Текст книги "The Мечты (СИ)"

Автор книги: Марина Светлая

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 24 страниц)

– Римский он или нет – тебе виднее, конечно, – расплылась в улыбке Таша. – А внешне – так вполне себе князь. Даже лучше.

И с этими словами восхищенная Таша метнулась к окну, наблюдая, как Моджеевский, вобрав в себя все величие собственного положения, прошествовал к автомобилю. А когда тот тронулся, она плюхнулась на свой стул, мечтательно проговорив:

– Какой красивый...

В том же настроении и проходил весь оставшийся день.

Таша парила и задавала вопросы про Моджеевского. Жена внутренне булькала, кипела, но держалась. Не срываться же на дурашку из-за того, в чем та не повинна.

Пару раз заглядывал главдракон, сегодня вполне мирный – пытался добыть у расчетчиков информацию, зачем Моджеевский заходил к Юраге (бедная женщина как раз в это время была «в казначействе» и все пропустила). Однако Таша не знала, о чем честно сообщила, а Женя не кололась, уйдя в несознанку. Главдракон, когда ей было надо, легко прощала людям собственноручно нанесенные им обиды. Вот только Женька с ней дружить сегодня отказывалась.

Артем Викторович носа не казал, а ведь у него последний рабочий день перед отпуском. Неужели не зайдет попрощаться?

Зато за час до конца рабочего дня в дверь, вместо привычного курьера с букетом роз, вломились мужик в яркой куртке с фирменным логотипом известного магазина бытовой техники со здоровенной коробкой в руках, а за ним девица модельной внешности.

– Евгения Андреевна Малич – которая? – прощебетала она текст, от которого Женю почти передергивало.

– А вы кто? – устало поинтересовалась она.

– Ваш консультант, Мария, здравствуйте! – улыбнулась барышня. – Я должна показать вам, как пользоваться кофемашиной нашего магазина. Куда можно ее установить?

Женька сделала весьма красноречивый фейспалм и, глубоко вздохнув, спросила:

– А можно вы никуда не будете ее устанавливать?

– Как это никуда? – пискнула консультант Мария.

– Как это никуда? – вторила ей со своего стула Таша. – Вот тут на тумбочке же отличное место!

– У нас не буфет! – заявила Женя им обеим.

– О, простите... вам за это ничего не нужно платить, все уже оплачено, я совсем забыла передать... – принялась объяснять консультант, раскрыв папку с документами и извлекая оттуда среди прочего бумажного хлама... обыкновенную записку, с небольшим количеством слов, начертанных размашистым почерком Моджеевского. Ее она Евгении и протянула.

«Не сердись на меня. Мне не нравится думать, что ты пьешь всякую гадость. Люблю тебя. Роман.

P.s. мне эспрессо и без сахара».

И без того зная, кто в очередной раз «платит», Женя сдалась на милость обстоятельств.

– Делайте, что хотите, – уныло сказала она, принявшись делать из записки бумажный самолетик, и кивнула на Ташу. – Ей рассказывайте, как пользоваться.

Управились быстро. Кофе и даже сливки прилагались к заказу. Шань была в восторге и уже через пятнадцать минут с восхищением пила первую пайку кофе из восхитительной машины и варила вторую для Жени. Позднее снова заглянул главдракон. Задумчиво рыкнул, выясняя обстоятельства произошедшей вне ее ведения ситуации, а потом присмирел и умиротворенно, даже ласково промурлыкал: «Буду к вам иногда приходить, вы же не против, девочки? Посплетничаем!»

«Иногда» началось в тот же вечер. Потому третья кружка предназначалась уже главному бухгалтеру.

А Юрага так и не зашел, и Женя не имела понятия, почему это так сильно ее беспокоит. В конце концов, он достаточно взрослый мальчик, и если ему хватило характера отказать Ромке, то... что из этого следовало и какую теорию она пыталась из данного факта вывести, Женя не знала. Но то, что он не попрощался, почему-то не давало покоя, будто бы она в чем-то виновата.

