Текст книги "Уход на второй круг (СИ)"

Автор книги: Марина Светлая

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 21 страниц)

– Почему?

«Не люди же», – промелькнуло в измученной голове хирурга. Пусть и бывшего. Он подошел к плите, вытащил из подвесного ящика джезву и озадаченно покрутил ее в руках.

– Не знаю. Куски разные получаются, красоту портить жалко… А для кофе, мне кажется, поздновато. Может, все-таки давай чай? С мятой или с лимоном. Молока нет.

– А кофе? – Ксения достала нож, отрезала пару кусков, вынула из шкафа тарелки.

– Да есть у меня кофе, мне не жалко! – рассмеялся Глеб и, набрав воды, поставил на плиту. Следом из другого ящика была извлечена картонная пачка. Парамонов потряс ею – внутри характерно зашуршало. И он довольно улыбнулся. – Еще коньяк есть. Будешь?

– Нет, – она села за стол и посмотрела на Глеба. – Вообще-то… я с просьбой.

– Зря. Кофе без коньяка или без молока – перевод продукта.

Он снова отвернулся к плите и выдохнул. Кто бы сомневался, что она с просьбой! Снежная королева, покорительница заоблачных высей. Внутри резко зачесалось едкое желание выпроводить ее к чертям. Или лучше никогда не связываться со сменой чертовых труб. Перебился бы стояк без воды.

Он самому себе дал передышку, насыпая кофе в джезву. Несколько секунд, после которых обернулся и с улыбкой спросил:

– Что хочешь?

– Приглашаю на праздник.

– Ого!

– Да нет, ничего особенного. Обычный юбилей семейной жизни.

– Чьей семейной жизни?

– Моих родителей.

О-па!

А это уже что-то новенькое.

Парамонов рассмеялся и подошел к столу.

– Вот так сразу будем с мамой и папой знакомиться? – поинтересовался он.

– Нет, – покачала она головой. – Будем составлять мне пару.

На раздумья он отвел себе несколько секунд. Всего несколько, понимая, что другой возможности она уже не представит. Грех не воспользоваться тем, что само в руки плывет. Впрочем, однажды он уже воспользовался. В итоге еле себя из грязи вытащил.

– Форма одежды? – негромко спросил Парамонов.

– Парадная. Как там кофе?

– Черт!

Вода уже шипела. Успел.

– Учти, что я буду называть тебя Ксёнычем и мимимишно целоваться.

– Я постараюсь это вытерпеть.

Обязательно постарается. Лучше так, чем Володя, которого она помнила крайне смутно, и мамины причитания.

– Чего тебе не хватает? – вдруг спросил Парамонов.

– В смысле?

– Не знаю. Ты не производишь впечатление человека, который нуждается в помощи. А теперь торт, приглашение, мир. Значит, тебе чего-то не хватает, чтобы чувствовать себя спокойно, что ли… Мне заткнуться?

– Я не нуждаюсь в помощи, – подтвердила Ксения. – Но именно завтра мне не с кем пойти. Подумала про тебя. Ну… в качестве компенсации за твои хождения. Кстати, брокколи была вкусной.

– На здоровье, – кивнул Парамонов и поставил перед ней чашку с кофе. – Сахар?

– Нет, спасибо.

– Давай свой торт.

Ксения положила кусок на тарелку и протянула Глебу. Второй положила себе.

– Вилку дашь?

– Я за десертными не полезу, ладно? Они где-то запакованы, лень искать, – Парамонов положил перед ней обычные столовые приборы. – Три месяца как въехал, а все лень.

– Ну да, и времени в обрез, – усмехнулась Ксения и принялась жевать.

– Врачи скорой живут максимум до шестидесяти – переутомления и стрессы.

А его собственному отцу было пятьдесят два, когда…

Парамонов мотнул головой и сел за стол напротив гостьи. Торт был подозрительно фиолетовый. Фиолетовой еде он не особенно доверял. Соседке сверху – тоже. Но попробовать был обязан. Достал ложку из своей чашки и зачерпнул яркую массу. Отправил ее в рот. И пропал. Узрел космос. Влюбился!

– Обалдеть, – пробормотал он.

Уставившись на него, Ксения удивленно вскинула брови. Парамонов слопал следующую.

– Я попал в рай! Вкусно!

