Текст книги "Три года взаймы (СИ)"

Автор книги: Мария Акулова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 19 страниц)

Глава 23

Лена

Декабрь для всех – месяц суеты. У нас, на Побережье, его можно сравнить с подготовкой к открытию пляжного сезона. Но в столице, конечно, не так.

Только если другие люди украшают дома огоньками, выбирают елку, составляют списки подарков и думают, куда поедут на новогодние каникулы, депутаты по уши в принятии бюджета. Мой тоже.

А депутатские жены… Ждут, когда это безобразие закончится.

И декабрь, и Андрей практически вылетают из моей жизни. С мужем связаться очень сложно. Он занят-занят-занят-занят. Я даже по Авроре вижу, что она в ужасном загоне.

У нее нет времени ни на беседы, ни на кофе. Стараюсь не дергать. Как и Андрея.

Мне хочется видеть его часто, но наши встречи – редкие и совсем немногословные. Я принимаю это насколько могу спокойно.

Может это и к лучшему. Слишком привыкать к нему нельзя. Как бы там ни было, между нами договор, а не…

А не то, что я не собираюсь даже называть.

Сегодня, как ни странно, Андрей дома. Точнее, дома у меня.

До ушей доносятся отголоски его нескончаемых бесед, от субвенций и субсидий кругом голова, но я не пойду его отвлекать ради секса, как бы ни хотелось внимания. По нему чувствуется, что напряжен, сконцентрирован. Колючий. Резкий.

Но приехал… Где-то рядом… И уже спасибо.

Я встретила радостно. Мы вместе пообедали. Когда убирала посуду, Андрей потянул за руку к себе на колени. Я соврала бы, сказав, что тело и душа не откликнулись. Откликнулись, конечно. Но дальше первых ласк и поцелуев не зашло. Ему позвонили.

Ненавижу.

Но принимаю.

Поворачиваюсь к зеркалу в профиль и смотрю на свой живот. Очерчиваю его сильнее, прижимая ткань шелковой рубашки домашнего костюма к лобку.

Наш с Андреем сын подрос. Мой живот из остренького становится выражено округлым. И это очень трогательно.

Второй скрининг мы снова прошли без присутствия отца. Я сказала Андрею, на когда он назначен, но, к сожалению, приехать у занятого Темирова не получилось.

Это снова обидно. Возможно, даже сильнее, чем было с первым. Пусть я и знаю, что дело уже не в недоверии (Андрей изо всех сил старается), но мне очень хотелось бы, чтобы он был рядом. Не терял моменты, ценность которых понимаешь, только проживая.

Скажу ли Андрею о третьем скрининге – уже не знаю. Может и не стоит. Отцом он будет хорошим. Он и муж-то прекрасный, просто не всегда складывается со временем.

Напрягаю слух и снова улавливаю, что говорит где-то там по своему скорее всего перегревшемуся телефону. Вздохнув, отпускаю ткань рубашки, позволяя ей свободно струиться.

Спускаюсь на первый этаж, чтобы занять чем-то руки.

Я давно ничего замысловатого не готовила. Когда на ужины стабильно приезжал Андрей – хотелось, а для себя изощряться лень.

Но сегодня я решаю испечь портокалопиту (это такой пирог с вкуснейшей апельсиновой пропиткой). Может быть для того, чтобы выкурить занятого депутата из его кабинета, а может быть просто, чтобы не реагировать так остро на его присутствие и одновременную с этим недоступность.

Не хочется ни перед ним, ни перед собой слишком явно демонстрировать свои истинные эмоции из-за его близости. Они слишком сильные. Я бы сказала, непозволительно.

Включаю телевизор и занимаюсь готовкой.

Пытаюсь зажечь в себе интерес к тревел-шоу с невероятно красивой картинкой и ненавязчивым текстовым сопровождением, но мысли всё равно то и дело уносит. Очевидно, не в ту степь.

Это же можно было бы посчитать обычной субботой настоящей семьи? Я готовлю мужу пирог. Он занимается делами. Рано или поздно спустится. Или я поднимусь. Мы поужинаем. Даст бог, даже поговорим. А ночью…

Ночами у нас всё по-прежнему вязко и сладко.

Ещё я люблю просыпаться раньше Андрея и изучать его расслабленное лицо и сильное тело. Родинки на смуглых плечах. Трепет длинных ресниц. Следы от оживающих вместе с мимикой морщинок. Четкий контур мужественно тонких губ.

