Текст книги "Три года взаймы (СИ)"
Автор книги: Мария Акулова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 19 страниц)
Глава 33
Лена
Этот вопрос был задан не для моего ответа.
Куда важнее реакция. И я знаю, что должна была бы сделать Елена Темирова: осечь и выставить границы дозволенного.
Но Лена Шамли… Или даже Еленика… Я уже не знаю. Я запуталась.
За спиной Романа тихо-тихо журчит мраморный фонтан. Подсветка создает иллюзию лазурного цвета абсолютно прозрачной воды. Я смотрю на нее. Смотрю и не ухожу. А мужчина делает шаг ближе.
Его глаза спускаются от моего лица вниз.
– Я же угадал, Лен? Вы по залету женились?
Выстреливаю в него предостерегающим взглядом. Но, кажется, делать это поздно.
Вернувшись к моему лицу, он улыбается.
Любой ответ сейчас звучал бы смешно. Побег – красноречиво.
– Не хочешь отвечать, не надо. Я даже не то, чтобы сомневаюсь…
– Я думаю, Элина очень расстроена и если вы ее догоните, это будет… Хорошо.
Мой голос напоминает треск пересыпающихся осколков хрусталя. У самой не хватает сил посмотреть вслед сбежавшей невесты, а Роман смотрит.
Но взглядом возвращается ко мне. Тут… Интересней.
Затянувшись ещё раз, делает несколько шагов назад и показушно тушит сигарету о мрамор фонтана. Бросает окурок в воду. Это откровенное кощунство, но ему явно похуй.
По глазам видно: кощунства будет больше. Он делает это с удовольствием.
– Я помню, как мы встретились впервые. Видно было, что ты в него по уши, Лена-Еленика. А он… Это он, – Роман пожимает плечами, делая мне легкомысленно больно. Я не хочу знать, как это выглядело со стороны. Или хочу? – Только я-то как думал… Съездит, развеется, поебется с жаркой гречаночкой. У него же развод сложный. С любимой женой был.
Прикрываю глаза и сглатываю.
– Если Элина правда расстроилась из-за моих слов – передайте ей, пожалуйста, что мне жаль. Я хотела извиниться.
– Да. Из-за твоих. Но я тебя в какой-то мере даже понимаю. Ты не думай. Сложно не поймать звезду…
– Я ничего не ловила. Я просто…
Роман улыбается и отмахивается. Мол… Да брось.
– Нет, я правда понимаю всё. Вчера официантка в провинции, а сегодня столько внимания, комплиментов. Сам Милославский ручки целует, предложения всякие делает. Они любят Дрюху. Он им периодически золотые яйца несет. Иногда, правда, приносит на подошвах немножечко дерьма, но как-то выплывает…
– Андрей большой профессионал… – Губы Романа кривит явная ирония. Если он будет лить грязь на Темирова – уйду. Но он не хочет, чтобы уходила.
Мои каблуки все глубже уходят в землю.
– Да-да, профессионал, малыш. Только все мы тут… Профессионалы. Но я о нем не хотел бы много, больше тебе совет дать.
Я не просила.
Молчу.
– Все делают вид, что рады тебе, Лена. Но ты не доверяй. Здесь, – Роман обводит пальцем пустое пространство вокруг нас, – люди-лицемеры. Михалыч дал разнарядку тебя принять. Проеб Темирова замять. Все схавали. И вот… Его проеб – красивая молодая жена.
Он неприкрыто проезжается глазами по моей фигуре и возвращается к лицу.
– Ты думаешь, если бы это не чувствовалось, Лерка рискнула бы влезть? Ты Ксюху знаешь Андрееву?
Каждая мышца в моем теле напряжена. Горло сжато. Звук не пропустило бы. Я и дышу с трудом, но Роман не сильно нуждается в моих ответах. А я зачем-то с интересом смотрю на реальность его глазами.
Бутов сжимает губы и, покачивая головой, тянет восторженное:
– М-м-м-м, Ксеничка – это конфета. Настоящая гречанка, Лена! Образование идеальное. Три языка. Семья хорошая. Манеры. Девочка чистая. Тебе Андрей говорил, что ему важно было ее девушкой взять? Хвастался всегда, что у них вот так… У вас точнее. У греков. Да же?
Становится дурно. Меня как будто нежно купают в дерьме. Не могу удержать зрительный контакт. Глаза съезжают на мужской рот. Выглядит, будто читаю по губам.
