Текст книги "Время побежденных"

Автор книги: Мария Галина

Соавторы: Максим Голицын
сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 22 страниц)

* * *
Берген
27 октября 2128 года
10 часов утра

– Говорю тебе, это не по нашему ведомству, – проворчал Антон, – я передал это дело направо.

Направо – то есть полиции. Наш отдел, как я уже говорил, располагается слева по коридору.

– Он был убит потому, что я ему не поверил, – настаивал я. – Если бы я бросился туда со всех ног, как он просил, может, я успел бы его спасти или, по крайней мере, схватил бы убийцу. Это моя вина, шеф.

– Олаф, кто бы его ни убил, это не туг. И ты это отлично знаешь. Почерк не тот. Значит, нашему отделу сюда нос совать нечего, у нас и без того хватает неприятностей.

– Но я обязан…

– Ты обязан выполнять мои распоряжения, – сухо сказал Антон, – а я обязан отчитываться перед начальством. У меня, знаешь, тоже начальство имеется. И не собираюсь я вешать на отдел убийство какого-то очкарика. Да мало ли во что он впутался? Может, склад наркотиков в музее устроил?

– Антон, ты прекрасно знаешь, что это не так. Я проверял – отзывы о нем самые положительные. Это был вполне добропорядочный человек, ученый с мировой репутацией.

– Дорогой мой, сейчас не так уж сложно стать ученым с мировой репутацией. Да кто теперь вообще занимается наукой? Горстка идиотов?

Антон если уж упрется, его с места не сдвинешь. А тут он, видно, раз и навсегда решил, что дело с неопределенным исходом на наше ведомство вешать нечего, раз уж есть возможность этого избежать. Наскоком его не возьмешь – тут нужно терпение. А потому я спокойно сказал:

– Антон, он занимался Смутным временем. А ты не хуже меня знаешь, когда было отмечено первое появление тугов. Может, при раскопках Технологического центра всплыли какие-то документы?

– Может, – неохотно согласился Антон, – и где же эти документы?

– Исчезли…

Он неопределенно хмыкнул, но я видел, что в его сонных глазах под тяжелыми веками мелькнула искорка.

– Он тебе вроде бы что-то сказал перед смертью.

– Да… но я ничего не понял. Бред какой-то.

Он вздохнул.

– А где Карс?

– Работает с тугом. Ты же знаешь, он должен отчитаться перед своими.

– И когда он освободится?

– Может, сегодня. Может, завтра.

Почему Бьорн так настаивал, чтобы я пришел один? Почему без Карса? Не доверял? Боялся? Ведь он сам признавался, что пришельцы с детства были его коньком. Вот еще одна загадка. Но шефу я ничего говорить не стал – пусть прояснится хоть немного.

Он какое-то время мрачно изучал поверхность стола, потом поднял голову.

– Ладно. Можешь пока заняться этим делом. Но на свой страх и риск. Мешать я тебе не буду. Но и на помощь не рассчитывай. Хочешь, подключайся к ребятам из муниципалкй.

– Не надо. У них – свои методы, у меня – свои.

Это они, заламывая преступнику руки за спину, нежно шепчут ему на ушко: «У вас имеется право не отвечать на вопросы». Наши ребята – никогда.

– На свой страх и риск, понял? – угрожающе повторил Антон.

Врет он все. Если кто-нибудь из нашего отдела попадает в передрягу, уж он-то в лепешку расшибется, чтобы вытащить любимого сотрудничка. Но я не стал его злить и молча кивнул.

– И куда же теперь? – В глазах у шефа появился проблеск интереса.

– Позвоню Стампу, может, он что-то знает; например – архивы. Раз они исчезли, значит, рано или поздно должны где-нибудь появиться. По закону сохранения вещества.

– Ты не умничай, – проворчал шеф, – и держи меня в курсе, ладно?

Все-таки сдался, сукин сын. Я подавил усмешку, кивнул Антону, сохраняя серьезное лицо, и вышел.

… Логово Стампа больше всего напоминало мне нору земляного паука – так оно было опутано всяческими проводами и хрупкими приспособлениями, грозящими вот-вот рухнуть при каждом резком движении, а сам Стамп – паука, сидящего в центре этой паутины. Подобно пауку он покидает свое убежище крайне неохотно и лишь в исключительных обстоятельствах, а так – все больше передвигается в своем моторизованном инвалидном кресле от одного ключевого узла к другому.