Зато после работы Моджеевский за ней пригнал машину. Сопротивляться и в этом было глупо и слишком жарко. Но последние часы горчили и отдавали неприятным привкусом на языке, от которого никак не получалось отмахнуться даже в прохладном салоне автомобиля и после нескольких глотков минералки, предложенной Вадиком. Видимо, паршиво она выглядела, если шофер ей водичку участливо протягивает. «Дышать сегодня вообще невозможно», – сказал он зеркалу заднего вида, когда они уже тронулись. И Женя только кивнула. Устала она до невозможности.

А оказавшись в квартире, почесав морду выскочившему ее встречать Ринго и поздоровавшись с копошившейся по хозяйству Леной Михалной, она сбежала в Ромкину комнату. Там и осталась, глядя в окно, но на балкон не выходила. К ночи становилось еще и душно, да она и так видела свой родной дом на Молодежной, увитый строительными лесами. Работа двигалась, а в ее жизни все наперекосяк. Даже баба Тоня здороваться перестала не только с ней, но и с отцом. Папа тоже... не лез, но, вроде бы, не слишком доверял тому, что видели его глаза, очень точно отделяя настоящее от видимого.

Когда-то Жене казалось, что счастье, если оно придет к ней, ни с чем не спутаешь. Оно будет похоже на сияющий хрустальный шар на елке, переливающийся всеми цветами и слепящий глаза. Ничего на свете нет красивее его. И лучшее время в году – пока он висит на еловой лапе.

И вот он, ее шар, в руках. Возьми – да и укрась им мир. Хотя бы свой собственный, если не получается всех осчастливить.

А оказывается, хрусталь слишком хрупок, и вообще драгоценность такая себе. И сияние у него тускловато. Да и не в том даже дело, ведь фигурка стойкого солдатика на одной ножке или там... балеринки – ей нравится гораздо больше. Вот и поди пойми, где оно, счастье. Почему всегда ускользает.

Женя поежилась, глядя на улицу. Темнело сейчас поздно, и улицу все еще заливало красноватым вечерним светом, а воздух совсем не двигался. Дышать нечем, но у нее тут даже прохладно.

Дверь тихонько скрипнула, и за спиной зазвучали шаги, а в стекле отразился букет кремовых роз. Тогда, в Риме, когда Ромка извинялся, они были рубиновыми – вот и всей разницы.

– Не сердись, тебе не идет, – проговорил Моджеевский, нарушая тишину.

– Зато тебе идут покупки любого уровня, – отозвалась Женя, не оборачиваясь к Роману.

Он шагнул ближе. И проговорил с некоторым смущением:

– Жень, я о тебе забочусь. Ну пытаюсь, во всяком случае. Прости, если это навязчиво.

– Это более чем навязчиво! – Женька резко обернулась к нему. Лицо ее пылало, что было ей совершенно несвойственно. И голос дрожал: – Это… Цена всему и всем, да?!

– О чем ты?

– О том, что ты говорил Артему Викторовичу! – без обиняков заявила Женя.

– Так это ты из-за него такая злая? – опешил Моджеевский.

– Я злая из-за тебя! – буркнула Женька, замерла на мгновение и выдала: – У всех цена, да? Господин Моджеевский привык покупать. Я сколько стою?!

Роман побледнел, и его рука с нежным букетом опустилась вдоль тела, превращая цветы в веник. Потом он качнул головой, будто бы отгоняя растерянность, и выпалил:

– Что за бред! Я никогда тебя не покупал!

– И что же значит присланная тобой кофемашина?

– Только то, что я хочу, чтобы ты пила нормальный кофе, раз тебе медом намазано в этой богадельне. Если так уж обидно за твоего Артема Викторовича, то можешь и его как-нибудь угостить, так и быть – разрешаю!

– Разрешаешь? – не на шутку вскипела Женька. – После всего, что ты ему наговорил?!

– А он мне?! Почему ты вообще его защищаешь? Я его что? В рабство насильно загонял?

– Ты был исключительно любезен! Заявляя о цене!

– Он вывел меня из себя! Сам напросился! Можно подумать у него десятки вариантов!

– У него вообще может не быть вариантов! – продолжала бушевать Женя. – Но это вовсе не значит, что он должен принимать твои, если не хочет! И уж ты совсем не должен рассуждать о купле-продаже! Тем более – угрожать! Не всё покупается, Рома! Не всё и не все!

– И вот именно он – не покупается?

– Ну он же не согласился на твое предложение.

