Текст книги "Там, где папа ловил черепах"

Автор книги: Марина Гельви

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 23 страниц)

Давайте их поженим

Мы расширили галерею. У нас не стало балкона, зато галерея получилась даже больше, чем комната дяди Эмиля. Заодно застеклили и балкон тети Адели. И отделили ее новую галерейку от нашей найденной в сарае дверью.

Пришла Дарья Петровна:.

– Что туда-сюда стены передвигаете? Замуж нашей Адели нужно выходить. Будет хороший муж – дом новый построит. Правильно я говорю?

Дарья Петровна зря спрашивала. Она прекрасно знала, что всегда говорит правильно. Оказывается, еще в начале строительства галереи, прислушиваясь к нашим веселым голосам и смеху, ей захотелось сделать для нас что-нибудь более существенное, чем эти перестройки. И она решила: нужно выдать замуж Адель. В тот же миг начала действовать. Прежде всего разузнала все об Арчиле Давидовиче. Оказалось, что он вдовец, имеет двух иждивенок – старую мать и душевнобольную сестру. Кому он нужен с таким «приданым»? Правильно Адель делает, что не тащит его в загс. И, бегая по району со своим шприцем, Дарья Петровна не теряла времени: наводила справки об одиноких мужчинах, расхваливала невесту. Врала напропалую: Адель отличная хозяйка, все у нее в комнате блестит, после смерти законного мужа она на мужчин и не смотрела…

И вот удача – сразу два жениха. Один так себе, зато другой – не пьет, не курит, много зарабатывает. И без всяких иждивенцев. Только ростом не вышел. Ну и что? Бывает, мужчина ма-аленький, маленький, но такой, что ого-го! Дарья Петровна, раскрасневшаяся, довольная, ушла варить обед, а наша семья начала оживленно обсуждать ее предложение.

– Не выйдет она замуж, – сказала со вздохом тетя Тамара.

– Почему? – удивилась мама. – Теймураз Михайлович умер, чего ей теперь ждать?

Я ужаснулась:

– Мама, это правда?

– Правда. Но не говори об этом Люсе. Она еще маленькая, подрастет – узнает. Я вот что думаю, – обратилась она к взрослым, – Дарья Петровна права – Адель должна о себе подумать. Годы идут, красота уходит. А этот ее альфонс…

– Люди осуждают нас.

– И они правы. Надо что-то делать.

– А что делать?

– Ну хотя бы ты, Тамара, пошла бы и поговорила с ней. Мне уже тошно с ней об этом разговаривать. Надоело. Ты скажи: или пусть за этого маленького идет, или узаконит свою связь с Арчилом. А чего ждать?

Подумав и повздыхав, тетя Тамара пошла. Не знаю, как она там уговаривала, но возвратилась оттуда удрученная: невеста отказалась от замужества наотрез.

Вечером опять пришла Дарья Петровна:

– Ну как, решили?

– Она не хочет.

– Потому что маленький?

– Нет, вообще не хочет выходить замуж.

Дарья Петровна возмутилась:

– Я ей первосортного жениха сватаю, и она еще кривляется. Да ему девушку, невинную девушку предлагают! Пусть Адель спасибо скажет, что он на ее троих детей не посмотрел! Это потому, что я зубы заговорила: мол, один ребенок у богатой сестры, профессорши, в Харькове, другая в Москву уехала – замуж вышла, а третья – красавица. Подрастет – выхватят замуж да еще приданое дадут. Жених знаете что ответил? Я, говорит, заприметил Адель на улице, она, говорит, красивая женщина. Он ее хочет! Так давайте поскорей, пока не одумался.

– Он ма-аленький.

– Ну и что? На голову ниже ее. Только на голову. Не на две же!

Мама и тетя весело рассмеялись.

– Что смеетесь? Что смешного? Ну, если Адель такая дура и выгоды своей не видит, пусть хоть за своего длинного выходит. Люди про Адель такое говорят – слушать стыдно. А что, и правда: все вокруг загсированы, все, одна она не желает идти в загс. Где это видано?

