глаза, видел набухающий кровью свитер под штормовкой, а под ним, в прорехах, ка– кое-то неприятное месиво. Боли он почему-то не чувствовал – странно. Он пошевелил немеющей рукой и нащупал твердый брусок.

Сжимая в руке динамитную шашку, Борис полулежал, прислонившись спиной к стволу, рядом с Завадским, который по-прежнему глядел вверх, словно пытаясь сквозь ветки рассмотреть невидимое небо…

Когда фигуры в пятнистых комбинезонах подобрались поближе, он чиркнул колесиком зажигалки.

Глава 5

Павел, прихрамывая, брел по пустынной улице. Одинокая его фигура была видна издалека, хоть он и старался держаться под стенами домов, подальше от любопытных взглядов. В разномастной вокзальной толпе его грязная штормовка и разбитые сапоги не слишком бросались в глаза, но там он мог в любую минуту нарваться на проверку документов, а вот это уж было совсем ни к чему. Голова у него кружилась от голода и усталости. Самое смешное, что денег у него хватало, но Павел боялся зайти в кафе или магазин, появиться на людях. Ему казалось, что все на него оборачиваются, и в их любопытных взглядах ему мерещился вопрос: почему он молчит? Почему ничего не предпринимает?

На самом деле он просто не представлял себе, что предпринять. Пойти в какую-нибудь редакцию? Тогда все вернется к тому, с чего и начиналось, – к журналистскому расследованию. Кроме микрофильма, который, в принципе, можно и подделать, у него никаких доказательств нет. Завадский мертв. Регина мертва. Борис мертв. Он недоуменно покачал головой. Еще две недели назад он о них и понятия не имел, а теперь вот как все обернулось.

Но у Павла оставалось еще одно обязательство, и его надлежало выполнить в первую очередь.

Он остановился у стеклянного колпака телефона-автомата, который присмотрел заранее; оглянулся, убедившись, что на улице никого нет, и набрал номер Лизы.

Он насчитал восемь длинных гудков, прежде чем бросить трубку. Потом поспешно отступил, заняв заранее приготовленную позицию за каким– то рекламным щитом поблизости от автобусной остановки, и стал ждать.

Ждать ему пришлось недолго. Автомобиль вырвался из-за угла и с визгом притормозил перед телефоном-автоматом. Дверцы хлопнули одновременно, и шестеро очень похожих друг на друга пассажиров деловитой рысцой рассыпались по улице. Павел пожал плечами и неторопливо поднялся по ступенькам подошедшего автобуса, на стекле которого была укреплена табличка с надписью «Беляево».

Полчаса спустя он, остановившись напротив типового девятиэтажного дома, вглядывался в прямоугольники окон, соображая, какие именно из них принадлежат квартире Лизы. Пока он ехал, совсем стемнело. Потому ему не составило труда найти ее окна – два темных окна на шестом этаже выходили на бензозаправочную станцию, еще одно – во двор. Он прождал еще полчаса. Безрезультатно. Мучимый тяжкими предчувствиями, он вновь побрел по улице, направляясь к полуразрушенному, обреченному на снос флигелю, который присмотрел еще днем.

Всю ночь Павел просидел на чердаке, забившись в угол и вздрагивая от каждого шороха, какие обычно издает старый, разрушающийся дом. Он смертельно устал, но, лишь стоило ему заснуть, перед глазами возникали картины последних дней, такие яркие, что Павел вздрагивал и просыпался.

* * *

Лукин неохотно, постоянно оборачиваясь, двинулся за Никитой, но, стоило им отойти на какую-то сотню метров, за спиной раздался глухой удар, от которого стволы сосен загудели, точно гигантские барабаны, а дальний карьер отозвался долгим эхом.

Павел автоматически повалился лицом на холодную влажную лесную подстилку. Никита потряс его за плечо.

– Пошли, – прошипел он.

– Но Борис… – пробормотал Павел. В наступившей тишине его голос показался странным ему самому.

– Нет никакого Бориса, – коротко ответил лесник.

Павел медленно поднялся на ноги и побрел дальше. О Завадском он не спрашивал, поскольку отчетливо помнил синюшную бледность и остановившиеся глаза; когда он нагнулся над лежащим на земле военным, тот уже был мертв.

Никита действительно знал здесь каждую тропинку: они незамеченными добрели до каменистой кромки залива, где за камнем надежно укрылась их лодка.

– Давай! – крикнул Никита. – Взяли!

Они волоком потащили моторку к урезу воды.

Оскальзываясь на камнях, Никита оттолкнул лодку подальше от берега и сам залез в нее.