Его кадык резко дернулся, как если бы Моджеевский проглотил слова, которые еще минуту назад собирался говорить, и вместо этого прищурился и сжал челюсти так, что заходили желваки.

– Не согласился, – хрипло сказал он. – И это полбеды. Но, кажется, я знаю причину, по которой он не согласился, и она мне совсем не нравится. А уж то, что ты за него так... рьяно... заступаешься... Вызывает некоторые подозрения.

– Какие еще подозрения? – удивленно спросила Женя. – О чем ты?

– Такие! На работе вы вместе, в соседних кабинетах, в обед чертову рыбу покупаете вместе, по полу тоже вместе ползаете! Сейчас ты его защищаешь вместо того, чтобы помочь мне его убедить. И ты ведь тоже не хочешь уходить из этого проклятого политеха!

– Мне кажется, что ты ждешь от меня оправданий.

Роман раскрыл было рот, но удержался. Снова. Римскую сцену повторять не хотелось категорически. Потому он прикрыл глаза, а когда раскрыл их, выглядел устало, но уже не сердито.

– Он точно за тобой не бегает? – мрачно спросил Моджеевский.

– Юрага?

– Юрага.

– Глупости какие! Мы просто коллеги.

– И он тоже так считает?

– Я не умею читать в чужих головах, – вздохнула Женя, – но уверяю тебя, он за мной не бегает.

Некоторое время Моджеевский молчал, глядя на нее. Потом шагнул еще ближе, вплотную, поднял букет и протянул ей. Нежно-кремовые розы источали такой же нежно-кремовый аромат, но сейчас не радовали.

– Каюсь, приревновал, – проговорил Роман. – Но я хочу, чтобы ты была на моей стороне, а не на чужой. Я хочу, чтобы мы в одной лодке плыли.

– Люди – не товар, – упрямо проговорила Женя.

– Люди не товар. Юрага – не товар. Ты тоже – не товар. И я не товар. Никто не товар. Успокоилась? Или мне извиниться перед ним? Так мне не слабо.

– Не слабо? – растерявшись от его слов, переспросила Женя. – Ты себя слышишь, Ром?

– А ты меня? Я тебя люблю! Я тебя ревную! А ты... за этого идиота обиделась!

Она сердито отвернулась, обдумывая ответ. Ругаться не хотелось и ей, но и оставлять недосказанным то, что чувствовала, не получалось.

– Я за себя обиделась, – проговорила Женя после недолгого молчания. – Ведь если бы не наши с тобой отношения, и на месте Юраги была я – ты вел бы себя точно так же.

– Не вел бы, – вздохнул Роман и неожиданно прижался щекой к ее макушке. – Ты молодая привлекательная женщина, а не упертый мужик.

– И я бываю упертой.

– Когда ты упертая, я еще больше тебя хочу.

– И поэтому делаешь то, что я прошу не делать? – хохотнула Женька и потянулась к нему.

– Иногда и поэтому, – улыбнулся он, цветы полетели в сторону, и она оказалась в его объятиях. – Но сейчас – честно и благородно приревновал. Оказывается, это тоже заводит.

– Балбес ты, Роман Романович, – довольно проурчала Женя, – хотя и БигБосс.

Моджеевский зарылся лицом в ее волосы, потом скользнул ниже, к шее, и стал целовать ее белоснежную кожу в полукружии, все ближе подбираясь к ключицам, слегка щекоча и в то же время возбуждая. А когда оторвался, взгляд его из-под хитроватого прищура посверкивал обожанием, и как он ни старался придать голосу ноток вины, у него получалось плохо:

– Давай больше не будем ссориться, а? Я вообще планировал этот вечер провести... иначе, лучше. Чтоб ты хоть дней на десять запомнила, пока меня не будет.

– Какие десять дней? Как не будет? – встрепенулась Женя.

– Да понимаешь... к вечеру все решилось. У меня Фролов в Мюнхене сделку готовил. Я думал, слетаю подписать и обратно, а там какие-то подводные камни на переговорах всплыли, Валентиныч не уполномочен... да и лучше мне самому разобраться. Но я надеюсь, что это займет не больше недели, а там как знать... в общем, завтра самолет.

– Утром? Вечером?

– Мне в четыре вставать, чтобы успеть... я по-прежнему так и не купил собственный самолет.

