Текст книги "Марина Цветаева. Письма 1933-1936"
Автор книги: Марина Цветаева
Жанры:
Биографии и мемуары
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 48 страниц) [доступный отрывок для чтения: 18 страниц]
53-33. В.Н. Буниной
Clamart (Seine)
10, Rue Lazare Carnot
21-го авг<уста> 1933 г.
Дорогая Вера Николаевна,
Рукопись «Дедушка Иловайский» ушла в 11 ч<асов> утра в далекие страны[287]287
Цветаева послала свою рукопись воспоминаний о Д.И. Иловайском в Латвию, в ежедневную газету «Сегодня», выходившую в Риге под редакцией известного журналиста Максима Ипполитовича Ганфмана (1872-1934) (НП. С. 514). См. письмо к В.Н. Буниной от 28 августа 1933 г.
[Закрыть], а в 11 * ч<аса> – Ваше письмо, которому я столько же обрадовалась, сколько ужаснулась – особенно сгоряча. Дело в том, что у меня Д<митрий> И<ванович> встает в 6 ч<асов> утра (слава Богу, что не в 5 ч<асов> – как казалось… и хотелось!), а у Вас, т. е. на самом деле – в 10 ч<асов>. Еще: у меня он ест в день одно яйцо и три черносливины (рассказ Андрея, у них жившего и потом часто гостившего), а оказывается – болезнь почек, значит и одного-то своего (моего!) яйца не ел. Что бы мне – овсянку!!! Но яйцо помнила твердо, равно как раннее вставание. Третье: у меня Ал<ександра> А<лександровна> выходит хуже Д<митрия> И<вановича> (который у меня, должно быть, выходит настолько если не «хорошим» – так сильным, что Милюков не захотел) – выходит и суше и жестче и, вообще, отталкивающе, тогда как дед – загадочен. Но это уже дело оценки: бывали «тираны» и похуже Иловайского, и именно у этих тиранов бывали либо ангелоподобные (Св<ятая> Елизавета[288]288
Святая Елизавета – мать Иоанна Предтечи, двоюродная тетка девы Марии, первая узнала в ней Матерь Божию (библ.).
[Закрыть], чудо с розами), либо неукротимо-жизнерадостные жены. У меня А<лександра> А<лександровна> выходит немножко… монстром. (Не словесно, а некое, вокруг слов, веяние: ничего не сказала – и все.)
Как Вы думаете – обидится, вознегодует, начнет ли опровергать в печати – Оля? Вставание в 6 ч<асов>, когда в 10 ч<асов>, мое «яйцо» и леденящую (хуже у меня нет) мать. И еще одно: важное, у меня, по семейной традиции, было впечатление и даже уверенность, что Оля сбежала с евреем. А м<ожет> б<ыть> Кезельман – не еврей? М<ожет> б<ыть> – полукровка? А м<ожет> б<ыть> – немец, а еврей – Исаев[289]289
Исаев – лицеист из Петербурга, знакомый В.Н. и И.А. Буниных (1909). (О нем см. в кн.: Муромцева-Бунина В.Н. Жизнь Бунина. Беседы с памятью. М.: Сов. писатель, 1989. С. 444, 445.)
[Закрыть], и я спутала? Плохо мое дело, п<отому> ч<то> рукописи не вернуть, и так уже отправка стоила около 10 фр<анков> (писала от руки и пришлось отправить письмом).
Остальное всё совпадает. В Наде я всегда чувствовала «тайный жар», за это ее так и любила. Сережу же у нас в доме свободомыслящие Валериины студенты звали маменькиным сынком и белоподкладочником, не прощая ему двух – таких чудных вещей: привязанности к матери – и красоты. (С<ережа> и Н<адя>, как и Оля, у меня только упомянуты, я же все время должна была считать строки и даже буквы!)
Думаю, для очистки совести, сделать следующее: если вещь в «дальних странах» (NB! не в России!) напечатают, то в следующем очерке, «Конец историка Иловайского», я принесу повинную, т. е. уничтожу и 6 ч<асов> утра, и яйцо, и, если нужно, еврея. Если будете писать мне, милая (выходит – давно-родная!) Вера Николаевна, не забудьте подтвердить или разрушить еврейство Кезельмана или Исаева, это важнее часов и яиц, и Оля серьезно может обидеться, а я не хочу.
