Текст книги "The Мечты (СИ)"
Автор книги: Марина Светлая
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 24 страниц)
«Отправить сообщение»
За окошком японского гибрида, способного проехать на электрической тяге пятьдесят километров, из-за чего бензином тоже пришлось дозаправиться, весело посвистывал ветер, будто бы подпевал Мэттью Беллами, звучавшему из магнитолы. Подпевал ему и человек за рулем, в это воскресное утро вырвавшийся на свободу, решив использовать выходной для программной перезагрузки.
Программа в голове работала в основном без сбоев, но это-то и угнетало сильнее всего. Он привыкал. Все становилось рутиной, как ни пытался бодриться. Не то чтобы ему было из чего выбирать в текущих условиях, но еще некоторое время назад он иначе себе представлял свою жизнь, а в какой-то момент все пошло совсем по другому пути, который сегодня привел его на эту трассу, ведущую в Лазурную гавань, где он не был… очень давно. Как там сказала Фьюжн? В детстве с родителями. Вот и он примерно тогда же. И сейчас постепенно открывал для себя заново давно знакомые места, хотя, откровенно говоря, с куда большим удовольствием провел время как-то иначе. Вернее, не так. С кем-то и иначе, а не с самим собой. Не потому что не любил путешествовать – напротив, любил. А потому что в одиночестве вкус приключений немного горчил, тогда как должен быть сладок.
Впрочем, Art.Heritage теперь старался хотя бы раз в пару недель куда-нибудь выбираться, выгрызая себе это право практически зубами, как сегодня. Всегда находились дела куда важнее, и подчас ему казалось, что он давно уже не живет собственными интересами, а это откровенно бесило. Всего-то и осталось – архитектурный форум и болтовня до глубокой ночи с Фьюжн. А между тем, время идет. И это его время.
Мицубиси Аутлендер въезжал в полосу гор, и Art.Heritage, как в детстве, приходил в неописуемый восторг от их вида. Он безумно любил горы. И живописные городки, и деревеньки на их склонах, в которых попадались очень занятные домишки, как, например, вон тот, за мостом через журчавшую где-то внизу речушку. Чудо архитектуры, полет фантазии удивительного зиждителя. Ярко-ярко-розового цвета. До Голубой гавани оставалось еще десять километров, но интересности уже начинались.
Он припарковал машину за мостом. Схватил камеру. Выскочил на тротуар и сделал несколько снимков понравившегося ему двухэтажного особнячка. Потом подумал и потянулся за телефоном. Поймал удачный ракурс, убедился в том, что забавный мезонин влез в кадр. Щелкнул и, весьма довольный собой, залез в соцсеть, ссылку на личную страничку в которой ему сегодня утром предоставила Фьюжн. У него, к счастью, тоже был там аккаунт, примерно того же содержания, что у нее – практически анонимный, с ником вместо имени и фотографией бутылки молока на аватаре. Зато не пришлось ничего придумывать.
Art.Heritage: Ну что? Начинаю репортаж.
Представляешь, здесь снег немного срывается. Весна, называется.
Как тебе этот монстр?
И, прикрепив фотографию, он нажал на кнопку «Отправить сообщение».
Женька опять легла под утро!
– Женька опять легла под утро! – провозгласила Юлька, стоя на пороге кухни прямо за Жениной очень сонной спиной. – Совсем от рук отбилась! И ладно бы по мужикам – за компом зрение портит. Па! Надо бы присмотреть, а!
Юлю Малич можно было будить вообще в любое время суток – хоть в семь утра, хоть в три ночи, она чувствовала себя одинаково выспавшейся и способной вершить великие дела. Разумеется, дрыхнуть, как и всякий нормальный человек, она очень любила, но большого дискомфорта от ранних пробуждений не испытывала и относилась к ним философски – как к возможности больше дел напихать в свой замысловатый распорядок.
Дел у нее было крайне много. И с каждым днем прибавлялось, поскольку на завтра она откладывала все больше и больше, и, если бы Богдан не взялся контролировать ее учебу, она наверняка давно уже запустила бы все что можно. Нет, ну а как? Любовь – штука хлопотная. А ей даже думать некогда, хотя иногда так хотелось...
Вот чтобы вдумчиво, основательно, не на бегу. Чтобы всепоглощающе – хотелось. Как в кино. А что за кино без драмы?
