Текст книги "Уход на второй круг (СИ)"

Автор книги: Марина Светлая

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 21 страниц)

– Значит, он с тобой специально не знакомился? Случайность?

– Как это «специально»? – брови Ксении взлетели вверх, и она уставилась на Глеба, представив себе, как он заранее, тайно, проникает в ее квартиру, наносит непоправимый урон водопроводной системе, заливает квартиру собственную и дальше действует по уже известному всем сценарию.

– Не знаю… через общих знакомых каких… тупо фортуна?

– Ну если затопленная квартира – это фортуна, то да, – Басаргина снова улыбалась. – Динь, кажется, ты не выспался.

Он не выспался. Он действительно не выспался. Всю ночь ворочался в постели. Вскакивал, смотрел в окно на фонарь. Курил, глушил воду. Не спал. Пока одного раздирали кошмары, другой не мог спать.

– Тебе с ним хорошо? – бодро спросил он. – Ты не думай… я просто тебя люблю и беспокоюсь. Тебе с ним хорошо?

– Не беспокойся! Все хорошо. Правда-правда.

– Ну… тогда ладно, Ксюш… Я в воскресенье к родителям еду. Ты с ним будешь?

– Скорее всего, да. Если небо на землю все же не рухнет, то у нас у обоих будет выходной.

– Высчитываете общие выходные? – усмехнулся Денис.

– Угу.

– Ясно… Ладно, тогда до воскресенья.

– Пока-пока, – лениво проговорила Ксения и отбросила телефон в сторону. Подняла глаза на Глеба. – Прости, этот неандерталец любит звонить по утрам.

– Брат? – спросил Глеб.

– Угу. Его ты тоже очаровал, только он пока не признается.

Парамонов хмыкнул. Взгляда не опустил. Смотрел на нее в упор.

– Про меня спрашивал?

– У него защитный рефлекс, – усмехнулась она. – Не переживай. Папа страшнее, а папа сразу сдался. Впервые…

– Я не переживаю, – пожал он плечами. – Просто они тебя любят. Без них нельзя, одной нельзя.

– Да, наверное…

Ксения отвернулась к окну. Такие минуты случались редко, но ей становилось стыдно. Глупое чувство и сильное, долбящее. Она отлично помнила фотографии на стене вдоль лестницы в Стретовке. Помнила, как спросила, как Глеб рассказал о родителях. Сдержанно, скупо. И Басаргины-старшие с их регулярными воскресными обедами. Шумные, активные, настойчивые – резким контрастом.

– Я не одна, я сама! – буркнула она упрямо и вскочила с дивана. – Все равно уже проснулись. Завтрак? Или я в душ быстренько?

– Иди, – кивнул Глеб. – Только ты забыла самое главное.

Ксения удивленно взглянула на него. Парамонов тихонько рассмеялся. Шагнул к ней, притянул в себе за талию.

– Что? Страшно? Ты меня поцеловать забыла.

– Забыла, – согласилась она и положила руки ему на плечи, щекотнув короткими ногтями кожу. – Но ты можешь это исправить.

– Работа у меня такая, исправлять, – прошептал Глеб. И его губы нашли ее. Нежно и медленно. Смешивая их дыхания. Замереть бы так навсегда.

Но навсегда не получилось. Ксения отстранилась и с деланным возмущением поинтересовалась:

– Я – работа?

– Нет, – улыбнулся он, поправляя ее волосы. Он обожал ее волосы. Тоже личный фетиш. – Нет, ты – нет… Ты – самое важное, что у меня есть.

Ксения удовлетворенно кивнула.

– Тогда быстро целуй и отпускай.

– Садистка, – констатировал Глеб. Быстро клюнул ее в нос. И потом переключился на губы. Прикусил. Подразнил языком. Скользнул в рот. Прижал к себе чуть крепче – и отстранился. Глаза, сейчас темные, бархатистые, смеялись: – Все, как ты хотела. Шагом марш в ванну, а то я за себя не поручусь.

Ксения хмыкнула, пожала плечами и продефелировала из кухни. На пороге обернулась.

– Можно подумать, кому-то надо, чтобы ты за себя ручался, – и с этими словами она юркнула в ванную.

А Глеб перевел дыхание. Маска весельчака Парамонова стерлась. Резко и сразу. Вся. Слетела к чертям. Остался тот, который стоял в дверном проеме и слушал телефонный разговор женщины, которую он любит, с мужчиной, который всерьез хотел его посадить. Денис Басаргин спрашивал про него. Время прошло. Два года прошло. А он все еще спрашивал.

