Текст книги "Три года взаймы (СИ)"
Автор книги: Мария Акулова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 19 страниц)
Глава 38
Лена
После нескольких переносов дата отъезда Талии Леонидовны всё же определена: она уезжает на следующей неделе.
Это закономерно. У нее есть своя жизнь, свой муж, свои дела и заботы.
И это катастрофа для нас с Давидкой. Может быть, для Андрея тоже, но разве же он признается?
Когда Талия Леонидовна сказала о своем отъезде, я испытала самую настоящую панику.
По-детски захотелось топать ногами, отрицать и плакать.
Не отпускать… Маму.
Я запоздало осознала, что слишком привыкла быть ее ребенком. Полагаться. Принимать. Не ждать осуждения, тычка или выставленного за добро счета.
Благодарить мне не сложно – и за помощь, и за тепло. А отпустить… Это как кусок оторвать от себя.
Я уверена, родная мама меня поняла бы, но чем дольше я греюсь об эту женщину, тем сильнее к ней привязываюсь и отпускать совсем не хочу.
Ещё Талия Леонидовна – это мой безопасный мостик в отношениях с Андреем.
Наверное, наивно так полагать, но мне всё это время казалось, что пока она рядом – точки кипения мы не достигнем. Не возникнет острых вопросов. Выяснять придется, но, мне казалось, не при ней.
Мы с Давидом ушли на прогулку.
Ребенка катить вдоль дороги к своим любимым заросшим местам с видом на речку я не рискую, но оставить Андрея с мамой наедине и провести часик-полтора в ближайшем парке – почему нет?
Дава сначала рассматривает что-то своими большими-большими темными глазами, которые только недавно начали светлеть от тона к тону, а потом заснул.
Вообще с появлением собственного ребенка я узнаю столько нового и интересного. Всегда считала, что дети рождаются с бесцветными глазами, а у нашего с Андреем сына они были огромные и чернющие. От одного только взгляда мурашило. Он как будто всё на свете знал, наш маленький старичок.
Сейчас он уже совсем другой. Улыбается. Смеется. Плачет искренне. По-детски. Беззащитно. Изучает мир ручками и своим пока что беззубым ртом.
Талия Леонидовна пообещала вернуться через два-три месяца. Если станет совсем туго – мы с Давидом можем прилететь к ней. Это выглядит для меня совершенно нереальным, да и совсем трусихой я быть не хочу. Я настраиваюсь на то, что справлюсь.
Завожу коляску во двор и смотрю на окна дома.
Машина Андрея стоит под навесом. Значит, он никуда не уехал.
Мне до сих пор неловко и мыслями периодически возвращает в тот вечер, когда я так явно слилась от близости. А еще мурашки бегут по плечам от взгляда, который не могу забыть.
Что он значил? Чего именно я не поняла и не понимаю?
В голове снова всё громче звучат мысли, что секс… Это же просто секс. Можно себе позволить. Да или…
Стряхиваю головой, как делала уже миллион раз.
Качу спящего Давидку в тень под раскидистой яблоней и ставлю колеса на стоп.
Хочу быстро сбегать домой и сменить футболку: Давидка на прогулке неудачно срыгнул.
Не могу сказать, что крадусь, но встречать Андрея все равно немного страшно.
Меня к нему тянет. Мои попытки держать дистанцию не помогают избавиться от лишних чувств.
Тихо закрываю за собой дверь и, разувшись, спешу в постирочную.
Громкие голоса начинаю слышать почти сразу, но стараюсь не прислушиваться. Хотя, на самом деле, хочется голову в шею вжать и схлопнуть уши, потому что Талия Леонидовна и Андрей… Ругаются.
– Мам, давай ты не будешь лезть.
Андрей рубит грубо. Мне совсем не нравится его тон, но, как ни странно, я согласна. С ним лучше прислушиваться, чем… Я всегда стараюсь.
Талия Леонидовна нет.
– А давай лучше ты со мной наконец-то нормально поговоришь?
Снимаю футболку через голову и быстро ныряю в сменную. Выхожу обратно в холл. Вскидываю взгляд по лестнице наверх.
Видимо, они разговаривают у Андрея в кабинете. Оттуда не видно нашу с Давой яблоньку. И что я дома они тоже не слышат.