– А поближе Мюнхена ничего не было, да? – улыбнулась Женька.

– Ну я же БигБосс... Могу надеяться, что к моему возвращению ты все еще будешь здесь?

– У тебя нет оснований думать, что меня здесь не будет.

– Раз так, то, когда вернусь, сделаем заявление для прессы... Назначай дату, Жень.

– Давай ты вернешься, и выберем дату вместе, – мотнула головой она.

– Опять упрямишься?

– Ну пожалуйста, – просительно протянула Женька.

Моджеевский закатил глаза и, прежде чем ее поцеловать, нарочито строго буркнул:

– Ну вот и как можно с тобой спорить! Запрещенный прием!

А после наконец добрался до Жениных губ. И это тоже было запрещенным приемом с его стороны, потому что, занимаясь любовью с мужчиной, который бесконечно нравится, сложно удерживать в голове какие бы то ни было мысли – неважно, правильные или нет. В конце концов, главным было то, что она действительно не хотела ругаться.

Утверждаться в своей правоте?

Еще ни один спор не был выигран безоговорочно, ведь трудно внушить другому человеку свои мысли и чувства, тем более, такому, как Моджеевский! Одно несомненно и переосмысливанию не подлежит – он ее любил. Он о ней заботился. Он пытался ей нравиться по мере своих возможностей и умений. «... в свободное от звонков Нины время», – саркастично добавлял Женин внутренний голос.

Но ей с Романом было хорошо. И особенно хорошо – когда он применял эти самые запрещенные приемы, целуя ее так, что она забывала свои сомнения. А потом засыпала у него под боком, чтобы бродить до самого утра узкими лабиринтами и темными коридорами, пытаясь отыскать свой удивительный хрустальный шар, который куда-то закатился.

Но в эту ночь Женя искала вовсе не шар, а стойкого оловянного солдатика. Конечно, он должен быть не из олова – кто бы повесил кусок металла на еловую ветку? Да и какие елки посреди знойного южного августа?

Сказок, говорят, не бывает, но в ее жизни она случилось. Кажется.

Девушка из народа и олигарх.

Когда Роман, ее сбывшаяся сказка, уходил, она даже не проснулась. Он выбирался из постели и двигался по комнате максимально тихо. Отворил балкон, чтобы пустить утреннего, пока еще не раскаленного воздуха, накинул на нее простыню. И дверь за собой, покидая спальню, закрыл еле слышно, а Женя спала слишком крепко, чтобы что-то ее потревожило.

Возможно, она предпочла бы, чтоб разбудил и поцеловал на прощание. Возможно, должна бы была почувствовать и подскочить самостоятельно. Но вместо этого Евгения Андреевна Малич открыла глаза в начале десятого утра, когда у нее резким и неожиданной громким звуком пиликнул телефон на прикроватной тумбочке.

«Ромка!» – пронеслось в ее сонной голове, не сопоставившей сигнал чата с Моджеевским и звуки уведомлений из соцсети, где она общалась со своим виртуальным товарищем. Женя быстро села на постели, мгновенно оценивая след на соседней подушке и, прежде чем до нее дошло, что Роман давным-давно уехал, мазнула пальцем по экрану и уставилась на снимок взлетного поля и череду людей, фотографирующихся на фоне самолета известной лоукост-компании.

Art.Heritage: Доброе утро! Вчера был занят, не успел написать, а потом дорога. Вылетаю через пятнадцать минут. Не теряй. Как только смогу – объявлюсь. Пришлю фотоотчет из Копенгагена, как договаривались =)

Когда два самолета уносили двух немаловажных в Женькиной жизни мужчин

Вечером того же дня, когда два самолета уносили двух немаловажных в Женькиной жизни мужчин, один из которых занимал ее реал, а второй заполнил собой виртуальное пространство, дня, когда Гарик, встретив ее на выезде со двора, вел себя будто бы оскорбленный муж изменившей жены, после чего его мотор заглох окончательно, потому что все в мире подчинено закону бумеранга, дня, когда милый мальчик Артем Викторович со всей свойственной ему недосказанностью и самоотречением растворился где-то за линией горизонта, Андрей Никитич, не ведавший о том, насколько нынче многогранно и разнообразно пребывание его старшей дочери на планете Земля, третьей от солнца, спокойно потягивал пиво на собственной кухне, бывшей прежде местом сбора семейства Маличей, и философски размышлял над тем, как непредсказуемо будущее и как коварно настоящее.

