Текст книги "Уход на второй круг (СИ)"

Автор книги: Марина Светлая

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 21 страниц)

Уже перед сном, когда сознание еще не до конца ускользнуло, Парамонову отчетливо виделся дневной пациент. Тот самый, которого он вытащил с того света – передоз, пена изо рта, зрачки не реагировали. Подорожник. Мать в полном неадеквате. Думал, рехнется. Вытащил, до больницы довез. Знал, что пацана в чувства на этот раз приведут. Но знал и то, что такие не останавливаются. У всех людей свои нон-стопы.

* * *

Довольно скоро он уловил систему в графике стюардессы. Чаще всего она находилась дома несколько дней с вечера пятницы. Почти как все нормальные люди с нормальными буднями, если не считать того, что ее – проходили где-то в тысячах метров над землей. Но так уж складывалось, что их совместное нахождение в непосредственной близости было весьма редким явлением. Он с его убийственным сутки-трое. И она – в это самое время где-нибудь над Парижем. Или Мадридом. Или… неважно.

Про себя Парамонов прозвал ее Жанной. Нормальное имя нормальной стюардессы. И жил с оглядкой на наличие ее внедорожника под окнами – так уж выходило, что из кухни на автомобиль открывался отличный вид. Она всегда ставила его в одно и то же место и всегда приезжала одна. Ни разу не засек, чтобы кто-то ее провожал или приходил в гости. Впрочем, их графики действительно не совпадали. Но случаями пересечений он пользовался и был упорен в своих явлениях в ее жизни настолько, что это заметила даже Илона. Причем сразу и гораздо раньше, чем хотелось бы самому Парамонову.

Увертюра

Ноябрь. Тридцатиминутка на обед.

Законный перерыв на станции. Парамонов лопает лапшу с грибами в столовой. В помещение вплывает медсестра.

– Поздравляю, ты в топе местных обсуждений, – говорит она, принимая расслабленную позу на стуле напротив. Отчего ее декольте становится еще глубже.

– Да я всегда в топе! – отзывается Глеб с полным ртом. Прожевывает и добавляет: – По какому поводу на этот раз?

– Парамонов и розы.

– Свежо! – и его фирменная улыбка на губах.

– Ага, – улыбается в ответ Илона. – Кому?

Ответ генерируется без минуты запинки:

– А к Тимофеевне ездил извиняться.

– Врешь.

– Я что? Раскаиваться не могу?

– Тогда и мне цветы полагаются. На меня ты тоже орал.

– А ты не одинокая старушка. Тебе есть кому плакаться.

– Позвонил бы мне – и у тебя было бы кому…

– Да? – Парамонов усмехается и отодвигает в сторону тарелку. – А с чего ты взяла, что мне это надо?

Выходя из столовой он, естественно, лишает себя возможности лицезреть Илонкин ступор. Но тот ему не особенно интересен. Справедливости ради, очень многие люди, включая его самого, грешат тем, что переоценивают себя. Вот он ошибся с самооценкой не единожды, за то и страдал. Но в данном случае все действительно выглядело как дело чести. Укрощение строптивой Жанны. И потому теперь Глеб предпочитал не торчать на работе до посинения, а весьма охотно мчался домой, обдумывая коварные планы, которые подчас заводили его в самые неожиданные места. Например, в кондитерскую.

Акт первый. Действие первое.

Парамонов под давно знакомой дверью. Вслушивается в давно знакомый звонок. И ждет шагов, доносящихся из квартиры. Она дома. Он точно знает – машина на месте, ура!

Звуков не было никаких, но дверь раскрылась. Появилась соседка.

– Добрый день, – прозвучало на площадке.

– Привет! – голосом неисправимого жизнелюба поприветствовал он ее. – Отлично выглядишь!

– Вы тоже ничего.

Ну да. Выглядел он что надо. Медицинскую форму сменили джинсы и свитер. Почти как на фестивале бардовской песни. В руках коробка с произведением кондитерского искусства – шоколадными кремовыми пирожными из его любимого заведения. Ни к чему не обязывает. Вполне катит для приятного чаепития.

– Я тут решил, что цветы – это плохая идея, – сообщил Парамонов. – Решил исправиться.