Потому, укладываясь в постель, Юлька стала представлять себе всяческие препятствия на пути их с Богданом любви, разворачивающиеся трагедии с их участием, разнообразные «им никогда не быть вместе» и «их чувства невозможны», чтобы настрадаться и нареветься всласть. А потом, в собственных же фантазиях даровала себе с Бодькой оглушающий Happy End и торжествующее «они все преодолели».
И когда она возвращалась по утрам в реальность, его нудное «тебе учиться надо, а не о глупостях мечтать», «давай все-таки подумаешь о юридическом» или «батя хочет меня заграницу отправить, но я решил, что мы в столицу с тобой поедем поступать» воспринималось уже не так обидно, потому как он же ведь был прав – выпускной класс. Это у него забота так проявляется.
И еще целуется он офигенно.
И вообще, любит ее.
Ей так повезло – ее Богдан любит!
И именно поэтому вполне можно смотреть с некоторой снисходительностью на Женю, которую никто не любит, кроме нее и папы. Иногда Юльке казалось, что сестра даже сама себя несколько недолюбливает. И вот это уже по-настоящему обидно, даже обиднее Бодькиного ухода в несознанку, когда она предложила ему попробовать заняться сексом. Потому как Женя была... очень красивая. Гораздо красивее их с папой и даже красивее женщины на фотографиях, которую она почти не помнила, но которая была ее мамой. В кого только уродилась?
Даже сейчас, когда спит, уткнувшись щекой в подушку так, что будет след от наволочки, она была очень красивая, хотя большинство людей во сне выглядят так себе. Опять, балда, не ложилась до петухов и в последний час перед будильником пыталась наверстать.
Быть экзекутором – миссия сомнительная. Но Юлька взвалила на себя это бремя и несла его исправно, потому без особенных колебаний щелкнула по выключателю на стене, озаряя комнату ярким светом электрических лампочек, и радостно провозгласила:
– Новый день уже пришел! Подъем!
В ответ же услышала нечленораздельное бормотание, после чего Женька обиженно натянула на себя одеяло – кому ж хочется просыпаться после всего пары часов сна. Юлька улыбнулась и подошла к кровати, бросившись в извечную борьбу между тем, кто хочет спать, и тем, кто будит.
– Встава-ай, говорю! – протянула она. – Последнее предупреждение, Малич!
Из-под одеяла больше не раздавалось ни звука.
– Ну держись! – издала боевой клич Юлька и со всего маха запрыгнула на Женину кровать, задрала одеяло и, добравшись до сестриных ног, принялась щекотать пятки.
– Юлька, бли-и-ин! – заверещала та и резко села на постели. – С ума сошла?
– Еще чего! Мою психику можно добавлять секретным ингредиентом в асфальт – прикинь, дороги крепкие будут!
– То-то ты меня сейчас в асфальт закатываешь, – сладко зевнула Женька и, потянувшись, неожиданно выдала: – А давай сегодня прогуляем?
Юлька заинтересованно взглянула на сестру и принялась торопливо карабкаться к изголовью, чтобы потрогать ее лоб.
– Интересно, – пробормотала она себе под нос, – недосып может провоцировать температуру и бред? Лоб... хм... средний лоб. Ща за градусником сгоняю!
– Стоять! – буркнула Женька. – Нет никакой температуры. И недосыпа тоже нет. Сейчас все пойдет по давно утвержденному плану.
И заставив себя откинуть одеяло, Женя сунула ноги в тапочки и побрела по закоулкам квартиры, пока не явилась в кухне пред ясны очи любимого родителя.
– Женька опять легла под утро! – провозгласила Юлька за ее спиной. – Совсем от рук отбилась! И ладно бы по мужикам – за компом зрение портит. Па! Надо бы присмотреть, а!
– Я тебе сейчас по заднице присмотрю, – хохотнул Андрей Никитич, полностью одетый в дорогу, причесанный и благоухающий любимым ароматом от Йоджи Ямамото. Выглядел он, надо сказать, весьма импозантно и с годами становился куда интереснее, чем в обшарпанной и вечно измотанной от постоянного поиска заработка молодости. Особенно, если, как сегодня, наводил лоск.