Теперь кухня стала местом его единоличного владения, и не сказать, чтобы Андрею Никитичу это нравилось. Такой вывод он сделал после очередного глотка холодного нефильтрованного – оно брало быстро, то ли от жары, то ли и правда крепостью. И слегонца подшофе, он воззрился на бутылку, силясь увидеть что-то новое в знакомой этикетке.

Именно в этот момент судьба и явила ему всю свою непредсказуемость и все свое коварство в лице Евгении, внезапно оказавшейся на кухне отчего дома, в смысле на родных шестидесяти квадратных метрах.

– Привет, – весело поздоровалась Женька и протопала к стулу, всегда считавшемуся ее. – Ужин есть?

– Что есть – то и ужин, – удивился отец, проследовав за ней взглядом, а когда она села, добавил: – Суп греть?

– Сама… потом… – мотнула головой дочь. – А ты чего один? Да еще пивом ужинаешь?

– А какие у меня варианты? – усмехнулся он. – Вот чего ты прискакала на ночь глядя – вопрос! Поругались?

– Соскучилась по родным пенатам!

– Ого! Быстро!

– Роман в командировку уехал, – пояснила Женя. – А я… не привыкла я там еще, наверное.

– Угу, – буркнул отец и отхлебнул из бутылки, потом усмехнулся и предложил: – Будешь? У меня запас.

– Лучше суп, – она подскочила с места и привычно засуетилась по кухне. Холодильник, плита, достать тарелку, нарезать хлеба. Потом снова уселась напротив отца и спросила: – Юлька где?

– Уехала с подружками квартиру смотреть, общага – мрак. Я ее туда не поселю. Обещает после выходных приехать проведать старика-отца. А вообще-то я праздную, если ты не заметила!

– Да вот заметила! Повод огласишь?

– Да у меня их три! Повода! Одна дочь в универ поступила. Вторая замуж собралась. А еще зятек будущий решил моим бизнесом озадачиться и в срочном порядке меня расширяет! Меня! Расширяет!

– Куда расширяет? – непонимающе переспросила Женя. – Кто?

– Моджеевский твой. Или его секретарша, я так и не понял, – Андрей Никитич снова глянул на этикетку и хмыкнул. – Нет, все-таки дерьмо какое-то набодяжили... очередная марка испортилась.

Женька отодвинула пиво в сторону и взглянула на отца.

– Объясни, пожалуйста, по-человечески. Что случилось?

– Звонила мне сегодня... звонкая такая. Представилась Еленой Ивановной. Говорит, направляют ко мне специалистов, проект готовят инв... вестиционный, грозят денег дать и целую фабрику построить, Жека! Нахрена мне фабрика, а?

– Ну… – прозвучало озадаченно и немножко обиженно, впрочем, пока без объяснения причин этой самой обиженности. – Точно не нахрена?

– У меня мастерская крафтовой обуви, индивидуальный пошив, ручная работа... мне хорошо, понимаешь? Да, я не зарабатываю, как твой Романыч, но... на кой мне черт фабрика? Я ничего не понимаю в фабриках! Туфли вам на свадьбу пошить могу, а фабрикой руководить – увольте!

– Ну и прекрасно! – довольно улыбнулась дочка. – А туфли шить не надо. Босиком пойду. Что скажешь?

– Скажу, что для дочери сапожника – непорядок.

– Немножко беспорядка не повредит, мне кажется.

– Роману не понравится.

– А тебе Роман нравится? – неожиданно спросила Женя.

Андрей Никитич вскинул голову на замершую посреди кухни дочь и нахмурился. Думал, впрочем, недолго. Человеком он был прямым. И дипломатично отвечать Женьке, что тут важно только ее мнение, ему религия не позволяла.

– Нравится. Там нет ничего такого, что бы могло не нравиться. Я тебе сразу сказал, что нормальный мужик... помнишь, когда двор делили? Нормальный... но как же ты в него, вот такого замечательного, вляпаться умудрилась, а?

Она вслед за отцом на мгновение задумалась и не менее прямо выдала:

– А он мне шансов не оставил.

