Текст книги "Время побежденных"

Автор книги: Мария Галина

Соавторы: Максим Голицын
сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 22 страниц)

* * *
Берген
26 октября 2128 года
14 часов

– Да вы не волнуйтесь, – мягко сказала Сандра, – выпейте воды. Может, кофе?

Человечек кивнул. Вид у него был пришибленный, и не знай я, на что он способен, я бы, пожалуй, пожалел его – казалось даже странным, что руки у него все еще были схвачены наручниками.

Сандра сидела напротив него за прочным массивным столом.

– Ральф Густавсон, коммивояжер, верно? – Она заглянула в бумаги. – Работаете на фирму «Торнадо». Электроприборы, кухонные принадлежности?

– Да, – человечек кивнул. – Все верно.

– Что вы делали позавчера, Ральф? Вспомнить можете?

– Я… – он нервно сглотнул. – Как обычно… разъезжал по окрестностям… предлагал образцы товара.

– Вы ездили в Фьорде, Ральф?

– Фьорде? Да… кажется.

– Что значит «кажется», Ральф?

– Ну, ездил.

– И кому же вы предлагали свой товар? Кому-то в городе?

– Да… потом поехал по окрестностям. Фермеры… охотней покупают всякие бытовые приспособления, чем горожане.

Сандра бросила через стол пачку фотографий. Человечек трясущейся рукой взял одну из них, поглядел и в ужасе отбросил ее прочь.

– О Господи!

– Что на фотографии, Ральф?

– Эти люди… Я не могу на это смотреть!

– У тебя нежная душа, верно, Ральф? – усмехнулся я.

Сандра досадливо поморщилась.

– Погоди, Олаф! Что на этой фотографии, Ральф?

– Это – люди…

– Это уже не люди, Ральф. Это – мертвые тела. Трупы, проще говоря. Убитые. Как они убиты, Ральф?

– Они… им… – Он всхлипнул. – Я не могу!

– Зачем ты ездил в Фьорде, Ральф?

– Предлагать образцы… не помню.

– А почему ты, когда увидел полицейских, прыгнул в воду? Чего боялся? Ты решил утопиться?

– Я подумал… они знают…

– О чем они знают, Ральф?

Маленький человечек всхлипнул.

– Я помню… я ехал по дороге. Потом – провал. Я знал, я догадывался… Это – вот это… – Он неловко закованной в наручники рукой подхватил фотографию и впервые внимательно уставился на нее. На секунду лицо его изменилось, глаза расширились, и страшная тень, стирающая человеческие черты, прошлась по нему. Но лишь на миг – он разжал пальцы, и фотография, плавно кружась, упала на кафельный пол камеры. Он повернул голову, с ужасом поглядел на свои скованные руки и заплакал.

Я нажал кнопку звонка.

Два здоровенных охранника бесшумно возникли в дверях, точно посланцы судьбы. Они молча подошли к столу, отцепили наручники от металлических скоб, укрепленных на столешнице и пристегнули их к своим запястьям.

Я проводил взглядом удаляющиеся фигуры и обернулся к Сандре. Она устало провела рукой по глазам.

– Вот в чем весь ужас! Ведь они не сознают, что делают. Может, где-то в глубине души догадываются, что с ними что-то неладно, но гонят от себя эти мысли.

– Сущие ангелочки, верно?

– Ах нет, Олаф, но, когда эти две личности, не знающие друг о друге, приходят в столкновение, многие не выдерживают… сходят с ума.

Я похлопал ее по плечу.

– Одна радость – это продолжается недолго. Ни один из них еще не дожил до старости. Представляешь – туг-долгожитель!

Она вздохнула.

– Жуткое время… Кто угодно – самый с виду нормальный человек, близкий друг, родственник – может обернуться чудовищем!

– Ладно, – сказал я, – что толку попусту расстраиваться? Пошли развеемся. У меня у самого на душе тошно.

Она подняла свое побледневшее, но от этого еще более привлекательное лицо.

– Ты, кажется, обещал показать мне город?

Я поклонился.

– Синьора, я к вашим услугам. Прошвырнемся?