Провожать не люблю. Он уезжает и я чувствую в груди пустоту. Но возвращается и…

Неважно.

Кроме прочего, на меня обиделась Василика. Напрямую она меня не обвиняла, но наш диалог становится всё суше и суше. Мы давно полноценно не разговаривали. Я звоню – она сбрасывает. Занята. Причину даже отчасти понимаю: я ни словом, ни полсловом не намекнула ей на свою беременность, хотя по-дружески могла бы. Она узнала наравне со всеми и это обидно.

Но мы с Андреем договорились молчать. Мне было важно сдержать свое слово ему.

Теперь же, когда делиться уже можно, мне снова не с кем.

Я всё же купила себе фетальный допплер и теперь у нас с сыном новый ритуал. Я, может быть, его там, внутри, даже раздражаю своим настойчивым желанием послушать маленькое сердечко, но это мои личные инъекции дофамина внутривенно. Я подсела.

Так же, как на секс с его отцом.

В сохраненных сообщениях Телеграма целая серия голосовых, которые мне некому отправить. Это записи быстрого-быстрого сердцебиения. Я хотела бы Ваське, но не могу заставить ее радоваться за меня после моего "предательства".

Я хотела бы маме, но мамы давно нет.

Я хотела бы Андрею, но… Давным-давно на него не злюсь, и совершенно точно не хочу мстить за безразличие, но мне сложно вернуть себе глуповатый восторг и беспечность.

Эта беременность становится одновременно самым трепетным и ранимым периодом моей жизни.

Поставив пирог в духовку, ещё несколько минут стою, прислонившись пятой точкой к столешнице кухонного гарнитура, и смотрю на экран. Перед глазами – лазурь воды. Золото песчаного пляжа. Каноническая красота Доминиканы, которая должна вызывать восторг. Но внутри меня ровно, а тянет в другое место. За другими впечатлениями.

Снова хочется послушать мир внутри.

Поднимаюсь на второй этаж на носочках, торможу у кабинета и прислушиваюсь. Андрей занят. Это хорошо. Пирог будет стоять в духовке полчаса. Я не делаю ничего запретного или противозаконного, но пальцы подрагивают от нетерпения.

Спускаюсь и достаю со своей тайной полки аппарат и гель из алоэ. Сев на диван, складываю ноги по-турецки. Оголив живот, покрываю его тонким слоем скользкого геля. Жду, пока моя чудо-машина заработает. А дальше – магия.

Поиск с замиранием собственного сердца и поток эмоций, которые невозможно ни проконтролировать, ни обуздать, когда нахожу свое заветное «ту-ту-ту».

С каждым ударом маленького сердца я люблю его ещё больше. Улыбаюсь. Излишняя сентиментальность выступает туманной поволокой на глазах. Сегодня я слышу его громче, чем обычно. Хорошо лежит.

Жаль, телефон далеко. Я бы снова записала.

Поворачиваю голову и смотрю сквозь разделяющее гостиную и кухню пространство на свой лежащий на углу стола-острова мобильный. Можно было бы сходить, но оторваться от занятия невозможно.

Я слушаю сердце сына и собственное трепещет. А чувствуя новое движение внутри, внезапно даже для самой себя смеюсь. Влажно, конечно. Он совсем кроха, но с характером. Приставучая мама утомила.

Но дай ещё немного… Дай ещё чуть-чуть… Пожалуйста…

Прошу и слушаю, пока магия не обрывается неожиданным для меня движением. Не внутри, а снаружи.

Наше с сыном уединение разрушает шорох со стороны дверного проема. Поднимаю взгляд и замираю.

Так долго ждала, когда освободится, но настроенный на Андрея слух сбойнул. Я только сейчас понимаю, что его голос давно не слышен фоном. Я пропустила всё. Что закончил говорить. Как спустился.

Думаю, долго ли там стоял… И краснею.

Сморгнув, улыбаюсь, скрывая неловкость. Тянусь за салфетками и вытираю датчик. Дальше – живот.

– Привет, – боже, Лена, вы здоровались! Щеки все сильнее розовеют. Спускаю ноги на пол. – Через десять минут будет пирог. Уже пахнет, слышишь?

Выдерживаю прямой взгляд секунду. Дальше – увожу свой, утопая в неловкости.