– Что ж ты? Зверушка бессловесная? Или таких не динамят просто?

– Па!

– Чего «па»? Влюбилась?

– Ну я же не зверушка, – деланно обиделась Женька, присела за стол и, подперев голову руками, мечтательно сказала: – Знаешь, с ним как в кино. Даже не верится, что все это со мной происходит. Но ведь такими и правда не разбрасываются, да?

– Не разбрасываются, – уныло ответил отец. – Но ты понимаешь, в чем моя проблема… Я его первый раз увидел – он кусок двора оттяпал. Во второй к нам явился – тебя к себе уволок... Нет, конечно, когда Романыч выдал, что просит твоей руки и все такое – это было солидно, я расчувствовался, но... Моя мастерская тоже только моя, а он из нее фабрику сделать хочет. Что мое он заберет в следующий раз, а?

– Тебя послушать – не человек, а завоеватель Вселенной Маличей, – попыталась свести к шутке Женька, странным образом чувствуя, что согласна с отцом. А уж если сюда добавить еще и Юльку, о чем он, к счастью, не подозревает! Женька снова подхватилась, налила себе суп. Подумала. Налила вторую тарелку и решительно заменила ею пиво перед Андреем Никитичем. – Может, ты преувеличиваешь масштабы катастрофы?

– Может быть... я не привык один. Иногда вот думаю, как нам с тобой повезло, что мать Юльку успела подкинуть. Каковы у меня были шансы спиться, а?

– Глупости ты говоришь, – возмутилась Женя, – и впадаешь в уныние. Совершенно безосновательно.

– Ну а может, я еще женюсь, а?

– Если от скуки – то лучше заведи собаку.

– Ну да... и для здоровья полезнее, – хмыкнул отец и взялся за ложку. – Придется с ней гулять, купать, лечить от блох. С бабами сложнее. Они сами пытаются тебя гулять, купать и лечить от блох.

– И это говорит отец двух дочерей.

– Да, а что?

– Да нет, ничего, – рассмеялась Женя. – Я сегодня дома останусь, не выгонишь? Обещаю, что лечить от блох не буду.

– Да куда ж тебя выгонять? – оживился отец, подняв голову и совсем другими глазами посмотрев на суп. – А хочешь я маминых блинов сделаю? Прямо сейчас?

После непродолжительных споров Маличи договорились, что блины будут на завтрак.

Женька довольно быстро после ужина ретировалась в свою комнату, чувствуя себя в странно-подвешенном состоянии. Из одной реальности вышла, а в другую не попала. Пыталась придумать себе занятие и понимала, что ничего делать не будет. Все, на что доставало энтузиазма, – скитаться по закладкам браузера без излишней заинтересованности.

От новостей веяло скукой, «Вино из одуванчиков», начатое в который раз, – не читалось, идея посмотреть киношку была отринута еще до того, как Женька успела додумать эту мысль.

Звонок Роману остался звонком в космос. Они разговаривали пару часов назад, когда Моджеевский отзвонился из гостиницы и сообщил, что добрался без приключений, погода радует прохладой после домашней жары, а он сам настроен на самый что ни на есть рабочий лад. Видимо, потому и не ответил.

Отчаявшись навести порядок в собственном настроении и побродив на просторах National Geographic, Женька смирилась с навязчивым желанием, которое мешало действовать рационально.

Ей хотелось к Art.Heritage.

С ним было интересно. С ним было много общего. И удивительным образом с ним было легко, наверное, потому что совсем не нужно притворяться.

Нет, это вовсе не значило, что рядом с Романом она не была собой. Скорее, она чувствовала, что порой подстраивается, и понимала, что в той или иной степени, но придется соответствовать. Сможет ли она – вот в чем вопрос.

Не пытаясь опомниться, не прикладывая к тому ни малейших усилий, она глубоко втянула носом воздух, поудобнее устроилась на диване, подложив под спину еще одну подушку. И вошла в чат. Телефон уже пару часов как разрывался от push-сообщений ее виртуального... приятеля? Друга? Кого?