Городской центр, который выходил на залив, в прошлом веке сильно пострадал от ураганов и цунами, обрушившихся на побережья после Катастрофы, но повыше, на горных склонах, город раскинулся во всей своей красе, и белые домики нежно розовели в лучах заходящего солнца. Мы зашли в старинную церковь, там пожилой органист священнодействовал над клавишами, а потом прогулялись по узким улочкам, где, расставив руки, можно было дотронуться до стен домиков, стоящих на противоположных сторонах тротуара. Окна, прикрытые зелеными ставнями, глядели на закат, фонари над дверями мягко светились в своих кружевных металлических оправах. Здесь все было так же, как двести или триста лет назад, – все эти бесхитростные домики уцелели, тогда как гордые многоэтажные гиганты конца XX века рухнули от первого же сейсмического толчка. К примеру, Технологический центр – огромный куб из стекла и бетона – так и пролежал в развалинах все это время, и завал начали разгребать лишь в последние годы; именно там, под руинами, и отыскались, по словам нашего нового знакомого – профессора Бьорна Берланда, – какие-то интересные архивы Смутного времени. Мы погуляли вдоль плоского берега искусственного озера, где до сих пор красовалась статуя какого-то кумира XX века, вышагивающего по водной глади, – то ли Пристли, то ли Пресли. Он вроде был какой-то певец и вообще не норвежец – и чего ему ставить памятник, спрашивается?

Китайский ресторан располагался в старом квартале; золотистые драконы смотрели с алых стен, и хрупкие китаянки, похожие на фарфоровые статуэтки, плавно передвигались с подносами в руках под изысканную восточную музыку.

Мы уселись за столик, устланный белой, как арктический лед, накрахмаленной скатертью, на котором в низкой плошке курилась ароматическая свеча. Я заказал подогретое вино, грибы с маринованными побегами лотоса и запеченные в тесте креветки. Сандра довольно ловко управлялась с китайскими палочками, еда была горячей, соус – острым, музыка располагала к откровенности – вечер обещал быть удачным. Я надеялся, что романтическая обстановка, напоенная пряными экзотическими запахами, сумеет снять напряжение последних дней и превратить сурового доктора судебной психологии в нежную, податливую женщину.

Однако мои ожидания не оправдались: то, что безошибочно действовало на всех моих случайных приятельниц, не произвело на Сандру никакого впечатления. Она, казалось, чувствовала себя в этой экзотической обстановке совершенно свободно, и голова ее была занята отнюдь не романтическими мыслями.

– Странная история, Олаф, – сказала она, задумчиво отпив глоток вина, приправленного изысканными пряностями, – помнишь существо, которое ты подстрелил в Фьорде?

– Еще бы, – неохотно отозвался я. – Конечно, помню. Уж на что я ко всему привычный, а у меня и то мороз по коже.

– Так вот. Перед уходом я заглянула к Тауму. Он был явно чем-то обеспокоен. Знаешь, обычно трудно угадать настроение кадара…

Я кивнул. Мы больше года работали в паре с Карсом, и лишь опыт постоянного общения помогал мне читать хоть какие-то эмоции на его непроницаемом лице.

– Таум не особенно хотел об этом говорить, но все же, когда я начала на него нажимать, признался, что это существо его очень тревожит. Дело в том, что оно по своей анатомии оказалось гораздо ближе к человеку, чем это кажется на первый взгляд. Таум сказал, что в крови у него он обнаружил зет-соединение. Причем в огромной концентрации.

Я удивленно уставился на нее.

– Ты что же, хочешь сказать, что это – мутировавший туг? Что-то в этом роде?

Она покачала головой:

– Не знаю, Олаф. Но боюсь, нас ждут тяжелые времена.

Она нахмурилась, сведя в одну линию свои четкие брови.

– Я давно хотела тебя спросить, Олаф…

Я распрямил плечи… Наконец-то!

– Спрашивай, детка.

– Терпеть не могу, когда меня называют деткой. Скажи, ты ведь довольно давно работаешь с Карсом, верно? – Я кивнул. – И вы вроде неплохо ладите?

– Неплохо. Считается, что смешанные пары вообще работают эффективнее. Те качества, которые есть у меня, отсутствуют у него, и наоборот. Мы дополняем друг друга.

– Я не о том. У вас нет секретов друг от друга – Карс, как мне показалось, полностью в курсе твоих личных дел, и все такое… Он мне рассказывал про какую-то твою бабу с «буферами», по его выражению.

Вот сукин сын! Я мысленно дал себе клятву, что двину его в его кадарскую морду, как только встречу эту сволочь на узкой дорожке.

– Он что-то напутал, Сандра… Понимаешь, инопланетянин, новичок, наших обычаев не знает…

– Хватит, Олаф, я не о том… Я хотела спросить – он тебе когда-нибудь рассказывал о своей родной планете?

– Нет… – Я задумался. – Я знаю, что она находится около беты Водолея. Впрочем, он покинул свой дом еще очень молодым, по нашим меркам – подростком и воспитывался на стационарной базе – она расположена у экватора Марса; потом его в спешном порядке подготовили и отправили на Землю. Он практически сразу попал в наш отдел… Ну вот и все.