– Занудствовал, что вот у нас чтят женскую чистоту. Изменила, Ксюха, конечно. В этом дура. Но, с другой стороны, ты вот воспользовалась. Молодец. Это правильно. Надо за шансы хвататься. У вас случайно получилось или ты… – Роман поигрывает бровями, а я настолько размазана, что как будто уже и не жива. – Не мое дело? Ладно-ладно, – снова поднимает руки, сдаваясь. – Но Андрей не раз говорил… – Бутов делает паузу и смеется, как бы вспоминая. – Настоящая гречанка к себе до свадьбы не подпустит. А сам-то… Ну гад… Шлюх, что ли, мало…
– Хорошего вечера, Роман, – шепчу и разворачиваюсь. От услышанного меня уже сильно трясет. Токсикоз давно ушел из жизни, но хочется наклониться над унитазом и вставить в рот два пальца. Может так станет легче.
Роман не хватает меня больше за руки, но обходит и преграждает путь. Ладонями легонько придерживает плечи. Присев, ловит взгляд.
– Я обидел, Лен? Ты прости. Я тебя со шлюхами не ровняю, боже упаси. И настроение портить не хотел. Просто… Ну а вдруг ты придумаешь себе чего-то не того? Переоценила чуток. Не надо, малыш. Ты хорошая. Молодая. Толковая. Родишь ему, ДНК же, наверное, сделаете? Когда, кстати? Не в июле, да?
– Пустите.
Не слушает.
– Нет, Лен, ты наслаждайся жизнью, пока есть такая возможность. Андрей – это шанс. Только не настраивайся, что сможешь с ним… Надолго. Для мужчин есть разница: по залету брать или по чувствам. Мне поверь, – его губы трогает улыбка. – Я вот бешусь на Эльку, но пойду же и извинюсь. Хочет петь – дам блядь, что хочет. Сам добазарюсь. А у вас не так. Он терпит, даже если что-то бесит. Ты беременная. Он от тебя зависит. Играешь, кстати, классно. Но ты же не думаешь, что взял бы замуж по доброй воле?
Молчу.
Нет. Я так не думаю.
– Официантку с Побережья… С красивым голосом, но.
– Достаточно, Роман. Я вас поняла. Вам очень не понравилось, что я тронула вашу невесту.
– Ты её при Марьяновне унизила.
– А вы меня лично.
– Я по-доброму, Лен.
– Спасибо.
Снимаю с себя мужские руки. Смотрю не в лицо, а в плечо. Я понимаю, почему из него лезет всё это дерьмо, но это не отменяет того, что мне легче поверить в мир глазами Роман, чем продолжать заполнять дыры собственного непонимания безосновательными надеждами, на… Что? Любовь и вечность? Мне их никто не обещал. Сейчас очевидно: не по забывчивости.
Ткань, которой обтянуты носки лодочек, и подол платья успели промокнуть. Придется объяснять Андрею, где я шлялась.
Выхожу на дорожку. Щурюсь, чтобы не споткнуться, потому что взгляд туманит влага.
Мне достаточно слов и откровений. Рана вскрыта. Из нее хлещет. Он не выбирал меня. Я не выбирала его мир. Я пыталась подстроиться. Стратила. Меня наказали.
Но в спину смоченными ядом стрелами снова врезаются слова.
– А ты мечтала стать певицей, Лен? Забросила из-за него? Зря. Я бы тебе советовал ни от чего не отказываться. Андрей ни от кого не скрывал, что жениться после Ксюхи больше не планирует. Ты же сама понимаешь, какая разница между выбранной женщиной и навязанной. Можно смириться. Но на сколько? Года на три?
Жмурюсь и вслепую ускоряю шаг.
Да. На три.
Всё верно.
Я нужна до выборов.
Глава 34
Лена
Весна в этом году какая-то… Ни да, ни нет. А может быть всё дело в том, что это первая моя весна в столице и я не знаю, как тут и что.
Не влилась.
В лицо бьет сильный влажный ветер. Небо на глазах затягивает густым серым. Будет дождь.
По щекам снова текут слезы. Я делаю глубокие сочные вдохи, периодически их стирая.
Не плачу навзрыд. Просто держаться бывает сложно.
Неделю назад в Меланфии рядом с покойной женой похоронили дядю Димитрия.
Вот так.