– Если это мне, – кивнула она на пирожные, – то у меня на орехи аллергия.

– Я смотрю, ты знаешь их ассортимент, – решил не унывать Глеб.

– Нет, просто на упаковке нарисовано. Вот здесь, сбоку.

Парамонов покрутил в руках коробку. Обнаружил означенный рисунок. И вынужден был смириться. Прокол. Хотя стюардесса сама по себе – сплошной прокол! Прокол его здравого смысла.

– Жалко, – печально выдал он. – Говорят, от сладкого добреют.

– От сдобы.

– Да? А от сладкого не?

Ксения пожала плечами. Парамонов в точности повторил этот жест. Сказать ему было решительно нечего.

– Ладно, – пробормотал он. – Будем искать варианты.

– Не валяйте дурака, – предложила она, прежде чем покинуть сцену.

Но Глеб Парамонов уже вошел в раж. Он не мог не валять дурака.

Да и сцена в его случае была очень относительным понятием. Где Глеб – там и подмостки. «Великий артист пропадает», – заявил ему однажды Осмоловский в хорошие времена, когда Парамонов еще не знал, что такое предательство. Под Новый год в педиатрии какая-то волонтерская организация утренник проводила. А пират заболел. Бороду и деревянную ногу нацепили на Глеба, который просто кофе зашел попить к Вере, работавшей там. Вместе учились, вместе работали, вместе жили с четким осознанием – это навсегда. Как выяснилось, осознание было только у Глеба. И в горе, и в радости Вера не захотела. Но в те времена Парамонов импровизировал Бармалея, а жить нормальной жизнью ему оставалось еще почти пять месяцев. Дети были в восторге, Осмоловский тоже.

Однако вся та прежняя жизнь начисто лишила его умения приглашать женщин на свидания. Да и вообще – соблазнять женщин. Те соблазнялись сами. Навык срочно необходимо было нарабатывать. И за это дело Глеб взялся столь же решительно, сколь и за роль пирата.

Следующий день оказался днем воскресным. И по законам логики и его собственным соображениям «Жанночка» должна была находиться дома. На сей раз не сработали ни логика, ни соображения. Машины под окнами не наблюдалось. Свалила, звезда! К вечеру Парамонов даже забеспокоился – пропала! А он понятия не имел ни как ее зовут, ни куда звонить. Да и заявление «У меня соседка пропала» звучало бы крайне странно.

Пропажа нашлась около одиннадцати вечера. Приехала вместе с внедорожником. Парамонов традиционно курил в форточку. И смотрел на нее в упор, зная, что она его заметила. Простучала каблуками по асфальту свою персональную морзянку и скрылась в подъезде. А его душила злость: в такое время к ней уже не сунешься. Поздних визитов его мадам не любила. И значит, придется отложить до следующего раза.

Акт первый. Действие второе.

Следующий раз. Все тот же осточертевший ноябрь. Парамонов и стюардесса на лестничной клетке – лицом к лицу.

– Вообще-то, – с улыбкой начал свою проникновенную речь Глеб Львович, – я тут подумал, что в ресторане, к примеру, можно точно выбрать то, на что аллергии нет и что будет вкусно.

– Интересная мысль, – согласилась Ксения, предприняв попытку обойти докучливого соседа.

Но докучливый сосед занял весьма удобную позицию, перегородив проход к лестнице. Сложил руки на груди и осведомился:

– Я знал, что тебе понравится. Тогда приглашаю. Когда тебе удобно?

– Вынуждена отказать.

– Почему?

– Я не хожу по ресторанам с малознакомыми соседями.

Он внимательно разглядывал ее лицо. Будто бы изучал каждое золотистое пятнышко на коже. В его глазах вспыхнули искры. Яркие, озорные, и теперь уже он рассмеялся. По-настоящему, весело и заразительно. А когда отсмеялся, вежливо, как мог, спросил:

– Может, озвучишь мне критерии, по которым ты решаешь, с кем ты знакома, а с кем нет?

– Нет.

– Вот же упертая. А если мне не с кем в ресторан сходить, а хочется?

– Когда мне хочется в ресторан, я просто иду в ресторан, – сказала Ксения. – Разрешите все же пройти, пожалуйста.