Почему ты так смотришь? Почему ты молчишь?

– Ты делаешь это по медицинским показаниям? – Андрей задает вопрос хрипловатым голосом. Может быть переболтал с кем-то, а может быть… Волнуется.

Его взгляд и выражение на лице не меняются. Он все такой же серьезный. Внимательный. Смотрит на меня. А я стараюсь в ответ смотреть и не умереть от перевозбуждения. Не сексуального, конечно. Речь об эмоциях. Их во мне слишком.

– Нет, – улыбаюсь, отвечая мягко. – С ним всё хорошо, но врач разрешила… Баловаться. Это больше для меня. Мне нравится слушать.

Замолкаю и пытаюсь не сойти с ума в тишине. Вслед за страхом держать зрительный контакт возникает невозможность его разорвать. Я знаю, что нужно натянуть рубашку на живот, встать и сделать вид, что ничего не произошло.

У него есть достаточно: фотографии плода в телефоне, возможность всегда спросить и я отвечу. Возможность трогать. Гладить. Разговаривать. И мне нечего стыдиться. Но вместо этого смотрю и судорожно пытаюсь считать хотя бы что-то на лице мужа. Не получается.

Дальше – отчаянный шаг на минное поле. Когда одна за другой взрываются – больно. Я уже по нему танцевала. Не знаю, зачем мне это снова, но…

– Хочешь послушать?

Пусть лучше больно, чем никак.

Андрей колеблется несколько секунд, а может не колеблется и я всё придумала. Дальше кивает. Мое сердце вдребезги. На глазах снова слезы.

– Да. Сделай так ещё раз. Пожалуйста.

Опускаю голову и прижимаю датчик к тому же месту, игнорируя дрожь в пальцах и горле.

На один шаг Андрея приходится три удара детского сердца. Я посчитала.

Глава 24

Лена

Уже глубокая ночь, но я не сплю. Тишину нарушает разве что размеренное мужское дыхание. Сквозь не до конца задернутые шторы по полу растекается лунный свет.

Даже не верится, что после бездны разговоров наконец-то наступило наше с Андреем спокойствие. Хочется им насладиться. А может быть вовсе не им.

Рука Андрея лежит на моем голом бедре. Одеяло сбито. Сам он – на животе, повернув ко мне голову. Как будто по заказу.

Я смотрю привыкшими к темноте глазами на него и не верю.

И верю. И не верю. И верю.

Мы вместе слушали сердце сына. Его взгляд был максимально сконцентрирован на моем животе. Слух настроен на удары. Когда муж поднял глаза к моим, я чуть ли не впервые увидела в них слабость. Он… Тронут. Ему… Важно.

И это важно мне.

Дальше мы снова занимались каждый своими делами. Ужинали. Болтали. Уже не о том, что, уверена, так же сильно повлияло на него, как в свое время повлияло на меня.

Но позже, ночью, занимаясь любовью, он вел себя особенно. Особенно смотрел. Особенно двигался. Я тонула в нежности, которая совсем не обязательно должна быть подкреплена любовью.

Между нами слишком много. Между нами на всю жизнь. Может быть на любовь уже и места нет.

Но если обычно после оргазма я отлично засыпаю, то сегодня не могу отлипнуть взглядом от Андрея. Ни глаза закрыть. Ни сбегать в туалет, хотя и чувствую, что мочевой пузырь поджимает.

Кажется, любое движение может разрушить хрупкость момента, который для меня тоже выглядит магическим.

Сейчас я не верю, что с кем-то другим мне могло бы быть так же хорошо, как с Андреем. И тугой болью в груди отзывается срочность. Сколько месяцев уже прошло из обещанных трех лет? Даже считать не хочу. Не могу. Не нужно.

Поддавшись порыву, глажу мужскую кисть. Это просто проявление нежности, но оно имеет волнующий эффект.

Ресницы Андрея дрожат. Он открывает глаза и смотрит на меня абсолютно трезво. Сердце взводится.

– Прости, – шепчу, испытывая искреннее раскаяние. – Я не хотела тебя разбудить.

– Ты не разбудила. Я не спал.

Он не врет. А у меня по рукам бегут мурашки. Тоже думал обо всем об этом?

Андрей смаргивает. Подается вперед. Я глажу мужскую щеку и подставляю губы для поцелуя.

Он – поистине ночной. Ленивый и теплый. Ни к чему не ведущий.

