Текст книги "The Мечты (СИ)"
Автор книги: Марина Светлая
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 24 страниц)
Диагноза нет
Вся весна для Жени неожиданно сошла на нет. Вся-вся, ничего почти от нее не осталось.
Как-то очень незаметно и, что странно, без особенных на то причин.
Однажды пятничным вечером она просто шла домой по набережной, мысленно отмечала про себя, что дни потихоньку становятся длиннее, уже скоро в это время будет совсем светло, и ее пешие путешествия от рабочего места до любимого дивана через самую красивую часть города превратятся в настоящие прогулки, а где-то на полпути до поворота на нужную улицу подумала, что с ней творится совершенно неведомая чертовщина, и что делать с этим – неизвестно. Диагноза нет.
И длится это отнюдь не первый день, но на усталость не спишешь.
В родной бухгалтерии она угодила в окоп и пока что интенсивно отстреливалась. Это Юрага со всей свойственной ему самоотверженностью бросался на танки, а Женькиной головы и из глубокой траншеи видно не было, но в целом это даже как-то отвлекало.
Куда хуже дело обстояло с отношениями с внешним миром. Жене предложенная его модель как-то не особенно нравилась. И самой себе она тоже не нравилась. Дисгармонировала с окружающей средой. И совсем неясно, в чем причина этой дисгармонии, а ведь это еще даже не ПМС.
Начало ее маете было положено в торжественный День Шпината-и-Светлых-Пиджаков. Это она его так прозвала, тот день, когда перевернула рыбу на придурка из «Золотого берега». Очень глупо получилось и очень стыдно. Особенно почему-то перед Артемом Викторовичем, потому что его первая реакция на ее выходку была необъяснимой. Он сунул ей в руки свою рыбу, а сам куда-то смылся и долго не возвращался, хоть Женя и прождала его у кассы бог знает сколько. Потом только буркнул что-то вроде: «Очереди!» – и, пока они вместе шли назад в университет, ей все казалось, что что-то не так, между ними вдруг образовалась неловкость, которой прежде никогда не было. А еще помнилось, как он ползал с ней по полу, собирая дурацкую дораду со светло-бежевой плитки...
Жене тогда даже на мгновение померещилось... померещилось то, чего совсем не может быть, и потому, конечно же, это только померещилось. Говорят, в таких случаях креститься надо! Юрага не мог на нее смотреть такими глазами, и за все время его работы ни разу повода не давал подумать. И он еще мальчишка почти. Молодой мужчина немного за тридцать. И она…
На этом месте в ходе своих размышлений Женя окончательно приунывала: как ни бодрись перед семьей или Ташей, а она и правда все более ясно чувствовала, что молодость сейчас являет ей свои последние вспышки, а дальше... а дальше все. И если подумать – на что жизнь пошла? Что она могла вспоминать? Детство, такое неуловимо быстротечное, что казалось совсем мимолетным? Ей очень рано пришлось повзрослеть. Она хорошо помнила мамину болезнь, и как они все деньги и все силы положили на то, чтобы та поправилась, но с этим не сложилось, а ведь ей лет было... Сейчас, когда Жене тридцать семь, она понимала, что мама ушла еще очень молодой, хотя изнурительная болезнь ее состарила, а все заботы о совсем крошечной Юльке легли на старшую сестру. Но это даже хорошо, потому что потом, когда они остались с папой одни, Женя уже все знала и все умела.
Еще она помнила, как отец бился, пытаясь поставить на ноги свою мастерскую, потому что средств им катастрофически не хватало, и когда мелкую сестру сбагрили в сад, сама Женька, студенткой, хваталась за любую подработку – она и экскурсии возила по побережью, и косметикой от известного бренда категории масс-маркета приторговывала среди подружек и одногруппниц. И даже одно время пробовала бегать по городу курьером, пока однажды чуть не сорвала спину, после чего несколько дней промучилась. Ошалевший отец, который понятия не имел, что она удумала, ей тогда устроил хорошую взбучку и строго-настрого запретил этим заниматься. Бушевал он целую неделю, сквозь его тирады отчетливо проглядывало чувство стыда за то, что по-другому не получалось, и что обеспечить ей нормальную жизнь он оказался неспособен, а потом, совсем неожиданно к концу этой недели она нашла вакансию в своем Университете. И это их всех здорово выручило, снова вернув хоть какую-то стабильность и даже, кажется, давно забытую радость от жизни.