Стамп – калека. Болезнь, скрутившая его тело, сохранила в целости мозг, и у него одна из самых классных голов, какие мне только встречались. При желании он мог бы стать консультантом при какой– нибудь частной фирме и зашибать неплохие бабки, но его, как и положено настоящему пауку, никогда не тянуло на свет; все больше – в темные углы, где можно, дергая за ниточки, затевать всякие темные дела. Он обосновался в припортовом районе города, оборудовав под жилье старый склад, до сих пор воняющий протухшей треской и сырыми опилками, закрыл окна пуленепробиваемыми ставнями, навесил бронированную дверь и укрепил над ней глазок телекамеры. Думаю, он сотрудничает с нами лишь потому, что ему нравится вести двойную игру – только так он может получить острые ощущения, которые не в состоянии предоставить ему его хилое тело, а так он все больше промышляет посредничеством, сводит поставщиков наркотиков с покупателями, нанимает киллеров по просьбе всяких добропорядочных заказчиков, которые ни его самого, ни исполнителей сроду в глаза не видели, да и не увидят никогда. Он продает и покупает все, что продается и покупается, и предает всех, кого можно предать. Устройства, которые он мастерит своими негнущимися пальцами, способны подключаться к любой телефонной станции, проникнуть в любую, хоть трижды засекреченную компьютерную сеть.

Конечно, я ему позвонил, прежде чем зайти. Говорить что-либо не было нужды – я просто набрал определенный номер и, подождав, пока прозвучит тройной зуммер, бросил трубку.

Порт вообще отвратительное место. Говорят, тут можно встретить гигантских крыс величиной с кошку, но скорее всего те, кому они померещились, просто были под кайфом. Гораздо опаснее другие крысы – на двух ногах, которые днем забиваются в щели, а ночью выползают наружу, и уж, конечно, не для того, чтобы полюбоваться лунным светом. И дня не проходит, чтобы из залива не выловили чей-то труп, а уж просто о поножовщине, мордобое и изнасилованиях и говорить нечего. Ни одна приличная женщина в этот район по доброй воле не сунется ни днем, ни тем более ночью, а мужчины, если их гонит сюда нужда, оставляют дома бумажник и берут пистолет. То еще местечко, одним словом.

Стампа никто из здешней швали и пальцем не трогает. Боятся.

Иногда я подозреваю, что он и есть тот загадочный Координатор-невидимка, который держит в своих руках все Северное побережье. Как бы то ни было, это не мое дело – пусть у ребят из муниципалки голова болит.

Автомобиль свой я оставил у въезда в порт и прошел пешком – тут не следует привлекать к себе излишнего внимания.

Подойдя к приземистому одноэтажному строению, я остановился. Никаких признаков жизни в наглухо задраенных окнах я не заметил, но отлично знал, что бесстрастные глаза искусно спрятанных телекамер фиксируют каждое мое движение.

Наконец что-то щелкнуло, и обшарпанная дверь отворилась, обнажив свою стальную изнанку. Я вошел внутрь.

Никаких обычных источников света тут не было – лишь тускло мерцали экраны мониторов да вспыхивали сигнальные лампочки на пультах. Я стоял, ожидая, пока глаза мои привыкнут к темноте, когда в углу что-то тихо зажужжало и инвалидное кресло на колесах медленно выехало на середину огромного помещения.

– Присаживайтесь, – сказал Стамп.

Он и впрямь напоминал паука – его руки и ноги были вывернуты под непривычными углами к телу, а голова на тощей шее выдвинута вперед. Лишь приглядевшись, можно было заметить, что по странной иронии судьбы он был потрясающе красив – у него было тонкое одухотворенное лицо греческого бога, оскорбительно водруженное на искалеченное тело.

– Присаживайтесь, инспектор, – насмешливо повторил Стамп, – чувствуйте себя как дома.

Чувствовать себя как дома тут было трудновато – бедлам, да и только. Из стульев я заметил лишь инвалидное кресло Стампа. Я было ухватился за ящик, показавшийся мне наиболее безопасным, но этот шут крикнул:

– Умоляю вас, не сюда! Ведь это же радиомина!