Из Ваших записей не вижу: жива ли или умерла Ал<ександра> А<лександровна>? Если умерла – когда? И сколько ей могло быть лет? А молодец – не боялась, не сдавалась, судилась. И крепкая же у нее была хватка – (Так и вижу эти корзины и сундуки с муарами и гипюрами, такие же ежевесенне проветривались и нафталинились на трехпрудном тополином дворе – «иловайские» сундуки покойной В<арвары> Д<митриевны>, Лёрино «приданое». У меня об этом есть. Сколько у нее было кораллов!). Страшно жалею, что до П<оследних> Нов<остей> не отправила «Дедушку Иловайского» Вам. Обожаю легенду, ненавижу неточность. Мне эти яйца и ранние вставания и еврейские мужья теперь спать не дадут, вернее: все время будут сниться.
Туда, куда нынче отослала, никогда не посылала, поэтому – сразу опровержение – неловко. Точно сама не знаю, что* писала. Но еще хуже будет, если Оля вздумает опровергать. Когда я писала, я не знала, что она в Белграде, а то бы вообще «еврея» не упоминала. (Хотя будучи дочерью Иловайского – конечно – к ее чести!)
А если в старике что-то трогательное, хотя бы этот ужас внуку с еврейской кровью. Нечеловечно, бесчеловечно даже, но – на некую высокую ноту. Вообще, всякий абсолют внушает трепет, – не страха, а… но по-немецки лучше: «heilige Scheu»[290]290
«Священный трепет» (нем.).
[Закрыть]. Судить такого – бесполезно. Вот эту-то неподсудность: восхищение всему вопреки – и учуял Милюков[291]291
Милюков Павел Николаевич (1859-1943) – политический деятель, историк, публицист. Редактор «Последних новостей».
[Закрыть].
_____
Сейчас переписываю очередную, м<ожет> б<ыть> тоже гадательную, вещь для Посл<едних> Нов<остей> – Музей Александра III[292]292
Очерк «Музей Александра III» был опубликован в «Последних новостях» I сентября 1933 г. (См. СС-5).
[Закрыть]. «Звонили колокола по скончавшемуся Императору Александру III, и в это же время умирала одна московская старушка и под звон колоколов сказала: „Хочу, чтобы оставшееся после меня состояние пошло на богоугодное заведение имени почившего Государя“» – боюсь, что Милюков дальше этих колоколов не пойдет. Но ведь все это – чистейшая, точнейшая правда, и колокола, и старушка, и покойный Император Александр III, – постоянный изустный и даже наизустный! рассказ отца.
– Посмотрим.
_____
Спасибо за всё. Тороплюсь отправить.
Обнимаю. В Вас я чувствую союзника.
МЦ.
P.S. Оля у меня венчается во Владивостоке, а оказывается – в Томске?! Если сразу ответите и про еврея и про Томск (наверное ли?), все-таки отправлю письмо вдогон, ибо я* бы, на месте Оли, рассвирепела.
Впервые — НП. С. 418–421. СС-7. С. 245–246. Печ. по СС 7.
54-33. В.Н. Буниной
Clamart (Seine)
10, Rue Lazare Carnot
24-го августа 1933 г.
Дорогая Вера! Пишу Вам под непосредственным ударом Ваших писаний, не видя ни пера, ни бумаги, видя – то. Ваша вещь[293]293
Цветаева получила, наконец, воспоминания В.Н. Буниной о семье Иловайских. См. письмо к В.II. Буниной от 19 августа 1933 г. и коммент. 3 к нему.
[Закрыть] – совсем готовая, явленная, из нее нечего «делать», она уже есть – дело. И никогда не решусь смотреть на нее, как на «материал», либо то, что я пишу – тоже материал. И то и другое – записи, живое, ЖИВЬЕ, т. е. по мне тысячу раз ценнее художественного произведения, где все переиначено, пригнано, неузнаваемо, искалечено. (Поймите меня правильно: я сейчас говорю об «использовании» (гнусное слово – и дело!) живого Вашего Иловайского напр<имер> – для романа, где он будет героем: с другим именем – и своей внешностью, с домом не у Старого Пимена[294]294
Церковь Преподобного Пимена в районе М. Дмитровки. Разрушена в 1932 г.
[Закрыть], а у Флора и Лавра[295]295
Церковь Флора и Лавра была расположена на Мясницкой улице. Разрушена в 1933 г.
[Закрыть], и т. д. Так делали Гонкуры, дневник которых я люблю, как свой, вернее чувствую – своим (т. е. ЖИВЫМ!), а романы которых, сплошь построенные на видоизмененной правде, забываю тут же после прочтения и даже до прочтения – шучу, конечно! – не забываю, а хуже: на каждом шагу изобличаю авторов в краже – у себя же, т. е. у живой жизни и у живого опыта. Преображать (поэт) – одно, «использовывать» – другое. – Какая длинная скобка!)