– Ты почему не спишь? – Андрей спрашивает, оторвавшись.

Мы снова лежим висками на подушках. Очень близко. Очень честные.

Мне так кажется.

Пожимаю плечом, ни на секунду не прекращая гладить мужскую кисть и предплечье. Скользить по выпуклым венам. Ощущать, как под пальцами пружинят жесткие волоски.

– Мыслей много. Эмоций.

Тонкие губы легонько дергаются. Мой обтекаемый ответ не вызывает раздражения.

– Мне наоборот здесь спокойней. От мыслей дальше.

А его откровение отдаляет от сна ещё сильнее. Он мог иметь в виду что-угодно, но слышать это очень приятно. Очень-очень.

– Тебе понравилось слушать?

Долго смотрит в глаза, потом кивает. Из него не польется восторг потоком. Может быть это и не восторг-то был, как во мне, а просто что-то новое. Я не хочу давить. Ему нужно осознать. Но он уже ближе. Намного-намного ближе к нам с сыном.

– Мне тоже. Бывает, сложно поверить, что это всё не снится. Что я правда беременна. А когда слушаю, когда толкается… Это всё кажется невероятным. В голове не укладывается, что там человек.

Андрей снова улыбается мягко. Его рука перемещается мне на скулу. Он гладит костяшками. Спускается по плечу и едет вниз по руке. Ладонь влитой ложится на поясницу. Муж тянет ближе, я поддаюсь. Всю себя чувствую занеженной. Не знаю, как у него получается. Без особенных слов. Без признаний и обещаний. А может быть именно поэтому.

– И мне сложно поверить. Иногда я забываю.

Улыбаюсь в ответ. Возможно, и его слова, и моя реакция выглядят нелогично. Но я понимаю, о чем говорит Андрей. Это не повод обидеться. Скорее узнать друг друга лучше. Понять, что мы ближе, чем думали. И похожи.

– В таком загоне, что и имя свое забыть не сложно. Но когда вспоминаю, я рад.

Улыбаюсь шире, чтобы скрыть поднявшуюся внутри волну. Самые простые слова делают меня самой счастливой.

– Конечно, ты рад. Это же не тебе рожать, – бурчу для вида. Андрей смеется глазами.

Не в состоянии сдержаться, я трусь кончиком носа о его нос. Трогаю губы губами. Изнутри распирают эмоции. Они выходят адреналиновой дрожью, которую Андрей путает с холодом, обнимает и набрасывает одеяло выше.

Уже пора тормозить, это понятно, но я не могу. Немного хмурюсь и честно признаюсь:

– Когда тебя долго нет – я скучаю. – Замолкаю.

Тишина. Улыбок нет. Раздражения тоже. Он смотрит и ждет, что скажу дальше. И да. Я скажу:

– Немного уже ненавижу эту всю вашу политическую чушь. Она бесконечная.

Улыбается.

– Я тоже заебался, Лен.

С губ рвется: так брось. Брось всё. Брось к черту. Только не нас с сыном.

– Это долго ещё?

– С января будет легче.

Киваю. Не сильно верю, но посмотрим.

Трачу несколько наглых минут на молчаливое изучение досконально знакомых черт. Потом снова возвращаюсь к глазам.

– Ты утром уедешь?

– В понедельник.

Андрей дарит нам еще сутки. С губ рвется идиотское: спасибо, но, вместо неуместных слов, я благодарю, подавшись лицом к лицу.

Мой порыв прижаться нежно преображается на полпути. Пальцы Андрея сжимают мой затылок и держат. Приходится расслабить губы и позволить Андрею поцеловать, как хочется ему. Дольше и глубже. Серьезней и волнительней.

– Что ты любишь, Лена? – Он спрашивает, трогая губами губы, подбородок.

– В смысле?

– В прямом. Что ты любишь. Есть. На что смотреть. Что получать.

Я понимаю, к чему он. Но мне не нужны подарки. Он и так много делает. Тело напрягается в протесте, который я боюсь проявить.

Моя огромная проблема в том, что я не знаю, как строятся нормальные отношения. И как – договорные.

Я могу только гладить его и молча целоваться.

Андрей дает мне время, но единственный ответ, который крутится в голове, неизменен: подари мне себя.

Я его не озвучу.