Поймав два девичьих взгляда – один сонный, а второй бодренький, но оба любопытных, он пожал плечами и пояснил:
– Уезжаю на пару дней. Международная выставка обуви до нашего села не доедет, придется метнуться кабанчиком в стольный град – на людей посмотреть и себя показать. Так что, девочки, матриархат окончен, мужчин в вашем подчинении на этой территории ближайшее время не будет. Ищите другие варианты социальной организации. На завтрак – горячие бутерброды. В сковороде под крышкой.
– Как уезжаешь? – вынырнула из своего сонного анабиоза Женя. – Ты не предупреждал! А холодильник?
– Так замотался! Какой ещё холодильник?
– У Светки в квартире накрылся, еще прежние пожильцы жаловались, – принялась пояснять Женька, вытаскивая из сковородки бутерброд, отчего вся кухня тут же наполнилась ароматом вкусного, хотя и не самого полезного блюда. – А тут то ли тетка, то ли сестра, в общем, кто-то там… отдает ей свой старый, потому что себе купила новый. Как сказала Светка, размером в полстены. Вот интересно, зачем людям такие холодильники?
Она задумчиво посмотрела на отца с видом маленького ребенка, всерьез ожидающего ответа. Отец не подкачал – озадачился. Глянул на собственный агрегат цвета какао с молоком, с трудом теснящийся на их маленькой кухне, и заметил:
– Понятия не имею. Его ж не впихнуть даже при очень большом желании. Это обязательно сегодня?
– Угу. Она завтра уезжает и надолго.
– А раньше-то чего не предупредила? Я бы что-то придумал.
– Замоталась, – вздохнула Женька.
– Ага. Еще и чужие проблемы на себя, как обычно, взвалила!
– А это ее любимый спорт! – встряла Юлька. – Бегать по утрам не надо – дай кому-то помочь.
– В мире должен быть баланс, – отрезал отец, зыркнув на младшенькую. – Если тебе этого не отмерено вовсе, то Жене через край, – он снова повернулся к старшей дочери: – Жень, ну я правда должен ехать. Если мы там понравимся, может, получим несколько хороших заказов.
– Не-не-не, – улыбнулась она. – Езжай, конечно! Разберусь как-нибудь.
– Гарика попроси! – хрюкнула Юлька.
– Зануда! – парировала сестра.
– А и правда, – оживился отец. – Почему Климова не попросить, а? Он не откажет. Тем более, ему по жизни заняться нечем, надо прикладывать его энергию к какому-то вектору.
– Ну это ты не пра-а-ав, – искренне рассмеялась Женька, поперхнулась бутербродом, прокашлялась и, продолжая смеяться, добавила: – Если судить по времени, которое он висит на телефоне, то дел у него никак не меньше, чем у президента.
– Совсем достал? Я ему уже раз десять говорил не бродить под окнами.
– Вероятно, под нашими окнами веселее, – успокаиваясь, проговорила дочка. – Ну или плодотворнее.
– А я тебя давно убеждаю, у тебя все еще есть шансы свить собственное семейное гнездышко! – сестра показала ей язык.
– Нет уж, дорогая, не до такой степени я готова доставить тебе удовольствие. Гарик прекрасен только на расстоянии и в крайне ограниченных дозах.
– Так и останешься в девках! – хохотнула Юлька. – Ну ничего, мы с Бодькой разрешим тебе понянчить племянников.
– Юлия! – сдвинул на переносице брови отец. – Еще хоть одно слово в таком духе, будешь паковать чемодан и перебираться к своему Боде, ясно? Как раз попробуешь взрослой жизни и подумаешь, чего тебе дома не сиделось. Заодно послушаешь, что тебе скажут его родители.
– Да у Богдана мировой батя! – объявила Юлька и крутанулась по кухне. – И вообще я не со зла, а исключительно в заботе о сестре. Да, Жень?
– Безусловно! – улыбнулась та и, отхлебнув чая из подсунутой сестрой кружки, поднялась. – Утро в семейном кругу объявляю закрытым. Каждому есть, чем заняться. Столице и Боде от меня приветы.
– Вам чего-то привезти, красавицы? – спросил Андрей Никитич.
– Жене – цветочек аленький! – хохотнула Юлька и, пока не получила по шее, удрала с кухни.