– В рай пока рановато. Но я рада, что понравилось. Если, конечно, это правда.

– Раз уж завтра мы идем знакомиться с твоими родителями, – рассмеялся Глеб, продолжая уминать суфле, – хотелось бы уточнить. Кроме этого, ты еще что-нибудь готовишь?

– Знакомство с родителями ни к чему не обязывает. Потому вопрос о моих кулинарных способностях – совершенно неуместен, – сообщила она, синхронно с ним поедая торт и запивая его кофе.

– У нормальных людей, вообще-то, очень даже обязывает!

– Не претендую, – уже совершенно серьезно сказала Ксения, доела и, поднявшись, быстро обмыла в мойке тарелку и чашку. Потом повернулась к Глебу. – Завтра в три. Можем поехать на моей машине, можем на такси.

– Я за тобой зайду, – усмехнулся Парамонов, – а там разберемся.

– Хорошо, – кивнула она.

– Тогда я пошла?

– Давай, – он вскочил вместе с блюдцем, суфле и ложкой и пошел ее провожать, расправляясь с остатками десерта. В конце концов, должна же и правда быть компенсация за его мучения. Секс не в счет. Он и тогда-то не понял, что произошло. Теперь – тем более не понимал, что происходит. И очень хорошо уяснил для себя, что ни черта не брокколи и не недели его болтания между первым и вторым этажами сделали свое дело. В действительности все решала она. И тогда, в ее прихожей, и сейчас. Но, с другой стороны, кто сказал, что так будет всегда? Говорят, приручить можно кого угодно. Приручить – и отыграться.

Уже на пороге, почти закрывая за ней дверь и глядя, как она уходит, Глеб опомнился:

– Ксёныч! – крикнул он ей вслед.

Она обернулась.

– Вообще-то меня зовут Ксения.

– Ок. Так кем, ты сказала, работаешь?

– Я – пилот.

О том, как пилотирование сочетается с черничным суфле, до этого вечера Глеб Парамонов не имел ни малейшего представления. Но, оказывается, сочетается.

* * *

Их разделяло два лестничных пролета и двадцать четыре ступеньки. Ее кухня располагалась над его. И когда он торопливо завтракал, иногда думал: не делает ли она то же самое. Теперь у нее появилось имя. И вместе с именем – кусочек жизни в его голове. Та проживалась там исподволь, даже тогда, когда он не хотел о ней вспоминать.

Он знал, кто она, что у нее есть родители и способности к кулинарии. Что с ней у него однажды случился ничего не означавший секс. И что она не выносит присутствия посторонних на своей территории. Что она упряма. Пьет вечером кофе, вопреки рекомендациям специалистов. И что у нее веснушки на лице зимой.

Этого слишком мало, чтобы думать о ней за завтраком. Но, тем не менее, временами думалось. Злость остывала, намерения оставались. Болезненные места ноют долго.

Глеб Львович Парамонов, бывший хирург и бывший имбирный водопроводчик, стоял перед зеркалом, завязывая галстук. Почему бывший? Ну, хотя бы потому, что водопроводчики не носят галстуков и костюмов от Canali. Его был темно-серый, в чуть более светлую клетку. Расправившись с узлом, который, оказывается, можно худо-бедно соорудить самостоятельно, без Веры, достал булавку – ее, к слову, подарок. Серебристая, с замершим в прыжке оленем на головке, она все еще поигрывала на свету, почти не потускнев. Когда-то любимая из всей той мелочевки, что делила место в Вериных шкатулках с ее безделушками.

– Это ты олень, Парамонов, – пробормотал он, резким движением открыл ящик тумбочки и закинул эту ерунду подальше, чтоб не видеть.

И снова посмотрел на себя – зачесанные назад волосы, старательно приведенная в порядок щетина. Возможно, стоило побриться, но если уж Глеб намерен был укрощать «свою» пилотессу, то так лучше. Последним штрихом – зажигалка Dunhill. Под запонки и часы. И на него из зеркала в упор, хмуро, недоверчиво глядел Глеб Парамонов образца двухлетней давности. Только взгляд другой. Разбитый.

Натянул улыбку на рожу – как положено для того, чтобы укрощать и покорять. И что-то в их глубине всколыхнулось. Осколки. Парамонов хмыкнул, перекинул через шею шарф и снял пальто с вешалки.

