Текст книги "The Мечты (СИ)"

Автор книги: Марина Светлая

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 24 страниц)

Art.Heritage: Есть. И я подумал, что однажды просто перестаешь на них смотреть. А еще их плохо видно из-за огней городов. Иллюминация все портит. Подменяет настоящее суррогатом.

Фьюжн: Ну если так, то огни города затмевают не только звезды. Порой не замечаешь даже того, что по соседству.

Art.Heritage: и такое бывает. Вот и прусь на Фареры какого-то черта искать. Зато там красиво и нет придурков в плавках посреди набережной.

Эти его слова про звезды зависли в ней на некоторое время, не желая растворяться в потоке событий. Оставили свой след и илом легли на самое дно мыслей, куда она совсем не забиралась – слишком там глубоко. Но что-то все же тревожило Женю, будто бы ее виртуальный друг внезапно разбередил нечто полузабытое и чего лучше не касаться, пускай она сама и не понимала, что именно. Зато почему-то думала, что станет немного скучать по нему в те дни, когда будет занята Романом.

Впрочем, разве можно скучать с Моджеевским, когда он оказывался на гребне волны? На него иногда действительно накатывало что-то вроде куража, и тогда он походил на счастливого Ринго, плещущегося в море. Рома продолжал купать его по утрам, и это едва ли не единственное, в чем ни он, ни пес не уступали Жене. Но мириться с маленькими недостатками даже приятно, если в большом – потакает мужчина. Особенно, такой мужчина, как Моджеевский.

Вот и теперь, в дороге, он проявлял себя с неожиданной и приятной для Жени стороны. Сначала – пока они ехали в областной центр, где имелся крупнейший в стране международный аэропорт, все пару часов ожидания кормил ее байками о том, как работал на стройке, отчего это время пролетело совершенно незаметно. Потом в аэропорту – когда они прошли регистрацию на рейс, поил ее кофе в маленьком ресторанчике, в котором латте стоил четверть Жениной зарплаты, и очень серьезно рассказывал о своем проекте с гостиницами. И это уже был разговор почти что на равных, потому что они перекочевали в область экономики, в которой она понимала несколько больше, чем в монтаже кровли, например. И пусть Евгения вовсе не мыслила категориями бизнесмена, Роман строил диалог так, что ей было интересно и казалось, будто бы спрашивая ее мнения о чем-то, он совершенно серьезен.

А в самолете, после пересадки в Амстердаме, шуточек Романа, что вот чего-чего, а собственного самолета у него нет, потому приходится лететь, как попало, и сразу после очень позднего ужина посреди ночи, ее попросту вырубило, и это было самое восхитительное – заснуть, сползши в кресле на плечо мужчины, даже запах которого уже казался родным, как если бы она знала его всю жизнь. И снились ей удивительные сны, в котором изумрудные острова омывались морем, а она смотрела на них из окошка бизнес-класса, и они были внизу совсем маленькие, и вовсе не освещались солнечным светом, зато терялись среди ярких звезд. И проснулась Женька от поцелуя в висок и негромкого шепота Романа: «Глаза открывай, горе-злосчастье. Скоро на посадку зайдем». Как против такого устоять? Это даже лучше французских пирожных, а не так уж часто ее в жизни баловали. Собственно, вообще не баловали, и потому было так просто доверится рукам человека, который это проделывал с особым вкусом и явно сам наслаждался процессом балова́ния.

До Неаполя они добрались лишь под утро и солнце встречали, глядя, как оно золотит воды Тирренского моря в заливе, и «Эльдорадо», здоровенная белоснежная яхта Моджеевского – как будто бы из сказки или из другой жизни, ожидала, когда они поднимутся на борт.

– Не самолет, но тоже неплохо, – усмехнулся Роман, рассматривая собственную игрушку, которую приобрел всего-то пару лет назад – стресс топил. – Нравится?

– Ты всерьез полагаешь, что это может не понравиться? – усмехнулась Женя в ответ. – Хвастун вы, Роман Романыч!

– Хвастун. Но кто тебя разберет. Мне хочется, чтобы у тебя все было самое лучшее, чтобы ты привыкала к моей жизни.