Я пожал плечами и остался стоять. По-моему, он именно этого и добивался.

– Почему это инспектора Особого отдела так волнует смерть какой-то ученой крысы? – неожиданно спросил Стамп.

Ну конечно, ему и это известно. Подслушивает переговоры полиции, что ли?

Я слишком хорошо знал этого типа, чтобы пытаться с ним хитрить, – попробуйте перехитрить, например, хорька. Потому я честно сказал:

– Может, для тебя слово «обязательства» пустой звук, но дело именно в этом. У меня перед ним остались кое-какие обязательства.

– Доблестный инспектор обхаживал очередную телку и не поспел к решающей схватке, – нагло усмехнулся Стамп.

Я кротко ответил:

– Примерно так.

– И что же вас теперь интересует? Убийца? Или пропавший архив?

– Если мы найдем убийцу, то найдем и архив, – сказал я, – или наоборот.

– Что в бумажках?

– Он был историком, Стамп. Ничего такого, что могло бы заинтересовать твоих знакомых.

– Это верно.

Стамп подумал.

– Тебя очень удивит, если я скажу, что не знаю, кто это сделал, – сказал он наконец.

Я и вправду удивился.

– Да ты что!

– Вот те крест! Это – первое. Второе – недавно я получил заказ на восемь «стражей». Целых восемь! И если чисто гипотетически связать эти два факта…

Я мысленно охнул. Про «стражей» всем известно, но ни один из них никогда не попадал в руки ни к одному нашему сотруднику. Это миниатюрное устройство представляет собой крохотный передатчик, который крепится к височной кости носителя. При помощи импульсов, которые он подает, заказчик получает возможность управлять человеком на расстоянии да еще и ориентироваться в обстановке, окружающей исполнителя, – прибор транслирует на приемник все, что происходит вокруг. В критический момент заказчику достаточно нажать на кнопку, и миниатюрный прибор взрывается, впрыскивая своему носителю смертельную дозу цианида. Стоит такой «страж» астрономическую сумму, которая не всякому наркокартелю по карману. А тут – целых восемь!

– Ты хочешь сказать, что мы имеем дело с какой-то хорошо организованной группой? – спросил я.

– Я ничего не говорил, – усмехнулся Стамп.

– Объясни, зачем хорошо организованной группе понадобился старый архив?

Он покачал головой:

– Слишком много вопросов, инспектор. По-твоему, я знаю все?

– А то нет?

Он снова ухмыльнулся.

– Но эти бумаги пользуются спросом, должен заметить. Говорят, один тип в баре надрался и рассказывал, что кое-кто уже этими бумажками интересовался.

– Какой тип?

– Некий Кармайкл. Знаешь такого?

– Немного… А он тут при чем?

– Ну, считается, что у него большие связи.

Это уже интересно. Те, кто искал эти бумаги, раз уж они связались с Кармайклом, понятия не имели о Стампе. Скорее всего это кто-то со стороны, кто-то не знающий здешнего расклада. Они наняли Кармайкла только потому, что тот не брезгует никакой работенкой и беззастенчиво рекламирует сам себя. Я вздохнул:

– Ладно. Поговорю с ним. Значит, кто-то еще завелся в этом омуте. Поглядим, что за рыбка такая.

Стамп, нажав на какую-то невидимую кнопку, развернул свое кресло и, подъехав вплотную ко мне, уставился снизу вверх блестящими глазами мне в лицо. Взгляд его своими гипнотическими свойствами смахивал на взгляд змеи – почему-то при виде его мне всегда на ум приходили какие-то ассоциации из мира животных.

– Похоже, ты влип, Олаф, – сказал он. – Если архивы у них, плохо. Но еще хуже, если архивов у них нет.

Я разозлился.

– Что ты хочешь сказать? Может, хватит говорить намеками?

– Тебе фамилия Ионеску ничего не говорит?

Я отупело потряс головой.

– Если бы у вас, легавых, были бы такие же мозги, как мышцы…

– Стамп, – сказал я, – давай не переходить на личности. Я наведу справки. Ты этого хочешь?

– Мне-то какое дело? Валяй наводи.

Я вздохнул.

– Спасибо. Что ж, пойду проведаю Кармайкла. Он все там же ошивается?