Но ведь и не сказал же, чего, возможно, стоило ожидать.

Забить и забыть? Или оставаться начеку? И что это все меняет, в конце концов? Ксения в курсе его истории. Он сам ей рассказывал, бояться нечего. Даже если вдруг она знала того, который… Денис ей не сказал. Денис не сказал, не захотел говорить.

Глеб зажмурился. Будто снова очутился в собственном старом кошмаре, мучившем его ночь за ночью много месяцев, сложившихся в два с лишним года. С Ксенией отпускало. Но все же сейчас его вело, будто бы и не спал вовсе после суточной смены.

Тогда он тоже с ног падал.

Кривая на кардиомониторе вытянулась в линию. Перчатки в крови. Скальпель. Тяжелое дыхание над столом – всех, кто там находились. Дефибрилляция мимо. Реплики короткие помнились. А ведь до этой ночи Глеб всерьез считал себя полубогом. Ну не умирали у него пациенты! Заколдованным он был! Спец хороший. Руки золотые. Талант. Призвание. Слова всю жизнь сыпались на него, подтверждая статус.

Статус рассыпался в один момент. Был человек – не стало человека. В его руках не стало.

Когда Парамонов отходил от стола, задел медсестру. Обернулся, чтобы извиниться. В жизни не ощущал себя таким растерянным, а тут вот оно. Случилось. Взглянул на Раю, а хотелось выкрикнуть: «Не может быть!» Но не кричал. Сфокусировал взгляд на трупе. Он был человеком, этот труп, всего несколько минут назад. Лицо – пятно размытое. Лица он не помнил. Лица мертвых – совсем другие, чем у живых, потому их лучше не помнить. А вот огненный цвет волос – еще когда готовили к операции, впечатался, въелся. Колючий рыжий ежик. Даже брови и ресницы рыжие.

«И может быть, он оказался бы рыжим».

Глеб вздрогнул.

Потянул носом воздух и оглянулся на дверь в ванную. Там шумела вода. Там была Ксенька, которая могла знать… «Оказался бы рыжим». Про ребенка. Ребенок оказался бы рыжим. Ее с мужем ребенок.

Парамонов судорожно глотнул, отгоняя от себя накатившее чувство потери. Нет никакой потери и не может быть. Есть Ксенька. Есть он. Прошлое осталось в прошлом, он обещал туда не лезть. Но, черт подери, она ведь сказала, что ребенок мог быть рыжим, тогда, в Каменце!

Он ломанулся в комнату – мимо ванной. Не останавливаясь. Потому что если бы остановился – передумал бы. Ему редко хватало характера на последний шаг. Значит, останавливаться нельзя. Двигать собственное тело.

Яркая кухня – затемненный коридор – комната с разложенной постелью и лучами солнца, в которых поигрывают тени от тополиных веток за окном.

Шкафчик. Обычный такой шкафчик. Десяток учебников, пара книжек. Фотоальбом. У всех дома есть такой шкафчик. И у нее есть. Слушая, как бежит вода из крана, он медленно протянул руку. Не претендовал на ее прошлое, нет. Не лез в воспоминания – запутался в своих. Запутался в себе. Надо было знать.

Раскрыл в середине. Смеющаяся девчонка в форме спасателя у кукурузника. В службе по чрезвычайным ситуациям она работала почти сразу после института, практику получала, чтобы попасть в большую авиацию. Летала над Киевской областью, за пожарами следила. Девочка со стальными яйцами и улыбкой на все лицо. Его девочка, которая тогда была не его. Но про это рассказала однажды. Иногда она что-то рассказывала, удивляя его, восхищая, привязывая к себе сильнее, потому что не мог он не привязаться. Только вот теперь с удивлением обнаружил, что никакие веревки уже не держат – врос. В ней, весь.

Перелистнул страницу. С родителями за столом. Похоже, тост произносит на чьем-то празднике. На голове – ушки Микки Мауса. В руках – бокал с шампанским. Опять улыбка на губах, явно смеется, кто-то что-то веселое сказал, и Глеб почти слышал ее смех.