– Олаф, заметь, ведь это – одни общие сведения. Они знают о нас гораздо больше, чем мы о них.

– Ну, не стоит так все драматизировать. Ведь без кадаров мы бы так и не научились нейтрализовывать тугов – это они предложили способ обезвреживать зет-соединение. Они помогли наладить работу нашей организации – у землян на это не хватило бы сейчас ни средств, ни сил. Если бы не их вмешательство…

– Один вопрос, Олаф. Почему они это делают? Из каких соображений?

– Помогают слаборазвитому народу. Посылали же мы в девятнадцатом веке миссионеров ко всяким там людоедам…

– Это диктовалось нашей религией. А какая религия у кадаров?

– Понятия не имею. И вообще религия была только предлогом. Скорее тут дело в экономике. В государственной экспансии.

– Ты сам сказал.

Я поднял голову и поглядел на нее. В ее мрачных глазах дрожал огонек свечи.

Сердце у меня заныло от недоброго предчувствия, и, словно вторя моим мыслям, за спиной у меня бесшумно возникла миниатюрная китаянка.

– Вы Олаф Матиссен? – спросила она голосом, мелодичным, как китайский колокольчик. – Вас к телефону.

Я встал, отодвинул стул.

– Прости, – сказал я Сандре, – я сейчас вернусь.

Но, по правде говоря, сам я этому не верил. Раз уж меня ухитрились отыскать в ресторане – дело дрянь. Что-то наверняка стряслось, и плакали все мои виды на сегодняшний вечер. А ведь так все отлично начиналось!

Ресторан этот недаром считался приличным – кабинки для переговоров тут были закрытые, так что клиенты могли утрясать свои дела, не опасаясь чужих ушей. Я взял трубку, ожидая услышать Карса или Антона, но, к удивлению моему, говорил незнакомец.

– Инспектор Матиссен? – спросил возбужденный мужской голос в трубке.

– У телефона.

– Уж не знаю, помните ли вы меня… Это Бьорн Берланд, историк.

– А! Здравствуйте, профессор.

Теперь я его узнал – тот самый малый, который ждал вместе с нами паром. Он еще занимался Смутным временем. Сам не знаю, почему я его запомнил – должно быть, по какому-то инстинкту, велевшему мне запоминать все, что так или иначе встречается на пути.

– Рад, что вы снова в Бергене, профессор. Как продвигается работа?

Казалось, он колеблется. Какое-то время в трубке слышалось лишь его частое дыхание.

– Профессор?

– Ваш напарник сказал мне, что вас скорее всего можно найти здесь. Простите, я наверняка отрываю вас от частных дел. Он сказал, что это ваш любимый ресторан и что если уж вы собрались куда-то вести девушку, то наверняка сюда.

Вот сволочь!

– Он не ошибся, – уныло ответил я.

– У меня к вам просьба, инспектор. Вы не могли бы приехать ко мне? Срочно.

– Что-то стряслось? – неохотно спросил я. Черт бы его побрал, он что, до утра не мог потерпеть, что ли?

– Да… пожалуй. Я говорил вам, что разбираю архивы. И наткнулся кое на какие любопытные документы. Я подумал, может, вы… понимаете, мне больше не к кому обратиться…

Я вздохнул.

– Дело не терпит?

– Не знаю… мне кажется, за мной следят… Я боюсь, инспектор!

О Господи, свихнулся он, что ли? Беда в том, что мы не можем пренебрегать ничем – любой глупостью, любым ложным сигналом… Таково правило нашего отдела, и пока его еще никто не отменял.

– Хорошо, – сказал я, – я выезжаю. Куда ехать?

– В Музей естественной истории. Там мне выделили кабинет, понимаете ли. На первом этаже, комната пять. Вахтеры уже ушли. Пожалуйста, поторопитесь!

Я знал этот музей – массивное серое здание неподалеку от рухнувшего Технологического центра. Весной там цветут рододендроны, заливая все вокруг розовым и алым светом, а сейчас его караулят лишь темные туи да сосны… Приятное место, да уж больно безлюдное по вечерам. Про парк, расположенный поблизости, ходят дурные слухи – на ночь жители окрестных домов запирают бронированные двери, и на всех окнах там решетки… Я взглянул на часы. Было уже без четверти десять.

– Я буду через пятнадцать минут. Не волнуйтесь. Запритесь и ждите меня. Я назовусь.

– Хорошо… – Он, казалось, колебался. – И еще – приезжайте один.

– Это еще почему?

– Без напарника. Я потом объясню. Не ставьте никого в известность. Просто приезжайте поскорее.