– Там же! – Стамп, казалось, потерял всякий интерес к происходящему. Он резко развернул свое кресло и завозился у одного из пультов. Я понял, что больше из него ничего не вытянешь, и направился к выходу. При моем приближении дверь щелкнула и автоматически отворилась, пропуская меня. Я был уже на пороге, когда Стамп сказал мне вслед:

– Эй!

Я обернулся.

Отблеск красной сигнальной лампы высвечивал его лицо падшего ангела.

– Привет напарнику.

Он никогда не тратил слов понапрасну, и все, что он говорил, имело некий определенный смысл – за этим пожеланием явно скрывался какой-то намек. Но какой?

…Кармайкл обычно ошивался в баре «Веселая сардинка», расположенном на молу, выступающем далеко в море. Вонючее место, но для многих темных личностей оно служило чем-то вроде конторы для деловых переговоров, и всякой швали тут вечно болталось полным-полно. Я толкнул ногой стеклянную дверь, кивнул Уле, мрачно восседавшему за стойкой, и, велев принести мне виски с содовой, устроился за столиком с видом на залив. Наступал вечер, солнце нависло над ртутными водами, точно раскаленный шар, с моря потянуло холодом…

В баре было тихо, только в углу дремал, положив голову на руки, какой-то хмырь.

Уле воспринял мое появление спокойно – уж не знаю, откуда этим барменам всегда все известно (а Уле вдобавок был еще и владельцем этого довольно доходного местечка), но и сам он, и все его постоянные клиенты отлично знали, что инспектор Матиссен приписан к Особому отделу, а Особый отдел не занимается всякой шушерой и ни наркотики, ни подпольная продажа оружия, ни даже заурядные убийцы меня не интересуют. Особый отдел занимается только тугами – а их все боятся как зачумленных – и в кишащих крысами трущобах, и в грязных барах, где темные личности ворочают миллионами, и в благополучных кварталах Трольдхагена; может, нас не слишком любят, да и какой идиот любит полицейских, но терпят…

Уле поставил передо мной стакан с янтарной жидкостью, в которой холодно поблескивал кубик льда. Стакан, в виде исключения, был почти чистый.

Он уже собрался возвращаться за стойку, но я остановил его.

– Кармайкл когда будет?

Уле взглянул на старомодный круглый циферблат часов, укрепленных над стойкой.

– Через полчаса, наверное. Он каждый вечер тут.

– Не знаешь, с кем он в последнее время вел переговоры?

Уле неопределенно хмыкнул.

– Вот он придет, у него и спросишь.

Я медленно прихлебывал виски, стараясь растянуть свою порцию. Настроение было гнусное, в самую пору как следует надраться, но «Веселая сардинка» не то место, где можно позволить себе расслабиться. За стеклом сгущались сумерки, солнце медленно погружалось в воды залива, и бар постепенно стал заполняться людьми – тут были мрачные широкоплечие докеры в брезентовых робах; лихие моряки с французского траулера; подтянутые молчаливые контрабандисты и лощеные томные сутенеры с настороженными жесткими глазами. Девицы в новомодных платьях из крупной ячеи, больше смахивавших на рыболовные сети и соблазнительно подчеркивающих их пышные нордические прелести, лениво бродили между столиками, подсаживаясь то к одному, то к другому…

Одна из них небрежно облокотилась на мой столик – славная рыжеволосая веснушчатая деваха, чудом ухитрившаяся сохранить в этом гнилом месте сельскую свежесть.

– Похоже, ты тут новенькая, крошка. – Я сделал знак Уле, чтобы он принес ей выпивку, а себе велел повторить. – Что-то я тебя раньше не видел. Как тебя зовут?

– Барбара, – она заученно улыбнулась пухлыми яркими губами.

– Барби, значит… – Я подумал, что она наверняка придумала себе имя позвучней. Все они выдумывают.

– А меня зовут Олаф.

Она нахмурилась.

– Уле говорил, что ты коп.

– Верно. Но ты меня не бойся. Я не по твою душу. Мне нужен Кармайкл.

Девица хихикнула.

– Это еще зачем? От него тебе не будет никакого проку…

– Так, спросить кое о чем.