«Главное, чтобы к цветочку чудовище заморское не прилагалось», – думала Женя, прислушиваясь к негромкому шелесту моря. Утро выдалось туманным, и редкие прохожие на набережной казались призраками, неожиданно выныривающими из белого марева и за считанные секунды бесследно растворяющимися.
Впрочем, трудовые будни довольно быстро заставили ее забыть и о цветах, и о чудовищах. Их затмили не только прыгнувшие выше собственной головы кадровики, умудрившиеся потерять приказ недельной давности, но и другие подобные им нерадивые работники, от чего уже к обеду у Жени взрывался мозг. И после обеда – тоже. Почти неразрешимые проблемы, как у Змея Горыныча го́ловы, плодились в геометрической прогрессии. В обед Евгения Андреевна успела перехватить лишь небольшую булочку из столовой, запив ее сладким чаем, что не особенно способствовало здоровому состоянию ее ума.
К окончанию рабочего дня Женя мечтала лишь о подушке. В то время как вечер предстояло провести в компании Гарика, милостиво согласившегося ей помочь. И все потому, что квартира номер один особняка на Молодежной принадлежала Светлане Ивановой, Женькиной подруге детства.
Но Светка который год жила в счастливом браке во Франции, в Солнечногорске появлялась редко, а продать квартиру отказывалась категорически. По ее утверждениям жилплощадь на Молодежной ей дорога как память. И теперь эксплуатацией этой самой памяти озадачивалась Женя, присматривая за квартирой в отсутствие пожильцов или за пожильцами при их наличии. Именно по этой причине ей и придется тащиться на другой конец города за холодильником.
Но сначала домой – за Гариком, который, прости господи, и правда ни за что ей не отказал бы. Ну и, конечно, за его автомонстром, выпущенным на Автомобильном заводе имени Ленинского Комсомола в 1992 году, и пока еще позволявшим себя эксплуатировать, несмотря на преклонный возраст и начинающее ржаветь днище.
Казалось бы, что сложного в ее миссии – холодильник перевезти? Да ничего! При наличии крепкого мужика на колесах. Но, как часто случалось по жизни, легко казалось только в теории, а на практике она запросто все устроила только в том, что касалось ее части намеченного плана. С работы она улепетнула вовремя. Дорогу преодолела так быстро, как только могла, и даже имела еще некоторый запас времени, если бы не тернии, неожиданно ставшие на ее пути и зависевшие совсем не от нее, а как обычно. От мужчин.
Отдавая должное одному из представителей этой половины человечества, призванному Женей себе на помощь, заметим, что он тоже выполнял намеченный план со своей стороны. За пятнадцать минут до назначенного времени Гарик был гладко выбрит, обувь его начищена кремом, а шарф, намотанный вокруг могучей шеи, благоухал распространенным, но довольно приятным парфюмом.
Означенные минуты до часа «икс» предназначались для того, чтобы детище достославного советского автопрома выгнать со двора на дорогу, где Климов предполагал дождаться Женю. Но звезды в этот день оказались несколько против Гарика.
Нет, ни один метеорит не рухнул с неба на землю прямо за воротами старого дома на улице Молодежной, образовав дыру в асфальтном покрытии дороги. Да и сами ворота не завалило камнями, чтобы он не мог их открыть. Но все же выбраться на волю, навстречу любви и Женьке, Гарику и его Москвичу было проблематично. Прямо на выезде проезд был заблокирован полноразмерным люксовым Рейндж Ровером темного винного цвета. Водителя в салоне не наблюдалось, да и вокруг – никого, кто тянул бы на подобную тачку.
– Вот! Еще одно последствие такого соседства, чтоб его! – провозгласила за Гариковой спиной Антонина Васильевна, прямо-таки извергая голосом все презрение, что питала к буржуям. – А я предупреждала – хлебнем мы еще с этими новыми русскими.
Проигнорировав замечание соседки, Гарик ринулся к капоту неожиданного препятствия и пару раз долбанул дворником по лобовому стеклу, отчего железный конь тут же огласил улицу диким ржанием, в смысле – воем сигнализации.