Движение, чтобы открыть и закрыть за собой дверь. И шаги вверх по лестнице – на двадцать четыре ступеньки, на два пролета. На целый этаж, отделявший его от нее.

* * *

Глеб звонил в дверь в полной боевой готовности, ожидая чего угодно – в конце концов, мамзель Ксёныч была барышней непредсказуемой и непоследовательной. Впрочем, шансов, что она не откроет, как ему казалось, практически не было – это же ей надо, а не ему.

В не менее полной готовности оказалась и Ксения, распахнувшая дверь. В темно-сером меланжевом пальто с кашемировым шарфом кораллового цвета и туфлях на шпильках в тон, каблуки которых позволяли ей стать гораздо ближе к его лицу.

– Привет, – кивнула она, и брови ее заметно дернулись в удивлении. Несмотря на то, что она с трудом бы вспомнила черты его лица, не заметить разницы в облике водопроводчика, пусть и оказавшегося врачом неотложки, и стильного молодого мужчины, стоявшего сейчас на пороге ее квартиры, было невозможно. Справившись с собственным недоумением, Ксения деловито поинтересовалась: – Как поедем?

– Можно я побуду кавалером и поедем на моей колымаге?

– Уверен?

– То есть ты сомневаешься?

– Придется быть трезвенником, – пожала она плечами.

– Главное – это произвести впечатление сходу, верно? – двусмысленно хмыкнул он. – Обратно можно и на такси, потом заберу.

– Как знаешь. Только за цветами надо еще заехать.

– За цветами, так за цветами.

Его серебристый – в тон запонкам – спорткар Ауди стоял уже под подъездом. Пригнал из гаража заранее. День мелких дел – всего-то за несколько часов вернуться в собственную шкуру. Жил-то он без кожи. Пиликнул сигнализацией, открывая дверцу перед Ксенией, и продолжал улыбаться. Теперь все это казалось ему смешным. Эдакий Голливуд на улице Телиги.

– Нам далеко ехать? – поинтересовался он, устроившись за рулем.

– Не очень. К парку Дружбы народов, – ответила Ксения, щелкнула ремнем и, резко обернувшись к нему, спросила: – Ты шпион?

– С чего такие выводы?

– Я всего лишь спросила, – рассмеялась она.

– Мммм… Тогда слушай. Костюм взял напрокат в салоне. Машину у другана стрельнул. Никакой феи-крестной в лице британской разведки. Но есть плюс. Я живу под своим собственным именем, и меня не отправят куда-нибудь в Южную Америку. Я с тобой навсегда.

– Ну да… А так-то ты врач с призванием водопроводчика.

– Ты имеешь что-то против?

– Ни в коей мере, – ответила Ксения и отвернулась. Впервые подумав, что вовсе не ее дело, как он живет. И уж тем более, никто не давал ей права рявкать на него, в то время как он даже оказал ей услугу в виде замены чертовых труб.

«А не надо пить!» – упрямо возмутилась она, продолжая пристально смотреть в окно. Снова шел снег, звонкой крупой осыпаясь на стекло. И дворники шуршали – туда и обратно. Маятником, чертовым антистрессом, отрицая сам факт того, что вдвоем можно быть одинокими.

Глеб небрежно держал руль, включил магнитолу, из которой ненавязчиво и негромко полилось что-то джазовое, старое, иностранное. И мимолетно улыбался, иногда поглядывая на упертое создание рядом с собой. Маленькое и колючее, несмотря на мягкость волос и кожи, которые он вспоминал гораздо чаще, чем следовало.

Они купили букет по дороге. Претенциозные, дорогие метровые красные розы, которыми, если огреть кого, то и пришибить можно. Символ любви. Когда-то в позапрошлом веке он такие дарил Вере, исходя из логики, что бабам нравится. Мотнув головой, будто бы так можно отогнать непрошеное, Парамонов с сомнением спросил:

– Так ты правда не любишь розы?

– Правда.

– А что любишь? Или будем угадывать?

– Не будем, – проговорила она, очень серьезно. – Хризантемы люблю.

– Их зимой не бывает?

– Да, вроде, нет.

– Жалко.

Они снова ехали, уже недолго, пересекая Северный мост. И то, что еще пару месяцев назад утопало в зелени, сейчас словно было подернуто сизой пеленой.