Однако при этом Женя Малич внезапно угодила совсем в другую ловушку и очень долго не догадывалась о ней. А поняла лишь тогда, когда стало поздно исправлять.
Наличие работы и свободных денег не компенсировали полное отсутствие личной жизни. А у нее попросту не было времени встречаться с мальчиками своего возраста. После работы Женя спешила в сад – забирать Юльку. После домой – кормить семью. Потом она без сил падала спать, а утром – все начиналось сначала. Когда стало немного полегче, и Юлька принялась изображать самостоятельность, эпоха мальчиков у нормальных девочек для Жени уже закончилась, а восполнять пробелы смысла не имело – припозднилась так припозднилась. И у нее начали иногда появляться мужчины, но надолго они никогда не задерживались. Мало кто из них действительно понимал, почему она не может уделять им все свое время. Ведь Юлька ей не дочка, а сестра, а папа – поди, не калека.
И вот вдруг в тридцать семь лет оказывается, что уже и у Юльки – своя жизнь и любовь. И Женина забота ей не так чтобы нужна. Папа крепко стоит на ногах и так увлечен своей развивающейся мастерской, ставя перед собой новые цели и задачи, что давно уже не нуждается в ее помощи и поддержке. Они оба окрепли – папа после потери мамы, а Юлька просто выросла. Оперились. И каждый из них летает в своем небе.
А она, как последняя дура, швыряется шпинатом с рыбой в незнакомого мужчину, который лично ей ничего плохого не сделал.
Чепуха какая-то, короче.
Ерунда.
И Юраге нравиться она не может.
Такие парни смотрят на тех, кто помоложе, ему бы Шань в пару.
Однако складываться в совместную фотографию моськи Артема Викторовича и Таши никак не желали, и Женя уныло выдохнула.
Сбежала по ступенькам вниз, к пляжу из мелкого ракушечника и осколков гальки. Море сегодня было тихое-тихое, и волны шли небольшие. В них, весело играя искрами, отражался молодой месяц. И небо, как назло – усеяно звездами так сильно, что даже фонарям не удавалось его забить до конца. В такой бы вечер – вдвоем. Любоваться и морем, и звездами. Женя стащила тонкую шелковую перчатку и коснулась подбежавшей к ногам воды. Ожидаемо ледяная.
По этому поводу оставалось вздыхать и топать дальше. Мимо старого дома культуры – бывшей дореволюционной синагоги, мимо типового кинотеатра, каких много строилось в провинциальных городках в шестидесятых, мимо нескольких музеев, один из которых в сезон не знал отбоя от посетителей, а сейчас сиротливо прятался за парой торговых палаток.
Потом она свернула с набережной в жилой квартал и шагала дальше, с каждым шагом почему-то все острее чувствуя собственное одиночество. Она ведь не солгала тогда Гарику – влюбиться хотелось. И чтобы ее любили – тоже хотелось. Хотелось чего-то только своего, а не общественно полезного. А она всю жизнь действовала в чужих интересах. Нет, конечно, интересы папы и Юльки назвать чужими трудно, но все-таки… все-таки у них у каждого – свое. А у нее, у Женьки? Главдракон с Ташей? И еще немножко Флоренция Эдуардовна с женихами, которые все до единого – не те.
Надо было признать – накатило. С ней редко случались эти приступы, когда очень хотелось себя пожалеть, но вот пожалуйста – он самый. Рецепт в таком случае был один: сбежать в свою комнату, переодеться в пижаму, залезть с головой под одеяло и жалеть себя хоть до посинения.
Если повезет, утром отпустит. Слава богу, пятница!
Женя толкнула калитку дома на Молодежной, шагнула во двор, дошла до своего крыльца и остановилась, в свете фонаря различив весьма живописную картину. Ее собственная младшая сестренка стояла прижатая к перилам лестницы спиной и обнимала за шею довольно высокого и стройного юношу, который красноречиво шарил своими ручищами, кажется, где-то в районе ее поясницы или немного ниже. Они увлеченно целовались, а в то же самое время шторка в окне кухни девятой квартиры на втором этаже была встревоженно отодвинута, и в нем отчетливо виднелся бабТонин возмущенный силуэт.