– Вообще-то он назначил мне свидание, – заметила Барбара, – но, похоже, опаздывает. Все мужчины такие свиньи… – Она спохватилась и нежно добавила: – Ты, конечно, исключение. Закажи мне еще выпить.

– И я не исключение, – успокоил я ее и подозвал Уле. Черт его знает, что он ей в действительности наливает вместо анисовки, спрайт, что ли, но меня это не касается. Десять лишних монет меня не разорят.

В баре уже стоял страшный шум. Чтобы подозвать Уле, мне пришлось порядком поупражнять глотку. Дым коромыслом, народу – не протолкнешься. Я отмахивался от Барби, то и дело норовившей расстегнуть на мне рубашку, и пытался высмотреть в этом бедламе знакомую рожу Кармайкла. Но его не было.

Я прихлебывал виски, прислушиваясь к долетающим до меня обрывкам разговоров…

– …Пять кусков, не меньше… Но ты с ним поосторожней, он парень со странностями. Говорят, он вообще не парень, а прооперированная баба…

– Странная, понимаешь, история вышла. Кореш у меня есть такой – туповатый он, честно говоря, мужик, двух слов связать не может… а тут вдруг проснулся и начал чесать на каком-то языке. Пошел к врачу, а тот говорит – первый раз такое слышит. Странный язык какой-то… аркадский? акадский? Мертвый язык, говорит.

– Что такое – мертвый?

– Ну… дохлый. На нем с сотворения мира никто не говорит.

– Это что… я недавно сам видел, как один мужик сквозь стену прошел.

– Что ты пил, приятель?

– А вот ни грамма! Посмотрел на меня, усмехнулся и прошел.

– Странные дела, по слухам, творятся… Мне говорили…

У стойки уже скопилась такая толпа, что Уле только и успевал разливать выпивку по стаканам. Я дернул Барби-куколку за рыжую прядку и направился к нему, проталкиваясь сквозь возбужденно гомонящую публику. Бросив на мокрую пластиковую поверхность стойки двадцатку, я взглянул на часы. Елкин корень! Без четверти восемь! А ведь Кармайкл тут обычно торчит с шести вечера – как на службу ходит. Уле, встретившись со мной взглядом, покачал головой.

– Где он живет?! – крикнул я, пытаясь перекрыть шум, царящий у стойки.

– Что?! – крикнул в ответ Уле.

– Кармайкл! Я спрашиваю, где он живет?

– Знаешь такой красный кирпичный доходный дом на набережной? Там еще недавно португальца зарезали. Этого, как его там…

– А, знаю… Ладно, пойду проведаю. Не нравится мне все это.

Я еще не успел повернуться к двери, как вдруг почувствовал, что обстановка в баре изменилась – точно внезапно врубили высокое напряжение. Я видел, как напряглись мышцы на бычьих шеях докеров, а Уле замер с бутылкой в руке, приоткрыв рот. Потом, несколько опомнившись, он обратился ко мне:

– Ты что, Олаф, совсем свихнулся? Какого черта тут делает твой напарник?

Я обернулся.

В дверях стоял Карс. Он растерянно озирался, пытаясь отыскать меня в толпе.

– Убери его отсюда, если не хочешь неприятностей, – сказал Уле, – ребята не любят чужаков.

Привлекая взгляд Карса, я помахал рукой, давая понять, что заметил его и сейчас выйду, но этот дурень решил, что я приглашаю его войти, и начал пробиваться сквозь толпу.

Люди молча расступались, смыкаясь за его спиной. Наконец Карс подошел к стойке и встал рядом со мной. Он помахал рукой, подзывая Уле, но тот сделал вид, что ничего не заметил, и, повернувшись спиной, стал расставлять бутылки на подвесной полке.

– Какого черта ты сюда приперся? – процедил я сквозь зубы.

– Я беспокоился, Олаф. О тебе с утра ничего не известно, кроме того, что ты пошел к Стампу. Я закончил работу, позвонил Стампу, он сказал, что ты скорее всего пойдешь сюда.

– Ты что, самоубийца?

Он виновато сказал:

– Я знаю, сюда мне лучше бы не соваться. Но я беспокоился, от тебя давно не было известий.

Я взял его за рукав и уже собрался двинуться к выходу, как вдруг на плечо мне легла тяжелая рука.