Вечером, когда мы с Андреем ужинали в оранжерее, его сбили на пешеходном переходе в городе. Кто сбил. Это случайность или расплата за невозвращенные деньги. Кто будет возвращать эти деньги теперь и будет ли кто-то добиваться наказания виновника – вопросы, которые я не задаю.
Ехать на похороны мне было нельзя.
Я это понимаю. У меня ребенок родится через неделю или две. Куда?
Я понимаю, а вот бабушка не поняла бы.
Губы снова начинают дрожать, я опускаю взгляд от раскинувшегося у моих ног спуска к речке и пытаюсь с собой справиться.
Всё очень сложно. На моей грудной клетке лежит плита.
Все мысли состоят из бесконечных если.
Я плачу чаще, чем сама же считаю допустимым. И отдельный повод для самобичевания: я не уверена, что в большей степени оплакиваю дядю, чем нелюбовь Андрея.
Наши с Димитрием отношения были сложными. Но по-своему он меня любил. Меньше, чем Кали Нихта. Чем своих детей. Чем свои мечты о достойном месте фамилии Шамли в греческом обществе. Но… Хоть как-то. Другие никак.
Глажу живот и снова смотрю в небо.
На секунду слепит вспышка, дальше – бешеным рокотом по пространству разливается гром.
Я вижу, что на горизонте дождь уже идет.
Пора домой.
Пора домой, Лен. Но… Не хочется.
Защита Авроры, о которой я всё равно не жалею, стоила мне очень дорого. Роман надломил меня. Новость с Побережья добила.
Наверное, не будь у меня под сердцем сына, я увязла бы в депрессии, но, с другой стороны, не было бы сына – не было бы нас с Андреем. Всё было бы иначе.
Я бросила свои лживые надежды и пытаюсь просто выплыть.
Нет смысла спрашивать про чувства и ждать признаний. Пусть очень многое Роман нёс, чтобы унизить, сквозь дерьмо просвечивает истину: я для Андрея – вынужденность. За каждое свое обещание мне он отвечает. Расписаться. Признать. Дать фамилию. Обеспечить. Защитить.
Ебать максимально ответственно.
Но не любить.
Ни черта не любить.
Через два с половиной года его ждет свободная жизнь, которую он поставил на паузу. А меня?
Секса сейчас не хочется. Мучает бессонница. Еда не лезет.
Андрей почти каждую ночь проводит в доме. Раньше я радовалась бы, а теперь по моим венам идет ток, когда он близко. Сейчас, наверное, я была бы не против его детокса.
Детокс нужен мне. Только не помогает.
Я хочу близости. Не трахаться, а близости, но попросить не могу.
Много гуляю. Бывает, плачу.
Думаю о своей жизни. Своем будущем. Своей семье.
Где я найду свое место? Как все будет, когда срок закончится? Я буду давать Андрею сына на выходные? Или неделя через неделю? Где мы будем жить? Смогу ли я потом когда-то ещё… Полюбить? Смогу ли пережить? Не ревновать? А когда он снова кого-то встретит? Кого-то… Выберет?
У меня будут ещё дети? А у него?
Он нашего будет любить сильнее?
Господи. Дура какая.
Стираю новую порцию слез и стараюсь продышаться.
Не хочу, чтобы Андрей видел, знал и спрашивал. Не хочу просить. Не хочу страдать. Хочу вернуть себе ту дистанцию, с которой мы зачем-то друг на друга сорвались.
Выставляю вперед руку ладонью вверх и ловлю первые капли.
Трава шелестит тревогой. По воде идут волны. Ветер поднимает мои волосы.
Пора домой, а ноги приросли к земле.
Нерационально хочется остаться и растаять. Вдруг, получится?
Но сегодня – точно нет.
Сзади тихо рокочет мотор. Хлопает дверь. Дальше – шаги. По асфальту и уже траве.
– Лен, дождь…
По голосу Андрея считывается волнение и злость. Он бесится, что я схожу с ума. Терпит, но…
Но я не хочу его раздражать. По-прежнему.
Быстро стираю слезы и оглядываюсь.
Он хмурый, на напряженных скулах волны до висков, а я улыбаюсь. Дура беременная. Что с такой взять-то?
Зато у меня – самый красивый в этом мире фиктивный муж. Широкие плечи обтягивает футболка-поло цвета дорогого молочного шоколада, длинные ровные ноги подчеркивает светлый джинс. Смуглая кожа оттеняет настроение.
