Текст книги "The Мечты (СИ)"
Автор книги: Марина Светлая
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 24 страниц)
Марина Светлая (JK et Светлая)
The Мечты
От авторов
Название: The Мечты
Авторы: мы
Жанр: романтическая комедия, ситуативная комедия, божественная комедия. Комедия положений и комедия характеров. В общем, весьма легкомысленный жанр. Но про любовь, конечно же!
Предупреждение: при написании ни один котик не пострадал!
Аннотация
Все мы мечтаем. Кто-то о маленьком, а кто-то о великом. Кто-то о мире в доме, а кто-то о мире во всем мире. Кто-то о том, чтобы найти себя, а кто-то о том, чтобы остаться собой. Мы мечтаем о разном: о комфорте, о путешествиях, о семье, о романтике, о втором шансе, о невозможном.
Жене Малич тридцать семь и хочется ей того же, что и остальным, но мечтает она о Любви с самой большой буквы.
Как ее найти? Где искать?
На работе?
В интернете?
В соседской квартире или просто на улице?
Женя не привыкла полагаться на случай и решила обратиться в этом вопросе к профессиональной свахе. Вот только лучшая сваха – это жизнь, а к кому она приведет – всегда загадка.
Несколько лет назад в доме на улице Молодёжной
Несколько лет назад в доме на улице Молодёжной жизнь текла медленно, однообразно и даже немного неповоротливо. Одним словом, привычно. Скучно, одним словом.
Контингент среди жильцов тоже был весьма типичен для подобных особняков старой застройки и состоял из старожилов – истинных хранителей положенного уклада, их давным-давно выросших детей – по определению наследователей традиций (по собственной воле или вопреки ей), семейных пар и убежденных холостяков (двух противоборствующих лагерей), некоторого количества мелюзги разного возраста и залетных арендаторов первой квартиры на первом этаже первого подъезда, но там жильцы особенно долго не задерживались, по всей видимости, не выдерживая окружающей их всепоглощающей стабильности. Стабильно отключаемой воды в качестве бонуса от горводоканала или при порывах канализации, стабильно скачущего ввиду древней проводки напряжения электричества и стабильно бузящих соседей над ними. Те, как известно, бузили уже несколько десятков лет, из поколения в поколение передавая охоту к веселью и мордобою, как в иных династиях передают семейное дело, и бороться с этим – совершенно бесполезно. К тому же, квартира была угловой и обдуваемой ветрами со всех возможных сторон и потому стабильно сырой, несмотря на довольно-таки неплохое отопление – должно же быть и что-то хорошее, правда?
А еще в этом доме, в девятой квартире, которая располагалась в подъезде номер два, жила Антонина Васильевна Пищик, мудрейшая из всех старейшин и самая глубоко уважаемая (настолько, что, увидав ее, показавшуюся во дворе, любой из обитателей их чудесного особняка стремился как можно скорее спрятаться куда-нибудь подальше, лишь бы не отсвечивать – иначе скоро не отобьешься). Более-менее спокойно народ выдыхал приблизительно с семи до восьми часов вечера, когда у Антонины Васильевны начинался любимый сериал по одному из государственных каналов, и в это время ее не отвлекла бы от просмотра даже ядерная война. С семи до восьми – законное время выскочить в магазин или развесить белье, прошмыгнуть на прогулку или просто поковыряться в сарае по соседству. И при этом не напороться на вездесущую соседку, по любому поводу направо и налево раздающую советы и отвешивающую претензии.
Так они и жили на своей улице Молодёжной еще несколько лет назад ровно до тех пор, пока не произошло великое Событие. Именно так. С заглавной буквы – Событие. Для объективной оценки важности случившегося.