Одна за другой на экране замелькали фотографии летнего, такого далекого от ее юга северного Копенгагена, и на этих снимках дождливый день постепенно сменял вечер. С них на Женю смотрели вагончики метро, здания, каналы, витрины кафе и многочисленные велосипедные стоянки. Столько всего, что глаза разбегались, и среди картинок периодически на нее сыпались слова, которые она сегодня уже слышала: «Долетел, устроился, прохладно». А еще: «Первым делом купил дождевик – представляешь, забыл дома. Никогда не забывал – а тут забыл». Или: «Слушай, здесь найти в кафе нормальный суп – та еще задачка. Но кухня прикольная». И наконец: «Посмотри, какой потрясающий шпиль, а!»

Жене казалось, что в него встроен заводной механизм, который никак не прокрутится до той точки, в которой заглохнет. Или, может быть, дело в батарейках, которые не дают ему остановиться, пока не закончится заряд. Но создавалось стойкое ощущение, что ее Art.Heritage вырвался на свободу после долгого заточения и опьянел. Наверное, она и сама бы такая была, если бы ее «выпустили».

Досмотрев до конца, она замерла на последних сообщениях, лишь подтверждавших ее последнее предположение.

Art.Heritage: обзорную экскурсию по столице Дании можно считать оконченной. Вот поржешь, когда появишься. Скажешь, что Арт с ума сошел или в детство впал.

Art.Heritage: Слушай, я не спал почти сутки. И спать не хочется, а надо. Добрался до гостиницы, выпил чаю в баре, разузнал, в котором часу завтрак. Все необходимые дела переделал. Дополз до номера, а в глаза как будто спички вставили. Я сто лет так не отрывался =)

Art.Heritage: А ты как?

Фьюжн: А я обыкновенно. Работа, дом. Правда, спать тоже не хочется, хотя и не надо. Завтра суббота.

Art.Heritage: в отпуске любой день – суббота)))) У тебя какие планы на выходные? Я завтра еще здесь, а послезавтра на Фареры выдвигаюсь. Щелкнуть тебе Русалочку? =)

Фьюжн: Обязательно! И монетку кинуть =)))

Фьюжн: А завтра я намереваюсь спать. На меня напала скука.

Art.Heritage: тебе часто бывает скучно?

Фьюжн: Нет, но иногда накатывает. А сейчас совсем все совпало. И дома, и в личном. И даже в общественном =)))

Art.Heritage: странно... мне кажется, ты совершенно не из тех людей, кому бывает скучно.

Art.Heritage: никогда не спрашивал – ты замужем? Дети?

Женька задумалась и некоторое время не отвечала, выбирая между кокетством и правдой. Она никогда не считала, что живет неправильно, но всегда казалось, что ее набор «возраст + отсутствие мужа и детей» – для окружающих выглядит либо диким, либо глупым. И со свойственной ей осторожностью она, наконец, снова оказалась онлайн.

Фьюжн: среди прочего у меня есть папа =)

Art.Heritage: у меня, прикинь, тоже есть папа. Но папа – полбеды. Вот мааааама! Это реально засада)))

Фьюжн: Случается, что засада – это отсутствие мамы =)

На некоторое время повисла тишина. Неважно, что происходило по ту сторону экрана. Но по эту – не было ни неловкости, ни обиды. Тишина обволакивала Женьку уютом и тихой грустью, которая поселилась в ней много лет назад и стала частью жизни вместо маминых рук, которые никогда ее не обнимут.

Арт прав. Ей не бывало скучно. Вокруг нее – куча людей, разных, смешных, интересных, глупых. Она наблюдала за ними, и сама была лишь частью чужой истории. Сейчас – началась ее собственная, а ей даже совета спросить не у кого. Мамы же нет. И путь только один – в калитку, через двор и по лестнице, открыть дверь родной квартиры и пройти в комнату, в которой выросла. Это вокруг все меняется, а здесь – то же самое, как и когда-то давно.

Потом чат снова оживился. Клацнул сообщением и замигал в углу экрана.

Art.Heritage: кажется, я сказал какую-то бестактную глупость. Прости, пожалуйста, я не знал. Давно?

Art.Heritage: в смысле отсутствие мамы – давно?

Фьюжн: Давно. Очень. Все нормально.

Art.Heritage: все равно... прости дурака.

Art.Heritage: знаешь... мне как-то пришло в голову, что это только тебе я сказать могу что угодно. Наверное, оттого и перегибаю. Общение в интернете странная вещь – иногда кажется, что не с реальным человеком говоришь, а с какой-то частью себя.