Я уверена, что любая счастлива была бы родить ему первенца. Природа выбрала меня. Спасибо.
Разворачиваюсь и делаю шаги навстречу. Нет смысла сопротивляться.
Сейчас и сама не знаю, как залезла прямо к обрыву через высокую траву. Назад пробираться сложно.
На полпути сталкиваюсь с Андреем. Он не держит дистанцию, которую я, наверное, сейчас хотела бы держать. Сжимает мое лицо ладонями, запрокидывает и изучает.
Я ужасная, но отчасти даже рада, что у меня есть легальная причина плакать. Дядя.
– Лен…
– Все хорошо.
Вру. Андрей вздыхает и прижимает к себе. Это лишнее. Я даже сначала стараюсь сильно глубоко не вдыхать, но он всё равно просачивается внутрь. Через ноздри. Поры. Мысли.
Покрывает короткими поцелуями мои щеки, веки, губы.
– Я тебя замкну, ты допросишься.
Улыбаюсь в ответ на угрозу.
Да дура я, знаю. Ты за ребенка волнуешься. Ты прав. А я…
– Мне дома воздуха мало. Окна открыла – не помогло. А тут немного пахнет морем. Водой.
Взгляд Андрея замирает на моих глазах. А они, предатели, снова наполняются…
Он не кричал, не давил, не обвинял, что наша семья несет одни только проблемы. Я в свою очередь даже толком не спрашивала ничего. Но вполне допускаю, что греческие войны вышли за грани разумного. И для самого Андрея это тоже стресс.
Спросила только, могу ли поехать. Получила в ответ закономерное «не надо».
Мы потом поедем. Андрей пообещал.
Обычно свои обещания он выполняет.
– В машину давай, – муж сжимает мою ладонь в своей руке крепче, чем если бы делал это просто формально. Ведет за собой к Мерседесу.
Я с грустью оглядываюсь, запечатлевая в памяти сине-серое штормовое небо. Внутри меня сейчас так же. Я бы ещё постояла, но сажусь на пассажирское. Уже внутри машины осознаю, что замерзла и дрожу.
Пока Андрей, хлопнув моей дверью, обходит капот, стараюсь справиться с тремором.
Если заболею… Господи, сама же себя не прощу. Дура. Дура. Дура.
Муж садится и из отверстий для кондиционирования салона начинает с гулом выходить теплый воздух.
– Прости, – извиняюсь по инерции и за дело. Он бросает на меня короткий взгляд. Не понимаю, какой. То ли раздраженный. То ли укоризненный. То ли просто глубокий.
Ещё сложнее стало его понимать, когда я запретила себе романтизировать.
– Не надо так далеко ходить, Лен. Тебе рожать скоро.
– Я помню.
Покорно принимаю его замечание. Он уже не впервые просит. А я как-то выхожу из дома и иду… Иду… Иду.
Мне так легче.
Мы в кромешной тишине едем обратно по моему маршруту. На машине это быстро. Около семи минут. А пешком я шла все сорок. И это даже символично. Для Андрея время идет иначе. Усилия другие. Последствия тоже.
Я ему завидую.
Это не он носит нашего ребенка. Не в нем течет моя кровь. Это не у него жизненный опыт сводится к одному сильному случайному чувству. Это не он слишком наивный.
– Ты надолго? – Спрашиваю, смотря вниз на живот и колени. Запрещаю себе мечтать услышать, что да. Сейчас чем дольше он рядом – тем хуже.
Андрей по привычке не отвечает.
– Давай в город, Лен.
Уже не впервые предлагает мне переехать в свою квартиру, но я не хочу. Мотаю головой, сжав губы.
Зачем я ему там? До роддома ближе, но я и отсюда доеду.
Он волнуется, я понимаю. И люблю его за это ещё сильнее.
– Почему нет?
Молча пожимаю плечами.
Еще месяц назад я бы с ума сошла от счастья, получив такое предложение. Теперь я умнее.
Андрей ждет какое-то время, я чувствую взгляд щекой. Дальше – уводит глаза на дорогу. Плотнее сжимает руль. Дворники безрезультатно пытаются справиться с бьющими в лобовое косыми струями воды.
Мы доезжаем до своих ворот уже под жутким ливнем.
Я хватаюсь за ручку, но Андрей тормозит тихим:
– Зонт возьми.
Киваю.