Ровно тот момент, когда на экране родного телевизора эталонный широкоплечий и усатый турок с восхитительно бархатистыми темными глазами на вертолете похищал свою возлюбленную турчанку из больницы, куда ту по закону жанра упек ее злобный супруг, а сама Антонина Васильевна прижимала к груди мокрый от слез платочек, картинка неожиданно задергалась и погасла. Но погасла не просто так, а сменилась черно-белыми помехами – шипящими и хрипящими, отчего Антонина Васильевна пошла багровыми пятнами и подскочила со своего допотопного диванчика. Антенна у нее была старенькая, аналоговая. Сперва баба Тоня с остервенением дергала штекер, пытаясь воткнуть его в гнездо поглубже – все ж расшаталось оно изрядно за всю жизнь почтенного японца выпуска девяностых годов прошлого века. Не помогло. Сообразив, что привычный способ не действует, Антонина Васильевна решительно ломанулась к окну, чтобы покрутить во все стороны саму антенну. Ожидаемого результата это тоже не дало. Телевидение безвозвратно исчезло из ее нежно лелеемого мирка.
Но мириться с потерей Антонина Васильевна как женщина уверенная в себе и целеустремленная была не намерена, потому, торопливо натягивая на халат еще один халат, потеплее, и вставляя ноги в тапки, она выскочила из квартиры и проковыляла к соседям напротив, из десятой, принявшись звонить в дверь. Но те, паразиты такие, не открывали. Баба Тоня прислушалась. Внутри было тихо, словно никого нет. А как же нет, когда в это время они всегда уже возвращались с работы? Антонина Васильевна позвонила снова и снова не дождалась ответа.
– Тьфу! Шатаются, шатуны! – рявкнула она и зачем-то пригрозила двери указательным пальцем. И впрямь, дома б сидели, телевизор смотрели. А они где-то ходят, когда там такие страсти кипят.
Но на этот случай всегда была Женька Малич из одиннадцатой, вот она-то точно после работы нигде не задерживается дольше положенного, кроме как в свои горячие бухгалтерские периоды. Жила Женя с семейством прямо над мадам Пищик, и баба Тоня ее с самого младенческого возраста знала, любила и всячески баловала, как умела. С мальства ведь на глазах. Немного покряхтев на родной площадке второго этажа, Антонина Васильевна пришаркивающей, но все же победоносной походкой принялась подниматься наверх.
Когда же замок открываемой двери повернулся, всю победоносность как корова языком слизала, и выражение бабТониного лица сделалось поистине горестным.
– Здрасьте, бабТонь, – вздохнула Женька, появляясь на пороге – появление соседки всегда сулило те или иные хлопоты. – Стряслось что-то?
– Стряслось, – утвердительно кивнула Антонина Васильевна и загробным голосом продолжила: – Там Реджеп хочет увезти Айлу на вертолете, Хакан в погоню бросился, а у меня телевизор не показывает, удрали они или нет.
– А? – непонимающе икнула Женька. – А я при чем?
– Можно я у вас досмотрю, Женечка? – взмолилась бабулька. – На Первом канале. Двадцать минут осталось!
– Так у нас телевизора нет, уже лет пятнадцать…
Баба Тоня даже охнула от неожиданности. И правда ведь нет! Она давно уже удивлялась, когда переступала порог их квартиры, – вроде, все как всегда, а чего-то не хватает. Вот же чего, оказывается!
– Как это нет? – не поверила своим ушам Антонина Васильевна. – Как же вы живете-то, деточка?
– Ну как-то живем, – улыбнулась Женя. – Зато спим крепко.
– Это потому что еще молодые. В моем возрасте хуже будет, – буркнула бабка. – А на этой твоей нутбуке телевизор не показывает?
Женька мысленно возвела очи горе, но попыталась максимально вежливо избавиться от соседки:
– Я работаю, бабТонь, и мне точно сейчас не до телевидения.
– Ночь-полночь – она работает, – совсем расстроилась Антонина Васильевна. – Так всю жизнь проработаешь, и вспомнить нечего будет. Отдыхать надо, Женечка. Поди не ломовая лошадь.
– Вообще не лошадь. Я обязательно отдохну. Доработаю – и отдохну.
– Ну вот и добренько, – похвалила такой подход к делу баба Тоня. – Ну я пойду, вдруг у меня наладилось? Вот беда-то, такая серия была хорошая!
– В следующей повторят обязательно, не переживайте, – успокоила Женька соседку.