– Не надо меня разбирать. Во-первых, я боюсь щекотки, а во-вторых, я не конструктор, – весело смеялась Женька. Его пальцы тут же скользнули по ее ребрам, разве что не забираясь под блузку, слегка дразнясь. И он смеялся с ней хором, не задумываясь над тем, что вокруг снует куча людей, и матросы с его яхты уже установили трап, а капитан готовится их встречать.

– Ревнивая? – шепнул он ей на ухо.

– Не-а, – выдохнула она, сквозь смех, вырываясь из его рук, чтобы перевести дыхание.

– Жалко!

– А смысл?

– Смысл, наверное, в том, что я тебя… люблю, – ответил он, понимая, что сказал эти слова первый раз.

– Ну хорошо, – согласилась Женя, – если начнешь засматриваться на молодых итальянок – закачу тебе сцену. Идет?

Не заметила. Не поняла. Не расслышала. А может быть, не успела осознать. Роман замер посреди причала с приклеенной улыбкой на губах и растерянно смотрел на нее, вдруг признавшись себе – любит. Привыкнув идти только вперед, не останавливаться и мало задумываться, он профукал половину жизни, но есть шанс не профукать вторую. И Женю он – любит. Смеющуюся и не заметившую того, что он сказал. Разве так бывает?

– Идет, – медленно проговорил Моджеевский. – Очень даже идет. Возрастной ценз какой установим? Не старше какого возраста?

– Так я тебе и сказала! – заявила она.

Роман расхохотался, после чего крепко взял ее за руку и повел по трапу. Охрана шустро тащила за ними чемоданы. Потом что-то бодро говорил капитан, приветствуя их на борту «Эльдорадо», члены команды сновали вокруг, выполняя одновременно множество поручений, и Женя сама не заметила, как оказалась в каюте – не очень большой, но вполне уютной, с приглушенным утренним светом из-за жалюзи и большущей кроватью, на которой предполагалось не только спать. Гардеробная была за дверью, целая отдельная комната, и когда туда внесли их вещи, они наконец остались одни.

Ее спутник постоянно улыбался, и вряд ли Женя понимала, что в эти самые минуты он окончательно решается на то, что просилось все это время с момента знакомства и было закономерным исходом их отношений. Общая жизнь Романа Моджеевского и Евгении пока еще Малич могла бы быть идеальной. Он очень ясно представлял себе эту самую идеальную жизнь. Ему хотелось, чтобы она началась прямо теперь, в то мгновение, когда его яхта выйдет в открытое море. То, что начинается так хорошо, не может пойти наперекосяк.

– Чур я сплю со стороны двери, – деловито сообщил Моджеевский. – А ты будешь просыпаться и видеть кусочек моря в иллюминаторе.

– А звезды?

– На них ты будешь смотреть, засыпая. Это средиземноморье, они тут, говорят, яркие.

– Вместе будем смотреть, – проговорила Женя и потянулась к Роману.

– Те, которые я покажу. Можно даже вечера не дожидаться, – хрипловато прошептал он и жадно коснулся ее губ, обхватывая руками тонкую талию, забирая ее всю себе.

Женя отвечала так же жадно, позабыв про долгую дорогу. Роман словно вдыхал в нее силы, которые должны были бы иссякнуть за их долгий путь от моря к морю.

Ей все еще казалось, что происходящее с ней – сон. Потому что такого не случается на самом деле, и уж тем более не случается с такими, как Женя. Роман – он как из сказки, почти принц на почти коне. Что ж делать, если им довелось жить в двадцать первом веке, и конь превращается не только в автомобиль, но даже в яхту, как сегодня.

Именно поэтому Женя была необоснованно, но навязчиво уверена, что однажды она проснется, и вокруг будет бурлить ее самая обычная жизнь. Юлька в соседней комнате, вечно пропадающая в телефоне, отец, вдохновенно мурлыкающий себе под нос очередной плохо опознаваемый музыкальный опус, в то время как в его руках разрозненные предметы становились занятной и уникальной обувью.

Она закрывала глаза, перед которыми действительно мелькали обещанные ей звезды, мысли покидали ее красивую и неглупую голову, и всё становилось фейерверком, когда она оказывалась в руках Романа. Женя не понимала, качает ее от его любви, или это яхта отправилась по волнам Средиземноморья, унося их в путешествие вдоль итальянских берегов.