Пока Женя бросала беглый взгляд на окно мадам Пищик, в ее голове, сбивая друг друга, промчались варианты следующего шага – от прямого до переносного смысла. Встрять в недвусмысленное свидание сестры или пройти мимо.
Почему-то именно сегодня второе показалось наиболее правильным. И Женя, едва ли не на цыпочках, ступила на крыльцо. Усилия ее, к сожалению, оказались напрасными, слиться с воздухом не удалось, но отнюдь не по причине колебаний этого самого воздуха от ее движения. Просто откуда-то с козырька подъезда сиганул кот чуть ли не на голову, деловито отряхнулся да шмыгнул прямо в палисадник, но его пируэта вполне хватило, чтобы переполошить влюбленных. Юлька взвизгнула, парень лихо закрыл ее собой, будто бы защищая от возможной опасности – спиной-то он не видел, что дело в кошке. А Женя так и замерла на месте, не понимая, что теперь делать-то.
– Женька! – охнула младшая сестрица, выглянув из-за плеч своего кавалера.
– Привет! – отозвалась старшая и по-мультяшному развела руками.
– Здравствуйте, – пробормотал паренек, немного нахмурившись. Юлька же, вечный двигатель, даже сейчас, смущенная, бросилась в бой:
– Бодя, это Женя, сестра. Женя, это Богдан. Мы... мы идем в кино, можно?
– Вернешься?..
– Же-е-ень! – протянула в миг возмутившаяся Юля.
– Сеанс заканчивается в 22:15. К одиннадцати ваша сестра будет дома, – вдруг очень по-взрослому сообщил Богдан.
– Будет замечательно, – сдерживая улыбку, сказала Женя и глянула на Юльку. – Кино интересное?
– Про супергероев, как я люблю! – заявила младшая, которая еще несколько месяцев назад не смотрела ничего, кроме романтических комедий.
– Расскажешь потом, – все же рассмеялась старшая и нырнула в подъезд, слишком остро почувствовав, что лишняя рядом с сестрой и ее Бодей.
Справедливости ради, и Женька любила романтические комедии. Они позволяли отдохнуть от ежедневной круговерти и помечтать о… пусть не о принце, но о том самом… единственном.
И с каждой ступенькой, приближающей Женю к родному дому, она все больше понимала, что сегодня ее ждет именно такой вечер – под телевизором в обнимку с подушкой.
Отец – по пятницам всегда с друзьями ходит в баню, а значит, можно обойтись без ужина. Юлька наверняка уплетала пиццу – уж что-что, а это она действительно любила с самого детства, и ни один Бодя на свете не изменит сложившейся реалии.
И потому налив себе бокал вина и нарезав побольше сыра, Женя ретировалась с кухни – нынче пустой и унылой. Такой же пустой и унылой Жене представлялась и вся ее жизнь, и с каждой минутой все сильнее. Для полноты картины не хватало лишь засмотренного до дыр фильма, от которого если не становилось весело, но хотя бы крысы переставали скрести на душе.
Сунув в рот кусочек определенной на ужин еды, Женька задумчиво перебирала диски с фильмами, накопленные за долгие годы. По привычке она до сих пор записывала понравившиеся ей фильмы, продолжая собирать собственную фильмотеку и не обращая внимания на ироничные смешки Юльки, что в любой момент можно скачать нужное.
Надо признать – до слез не дошло. И, словно в подтверждение того, что человек никогда не знает замыслов Вселенной, ровно в тот момент, когда Дэвид метался в коридорах суда, чтобы помешать свадьбе Элизы, за кадром весело защелкали входящие сообщения.
Art.Heritage: Привет
Art.Heritage: не засек тебя на форуме сегодня и подумал, вдруг ты здесь?
Art.Heritage: и решил написать =)
Фьюжн: Привет!
Фьюжн: Устала на работе. Не до форума
Art.Heritage: у меня тоже ерунда. Если мешаю – говори, я понятливый.
Женя задумалась на минуту. В окне видеоплеера Дэвид и Элиза бегали по острову Свободы, а ей категорически не хотелось оставаться в компании компьютера и вина.