– Я всегда говорю с тобой нормально, – Андрей сбавляет обороты и тон. Я мысленно хвалю его и горжусь.
– Ты с Ксенией всё делал, как хотел. Женился. Развелся. Про Лену тоже просто раз и сообщил.
– А я должен был разрешения просить?
– Не ёрничай.
А ты уходи, Лен. И стою.
– На неё кучу грязи вылили. Ты читал?
Становится зыбко и неуютно. Я знаю, о чем речь.
Про нас с Андреем вышло несколько очень неприятных материалов. Это было ожидаемо, потому что я уже родила «раньше срока».
Несомненно, это такие же заказняки, как и наши фото из Доминиканы, но от яда отмыться сложно.
– На нас вылили, мам.
В ответ на слова Андрея Талия Леонидовна театрально смеется.
– Ты полез в это осознанно. А Лена…
Хочется просить меня не защищать, но это сделать я тоже не могу.
– Как это у вас случилось?
Сердце замирает. Скажет или…
– Мам…
– Я уже слышала, что не мое дело. Но внук мой. Так что отвечай.
Я касаюсь стены ладонью и пытаюсь остыть через контакт с прохладным материалом. Это немного помогает, но пульс все равно быстрый и частит.
– Ты связался с двадцатилетней девочкой. На каком Лена курсе? Третьем? Втором? Я так понимаю, ребенка вы не планировали. Как это было, Андрей? Ты приехал на море, увидел красивую девочку, лапши на уши навешал и…
– Да блядь. Именно так все и было.
– Не ругайся.
– Прости.
– И всё это – до развода с Ксенией. – Это уже не вопрос. – Часто ты себе такое позволял? Лене повезло, что она забеременела? Или не повезло наоборот?
Слышу грохот. Там что-то упало. Вздрагиваю, будто мне на голову. Андрей ругается, а мама уже не просит его сбавить эмоции.
– Что вы хотите услышать, Талия Леонидовна? Я каяться должен? Хочешь убедиться, что Лена случайно залетела? Да. Случайно. Мы не планировали. Дальше что? В чем ты меня обвиняешь?
– Она не готова совсем была. Она и сейчас…
Закрываю глаза и морщусь.
Я продолжаю считать Талию Леонидовну прекрасным человеком, но теперь лучше понимаю, что за ее поддержкой кроется не только волюнтаризм. Я для нее – непутевая.
– Это ты должен был…
– Должен был. Должен, я не спорю. Но дальше что? Давид уже есть. Мы с Леной женаты. Что ещё я должен был? Что, блядь, я не делаю из того, что должен? Мам, я стараюсь. Ты думаешь, я так себе видел жизнь ещё год назад?
В ушах звенит. Нет. Ты видел свою жизнь не так. Ты не хотел это всё.
– Я, как и все, лажаю. Я стараюсь, чтобы мои лажи как можно меньше вредили другим. Что ещё?
– Ты её любишь, Андрей?
Пауза звучит для меня трагично.
Я слышу, как Андрей вздыхает. Мотает головой, наверное. Трет лоб может быть.
Он не любит дурацкие вопросы, Талия Леонидовна. Зря вы это….
– То есть, ты ее используешь.
– Мам, прекрати. Ты половины о нас не знаешь, а выводы делаешь. Чем ты лучше других? – Муж отвечает вот так. За что получает болезненное:
– Говнюк.
– Твой сын. Какой родился. Какой вырос. Каким стал. Наш с Леной брак – не твое дело. Ничье, кроме нас, слышишь? Не лезь мне в душу. И к Лене тоже, блин, не лезь. За помощь – спасибо. Ты нас спасла. Мы всегда тебе рады, но есть то, что между нами. Тебя не касается. Я взял на себя обязательства. И я их исполняю. Я не знаю, что будет завтра. Это зависит не только от меня, но я буду стараться.
Я отталкиваюсь от стены и стараюсь уйти прочь беззвучно. Но в уши всё равно попадает осколочное:
– Если ты с ней играешь – прекрати. Будь честным. Я учила тебя честности.
– Мам, хватит.
Ускоряюсь и выхожу из дома.
Всё в норме. Меня просто ждет Давид.