Но когда усталость все же взяла свое, и Женька засыпала, устроившись рядом со своим мужчиной, накатывало досадное ощущение, когда ты отчаянно пытаешься что-то вспомнить, но не можешь…

Проснулись они почти в полдень, по очереди принимали душ, а после вновь выбрались на палубу. Как оказалось, «Эльдорадо» все еще стояла в неаполитанском порту, дожидаясь распоряжений своего хозяина. Хозяин же распорядился уходить вечером, а сейчас – устроить прогулку по Неаполю с тремя логичными целями: пообедать на суше в каком-нибудь ресторанчике с местным колоритом, посмотреть достопримечательности и накупить Жене всего, чего ей бы захотелось.

Этому плану они и следовали, взявшись за руки и бродя улицами, залитыми солнцем и жарой, но им, привычным к южным температурам, оно было ни по чем.  Город тысячи церквей жужжал ульем и ни на минуту не прекращал своего праздничного ликования. Или, возможно, это Жене так казалось, потому что она открывала его первый раз. Ей хотелось всего и сразу. И побывать на площади Кавур, и заходить едва ли не в каждую старинную базилику, о которых она раньше только читала, и пройтись по древней Виа Трибунали, по которой, может быть, ступали бывавшие в этих местах римские императоры.

Женя отговорила Романа брать автомобиль ради удовольствия забрести в местное метро, о котором она знала, что оно одно из красивейших в мире, и ее усилия того стоили. Даже Роману, который вначале не без иронии отнесся к Жениной просьбе, понравилось. Она вытаскивала его из вагона на каждой станции, и они вместе разглядывали инсталляции, голограммы и мозаику, выбирались наружу, фотографировались, а когда доехали до более современной части города, забитой магазинами и бутиками, Женя неожиданно взбунтовалась, почти разрушив его планы по ее времяпровождению. Но в пару мест Моджеевский эту бунтарку все-таки затащил, где заставил купить одно-единственное платье – легкое, тонкое и совсем кружевное – на грядущий вечер, улыбаясь с таинственным видом и уверяя, что обязательно нужно что-то в этом роде, а в ее чемодане такого нет.

Обедали они в живописном и очень своеобразном ресторанчике с простыми деревянными столами, сколоченными из досок, множеством цветущих растений, с живым попугаем и звонкими канарейками, которым вторил голос Ильдебрандо д'Арканджело – из динамиков звучали арии из разных опер.

После они продолжили свое путешествие, чтобы вернуться на палубу «Эльдорадо» ближе к вечеру и довольно уставшими. Но разве правильно много спать, когда у тебя отпуск в Италии, в каюту внесли новое платье и сюрпризы еще не закончились, а яхта в эти самые минуты уходит в плавание вдоль итальянского побережья.

Когда небо далеко-далеко на западе окрашивается золотисто-красным цветом, заливающим все больше пространства, а море, вторя ему, отражая и поглощая лучи клонящегося к горизонту солнца, множит их и весь мир вокруг затапливает самым живым огнем, едва ли можно не поддаться очарованию уходящего дня, ведь вечер – время романтики.

Как безнадежно обделен человечеством рассвет! В утренних сумерках его великолепием наслаждаются единицы, но воспоминания о закатах есть у каждого человека. И тем они хороши, что каждый раз – разные.

Этот – был идеален.

Они, кажется, и плыли к солнцу, которое неминуемо ускользало все дальше, так и норовя закатиться за линию, отделяющую воду от неба. «Эльдорадо» мчалась, разбрасывая брызги в разные стороны, те задорно поблескивали, отражая свет, и казались хрустальными. А потом яхта остановилась в открытом море, а капитан их небольшого судна деликатно скрылся с глаз, оставив Женю и Романа наедине друг с другом нежиться и ловить на себе последние лучи этой восхитительной кульминации вечера.