Фьюжн: нееет, не мешаешь. Ничего не делаю, чему тут можно помешать
Art.Heritage: совсем ничего?
Фьюжн: нууу… киношку смотрю =)
Art.Heritage: какую?
Фьюжн: про любовь, конечно же!
На лице Жени промелькнула улыбка. Когда она в последний раз обсуждала с кем-нибудь кино? И не припомнить.
Art.Heritage: несчастную?))
Фьюжн: скорее, с препятствиями. Но ХЭ будет точно. Проверено
Art.Heritage: ну хоть в фильме ХЭ) настроение поднимает?
Фьюжн: обычно да
Art.Heritage: тогда годится. Колись. Как называется?
Фьюжн: не велика тайна. Меняющие реальность
Art.Heritage: ггг
Art.Heritage: не, ну чего... под пиво пойдет. пойду и себе поставлю, что ли.
Фьюжн: предупреждаю, тебе может не понравиться
Art.Heritage: я его видел два раза, почему не посмотреть третий
Фьюжн: и как тебе?
Art.Heritage: ну вот включил =)
Art.Heritage: короче, две тысячи одиннадцатый. Меня затащили в кино обманом.
Art.Heritage: у меня тогда подруга была, хотела посмотреть. Информацией делилась дозированно, чтоб не спугнуть. Я знал, что там Мэтт Деймон и что это по рассказу Филиппа К. Дика. Этого мне было достаточно. Шел на серьезный фильм о холодной войне, а попал на мелодраму.
Art.Heritage: но я выдержал!
Фьюжн: а второй-то раз зачем? =)
На некоторое время повисла пауза. На экране все замерло, и Женя, ожидая ответа, снова отвлеклась на киношку, то и дело все же поглядывая в окно диалога. Но буквально через пару минут появилась обнадеживающая строка «Art.Heritage печатает...»
А потом – через время, на этот раз довольно длительное – и текст.
Art.Heritage: ты знаешь был период, если честно, несколько лет назад. Не в смысле бабского кино, а какого-то отупения. По многим направлениям. У меня тогда, я думал, вся жизнь в мусорный бак… Как-то в одночасье все рухнуло. Потом за несколько месяцев все перевернулось с ног на голову, а я оказался к этому не готов. Представь себе – в один день у тебя все есть, а потом раз – и ничего не осталось привычного. Ни работы, ни женщины, с которой было хорошо, ни собственной жизни. Я даже друзей видеть не мог, не выносил чужой беззаботности. Иногда казалось, что в болото затягивает, и сделать ничего не получается. Все по-своему справляются. Я засел кино смотреть. Вообще все подряд. Почти без разбора. Ну вот и... попал второй раз.
Art.Heritage: в общем, ты права, он настроение поднимает. Дает чувство свободы, когда нифига не свободен. Выбора-то все равно не было =)
Фьюжн: ну да… даже когда ты взрослый, иногда хочется поверить в чудо.
Art.Heritage: изменить реальность. Надеть шляпу – и в нужную дверь войти. Ну или хотя бы послать к черту ту, что не устраивает. Хочется же, да?
Новой реальности Жене особенно захотелось следующим утром. Часы показывали 7-02, и это означало, что поспала она не более двух часов. Разговор с виртуальным знакомым оказался почти бесконечным, перетекая из откровенности в недомолвки и перескакивая с одной темы на другую. Но грядущая суббота внушала надежды на более долгий сон, и потому звуки, раздающиеся в подъезде и где-то под окнами, напоминающие звуки Армагеддона, слишком жестоко выдернули Женю из ее грез и бросили в жернова происходящего.
А происходящее и впрямь было сродни концу света. Кажется, за окном орали даже стены сарая, не то что люди. Всполошенная и почти такая же сонная, к ней сунулась Юлька. Глянула на нее ошалевшими глазищами и спросила:
– Мы на военном положении, что ли?
– Возможно, – буркнула все еще не проснувшаяся Женя. – Отец где?
– Пока признаков жизни из своей комнаты не подавал. Наверное, штаны натягивает.
– Вот его в разведку и отправим.