– Так то ж повтор, – почти захныкала Антонина Васильевна и, попрощавшись, пошаркала вниз, по пути причитая: – Беда... беда-то...
Вопреки ее ожиданиям, совсем ничего не наладилось. Первый канал признаков жизни не подавал. Для верности пощелкав еще каналы, мадам Пищик пришла к выводу, что не работает вообще ничего, кроме единственного местного, солнечногорского телевидения, и то прорывалось без звука и с помехами. А поскольку там никогда ничего интересного не показывали, баба Тоня рассердилась и решила не сдаваться. У нее еще оставалось десять минут серии, чтобы узнать, успел ли Реджеп забрать Айлу до того, как до них доберется ее злобный муженек. Потому, снова выскочив в подъезд, на сей раз она побежала вниз, на первый этаж, в седьмую квартиру и принялась трезвонить соседке.
Здесь обитала большая любительница кошек, которые всегда обнаруживаются в любом доме, особенно подобном особняку из позапрошлого столетия на Молодежной, гордящимся своими традициями. Видимо данью этим самым традициям было любить кошек как-то наполовину – Клара разводила их не на собственной жилплощади («Они же мне всю квартиру изгадят!»), а исключительно в подъезде и во дворе. И уж здесь соседка из седьмой становилась просто тигрицей в защите прав животных. Не приведи господь Гарик из первого подъезда помогал какому котику совершить неожиданный кульбит, придавая ему ускорение собственной нижней конечностью, как об этом происшествии весь дом оповещался иерихонским воплем басовой частоты, длящимся не менее трех суток. Примерно столько же продолжались поиски неожиданно пропавшего того или иного члена кошачьего стада призывами «кис-кис-кис!» в любое время суток под окнами остальных соседей.
Угомонить тетку было невозможно, все давно махнули на нее рукой, хотя детское население дома из поколения в поколение вело против нее скрытую войну, раздавая втайне котят друзьям, одноклассникам или просто унося в частный сектор в соседнем квартале.
– О! – поприветствовала бабу Тоню Клара, распахнув дверь, из-за которой потянуло не самым приятным ароматом. – Говори по-быстрому, мне в магазин надо. В угловой хамсичку свежую завезли, а я как раз кашку затеяла ребятишкам.
Антонина Васильевна повела носом и чуть заметно поморщилась. Замечание о полезности проветривания застыло у нее на языке, равно как и о том, что мало запаха кошачьей мочи в подъезде, теперь еще и хамса добавится – убойное сочетание. Но, давно уже смирившись с тем, что тут ничего не поделать, в отличие от проблем с телевидением, баба Тоня предпочла пойти в бой по основному поводу:
– Кларка, у меня телевизор накрылся! А я «Запретную любовь» смотрела. Прям посреди серии. Немножко уже осталось, можно я у тебя быстренько погляжу?
Та в ответ пожала плечами.
– Ну проходи, – пробасила Кларка и кивнула в сторону комнаты. – Там правда Бухан храпит так, что себя не слышно.
Бухан – было ласковым сокращением от Буханова, фамилии мужа Клары, которую носила и она сама без малого тридцать лет. И надо сказать, что фамилия эта как нельзя максимально точно характеризовала главу их удивительного семейства. Бухал он по-черному, регулярно, но тихо. Дебоши не устраивал, руки не распускал, и в бытность первой молодости всегда возвращался домой хотя и на бровях, но с гостинцами: сыну тягал значки, дочке – леденцы, а Кларке – болгарские сигареты.
Бухана баба Тоня не боялась. Сама ему когда-то отвешивала подзатыльники, когда он тринадцатилетним подростком за углом их вечного дома распивал пиво с друзьями. Не подействовали, значит, подзатыльники чужой тетки. Потому сейчас, нисколько не сомневаясь, Антонина Васильевна, радостно поблагодарив Клару, ломанулась своей пришаркивающей, но оттого никак не менее энергичной походкой к ним в прихожую, а оттуда – в гостиную, где на тумбочке стоял телевизор, несколько помоложе бабТониного, но тоже старенький. Схватившись за пульт, баба Тоня принялась нажимать на все кнопки подряд, все сильнее впадая в ступор при каждом переключении. А потом жалостно и совсем растерянно спросила:
– Кларка, а у тебя на какой кнопке-то Первый, а?!