– Эй, приятель, – обратился ко мне мрачный тип в пропахшей рыбой брезентовой робе, – скажи своему дружку, чтобы убирался вон. Мы не потерпим тут этих тварей.

– Земля для землян! – выкрикнул кто-то у меня за спиной.

– Верно!

Я примирительно сказал:

– Да мы уже уходим. Кому охота торчать тут, глядя на ваши гнусные рожи.

И, скинув с себя мозолистую руку борца за всепланетную безопасность, начал пробиваться к выходу, по-прежнему продолжая нежно поддерживать Карса под локоток.

Но, похоже, уйти спокойно нам не светило. Несколько человек сомкнулись, загораживая нам дверь. Дрянь дело! Инстинктивно я потянулся к кобуре, но тут же заставил себя опустить руку – не хватало мне еще завязать перестрелку в баре у Уле. Да после этого я и носа не смогу сунуть в портовые кварталы, а мне тут еще работать и работать… Если я в данный момент уцелею.

– Не шумите, ребята, – сказал я внушительно, – мы уже уходим. Дела у нас, понимаете.

– Валяй, инспектор, – усмехнулся высокий, гибкий как хлыст малый. Он, по-моему, зарабатывал на кусок хлеба с маслом, промышляя живым товаром. – Хочешь – иди. Мы тебя не держим. А вот дружок твой останется здесь. Мы с ним хотим кое о чем потолковать.

– Полегче, приятель, – я смерил его взглядом, прикидывая, куда удобней будет врезать, если начнется заварушка. – Он мой напарник.

– Дерьмо он, а не напарник, – буркнул второй противник, со сложением и ухватками портового грузчика.

Я одобрительно кивнул:

– Люблю изящные выражения. Свежо и оригинально!

Грузчик обиделся:

– Ну ты, не больно-то умничай.

Я увидел, что в руке у него тускло блеснул кастет, и понял, что драки не избежать. А значит, надо бить первым, пока этот ублюдок еще раскачивается.

Я чуть повернулся и вмазал труженику порта в челюсть. Сильно размахнуться я не мог, потому что сбоку на меня напирал какой-то распаленный лох, но все-таки кое-чего добился: грузчик охнул и закатил глаза. Я метнулся к ближайшему столику, схватил за горлышко массивную бутылку и шарахнул ее о подоконник. Это произвело некоторое впечатление; толпа, окружившая нас, слегка расступилась, и только торговец живым товаром, гибко уклонившись от смертоносных обломков стекла, выхватил нож и медленно пошел на меня. У меня не было времени смотреть, что там делает Карс, но я по опыту знал, что мой напарник отбивается с той нечеловеческой ловкостью, которая в тяжелую минуту просыпается во внешне ленивых и медлительных кадарах; кто-то отвалился, скуля и зажимая разбитый нос, кто-то еще пытался сопротивляться, но, не в состоянии уследить за молниеносными движениями противника, лупил вслепую и без особого результата.

Мой противник держал нож профессионально, мягко зажимая рукоятку в полуоткрытой ладони, и я подумал, что торговля живым товаром явно была вершиной его карьеры, а начинал он с самых низов, как и положено деловому человеку. Я медленно двигался, не спуская глаз со сверкающего лезвия, – остальные зачинщики отступили в ожидании схватки. Короткий выпад – но я успел уклониться, полоснув по руке, держащей нож, своим нехитрым оружием, и рукав суперлоновой сорочки моего противника, за которую тот, видно, выложил немалые денежки, окрасился кровью.

– Бей его, суку! – крикнул кто-то у меня за спиной. – Бей копа!

Я сделал обманное движение, гипнотизируя сутенера отблеском стекла, и въехал ребром ладони левой руки ему в горло. Раздался глухой чавкающий звук, рука, державшая нож, разжалась, и мой противник медленно осел на пол. Лишь теперь я мог бросить взгляд на Карса – тот уже пробился к выходу и стоял, придерживая тяжелую дверь, чтобы я мог беспрепятственно проскользнуть наружу. Но мне нужно было еще до этой двери добраться, а это оказалось не так-то легко. Кто-то успел сориентироваться и ухватил меня за плечо. Я стряхнул руку и, выдвинув локоть, не глядя, коротко и резко ударил типа, стоявшего за моей спиной. Тот ослабил хватку, но в это время кто-то еще набросился сбоку и чья-то рука взяла в захват мое горло. Еще немного, и удары сгрудившихся вокруг меня завсегдатаев этого великолепного местечка сшибли бы меня с ног, как вдруг руки, держащие меня, дернулись и пальцы с обломанными грязными ногтями бессмысленно загребли по воздуху. Я на миг освободился, и в эту самую минуту кто-то подтолкнул меня в спину.