Но никого никуда отправлять не пришлось. Разведка пришла сама вместе с агитацией. Пока женская половина семьи Малич пыталась хоть как-то среди этого бедлама очухаться, в дверь позвонили. В прихожую вылетел отец – и правда в спортивках и старой футболке, а за порогом торчала Антонина Васильевна и бузотёр Василий из третьей квартиры в первом подъезде.
– Все, Маличи! – объявила баба Тоня, сверкая глазами и обвиняюще глядя на Андрея Никитича. – Никто меня не слушал, а я предупреждала! Никому дела не было! Отхапали наш двор буржуи!
– Что значит – двор отхапали? – ошалело спросил тот.
– То и значит... – промямлил бузотёр.
– Сегодня ночью. Без объявления войны они сняли наш забор и дотянули прямиком до сараев, там и бросили. Почти два метра! И оккупировали нашу территорию, окаянные!
– Понимаешь, какие суки, – прокряхтел Василий. – Пока мы спали! Без предупреждения!
– Ну кто о таком предупреждать-то будет... – задумчиво сказал Андрей Никитич.
– Знала я, что добром этот их котлован не закончится! Ой, знала, а вы все мимо ходили и плевали на тот котлован.
– Да ладно вам, бабТонь, – грустно пробубнил бузотёр. – Делать-то что-то надо.
– Как что? Навалиться всем двором! Отстоять! А? Андрей, поднимай давай своих девок! Пускай тоже не филонят, знаю их, лишь бы дрыхнуть!
– И ничего мы и не спим! – пискнула из-за двери Юлька.
– Поспишь с вами, – хмуро добавила Женя, появляясь на пороге комнаты. За ней маячила сестра. – Куда вы навалиться собрались, а?
– Сдачи дать! – заявил бузотёр, помахав кулаком перед носом Малича.
– Уверен, что силенок хватит? – скептично поинтересовался Андрей Никитич.
– Да нас тут здоровых мужиков...
– ... две калеки, три чумы, – заржала Юлька.
– Андрюха, уйми мелкую!
– Цыц оба! – прикрикнула баба Тоня. – Мы забор на место поставим, а не дадут – так займем нашу территорию и будем хоть сутками сидеть. У меня знакомая в газете работала – позовем прессу.
– Если вы про Валентину Николаевну, то она на пенсии десять лет. Какая пресса? – хмыкнул Андрей Никитич.
– Позвоним на телевидение! Надо же что-то делать!
– А чего шум-то такой? – спросила Женя, выхватив из общего гомона главное – очередная суббота коту под хвост. – Там уже кто-то забор двигает?
– Наши с буржуями ругаются, – буркнула баба Тоня.
– Цирк шапито, – Женя демонстративно закрыла лицо ладонью.
– В общем, вы как знаете! – рассердилась старейшина дома. – Но народ уже поднимается! Мы с Васькой по квартирам идем, оставшихся вытряхиваем. Бухан опять не в кондиции, потому без тебя, Никитич, не обойдемся. Нам массовость нужна, ясно? Чтоб в едином порыве!
– Да ясно, ясно! – поморщился Андрей Никитич. Будучи большим единоличником, ненавидел он и единый порыв, и массовость, и прочие лозунги. Потому, когда дверь за бабой Тоней наконец закрылась, обернулся к дочерям и уныло спросил: – Ну? У кого какие планы на день?
– Вероятно, уже никаких, – отмерла Женька. – Мой главный план с треском провалился, остальное уже неважно. Собираемся?
– А они точно не отстанут? – уточнила Юлька.
– Ну ты ж видишь! – с досадой брякнул отец. – Да и правда... совсем уже строители того... наш же двор.
– Я в обед хотела с Бодькой погулять, – мрачно сообщила младшая, но по всему видно было, что с участью своей смирилась.
– Не реви! – усмехнулась старшая. – Сходишь. Тебе по закону положено неполное рабочее время.
– Ура-а-а! Ты лучшая сестра на свете! – обрадовалась Юлька и чмокнула Женю в щеку, после чего рванула к себе, бросив напоследок: – Я одеваться!
– А я вам бутерброды все-таки слеплю, – пожал плечами Андрей Никитич. – Митинговать на пустой желудок – стойкости не хватит. А?