…Какова цель (Ваших писаний и моих – о людях). ВОСКРЕСИТЬ. Увидеть самой и дать увидеть другим. Я вижу дом у Старого Пимена, в котором, кстати, была только раз, в одной комнате, в одном из ее углов, самом темном, из которого созерцала стопы Кремля[296]296
«Кремль» газетно-журнальное издание, выходившее в Москве в 1897–1916 гг. Его издателем и редактором был Д.И. Иловайский. См. коммент. 6 к письму к В.Н. Буниной от 6 августа 1933 г.
[Закрыть] до половины окна, глядевшего в сад, в котором я бы так хотела быть… (Комната – внизу, м<ожет> б<ыть> Надина? Освещение, от гущины листьев – зеленое, подводное: свет Китежа-града…)
Не знай бы я Иловайского, я бы его – у Вас – узнала, (А как чудно: рог! Явно – Роландов, раз не охотников. Об этом роге, сейчас вспоминаю, слышала от Андрея)[297]297
В доме Д.И. Иловайского на одной из дверей висел охотничий рог, которым хозяин сзывал гостей на трапезу. Роландов рог – Роланд (ум. 778) – рыцарь Карла Великого, по преданию, погибая в неравной схватке с врагами, затрубил в рог; Карл его услышал и отомстил врагам. В 1921 г. Цветаевой было написано стихотворение «Роландов рог» (СС-2).
[Закрыть]. Словом, я совершенно пленена и заворожена и совсем, бескорыстно, счастлива Вашими писаниями. И хорошо, что они пришли (* часа!) после отправки моих. Пусть каждый – свое и по-своему, а в общем – сумма цифр, т. е. правда. У Вас, напр<имер>, Иловайский, читая, носит две пары очков, стало быть достоверно-слабое зрение, у меня он никогда не знает, кто* Ася, кто* я, и не по слабости зрения (о которой я не знала, ибо в очках его не видала никогда), а потому что ему вообще нет дела до неисторических лиц. («И какое ему дело, сколько лет стоящей перед ним Марине, раз она не Мнишек, а самому восемьдесят с лишком… зим»…). Я, конечно, многое, ВСЁ, по природе своей, иносказую, но думаю – и это жизнь. Фактов я не трогаю никогда, я их только – толкую. Так я писала все свои большие вещи.
Милая Вера, Вы мне в эту пору самый родной человек из всех, и это вполне естественно: мы с вами на дне того же Китежа! Кто же захочет жить на дне чужого Китежа? (NB! Только я, с наслаждением, на дне любого, на любом дне, самом провале*нном, – лишь бы не «жизнь», или то, что они сейчас так зовут…) Так я весь 1921 г. жила на дне Волконского Китежа, переписав ему ВОТ ТАК, ОТ РУКИ, больше тысячи страниц его воспоминаний (т е. моя переписка дала 1000 печатн<ых> страниц, а м<ожет> б<ыть> 1200, стало быть, от руки, вдвое. «Лавры», «Странствия», «Родина» – все три его тома)[298]298
С.М. Волконский. Мои воспоминания: В 2 т. Берлин: Медный всадник, 1923. См. также статью «Кедр» (СС-5).
[Закрыть].
Мои живут другим, во времени и с временем. Никто не хочет сна – наяву (да еще чужого сна!). С<ережа> сейчас этот мир действенно отталкивает, ибо его еще любит, от него еще страдает, дочь (скоро 20 лет) слушает почтительно и художественно-отзывчиво, но – это не ее жизнь, не ее век, и конечно (такой страстный отрыв от жизни) – не ее душевный строй, она очень «гармонична», т. е. ничего не предпочитает, все совмещает: и утреннюю газету, и мой отчаянный прыжок в сон, как-то все равнозначуще – не я, не мое. Сын (8 л<ет> весь живет не текущим днем, а завтрашним, набегающим, – планами, обещаниями, будущими радостями – т. е. я в обратном направлении – и меня слушает… даже с превосходством. («Бедная мама, какая Вы странная: Вы как будто ОЧЕНЬ старая!») Остальные восхищаются «художественностью», до которой мне нет никакого дела, которая есть только средство, и средство очевидно не достигающее цели, раз говорят не о что*, а о ка*к. Кроме того, – события, войны, Гитлеры, Эрио, Бальбо, Росси[299]299
Эрио – правильно: Эррио Эдуар (1872 1957) – лидер французской партии радикалов. Бальбо Чезаре (1789-1853) итальянский политик, писатель Был лидером национальной партии Росси Пеллегрино (1787-1848) во времена февральской революция во Франции министр внутренних дел, полиции и финансов. Отличался крайней реакционностью, был убит революционерами.