– Куда дальше? – спросил он, когда они оказались на другом берегу – между Днепром и Десенкой.

– Там гостиничный комплекс есть, знаешь? Или проложить курс?

– «Калина»?

– Ага, – кивнула Ксения.

– Тогда знаю, наши там любили корпоративы проводить, – усмехнулся он, крутанув руль и сворачивая к парку.

Еще пару минут, и пристроился на парковке напротив огромного комплекса – с гостиницей, рестораном и даже яхт-клубом. Катера, летом живописно располагавшиеся у причала «Калины», сейчас убрали, но и без того место выглядело и живописно, и роскошно. Вечнозеленые ели и кипарисы яркими пятнами среди сизого обрамляли деревянные беседки и домики. Вовсю готовилась новогодняя иллюминация – и суетливо, и слаженно одновременно, доказывая, что жизнь шла, идет и всегда будет идти своим чередом.

Парамонов, выбравшись из авто, подал Ксении руку, невольно залюбовался тем, как заструились ее локоны по плечам, когда она поднимала голову. И, наконец, спросил:

– Твои родители тоже имеют отношение к авиации?

– Нет, – ее губы растянулись в улыбке, – у них нормальные профессии.

– А тебя что в небо потянуло?

– А тебя – в медицину?

– Со мной логично, у меня семейное. Четыре поколения медиков.

– Прикольно! – оценила информацию Ксения, оглянулась на близстоящие машины в поисках знакомой Нивы и буркнула себе под нос: – Ну и где этот балбес?

– Кто у нас балбес?

– Брат, – сообщила Басаргина и достала из клатча телефон. – Подарок у него!

Позвонить не успела, увидев входящую эсэмэску. «Вызвали в караул. Подарок завез предкам. Не скучай там». И парочка ржущих смайликов. Телефон отправился обратно, а Ксения, ухватив Глеба под руку, выдала текущую информацию:

– Балбеса не будет. Подарок у родителей. Идем?

– Я прямо не знаю, радоваться мне или огорчаться, что балбеса не будет, – хмыкнул Парамонов, подставляя ей локоть и перехватывая одновременно цветы.

– Да неважно уже.

Ксения уверенно шла рядом с ним по дорожке, очищенной от снега, хотя сама вряд ли испытывала подобное чувство. Понимая, что родители станут допытываться, а чего ожидать от провожатого – большой вопрос. Сомнениями в правильности принятых решений Басаргина не страдала. Но всегда пыталась приготовить себя к возможным неожиданным поворотам. Как в небе. Предусмотреть наличие всего необходимого для любой чрезвычайной ситуации.

Дверь в ресторан перед ними распахнул учтивый швейцар, расплывающийся в подобающей случаю улыбке. И едва они переступили порог, как тут же оказались в другом мире – веселом, шумном, наполненном светом.

Сквозь широкий проход Ксения глянула в зал, где суетились официанты, ведущая что-то обсуждала с отцом, администратор кого-то негромко, но выразительно отчитывала в телефонную трубку. И огромная арка была собрана из белых и красных шаров у стены, где сидели родители. Обыкновенная арка. Как всегда, как у всех, как и у нее когда-то.

Отвернувшись, она прошла к гардеробу, расстегивая на ходу пуговицы пальто. Глеб снова придержал ее с явным намерением помочь раздеться. И улыбка на его губах не оставляла сомнений: теперь он играет новый образ. Не пьяный водопроводчик, не взбешенный фельдшер, а медик-интеллигент в каком-то поколении с замашками джентльмена. Кинув на него беглый взгляд с долей присущего ей ехидства, она скинула ему на руки пальто, оставшись в темно-синем, почти черном, платье без рукавов, облегающем фигуру и открывающем колени, единственным украшением которого служила темная брошь с многочисленными резкими гранями, соединяющая ровные края глубокой «замочной скважины».

– Сейчас будет интересно, – сказала Ксения, заметив вытянувшееся лицо Маргариты Николаевны. Басаргина-старшая отчаянно дергала за рукав мужа, видимо, пытаясь и его привлечь к рассматриванию дочери и ее спутника. Глеб же силился отвлечься от созерцания Ксении в «парадно-выходном мундире» – впечатление она определенно произвела. Когда ему это удалось, было уже поздно – лица, которые более всего подходили на роль родителей и юбиляров, на всех парах мчались к ним. Видимо, на них тоже что-то или кто-то произвел впечатление.