– На первой, где ж еще? – услышала она из подъезда, и следом хлопнула дверь.
А баба Тоня, в очередной раз нажав на первую и удостоверившись, что там точно такое же безобразие, как транслирует ее собственный телевизор, глубоко несчастным голосом проскулила:
– А как же Реджеп...
Шансов досмотреть серию у нее уже не оставалось. Обведя потухшим взглядом захламленную комнату с высоченными потолками и огромными арочными окнами, точно такой же планировки как ее собственная, Антонина Васильевна вынуждена была признать поражение. Это не телевизор сломался. Это канал сломался. Жизнь пошла под откос. Смысла в ней не осталось.
Она выключила ящик. Аккуратно положила пульт возле него на тумбочку. И под раскатистый храп Бухана из соседней спальни, медленно и горбясь поплелась на выход. Захлопнула за собой дверь, выбралась во двор. Весна в этом году была ранняя. Южный городок у моря просыпался и расцветал, готовясь принимать у себя туристов. А у бабы Тони впереди полная неизвестность и бессонная ночь с мыслями о Реджепе.
Во дворе она и наткнулась на Игоря Климова, по-соседски – Гарика, тоже примечательного жильца дома на Молодежной из числа аборигенов, которых оставалось все меньше. Жил он здесь с самого своего рождения, отсюда его водили в детский сад, потом он ходил в школу и секцию восточных единоборств, а еще чуть позже сюда он привел жену, которая ничтоже сумняшеся ушла от него ровно через год, прихватив с собой младенца-сына. И как уже было сказано, тоже был любителем котиков. Даже ценителем. Впрочем, обладал он и иными талантами. Например, курить под чужими окнами, избегая собственных, чем и занимался, когда баба Тоня нарисовалась на крыльце своего подъезда.
Увидав его, мадам Пищик удрученно вздохнула и скорее механически, чем всерьез, совсем без огонька проворчала:
– Совсем совесть потерял. Ходишь, бродишь тут, а мне дым в окна летит.
Фраза получилась настолько унылой, что трудно было не заметить, что с бабой Тоней что-то не то.
– Совесть – это бесполезный фактор при продаже слонов, – беззлобно пророготал Гарик в ответ. Баба Тоня печально кивнула, неопределенно пожала плечами, а потом, будто бы загоревшись последней надеждой, совсем крошечной ее вспышкой, спросила:
– Ты ничего не слыхал, может, телевышка сломалась? Или какая профилактика?
– Вроде нет, – задумчиво затянулся Гарик. – А чего случилось?
– Ой, Гаричек... – жалобно протянула баба Тоня, – сидела я, никого не трогала, смотрела сериал. А тут бац – и все пропало. И не идет. И у Бухановых тоже не идет. Вообще ничего не идет, не только Первый. Один местный наш, солнечногорский, прорывается без звука.
– Ну все, бабТонь, – со знанием дела отозвался сосед и щелчком отправил окурок прямиком в клумбу. Клумба, надо отметить, была Женькина, в которой она заботливо выращивала бордюрные хризантемы, – капец котенку.
– Как это капец? – не поняла старушка.
– Придется вам кабельное проводить. Но я бы спутниковое поставил. Антенну с конвертером на балконе повесят, ресивер подключат – и смотри все подряд, а не только Первый.
– Какой еще конь у Вертера? – ошалела бабка, прожившая свою жизнь в самой читающей стране мира. – У меня сериал! Турецкий! Я что ж теперь, так и не узнаю, что там у Реджепа?
– Если Реджеп мужик, то у него там явно то же, что и у коня, – и рассмеявшись собственной шутке, Гарик переключился на собственный телефон, который разразился входящим вызовом.
– Тьфу ты, похабник! – ругнулась в ответ бабка и грустно уставилась на Женькину клумбу, на которой теперь примостился один из Кларкиных хвостатых гаденышей. – Может, до завтра наладится, а? Я б с утра повтор посмотрела. В десять повторяют. Правда, тогда на рынок не поспею до обеда, да черт с ним...