[Закрыть] и как их еще зовут – вот что людей хватает по-настоящему за*живо: ГАЗЕТА, которая меня от скуки валит за*мертво.
Вы не знаете, до какой степени (NB! разве это имеет степени?) я одинока. Естественное и благословенное состояние, но не на людях, в тройном кольце быта.
Веяние этой одинокости идет и от Вас, но у Вас, по крайней мере надеюсь, есть фактический покой, т. е. никто Вас не дергает, не отрывает, не опровергает, Вы – и тетрадь. У меня же – между тетрадью и мною…
_____
Очень хороша Ваша вещь о «дяде Сереже»[300]300
Воспоминания В.Н. Буниной о ее дяде, С.А. Муромцеве (см. коммент. 3 к письму к В.Н. Буниной от 6 августа 1933 г.) были напечатаны в «Последних новостях» (1931, 9 мая).
[Закрыть]. Он дан живой. И на всем, от всего – дуновение неназванной Англии.
Ваши обе вещи я, положив в отдельный маленький портфель, вчера с собой возила, просто не желая расставаться, с собой в Ste-Genevi*ve-des Bois, в Русский Дом, к своей польской женской родне: трем старушкам: двум двоюродным сестрам моей матери (60 л<ет> и их матери (83 г<ода>)[301]301
Русский дом. – Дом престарелых под Парижем. …трем старушкам. – Бернацкие: мать Аделаида Степановна (1850–1938), дочери: Евгения Михайловна (по мужу Васьянова; 1876 1893); Ольга Михайловна (по мужу Гарязина; 1872–1966).
[Закрыть]. Двух из них я видела в первый раз. Была встречена возгласом 83-летней: «Наконец-то мы с вами познакомились!» Узнала об отце прадеда: Александре Бернацком, жившем 118 лет (род. в 1696 г., умер в 1814 г.), застав четыре года XVII в., весь XVIII в. и 14 лет XIX в., т. е. всего Наполеона! Прадед – Лука Бернацкий – жил 94 года. Зато все женщины (все Марии, я – первая Марина) умирали молодые: прабабка гр<афиня> Ледуховская (я – ее двойник), породив семеро детей, умерла до 30-ти лет, моя бабушка Мария Лукинична Бернацкая – 22 лет, моя мать, Мария Александровна Цветаева – 34 л<ет>. Многое и другое узнала, напр<имер> что брат моей прабабки был кардиналом и даже один из двух кандидатов в папы. В Риме его гробница, та старушка (мне рассказывавшая) видела.
А про деда Мейна узнала, что он не только не был еврей (как сейчас, желая меня «дискредитировать», пустили слухи в эмиграции), а самый настоящий русский немец, к тому же редактор московской газеты – кажется «Голос»[302]302
Газета под названием «Голос» выходила в Санкт-Петербурге. А.Д. Мейн был ее московским обозревателем. Заведовал также неофициальной частью «Московских губернских новостей». См. коммент. 12 к письму к В.Н. Буниной от 6 августа 1933 г.
[Закрыть].
Приняли меня мои польские бабушки с самым настоящим сердечным жаром, самая старая подарила мне фотографию трех сестер, с грустными лицами, в пышных платьях, из которых самая красивая и самая печальная – мать моей матери, умершая 22 лет (Мария Лукинична Бернацкая).
Узнала, что семья (с самого того 118-летнего Александра) была страшно-бедная, что «паныч» (прадед Лука), идя учиться в соседнее село к дьячку, снимал сапоги и надевал их только у входа в деревню, а умер «при всех орденах» и с пенсией, «по орденам», в 6.000 руб<лей>.
И еще многое.
Водили меня мои бабушки по чудному парку, показывали груши в колпаках, спаржу «на семена» (похожа на иву!), 85-летнего военно-начальника Московского Округа Мразовского (целый день бродит и ничего не помнит) и – вдалеке – островок с крестами, «места нашего будущего упокоения»[303]303
…«места нашего будущего упокоения»… – Сент-Женевьен-де-Буа (Sainte-Genevi*ve-de-Bois), где находится главное кладбище русской эмиграции. Мразовский. Правильно: Мрозовский Иосиф Иванович (ок. 1848-1934).
[Закрыть]. Древний муж одной из бабушек, отстав и тем старушек обеспокоив, принес мне на ладони ежевики.
Все они моим приездом были счастливы, очевидно почуяв во мне свою бернацкую, а не мейневскую («немцеву») кровь.