– Это они рады или… огорчены? – почти не размыкая растянутых в приветственной улыбке губ, успел спросить он.

– А ты оптимист или пессимист? – быстро поинтересовалась в ответ Ксения, прежде чем к ним подошли родители, с которыми она радостно поздоровалась, и не менее радостно сообщила: – Это Глеб, а это Маргарита Николаевна и Виктор Антонович.

– Очень приятно! Поздравляю с вашим праздником, – просиял Парамонов, на сто процентов вжившись в роль. Школьный кружок и роль Бармалея в более зрелом возрасте определенно делали свое дело. Он подхватил со стойки гардеробщицы букет и протянул его юбилярам. Двигался расслабленно, немного вальяжно, без суеты, заискивания и явного желания понравиться.

– И нам приятно, очень! – начала говорить и запнулась та, которая мама, пристально разглядывая его так, что это было уже неприлично.

– Глеб, а по батюшке? – уточнил отец.

– Львович, – отозвался Парамонов.

– Эк замысловато, прямо старорежимными замашками повеяло.

– Была у отца такая слабость.

– Ксюша, а вы вместе… п-приехали? – вставила Маргарита Николаевна.

– Естественно, – ответила дочь. – Так и будем стоять в гардеробе?

– Нет! Идемте, конечно, садиться, только… – она замялась и беспомощно глянула в сторону стола. – Как бы теперь рассадить… Мы же планировали…

– Она тебя с Володей посадила, – с долей категоричности и странным юмором констатировал отец, что Глеб поймал как наживку. Усмехнулся уголком рта по-реттбатлеровски и низко наклонился к Ксении.

– Это с каким еще Володей? Мне ревновать? – весело спросил он, пощекотав дыханием ее ухо. Разве что не подмигнул.

Вероятно, это тоже входило в пакет «Мимимишность», а она обещала терпеть.

– Это ты у Виктора Антоновича спроси, – проговорила Ксения. – Он у нас главный по Володям.

– Ой, ой, ой! – расхохотался отец. – Обещаю исправиться! Пошли! Диньки нет, стул возле нас пустой, сейчас разберемся!

И с видом победителя, что как нельзя лучше иллюстрировало его собственное имя, он двинулся прямо к столу. Парамонов подхватил Ксению под руку и повел за собой. Но тут запротестовала мать:

– Ксюша, у меня лямка, пойдем, поможешь?

– Пойдем, – всем видом давая понять, что трюк с лямкой не удался, согласилась дочь и повернулась к Глебу. – Справишься сам?

– Я большой мальчик, – рассмеялся Парамонов, – общайтесь!

Ксения проводила взглядом отца и Глеба и повернулась к матери.

– Почему мне кажется, что тебя снова что-то не устраивает? – спросила она.

– Меня? Меня устраивает! – запротестовала Маргарита Николаевна. – Очень устраивает! Просто… ты вместе с этим? Совсем вместе?

– С «этим» – это с кем?

– С Глебом! Он кто? Откуда ты его такого взяла? – мать бросила взгляд на стол, за которым отец что-то уже рассказывал внезапному гостю.

– Он – врач. И почему, интересно, я не могу его «такого» ниоткуда взять, а?

– Потому что ты… Ох, Ксюша… На тебя не похоже…

– Зато на тебя похоже.

– Ксюша! – горестно вздохнула мать и тут же воспрянула духом: – А у вас серьезно? Или пока непонятно?

– Предложение он мне не делал и заводить общих наследников не предлагал.

– Ну вот чего ты сразу! Я тебе ни слова об этом! – глаза Маргариты Николаевны воспылали оскорбленным достоинством. – Между прочим, он вполне…

– Думаешь? – спросила Ксения и тоже глянула на отца и Глеба. Теперь говорил Парамонов. Что-то явно захватывающее, судя по выражению лица Виктора Антоновича.

– Ага… Я думала, такие только в кино бывают. Марчелло Мастрояни! Только что без усов! – радостно объявила мама. – И врач же… благородная профессия.

– Профессия как профессия, – пожала плечами Ксения.

– Перед Панченко неудобно… Но это значительно лучше него вариант.