К соседям Маличи присоединилось минут через двадцать. Глава семейства был бодр и свеж, как и положено предводителю. В Юльке включился азарт молодости. Женя уныло плелась в хвосте, и корень ее унылости занимал обширную площадь от систематического недосыпа до убежденности, что вся их сегодняшняя затея – лишь сотрясание воздуха. Рано или поздно под стенами их сараев вырастет детский сад, и очень даже возможно, что через пару-тройку лет и сараи однажды ночью исчезнут с лица земли, словно их и не существовало никогда в этой реальности.
На поле сражения добра со злом было шумно и слишком бодро для субботнего утра. Среди прочих особенно выделялись трое: Гарик, курящий в сторонке, но браво подпирающий своей широкой спиной часть забора, которую не успели сдвинуть, Клара, огрызающаяся со всеми подряд, и Бухан, который все же явился сюда для массовости. От него проку было меньше всего, и не потому что был «не в кондиции», а потому что как славноизвестный герой в славноизвестном фильме, носил в своих карманах и картуз, и буденовку. И его буйная, но седеющая шевелюра мелькала то в одном, то в другом стане враждующих группировок.
Посреди всего этого безобразия центральное место занимали Антонина Васильевна и невысокий, коренастый, обладающий мощной грудной клеткой и зычным голосом бригадир диверсантов-строителей. Основным полем их сражения была межа, на которой стояла баба Тоня и вопила, что с места не сойдет.
– А я вам еще раз говорю, уважаемая, у нас распоряжение было! Забор – сносить! Он мешает застройке! – громогласно заявлял бригадир, напирая на бабку, но та не сдавалась, ее пугать – гиблое дело.
– Ну раз сно́сите, то сноси́те вместе со мной! Хапают чужую землю средь бела дня! Бандиты!
– У нас разрешение имеется!
– Какое такое разрешение! Наш дом – историческая ценность! Нельзя его трогать!
– Тьфу ты! Да не трогает никто ваш дом! А двор у вас самостроем вырос!
– Каким таким самостроем? Я всю жизнь тут! А забор еще советская власть ставила!
– А нынешняя велела сносить.
– А нынешняя – власть бандитская. Знаю я их! Всех знаю! Честных людей там нет!
– Да мне пофигу, какие есть, каких нету. У меня распоряжение начальства!
– А у нас – глас народа! Сноси́ вместе со мной, понял?
– Успокаиваться не желаем?
– Не желаем!
– А ну-ка, ребят, сносим бабку!
– Э-э-э-э! – раздался раскатистый рык от забора, и на авансцену выступил Гарик. – Какой нахрен «сносим»! Мы вам бабку не отдадим. И двор тоже.
В это самое время Бухан метнулся на половину врагов и нетрезво пробухтел:
– Мужики! Старуху-то не троньте, ну чё вы…
– А ты вообще молчи! – гаркнул кто-то из строителей. – Сам вчера с нами столбики выкапывал, а сам!
– Какие еще столбики! – в ужасе охнула баба Тоня.
– Вот эти самые! – бригадир кивнул на сброшенные в стороне бетонные столбы, на которых держался весь забор.
– Кларка! – взвыла бабка.
Но Буханова ее не слышала. В этот самый момент она отчаянно подавляла бригадира строителей своим авторитетом, в смысле, прелестями – сверкающими глазами, выдающейся грудью и навевающими недвусмысленные фантазии не менее выдающимися бедрами. Всю эту агрессивную красоту тот наблюдал с прищуром и преображавшей его грубоватое лицо ухмылкой, так же весьма однозначной. Такое подавление его определенно пёрло.
– Я вас последний раз по-хорошему прошу, – промурлыкал бригадир, – освободите территорию и разойдемся без драки. Вот оно вам надо – с олигархами связываться. У нас работа!
– У вас разбой! – закричала Антонина Васильевна. – Игорь! Звони давай в полицию, чего стоишь! Пускай арестовывают!
– БабТонь, – подала голос вместо Гарика Женька, наблюдающая искры, вспыхнувшие между Кларой и бригадиром. И ловила себя на удивительной, совершенно несвойственной ей мысли: она завидует. Да-да, завидует той химии, что рождается прямо у нее на глазах, – результат может оказаться прямо противоположным. Арестуют… других.