На столе, установленном на палубе, ломящемся от замысловатого убранства их ужина с вином, ананасами и лангустами, появятся свечи. А мужчина и женщина – оба красивые, как в старом голливудском кино, высокие, дополняющие друг друга в каждой мелочи – устроятся друг напротив друга, постепенно сдвигаясь все ближе и ближе, пока наконец не окажутся совсем рядом.

Такой вечер должен окончиться предложением руки и сердца, не находите? А ночь – стать ночью любви, наполненной нежностью, страстью и признаниями. Все это еще впереди. Сейчас же солнце касается одним своим краешком моря, и так хочется, чтобы там оно и замерло, потому что, наслаиваясь, закаты вытесняют из памяти друг друга. Их слишком много, чтобы помнить все, но, может быть, этот – особенный?

Женя сама не поняла, в какой момент и с чего вдруг на столике прямо перед ней оказалась пресловутая бархатная темно-синяя коробочка, цвет которой подходил ее глазам и светло-голубому платью на ней. А Моджеевский, мягко улыбаясь, придвигал ее все ближе и шептал на ухо:

– И не вздумай сейчас брыкаться. Я готовился и ждал этого момента уже давно.

– Я же не лошадь, чтобы брыкаться, – улыбнулась Женя.

– Я знаю, что ты не... – Роман запнулся и посмотрел ей в лицо. Он был очень спокоен. Он знал, что услышать «нет» – слишком маловероятный исход этого вечера, но вот Женино спокойствие в эту минуту рождало в нем что-то сродни разочарованию, пусть он ни за что и не признался бы себе в этом. Однако все это не по сценарию их идеального вечера. По сценарию был его дальнейший текст, который он произносил, взяв ее за руку, проникновенным голосом: – Ты – лучшее, что случилось со мной за долгое время. И я очень рад, что ты у меня есть, Евгения Андреевна. И мне бы хотелось, чтобы это никогда не заканчивалось, ни в моей, ни в твоей жизни.

Женина улыбка стала чуть вопросительной, от того, что брови в удивлении дернулись вверх.

– Я тоже рада, что ты у меня есть, – проговорила она, не отводя своего взгляда от его лица, и слегка сжала его пальцы. От этого ее движения ему навстречу, он чуть подался вперед и поцеловал ее мягкие губы, после чего свободной ладонью раскрыл коробочку, внутри которой блеснуло голубым аквамарином в россыпи бриллиантов колечко, и негромко сказал:

– Я помню, ты не любишь, когда я что-то тебе дарю. Но предложения иначе не делают. Выходи за меня.

На мгновение замерев, Женя разглядывала кольцо, потом совсем тихо ойкнула и согласно кивнула.

– Это следует понимать как да?

– Да! – снова кивнула Женя и уткнулась носом ему в шею, чувствуя, как щиплет глаза.

– Ну и хорошо, – выдохнул Моджеевский, крепче прижав ее к себе. Он достал украшение, взял в руку ее правую ладошку и надел его на безымянный пальчик, любуясь полученным результатом. Затем поднес ее пальцы к губам и нежно поцеловал их. – Нравится?

– Нравится! – отозвалась Женя и улыбнулась. – Но теперь тебе точно придется знакомиться с папой.

– Познакомлюсь. Обязательно. Вернемся и скажем ему, что ты переезжаешь ко мне. Ноги он мне вряд ли за такое переломает, а?

– С чего бы это?

– Краду такое сокровище.

– Я умело притворяюсь!

– Разберемся потом. Так ты согласна ко мне переехать? Сразу же?

– Надоело свидания устраивать? – рассмеялась Женя.

– Я, Жень, жить с тобой хочу. Семью. Остальное – как скажешь. Я быстро схватываю. Мне очень с тобой хорошо, и мне бы хотелось, чтобы тебе было так же хорошо со мной. Если уж ты меня не послала, когда я Фонд основал при твоем универе и реконструкцию твоего дома затеял... может быть, у нас что-то получится?

– У меня с шутками так себе, – она устроила голову на плече Романа, – последнее время все больше неудачно получается. Но ты же сам и виноват! Меня никогда не звали замуж. А сегодня слишком много всего… Я растерялась, чувствую себя глупой девчонкой. Хуже Юльки.

– Ну и дураки, что не звали... хотя нет... пусть... мне больше достанется.