– Не наладится, – отрезал Климов. – Видите, как вторую секцию высотки подняли? Вот она сигнал и перекрыла, – и он снова вернулся к прерванному разговору, – Николаич, это я не тебе, это тут…
И тут Антонина Васильевна подняла глаза на высотку, выгоняемую за забором их двора, и словно бы прозрела. Столько месяцев ничего не видела из-за своего сериала и процесса воспитания соседей, которых никому нельзя было перепоручить, а сейчас – прозрела. Прямо над ними возвышался огромный недостроенный многоквартирный монстр, устремляющийся своими этажами в небо и, гад такой, забивающий все телеканалы. Баба Тоня стояла на крыльце, раскрыв рот и совсем не слыша, о чем там с Николаичем толкует Гарик Климов, такой же балбес, как его родной батя, и определенно требующий женской руки и присмотра. А потом резко повернулась к соседу, сверкнула глазами и, не считаясь с тем, что он не окончил еще разговор, проверещала:
– Это что же? Это из-за них я про Реджепа досмотреть не могу? А вы все молчите и ничего не делаете? Они вообще что творят, Гарик?! Куда власти смотрят? Это же наверняка незаконная застройка, нас кто-нибудь спросил, нужны нам тут такие соседи? Бахают с утра до ночи, кусок земли оттяпали и бахают! А земля у нас тут знаешь сколько стоит? А этажи? Это ж сколько этажей-то? У нас нельзя такие высокие дома! У нас рельеф, ландшафт, подземные воды! Опять мэру взятку дали и все дозволено! Надо же как-то бороться, Гарик!
– В апрельских тезисах не участвую, – отмахнулся Климов и ретировался домой.
Но баба Тоня еще долго что-то вещала посреди двора, грозя разразившейся по соседству стройке, так неожиданно разрушившей привычный мир. Решение ее было очевидным. Намерения – самыми благородными. А характер – закален далеко не всегда солнечной жизнью в маленьком приморском Солнечногорске.
– Завтра же на прием к мэру запишусь! Соберу подписи и пойду! – рявкнула напоследок Антонина Васильевна Пищик. – Они у меня попляшут. Я если надо – и до президента дойду!
А после развернулась и важно прошествовала в свой подъезд, не глядя под ноги. И в полутьме вступила в кошачью «мину».
– Кларка, чтоб тебя! – заголосила баба Тоня так, что слышали все жильцы от первого до третьего этажа. – Прибери за своими иродами! По-хорошему прошу!
Вставай, бестолочь!..
Два года спустя...
– Вставай, бестолочь!.. – раздавался свистящий шепот, закручивающийся в разноцветную спираль где-то глубоко внутри черепа Евгении Андреевны Малич, 37 лет от роду, уроженки города Солнечногорск. – Вставай, говорю! А то твой дракон тебя заживо съест и не подавится!
– Угу, – буркнула Женька и повернулась на другой бок.
Но тот, кто нарушил ее благодатный сон, проигнорировал это движение и вместо слов перешел к делу. Теперь Женьку трясли, как самую обыкновенную грушу, цепко ухватив за плечо.
Пришлось просыпаться
– Юлька, отстань! – вздохнула Женька, разлепив глаза.
– Опять до утра в интернете торчала, – деловито буркнула Юля: – А ребенок, между прочим, некормленый!
– Ребенок не маленький. Сам поесть может.
– И это вместо спасибо, что ты теперь на работу не опоздаешь, – обиженно протянула сестра.
– Спасибо, – вздохнула Женька. Как ни крути, а вставать придется. И если Юлька сама себя накормит, то зарплата сама себя не посчитает.