Глава 39
Лена
Как бы я ни настраивалась, что слез в аэропорту не будет, итог предопределен. Впереди у Талии Леонидовны паспортный контроль и трехчасовой перелет. В наших жизнях – никакой трагедии, но я обнимаю ее крепко-крепко и сквозь слезы благодарю за все.
Не злюсь ни капли. Я никогда не злюсь на правду и людей, ее озвучивших. Подслушанный разговор – просто очередное доказательство, что на чудо надеяться не стоит. Впрочем, как и прыгать выше головы.
В голом остатке всё так и есть: мне просто повезло залететь. Сначала я думала, это божье наказание. Преграда на пути к недовымоленному счастью. Теперь у меня есть сын и чувство, которое многие не испытывают даже прожив всю жизнь. Болезненная, но настоящая любовь.
А ещё у меня целых два месяца будто бы была настоящая мама, которая даже не знает, что именно я сейчас оплакиваю на ее плече.
Просто гладит по спине и успокаивает.
Андрей себя так не вел, Давидка отпустил бабушку спокойно, они стоят сейчас чуть дальше, а я отпустить никак не могу.
– Девочка моя, ну Ленушка, что ты душу себе рвешь? – Меня даже так ласково никто никогда не называл. И из-за этого ещё сложнее.
Я раз за разом обещаю себе успокоиться и отпустить. Но вместо этого держусь.
– Простите, я просто… – И сама не знаю, что тут просто. Мне сложно. Сложно всё.
Талия Леонидовна вздыхает.
Между моих лопаток на спину ложится мужская горячая ладонь. Андрей просит:
– Лен, поехали. Мама вернется, она нам пообещала. Да, мам?
Талия Леонидовна сжимает мои плечи и силой отдаляет. Я подчиняюсь.
Сквозь пелену собственных легализированных отъездом фиктивной свекрови слез смотрю на ее лицо. Успеваю заметить, что она улыбается сыну. В оставшиеся дни я не заметила между ними отчуждения или холодности. Видимо, из-за меня они не поссорились. Просто… Выяснить было важно. Выяснили.
Андрей отрывает руку от моей спины и снова отходит. Взгляд Талии Леонидовны возвращается ко мне.
– Не плачем, зайка. Слышишь?
Слышу.
Киваю и очень-очень стараюсь не продолжать.
– Вы мне так помогли с сыном… Я боюсь теперь не справиться. Мне страшно.
Остаться с ними и без вас.
Талия Леонидовна улыбается так, как умеет она одна. Тепло и всеобъемлюще.
С нажимом стирает пальцами слезы с моих щек. Удивительно, но даже это действует на меня исцеляюще.
– С чем ты не справишься? С сыном? Своим или моим? – Отличная шутка. Жестокая шутка. Вместо улыбки она снова вызывает слезы. – Да ну брось…
Кусаю губы. В моменте кажется, я вернусь в дом и всё развалится.
Держат только сжавшие мои плечи тонкие, но сильные женские руки.
– Я родила Андрея в девятнадцать. Вот кто ничего не умел. Я еще и дурочка была, а ты умная, Лена. Умная-умная.
Хочется спорить. Я уверена, что она и тогда была собранной, сильной, талантливой. Я не рискнула спросить, как эта женщина пережила потерю первого мужа. Отца Андрея. Но на ее фоне чувствую себя слабачкой.
– Ты отличная мать, малыш. И жена. И дочка.
Не справляюсь. Слезы снова выступают и льются. Талия уже не стирает их, а просто смотрит с улыбкой.
– Им всем нужна только твоя любовь. Её в тебе много. Это очень чувствуется.
Она подается вперед и почти на ухо, сбавив голос, шепчет:
– Не бойся обращаться к Андрею. Не стесняйся. Не волнуйся. Он – отец. Он точно так же должен. Пообещай мне.
Киваю, зная, что вру.
– И друг про друга не забывайте. Тоже пообещай.
Вру ещё сильнее. Между нами – пропасть. Ее не заполнить сексом и опекой над общим ребенком. С Андреем я хочу чувств или не хочу ничего.
– Спасибо вам огромное, Талия Леонидовна. Мне так стыдно было, что вы из-за нас ночами не спали. Вставали так часто.