Он целовал ее висок и говорил что-то еще. Шум моря и звук его глубокого голоса ее убаюкивали и заставляли закрывать глаза. Не от усталости, а от эйфории, заполнившей все Женино существо. Весь этот день, такой необычный, такой богатый событиями и впечатлениями, не оставлял пустот, и ей показалось, что это Роман Моджеевский поселился внутри нее, ничему не оставив места.

После он подхватил ее на руки и отнес в их каюту, где наступившая ночь чередовала любовь и сон, в то время, как «Эльдорадо» уносила их все дальше, к Риму, в котором она тоже никогда не была.

Роман был безнадежно влюблен. Женя – безмятежно счастлива

Следующий день они провели в открытом море, бороздя воды вдоль побережья, заплывая на островки, попадавшиеся им по пути, периодически ныряя в воду, когда яхту останавливали, и отправляясь в заплыв возле нее под обязательным присмотром кого-то из службы охраны. Больше они ничего не делали, ни о чем не думали и ничего не планировали. Им и без того было хорошо.

Роман был безнадежно влюблен. Женя – безмятежно счастлива. Ему нравилось ее радовать. А ей нравилось все, что сейчас ее окружало. И как должное воспринималась новая действительность, в которой она засыпала в его руках и просыпалась под звук его голоса, когда Моджеевский командовал где-то на палубе, как положено настоящему БигБоссу, даже если он в мореходстве ни бум-бум.

А потом «Эльдорадо» пришвартовалась во Фьюмичино, и до обеда они гуляли по городку, после чего уехали в Рим, где планировали остаться с ночевкой, чтобы провести там еще один день.

И совсем ничего не предвещало беды. Средиземноморское солнце обволакивало теплом, ласковое Тирренское море – укачивало на своих волнах любые, даже самые навязчивые тревоги, которые нет-нет, да и пытались просочиться из Жениной души́ в голову. Но Романа было так много, что у нее даже времени не оставалось на то, чтобы хоть минуту подумать. А ступив на берег, она отправилась в очередное приключение под названием «Италия по-моджеевски».

Роман где-то раздобыл музыкантов, которые появлялись на улицах вечного города из ниоткуда и играли им лиричные серенады. За ужином при свечах в одном из ресторанчиков под открытым небом он пригласил ее танцевать, и они долго кружились в мягком свечении вечерней иллюминации. Присутствующие за соседними столиками потом радостно аплодировали – скорее всего, маленькому оркестру, но Жене казалось, что это им с Ромой.

Они гуляли до глубокой ночи. А наутро собирались продолжить свое времяпрепровождение в таком же духе, и Женя почти что ждала, чем этот невозможный человек будет удивлять ее дальше, ведь их отпуск проходил под очевидным лозунгом «Ни дня без сюрприза!»

Сюрприз и получился. Они как раз пили кофе. Моджеевский что-то болтал про историю римской архитектуры – когда ему хотелось, он умел рассказывать умные вещи, которые помнил со времен университета. А потом его занимательный монолог прервал телефонный звонок. Он нехотя посмотрел на трубку и тут же перевел извиняющийся взгляд на Женю.

– Могу не брать, – как-то неуверенно выдал Роман.

– Это может оказаться важным, – проговорила в ответ Женя.

– Не хочу, чтобы ты считала, что ты мне не важна.

– Я так не считаю. Можешь смело отвечать.

Телефон продолжал разрываться. Моджеевский поморщился, в этот момент понимая, что создает проблему из ничего – в конце концов, Евгения всегда была достаточно тактична и ни разу не заставила его выбирать между собой и детьми.

Роман снова ей улыбнулся и взял трубку.

– Привет, Нина! – брякнул он и отпил кофе из чашки.

– Привет, отвлекаю? – быстро поинтересовалась бывшая, но ответа дожидаться не стала. – Я по делу. Богдан прогулял экзамен по математике.

Моджеевский сначала и не понял, что ему сказано. Как понять непонятное?

А потом дошло.

– В смысле? Он же на поправку шел? Ему хуже?

– Он прогулял! Понимаешь, просто не пошел на экзамен.

– Что значит, не пошел на экзамен? Нина! Разве можно просто не пойти на экзамен?