Андрей поднимает подлокотник, достает сигареты и выходит. Хлопает дверью так громко, что я вздрагиваю. От грома нет. А от этого…
А может не от этого.
По телу снова проходит дрожь.
В его бардачке по-прежнему идеальный порядок.
Куча свободного пространства.
Там салфетки. Зажигалка. Складной нож. На дне – зонт. А сверху…
Вроде как высохшие уже глаза снова становятся мокрыми.
Отодвигаю в сторону самодельную корону из белых бусин, проволоки и граненного зеленого бисера. Я сделала ее для празднования Пятидесятницы. Тогда Андрей спас меня от Георгиоса и увез.
Сколько она тут лежит? Год почти?
Достаю зонт и захлопываю.
Выйдя, оглядываюсь.
Андрей стоит под навесом. Смеряет меня тяжелым взглядом и кивает на дом. Мол, иди.
Я слушаюсь. Разворачиваюсь и под самым настоящим проливным ливнем спешу по дорожке домой.
Оглянувшись с порога, стряхиваю зонт и слежу, как он затягивается и выпускает дым в сторону.
Злится.
Я его понимаю.
Не понимаю только, зачем хранит дурацкий венок навязанной обстоятельствами девки.
В дом Андрей заходит через десять минут, которые я провела, сидя на обувной полке в холле.
По мужу видно, что немного остыл. Воздух вокруг не колеблется. Атмосфера легче. Но я продолжаю чувствовать себя виноватой.
Слежу заторможено, как разувается и бросает в вазу ключ.
Не проходит мимо, а приближается ко мне, присаживается на корточки.
Теперь смотрю на него сверху. И так он тоже для меня самый красивый. Самый любимый. И самый болезненный опыт.
– Лен…
Дергаю подбородком.
– Ты меня пугаешь.
– Прости.
Его пальцы растирают мои кисти. Это приятно.
– Давай договоримся, если я ещё раз приезжаю и вижу, что ты ушла хуй пойми куда без телефона…
Черт. Точно. Я телефон дома забыла.
Стыдно.
– Переезжаешь.
Закрываю глаза и киваю. Не потому, что согласна, а потому что не способна с ним спорить.
– Мне нравится гулять.
– Лен… – Зовет, но я держу глаза закрытыми. Долгий зрительный контакт не выдерживаю. Услышав свое имя, кривлюсь.
Делаю вдох-выдох вздрагивающими ноздрями. Открываю глаза, потому что он этого ждет.
– Не изводи себя. Мы ничего не могли сделать. Ни ты, ни я. Люди иногда умирают внезапно.
Киваю. Я это понимаю. Ты мне это уже говорил. Ещё говорил, что разберешься. Ещё говорил, что нас с сыном это не коснется. Спасибо тебе. За всё-всё-всё спасибо.
– Зачем ты его хранишь? – Спрашиваю, вытаскивая свои пальцы из мужских и стирая новые слезы.
Мне сложно себя контролировать. Я поэтому и ухожу. Ты же не любишь, когда плачут. Так зачем?
– Что храню? – Андрей спрашивает искренне, кажется, не понимая. Только подтверждает, что я – ничтожество. Я даже не из-за дяди столько плачу.
– Венок. Корону мою. В бардачке.
Пауза с ответом для меня – просто пустая. Я ничем её не заполняю.
– Ты серьезно?
Киваю. Моргнув, Андрей, вздыхает. Качает головой.
– Она мне не мешает.
Встав, прижимается губами к моему лбу.
– Договорились, Лен, с тобой?
Засчитав за положительный ответ даже не кивок, а опущенные на секунду веки, Андрей проходит в гостиную, чтобы закрыть все распахнутые настежь окна.
Дом вздрагивает из-за нового оглушительного раската. Я слышу приглушенное, вряд ли посвященное ему, уставшее:
– Пиздец.
Глава 35
Лена
Сороковая неделя беременности на исходе, но я до сих пор не чувствую сигналов к началу родов.
Поясницу не тянет. Низ живота тоже.
Утром я была на приеме у врача. Мы всё послушали. Посмотрели.
Она пошутила, что сыну во мне очень уж понравилось. Мама комфорт-класса.
Я улыбнулась из вежливости, но в груди наоборот что-то сжалось.
Раньше казалось, что я буду ужасно волноваться из-за приближения родов. Что пугать меня будет физическая боль и непредсказуемость процесса. Но нет.