Решительно сброшенное одеяло стало началом целого часа, посвященного сборам. Был съеден один завтрак, дважды выпит кофе, просмотрено две анкеты от Флоренции Эдуардовны и написано одно сообщение, за которым Женька засиделась, в результате чего сначала металась по квартире в поисках утюга, а потом так же торопливо выбегала из квартиры под насмешливым взглядом Юльки, размеренно потягивающей чай из большой кружки. Подтрунивание младшей сестры было привычным, добродушным и даже в чем-то справедливым. Если бы Женя так категорически не избегала общественного транспорта, то выходить из дома можно было бы на полчаса позже. А значит, на полчаса позже вставать. А значит… нет, не на полчаса дольше спать. Тут временной расчет давал сбой. Для Жени это могло означать, что она может на полчаса дольше просидеть на любимом форуме.
Шагая по разноцветным плиткам набережной, она вдыхала запах утреннего моря, поглядывала на блики, которыми отражалось на водной глади, сегодня совершенно спокойной, поднимающееся все выше солнце и, наконец, просыпалась.
Улицы города стремительно завоевывала весна. И Женька весело улыбалась, подмечая зацветающие кустарники, отчего особняки, выстроившиеся вдоль набережной, приобретали более жизнерадостный вид, несмотря на кое-где осыпающуюся отделку или немного покренившиеся ротонды. Она сделала несколько незамысловатых фотографий, а в ее голове складывались строчки поста, который она принесет уже сегодня ночью в виртуальный кружок любителей солнечногорской архитектуры, куда попала однажды совершенно случайно и застряла на несколько месяцев.
Впрочем, была и еще одна причина, по которой Женя торчала среди любителей градостроительства, малых архитектурных форм и их воплощений. Но в этом она не признавалась даже себе. Потому что это было немыслимо глупо, и потому что Юлька, однажды сунув нос в компьютер сестры, теперь регулярно посмеивалась над ней, уверяя, что рано или поздно Флоренцию Эдуардовну ждет жестокое разочарование, когда она поймет, что зря тратила на Женьку время, силы и свои лучшие ресурсы.
Проще говоря, сомнений в Жениной голове назревало все больше и больше, но озвучивать их она не спешила. Ранняя весна совсем не располагала к подобным метаниям. Ранняя весна располагала смотреть на море у безлюдной набережной и наслаждаться утренней тишиной...
... неожиданно прерванной самым бесцеремонным образом в тот момент, когда с проезжей части, расположенной довольно далеко, прямо сюда, к кованным перилам, у которых она стояла, подкатил белоснежный Ягуар Ф-Тайп. Двухместный, нарядный, празднично сверкающий под лучами солнца. И все бы хорошо, если бы припарковался он не в пешеходной зоне или хотя бы не возле Женьки.
Но последовавшее за этим маневром было еще хуже. Из машины, с водительского места, выбрался высокий и стройный широкоплечий мужчина, седой, ухоженный, почему-то очень похожий на Ричарда Гира в его лучшие годы (хотя когда у Гира были худшие – вопрос), и открыв дверцу с другой стороны, выпустил здоровенного английского мастифа золотисто-персикового оттенка с самым флегматичным выражением на морде, что никак не вязалось ни с его размером, ни с цветом.
– Ринго, гулять! – провозгласил обладатель и дорогого авто, и недешевой псины, и снял с мастифа поводок. Пес, недолго думая и теряя по пути все свое императорское величие, как щенок-переросток, рванул по лестнице вниз, на пляж, к морю. А его хозяин, только сейчас заметив остановившуюся, как вкопанная, Женьку, легко пожал плечами и позволил себе наглость заявить: – Он обожает плескаться по утрам.
Она собиралась решительно промолчать. Подобные субъекты вообще вряд ли способны слышать других. Наверняка их слух настроен только на собственные волны. Но присущий ее альтер эго дух реализма заставил негромко произнести:
– Так пляж, вроде как, для людей. Да и набережная – не автобан.
Субъект ее удивил. Услышал. Во всяком случае, его бровь, удивленно изогнувшись, свидетельствовала именно об этом. Это же он и подтвердил, неожиданно повернувшись к ней всем корпусом и ответив:
– Но ведь никто не купается. Море холодное. И вокруг, кроме вас, никого. Мешаем?
– Ну если так ставить вопрос… – Женя внимательно оглядела собаковода-автолюбителя и улыбнулась. Портить утро ссорой совершенно не хотелось, – ... то можно делать вообще все, что левая пятка пожелает, если это никому не мешает.