– Как видишь – можно, – фыркнула Нина.

– Как он это объяснил?

– Никак! Он вообще ничего не объясняет. Я не понимаю, что с ним происходит, – в трубке раздался сдержанный всхлип. – Рома, поговори с ним, пожалуйста.

– Я... – Моджеевский растерянно тёр лоб и так же растерянно смотрел на Женю, но точно ничего прямо перед собой не видел. Сейчас всем своим существом он находился в квартире бывшей жены. – Нин, я поговорю, ты только не нервничай. Я ему... я все улажу, и мозги ему вправлю. Он дома? Я могу ему позвонить?

– Нет его дома!

– Черт! Давно? Он сказал, в каком направлении свалил?

– Вчера ушел. Я попыталась с ним поговорить, почему он на экзамен не пошел, а он только дверью хлопнул. Ночевать не явился. Трубку не берет, только на сообщения отвечает. А утром Тане позвонил, велел передать, что с ним все… – Нина вдруг зависла на мгновение и медленно, не своим голосом спросила: – А разве он не у тебя?

– Я не знаю... я не... меня нет в стране. Я в отпуске, – глухо ответил Роман, потом словно очнулся и уже бодрее заговорил: – Сейчас выясню. Ты только не сходи с ума. Наверняка ко мне и сунулся, чтобы его никто не трогал.

– Да… да, конечно, – суетливо отозвалась бывшая жена. – Ты же потом позвонишь, Ром?

– Да, обязательно. Сразу же. А будет сопротивляться, так наберу Борисыча, он его живо домой доставит.

– Борисыч ему не отец, – кисло прозвучала трубка.

И это кольнуло его куда сильнее, чем должно бы, снова расковыряв то, что, ему казалось, давно заросло.

– Я приеду. Как только смогу. Все будет нормально.

– Спасибо! Позвони мне потом, а то я тут с ума сойду.

– Да, пока.

Моджеевский повесил трубку и наконец снова взглянул на застывшую на месте Женьку.

– Слышала?

Она кивнула в ответ.

– Прогулял математику, засранец... семнадцать лет – все как ясли. Я ни черта не понимаю в этой жизни...

И с этими словами Роман снова схватился за телефон, теперь уже набирая сына и вслушиваясь в длинные гудки.

– Они и есть ясли, – вздохнула Женя, подумав про Юльку. Сестра так и не рассказала, что было в больнице. А вот то, что они с Бодей не помирились, – было очевидным. И еще неизвестно, чего могли друг другу наговорить. Дети, пытающиеся быть взрослыми.

– Богдан! – наконец гаркнул Рома, когда трубка все-таки ожила, и тут же протянул руку Жене через столик, чтобы сплести пальцы. – Ты где?

– Где надо, – буркнул сын. – Тоже воспитывать собираешься?

– Я хочу, чтобы ты объяснился! Ты какого черта творишь? Мать в истерике. О себе не думаешь – хоть нас пожалей.

– Живу своей жизнью, – огрызнулся Бодя. – С тебя пример беру.

– Исполнится восемнадцать – живи. Сейчас мы за тебя отвечаем. Где ты, я спрашиваю?

– Не ори!

– А как с тобой разговаривать? Ты же не хочешь, чтобы тебя воспитывали. Приходится орать. Я не железный, Богдан. Ты на черта экзамен прогулял, а? Ты же готовился.

– Ну готовился, – буркнул сын.

– Тогда зачем это показательное выступление? Что ты этим хочешь сказать?

– Да ничего я никому не показываю, – возмутился Бодя. – Отстаньте от меня все.

– Бодя, это справка, ты понимаешь? Куда ты с ней? На стройку?

– В супермаркет. Кассиром.

Роман прикрыл глаза и устало вздохнул. Как с ним, вот с таким, разговаривать, он не знал. Да и нигде этому, наверное, не учат.

– Ты у меня сейчас? – наконец произнес он после некоторой паузы.

– Сам же звал. Теперь нельзя, что ли?

– Не говори глупости! И постарайся их не делать. Приеду – разберемся.

– Интересно – как? – хохотнул Богдан. – Купишь мне аттестат и в Лондоне запрешь?