Талия Леонидовна улыбается и отмахивается. Снова обняв, мне одной произносит:
– Ты к своему ребенку вставала, а я к своему. Мне ещё твоей маме в глаза там смотреть. Я хочу без стыда.
Свекровь оглаживает меня от висков к затылку, забрав на время дар речи. Целует в щеку и просит:
– Отпускай, девочка моя. Ты прекрасная мама. Давидка лучшую выбрал.
В ушах стоит гул, в глазах – слезы, пока Талия Леонидовна не пропадает за линией секьюрити чека.
Мне сразу же становится неуютно и неловко перед Андреем за несдержанность.
Ему в глаза я давно не смотрю.
Шепнув: «извини», забираю на себя управление коляской и качу ее в сторону выхода из зоны отправки аэропорта.
Мы в молчании и в четыре руки устраиваем автолюльку с Давидом в салоне Мерседеса.
Раму коляски Андрей прячет в багажник.
Садимся. Пристегиваемся. Я всё еще шмыгаю носом, но стараюсь делать это не слишком часто, чтобы не нервировать.
Что я нервирую никто не говорил, но я всё равно стараюсь.
Слежу за взлетом самолетов, понятия не имея, в котором из них от нас улетает Талия Леонидовна, но каждый провожаю короткой молитвой.
Вздрагиваю, почувствовав тепло на колене. Долго безмолвно смотрю на накрывшую мою ногу мужскую кисть с золотым ободком на безымянном пальце.
Интересно, а само кольцо ему зудит? Мешает? Он дни считает, чтобы снять?
Поднимаю взгляд на Андрея. Он смотрит в ответ внимательно. Тоже уже скучает или тоже думает, что одной мне будет сложно?
– Хочешь, съездим к ним.
Сердце сначала ускоряется, а потом с размаху разбивается об асфальт. Не знаю, как перестать даже на секунду видеть в словах договорного мужа надежду.
– В августе на пару недель.
Мотаю головой и думаю как бы поделикатней попросить Андрея меня не трогать.
Не приходится. Он гладит кожу на внутренней стороне бедра и убирает руку.
Взгляд сам собой скатывается с мужского предплечья на подлокотник. Глупо будет ещё раз спрашивать, почему он хранит?
Да. Глупо.
– Не надо. Давиду рано летать. Я думаю, справлюсь. Просто скучать буду. Твоя мама… – Я не знаю, какой была моя, но мне кажется, они похожи.
Договорить не получается. Но и муж не спорит. Кивнув, возвращается взглядом к дороге. И я тоже к окну.
– Думаю машину поменять. Ты учиться пойти не хочешь?
Мотаю головой.
Хочешь – меняй. Я ничего не хочу.
– Я думал тоже "Мерс", но большой. – Мое молчание Андрея не расстраивает. Он продолжает говорить. – Этот маленький. С ребенком неудобно. Продадим или ты себе оставишь?
Сильнее сжимаю колени и губы. Каждая мышца напрягается из-за силы внутреннего протеста.
Не говори со мной об этом всем. Не говори.
– Мне не надо. Продавай.
Добиваюсь своего.
Андрей вздыхает и переключает внимание на дорогу.
***
Лишившийся Талии Леонидовны дом кажется осиротевшим. Чтобы заполнить пустоту, я стараюсь сосредоточиться на обыденном.
Мы с Андреем опять же в четыре руки переодеваем Давидку. Обсуждаем свои родительские планы.
Вечером покупаем.
В четверг на прием к педиатру.
Талия Леонидовна пишет, что приземлилась.
Бросает фото с мужем и букетом.
Я в ответ – Даву.
Андрей уходит в сад ответить на телефонный звонок, а я пока кормлю нашего сына.
Почему-то думала, что его разговор затянется, но он снова оказывается на пороге моей спальни сильно раньше времени.
Я даже замечаю это не сразу.
Улыбаюсь сыну, наслаждаясь тем, как смотрит в глаза, сосет грудь и мнет ее ладошками.
Это только между нами. Интимно. Сокровенно.
Но я чувствую запах, в который однажды влюбилась, и дергаю головой.
Андрей наблюдает слишком пристально, чтобы посчитать его присутствие неважным.
Мне хочется спрятаться. Прекратить. Или выгнать.
Но ничего из этого нельзя.