Еще – целый коллаж из нескольких фотографий – в купальнике на море. Чуть пухлее, чем сейчас. Еще не сошедшее, полудетское, черты не заострились. Позирует. На всех четырех фото, вклеенных на одной странице, позы разные, будто она подражает фотомоделям. Обезьянка. Купальник ярко-желтый. Такого же цвета лента на широкополой соломенной шляпе. А у нее почти шоколадный цвет кожи.

Еще. Трое. Все трое в форме во дворе какого-то дома. Двоих узнал без проблем. Самая маленькая фигурка – могла бы сойти за мальчишку-подростка. Ксения. Летчица в ГСЧС. Ее брат, почти двухметровый шкаф. Государственная пожарно-спасательная часть. Третий. Третьего он не знал. Смеющийся парень, совсем молодой, недвусмысленно обхвативший Ксенькину талию. А вот это, пожалуй, он и есть. Муж.

Глеб приблизил фото к лицу, внимательно рассматривая. Смеются. Везде смеются. Всегда смеются. Счастливы и дружны. Три мушкетера в кепках, черт подери.

Следующая страница разбила все к хренам. Сорвала краны, придавила навалившейся тяжестью. Портрет, искажавший лица. Сделанный на фронтальную камеру телефона мужчиной, нависавшим над девушкой, которая в этот момент спокойно нежилась на солнышке на шезлонге, спрятавшись за книжкой. Крупные черты, нос явно куда более длинный, чем был в действительности. Лоб высокий, глаза то ли серого, то ли зеленого цвета. И рыжий-рыжий ежик. Даже брови и ресницы.

«Оказался бы рыжим».

Глеб захлопнул альбом. Озираясь по сторонам, вглядываясь в пространство вокруг себя, пытался отогнать понимание. Не отгонялось. Пожирало его.

Альбом был водружен на место. Глеб ломанулся к окну и распахнул его пошире, потому что воздуха ему не хватало. Ни вдохнуть, ни выдохнуть.

– Не может быть, – пробормотал он, моргая. Во дворе на своем месте стоял Ксенькин Инфинити. Он здесь тоже был на своем месте. Чувствовал так. А выходит…

И она в ванной, в душе, ее мир не перевернулся, как сейчас перевернулся его. Для нее все по-прежнему. Сейчас она выйдет и отправится варить кофе. Позовет его завтракать. Или его не надо звать? Он будет рядом, ваять бутерброды. Да, он точно будет рядом ваять бутерброды. Именно так он сделал бы в обычное утро. Потом они бы позавтракали вместе. И, наверное, вернулись бы в постель. Или он потащил бы ее гулять. Он все время куда-то ее тащил, день за днем накладывая на старые воспоминания – новые. Стирая прошлое. Да как его сотрешь, если вот оно?! На полочке!

Но, черт бы подрал все на земле, как такое может быть, что, возможно, это ее муж умер у него на столе!

– А я решила, ты досыпать пошел, – Ксения оказалась не на кухне, а рядом. Оперлась о подоконник и тоже втягивала носом утренний воздух, свежий, прохладный. Парамонов повернул к ней голову. Долго смотрел на тонкий профиль. Не верил. Не верил. Не мог поверить. И все, что ему оставалось, как вчера ее брату – растянуть губы в улыбку. И снова нацепить маску. Назад, на место. Пусть будет. Потому что, если тогда у него под ножом умер ее муж, им обоим уже не подняться.

Глеб протянул руку, погладил ее щеку и медленно проговорил.

«Я

сегодня

дышу как слон,

походка

моя

легка,

и ночь

пронеслась,

как чудесный сон,

без единого

кашля и плевка.

– О, взгромоздился на своего любимого конька, – беззлобно проворчала Ксения. – Завтракать пошли!

– Без единого кашля и плевка Парамонов взгромоздился на конька, – продолжил балагурить Глеб. – Пошли, земная моя.

– На тебя еды хватит, на коня – нет.

– Значит, оставляем коня за кадром. Интересно, есть ли шансы, что ты когда-нибудь хоть немного распробуешь чай?

* * *

Глаза у Маргариты Николаевны и впрямь были необыкновенные. Такого же цвета, как у Ксении, только чуточку светлее. Они все еще казались немного детскими, наивными, совсем не по возрасту, даже несмотря на сеточку морщин в уголках. Как у Бэмби. И речь не о форме, а исключительно об их вечном чуть удивленном выражении. С грустинкой и радостью одновременно. Может быть, поэтому в нее иногда до сих пор влюблялись сослуживцы отца? Даже чаще, чем влюблялась она сама, а Маргарита Николаевна Басаргина была женщиной влюбчивой. Отец на это безобразие смотрел всегда с улыбкой. Потому что при своей влюбчивости, любила она только мужа.