Парамонов весь подобрался, даже живот втянул, став боком.

– Ну, проходи, конечно.

Ксения протопала мимо и стала подниматься по ступенькам. Далеко не ушла. Став на одну первую же и поравнявшись с ним ростом, неожиданно даже для него, получила резким клевком поцелуй в щечку.

– Детский сад, – усмехнулась она и стерла пальцами его прикосновение.

Тот факт, что на сей раз отдельные части его тела не пострадали, естественно, вдохновлял. Стало быть, привыкает. С другой стороны, накаляло ее упрямство, которое с трудом вписывалось в схему «соблазнить-бросить». Но теперь в нем уже всерьез включился азарт, а Парамонов азартность хорошо за собой знал как черту, которая то и дело прорывалась из-под наносной сдержанности, скорее воспитанной в себе, чем врожденной.

Но именно потому, что включилась азартность, в следующий раз, который припал на начало декабря, а Инфинити уже точно был переобут в зимнюю резину, Глеб, едва приехал со смены и радостно обнаружил автомобиль в обыкновенную среду под подъездом, ломанулся наверх. Тактика менялась глобально. В деталях было все по-прежнему.

Акт первый. Действие третье.

Дверь. Парамонов. Звонок.

Подмигивание глазка. Замок щелкнул один раз. Пауза. Потом раздался второй щелчок и дверь открылась. На пороге появилась стюардесса Жанна.

– Вам не надоело? – спросила она вместо приветствия.

– А я терпеливый. Вода камень точит.

– В следующий раз я вам не открою, учтите!

– Учел. Пошли в кино?

– Не пойду.

– Ретроспектива Фреда Астера! Целая ночь. Интересно же? – все тридцатиминутки в этой смене он провел за изучением расписаний в кинотеатрах.

– Вполне возможно. Но в темноте я засыпаю, а спать предпочитаю в собственной кровати. Это все?

– Неа. Еще есть романтическая комедия, боевик и блокбастер. Вечер занять.

– Ну лично мне есть, чем заняться вечером.

– А театр любишь?

– А вы?

– Обожаю. Даже в школьном кружке играл.

– Вот и прекрасно! – вдохновенно улыбнулась Ксения. – В таком случае у вас бесконечное количество вариантов для занятия собственного вечера.

– Ну, допустим, я хочу занять его тобой.

– Но я не хочу.

– Вот прям совсем?

– Совсем.

И это было в некотором смысле фиаско. Злило. Она злила. Но что-что, а злость Парамонов вынужден был засунуть подальше. Потом отыграется. О! Как он отыграется, когда дорвется! А в том, что дорвется, сомневаться не приходилось – костьми ляжет, а сделает.

– Ладно, ладно, – постарался улыбнуться Глеб, чувствуя себя редкостным идиотом. – Я понял, я отстал.

– Очень на это надеюсь, – кивнула Ксения и скрылась в собственном мире, отгородившись от него спасительной дверью.

Парамонов же в очередной раз почувствовал себя один на один с чертовой реальностью, которая не имела ничего общего с тем, что он сам себе подчас придумывал. Вряд ли она на сей раз заметила, что снова наступила на болючее место в районе его чувства собственного достоинства. С другой стороны – сам полез.

– Идиот, – пробормотал себе под нос Парамонов и медленно поплелся по лестнице вниз.

Интермедия

«Идиотка!» – не менее красноречиво думала про себя Ксения.

Однако основания подобной характеристики были несколько иными, чем у соседа.

В ее голове все чаще начинали блуждать мысли, что надо написать заявление о переводе из экипажа. Или даже об увольнении. Присутствие Фриза в ее жизни становилось невыносимым. Сначала, сразу после памятного разговора в Вильнюсе, он затаился. Но спустя некоторое время все чаще и чаще напоминал о насущном. И Ксения к собственному ужасу понимала – не выберется, не победит. Наваливалась усталость от того, что работа, о которой мечтала, которой добивалась упорно и долго, становится пыткой. Устала часами жить с оглядкой на его слова и жесты. Но и принять условия Игоря для нее было неприемлемым.