– Не боишься, что сейчас братки налетят, а Гаричек? – продолжила глумиться Антонина Васильевна, но слышно ее из-за шума было плохо. Впрочем, братков побаивалась, кажется, она сама, потому поспешила ретироваться обратно во двор, чтобы там уже занять наблюдательную позицию. И заодно прикидывала, дома ли Бухан, чтобы, если на этого балбеса Климова нападут, дать отпор по-соседски.
Но, вопреки ожиданиям престарелой матроны, никаких братков на горизонте не появилось, но появился представительный мужчина в самом расцвете сил и привлекательности – прямо как в столь любимых бабой Тоней сериалах. Седоват немного, но, судя по лицу, еще довольно молодой по меркам блюстительницы справедливости и сохранения культурных традиций и старой архитектуры города.
Мужчина вылетел прямо со стороны разворачивающейся за забором стройки, был в одном пиджаке и бежал к ним, демонстрируя довольно неплохую физическую форму, хотя, конечно, до Гарика с его грудой мышц ему было далековато. Сначала он пиликнул брелоком на ключах, чтобы отрубить вой, а потом невероятно приятным голосом рявкнул:
– Какого черта!
Баба Тоня млела.
– Твое железо? – чуть менее приятно, но не менее зло рявкнул в ответ и Климов. Для наглядности еще и пнул носком туфли колесо.
– Естественно, мое. Аккуратнее нельзя ли? – отозвался владелец кроссовера.
– А по сторонам смотреть не пробовал? Тут ворота! Выезд со двора!
– Я припарковался на пару минут! Отлучился по делу. На торпеде номер телефона! – незнакомец распахнул дверцу автомобиля и вынул записку, помахав ею перед носом Гарика. На записке и правда крупными цифрами был распечатан номер мобильного. – Глаза бы разул, а не устраивал цирк шапито!
– Тебе бы тоже не помешало. Еще и мозг подключить, если он есть.
– У меня, приятель, с мозгами все в порядке, в отличие от тебя, если ты все еще живешь в этой лачуге! – гавкнул незнакомец и крайне недобро посмотрел на жилую старину за спиной Гарика. Нынче очередная зубная боль господина Моджеевского, а перед Климовым стоял именно он собственной персоной, уперлась в проклятый забор, который отделял участок двора этого допотопного чуда архитектуры. Какого черта это должно тревожить его, а не его подчиненных, он не знал, но прораб стройки, на которой как раз собирались заливать фундамент под детский сад для их жилищного комплекса, едва ли не под машину бросился, завидев его на дороге, и вынудил остановиться. «Идемте, Роман Романович, я вам этот капут покажу». Именно так и сказал. Моджеевскому несколько не по статусу было общаться с рабочими, но он с детства обожал стройку, потому и поперся в архитектурный в свое время, хотя ему прочили совсем другую карьеру. И до сих пор наблюдать за возведением высотных зданий было его любимым занятием, особенно, если это чудо, меняя лицо города, творилось его руками. Да и с Филиппычем у Романа отношения были особые, почти что дружеские, потому чего бы и не посмотреть на их пресловутый «капут»?
Вот только к его неудовольствию обернулось все праведным гневом представителей пролетариата противоборствующей стороны.
– А ты, небось, живешь в какой-нибудь коробке мегасовременной, – фыркнул Гарик.
– Да не без этого! Я тебе машиной выезд на пару минут перегородил, а ваша хижина мне вид из окна перманентно портит.
– Ну это твои проблемы, – Климов на всякий случай чуть внимательнее осмотрел «соседа» и его автомобиль, выхватив госномер, – мало ли как дальше карта ляжет, коль этот представитель элитарных кругов города живет рядом, и выдал: – Короче, вали. Мне выехать надо.
– Слушай, мужик, повежливее никак? – Романа уже несло. Он понимал, что объективно – вообще не прав, но его допекло. До самой ручки дошел с этими придурками и их собственностью. – Вы и так тут как кость в горле у всей улицы – ни обойти, ни объехать. Еще и нарываетесь. А не боишься, что я на вас завтра печников натравлю, и всему дому штрафы выпишут за незаконное подключение котлов? Думаешь, я не в курсе, как вы тут хозяйничаете, а все глаза закрывают?
– Э-э-э! – подала из двора голос Антонина Васильевна. – Я бумаги, если надо, соберу! Все у нас по закону, скажи, Гарик!