– Шевелись! – раздался незнакомый голос рядом со мной.

Я ринулся к двери, бросив короткий взгляд на моего спасителя, и, к своему удивлению, узнал в нем того типа, который все это время кемарил в углу за столиком. Сейчас он вовсе не казался таким уж пьяным.

Выяснять, какого черта он, собственно, лезет не в свое дело, времени не оставалось. Мы вывалились наружу, вытолкнув топтавшегося у двери Карса, точно пробку из бутылки с шампанским; а за нами, вопя и размахивая кулаками, вывалилась вся возбужденная толпа.

– Сюда, – сказал мой спаситель и махнул рукой за угол. Дареному коню в зубы не смотрят – я побежал за ним, увлекая за собой Карса. Мы перемахнули через какой-то забор, нырнули под какие-то сваи, оказались под стеной цеха по засолке трески и, миновав его, втиснулись в узкий проход между складами. Гомон толпы, поначалу отчетливо различимый, постепенно затихал – наш спутник великолепно ориентировался в лабиринтах порта. Даже в окружавшей нас темноте он передвигался совершенно свободно. Мы бежали в полном молчании, боясь привлечь внимание преследователей, но наконец наш проводник вновь произнес:

– А теперь сюда, – и отодвинул какую-то доску в абсолютно глухой с виду ограде. Мы протиснулись сквозь образовавшееся отверстие и оказались на набережной. Тут по сравнению с недавней бурной потасовкой все выглядело на редкость спокойно – тусклые фонари освещали мощеные тротуары и отбрасывали слабые отблески на пляшущую черную воду; окна тянувшихся вдоль набережной домов, чьи стены словно вырастали из вод залива, угрожающе таращились пустыми глазницами.

– Поторопитесь, – сказал незнакомец, – предпочитаю избегать открытых мест.

Я счел за лучшее послушаться, и мы передвинулись вплотную под стену дома, скрывшись в его густой тени. Я и сам с трудом мог различать своих спутников – лишь глаза Карса отблескивали во тьме красноватым светом, как всегда у кадаров в момент возбуждения.

– Вы что, с ума сошли? – спросил наш спаситель. – Нужно же быть полным идиотом, чтобы притащить кадара в портовый кабак.

– Да никуда я его не тащил, – ответил я с досадой, – он сам приперся.

– Вы что, первый год на Земле? – раздраженно обратился он к Карсу. – Не знаете, куда можно соваться, а куда – нет?

– Я думал, что-то случилось с Олафом, – оправдывался тот. – Он утром ушел и пропал. А он – мой напарник.

– Оно и видно, – сухо сказал незнакомец. – Ладно, что было, то прошло. А меня зовут Хенрик. Вы Кармайкла ищете?

Недаром он все это время просидел за столиком, бессмыленно таращась в пространство – он явно не пропустил ни одного слова из моей беседы с Уле.

– Положим, – неохотно ответил я. Не люблю, когда посторонние суются в мои дела.

– Он мне тоже нужен, – отрезал Хенрик. – Пошли. Проведаем его.

– То-то он обрадуется, – пробормотал Карс.

Мне было наплевать, обрадуется Кармайкл или нет, – я знал его как довольно гнусного типа и вовсе не стремился с ним любезничать, но на всякий случай сказал:

– Послушай, приятель, если тебе так уж нужен Кармайкл, какого черта ты увязался за нами? Сходил бы один, навестил его с глазу на глаз.

– Вы знаете, где он живет, – коротко ответил Хенрик, – а я нет. И мне Уле сроду не сказал бы; это он с вами такой любезный.

Я осторожно потрогал челюсть, и она отозвалась ощутимой болью.

– Боюсь, все в прошлом. А зачем тебе нужен Кармайкл?