С тем и заходила в очередной раз в кабину аэробуса, зная, что впереди новое испытание на прочность. Она не ошиблась. Фриз встречал ее отвратительнейшей из своих улыбок – предназначенной для указания ей, что она потрясающе выглядит. Даже присвистнул.

– Прическа та же, а глаза сияют. Для меня?

– Вам кажется, Игорь Владимирович, – отозвалась Ксения, раскладывая по привычным местам документы и устраиваясь в кресле.

Улыбка стерлась. Его переходы от веселья к серьезности всегда были очень резкими, но, видимо, она и правда надавила ему на больную мозоль. Или где-то не там перешла дорогу. Иначе объяснить его зацикленность было трудно.

– А у меня для тебя, такой красивой, предложение есть, – решил он пойти ва-банк. – Прогноз на Вену так себе, не погуляешь. Зато можно будет в отеле обсудить наше дальнейшее сотрудничество.

– У нас не может быть сотрудничества. Почему вы не хотите этого понять? Или принять, – оборонялась Басаргина.

– Потому что я не из тех, кто отступает. А ты, похоже, из тех, кого завоевывают, – пожал он плечами, немного подумал и добавил: – Ксюш, ну, правда. Ну вот что тебе надо, а?

– Мне как раз не надо.

– Я понимаю, что очень некрасиво напоминать даме некоторые вещи, но я никогда не претендовал на то, чтобы быть джентльменом. Пища для размышлений у тебя была.

– Вы понимаете, что принуждаете меня принять крайние меры? – спросила Ксения.

Ухмылка на лице Фриза была еще отвратительнее улыбки. А ведь симпатичный же мужчина. Кто бы мог подумать.

– Это какие же?

– Я подам жалобу в комиссию по этике, – не моргнув глазом, заявила Басаргина.

– Ух ты! Типа контрмера?

– Без «типа».

– Вау. Кусаешься?

– Прекратите. Ваша должность командира не дает вам права требовать от меня больше, чем записано в моих должностных инструкциях.

– Смотри нарвешься, Ксюша, – стальным тоном ответил он. – Моя должность командира дает мне много прав. Не связанных с постелью, но связанных с тобой напрямую. Так что думай. Я серьезно. Дружить со мной приятнее, чем иметь во врагах. Пока все. Чай будешь?

Именно этим она и занималась. Думала. Отчаянно и до зубовного скрежета.

Написать жалобу – не проблема. Проблема в том, что за ней последует разбирательство. В лучшем случае, ее жалобу оставят без рассмотрения. В худшем – повернут все так, что это она сама виновата, провоцировала, приставала и прочие синонимы к ее аморальному поведению. И в конце концов, ей придется уходить не только из экипажа. С такой репутацией ее точно больше никуда не примут. В то время как сейчас есть шанс удержаться в профессии.

И вновь ее начало болтать среди возможных решений. Так же, как и аэробус. Собственно, погода и уберегла Ксению от продолжения неприятного разговора хотя бы на этот рейс. Метеосводки оказались верными. В зону турбулентности попадали дважды. На обратном пути резко ухудшилась видимость из-за снизившихся облаков. Шли по приборам и опасались обледенения. И одновременно выдохнули, когда шасси коснулись земли взлетно-посадочной полосы аэропорта «Киев».

Накатило позже. Когда ехала домой, пробираясь на своем внедорожнике сквозь пургу и пробки. Быстро отзвонилась родителям и брату, чтобы остаться наедине с единственным, что сейчас было важно.

Домой.

Больше ничего и не надо.

Домой.

Забиться в угол собственной квартиры, чтобы, пусть и временно, испытать хотя бы иллюзию покоя. Как бывало всегда.

Покой, конечно, был не абсолютным. Из него выдергивал сосед со странной затеянной им охотой? аттракционом? игрой? Но еще более странным было то, что Ксения к этому привыкала. И, кажется, начинала понимать правила, при этом устанавливая собственные.

А однажды поймала себя на том, что отмеряет свои дни дома его визитами. Стало обыкновенным взглядывать на соседские окна, пока шла от машины к подъезду, возвращаясь из рейса. Отмечать горит свет или нет, дома или на работе. Иногда видеть его, быстро вежливо кивать и отводить глаза. И удивляться новой мысли о том, что она с интересом ждет его следующей выходки – узнать, на что хватит его фантазии.