Ксения посмотрела на «это», чувствующее себя абсолютно спокойно в окружающей его стихии, и попыталась понять, что именно так впечатлило мать. Лицо – наверное, должно нравиться. Смазливое, яркое. Особенное значение, вероятно, придавалось небритости – и хозяином оной, и теми, для симпатий которых она предназначалась. И определенно стоило признать отсутствие характерной одутловатости, свойственной всем не брезгующим утренним пивом после разудалой ночи. Да и костюм, в отличие от домашней одежды, не скрывал подтянутой спортивной фигуры этого обыкновенного врача скорой помощи, элементарно разрешающего проблемы водяных утечек.

Что-то не складывалось в стройную картину устоявшегося образа, но Ксения не была настроена разрешать этот ребус за совершенной ненадобностью, и потому она снова повернулась к Маргарите Николаевне и сказала:

– Его зовут Глеб. И он не вариант.

– Зачем тогда привела? – опешила мать. – Назло?

– В смысле?

– Если не вариант – зачем?

– Аааа, – рассмеялась Ксения. – А вам только варианты? Чтобы рассматривать? Согласовывать, утверждать. Подойдет – не подойдет. Он – не вариант! Он подойдет.

– Ксюша, пожалуйста, ну что ты такое говоришь? Зачем?

– Прости. Идем. Гостей уже, кажется, больше, чем вы приглашали. А то еще отца уведут, – рассмеялась Ксения и чмокнула мать в щеку.

Та только всхлипнула и приобняла дочь за плечи.

– Не уведут. Тридцать пять лет не увели, а сейчас куда? Только не злись. Дениса нет, ты обижаешься. Я больше не буду, правда.

– Я тоже больше не буду, – и, подхватив Маргариту Николаевну под руку, она потащила ее в зал.

Мать позволила довести себя до стола, иногда оборачиваясь на приветствия и комплименты других гостей. Что-что, а блистать она любила. Видимо, сказалось не сложившееся. Когда-то могла сделать карьеру пианистки, если бы не посвятила себя мужу, главному экономисту крупного завода, и двоим детям, которых беззаветно любила. И все, что ей оставалось, – учить других играть на пианино. Но не воплотившееся прорывалось. До сих пор.

– А вот и наши девочки, – обрадовался папа. – Отдаю вам Глеба, иду к Володе, он уже все просек.

И с этими словами, весело хохоча, переместился за другую часть стола. А Глеб, выскочивший следом, помогал дамам рассаживаться. Джентльмен чертов!

– Значит, я спасение от Володьки? – шепнул он на ухо Ксении, когда они оказались относительно одни – мать тоже отвлеклась.

– Это что-то меняет? – спросила она, обернувшись, отчего лица их оказались друг напротив друга. Парамонов несколько секунд смотрел на нее – глаза, нос, губы. Губы были подвергнуты особенно пристальному изучению. Они ему правда нравились, безо всяких планов и стратегий.

– Нет, – мотнул он головой. – Я думаю, нет. После торта…

– Вот и прекрасно! – улыбнулась она, в который уж раз поймав на себе взгляд мамы.

А праздник еще даже не начался. Словно бы услышав ее внутренний стон или почувствовав затылком прожигающие взгляды, Парамонов сверкнул глазами и быстро прижался к ее губам с поцелуем – твердым, уверенным и быстрым. Отстранился на секунду, словно бы оценивая ее реакцию. И прижался уже к щеке, глубоко вдыхая запах.

Ловить взгляды приходилось еще не единожды. Родителей, крестных – ее и Дениса, знакомых, многих из которых Ксения знала с самого детства. Конечно же, понимала, что так будет, провокация удалась по всем пунктам, но чувствовать себя на всеобщем обозрении в который раз – на деле оказывалось трудным. Самые близкие подходили поздороваться с явным намерением познакомиться с Глебом и обязательным дополнением о том, как они за нее рады. Приходилось улыбаться и благодарить, в то время как сильнее всего хотелось объяснить, что какое бы мнение окружающие ни имели о ее жизни, это ее и только ее жизнь. Как хочет, так и живет. И уж тем более – с кем хочет. Даже если только с собой любимой. Впрочем, родители – и те не понимают. Денис – скорее не вмешивается, чем действительно принимает ее выбор. Хотя должен бы больше других.