Смотря на меня, Андрей, скорее всего, видит растерянность. Язык прилип к небу. По телу табуны мурашек. Мы как будто на пороге и за ним, возможно, уже что-то другое.

Всё тонко. Мне страшно. Сердце замедляется. По ощущениям – вращение земли тоже.

Андрей, дав мне еще какое-то время, просит:

– Спроси у врача, сейчас можно летать?

– Зачем?

– Закончу и пропадем.

Глава 25

Лена

Я снимаю изящные сандалии и делаю несколько шагов по теплому песку цвета с картинок. Зарываюсь в него пальцами. Кажется, что его перебрали до последней песчинки. Обычные вещи для тех, кто привык к подобному отдыху, дарят мне дикий восторг.

Вода, немного пенясь, покрывает мои стопы до косточек.

Еду взглядом по прозрачной бирюзовой глади вдаль и до сих пор не верю.

Андрей Темиров стал для меня первым в огромном количестве дел.

Первый мужчина. Муж. Отец ребенка. С ним, с первым, я оказалась в салоне дорогущей машины. Обедала в ресторане. С его помощью сбежала из-под власти дяди-самодура с Побережья. Поселилась в столице.

Летела на самолете. Пережила пересадку в огромном аэропорту. Попала в страну, где люди говорят на испанском языке и выглядят вроде бы так же, а совсем не так.

Врач разрешил мне летать и в конце января мы с Андреем улетели на две недели в Доминиканскую Республику.

Бюджет принят. У депутатов каникулы. Свои Андрей проводит со мной.

Я не знаю, почему он выбрал именно эту страну. Истолковал так то шоу, которое мог зацепить краем глаза на моем телевизоре, или это его пожелание. Мне было всё равно, куда лететь.

Я вообще, если честно, боялась.

Сначала, конечно, трепетала, а потом подумала… Это же не просто две недели. Это две недели только вдвоем. В закрытом пространстве пятизвездочного отеля и ещё уже – нашего номера. Это не две ночи. Не его звонки в кабинете на фоне моей суеты. Не просто секс и сон, а полноценное сожительство.

Разговоры. Планы. Распорядок. Разбросанные вещи. Один на двоих шкаф и душевая.

Из-за этого я сильно нервничала несколько последних дней перед вылетом и накручивала себя до бесконечности. Представляла, как здесь Андрей осознает, что я глупая и скучная. Что будет уходить, лишь бы не находиться с надоевшей мной. Что ему будет стыдно за мое поведение. Внешний вид.

Господи, да за всё!

Но мою тревогу как рукой сняло, стоило спуститься с трапа самолета в приятно укутавшую жару.

Как бы там ни было, я человек южный. Мои кости промерзли в столичной зиме. А здесь… Иначе, но так хорошо!

Стою на краю пляжной линии и не рискую зайти глубже. Я и не хотела. Просто водичку потрогать.

На плечах – белоснежное полупрозрачное кимоно-накидка из вуали в тон купальника. На затылке – соломенная шляпка с висюльками из декоративных ракушек. Они даже чем-то похожи на мою корону. Интересно, что с ней случилось?

Я придерживаю шляпку и оглядываюсь на одно из спрятанных под атмосферными соломенными крышами-зонтами бунгало.

Андрей смотрит на меня. Я уверена в этом даже вопреки тому, что линзы мужских солнцезащитных очков сильно затемнены.

На мне тоже надеты, но разделяющие наши глаза стекла не мешают скручиваться животу в тугой узел.

Я улыбаюсь застенчиво и снова разворачиваюсь к морю. Делаю глубокий-глубокий вдох.

Эта вода – совсем не такая, как на нашем море. Более соленая, держит лучше, и совсем другого цвета. Она как с картинок. Точнее картинки рисуют с нее. Растягивается градиентом от полупрозрачной бирюзы до насыщенной лазури на глубине. Там, куда мне плыть нельзя.

Плаваю я хорошо, но на глубину получилось только раз. С Андреем. Одной – нет.

Ну и ладно.

Я присаживаюсь, придерживая подол накидки, и мочу в воде загорелые руки.

Мы в Доминикане всего три дня, но уже успели обрести оливковый отлив. Греки есть греки. Что с нас взять?

Тем более, мы только то и делаем, что плаваем – в море или бассейнах, едим предлагаемую гостиницей разнообразную еду и… Сказать бы, что отсыпаемся, но больше все же занимаемся сексом.