Кстати, в полной невинности, говорят «жиды», а когда я мягко сказала, что в моем муже есть еврейская кровь – та старая бабушка: «А жиды – разные бывают». Тут и я не стала спорить.
«Русский дом» (страстно хочу о нем написать, но нельзя) старый, даже древний замок, в чудном парке, дальше луга, поля… И такое огромное небо, которого я не видела уже три года (три лета никуда не уезжала). Русское небо и даже – курское. На горизонте – ряд серебристых тополей…
_____
Так я Вашего дедушку Иловайского и Вашего дядю Сережу возила в гости к моему Александру Бернацкому 118-ти лет…
– Вот —
Обнимаю
МЦ.
PS. Боюсь, что Олин «еврей» уже печатается…[304]304
Воспоминания Цветаевой о Д.И. Иловайском в «Последних новостях» напечатаны не были. (Опубликованы в 1934 г. в «Современных записках», № 54.)
[Закрыть] Дай Бог, чтобы не прочла!
<Приписки на полях:>
Между прочим, Ваш Иловайский тоже встает рано (от руки: НЕ)
Ваши рукописи сохраню свято, но дайте им еще погостить! У них отдельный дом (замшевый).
Герб Бернацких[306]306
Бернацкие – старинный дворянский род шляхетского происхождения, был внесен в одну из частей книги княжеских родов Смоленской губернии.
[Закрыть] – мальтийская звезда с урезанным клином (– счастья!) Я всегда, не зная, мальтийскую звезду до тоски любила.
А Вы когда-нибудь привыкнете к моему почерку? Некоторые его не разбирают – совсем.
Милая Вера, а интересна Вам будет моя французская проза? Есть «Neuf lettres avec une dixi*me retenue et une onzi*me re*ue»[307]307
Девять писем с десятым невозвращенным и одиннадцатым полученным (фр.). – См. СС-5.
[Закрыть]. Прислать?
Впервые – НП. С. 422–427. СС-7. С. 247-249. Печ. по СС-7.
55-33. В.Н. Буниной
Clamart (Seine)
10, Rue Lazare Carnot
26-го августа 1933 г.
Дорогая Вера,
Большая просьба: у кого и где бы можно было узнать точную дату открытия Музея Александра III – во вторник, так мне сказали в редакции, появится мой «Музей Александра III»[308]308
См. коммент. 5 к письму к В.Н. Буниной от 21 августа 1933 г.
[Закрыть], семейная хроника его возникновения до открытия – и теперь мне нужно писать конец. Я, как дочь, не вправе не знать, а я НЕ ЗНАЮ, только помню чудную погоду, лето и слово (и чувство) май: майские торжества… (а м<ожет> б<ыть> ассоциация с романовскими или, что* несравненно хуже – с «первомайскими»??). Знаю еще, что до Музея, по-моему за* день, открылся памятник Александру III – я присутствовала.
Были ли Вы на открытии Музея и, если да, что* помните (я больше всего помню взгляд Царя, – к своему ужасу перезабыла все статуи, бедный папа!)? А если нет – не знаете ли Вы кого-нибудь здесь из постарше, кто был и к кому бы я могла обратиться? Я уже думала о с<ен->женевьевском «Русском доме», но, кажется, те старики совсем уже все забыли, а те, что не забыли – злостные, и ничего не захотят рассказать, – просто выгонят.
Я все помню эмоционально, и почти ничего не помню достоверного: ни числа, ни часа, ни залы, в к<отор>ой был молебен (С<ережа> говорит – в большой зале, а я помню – в греческом дворике, и на этом у меня построен весь разговор отца с Царем, вернее Царя – с отцом, разговор, который помню слово в слово). Словом, помню как во сне. А есть же, наверное, помнящие наяву! ГДЕ их ВЗЯТЬ?!
(Это жизнь мне мстит – за мои глаза, ничего не видящие, ничего не хотящие видеть, видящие – свое).
Напишу нынче в Тургеневскую Библиотеку, м<ожет> б<ыть> есть какая-нибудь книжка или хотя бы статья – о Музее, или о московских торжествах. Вырубова пишет «была чудная погода, все московские колокола звонили»[309]309
Анна Александровна Вырубова (урожд. Танеева; 1884–1964), автор воспоминаний «Страницы моей жизни» (Берлин: Изд-во О, Дьяковой, б.г.) и дневников «Фрейлина ее величества» (Рига: Ориент, 1928).
[Закрыть], – это я знаю, и НЕ ХОЧУ так писать. Мне, чтобы написать хотя бы очень мало, нужен огромный материал, весь о данной (какой угодно!) вещи, сознание – всезнания, а там можно – хоть десять строк! Мне стыдно.