Звучу хрипловато, когда говорю:
– Я уложу, ты можешь заниматься своими делами.
Отсутствие ответа наполняет пространство не тишиной, а напряжением. Нехватка Талии Леонидовны становится катастрофической.
С ней мы правда вели себя раскованней. А без нее в ушах стоит отсутствие ответа на сокровенный заданный не мной вопрос.
– Это очень красиво, – я снова вскидываю на Андрея взгляд, чувствуя, как сердце ускоряется. Попадаюсь в капкан темных глаз. Так глупо и наивно.
Про себя прошу: не надо, Андрей.
Но он не слушает.
Шагает в спальню, вдребезги разбивая мое вялое сопротивление.
Муж приближается, по моему телу табунами разбегаются мурашки.
Дава отталкивает грудь. Слава богу. Наелся.
Встаю с кресла, запахиваю платье и удерживаю сына вертикально, подложив на плечо полотенечко, чтобы мог срыгнуть.
Андрей тормозит посреди комнаты и глазами следит за моим передвижением.
А я, как шуганный заяц. Вокруг. Лишь бы не близко.
– Тебе очень идет быть мамой, Лен. Я давно хотел сказать.
– Спасибо, – не надо. Прекрати.
Хожу с Давой по комнате, покачиваясь.
Он быстро срыгивает и начинает кемарить.
А в моей крови бурлит адреналин. Нелогично сильно нервничаю просто находясь в одной комнате с отцом своего ребенка.
– Уснул, – «отчитываюсь» Андрею, чтобы что-то говорить. Продолжая чувствовать его взгляд, несу к кроватке и укладываю.
Вот так незаметно для самой себя я справилась с первым кормлением без Талии Леонидовны. Дальше, наверное, тоже справлюсь.
Она права.
Во всем права.
Укрываю Давида тонкой муслиновой пеленкой. Кладу рядом зайку, издающего звуки белого шума. Он успокаивает всех: и младенцев, и мам. Но сейчас со мной не работает.
Андрей подходит. Его ладонь ложится на белый борт колыбели нашего сына. Подушечки пальцев касаются моих костяшек.
Он вынуждает меня посмотреть вверх.
Сжимает затылок и тянется губами ко рту. Это не дежурный поцелуй приветствия и прощания.
Это то, что делать не надо.
Андрей мажет губами по моих губам. Я выдыхаю и дергаю головой. Назад не получается. Придерживает. В сторону – врезается ртом в скулу.
Нас как куполом накрывает интимностью, близостью, болью для меня и запретностью.
Талии Леонидовны нет. Мне больше не к кому сбежать.
А губы Андрея ползут ниже и обжигают шею.
Он сгоняет с плеча бретельку. Сжав собачку на спине ведет ее вниз вдоль позвоночника и тормозит на пояснице.
Снова поднимается и просит губы. Я с тихим стоном сдаюсь. Чувствую, как кончик языка проезжается между растиснутыми зубами, и он внутри. Как раньше.
Как я всегда позволяла, а бывало и сама просила.
– Я хочу тебя, Ленка. Очень.
Тихий шепот трезвит болью.
Парализует из-за ее силы.
Хочешь, да. А я больше не могу просто хотеть.
Грубо толкаю Андрея в плечи и отступаю.
Поправляю платье. Снова не смотрю в глаза.
Углу сообщаю:
– Врач не разрешала секс. Извини. И я сейчас не хочу.
Соврав, выхожу.
Это порочный круг, из которого мне нужно выйти. Нам лучше заново не начинать.
Глава 40
Лена
Отъезд Талии Леонидовны ощущается как начало конца. Время признания и принятия. Теперь мне и самой понятно, почему я так горько плакала.
Между нами с Андреем рушится. Треск мнимой идеальности травмирует и доставляет боль, но лучше пережить его сейчас, чем когда-то потом.
Я стараюсь давать возможность Андрею проводить время с сыном, третьей лишней к ним не лезу.
У нас с Давой свой мир, у Давы с его отцом – свой. Мы любим сына поровну.
Андрей делает несколько попыток физиологически сблизиться, но на все я реагирую одинаково.
***
– Давай поедем куда-то, Лен?
– Куда?
– В Доминикану. Тебе понравилось.