Ждать долго не приходилось. Главное условие – правильно выпавшие кости их графиков, как сегодня.

Припарковав машину, Ксения вышла из салона, достала из багажника чемодан. Клацнул замок, а она выхватила взглядом среди десятков других его освещенные окна – значит, дома. И двинулась в сторону крыльца, пока еще не зная, как сложится…

Акт второй. Действие первое.

Он вылетел в подъезд как был – в тапках, спортивках и накинутой поверх майки клетчатой рубашке, поеживаясь от холода и улыбаясь. Улыбка была совершенно солнечная и теплая, кажется, способная победить эту чертову метель. И на лице – никакого удивления, никакого видимого повода. Значит, выглядывал в окно. А в руках была немыслимо здоровенная круглая картонка.

– Привет! Как долетела? – поинтересовался Глеб так, будто бесконечно рад встрече.

– Так себе, – ответила она без лишних эмоций.

– Ну раз так, то будем поднимать настроение! Тут орехов нет, – он протянул ей коробку. – Торты ты ешь? Или стюардессы типа фигуру блюдут?

– Блюдут.

– А ты?

– А я – особенно.

– Я это учел! – хохотнул он, открывая коробку. Внутри был небольшой кусок «Наполеона», явно похожего на домашний. Как-то по-официантски поднес его к ее носу, демонстрируя лакомство во всей красе. Пахло и правда изумительно. – Можно съесть на завтрак. Для настроения.

– Глеб, я действительно жутко устала, – проговорила Ксения, даже не взглянув на торт, – и мне совершенно не до ваших игрушек.

С этими словами она дернула ручку чемодана и решительно двинулась прочь.

– Давай хоть с чемоданом помогу? – услышала она за спиной. – Что ты его тягаешь!

В ответ раздавались лишь упрямые шаги по лестнице.

Она и жила, словно из упрямства. И из этого же упрямства не желала замечать, что и как сметает на своем пути. Все казалось лишним. И самой себе она казалась лишней.

Завидовала соседу. Тот мог позволить себе нажраться до отключения мозгов. А у нее медосмотр перед каждым вылетом.

Избегала людей. Дважды пропустила семейные обеды. И поиск подарка на юбилей родителям откладывала до последнего, только чтобы не встречаться с Денисом. Пока откладывать стало дальше некуда. До празднования оставалось меньше недели.

Пришлось смириться с неизбежным. Полдня ушло на рысканье по магазинам, споры, что искать – нужное или красивое, быстрый обед в пиццерии. А теперь оба уставшие Басаргины – брат и сестра – сидели в его машине под ее домом и лениво перебрасывались прощальными фразами.

– Как же я никуда идти не хочу, Динь, – едва не плача сказала Ксения, откинув голову и прикрыв глаза.

– Ну, прекращай. Не изменишь ты их, смириться надо. И пропускать мимо ушей, – уныло ответил брат. – Если все так близко к сердцу принимать, какое сердце выдержит, а ты мне здоровая нужна.

– Нахрена тебе такое счастье?

– А иначе они на меня переключатся. Несчастье, поделенное на двоих, переносить легче, – Дэн приглушил музыку. Играло что-то ненавязчиво беззаботное, как он любил. – Ты меня простила за ту выходку?

– А? – сестра повернула к нему голову.

– За Лапшина. Я шутил. Ничего такого.

– Мммм… Ты об этом. Да все нормально, – сказала она вслух, подумав про себя, что нормального-то в тот вечер вообще ничего не было. Это заставило ее резко сесть и заговорить совершенно другим тоном: – Ладно, домой пора. Мне еще почитать надо на сон грядущий всякое.

– Учеба?

– Любовными романами я давно не интересуюсь, – она тронула ручку дверцы, намереваясь ее открыть, и снова повернулась к брату. – Как думаешь, может, я действительно занимаюсь не тем?

– Ты умница – сама разберешься. У тебя все нормально, а?

– Нормально, – она чмокнула его в щеку. – Пошел я.

– Давай. Не грусти, прорвемся.