– И пусть арестовывают! Дойдет до суда – я им всем все скажу! – бушевала Антонина Васильевна. – Вздумали простой народ притеснять, чтоб им пусто было.
– Кхе-кхе! – вставил свои пять копеек Андрей Никитич, обращаясь к бригадиру. – Может быть, вы нам бумагу-то свою покажете, а? А то вдруг никакой бумаги нет, а вы тут устроили.
– Ничего мы не устроили! У меня приказ!
– Что мне его бумага? Бумага-то что? Их сколько хочешь напечатать можно, – прокричала баба Тоня. – Только покажи мне свою бумагу, я тебя ее съесть заставлю, понял? Вызывайте полицию, вяжите нас, а мы свою землю не отдадим! – и неожиданно запела:
– Никто не даст нам избавленья:
Ни бог, ни царь и не герой.
Добьёмся мы освобожденья
Своею собственной рукой.
– Если она не уймется, нам точно придется ей на адвоката сбрасываться, – сказала Женя отцу.
– Можно я не буду? Я монархист! – похохатывала Юлька.
– А это тут причем? – удивилась Женька.
Вместе с ней заговорил и Климов, нарисовавшийся рядом:
– А я – нигилист. Готов бескорыстно помочь домовому сообществу и нейтрализовать нашу активистку. Ждите тут!
И с этими словами Гарик бросился своей широкой грудью на амбразуру.
– Баба Тоня! – зашептал он на ухо госпоже Пищик, с видом заговорщика оглядываясь по сторонам. За ним настороженно наблюдал бригадир. – Есть дело. Отойдем!
– Ни шагу назад! Иначе они и сараюхи оттяпают!
– Пошли, говорю, – настаивал Гарик, – сейчас артиллерия в виде журналистов подтянется. Надо перехватить и переманить на свою сторону.
– Правда? – шатнулась в его сторону баба Тоня, и глаза ее засверкали по-детски чистым счастьем.
– Ну когда я врал! – и подхватив под белы руки бабулю, Климов аккуратненько повел ее в сторонку.
После этого Андрей Никитич, терпеливо дожидавшийся, когда накал страстей хоть немного снизится, поскольку худший враг рационального – эмоции, закатал рукава своей толстовки и подошел к бригадиру.
– А теперь поговорим серьезно, – сказал он, сурово хмуря брови. – Я требую предъявить документы, разрешающие снос нашего забора. Если таковых не имеется, то мы и правда вызываем полицию. Если есть, то обращаемся в суд. При любом раскладе ваша стройка будет заморожена.
– Ну вы мне еще погрозите, – мрачно ответил бригадир, косясь на притихшую Клару. – Мое дело маленькое – указания начальства выполнять, и чтобы недо...
– Ваше дело вступает в противоречие с интересами жильцов нашего дома. Нехорошо получается, – отрезал Малич-старший и повернулся к Бухану: – К тебе, кстати, тоже вопрос имеется, но с тобой после!
– Андрюх, ну ты того… чего… – промямлил тот, переметнувшись на сторону своих соседей.
– Клара, ты видишь, он на ногах еле стоит! – гаркнул Андрей Никитич. – Уводи его, диверсанта хренова.
– Он двойной агент! – хохотнула под руку Юлька.
Но и Малича Клара не услыхала так же, как ранее Антонину Васильевну. Вирус весны лишил ее слуха и, кажется, голоса окончательно и бесповоротно. Тот же вирус грозил перекинуться на бригадира стройки, который в этот самый момент, вместо того, чтобы решать вопросы дальнейшей работы, снова отвлекся на ее прелести, только сейчас, кажется, был несколько ошеломлен известием, что Бухан – супруг этой очаровательной феи, а их роман был по-шекспировски трагичен еще на старте, в момент неизбежного зарождения чувств. Искрило так, что мама дорогая!
– Эй! Я не вижу, чтобы вы шевелились! Документы, говорю, где?! – ворвался в его окрашенную абрикосовым цветением реальность, где о любви заливались райские птицы, голос Андрея Никитича, который недобро буравил бригадира взглядом. – Доиграетесь, я позвоню куда надо, будете катиться отсюда, пока с документами не вернетесь.