По полости рта растекается горечь. Я молчу о том, что ни черта не помню. Мы там только то и делали, что трахались. Сейчас ехать зачем?
– Давиду рано. А я не хочу.
***
«Не хочу» – мой новый девиз по жизни. Я делаю только то, что должна.
Одновременно растворяюсь в любви к ребенку и травлюсь присутствием его отца.
Как назло, единственные ночи, которые в эти месяцы мы с Андреем провели не под одной крышей – это мои пять дней в роддоме. А так он каждый день возвращается в мой дом.
Я не отказываю Андрею в разговорах за ужином или завтраком о ребенке и быте, если у нас получается провести их вдвоем. Явственно ощущаю, как дистанция растет. Стол снова непреодолимо-бесконечный. Только радоваться этому не могу.
Сегодня мы с мужем впервые за четыре месяца выходим в свет. После мероприятия в оранжерее я не виделась ни с кем из окружения Андрея. Исключение: Михаил и однажды Аврора.
Собираться заново мне страшно.
Страшно всё: впервые оставить Давида с няней без четкого времени нашего с Андреем возвращения.
Смотреть в зеркало и переубеждать себя, что визуально я ничем не хуже других. Не глупее. Не проще. Не ничтожна и не жалка.
Я ребенка родила. Я жизнь дала. Я женщина и мать. Я теперь его не должна в обиду дать. И за себя тоже смогу стоять.
По дороге в Греческое посольство (а сегодня Андрей приглашен на прием посла), на меня периодически накатывает паника. Теперь я опытная: узнала у Авроры, кто ещё будет… Из наших. Оказалось: все те, кого я видеть не хотела бы. И Роман. И Валерия. Весь серпентарий, который шел в комплекте к договору.
Но выхода нет: я обязана исполнять свою часть. Быть прекрасной фасадной женой на три года.
Меня не унижают с порога. Правда я и не думала, что будет так.
Кроме прочего, здесь присутствуют Милославские. Ирина Марьяновна и Виктор Михайлович поздравляют меня с новым статусом. Просят посмотреть на фото Давы, потому что Андрей его никому не показывает.
Получив от мужа только нам двоим заметный кивок, который значит, что если я хочу – он не против, показываю.
Только когда Роман с уже не Элиной тоже подходят, быстро щелкаю кнопку блокировки и прячу телефон в клатч.
Не хочу, чтобы его грязный взгляд, язык и мысли пачкали моего сына.
Кстати, кое в чем Роман определенно был неправ. ДНК-экспертизу никто не делал. Андрей меня не любит, но это не делает его плохим. Слепым. Тупым. Я тоже не лезла с мстительным: "а теперь давай!". Пытаться сыграть на честно озвученных сомнениях, которые он сам и преодолел, – ниже моего достоинства.
Но я не хочу защищаться от колких фраз и отбивать ласковые нападки, поэтому мы с Андреем отходим от Милославских, как только вокруг становится слишком много неприятных мне людей. Я предпочитаю беречь себя и молоко.
Тупой болью в грудную клетку врезается вид знакомого из прошлой жизни лица.
Я впервые за год встречаю человека с Побережья.
Сначала у меня просто зудит переносица, потом я поднимаю взгляд и понимаю, что на меня с мягкой улыбкой смотрит кирие Петр.
Он совсем не изменился. Только одет не по-южному (в белый неизбежно примятый лён), а в элегантный черный костюм с выглядывающим из-под него белоснежным стоячим воротником классической рубашки.
Красивый. Сильный. Благородный.
Моя первая влюбленность.
И рядом с ним… Законная жена.
Я видела фото с их свадьбы. Это было очень по-гречески и красиво.
Незнакомая мне девушка-гречанка и сейчас выглядит прекрасно. Она высокая и стройная. Напоминает грациозную виноградную лозу. С большими темными глазами и очень красивым поистине греческим профилем. Пропорционально выразительными носом и подбородком.
Они друг другу идут. А я…
Пропускаю момент, когда в висок врезаются губы договорного мужа. По телу разбегаются мурашки и они не имеют ничего общего с удовольствием или желанием вызвать ревность у Петра.
Просто… Мне гадко и больно. Но я рада, что у него брак не такой.
Не такой же?
Дергаюсь и увожу взгляд. Несколько секунд чувствую, как Андрей прожигает в щеке дыры, а потом его окликают.