Мотор фыркнул, выпустил сизую струйку дыма и заглох. Павел затаил дыхание, но тут мотор вновь заработал: надсадно, но без перебоев, и лодка помчалась по тусклой глади залива, оставляя за собой отливающий серебром треугольный след.

Небо было серым, серая вода сливалась бы с ним у горизонта, если бы не поросшие лесом дальние каменные глыбы, перерезающие пополам сумрачный горизонт. Сидящий на носу Павел обратил внимание, что Никита старается держаться берегов, несмотря на постоянную опасность наскочить на скрытую приливом отмель.

Какое-то время они плыли в мрачном молчании; вокруг тоже стояла тишина – треск мотора лишь усиливал ее, поскольку был здесь единственным громким звуком. Даже волны накатывались на берег почти бесшумно.

Потом Никита насторожился. Он направил лодку в крохотную расщелину между двумя лиловыми валунами, пятнистыми от лишайников. Пляшущие меж глыбами волны отражали заслоняющий небо массивный камень и оттого казались темно-коричневыми. Мотор замолк, и мир застыл в неподвижности; лишь далеко у кромки горизонта медленно передвигалась гигантская серая стрекоза.

– Вот и они, – спокойно сказал Никита.

Павел вцепился в борт так, что побелели пальцы.

– Ты думаешь, они нас найдут? – спросил он.

Лесник пожал плечами.

– Рано или поздно, безусловно.

Вновь начал сгущаться туман. Он мягко ложился на воду, зубчатые контуры островов вдали размыло, точно на акварель плеснули воду. Павел провел рукой по лицу, стирая мелкую водяную пыль.

– Если пойдешь вдоль кромки леса, – сказал Никита, – то к ночи наткнешься на деревеньку. Будь у тебя с ногой все в порядке, то часов через пять добрался бы, а так придется идти по темноте. Там местных-то всего ничего – человек пять. Но рыбнадзор есть, и в нем мой приятель работает. Федор его зовут. Ты ему скажешь, что от меня, и попросишь отдать деньги, которые он мне должен, и отвезти в Лоухи. Там ночью проходит скорый на Питер. Он всего минуту стоит, так что лучше приехать пораньше.

Павел нерешительно поглядел на него.

– Чего ты боишься, – поторопил его лесник. – Тут на деле безопасней, чем в городе. Никаких медведей, если честно, нет, а если и бывает кто, то больше браконьеры. Но им с тебя взять нечего.

– Не в этом дело, – медленно проговорил Павел, – ты-то как?

– Высажу тебя и пойду на моторке. Они же не знают точно, кого искать. И сколько всего нас тут было. Так что они, полагаю, за меня уцепятся.

– Но почему? Зачем ты это делаешь?

Никита отвел глаза. Лицо у него было мрачное.

– Этот… – сказал он неохотно, – которого ты убил… Вероника погибла из-за такого.

– Твоя жена? – догадался Павел. – Но я думал… – Он растерянно поглядел на спутника.

– Мы на байдарках сплавлялись. Здесь, неподалеку. Он и прибился к нашей компании. Вечером вышел к костру. Слово за слово… не знаю, что такое есть в этих типах, но они умеют понравиться женщине. В общем… Мне показалось… а может, и не показалось, кто теперь знает? Короче, мы с Вероникой поссорились. Утром собрались дальше – она пересела в ту лодку, где был он. И на одном из порогов они не справились.

Он покачал головой.

– Этот мерзавец… он даже не попытался ее спасти. А ведь наверняка мог бы. Он держал себя так, слово она какой-то мусор… уже ненужный предмет.

– Откуда ты знаешь, что это – как их там Завадский назвал – Наблюдатель? Может, просто совпадение?

– Нет, – сказал Никита, – не совпадение. Что-то в нем было… странное… не могу объяснить. Он смылся, когда мы собрались обратно, – почуял неладное. Но я… я следил за ним.

– Хотел убить? – спросил Павел.

– Не знаю. Пожалуй, что и хотел. Но догнать его было не так-то просто. Я мог лишь идти за ним. А он спешил к карьеру. Этот свет… он просто нырнул в него, и все. Я ждал какое-то время. Но там было пусто. И я вернулся в город – хоронить Веронику. Потом – таскали меня долго. Почему я, вместо того чтобы убиваться как положено, смылся куда-то. Потом отпустили. Я решил тогда: дождусь во что бы то ни стало. И устроился сюда. Не знаю, куда он там ушел, но рано или поздно он должен был появиться. И я ждал.

– Почему же ты нас отговаривал? Почему говорил, что тут ничего нет?

– Это – мои дела, – сухо сказал Никита, – а вы тут такой шум подняли…

Он устало провел рукой по лицу.