И она сделала шаг в сторону, чтобы обойти возникшее на ее пути препятствие. Собака где-то внизу, разбрызгивая воду во все стороны, ломанулась в наверняка еще ледяное море, устрашающе лаяла и явно требовала присутствия хозяина рядом, чтобы тот не отвлекался на всяких там... А хозяин, между тем, еще больше удивившись, решил уточнить:
– А разве нет? Человек волен творить все, что в голову взбредет, не причиняя вреда окружающим. Мне так кажется.
– А мне кажется, что дискуссия нынче не уместна.
– Не уместна – так не уместна, – очень легко согласился владелец Ягуара. И улыбнулся от уха до уха, обнажая ровный ряд белоснежных зубов, каких не бывает у обычных нормальных людей. По всей видимости, улыбка была призвана сшибать с ног. Но убеждаться в том, что Женька сшиблена, он не стал. Лишь окликнул собаку по кличе: «Ринго!» – и легко-легко, как все это яркое утро, слетел к нему вниз, на пляж по неровным ступенькам.
Так же легко двинулась по плиткам набережной и Женя навстречу безусловно увлекательному трудовому дню.
Работала Евгения Андреевна в бухгалтерии известного даже за пределами страны Университета, отпраздновавшего недавно полуторавековой юбилей. Работу свою она любила и медленно, но уверенно взбиралась по ступенькам карьерной лестницы.
А прямо сейчас ее ожидали ступеньки совсем другой, широкой дореволюционной лестницы, которые вели к массивным колоннам портика главного входа в университет. Оттуда ее путь лежал мимо стойки важного стража, следившего за порядком посредством монитора перед самым его носом, к лифту, который, как и положено пенсионеру, неторопливо доставил Женю на нужный ей этаж.
И не успела она ступить на площадку, как была оглушена отражающимся от стен рыком главного дракона. Сотрясались двери по всему коридору административной части здания и, кажется, даже тряслись стекла окон в концах пролетов. Естественно, никто не высовывался – страшно же. Попасться на глаза стокилограммовой фее от бухгалтерии, когда она пребывает во гневе, – чистое самоубийство. Весь университет жил по принципу, озвученному однажды Жениной напарницей, Ташей Шань: «Ой, главное – не на нас!» – что, впрочем, совсем не отменяло последующих за скандалом перешептываний: и кто этот камикадзе?
Сейчас же Таша, обладательница густой черной гривы, фарфорово-светлой кожи и удивительно выразительных чуточку раскосых глаз – единственного, что выдавало в ней папу-азиата – сидела за своим столом, расположенным напротив входа в расчетный отдел и, глядя на Женьку, едва ступившую в кабинет, негромко выдала:
– У нее дверь открыта? Или это через закрытую так прорывается?
– Закрыта у нее дверь, – вздохнула Женя, смиряясь с объективной действительностью – день не задался с самого начала. Она разделась, привычно щелкнула кнопкой, включая чайник, и расположилась на своем рабочем месте – почти необъятном столе со светлой столешницей у окна, в которое было видно море и небольшой кусочек набережной.
– Угадай на ком отрывается, – снова донесся до нее голос Таши.
– Вариантов много, – отозвалась Женя, глядя в окно. – А если она еще и жребий кинула, кого сожрать на завтрак…
– Этот завтрак к ней сам в пасть полез. Главный велофинансист права качает.
– Он утром с кровати брякнулся? – офигела Женька.
– Как обычно – правду ищет, как прошлогодний снег. Наша красавица его отчет прочитала, помнишь, он бегал тут цифры брал у меня? По суммам выплаченной зарплаты нашему филиалу в Морском за предыдущие два года. Я еще тогда поняла, пахнет жареным. Он же против был, когда здание на баланс брали. Говорил, высосут весь спецфонд. Ну вот, кажется, высосали. А главдракон скандал закатил, ей циферки не понравились, которые он нарисовал. И главное, нашел, когда подсунуть – прям с утра. Уже б вечером, а... чтоб народ разбежаться успел. Так теперь весь день на цыпочках ходи... Придурок!