Art.Heritage: а может, это потому что ты все понимаешь правильно.

Фьюжн: А ты всегда точно знаешь, что правильно, а что – нет?

Art.Heritage: нет, но мне кажется, ты по ту же сторону правильности, что и я.

Фьюжн: А что по другую сторону?

Art.Heritage: люди ходят вверх ногами)))

Art.Heritage: до некоторых пор я думал, что представляю некоторую величину или значение. А большинство считают, что человек измеряется ценой. И разница между стоимостью и достоинством давно стерлась. Вот это я вижу по другую сторону.

Фьюжн: Ты так говоришь, словно приходилось испытывать ценник на себе.

Art.Heritage: приходилось) мне не понравилось. Мне кажется, в жизни каждого человека может наступить момент, когда на него вешают ценник. Остаётся утешаться одним: я дорого стою.

Фьюжн: я тоже этим утешаюсь при необходимости =)

Art.Heritage: о! видишь? Главное в нашем случае – гребаный оптимизм.

Фьюжн: а я ничего не имею против оптимизма =)))

Фьюжн: пока на него сил хватает =)))

Фьюжн: я, наверное, тебя заболтала. Тебе спать надо, да и вообще…

Art.Heritage: не заболтала. Скорее я тебя. Но мне и правда не спится. Кому б я еще это все рассказывал?

Art.Heritage: но если надоело, ты скажи, все нормально. Значит, будем пытаться заснуть. Правда я слишком устал, чтобы дрыхнуть.

Фьюжн: ну да, телефону особенно не расскажешь =))))

Фьюжн: это минус поездок в одиночку – поделиться не с кем.

Art.Heritage: вот я тебя и гружу. Так получается. И завтра еще продолжу))))

Art.Heritage: если что, то это не угроза, а констатация факта. Но я постараюсь не прямо с утра, а чтобы ты выспалась. Ну и по мере нахождения вай-фая. Послезавтра рано утром у меня паром, и там я уже на краю света.

Фьюжн: Не грузишь, правда. Мне интересно.

Фьюжн: Я не много где бывала по собственным интересам. Приходилось совмещать любопытство и развлечения. Правда, иногда они меня приводили в совершенно неожиданные места. Вот ты бывал в музее науки и техники в Харбине?

Art.Heritage: О_О

Art.Heritage: где-где? Как тебя туда занесло-то?

Фьюжн: сестра выпросила! =)))))

Art.Heritage: реально? Аж в Харбин?

Фьюжн: с детьми иногда сложно спорить.

Art.Heritage: она маленькая, что ли?

Фьюжн: сейчас уже не очень.

Art.Heritage: а тогда?

Фьюжн: А тогда ей было двенадцать, и она увлекалась роботами.

Art.Heritage: но додуматься до Харбина! Это же реально на другом конце света!

Art.Heritage: вот что у детей в головах?)))

Фьюжн: можно подумать, ты сразу родился взрослым. =)))

Art.Heritage: про Китай не мечтал. Тебе понравилось? Интересно было?

Фьюжн: если честно, я тоже никогда не мечтала. И если бы не сестра – то и не побывала бы никогда наверняка. Но мне понравилось. И сестра осталась довольна, это важнее. Я и про Париж не мечтала, а пришлось ехать в Диснейленд =)))

Art.Heritage: я тоже был, лет шесть назад, правда //только не смейся// люблю аттракционы.

Фьюжн: А кто их не любит!

Art.Heritage: значит, уже не зря съездила ;) А Париж понравился?

Фьюжн: не знаю… не очень…

Art.Heritage: наверное, потому что им принято восторгаться, и реальность часто не оправдывает ожиданий?

Фьюжн: а может, я его неправильно смотрела =)))

Art.Heritage: может быть. Но мне тоже не очень понравился. Говорят же, что город любви. Наверное, в этом наша стратегическая ошибка))))))))

Фьюжн: Всё так сложно?

Art.Heritage: да нет... мне кажется, просто мы мечтаем об одном, а получаем в итоге что-то совсем другое. Или исполняем чужие мечты. Вот ты, например, чего хотела бы в действительности? Хотя бы в смысле географии, раз мы говорим о Харбине и Париже.