– По делу, – отрезал Хенрик. – Я же не спрашиваю, какая тайная сила влечет к нему тебя. Тем более, как я слышал, нет в нем ничего особенно привлекательного. Довольно мерзкий тип.

Я колебался лишь секунду. Дело и так было из рук вон плохо; не хватало мне еще постороннего подозрительного субъекта, который путается под ногами. Но без него мы бы не выбрались из этой заварушки. Я искоса поглядел на Хенрика – особой симпатии он не внушал, уж слишком жесткое у него было лицо… впрочем, кто из нас ангел?

– Ладно, – сказал я, – но я не могу отвечать за твою безопасность.

– Уж как-нибудь сам разберусь, – ответил Хенрик, – ты, судя по всему, и за свою ответить не можешь. Так куда идти?

– Недалеко, – ответил я, – это здесь, на набережной.

– А, это та дешевая гостиница, про которую ты когда-то рассказывал, – вмешался Карс, – ты еще говорил, что это настоящий половник.

– Чего? – удивился Хенрик.

– Клоповник, – пояснил я, – он вообще-то хорошо объясняется по-нашему. Только иногда путается. В основном в этих… ну, переносных смыслах.

– Метафорах?

– Во… верно. А так его можно понять, – вступился я за своего напарника.

– Посмотрим… – сказал Хенрик, – вы имеете в виду вон тот красный кирпичный дом? Ну, там действительно настоящее клопиное гнездо.

Дом выглядел, как десятки других таких же домов на набережной: мрачная кирпичная коробка с узкими окнами-бойницами. От остальных домов, располагавшихся по соседству, его можно было отличить лишь по тому, что во многих его окнах и сейчас горел свет; клопы – ночные насекомые.

Я поудобнее передвинул кобуру, чтобы при нужде вытащить пушку как можно быстрее, и шагнул в темный, пропахший мочой подъезд. Лампочка над дверью была вывернута, но под лестницей светилось окошко – там располагалась будочка консьержа (если можно считать представителем этой солидной профессии одноглазого негра с заячьей губой). Он снял ноги в грязных ботинках со столика и мрачно спросил:

– Вы к кому, ребята?

– К Кармайклу, – ответил я за всех (Карс на этот раз благоразумно предпочел держаться в тени). – Есть одно дело.

– Майка дома нет, – басом отозвался страж подземного мира. – Ясно?

– Парень, – ласково сказал я, – я его целый вечер прождал в «Сардинке». Он там назначил мне встречу. И не явился. Ясно? А если он не в баре, то, значит, дома. И наоборот. Где же ему, спрашивается, еще быть?

– Говорю тебе, нет его. Никаких признаков жизни.

Я вздохнул и кинул на столик десятку. Сплошные расходы сегодня, и даже на счет управления их не спишешь – ведь официально я этим делом не занимаюсь.

Консьерж сгреб десятку своей лапой и сказал:

– Проходите. Комната триста сорок восемь. Третий этаж.

Я кивнул, и мы стали подниматься по лестнице, причем Карс продолжал аккуратно держаться в густой тени. Слава Богу, нам не нужно было пользоваться лифтом, чья черная пасть исторгала всю гамму запахов общественной уборной.

Комната номер триста сорок восемь располагалась в длинном темном коридоре, в который выходило еще сорок девять таких же комнат. Большинство дверей были закрыты, но изнутри доносилась лихая музыка, громкие голоса и визгливый женский хохот. И только в триста сорок восьмой было темно и тихо. Как сказал этот одноглазый цербер – никаких признаков жизни.

Я жестом велел своим спутникам подождать и, выхватив пушку, подобрался вплотную к двери и резко ударил по ней ногой. Дверь отворилась – она была не заперта. Я пригнулся, осматриваясь и готовясь в случае необходимости открыть огонь, но внутри было по-прежнему тихо. Освещение не работало, и только багровая вывеска заправочной «Тексако», располагавшейся на противоположной стороне улицы, бросала сквозь распахнутое окно зловещие отблески на дешевую обстановку меблированной комнаты. В этом призрачном красном свете я увидел темную фигуру, раскинувшуюся на незастеленной кровати. Поза была настолько неестественной, что мне хватило одного взгляда, чтобы понять – мы опять опоздали.