– Да погодите вы! Не надо никуда звонить, я сам позвоню... хозяину. Пускай он с вами разбирается, – огрызнулся тот и полез в карман спецовочного комбинезона за телефоном.
– Время ваше уже истекает!
– Да куда там!.. Ой, это я не вам, Роман Романыч... Я тут этим... в смысле, алло. Доброе утро. Да нет, не ночь, утро уже... Так уже девять почти... да, я понимаю... ситуация из ряда вон... Роман Романыч, тут такое дело... – бригадир глянул на окружающих и буркнул, – мужики, смотрите, чтоб эти аборигены на место забор не поставили, я отойду... так вот, Роман Романыч...
Он и правда двинулся в сторону своей стройки, чтобы меньше было слышно, провожаемый затуманенным взглядом Клары Бухановой. Не было его довольно долго. В это время мужики из бригады заняли участок на меже между котлованом и сараями, усердно выполняя задание от бригадира, перешучиваясь и взрываясь смехом. А жильцы же принялись, пока все более-менее затихло, оценивать ущерб от ночного происшествия. Надо сказать, ущерб был ощутим – старый забор вряд ли подлежал восстановлению, некоторые его секции были разбиты, а это значило, что если на адвоката для бабы Тони скидываться, возможно, не придется, то уж на новое заграждение – наверняка, если конечно, получится отбить двор. Но, похоже, Андрей Никитич в отсутствие мадам Пищик был полон решимости, а значит, еще могло выгореть.
Прошло по меньшей мере полчаса, прежде чем вернулся бригадир, но на этот раз не в одиночестве, а с группой мужчин типовой «охранной» внешности, со спортивными фигурами и в темных пиджаках. На их фоне выделялся лишь один, похожий на кинозвезду и по-звездному обаятельно улыбающийся. Ясное дело, он и был Роман Романычем.
Перешагнув через яму от одного из столбиков, хозяин оказался прямо возле взбешенных жильцов старого дома и вполне себе дружелюбно спросил:
– Ну и чего бузим?
– Все! Кажется, нас пришли в бетон закатывать! – восторженно и очень громко прокомментировала Юлька.
Ее старшая сестра испытывала в этот самый момент совершенно иные чувства. Она словно угодила в ту самую романтическую комедию, где по закону жанра главные герои постоянно сталкиваются насмешницей-судьбой. Вот только, по мнению Жени, на главных героев не тянули ни светлый пиджак, ни она сама. Скорее уж кто-то из них все же умыкнул шляпу у сотрудника Бюро, вот только открывает раз за разом не те двери. От этой мысли стало весело, и Женя громко рассмеялась.
Роман Романович обернулся на ее смех, и брови его комично подскочили вверх. Похоже, он тоже совсем не ожидал ее здесь увидеть, хотя, если подумать – чего удивительного, когда она – жилица этого дома, который, как кость в горле, стал поперек глотки. Да ведь и Евгения – заноза та еще. По-прежнему во вражеском стане, а поди ж ты – все равно нравится.
– Добрый день, – голос Женькиного папы посреди всей этой фантасмагории звучал единственно серьезным, – Андрей Никитич, выступаю от имени жильцов этого двора, который ваши бойцы под покровом ночи потревожили. Никто нас в известность о планируемых работах не поставил, и мы требуем объяснений, на каком основании они проводились.
– Моджеевский, – представился Роман, отвлекаясь от созерцания хорошенького личика повстанки, и переключил внимание на предводителя. – У нас имеется разрешение на перенос забора ровно на метр – нам не хватает пространства для проведения обещанного горвластям озеленения, а поскольку ваш участок документально ограничен одним метром за сараями, а не захапанными двумя, мы имели полное право его снести.
– Что значит снести? – рассердился бузотёр Василий, кровожадно поглядывая на телохранителей Моджеевского. – Нас вообще-то никто не предупреждал ни из ваших ребят, ни из горисполкома или откудова там. И не видал я, чтобы кто-то с рулеткой ходил! А у нас тут детишки бегают, играют! Вы их законной площадки лишили!
– Так у нас там тоже детишки! – огрызнулся Моджеевский. – Детский сад строим! И, возможно, туда и ваши могли бы ходить!