Сейчас этими самыми своими необыкновенными глазами она скорбно взирала на угоревшую в духовке курицу, покоившуюся на противне в обрамлении не менее сгоревших и развалившихся фруктов, и горестно вздыхала, будто бы случилось самое страшное, что могло произойти в жизни.

– Ксюш, ну как я так, а? – несчастным голосом изрекла она.

– Бывает, – Ксения глянула на птицу, вернее, ее совершенно несъедобные останки, – сейчас что-нибудь придумаем.

Она решительно взяла противень и направилась с ним к мусорному ведру, чтобы, обернувшись, наткнуться на любопытную физиономию Парамонова, застывшего на проходе в кухню.

– У вас тут запах… специфический, – сообщил он с интонацией кэпа. – Виктор Антонович отправил в разведку.

– Передай старшему по званию, что это чужая территория, – отозвалась Ксения, – и любая разведка приравнивается к диверсии.

– Может, помочь чего, а? – спросил Глеб.

Одним из его несомненных достоинств было то, что, живя в гордом одиночестве много месяцев, работы на кухне он не гнушался.

– Ага! Отвлечь Виктора Антоновича.

– Понял, понял, сдаюсь и не лезу, – он быстро сделал шаг к ней, поцеловал в нос и выскочил, подняв руки вверх, из кухни в комнату, где они с Виктором Антоновичем оставили партию в шашки, пока Басаргин на перекуре.

Всю эту прелестную во всех смыслах сцену, задержав дыхание, наблюдала Маргарита Николаевна, боясь их потревожить не то что словом, но даже звуком кухонной утвари. Когда Глеб скрылся, она улыбнулась и проговорила:

– Все-таки он у тебя замечательный!

Время, затраченное на то, чтобы счистить противень, дало возможность Ксении понять, что сейчас воспоследует очередной разговор по душам – давно не было, и что ей следует активировать фантазию для поддержания устоявшейся легенды, но все же требующей периодического подтверждения.

Она подняла голову, сунула противень в мойку и сказала, входя в образ:

– По себе подбирала.

– Да? – мать весело кивнула. – Ну, с чувством юмора у него тоже все в порядке. Для мужика – важно. Ничего нет хуже, чем когда мужик нудный.

– Этот не нудный, поверь!

– Да я и сама удостоверяюсь каждый раз. У него все визиты запоминающиеся. Прям шоу, – мать хмыкнула. – Кормить мы их чем теперь будем? У меня замороженные котлеты есть, но это же… не то. И Денишек придет голодный… Может, послать твоего за новой курицей?

– Курица – не вариант. Поэтому либо котлеты, либо кулинария. Выбирай, – распорядилась Ксения. – А Денишек твой съест все, что дадут. Ему лишь бы много.

– Нет, кулинария – исключено, давай котлеты… Как это я так опростоволосилась… – Маргарита Николаевна тяжело вздохнула и поплелась к холодильнику, открыла морозилку, вынула из нее большой бокс и снова вздохнула. – Я надеюсь, ты своего Парамонова хоть полуфабрикатами не травишь?

– Ничего ему не сделается, – усмехнулась дочь. – И вообще, об этом его надо спрашивать. Для чистоты эксперимента.

– Кем ты меня считаешь? Чтобы я, да за твоей спиной? А?

– Почему за спиной? Исключительно ради повода…

Мать пожала плечами. Шестеренки в голове определенно крутились. Куда они ее приведут, еще неизвестно. Но для начала она подошла к столу со своими котлетами. Открыла крышку и вздохнула. Кажется, очередность вопросов сформировалась. Даже интересно, пользовалась ли она рандомайзером.

– Ксюш, а вы живете вместе? – напустив на себя почти совсем настоящую робость, спросила Маргарита Николаевна. – Или так и торчите каждый у себя?

– Фу, мама, – возмутилась Ксения и улыбнулась. – Ты же интеллигентная женщина.

– Ксюш, я не интеллигентная женщина – я счастья тебе хочу. Обыкновенно бабского.

– Это вот сейчас начинается, да?

– Ну, я же должна поддерживать форму. Почти полгода не трогала.

– Ты долго продержалась, я оценила.