Совсем нет.
Я хочу поскорее родить. Сына увидеть. Оказаться в новом мире, где я не одна.
Только рядом с этим… Иногда мне кажется, что я сознательно его задерживаю.
За счет сына удерживаю Андрея в пределах нашего договора. Я ужасная мать, до одури влюбленная в его отца.
Опускаю взгляд от зеркала на живот. Глажу его.
Мы уже знаем, как назовем сына.
Я долго искала то самое имя среди греческих, но в итоге набрела случайно. Переводится оно как любимый. На другие с тех пор смотреть не могу.
Оно не совсем греческое, но и мы такие себе греки. Я так точно.
Андрей с моим предложением легко согласился. Подозреваю, ему уже без разницы, лишь бы в поля не сбегала. Ну и быстрее… Это всё.
Возвращаюсь взглядом к зеркалу и изучаю свои полуоткрытые губы. Глаза будто больше стали. Влажные после душа волосы лежат на плечах.
Нужно высушить их и лечь спать. Может быть ночью начнется?
Сумки уже собраны. Как действовать я знаю. Обязательно сообщить Андрею, если он в тот момент не будет дома.
Вчера прилетела его мама. Талия Леонидовна Темирова. Мы с ней ещё не виделись. Я не уверена, что готова к знакомству. У меня сейчас совсем не то физическое и моральное состояние. Если она вдруг не сможет сдержать эмоций, слишком красноречивое разочарование меня просто напросто убьет, а я уже устала умирать.
Поэтому попросила, чтобы встреча произошла после родов. Она проведет рядом месяц. Это хорошо, наверное. Я же неопытная. Как мама – скорее всего никудышняя. Надеюсь, Талия Леонидовна чему-то меня научит и не будет слишком строгой. Но это всё потом.
Первой сына увижу я.
Вопрос партнерских родов по сути не поднимался. Мне кажется это было бы глупо и неуместно. Слишком похоже на настоящую семью, которой мы не являемся.
Глажу живот через полотенце, даже не ощущая, что усиливаю нажим от движения к движению.
В глазах снова собираются слезы. Вздергиваю нос, чтобы не пролились.
Пока я беременная, пока внутри меня его сын, хочет Андрей того или нет, калибрует свою жизнь с учетом меня. А потом…
Я привыкла к его присутствию, вниманию. С ними плохо, но без них будет ещё хуже.
Слышу, как за спиной вниз опускается ручка. Андрей заглядывает в мою ванную. Мы встречаемся взглядами.
Сейчас мы спим в разных комнатах. Я с подушкой-подковой. Мне то холодно, то жарко. Под меня сложно подстроиться. Бывает, я полночи смотрю сериалы из-за бессонницы. Гуляю по дому.
Мне и самой из-за этого неудобно.
Зато я больше не уходила в никуда на прогулки. Усвоила. Приняла замечание.
Венок мы больше тоже не обсуждали. Ну валяется и валяется. Не мешает, наверное, действительно.
Андрей неслышно подходит сзади. Упирается ладонями в столешницу и вжимается подбородком мне в плечо.
Взгляд в зеркале – очень прямой. Я не успеваю увести свой прежде, чем нырнуть в бездну.
– Долго уже тут, – это не претензия, Андрей просто объясняет, почему зашел. Я нелогично улыбаюсь в ответ.
– Ты тревожник.
Улыбается он. Вздохнув, вырастает. Ладони ложатся на мой живот. Он прямо большой, Андрею не обхватить, пусть пальцы у мужа и музыкальные, длинные.
– Тяжело таскать такого, да?
– Рожу, ты будешь таскать.
Там больше четырех килограмм. Мне не тяжело, но внутри все переворачивается, когда представляю, что Андрей возьмет его на руки. Будет возиться. Целовать. Улыбаться. Любить безоговорочно.
– Буду. Куда денусь?
Надеюсь, никуда.
Андрей гладит живот и прижимается губами к моей щеке. Ведет кончиком носа по коже. Рассыпает по телу мурашки.
Горло пересыхает. Я сглатываю. Язык немеет. Пульс ускоряется.
Легонько прикусывает кожу на скуле. Игриво, но ласково.
Я пытаюсь сбросить морок, но не могу.