Но сегодня она всем предоставила тему для совместных обсуждений в течение некоторого времени. Знали бы они…

Ксения взглядывала на Парамонова, усмехаясь его спокойствию. Действительно, большой мальчик. «Запойный он, что ли?» – снова начинала злобствовать Басаргина.

В дополнение ко всему наваливалась чертова «свадьба», очень точно разыгрываемая тамадой. Ксения всерьез задавалась вопросом, каким она хотела бы видеть свой юбилей, и заставляла себя сосредоточиваться на глупых конкурсах, лишь бы не думать о том, чему никогда не сбыться. К счастью, ее минула участь оказаться среди конкурсантов – то ли родители предупредили ведущую, то ли лицо Ксении с самым красноречивым выражением не располагало к игривому настроению. Не оказывалась она и среди танцующих. Присутствие Глеба надежно охраняло от случайных предложений. И не только. Кто бы ни появлялся на горизонте, от гостей до родителей, с праздным ли любопытством или с искренним интересом, он умудрялся так быстро и уверенно перехватывать инициативу, что в результате «визитеры» едва ли не забывали, зачем подходили.

С Панченко могли возникнуть проблемы. В самом начале вечера он подкатил с банальным и подчеркнуто корректным «визитом вежливости». Но недовольство на его лице читалось слишком уж явственно. Поджимал губы, говорил тосты, участвовал в конкурсах и периодически поглядывал на Ксению, все сильнее набираясь. Его взгляд, один из многих любопытствующих, был навязчивым и разочарованным одновременно. Выжидающим. Естественно, никто не любит оказываться дураком, а в каком-то смысле ее родители сделали из него дурака. И отговорки Ксении про опоздание – всего лишь отговорки. Когда ее «опоздание» позволило Виктору Антоновичу утащить себя для вполне ясной цели выпить за здоровье молодых, Володя воспользовался представившейся возможностью и подкатил к Басаргиной-младшей.

– А дочка виновников торжества совсем не танцует? – с усмешкой спросил он. – Или ей кавалер не позволяет?

– Это у кавалера надо бы спросить, – отозвалась Ксения миролюбиво. – Но я все равно не танцую.

– Может, не те приглашают?

– Не может. Я просто не танцую.

– А когда-то танцевали, я помню, – криво усмехнулся Володя. – Когда ваш муж…

– Когда-то танцевала, – мысленно посылая его к черту, сказала она. – Теперь не танцую.

– А я тоже, – рассмеялся он. – Хотя мне и проще, чем вам… переживать.

– Чем же?

– Я никого не хоронил. Конец моего брака ознаменован штампом о разводе.

– Вам есть, чем гордиться, – не сдержалась Ксения и фыркнула.

– А может, всё-таки к черту все и потанцуем?

– Я – не танцую!

– Хорошо. Тогда я вам позвоню? Можно будет встретиться? Или ваш… как его? Глеб? Будет против? Скажите прямо, у него есть основания быть против?

– А вы были бы «за», если бы ваша жена встречалась с другими мужчинами? – спросила она в свою очередь.

– Все настолько серьезно? – вопрос прозвучал как-то жалко, что не сочеталось с его видом – чуть на подпитии, уставшим и помятым, но все-таки очень солидным.

– Все очень серьезно! – раздалось рядом весело и бодро. – А вы о чем?

– О танцах, – сказала Ксения.

– Не, танцы не мой конек, – Парамонов снова поцеловал ее щеку, будто бы утверждая какие-то собственные права, и, совсем не обращая внимания на притихшего горе-ухажера, спросил: – Ксёныч, я курить. Со мной?

Она тут же поднялась со стула, будто только этого и ждала.

– Не надо мне звонить, пожалуйста, – сказала Ксения Панченко и повернулась к Глебу. Тот взял ее за руку и повел к выходу. Его ладонь была теплой, почти горячей. Большой, такой, что ее ладошка в ней почти полностью терялась. Его пальцы быстро скользнули по ее запястью поглаживающим движением. Почти обжигая. А он на ходу бросил:

– Чтоб тебя охранять, меня одного мало. Рота нужна.

– Мне достаточно. Я тоже умею себя… охранять.

– Это я заметил. Там холодно, давай пальто заберем, а то простудишься.

– Совет врача? – рассмеялась она.

– Нет. Типа забочусь.