– Вчера мне ел мозг твой отец. Теперь моя очередь, – улыбнулась Маргарита Николаевна. И уверенно достала сковородку. – Ксюш, ну хороший же мужик, а?

– А ты сейчас о чем, неинтеллигентная моя? – все еще пыталась лавировать Ксения.

Но лавировать ей оставалось недолго. Приосанившись, мать ограничила ей все пространство для маневров.

– О маринаде! Ты его маринуешь, нас маринуешь, даже себя маринуешь! Он тебя любит, видно же. Вьется вокруг, на задних лапках бегает. Видела, какой сейчас зашел? Чисто зайчик. Вот я и пытаюсь понять, какие у тебя планы на этого зайчика.

Ксения слишком живо представила себе Глеба с ушками и пушистым хвостиком и поперхнулась смешком. Отломила корочку от булки хлеба, не убранной со стола, и весело сообщила:

– Собираюсь уволочь этого зайчика в отпуск.

– Уже что-то! – обрадовалась мать. – Когда? Куда? У вас отпуска совпадают?

– Пока это только планы. Может, объединим с моим днем рождения.

– Хорошая идея. А потом? Вам бы все-таки съехаться. У него же и квартира своя, чего ты на съемной живешь? И потом… он врач. Знаешь, как хорошо, когда врач в семье?

Теперь Ксения поперхнулась хлебом, закашлялась и воззрилась на мать.

– Мамааа, – протянула она хрипло, снова прочищая горло, – а если бы он был бездомным водопроводчиком, тогда что?

– Вот ты опять все выворачиваешь! А я серьезно! Водопроводчики тоже в хозяйстве нужны. И вообще главное – чтобы тебе с ним хорошо было. А тебе хорошо. У тебя взгляд другой стал. Хорошо же?

– Восхитительно! – хихикнула Ксения. – Он же еще и землевладелец. Целое поместье на берегу озера. Тоже полезная штука в хозяйстве.

– Конечно, полезная! – закивала мать, теперь и про сковородку позабыв. – Ты туда ездишь-то хоть, урбанистка? Или отлыниваешь?

– Приходится, – Ксения задумалась на короткое время. – Ему важно… А мне нетрудно. Мы нечасто туда ездим. Там тихо…

– И тебе там нравится? – изумилась Маргарита Николаевна.

– Если не учитывать рыбалку, то терпимо.

– Ушам своим не верю. Ты же с детства отнекивалась от поездок на дачу, Ксюш! То учеба у тебя, то с подружками договорилась гулять! Или там дача не такая была? Сад, дом в четыре стены!

– А в Стретовке комаров нет, – рассмеялась дочка и сунулась к сковороде, на которой уже во всю ворчали котлеты, распространяя ароматы по квартире.

– Потрясающе! Куда твой Парамонов дел мою дочь?

– Ну ты б определилась уже, чего тебе надо.

– Внуков. Мне надо внуков.

– Мам!

– Ксюш!

– Почему всегда все сводится к одному и тому же, а? – Ксения вздохнула.

– Котлеты переверни, – буркнула Маргарита Николаевна. – Потому что тебе двадцать девять в июле. А мы с отцом стареем. Ты лишаешь меня законного права почувствовать себя молодой бабушкой. Чтобы меня спрашивали, не мой ли это ребенок!

Ксения послушно перевернула котлеты и присела за стол напротив матери. Подперла руками голову и медленно проговорила:

– Только не обижайся, мам. Но мой ребенок родится потому, что будет нужен мне и его отцу. Как-то так…

Маргарита Николаевна взгляда не опустила. На этот раз серьезного и не менее лучистого, чем обычно. И очень спокойно ответила:

– Я этого очень хочу, Ксюша. Больше всего на свете – чтобы тебе стало надо. И Глебу. Я к нему привыкла.

– А я тоже…

– Привыкла? Или хочешь? – почти шепотом спросила мать.

Еще никогда Ксения так не радовалась брату. Звонок в дверь избавил ее от ответа, которого она не знала. Мать загнала ее в угол.

– Котлеты на тебе, – скомандовала Басаргина-младшая и помчалась открывать.

Денис на пороге широко улыбался, протягивал ей Киевский торт и громко ворчал на погоду. За окном лило который день. Впору было идти в спасатели-ныряльщики, а не в пожарные.

– У меня не машина, а натуральная байдарка! Легкие в жабры превратились, Ксюха!

– Весла высушить не забудь.