– Тем и живем, – улыбнулась Ксения, выбралась из машины и поежилась, почувствовав сырость дождливого, совершенного не зимнего вечера. Подняла голову и увидела в знакомом окне знакомый силуэт. Заход на новое действие. Актеры заполняют сцену.

Акт второй. Действие второе.

Характерный хлопок открываемой створки. И черная патлатая голова высовывается наружу, под дождь. Кажется, этот человек совершенно не задумывался над тем, как выглядит со стороны. Делал то, что ему хотелось тогда, когда хотелось. Только теперь улыбка его была вполне себе ехидной.

– Ого, тебя начали подвозить? – выкрикнул он.

– Каким образом это касается вас?

– А может, я беспокоюсь. На улице дождь, машина во дворе, ты куда-то укатила. А у меня нет твоего номера, чтобы предложить забрать. С этим точно надо что-то делать!

– Мне тоже так кажется. С этим определенно надо что-то делать.

– Предлагаю накормить тебя ужином. Я понимаю, что с кормежкой уже несколько достал. Но я неплохо готовлю, правда, – а еще ему как-то так удавалось выдавать самые немыслимые штуки самым будничным тоном, будто ничего такого. То ли он делал вид, что не слышит ее «отвали», то ли всерьез считал, что это «отвали» ничего не значит. Его настырность выглядела комично, но естественно, в отличие от приставаний Фриза.

– Я имела в виду – прямо противоположное. Пора остановиться.

Он только развел руками в ответ, будто бы она не понимала простейших вещей. Может быть, она и правда не понимала. Как вообще можно понять крайнюю степень упрямства?

– Ну вот не хочу я останавливаться, – сообщил Глеб. – Мне с тобой интересно возиться.

– А мое мнение – не в счет, – подвела итог Ксения.

– Я который день пытаюсь его изменить! – возмутился он.

– Приятного аппетита!

Басаргина кивнула, тряхнула головой, смахивая капли и вышла из поля зрения Глеба.

Усталость ли сказалась или низкое атмосферное давление, но заснула она, как только голова коснулась подушки. И спать бы ей до обеда, если бы не настойчивый звонок в дверь, разбудивший ее поутру.

Ксения очумело села на кровати в кромешной темноте, нашарила телефон и глянула на дисплей. 6:33. В это время звонок раздался снова. Такой же длинный и наглый.

Босиком, в пижаме, со всклокоченными волосами она открыла дверь и зажмурилась в надежде, что у нее галлюцинация. Или она вообще спит – и все происходящее ей снится. Значит, надо лишь сосредоточиться и проснуться!

Она раскрыла глаза снова, но галлюцинация не рассеялась. Кроме того, было очевидно, что проснулась она несколько ранее.

В 6:33.

– Вы совсем офонарели? – прошипела Ксения.

Акт второй. Действие третье, заключительное

Специалист по трубам, плотно упакованный в темно-коричневый пуховик и в меховой шапке, надвинутой на глаза, с выражением лица, похожим на довольную кошачью морду, разве что не облизнулся, разглядывая соседку. Взгляд его смеялся, и он определенно не испытывал ни грамма угрызений совести за содеянное. Скорее напротив, гордился собственной находчивостью – блицкриг в половине седьмого утра, и вот он на пороге ее квартиры.

– Я не офонарел, я на работу иду, – сообщил Глеб. – И пока ты не захлопнула дверь, вот!

С этими словами он протянул ей замысловатый букет из брокколи в обрамлении листьев салата и петрушки.

– Это что? – спросила она, кивнув на овощи.

– Это? – Парамонов тоже глянул на «растительную композицию», а потом обратно на соседку: – А это не совсем цветы и не вполне еда. И вряд ли на них у тебя аллергия, и для фигуры тоже не вредно… И типа внимание. В общем, это мой план «Бэ».

– Всё?

– Не-а. Если будешь выходить, одевайся тепло и чтоб подошва не скользила. Мороз ударил, прикинь, какая там сейчас жесть.

– Теперь всё? Парамонов торжественно кивнул.

– Счастливо оставаться! – рявкнула она совсем не торжественно и хлопнула дверью. Но через мгновение снова ее распахнула, выхватила из его рук букет, и подъезд огласился повторным грохотом закрывшейся двери. Занавес.