– Ладно. Вылазь из лодки, пока эта штука нас не засекла.

Павел вновь нерешительно поглядел на него.

– Поторапливайся, – прикрикнул лесник.

Павел выпрыгнул за борт – темная вода разбилась на тысячу радужных осколков. Лесник вновь завел мотор. Привалившись к валуну, Павел смотрел, как легкий силуэт моторки, разрезая воду, уже не скрываясь, помчался к близкому горизонту…

* * *

Лиза сидела у стола, сжимая руками виски. Мысли путались. Она никак не могла осознать происходящее. «Это ошибка, – подумала она, – этого не может быть. Сейчас она позвонит маме, та начнет привычно жаловаться на тяготы жизни, потом подзовет к телефону Максимку… Стоит только набрать номер…»

Но что-то в глубине сознания удерживало ее на грани этой невероятной реальности. Тихий внутренний голос (неужто ее собственный?) подсказывал ей, что это не сон и не бред, мало того – что это даже не случайность и что похищение ее сына всего-навсего еще одно звено в цепи событий, которая протянулась после смерти мужа. И тот же голос подсказывал ей, что опасность не менее реальна, чем вот эти постылые стены… этот тусклый свет лампы… эта глухая тьма за окном.

Она провела рукой по глазам, раздумывая. Звать на помощь? Но кого? Она вспомнила холодный, брезгливый взгляд Губарева, обращенный на нее. «А ведь он, пожалуй, решит, что я знаю об этом похищении больше, чем говорю, – подумала она. – Ну и плевать, какая разница? Все, что угодно, лишь бы он согласился помочь…» Пальцы ее зависли над телефонным диском и в нерешительности застыли. Куда ему звонить? На службу? Но ведь сейчас почти ночь! И уж наверняка, если там и есть дежурный, домашнего телефона следователя он ей не скажет. Значит, просто в милицию? Но мама сказала, что она в милицию уже позвонила…

И вдруг Лиза отчетливо и ясно поняла, что надеяться ей не на кого.

Она осталась совершенно одна в равнодушном мире, где людей убивают ни за что ни про что, где похищают детей у беззащитных женщин. Разве что….

Она поспешно набрала номер.

Гудки.

Только бы он оказался дома, молила она. О Господи, все, что угодно, только бы он оказался дома.

Она уже почти отчаялась, когда на том конце провода подняли трубку.

– Стас?

– Лиза? – Голос у него был встревоженный. – Что случилось?

– Стас, – она пыталась справиться с охватившей ее дрожью, – приезжай скорей.

– Да что стряслось-то?

– Приезжай, – повторила она, как заведенная. Больше ничего она выговорить не могла. Ей казалось, что, стоит только начать рассказывать, в чем дело, она тут же потеряет последние остатки самообладания.

– Хорошо, – ответил он, – ты только без паники, ладно? Я уже еду.

Она положила трубку. Постояла немного, завороженно глядя во тьму за окном, потом достала из шкафа дорожную сумку Андрея и торопливо швырнула туда кое-какие вещи. Потом вновь застыла, механической походкой подошла к антресолям и, взобравшись на стул, достала черную сумку. На пол посыпался всякий хлам, но она даже не заметила. Схватив несколько тугих пачек, она швырнула их к вещам, потом, так же рассеянно подкинув на ладони смертоносную игрушку, сунула ее во внутренний карман куртки.

Одетая в дорогу, она вновь присела у стола и стала ждать звонка в дверь.

* * *

– Ну-ну, – сказал врач, – стыдно. Такой большой мальчик, а боишься.

Мальчишка исподлобья поглядел на него.

– Я не боюсь, – сказал он, – я хочу домой. Никакая это не больница.

– Самая настоящая больница, – сказал человек неубедительно. – Вот приборы, видишь? Положи руку на стол, ладошкой вверх, ладно?

– А мы где? – спросил мальчик. – В Питере или в Москве?

Врач секунду промедлил и все же ответил:

– В Питере.

– Вот и нет, – сказал мальчик довольно, – мы не в Питере. Мы в Репино.

– Откуда ты знаешь? – поразился врач.

– Да так, – ответил мальчик неопределенно.

– Потому что хорошие больницы всегда расположены за городом, – сказал врач. – Будешь вести себя прилично, скоро вылечишься и поедешь к маме.

– А чем я болен?

Врач подумал.

– У тебя подозрение на энцефалит. А это очень, очень неприятно.

Шприц медленно наполнялся темной кровью.

– Вот и хорошо, – примирительно сказал врач, – вот и молодец. А теперь займись чем-нибудь.