Если на секунду представить, что мы – просто молодожены и не успели ещё сделать ребенка, я уверена, что увезли бы его отсюда.

Андрей здесь совсем другой. Более расслабленный. Спокойный и страстный одновременно.

Его отдых – это переключение. Он переключен на еду и меня.

А я стараюсь не думать, в какой степени наша поездка – это подарок мне. Нашему сыну. Или желание самого Андрея.

Просто всё сложилось и я почти готова употребить слово «идеально».

На губах играет улыбка. В бунгало ждет Андрей и скоро принесут фрукты с шоколадом и мороженым. А я вожу пальцами по влажному песку, чтобы уже через несколько секунд мои художества смыла вода.

Весь мой отпуск состоит из разрешенных себе маленьких радостей-импульсов. Если я хочу потрогать воду – трогаю ее. Хочу на завтрак макароны с сахаром – ем. Хочу взять Андрея за руку и идти между симметрично высаженных пальм на ужин – беру. Он не сбрасывает. Тянет к себе и целует в висок.

Я расспрашиваю его про детство. Родителей. Жизнь на Побережье. Про взрослость тоже.

Он в ответ немного расспрашивает меня.

По его реакциям видно, что мое детство вызывает не лучшие эмоции. Я многое ненормальное воспринимала нормально. У меня просто выбора не было. Но для своего ребенка такого же я, конечно, не пожелала бы.

Я хочу, чтобы сын ездил в Доминикану. Чтобы его по волнам качал на руках папа. Чтобы море было для него счастьем и поводом визжать от удовольствия. Чтобы он чувствовал любовь независимо от того, чувствуем ли мы ее друг к другу. Ведь к нему – да.

Кроме прочего, именно здесь – на отдыхе, я всё чаще замечаю, что Андрей не стыдится моей беременности. Когда сидим на одном шезлонге в обнимку – гладит живот. Не болтает с ним, конечно. Но он вообще болтает только о делах. С сыном дел пока что нет.

Однажды мы пытались нащупать детские толчки. У меня получилось почувствовать изнутри. Снаружи пока нет.

Андрей вроде бы расстроился меньше, чем я. Но всему свое время.

Всё у нас будет.

– Buenos días, hermosa señora, – слышу сбоку громкое обращение и невольно оглядываюсь на источник звука.

Ко мне по песку приближается тот же сотрудник отеля, который уже подходил к нам с Андреем с планшетом в руках и горой фотографий за завтраком.

Все смуглые и белозубые мужчины здесь кажутся мне очень похожими, но именно этого я запомнила. Его зовут Хосе.

Когда он начал показывать нам виды, я искренне восторгалась, но стоило понять, что он ведет к брачной церемонии на берегу океана – стало неловко.

Я покраснела. Почувствовала себя глупо. Откровенно слилась.

Хосе переключился на Андрея. Но с ним общаться ещё сложнее. Он не грубил и даже не отказывался. Я услышала тихое:

– Лен… – Посмотрела в лицо. Прочитала в глазах: «что думаешь?» и мотнула головой.

Думаю, скорее всего, то же самое, что думаешь ты. Это дичь. В нашем случае абсолютная дичь.

Отказ дружелюбному Хосе взял на себя муж.

Мне казалось, этот неловкий эпизод останется в памяти, а потом и вовсе сотрется. Но… К сожалению.

– Вы сегодня особенно хорошо выглядите, Элена, – мужчина делает мне то ли профессиональный, то ли искренний комплимент, на который я отвечаю улыбкой. – Глаза горят.

Смутившись, ненадолго опускаю их на мужской подбородок. Почему горят – не ваше дело, Хосе. У нас с мужем было хорошее утро.

Отряхиваю руки от песка, поднимаясь, но ответа не нахожу. Да и мой английский ограничивает в возможности разъясняться так уж свободно. По приезду домой я обещаю себе заняться этим. Хочется мочь больше. Особенно рядом с Андреем.

– Не передумали, Элена? – Льстит, конечно, что он даже имя мое запомнил, но к теме возвращается зря. Она… Спорная для нас с Андреем Темировым. – По поводу церемонии.

– Я помню. Но нет. Не передумали.

Хосе вздыхает, будто расстроен.

Сегодня он снова с альбомом, но держит его прижатым к бедру. Не открывает и не дразнит. Если говорить честно, дичайше красивыми фотографиями. Просто дичайше. Только думать, хотела бы я такие же в других обстоятельствах, нельзя.