* * *

День не предвещал ничего плохого. Была пятница, не 13-е. Булькнувшая эсэмэска «Вам звонили» сообщила о двух звонках с неизвестного номера. Мало ли… Один звонок расценивается как случайный, два… кажется, совпадение. Неважно!

Важно то, что Фриз снова притих. И это временное перемирие могло означать только одно – он вынашивает план мести. Ксения ни разу не сомневалась, что он не принял всерьез ее угрозы. Уж кем-кем, а дураком Фриз не был. И прекрасно понимал, что она блефует. Но и покладистость не входила в число его добродетелей. Сколько еще у нее есть времени?

В общем-то, немного. Еще меньше до экзекуции в виде присутствия на родительском юбилее. Люди, разговоры – все то, что она так не любила.

– Так и социопаткой станешь – не заметишь, – пробубнила себе под нос Басаргина.

И тут раздался звонок. Ксения глянула на дисплей. Тот же номер, неизвестный. Три раза – уже закономерность. Она нахмурилась и приняла вызов.

– Ксения Викторовна? – осторожно поинтересовалась трубка приятным мужским баритоном.

– Да. Чем могу?

– Это Панченко Владимир. Мы с вами как-то встречались у ваших родителей. Помните такого?

«Вас забудешь!» – подумала Ксения и сказала, как могла, вежливо:

– Да, конечно.

Видимо, это ее согласие, что она его помнит, несколько ободрило звонившего и даже было рассмотрено им как некий аванс. Потому что в голосе теперь явно слышалась улыбка:

– И я вас помню, вы были в темно-зеленом, вам очень шло.

– Спасибо, – поблагодарила Ксения и спросила о том, что вертелось на языке с самого начала: – Откуда у вас мой телефон?

– Ваш отец дал. Я предложил подвезти вас в ресторан, ему эта мысль понравилась.

– Боюсь, однако, это не входит в мои планы.

– Вы не идете на праздник? – удивился Панченко.

– Иду, но… – мысли быстро запрыгали в поисках причины для отказа, – но… завтра у меня слишком загруженный день и, вероятнее всего, я опоздаю.

«Ну, спасибо тебе, папа!»

– Жаль, – протянул кавалер задумчиво и на всякий случай уточнил: – Может быть, вместе и опоздаем? Я, когда выберусь, вас наберу, а вы скажете, готовы ли.

– Ну вы же должны знать, как отец относится к опозданиям. Не хотелось бы подвергать вас…

– А вместе не так страшно подвергаться, – тон был самый подмигивающий.

Ксения короткое время обдумывала ответ, потом сказала:

– Владимир, я, конечно же, благодарна вам за ваше предложение, но завтра я приеду на праздник к моим родителям сама.

– Как скажете, не буду настаивать, – сдулся Панченко. – Тогда до встречи завтра?

– До свидания, – буркнула Ксения и шарахнула ладонями по рулю.

Это никогда не закончится! Один-единственный звонок переворачивал все с ног на голову, отправляя намеченное на день к чертям.

Она отчаянно искала варианты. То, что удалось избавиться от Володи как провожатого, вовсе не означало, что и праздник пройдет спокойно. Что там Денис говорил? Подложить салатик, пригласить на танец. Какие танцы! Где она и где танцы…

И где выход? Ну не в туалете же ей прятаться, а других возможностей избавиться от ухажера, которого настойчиво подсовывали родители, Ксения не видела.

И тут ее осенило. Точно! Брат говорил не только об этом. Лайфхак! Величайший лайфхак всех времен и народов. Явить родителям «вторую половину». Более того, некоторое время можно будет продержаться на байках. Сначала о безграничной романтике, потом о непростом совместном быте и, в конце концов, о неизбежном расставании с обещанием оставаться друзьями.

Вариантов у нее, конечно, немного.

Лапшин отпадал сразу. Их шапочное знакомство вполне позволяло сделать выводы о неизвестности, что лучше – мамин Володя или братов Женька. Провести весь вечер в компании стероидного принца без лишних извилин – совершенно левая перспектива. Нет, он был хороший, добрый. Но недалекий. Из тех, кто прочитал лишь две книги – синюю и вторую, как в анекдоте. Зато все знал о тренажерных залах столицы и ведущих мировых футбольных командах. Он даже отпуска подгадывал под какие-нибудь чемпионаты. Да и от родителей с Лапшиным одними байками не отделаешься. Приплетут брата, станут сверять показания.