– Да чхать я хотел на ваши бумаги! Это такая извращенная форма совкового бюрократизма – обложиться бумагами и не давать людям дело делать? Я. Здесь. Стоял. Пять. Минут. Мне еще всякая шваль нищебродная не указывала, где машину парковать!
– Ого! – раздалось у него за спиной – то ли удивленно, то ли возмущенно. – Велик и могуч русский язык.
Роман, из чьего носа, кажется, даже пар валил, развернулся, чтобы посмотреть, что еще за мошка попадет сейчас под его горячую руку. И ему ее было заранее жаль.
Евгения Андреевна Малич ни с какой стороны не подходила под понятие «мошки». И ростом удалась, и фигурой уродилась, и чертами лица привлекала взгляды. Да и за себя постоять умела, так сложилось. Но когда возмущавшийся повернулся к ней, все же икнула от неожиданности, как-то сразу его узнав. Тот самый любитель езды по набережной и купания собак в море! Следующим звуком, вырвавшимся из ее горла, было явное хмыканье, и, наконец, она смогла проговорить членораздельное:
– Еще и по газонам ездите. Похвально.
Роман тоже ее узнал. Как тут не узнать, если в ту их дурацкую встречу ранним утром у моря она очень ему понравилась – и своей деловитостью, и порывом отчитать его, как мальчишку, будто бы ей совсем плевать, что в Солнечногорске вряд ли у кого еще встретишь подобный Ягуар (как бы там ни было, а Моджеевский был с пониманием, что кроссовер на набережной – перебор, в отличие от маленького спорткара, стоившего как целый этаж в «Золотом береге»). Нет, она сделала ему внушение, как будто бы он обыкновенный мужик, с какими она каждый день общается. У Романа тогда даже дух захватило, что с ним так можно. Ну и еще от ее родинки над нежными аккуратными губами, чья форма была задана природой, а та, как известно, работает куда лучше пластических хирургов.
Сейчас эти губы приоткрылись, рот округлился буквой «О», а Роман медленно сознавал, что она живет в доме, где бабы на балконах развешивают розово-голубые лифчики.
– А уж вам-то я чем помешал? – огрызнулся он на автомате, но уже без былого пыла.
– Все тем же! – вклинился Гарик, словно рыцарь, бросившись на защиту прекрасной дамы. И не особенно важно, что даме никто не угрожал. – Нам ехать надо, а ты ворота перегородил.
– Да я же сказал, что сейчас уеду! – снова завелся Моджеевский, глянув на того. – Закатил концерт, хуже бабы!
– Не уважать других – исключительно по-мужски, – кивнула Женя и подошла к Гарику. – Машина во дворе, полагаю?
– Ну! Ты ж видишь! – в сердцах буркнул тот.
– Черт с вами! – прорычал Роман и рванул на себя дверцу Рэйндж Ровера, усаживаясь за руль. И дальше ругаться с пролетариатом как-то совсем себя не уважать – и так уже отличился. Все равно ничего не докажешь. То, что понравившаяся ему женщина играла за чужую команду, и вовсе удручало, хотя он и не думал, что когда-нибудь еще ее встретит. Его жизнь обычно с такими не сталкивала. Или он обретался совсем в других социумах.
Туда он и отправился, освободив проезд для Гарика и его Москвича. В смысле – домой, к Лене Михалне и Ринго. Устал за день, как собака, впрочем, его мастиф не знал, что такое труд.
В это же самое время Игорь Климов, взбудораженный общением с сильным мира сего, не менее воодушевленно ругался на собственного коня, не желавшего заводиться, но для виду издававшего звуки, которые должны были означать отчаянные потуги порадовать своего хозяина. За всей этой фантасмагорией безнадежно наблюдала Женя, понимая, что день, с самого начала складывающийся крайне сложно, и не мог закончиться удачно.
Позже было еще много чего. Гарик толкал своего Москвича. Из-за перерытых доблестными ремонтниками дорог им пришлось долго плутать, чтобы добраться до нужного дома Светкиной родственницы. И уже совсем поздним вечером, когда холодильник наконец-то прибыл на свое новое место жительства, еще с полчаса под видом посильной добрососедской помощи у них под ногами мешался традиционно нетрезвый Бухан, сбежавший от дражайшей супруги, накинувшейся на него со сковородкой.