– Я буду через пятнадцать минут. Не волнуйтесь.

Я повесил трубку и вернулся к столику. Китаяночка как раз убрала тарелки из-под закусок и принесла сладкое – яблоки в охлажденном сиропе, кофе и коньяк.

Сандра вопросительно взглянула на меня. Я пожал плечами, присел к столу и торопливо отхлебнул крепкий, дымящийся, черный, точно деготь, кофе.

– Ничего не поделаешь… надо идти.

– Что случилось, Олаф?

– Помнишь того профессора, которого мы тогда встретили на переправе? Берланда?

– Да… – насторожилась она.

– Это он звонил. Похоже, он чем-то напуган. Я так и не понял – чем.

– Может, мне поехать с тобой, Олаф?

Я покачал головой – отчасти потому, что предпочитаю при возможных осложнениях не таскать за собой женщин, особенно привлекательных женщин, отчасти из-за того, что тогда, на переправе, она, как мне показалось, смотрела на профессора с большей симпатией, чем того заслуживает случайный попутчик.

– Нет, не нужно. Не думаю, что там и вправду что-то серьезное. Просто психованный тип. Чего ждать от ученого?

– Он не произвел на меня впечатления психованного типа, – возразила она, – приятный, воспитанный человек.

А я что говорил! Когда этим дурехам попадается какой-то хлюпик, который и пушку-то сроду в руках не держал, они сразу говорят, что он «воспитанный». Будто все остальные ведут себя как разнузданные павианы!

Я потрепал ее по плечу.

– Что бы там ни было, я и сам разберусь. А ты не торопись – видишь, опять пошел дождь. Тут тепло, уютно, музыка играет. А там, снаружи, льет и льет.

– Говорят, раньше, до Катастрофы, все было по-другому, – вздохнула она. – Говорят, у нас в Италии триста дней в году светило солнце. А теперь и мы забыли, как оно выглядит.

– Только не в Бергене, – возразил я, – тут всегда так было. У нас говорят, бергенец рождается с зонтиком в руках. Ладно, мне пора. Утешься тем, что можешь допить и мою порцию.

Я подозвал китаяночку, которая приблизилась забавной семенящей походкой, расплатился и вышел из освещенного красными фонариками уютного ресторана на дождь и ветер. Стоило лишь мне захлопнуть тяжелую дверь, меня обступила тьма, ветер с залива швырнул в лицо мелкую водяную пыль. Я поднял воротник и направился к своей старушке, предварительно отключив сигнализацию – мало ли вокруг ублюдков, мечтающих надругаться над чужой машиной? А я был привязан к своей красотке; машина – это вам не женщина, ее не каждую неделю меняешь.

Конечно, если бы что-то хоть намеком подсказало окружающим, что это – полицейский автомобиль, я мог бы спать спокойно – мало кто любит связываться с полицией, – но наш отдел предпочитает себя не рекламировать.

Машина тронулась с места и медленно поползла в гору по узким улочкам – спешить тут было опасно; мокрый асфальт мостовой блестел точно смазанный маслом. Площадь перед музеем была пуста, памятник, изображающий какого-то мужика в тужурке, угрожающе вытаращился на меня позеленевшими буркалами. Все окна приземистого массивного здания были темными, и только одно – на первом этаже – отбрасывало тусклый прямоугольник света на залитую водой брусчатку. Я толкнул тяжелую дверь – она оказалась незапертой, и смутное предчувствие неладного охватило меня. В коридоре было пусто – мои шаги эхом раскатились по пустынным сводам. На какой-то миг мне почудилось, что я слышу не просто эхо – словно где-то вдалеке кто-то быстро пробежал мимо, – но звук тут же стих.

– Профессор! – крикнул я.

Молчание.

Из приоткрытой двери комнаты номер пять в коридор вырывалась узкая полоска света.

Первое, что бросилось в глаза, когда я вошел, – это царивший в комнате хаос. Странно, там, во Фьорде, на ферме тоже все было перевернуто, но там все было иначе. Туг, которого в другой жизни звали Ральф Густавсон, крушил все в припадке помрачения, не оставляя ни одной целой вещи; порыв безумца, обуреваемого только одним-единственным желанием – крушить и резать. Здесь же разгром осуществляла методичная и, я бы даже сказал, хладнокровная рука. Кожаная обшивка кресла была вспорота крест-накрест; ящики, выдвинутые из стола, лежали кверху дном; книги, сброшенные с полок, громоздились на полу бесформенной грудой. Словно кто-то поспешно, но тщательно обыскивал комнату – вот как это выглядело. Не было лишь того, из-за чего, собственно, и поднялась вся эта суматоха, – архива, с которым работал Берланд.