– Черта с два я куплю тебе аттестат, понял? – рявкнул Роман, понимая, что уже нет сил сдерживаться. – Сдашь экзамен и сам получишь, даже если просрешь этот год. Может, что на место в голове станет.

– Самое главное в моей голове на месте, – так же рявкнул в ответ Богдан и отключился. Моджеевский выругался и с размаху бросил телефон на стол. Тот громко стукнул, а он зло выдохнул:

– Бред какой-то! Совсем охренел!

– Криком ничего не добьешься, – проговорила Женя, с любопытством наблюдавшая перепалку двух Моджеевских. – Только настроишь Богдана против себя.

– Он, даже когда мы с Ниной разводились, так себя не вел! А ведь ему тогда четырнадцать было!

– Возможно, тогда тебе были понятны его поступки, потому что ты знал причину.

– Да он просто окончательно оборзел, – мрачно ответил Роман. – Катается как сыр в масле и вечно чем-то недоволен! Мы с Нинкой все для них делаем, а они, как видишь, плевать хотели на нас с высокой колокольни.

– Может, стоит вспомнить себя в его возрасте? – сказала Женя и улыбнулась. – Мне с Юлькой помогает.

Моджеевский на несколько секунд подзавис, внимательно глядя на Женю, будто бы что-то вспомнил. А потом выдал неожиданно тихим растерянным голосом:

– Кстати... а что у них с Юлькой сейчас?

– Думаю, что ничего, – вздохнула она. – Она молчит, но все время дома.

– В больнице ее не было. Мне бы Нина сказала... вряд ли я бы забыл... А торчит он у меня, по соседству с тобой. Черт! Ты что-нибудь понимаешь?

Женя отрицательно качнула головой.

– Попробуй поговорить с ним, когда вернемся, – сказала она.

– Попробуй поговорить, – передразнил ее Моджеевский. – Ты его сейчас слышала? С ним невозможно разговаривать!

– Пока мы окажемся в Солнечногорске, он остынет.

Роман на мгновение задумался, глядя на Женьку, потом поджал губы. Его пальцы в очередной раз за утро коснулись телефона. И он мрачно проговорил:

– Не остынет, не успеет. Я... мне надо позвонить Алене, пусть берет билеты на первый рейс, какой сможет... – запнулся и добавил немного бодрее: – Если хочешь, то можешь еще... догулять отпуск, а мне домой надо.

– Как это? – озадаченно поинтересовалась Женя.

– Обыкновенно, самолетом... Расхлебывать последствия того, что мой придурок-сын и твоя сестра натворили.

– А Юлька при чем? – возмутилась она. – Ты же говорил, что они сами разберутся. И что изменится за три дня?

– Я не знаю, что изменится за три дня, но мне надо к нему, а то он еще что-нибудь отчебучит! Я не представлял, что у него это так серьезно!

– Я так понимаю, что ты сейчас тоже серьезно, да?

– Абсолютно.

– И уговорить тебя нет никакой возможности?

– Женя! – Моджеевский вскочил из-за стола и сунул руки в карманы брюк, взгляд его едва ли не метал молнии, и было видно, что сдерживается от крика он с трудом. – Какие, нахрен, уговоры? Ты понимаешь, что у меня там ребенок? Мой собственный ребенок? Или тебе это игрушки?.. Да что ты вообще можешь в этом понимать, у тебя своих нет!

Между ними повисла тишина, которая продлилась недолго. Женя тоже вскочила на ноги, громыхнув стулом.

– Да у меня много чего нет из того, что есть у тебя, – вспылила она. – Но буду тебе крайне признательна, если ты увезешь меня домой так же, как и привез сюда.

С тем и выскочила за двери, не давая возможности ни себе, ни Роману увязнуть в ссоре.

Три дня!

Много это или мало?

Три дня против трех лет, в которые близкие Романа жили отдельно от него. Или он от них.

Три дня…

Они могли провести вместе всего лишь неделю. На другой стороне континента. Существовать только друг для друга и ни для кого больше. Ради этой недели ей пришлось идти на конфликт с главдраконом. Юрага обратился Капитаном Америкой, нарываясь на неприятности ради того, чтобы сейчас всё катилось псу под хвост со скоростью света.