Что еще есть в ее арсенале?

Фриз. Даже не рассматривается. Это будет приравнено к моментальной и безоговорочной капитуляции. Лучше сразу в омут. Только составить завещание, чтобы тело сожгли, а прах развеяли подальше от Жулян.

И при таком раскладе оставался лишь имбирый водопроводчик. Его регулярные шатания к ней позволяли предположить, что он не откажет и вряд ли потребует непомерную плату. В том, что потребует, Ксения не сомневалась, но, опять же исходя из практики последних недель, вполне могла предположить, в чем именно она будет заключаться. В этих пределах Ксения чувствовала себя совершенно платежеспособной.

С целью подкупа намеченной «второй половины» она полдня провела на кухне, колдуя у духовки, в результате чего, спустя положенное время, посреди стола появился ее любимый торт с черничным суфле. Мужики любят сладкое. Иван любил. Всевозможные, кроме этого. Черт его знает, почему. А она его обожала. И Ивана. Поэтому не делала суфле тысячу лет. Но сейчас решила испечь именно его, как для себя.

Изготовление торта сопровождалось регулярным поглядыванием во двор. Про график Глеба она знала еще меньше, чем он про ее. Но очень надеялась, что ей повезет, он появится к вечеру дома, и она сможет воплотить свой план в жизнь.

Время потянулось бесконечно. Она бродила по квартире в бестолковом ожидании, то и дело подходила к подоконнику, зависая там на долгие минуты. На улице темнело, зажигались окна и фонари, фары машин выхватывали отдельные предметы. Пятница. В пятницу по вечерам принято отдыхать и расслабляться. А если и водопроводчик… расслабляется?

Ксения схватила трубку, перебрала всю записную книжку. Сразу знала, что ничего подходящего не найдет. Из личного – номеров не больше десятка. Остальное – работа, учеба, нотариус. Обреченно вернулась к номеру брата. И напоследок выглянула в окно еще раз.

Ей повезло – во двор въехала скорая и остановилась возле их подъезда. Сосед быстро выскочил из машины, без лишних прощаний, и скрылся под козырьком. Радостно выдохнув и выждав пять минут, Ксения схватила торт и, спустившись на два пролета, уверенно позвонила в дверь квартиры Глеба.

Он еще и запереть не успел – характерного щелчка не было. Просто перед ней выросла его физиономия, медленно вытягивающаяся по мере того, как до его сознания доходила мысль, кто к нему явился.

Она широко улыбнулась и протянула руку для пожатия.

– Басаргина Ксения Викторовна. Пилот международных авиалиний. Пришла с извинениями и тортом собственной выпечки в качестве залога мира, дружбы и жвачки.

Сказать, что он ошалел – сказать мало. Его взгляд метался от торта к ее лицу, и от лица – к ладони. Так и в голове, рваные, проносились мысли. Он пришла. Вот так просто спустилась со своего второго этажа на его первый, будто бы не было этих долгих недель беготни. Его беготни. Предпосылки? Не-а. Лицо – вечно каменное. И сейчас – живое? Такое, как тогда, когда он ненароком оказался за порогом ее квартиры, хоть отдаленно? Нет. Насквозь другое, белое, похожее на маску с яркой, как солнце, улыбкой. Но при этом холодной, не греющей.

Пришла! Сама. С миром. С именем. С извинениями. С тортом. С миром!!!

Глеб отмер. И, щелкнув каблуками так и не снятых ботинок, пожал ее руку и ответил:

– Парамонов Глеб Львович. Врач скорой помощи. Извинения приняты. Проходи чай пить.

Переступив через порог, Ксения скинула туфли и протопала прямиком на кухню. Торт был водружен на стол.

– А кофе есть? – спросила она.

– Найду, – он показался следом – тоже разутый, уже без куртки. Совсем не похожий на «фельдшера». Брюки, темно-вишневый свитер, отброшенные назад темные волосы, вьющиеся кольцами по затылку. – Нож в ящике. Я резать выпечку не люблю.