– Явился, оболтус, – донеслось с порога гостиной. В коридор выполз Виктор Анторович. За ним показалась черная башка Глеба Парамонова. Он шел молча, улыбки на губах не наблюдалось. Денис же, при виде этой процессии на секунду замолчал. Дольше молчать было нельзя – заметили бы. Раз уж у этого идиота-врача язык отнялся и сил улыбнуться нет.

– Я смотрю, у нас ужин прям семейный-семейный! – выдал он, торопливо протягивая руку по очереди отцу и Парамонову.

– Когда ты уже кого приведешь? – не остался в долгу отец.

– Вот затоплю кого-нибудь – и сразу приведу. Если симпатичная будет.

– Лишь бы не мужик с болгаркой, – наконец, разомкнул губы Глеб.

– Мужика обезоружим, бабе мешок на голову и через седло, – не унимался Денис.

– Слет Иванушек по обмену остроумностями, – махнула на них рукой Ксения и ретировалась к матери на кухню.

Слет Иванушек проходил весьма бурно в течение всего обеда. Все три особи мужского полу друг другу не уступали ни пяди. Смех не утихал. И расходиться никто никуда не спешил.

Глеб скучал по таким обедам. Любил бывать у Ксенькиных родителей. Нравилось слушать заразительно веселую болтовню Виктора Антоновича. Его шутливое переругивание с Маргаритой Николаевной. Наставления Ксении на путь истинный. Нравилось. Привык. Чувствовал себя теперь уже не «вне», а «внутри». И не хотел потерять, зная, что потерять может в любой момент. В его жизни хватало потерь, и он безошибочно чувствовал то, что не принадлежит ему навсегда.

Мгновения наслаиваются одно на другое, врезаясь в память фрагментами. Басаргина-старшая раскладывает на удивление вкусные котлеты по тарелкам, приговаривая, что с курицей не срослось. Она уважала курицу, относилась к ней со всем почтением и готовила виртуозно. А тут забыла в духовке, пока не услышала запах. «Пора что-то для головы пить», – печально вздыхает она, косясь на доктора Парамонова.

Доктор Парамонов отшучивается, что голова – это кость, потому достаточно кальция. Денис, глядевший на него чуть из-подо лба, обзывает его шарлатаном. И взгляда этого Глеб не выдерживает. Дергаются уголки рта, раздуваются ноздри. И он отвечает: «У нас вся медицина – сплошное шарлатанство!»

Дружный хохот. Кажется, присутствующие с этим тезисом согласны. Ксенькин смех он выделяет из этого гомона особо. Поворачивает голову, встречается с ней взглядом. И почти жмурится от искринок в ее глазах. Она счастлива. Его Ксения счастлива. Не играет, нельзя так ошибаться.

– Салат будешь? – негромко спрашивает Глеб, чтобы услышать ее голос.

– Не, не буду, – теперь она улыбается только ему. – Скоро лопну.

– Еще десерт, – шепчет он, завороженный ее улыбкой. И понимает, что мгновения уходят. Необратимо. Будто бы кто-то включил обратный отсчет.

– С собой заберем. Здесь разрешают, точно знаю!

Он смеется. Не без усилия отрывает от нее глаза, потому что молчаливый разговор их улыбок начинает становиться неприличным. И ловит на себе настойчивый, тяжелый взгляд ее брата. Может быть, это и есть ответ? Может быть, и спрашивать не надо.

Ее отец снова завлекает шашками, пока женщины уносят грязные тарелки. Глеб провел за шашками все время с момента прихода до тех пор, пока их не усадили за стол. Глебов отец предпочитал шахматы. Шашки как альтернатива – почему нет? В шахматы Парамонов так и не научился. Все было совсем другое, чем когда его собственная семья еще существовала. Говорят, что семьи все разные. Наверное, и правда.

Но снова за шашки он так и не сел. У него была другая задача. Помогать Ксеньке. Иногда сталкиваться с ней в коридоре, забирать тарелки, быстро целовать и продолжать мельтешить между кухней и гостиной. Лишь бы не видеть сейчас Басаргина-младшего, переключающего пультом каналы в телевизоре. Между ними словно бы легли статические помехи, забивающие все на свете, но удивительным образом никто этого не замечал. И Глеб все пытался справиться, хотя знал, что у него не выйдет. Он должен знать до конца. Он все равно спросит.