_____
Помню отлично всё – дома: отца в старом халате, его смущение нашему подарку (с датой – где она?!), помню его, после открытия, у главного входа, в золотом мундире, спокойного – как капитан, благополучно приведший корабль в гавань, все душевное помню, фактического – ничего, какой ужас – ни одной статуи! М<ожет> б<ыть> Вы, милая Вера, помните хотя бы две, три… (Знаю, что у лестницы стоял Давид[310]310
По-видимому, имеется в виду копия скульптуры «Давид» (1501–1504) работы Микеланджело Буонарроти (1475–1564).
[Закрыть], ну а потом? Неужели так и писать «белые статуи», «боги и богини», без ни одного имени? Или ВРАТЬ – как Георгий Иванов?![311]311
О мемуарах Г.В. Иванова см. очерк «История одного посвящения» (СС-4) и письмо к С.Н. Андрониковой-Гальперн от 31 мая 1931 г..
[Закрыть]
(Простите за безумный эгоизм письма, я уже та*к поверила в наше союзничество, что пишу как себе, не думая о том, что у Вас своя жизнь, свои заботы и т. д.)
Самое горячее спасибо за яйцо – шесть утра – еврея. Да! Узнала, что Иловайский родился в 1832 г. и ОЧЕНЬ была огорчена, ибо Андрей в 1918 г., когда деда арестовали, меня уверял, что ему 93 года.
Дорогая Вера, если будете писать: когда умер Д<митрий> И<ванович>? Мне помнится – в 1919 г., но м<ожет> б<ыть> (тайная надежда) – позже, т. е. до 90 л<ет> – все-таки дожил? Оля наверное знает. И КОГДА была убита (какой ужас!) Ал<ександра> А<лександровна>? В каком году?[312]312
См. «Дом у Старого Пимена» (СС-4), а также в заметке А.И. Цветаевой «Плоды и корпи» (Звезда. 1979. № 4. С. 188).
[Закрыть]
Какой страшный конец!
ДОМ ТОЧНО ТОЛЬКО ЭТОГО И ЖДАЛ.
_____
Не бойтесь, ни Надю ни Олю не дам и не давала затворницами. Есть хуже затвора, по себе знаю, когда училась в «либеральных» интернатах: «Можешь дойти до писчебумажного магазина „Надежда“ но не дальше». Я эти полу-, четверть-свободы! – ненавидела! Дозволенные удовольствия, даже – соизволенные. «Поднадзорное танцевание»…
_____
Насчет Д<митрия> И<вановича> – возвращаюсь к Вашему письму – Вы правы: насквозь органичен. А в ней – А<лександре> А<лександровне> – жила подавленная, задавленная молодость, все неизжитое, войной пошедшее на жизнь дочерей. (Подсознательно: «Я не жила – и вы не живите!» Заедала их век, а самой казалось, что оне задают ее (несбывшийся). Все это в глубоких недрах женского бытия (НЕБЫТИЯ).
Существо не единолично, но глубоко-трагическое. (Трагедия всех женских КОРНЕЙ.)
_____
Итак, r*capitulons[313]313
Вкратце (фр.).
[Закрыть]:
1) Что* можете – о Музее (дату, статуй)
2) Даты / годы смерти Д<митрия> И<вановича> и Ал<ександры> А<лександровны>
3) Как он умирал если знаете.
_____
Милая Вера, отпишу – и тогда буду Вам писать по-человечески. Есть что*. Но сейчас беда и из-за внешнего: 1-го Окт<ября> мы должны переехать в Булонь, где гимназия сына, а просто не с чего начать. Вот я и тщусь.
Обнимаю Вас. Вашего Иловайского вчера читала вслух, люди были глубоко взволнованы.
МЦ.
<Приписки на полях:>
P.S. Сейчас выяснила, что Музей был открыт не в 1913 г., как я думала, а в 1912 г., совместно с торжествами памяти 1812 г. Видите – могу ошибиться на* год! Отец еще больше году жил, и его травили в печати за «казармы» и слишком тонкие колонки[314]314
…травили в печати за «казармы» и слишком тонкие колонки. – Музей после открытия пользовался огромным успехом. Однако были и те, кто критиковал создателей за излишнюю помпезность здания. Говорили, что колонны фасада слишком тонки… На это Цветаев отвечал: «Неужели колонны тонки? А по-моему – как раз…» (Смирнов А. Иван Цветаев. История жизни. СПб.: Вита Нова, 2013. С. 307–308). Но, говоря о «травле», М. Цветаева, скорее всего, имела в виду нашумевшую статью известного искусствоведа Павла Павловича Муратова (1881–1950) «Музей изящных искусств в Москве», опубликованную в сентябре 1912 г. в «Аполлоне», одном из ведущих художественных журналов России (№ 9. С. 43–49). Статья практически полностью отрицала и идею музея, и ее реализацию, изобиловала резкими выражениями: «ненужно преувеличенный размер здания», «фасад – малая архитектурная удача», «дисгармоническое впечатление», «колоссальная трата денег, труда и отличного камня, не давшая даже никакой роскоши», «необычайно безотрадные, некрасивые по окраске стены» и т. д. «Итог статьи сводился к следующему: Музей изящных искусств в Москве есть пустая трата денег, времени и сил. Вместо бессвязного набора слепков во дворце нужен был толковый и скромный университетский музей подлинников» (Смирнов А. С. 310). Других статей, подобных опусу Муратова, нами обнаружено не было.