Мы не занимались сексом несколько недель. Что будет после родов – я не знаю. Вряд ли нам стоит продолжать играть с огнем. Возможно, уже завтра всё изменится. Но сегодня…
– Врач сказал, роды можно попытаться простимулировать. – Шепчу, а Андрей, на первый взгляд, как будто даже не слышит. Водит кончиком носа по моей коже, держа глаза закрытыми.
Он знает, что я перенашиваю. Волнуется ли – не спрашивала.
Мне кажется, он рад уже тому, что я хотя бы не плачу так непредсказуемо много. Меня немного отпустило.
– Как? – Уточняет с задержкой. Я сквозь сдавленное горло проталкиваю:
– Сексом.
Мы снова встречаемся взглядами в зеркале.
Если ты меня уже не хочешь – я пойму.
Вру себе, конечно.
– Ты хочешь? – Андрей задает вопрос, не давая увести взгляд. Мне и кивнуть сложно, и отказаться.
– Да.
Закрываю глаза и чувствую, как к коже снова прижимаются губы. Вокруг тихо. Между нами – нет спешки. Спешить уже некуда.
Андрей убирает мокрые волосы и выцеловывет шею, плечо.
Я упираюсь о раковину и дрожу, чувствуя, как скатывает по бедрам вверх полотенце.
О сексуальных экспериментах и замысловатых позах давно и речи нет. Я могла бы просто себя потрогать, но это другое. В этом нет никакого смысла. Совсем не так, как когда трогает он.
Им не пахнет. Его не чувствуешь. Не обманываешь себя на несколько минут, что всё это не имеет срока годности.
Андрей гладит ягодицы и бедра, спускается между ног и трогает там осторожно. Раздвигает половые губы, растягивает влагу по чувствительным точкам. Массирует клитор. Мое дыхание сбивается. Пальцы до боли сжимают мрамор. Я поворачиваю голову и на выдохе мой рот накрывает мужской.
От удовольствия кружится голова. Кажется, что мы перенеслись во времени и пространстве. В номере до всего этого. Легкомысленные. Счастливые, потому что свободны.
Дрожу от нетерпения, слыша, как Андрей шуршит одеждой. Спускает резинку домашних штанов и боксеров. Прогибаюсь, насколько могу, и чувствую скольжение головки по нижним губам. Я сейчас неприхотливая, мне и пальцев хватило бы с головой, но он вводит член. Запрещаю себе искать в этом знаки ответных чувств.
Просто наслаждаюсь моментом. Его плавными движениями. Поглаживаниями на шее. Дыханием, дразнящим затылок. Он снова убирает волосы и целует верхние позвонки. Пальцы сжимают мое бедро.
Андрей занимается со мной сексом абсолютно контролируемо и очевидно аккуратно. Мы привыкли немного к другому, но, видимо, дело всё же в человеке, а не технике, потому что даже на вот таких минималках я истекаю от удовольствия.
Оттягиваю оргазм. Кусаю губы и стараюсь сдерживать стоны. Перед глазами калейдоскопом картинки того, как мы это делали и как нам было хорошо все эти месяцы. Год почти.
Я не хочу, чтобы это прекращалось, но за несколько секунд до того, как кончу, срываюсь.
Сама завожу мужскую руку себе на лобок. Андрей стимулирует снаружи и делает несколько сильных толчков, взрывая меня изнутри.
Раз и навсегда.
Я скребу ногтями по зажатой между моих ног мужской кисти. Шиплю и даже ругаюсь сквозь зубы.
Долго прихожу в себя, до онемения пальцев сжимая раковину. А когда туман удовольствия рассеивается, понимаю, что он уже не во мне. Гладит снизу и на ухо шепчет:
– Тш-ш-ш, всё хорошо. Девочка моя красивая…
Хочет того или нет, сбрасывает меня с обрыва к чувствам нежным толчком в спину.
Я закрываю глаза, но по ресницам в раковину все равно скапывают слезы. Кривлюсь – не помогает. Их становится больше…
– Лен, больно?
Нет. Физически – совсем.
Мотаю головой. Андрей разворачивает меня, а я не могу успокоиться. К слезам добавляются всхлипы. Обнимаю за шею и зарываюсь в нее. Берет на руки. А я дышу. Дышу. Дышу.
Сейчас кажется, не справлюсь. Ни с чем одна не справлюсь. И не хочу.
Андрей кладет меня на кровать, но отпустить его я тоже не могу. Тяну за собой. Может он хотел бы уснуть в своей постели. Там всё намного стабильнее: нет приступов грозы и облачности, нет соленых ливней и скачков из жары в холод. Но сегодня он нужен мне.