Еще позднее, после чая, который их все-таки заставили влить в себя, Денис ушел курить на балкон. А остальное семейство отправилось убирать последствия маленького пиршества. Даже Виктор Антонович куда-то запропастился. Поцеловав Ксению, вытиравшую тарелку, в щеку, Глеб только шепнул ей: «Последую примеру твоего брата». И с этими словами вышел из кухни.

Перед порогом балкона достал из джинсов пачку сигарет. Потряс их в руках. Улыбнулся. И шагнул внутрь, чувствуя, как глухо стучит внутри.

Денис не оглянулся, будто знал, кто именно вышел к нему, продолжал опираться на перила и разглядывать двор далеко внизу. Все, что было в гостиной, – спектакль. И знали об этом всего два человека. Дурацкая постановка для окружающих. Вот, что не давало покоя, прожигало насквозь. Здесь, сейчас будет по-настоящему. Глеб щелкнул зажигалкой, закурил, выпустил струйку дыма.

– Неожиданно получилось, – медленно сказал он.

– Что именно? – уточнил Басаргин.

– Курить на одном балконе два года спустя.

– Не скажу, что рад этому.

– С балкона – могу уйти. Из ее жизни – вряд ли.

– Угрожать не надо.

– В отличие от тебя, я не угрожаю. Я буду с ней, пока она сама меня не прогонит.

– Так ты уж постарайся, – криво ухмыльнулся Денис. – Потому что если ты ее обидишь…

Второй раз тебе с рук не сойдет, слышишь? Глеб замер. Ему казалось, что это никотин, который он втягивал в себя, медленно разрушает его способность двигаться, расползаясь ядом по телу. Второй раз. Второй.

Он повернул голову и посмотрел на Басаргина. Устал. Смертельно устал от неизвестности, мучившей его несколько суток. Все напускное слетело вмиг.

– Он был ее мужем?

Денис долго и пристально смотрел в глаза Парамонова. Отвернулся, потушил сигарету в пепельнице, с силой раздавил окурок, смяв фильтр, и снова поднял взгляд на Глеба.

– Не знал?

Теперь – узнал. Приговор окончательный, обжалованию не подлежит.

– Откуда? – устало проговорил он. – У них фамилии даже разные.

Денис усмехнулся – неожиданно искренне, по-доброму.

– Ксюха – дурочка, все за независимость воевала, – но так же резко лицо снова стало другим. – Я тебя предупредил.

– Я понял, – мрачно ответил Глеб. Выпустил облачко дыма. От дождя даже на балконе было душно. Впрочем, ему в любом случае не хватало бы воздуха. Оправдываться два года назад смысла не имело. Сейчас – в чем оправдываться? Сейчас – все просто. – Я ее люблю.

– Я тоже.

Баш на баш.

Самое страшное, что теперь даже любить было поздно. Ее муж умер на его столе два года назад. Поэтому сейчас она с ним. Он не спас. Косвенно, но он сам это все сотворил. Он уничтожил ту девушку с фотографии возле кукурузника, которая всегда смеялась.

Но ведь сейчас она смеется тоже! Ведь ему не кажется?

Впрочем, их признания не столь уж равнозначны. Ксения однозначно любила своего брата. А его самого… он не знал, почему она позволяла оставаться рядом столько времени. Не знал. Но ведь сам подписался на это!

– Лучше бы ты тогда меня все-таки удавил, – хмуро рассмеялся Глеб. – Или посадил надолго. Стольких проблем избежали бы.

– Я спасатель, а не душегуб, – взгляд Басаргина стал совсем тяжелым. – Не знаю, почему именно ты… Но пусть так, чем… какая она была… Короче, не облажайся снова.

– Кто облажался? – заинтересованно спросила Ксения с порога балкона. – И в чем?

Глеб вздрогнул и резко обернулся к ней. В глазах на мгновение вспыхнула синева и тут же погасла. Он снова скрылся за маской.

– Я облажался, – сообщил он. – Я – облажался. Рассказывал, как мне алкаш по уху съездил. Помнишь, в мае? Мы его к психам везли, а он как-то не очень соглашался.

– А ты не можешь без своих алкашей, да? – фыркнула она.

– Я люблю свою работу! – торжественно сообщил он. Прекрасно зная, что ее не проведешь.

– А я не люблю алкашей, – скорее мрачно, чем торжественно сказала Ксения и повернулась к брату. – Динь, пошли отпрашиваться. У меня завтра рейс, а они от радости чуть ли не ночевать собираются оставлять. В детство впадают, не иначе.