[Закрыть]. Он умирая о них говорил. Бесконечное спасибо Вам за помощь.
Впервые – НП. С. 428-431. СС-7. С. 250–251. Печ. по СС-7.
56-33. В.Н. Буниной
Clamart (Seine)
10, Rue Lazare Carnot
28-го авг<уста> 1933 г.
Дорогая Вера,
Сообщаю Вам с огорчением и не без юмора, что моего Дедушку Иловайского опять выгнали – на этот раз из «Сегодня», тех «дальних стран»[315]315
См. письмо к В.II. Буниной от 21 августа 1933 г. и коммент. 1 к нему.
[Закрыть], которые я, боясь сглазу – и не Вашего, а своего, и не сглазу, а словом: сказу – не называла. Но, как видите, не помогло, и Дедушка опять вернулся – в сопровождении очень резкого, почти что дерзкого письма, подписанного Мильрудом (?)[316]316
Мильруд Михаил Семенович (1883–1942) – журналист, член редколлегии и ответственный редактор (с 1924 г.), в 1934–1939 гг. главный редактор газеты «Сегодня».
[Закрыть].
Вывод: мой Дедушка не простой, а на внука,
2) никогда не надо поступать так, ка*к никогда не поступал. Вера! Я печатаюсь с 17 лет и неделю назад в первый раз сама предложила сотрудничество, и вот:
…«Так как мы завалены злободневным материалом, мы должны отказаться от предлагаемого Вами». Подпись.
– Знаете мое первое движение? Открытку:
– БЫЛА БЫ ЧЕСТЬ ПРЕДЛОЖЕНА.
Подпись.
Второе:
СЕГОДНЯ, НЕ ИМЕЮЩЕЕ ВЧЕРА, НЕ ИМЕЕТ ЗАВТРА.
Третье – ничего, Schwamm[317]317
Губка, гриб (нем.).
[Закрыть] и даже Schlamm dr*ber[318]318
Оставим это (нем.).
[Закрыть], третье – коварный замысел наградить кроткого (если бы Вы знали, как сопротивлялся Волошину!) Руднева[319]319
См. письма к В.В. Рудневу.
[Закрыть] очередным «Живое о живом» – не очень-то живом (а, правда, Д<митрий> И<ванович> – немножко «La Maison des hommes vivants»[320]320
«Дом живых людей» (фр.). – Роман французского писателя Клода Фаррера (наст, имя Фредерик-Шарль-Эдуар Баргон; 1876–1957). «Много позже прочтя Фарреровских „Hommes vivants“, – писала Цветаева в очерке об Иловайском, – я (прости меня Бог, ибо что – грех) не вспомнила, а глазами увидела Д<митрия> И<вановича>. Книга, в ее страшности, груба. Столетние старики в какой-то каменной пустыне подстерегают и зазывают молодых путников и выкачивают из них кровь, которой живут» и т. д. (СС-5. С. 111).
[Закрыть] – если читали) – словом, убедить его в необходимости для С<овременных> 3<аписок> никому не нужной рукописи. Боюсь только, что слух уже дошел.
Теперь это уже у меня вопрос «чести» (польской), азарта… и даже здравого смысла: может ли быть, чтобы в эмиграции не нашлось места для Иловайского? Куда же с ним?? Неужели – в С.С.С.Р.? Ведь третьего места: ЧЕЛОВЕЧЕСКОГО – нет, третье – Царство Небесное!
Но – нет худа без добра, и я счастлива, что не огорчила Олю опрометчивым «евреем». Все свои неточности я, благодаря Вам и с благодарностью Вам, исправлю: вместо яйца будет овсянка, «еврея» – еврейская при*кровь (люблю это слово!), а деда, взамен рано-встающего, дам бессонным (еще страшней!)