Потому что Богдан решил показать характер. Потому что Роман принял его условия.

И потому что она, Женя Малич, должна понимать, что у каждого из них есть свое прошлое. Но прямо сейчас, отыскав себя наконец среди римских стен, а не внутри собственных размышлений, ей было совсем не стыдно, что она не прониклась заботой семьи Моджеевских. В конце концов, ее Юлька тоже не прыгала от радости после того, что наговорил ей Бодя.

Женька топала по солнечным улицам, не особенно озадачиваясь, куда идет и где окажется. Отстраненно ловила себя на осознании, что совсем не ждет звонка Романа. Если он додумался предположить, что она захочет остаться, что может ему помешать уехать без нее?

И среди сумбура собственных мыслей и домыслов, стоя перед фонтаном Треви, она неожиданно вспомнила про Артема. О том, как он просил передать привет Риму.

Порывшись в кошельке, Женя достала несколько монеток и энергично кинула их в фонтан. И за него, и за себя. В конце концов, Юрага говорил, что забыл об этой мелочи когда-то. А как это так – быть в Риме и не отдать дань традиции. Что там еще? Испанская лестница?

Где-то вдалеке вспорхнула стайка птиц, рассекая взмахами крыльев этот теплый солнечный день, но отнюдь не принося умиротворения. Наоборот – еще больше тревожа, несмотря на то, что на Жениных губах сейчас была улыбка, скорее грустная, чем счастливая.

Сверившись с навигатором, она медленно последовала дальше, пока не дошла до небольшой тихой площади, где обнаружились скамейки, некоторые из которых пустовали. Там и расположилась в тени церкви, названия которой не знала, но решила, что та вполне фотогенична, чтобы сделать несколько снимков. Думалось Жене о том, что ужасно хочется мороженого. А еще хочется, мотнув головой, развеять это кошмарное неудавшееся утро, в которое неожиданно признала первостепенность своих собственных желаний, обыкновенно отходивших на второй, а то и на третий план перед важностью проблем окружавших ее людей.

А потом из разномастной и разношерстной, пестрой толпы, наводнявшей площадь, неожиданно вынырнул Роман Моджеевский собственной персоной. С букетом рубиновых роз и виноватой улыбкой. Он плюхнулся на скамейку возле Жени, устало глянул на нее и глухо выдохнул:

– Виноват. Но ты не уходи больше так, пожалуйста.

– Я не люблю ссор, – проговорила она, не глядя на Рому.

– У меня характер дурной, сначала говорю, потом думаю. Я остыл за десять минут, а тебя уже не было. Пришлось Борисыча подключать, он тебя по геолокации как-то вычислил.

– Ты мог позвонить.

– Просить прощения по телефону – еще хуже... Жень... – Моджеевский протянул ей руку, и его пальцы пробежались по ее ладони. – У меня Танька – принцесса и эгоистка. Живет своими желаниями и капризами. Чуть что – скандалы закатывает. И неважно – это потому что мы с ее матерью разошлись или потому что ей платье не купили новое. А Бодька... он другой. Все в себе таскает. И потому, когда вот такое случается, мне страшно вдвойне и, в первую очередь, за него самого. Это никак не извиняет моих слов... я знаю... но все-таки прости. Я буду следить за тем, что говорю.

– Юльке два года было, когда мама умерла, – проговорила Женя, подняв наконец глаза на Романа. Она выглядела расстроенной и растерянной. – И ты всерьез полагаешь, что я не понимаю?

– Женя... хорошая моя... ну я дурак... – Моджеевской сглотнул и, обхватив ее ладошку и зажмурившись, крепко прижал ту к губам. А потом снова нашел ее взгляд: – Давай заведем своего собственного, а? Будем набивать шишки вместе.

– Тебе шишек мало? – улыбнулась Женька.

– Да я сейчас готов к отцовству больше, чем двадцать лет назад!

– У тебя внуки не за горами, – совсем развеселилась она. – Как совмещать будешь?

– Нормально. Пойдут в один детсад. А может, еще обойдется, и внуков мне подкинут лет через пятнадцать... Я Алене не звонил... останемся еще на три дня?