– Qué pena… Как жаль, Элена. Редко с первого взгляда видно – перед нами по-настоящему влюбленная крепкая пара. Красивая. Гармоничная. Таких, как вы, хочется женить!

Я знаю, что всё это заученный текст, чтобы туристы поддавались на уговоры, но как же не принимать на свой счет?

Сын в животе ворочается. Я поглаживаю его, привлекая внимание Хосе.

– И bebé потом покажете. У вас на свадьбе были фотографии, Элена?

– Нет. Мы не праздновали.

Хосе цокает языком, демонстрируя свое недовольство. А я в ответ нелогично улыбаюсь.

– Это преступление! – После этих слов вообще смеюсь.

Бросаю быстрый взгляд на наше бунгало. Андрей следит за разговором, снял очки. Даже телефон свой отложил. Фантастика.

Чувствуя неожиданную легкость, возвращаюсь к Хосе и пожимаю плечами.

– Мы необычная пара. – Ответив чистую правду, развожу руками. Мужчина еще некоторое время качает головой.

– Вы должны пообещать мне, что подумаете, Элена. Такая красивая señora должна быть novia. Невестой! С бусами в волосах, в белом платье. Морская пена не идет никому так сильно, как сеньоре Элените. Я бы и бесплатно сделал вам фото.

Насколько он искренен – я не знаю. И проникаться не хочу. Его слова безусловно приятны, но в то же время они заставляют волноваться.

– Я и так как невеста, видите? – Взмахиваю одним бортом своего кимоно и делаю оборот вокруг оси под шум воды и тончайший перезвон ракушек. Дальше – глажу живот. – Или белая конфета с орешком внутри. Они самые вкусные, знаете?

Сама я в восторге от сравнения, а от саднящей досады отмахиваюсь. Просто не надо мечтать слишком нагло. Происходящее – уже выше всяких похвал.

Я благодарю Хосе за комплименты и обещаю подумать. Подхватив сланцы шлепаю по песку обратно в бунгало.

Сейчас я чувствую себя не легкомысленной двадцатилеткой, а действительно сеньорой.

В моем отпускном гардеробе в основном длинные платья и сарафаны. Брюки-палаццо, вечерние топы. Пять пляжных наборов. Стилист постаралась собрать Темирову в дорогу роскошную жену с небольшим животом.

Или уже большим. Я не понимаю.

Опускаю шлепанцы на деревянный пол бунгало. Отряхиваю ступни от песка и прохожу.

Андрей подает руку и тянет к себе за пальцы.

Нам уже принесли еду, напитки и мои до трясучки желаемые клубнику с мороженым, но вместо того, чтобы наброситься, я снимаю очки, шляпку и останавливаюсь между колен мужа. Уже его пальцы ныряют под ткань кимоно и ложатся на бедра. Гладят. Он запрокидывает голову, я так же рефлекторно накрываю волосы ладонью и веду до затылка.

– Что хотел?

Не хочу ни врать, ни говорить правду. Закусываю уголок губ.

Руки Андрея съезжают под колени и возвращаются к бедрам. Муж оглаживает ягодицы и ненавязчивым поддерживающим корсетом огибает изогнутую поясницу.

Я пока не понимаю, как вернусь домой в реальность, где вижу его раз-два в неделю после этого.

Но не хочу развивать дурацкую тему. Мы фиктивные, но на настоящем отдыхе. Нам должно быть легко и хорошо друг с другом.

Чтобы не отвечать, наклоняюсь и целую Андрея в губы.

Преимущество договорного брака над реальным, возможно, как раз в том, что мы не давим друг друга необоснованными ожиданиями.

Оторвавшись, смотрю в глаза.

– Неужели кому-то правда нравится вся эта чушь? – Спрашиваю так, как делала бы, если действительно злилась.

Андрей в ответ не улыбается, не подхватывает мое возмущение. Смотрит как-то… Глубоко. Тревожит.

– Я что-то не то сказала?

– Нет. Всё то.

Подается вперед и мы опять встречаемся губами. Ступаем на свою безопасную почву. Здесь нам всё предельно друг про друга понятно.

Я испытываю облегчение.

Простите, Хосе, но очаровательная Эленита обойдется без белого платья. Ей это не нужно.