– Какой ночевать! – возмутился Басаргин. – Мне на базу к четырем утра, они рехнулись? И где тут спать всем?

– А я знаю? Даже если б было, лично я хочу домой, – Ксения вздохнула, взяла за руку Глеба и, развернувшись, вошла обратно в комнату.

Точно так же за руку она вывела его из квартиры, после сорокаминутной борьбы троих против двоих. Силы были неравны, и победителями вышло младшее поколение.

Она держала Глеба за руку в лифте. И когда они вышли на крыльцо. И когда шли к его спорткару. И оглядываясь на прощание к брату. Денис это видел. Видел их сплетенные пальцы. И улыбку на ее губах видел тоже, а к Глебу резко, сразу, вдруг – прилепилось ощущение, что это тоже продолжение спектакля. За два года ничего настоящего. С чего вдруг решил – что это его и настоящее. Только если молчать, только если ничего не говорить.

Но ощущение ее пальцев в его ладони медленно сводило с ума. Его. Она – его. Усадил в машину. Сам сел за руль. Не выдержал. Скользнул рукой, помнившей прикосновение, по внутренней стороне ее бедра, там, где кожа гладкая, а тело – мягкое.

– Я соскучился, – пробормотал он.

– И я соскучилась, – Ксения откинула голову и смотрела на него. – В следующее воскресенье не поедем. Что-нибудь придумаем. Хочешь, в Стретовку твою убежим.

– Хочу, – ладонь нырнула под юбку. – И отключим телефоны.

Она кивнула.

– Поехали домой. И телефоны отключим.

– Сегодня уже не позвонят.

Убрал ладонь. Завел двигатель, тронулся с места.

Музыку не включал, пытался сосредоточиться на дороге, но вместо этого во всем его существе отчаянно пульсировала дикая мысль: а что если не будет на следующей неделе Стретовки? Никогда больше не будет у них двоих Стретовки, стоит только ей обо всем узнать?

Она рядом – спокойная и расслабленная. А узнает – возненавидит? Что ей тогда сказали про врача? Что-то же ей сказали, это же было общее семейное мнение, что он убил… он виноват. И на самом деле она ненавидит его. Из всех чувств – только это. Ему самому впору себя возненавидеть – он не спас. Это ее он не спас тогда. Не того парня, а ее.

Глеб сглотнул и выкрутил руль, чтобы съехать на обочину. Резко, так, что подбросило. А потом снова обернулся к ней. И обхватил руками ее плечи, притягивая к себе и тяжело дыша.

– Ты что? – Ксения удивленно подалась к нему, коснулась его щеки пальцами, потом губами. – Все нормально?

– Ты мне нужна, – выдавил из себя Глеб.

– Тебе Денис что-то сказал? – спросила она, нахмурившись.

– Нет, – он уткнулся лбом в ее лоб, зарывшись пальцами в волосы на ее затылке, и закрыл глаза, – ничего. Все хорошо. Просто я… я сегодня почему-то подумал, что не будь тебя, ничего бы у меня не было. Совсем ничего, Ксёныч.

– Ты шантажист.

– Еще какой.

– Тогда и я буду, – она снова улыбалась, когда коснулась его губ легким поцелуем.

Будь. Только будь. Неважно как. Неважно почему. Будь.

Этого он ей не ответил словами. Он ответил ей поцелуем. Прижимая к себе, чтобы она чувствовала его колотящееся сердце. Сминая ее мягкие губы своими. Ощущая ее дыхание. Она отвечала – расслабленно, томно. И только пальцы, подрагивая на коже, выдавали нетерпение, нараставшее внутри.

Глеб медленно отстранился – не без видимого усилия, потому что отпускать было трудно. Всегда – трудно. Поправил ее волосы. Коснулся пальцами щеки, погладил, очертил скулу. Не отрывая взгляда от ее глаз. Слишком сильно хотел. Слишком много всего испытывал разом. Выпрямился в кресле, расправил плечи. И, взявшись за руль, выехал обратно на дорогу. Рванул домой. Скорее домой. Чтобы только фонари на улицах были свидетелями того, как он сходит с ума. Только фонари и она. Его ладонь в полумраке салона снова нашла ее руку и крепко сжала, лаская пальцем запястье. Поглаживая, дразня. И, когда они въезжали во двор, ему стоило только повернуть голову, чтобы она почувствовала, как ее затапливает тепло. Его желание. Его нетерпение.