(А – правда – между Пименом (Трехпрудным) и избой, любой – никакой разницы? Те же страхи, сглазы, наговоры, наветы, увозы…)
_____
Получила ответ от Кн<язя> С<ергея> М<ихайловича> Волконского: даже Бенуа[322]322
Бенуа Александр Николаевич (1870–1960) – русский художник, историк искусства. С 1926 г. жил во Франции.
[Закрыть] не знает даты открытия Музея. Твердо, должно быть, знал только мой отец[323]323
Музей изящных искусств имени Александра III был открыт 31 мая 1912 г.
[Закрыть].
Надеюсь, что отчаюсь в точных датах и фактах и буду писать, как помню. Во мне вечно и страстно борются поэт и историк. Знаю это по своей огромной (неконченной) вещи о Царской Семье[324]324
«Поэма о Царской Семье» (СС-5).
[Закрыть], где историк поэта – загнал.
Почему Вы не в Париже (себя – там – не вижу: не хватает воображения на билет даже III класса: честное слово!) – нам бы сейчас нужно было быть вместе.
_____
И вот, тяжелое раздумье: говорить Рудневу, что нас с Иловайским уже выгнали из двух мест, или, наоборот, распускать хвост?
_____
1-го сентября 1933 г. – Письмо залежалось: мне вдруг показалось, что все это нужно мне, а не Вам, но получив Ваше вчерашнее письмо, опять поверила в «общее дело» (cause commune[325]325
Дело общее (фр.).
[Закрыть] – лучше, п<отому> ч<то> в «cause» – защита, а что мы делаем, как не защищаем: бывшее от сущего и, боюсь – будущего). Будущего боюсь не своего, а «ихнего», того, когда меня уже не будет, – бескорыстно боюсь. Если бы Вы знали, как я его знаю: в детстве (лет 13-ти) меня однажды водили в идеальное детское общежитие «Сэтлемент», где всё делали сами и всё делали вместе. И вот, на вопрос: – Как понравилось? – я, руководительнице, с свойственным мне тогда лаконизмом: – Удавиться. Будущее – в лучшем случае (NB! удавленническом!) – «Сэтлемент».
Кончаю II ч<асть> Музея (а I Милюков д<олжно> б<ыть> тоже похерил[326]326
См. коммент. 4 к письму к В.Н. Буниной от 21 августа 1933 г.
[Закрыть], Демидов[327]327
И.П. Демидов – см. письмо к нему.
[Закрыть] обещал во вторник, а нынче пятница, – Бог с ними всеми!) – музейно-семейную. Если не поместят пришлю. Остается III ч<асть> – Открытие[328]328
«Открытие музея» было напечатано в парижском журнале «Встречи». 1934. № 2 (СС-5).
[Закрыть], и смерть отца (неразрывно связаны). Отец у меня во II ч<асти> получился живой: слышу его голос, наверное и Вы услышите.
Да! Было у меня на днях разочарование: должна была ехать с С<ергеем> М<ихайловичем> Волконским к своим бабушкам-полячкам, п<отому> ч<то> оказывается – он одну из них: 84-летнюю! девятилетним мальчиком венчал – с родным братом моей бабушки. (Эта старушка жена брата моей бабушки.) И вот, в последнюю минуту С<ергей> М<ихайлович> не смог: вызвали на свежевыпеченный абиссинский фильм. А я так этой встрече радовалась: 75-летнего с 84-летней, которую венчал! Старушка отлично помнит его мальчиком, а также и его деда-декабриста, «патриарха» с белой бородой и черным чубуком[329]329
Волконский Сергей Григорьевич (1788 I 865) – декабрист, участник Отечественной войны 1812 г.
[Закрыть]. – Поехала одна, угрызаясь, что еду чудной местностью (серебристые тополя, ивы, река, деревня), а дети в нашем заплеванном, сардиночном, в битом бутылочным стекле – лесу. Но узнав что моя бабушка 12 лет вместе с сестрами 14-ти и 16-ти во время польского восстания в Варшаве прятала повстанческое оружие (прадед был на русской службе и обожал Николая I), узнав себя – в них, их в себе – утешилась и в С<ергее> М<ихайловиче> и во всем другом. Об этом, Вера, только Вам. Это моя тайна (– с теми!).
Дату Музея еще не узнала и пока пишу без. Но до «Открытия» еще далёко и непременно воспользуюсь Вашими советами. (Ненавижу слово «пользоваться»: гнусное.)
Обнимаю Вас и люблю.
М.
Впервые – НП. С. 431-435. СС-7. С. 252–254. Печ. по СС-7.