Зато было еще кое-что.

Я заметил его не сразу – обыскивая комнату, преступник сдвинул с места массивный стеллаж, и теперь он заслонял лежащее на полу тело. Сначала я увидел нелепо вывернутый ботинок, торчащий из– под стола, а уж потом и самого Берланда. Не нужно было обладать особой проницательностью, чтобы понять, что с ним случилось. Вся левая сторона груди у него была разворочена и почернела от запекшейся крови. Стреляли явно с близкого расстояния. Судя по степени убойности, орудие убийства явно смахивало на «магнум».

Я нагнулся и дотронулся до шейной артерии Берланда. Пульс еще бился – слабый, прерывистый… Это явно была агония. Веки раненого слабо дрогнули; мутный взгляд остановился на моем лице и внезапно стал осмысленным; губы приоткрылись и из них вместе со свистящим дыханием вырвалось:

– Инспектор…

Я наклонился еще ниже.

– Все в порядке, профессор. Сейчас я вызову помощь…

– Нет… мне уже ничто не поможет… они… не успел… дельфин…

Он явно бредил. Я успокаивающе похлопал его по плечу:

– Хорошо-хорошо, не волнуйтесь.

Он вдруг отчетливо произнес:

– Только вы… Больше никто! – И, торжествующе улыбнувшись, добавил: – Я так и думал.

Глаза его закрылись, он вздрогнул, вытянулся, и через миг жизнь покинула его.

Я подошел к телефону, подхватил беспомощно раскачивающуюся трубку и набрал номер нашего ведомства.

* * *

22 декабря 2031 года

Помощнику генерального секретаря ООН

Джеку Лундгрену

от доктора физико-математических наук

Юджина Ионеску

Дорогой Джек!

До меня дошли слухи о закрытом совещании в Женеве и, что самое главное, о результатах этого совещания. Вы все-таки решили открыть этим пришельцам допуск на Землю. Я понимаю – другого выхода у вас не было, и все это очень смахивает на хорошую мину при плохой игре. Конечно, мы сейчас не в том положении, чтобы вступать в вооруженную конфронтацию с пришельцами из космоса. При том уровне технологий, который у них имеется, они просто сотрут нас с лица земли. Но, может, вам все-таки стоило бы немного затянуть переговоры – ты ведь старый дипломатический волк! Я понимаю, установить эмбарго на ввоз новых технологий – это до некоторой степени выход. По крайней мере, это позволит нам хоть как– то контролировать их деятельность на Земле. Но, может, нам вообще стоит задуматься – а что это за деятельность такая? Мы с тобой достаточно пожили на этом свете, чтобы не строить иллюзий: если кто– то предлагает вам бескорыстную помощь, значит, он рассчитывает получить выгоду. Мы тут, на Земле, и между собой-то договориться не можем – кто же сумеет понять, что на уме у пришельцев? Тем более что они, по крайней мере внешне, мало чем отличаются от людей – вполне естественно, мы ждем от них человеческих чувств и человеческих реакций. Джек, а что, если это их внешнее сходство – просто маска? Личина? Как мы угадаем, что за этим скрывается на самом деле? Что они вообще рассказывали тебе о своем родном мире? Ничего? А если и рассказывали что-то, то как проверить достоверность этих сведений?

Джек, я ученый. Я верю только в то, что можно проверить на опыте, только в то, что известно достоверно. А достоверно мы имеем следующую цепочку событий: совершенно необъяснимый (какие бы версии ни выдвигали наши доблестные газетчики) взрыв ракетной установки на Мексиканском нагорье; падение Харона и тот хаос, который за этим последовал; появление тугое и их стремительное и страшное распространение по всему земному шару; и, наконец, появление пришельцев. Весьма вероятно, что между этими событиями нет никакой связи. Но если есть, Джек, может, стоит задуматься, не стоит ли за этим чья– то направляющая рука? Я постараюсь кое-что выяснить – не знаю, что из этого получится, но тем не менее советую тебе поразмыслить над моими словами. Привет Рэйчел и Бобу. Надеюсь увидеться в Баден-Бадене; в Женеве сейчас слишком неуютно.

Твой Юджин.

* * *

«Нью-Йорк тайме»

от 2 февраля 2032 года

Вчера за рабочим столом скончался от паралича сердца видный ученый, лауреат Нобелевской премии в области точных наук, автор фундаментальной монографии «Разум в зеркале Вселенной» доктор Юджин Ионеску. Редакция выражает соболезнование родным и близким покойного. Отпевание в среду в католической церкви на Двенадцатой авеню. Цветов не приносить.