Этот вечер для меня из разряда перетерпеть. Я не подхожу к Петру. Ни к кому не подхожу. Только изредка и издали наблюдаю за чужой нормальностью.
Жена Петра чем-то напоминает мне меня же, только раньше, не теперь. Если долго наблюдать, можно заметить в ней легкую скованность и абсолютное доверие к мужу.
Внутри меня разрастается то же болезненное чувство, что изнутри разъедало, когда смотрела на Аврору и Игоря. Между ними – нежность. Трогательность. Чувства.
Я не ревную Петра. Но я ревную к чужой любви.
Хочу без слов уйти на балкон, но Андрей ловит за кисть.
Глазами спрашивает: «ты куда?», а я ловлю себя на злости. Неконтролируемой злости на него.
Хочется брякнуть: не твое чертово дело!!!
Сдерживаюсь.
Силой воли разжимаю горло, вспоминая всё добро, которое для меня сделал он и его семья.
– Выйду подышу. И няне позвоню.
– Можем вместе.
Мотаю головой и выворачиваю кисть. Не можем. Я бы не хотела.
Тру горящую кожу, направляясь на балкон.
Андрей предлагал договориться с няней на всю ночь. После приема поехать в квартиру. Я отказалась.
Зачем мне квартира если дома ребенок ждет?
Выйдя на балкон, прохожу до перилл, сжимаю их и делаю щедрые вдохи.
Невпопад вспоминаю, что где-то в это же время в прошлом году я свалилась Андрею на голову с новостью о беременности. Я тогда была в отчаянье. Тогда мне казалось, жизнь безвозвратно утрачена. А потом было лучше. Сейчас снова сложно. Но это же не навсегда, правда?
Странно, но не боюсь преследований Романа. Думаю, заказные статьи на нас с Андреем – это даже не происки конкурентов, а «подарки» от однопартийцев. Глупо предполагать, что внутри их партии конкуренции нет. Андрей слишком хорош. Его свои же хотят утопить. Он выстоит. А мне неважно.
Но шаги сзади всё равно звучат. Я ещё не оглянулась, а по спине волной расходится теплый воздух с мелкими-мелкими песчинками. Надвигаясь на меня, шумит прибой. Бризу тут делать нечего, но его привез с собой человек.
Петр останавливается рядом со мной и повторяет мою позу. Только голову поворачивает.
Смотрит внимательно. Улыбается.
Слишком тепло. И пахнет от него слишком домом.
Я не справляюсь.
Смотрю в ответ.
– Привет, Еленика. Я рад тебя видеть.
– И я вас, кирие Петр. – Мне больно, но я рада. – Извините, что не подошла. Вдруг вы меня уже не помните.
Его улыбка кажется мне осторожной и трогательной. Я бы хотела улыбнуться в ответ, но тяжесть происходящего вокруг не пускает.
Мужчина меняет позу: поворачивается ко мне туловищем и скользит по периллу. Не касается, но я чувствую тепло пальцев.
– Помню, конечно, Лена. Мы все тебя помним.
Смотрю на пальцы. Потом в лицо.
– Поздравляю вас со свадьбой. У вас очень красивая жена. Как ее зовут?
– Арианда.
Киваю. Ей и имя это идет. Она вся похожа на вазу. Но вслух похвалить не получается.
Ищу ее в зале и нахожу. Она разговаривает с кем-то из женщин и улыбается. Пересекаемся с ней взглядами и разлетаемся.
Что она обо мне знает?
– Когда тебя Андрей с Побережья увез, я думал свою уже не найду. – Смотрю в глаза Петра и лжи не вижу.
Господи… Что я тогда наделала?
Сто лет как поздно думать об этом и жалеть, но меня накрывает паникой. А Петр ничего не знает. Улыбается и греет меня до ожогов. Мой взгляд липнет к смуглой коже. В глазах собираются слезы.
Нельзя, Лен. Нельзя.
– Вы нашли прекрасную девушку.
– Да. Ты права. Я рассказывал Ари о тебе. Что у нас была своя жемчужина. Эленика с самым красивым голосом из всех, которые мы тут слышали. А теперь она этим голосом сыну поет колыбельные. Я вам поздравляю с сыном, Лена.