И он идет навстречу.
Обнимает и прижимает к себе. Ось слишком быстро вращающейся земли для меня фиксирует его упертый в затылок подбородок.
Я обнимаю так крепко, как в принципе способна. Я с ним сейчас настолько искренна, какой не была никогда. И, возможно, не буду.
Я не знаю, кем мы станем, когда у нас родится ребенок, но мы точно станем другими.
Когда мы будем прощаться, я хотела бы выглядеть достойно, но сегодня позволяю себе плакать.
И он позволяет.
Выглаживая мою вздрагивающую спину, Андрея время от времени громко сглатывает.
– Ты рожать боишься? – Спрашивает, становясь причиной еще более отчаянных слез.
Я захлебываюсь ими и киваю.
Пусть будет да.
Хотя на самом деле всё хуже.
Я боюсь тебя потерять.
***
Я просыпаюсь из-за ноющей боли внизу живота и с абсолютно трезвым осознанием: это оно. На телефоне Андрея, который муж оставил на подушке, проверяю время. Шесть тридцать. В душе шумит вода. Он там.
Я встаю. Спускаюсь на первый этаж и готовлю ему завтрак.
Андрей заходит на кухню уже одетый, застегивая часы на запястье.
– Доброе утро.
После долгих слез мне неловко. В глаза смотреть сложно.
– Привет.
– Спала бы, Лен.
– Я досплю.
Обещаю, подставляя губы под поцелуй. Наблюдаю, как завтракает. Кофе варю на одного.
Меня до последнего шатает. Не знаю, сказать или нет.
На вопрос:
– Как себя чувствуешь? – Неопределенно пожимаю плечами, чтобы не врать.
Уже в холле, следя, как обувается, меня накрывает непобедимый сентиментальный прилив. К глазам снова подступают слезы. Андрей видит это, выровнявшись, хмурится и подходит.
Я запрокидываю голову. Он ведет по волосам.
– Ленка, да что ж такое?
– Пообещай мне…
– Что?
Вдох-выдох, Лен. Вдох-выдох.
– Что ты будешь его любить.
Андрей молчит. Скулы твердеют. Линии черт становятся резче. Думает, я себя накручиваю. И его заодно. Может быть даже обижаю просроченным недоверием. Но это не оно.
– Лен, всё будет хорошо. Не дури, договорились?
Улыбаюсь и киваю, но глаза всё равно на мокром месте. Стираю слезы и стараюсь звучать легко.
– Конечно, будет. Но ты всё равно пообещай. Мне так будет легче жить. Мы не знаем, что случится завтра. Мои родители не знали, что разобьются насмерть. Мы с тобой не знали, что я забеременею. Да, он получился случайно, но это мы так решили. И это мы несем ответственность. Если случится что-то плохое, я хочу быть уверена. Я обещаю тебе, что буду любить его, беречь и защищать, сколько хватит сил и сколько буду жить. Ты тоже пообещай. Ты всегда делаешь то, что обещаешь. Давай расширим договор…
Ради себя просить сложнее. Ради сына – что угодно. Андрей качает головой и тяжело вздыхание. Сжав мои щеки, устраивает нам абсолютный зрительный контакт и идет на самую важную во вселенной уступку:
– Я тебе обещаю, Лена. С тобой и с нашим ребенком всё будет хорошо. Я буду любить. Буду.
Даже если хотела бы поблагодарить, не могу. Немею. Провожаю до машины и еще десять минут стою, сжав пальцами перилла на террасе. Губы жжет. Мы поцелуем как печать поставили.
Обвожу взглядом двор. Совсем скоро я буду выставлять сюда детскую коляску. А пока начинаю собираться в роддом.
Андрею пишу за минуту до того, как позвонить Михаилу.
Темиров сразу понимает, что я его обманула. Дождалась, когда начнется заседание и он вставит свою карточку в систему. Готов сорваться, но я против. В этом нет нужды.
Я справлюсь.
Это… Сложно. Рожать одной правда страшно и очень-очень больно. Мне дико не хватает мамы.
Но ни одна боль не сравнится с тем счастьем, которым судьба вознаграждает за муки.
В шесть вечера к моей груди прикладывают новый смысл жизни.
Рожденного быть любимым Давида Андреевича Темирова.