Одновременно с ее экспрессивным возгласом, из-за двух дверей (своей и главдраконовой) донесся очередной вопль: «Развели тут бордель, Артем Викторович! На место мое метите?! Так вот напоминаю: это я здесь главный бухгалтер, а не вы!»
– Да уж, – в манере Кисы Воробьянинова протянула Женька. – Лучше б он себе бабу искал, а не правду.
Как в любой бухгалтерии любого учреждения дамы, посвятившие себя этому виду учета, знали всё и про всех со всеми подробностями.
– Бабу! – фыркнула Таша. – Мне кажется, он гей. Слишком аккуратный для нормального мужика. Сегодня брючки светлые, туфли – ни пятнышка, футболка – как только что после глажки. А на работу опять на велике прикатил! – последняя фраза вышла почти обвиняющей, а потом безо всякого перехода прозвучало сакраментальное: – Как думаешь, а он правда в главбухи метит?
– Я вообще о нем не думаю, – рассмеялась Женя. – Хотя понимает он явно больше, чем главдракон.
– Ну вот его бы в ее кресло, а тебя – в его, заместителем. Зажили бы, а?
– Мне и в своем кресле пока неплохо. Но при любом раскладе главдракон не сдаст своих позиций.
– Ректор только с Юрагой разговаривает. А если он сейчас докажет свою правоту... – Ташка задумалась и закусила кончик карандаша, потом горестно вздохнула: – Правда она все равно выкрутится. Еще его виноватым сделает. Да и крыша в министерстве у нее, а не у Тёмыча... Жень, а Жень? Кофе делай давай, а? Расселась, а у меня сюрприз.
– Какой такой сюрприз? – поинтересовалась Женя, поднимаясь и принимаясь насыпать в кружки кофе, заливать его кипятком, добавлять сахар. – Нам премию дали?
– Если бы нам премию дали, ты бы знала раньше меня, – фыркнула Шань и полезла куда-то под стол, чтобы показаться оттуда с коробкой конфет. – Вот! Швейцарские! Дядя Вадя приволок. Уже не знаю, как от него прятаться. Прилепился, за углом подстерегает после работы. По утрам сообщения пишет, картинки дурацкие... Угощайся, а?
– Я что-то не рискую, – с сомнением повела носом Женька, – от дяди Вади... еще и швейцарские…
– Ну я виновата, что ли, что он шляется? – взбрыкнула Таша. – Я же не могу ему сказать: дядя Вадя, не ходи! Ну! Вот ты бы сказала?
Она совсем уныло поставила коробку на стол. А рядом – положила собственную дурную голову. Нет, в отношении работы голова была вполне ничего себе. В остальных случаях – функционировала своеобразно. Таше было двадцать пять лет, а работала в расчетном с универа. Прямо с кафедры учета и аудита ее и привели, когда срочно понадобился специалист Женьке на подмогу. Но никто ни разу не пожалел об этом решении. И поначалу вела она себя тихо, скромно и даже не подавала голоса – мало кто вообще знал, что он у нее есть. А потом Таша получила диплом, акклиматизировалась и ассимилировалась. И все чаще Жене в их просторном кабинете, сейчас разделенном на двоих, становилось тесно с нею. Особенно с тех пор, как весь эфир занял дядя Вадя, начальник профсоюза и кум ректора.
Беда была в том, что дяде Ваде в прошлом году исполнилось пятьдесят четыре и он был женат, хотя жена его торчала где-то в Италии уже лет шесть. И еще в том, что Таша не понимала, как реагировать на его внимание к собственной, пусть и ослепительной, но все же незначимой персоне. Он своими ухаживаниями ставил ее в тупик, и она не представляла, куда ей от него деваться.
А еще Таше очень хотелось красивой жизни, но подходящего принца все не находилось.
– Это всего лишь шоколад, Жень, – протянула она. – Ну что может быть от шоколада, а?
– От шоколада как такового, конечно, ничего не будет, – улыбнулась Женька, – но ты же не ограничишься им одним. Потом у тебя будет коньяк в обед, а еще чуть позже взятие штурмом ограды Городского парка.