Слеза не удерживается. Я отвожу взгляд и киваю укутанному полумраком саду.
Да, пою.
Петр хвалит меня. Подбадривает. Но делает только хуже.
– Вы извините, я сейчас сентиментальная. Всё так навалилось, – оправдываюсь, стирая влажную дорожку. Обмахиваю лицо ладонями, стараясь улыбнуться и взглядом доказать: со мной всё ок.
– Давай на ты, Лен. Уже точно можно.
Киваю, зная, что следовать обещанию не придется. Петр просто станет ещё одним человеком, с которым я не хочу встречаться. Не потому, что он злой или плохой. Просто… Сейчас меня ранит всё.
– Жаль, что у вас с Андреем не получилось приехать на свадьбу. Хотя я и понимаю. Ребенок совсем крошка.
Снова киваю, молча о том, что об этом приглашении я даже не знала.
– Вы надолго в столицу? – Пытаюсь вырулить на безопасное. Даже несколько секунд умудряюсь смотреть на Петра спокойно.
– На несколько недель. Ариадна не была никогда. Погуляем. Ну и я сделаю пару рабочих встреч. Если хочешь…
Нет. Я ничего не хочу. И в голове сумбур. Перебиваю:
– Я просила Андрея вам позвонить, когда узнала о дяде. Ещё до смерти. Всё это… С деньгами. Андрей не звонил?
Петр – хороший друг. Не сдает. Не кивает, но и головой не мотает. Но я уже знаю – не звонил. Просто проверить хочу.
По телу расходится дрожь. Молоко, Лен. Мо. Ло. Ко. Не нервничай.
Видимо, не получается. Потому что взгляд старосты становится намного серьезней.
– Я соболезную тебе. Очень жаль, что Димитрий слишком быстро ушел.
– И мне очень жаль.
– Лен, – Петр зовет, а я понимаю, что смотреть в глаза уже не надо. Дальше будет сложнее. Он видит меня глубже. Лучше.
Дергаю уголки губ вверх и хочу отвернуться, но кирие Петр подается немного вперед и поддевает мой подбородок пальцами.
Вместо того, чтобы бороться, срываюсь в слабость. Глаза Петра в момент уносят меня в прошлое, которое сейчас кажется полуреальным.
Мне будто снится вечер, пляж, запах родного моря и шум прибоя. Как он тянется пальцами к моей щеке и стирает слезы там.
– У тебя веснушки, Элена. Откуда у гречанки веснушки? – Спрашивает, слегка улыбаясь. Подшучивает, но мягко и без яда.
Я смущаюсь и прикусываю уголок губ изнутри.
– Вот такая я гречанка.
Сейчас добавила бы: порченная.
Чужая. Замужняя. Временно нужная.
Между густых типично греческих бровей собирается тревожная складка. Я в ответ перескакиваю со зрачка на зрачок и не могу не думать. Господи… А если бы я тогда ему позвонила? Если бы к нему пришла, а не к Андрею? Мне не было бы так больно? Так плохо? Так одиноко и отчаянно?
Ещё немного и из глаз потекут слезы. Как это будет выглядеть со стороны? Нельзя. Но дыхание всё равно перехватывает, когда Петр шагает ещё ближе, склоняется и трогает пальцами мою щеку.
Крошит дистанцию в пыль.
– Лен, ты как? У тебя всё хорошо? Что с глазами? Андрей хороший человек, но он тебя не обижает?
Горло сжимается. Я хочу ответить, что нет. Не обижает. Он прекрасный муж и отец. Но не приходится.
В плечо Петра с толчком врезается ладонь. Он не ожидал, поэтому пятится. Поднимает взгляд и смотрит немного растерянно, а у меня по позвоночнику прокатывается обжигающий жар. Волоски становятся дыбом от разошедшейся волной агрессии.
Нельзя, Лена. Ты же знала, что нельзя.
– У своей жены про дела спрашивай, хорошо? – Я не помню, чтобы слышала Темирова настолько резким. Даже когда матом – и то теплее. А сейчас… – Мою не надо руками трогать.
Андрей обходит и становится между нами. Я отворачиваюсь. Уже затылком ловлю примирительное:
– Андрей, я не враг.
– Так и не лезь, чтобы не стать.