Ксения кивнула. Они забрали одежду из гардероба и вышли на крыльцо. Снег больше не шел, но кое-где серебрился теперь под желтым светом фонарей, освещающих самые отдаленные уголки парка, но при этом создающих атмосферу уюта и романтики. Ксения накинула на голову шарф и стала медленно спускаться по ступенькам. Глеб шел рядом, доставая из кармана сигареты и зажигалку. На мгновение та вспыхнула возле его лица огоньком, и он закурил, глубоко затянувшись и выпустив струйку дыма.

Он не солгал – действительно заботился. Видел же все. Этих друзей-родичей, круживших вокруг любопытными стервятниками. И бесился, и восхищался. Не выносил вмешательства в свою жизнь, но в его и вмешиваться-то было толком некому. Кроме, наверное, Осмоловского. А вокруг нее кипит и бурлит, только вряд ли она тому рада. Черт его знает, что лучше: одиночество наедине с собой или среди людей?

– Мне твой отец понравился, – наконец, сказал он. – Ходячий позитив.

– Да? Это ты Дениса не видел. Там вообще зашкаливает.

– Если есть тормоза, то не страшно. А ты в маму? Вы похожи очень. И это комплимент.

– Наверное, я в себя, – она остановилась. – Маме свой комплимент говорил?

– Обязательно. Я воспитанный.

– Ну тогда все, ты ее покорил!

– Лишь бы Виктор Антонович не взревновал.

– Папа может, – со знанием дела заявила Ксения.

Парамонов усмехнулся и повернул к ней голову. Тонкий профиль, какой-то нереальный. Завитки волос с висков – выглядывают из-под шарфика. Коралловый – тоже теплый цвет. Странное несоответствие внешнего и внутреннего. Свет от фонариков играл вокруг них, мерцал, веселился, буйствовали огоньки, похожие на резвых светлячков среди зимы – скудной, пока еще совсем скудной, больше похожей на позднюю осень. Глеб вынул изо рта сигарету, стряхнул пепел. Снова взглянул на Ксению.

– Прости, я тебе не предложил… ты куришь? Будешь?

Она отрицательно покачала головой, и Парамонов снова затянулся. Он курил много и часто. В иной день и до пачки выкуривал – не допинг, не потребность. Привычка. И никакое медицинское образование тому не помеха.

– А уедем – хочешь? – ровно спросил он.

– Сейчас? – голос выдал усталость, нахлынувшую вдали от людей.

– Сейчас.

Ксения кивнула. Также устало, как только что говорила.

– Поехали, – медленно добавила она и поежилась.

Этого было достаточно, чтобы он вдруг притянул ее к себе и быстро поцеловал – словно бы забыл, что его роль заканчивается на выходе из Калины. Сигарета улетела куда-то под ноги, а он настойчиво вдавливал свои губы в ее, обдавая смешанным запахом парфюма, табака и алкоголя. До свиста в ушах и звездочек перед глазами, будто бы вся эта вялость последних часов – затишье перед тем, что неминуемо должно разразиться.

Зимой не бывает гроз.

Или бывает? Ксения пыталась вздохнуть, но у нее не получалось. И отчего-то она точно знала, что воздух сейчас не важен. Этого поцелуя, его губ, его языка оказалось достаточно, чтобы дышать. Кружилась голова, подкашивались ноги, но, если крепко держаться за Глеба, – она не упадет. Он прижимал ее к себе и долго не отрывался, позволяя захлестнувшему его возбуждению вести их обоих за собой. И даже когда прекратил поцелуй и попытался унять дыхание, его руки продолжали судорожно цепляться за нее, то сжимаясь, то разжимаясь, то поглаживая, то замирая на месте, ощупывая.

Они ушли по-английски, не прощаясь. Зачем? Достаточно сообщения, сброшенного на отцовский номер. Потому что возвращаться в душивший своей атмосферой зал теперь было невыносимо. Слишком распирало изнутри то, чему раньше выхода не давали.

Уехали на такси. Их много стояло на парковке у ресторана, а тащиться обратно на своей Парамонов не рискнул. Отрываться от Ксении – не рискнул, не мог, боялся упустить. Усадил ее в машину, на заднее сидение. Сам сел рядом, не дав себе труда присоединиться к шоферу. И, назвав адрес, повернул к ней голову. Он не планировал этого. Совсем не планировал. Не сегодня. Но вот оно – здесь, в салоне, сшибает.