Помолчали.

– Наверно, он не хочет, – она лукаво поглядела на нас, – он не хочет. Ну-у, тогда… Нужно его заставить!

– Но как?

– Хи!.. Напоить до потери пульса и отвезти в загс. Да если хотите знать, так я своего Бочию на себе оженила.

– Адель говорила, что Арчил не пьет.

– Ну тогда… Поймать где-нибудь и пригрозить: не женишься, смерть тебе!

Опять посмеялись, но на следующий день дядя Эмиль врезал в дверь новый замок, а когда тетя Адель попросила ключ, он не дал, и началась ссора. В одном конце галереи, у своей двери, стояла тетя Адель, у входных дверей плечом к плечу – мама, дядя и тетя Тамара. Мы, дети, смотрели из дядиной комнаты, стоя в открытых дверях. Попытались было остановить взрослых, но куда там: они требовали, чтобы тетя Адель загсировалась. Она отказывалась, стараясь доказать, что это ей теперь ни к чему. Ей хорошо с маленькой дочкой, которая ничего от нее не требует и не угнетает ее, ей не нужны новые заботы и мученья.

– Ты облепилась и разбаловалась, – сказала мама, – а будет муж, и начнешь жить как все. Конечно, надо нести какие-то обязанности, а как ты думала?

– Я не желаю их нести, я боюсь замужества и больше не хочу!

– Замужество – крест, и его нужно нести всю жизнь, – сказала тетя Тамара.

– Вот и несите.

Тогда дядя произнес незнакомое мне, но, наверно, очень бранное слово, и тетя так и подскочила:

– Сами вы такие!

И все опять закричали наперебой, но тетя Адель перекричала всех, и тут я узнала, что за моей мамой какой-то Ефрем увивался и она совершала с ним велосипедные прогулки по Трикратам. А за тетей Тамарой, оказывается, ходил по пятам черкес в Майкопе. И пока дорогой супруг оперировал в военном госпитале, она с этим черкесом часами на крылечке смеялась. И дядя Эмиль из-за какой-то женщины с ее мужем стрелялся, портрет этой женщины до сих пор в семейном альбоме лежит. И мой папа, вот никогда бы не подумала, мой папа расстался с какой-то Кити.

Ссора окончилась сразу. Скрылись в своих комнатах, поужинали. Дядя сел с балалайкой в качалку, тетя Тамара, убрав посуду со стола, достала семейный альбом в кожаном тисненом переплете. Расстегнула медную застежку, полистала в задумчивости картонные страницы и, подумав немного, показала мне и Люсе фотографию важной немолодой дамы в шляпе со страусовыми перьями.

– Эмиль из-за нее стрелялся, – сказала с грустью, – это было еще до нашей свадьбы, в Петербурге.

Дядя-угнетатель

Пришла из школы и, бросив портфель у стены, долго играла с Белкой. Мы обе повизгивали от счастья и никак не могли расстаться. Она проводила меня до самой двери и осталась за ней в тоске, а я уже соображала: что бы такое вкусненькое вынести моей собаке?

В глаза бросилась висевшая на степе карта полушарий.

– Коля, зачем повесил?.. а мне нравится!

– Нравится, – буркнул он. – Следить за военными действиями будем. Италия напала на Абиссинию. – И он обвел пальцем горную местность в Африке, а потом указал на Италию.

– Абиссинцы – красные?

– Нет, у них король.

Я смотрела на Абиссинию, разглядывала Италию.

– Смотри, Коля, какая она злая. Видишь, на сапог похожа и даже с каблуком и шпорой?

– Ну и что? Думаешь, там пролетариата нет? Там знаешь сколько коммунистов! Но власть в руках богачей и фашистов.

– А какие они, абиссинцы?

Коля принес из подвала книгу: «Народы мира». Полистал ее:

– Вот они.

Я разглядывала картинки, на которых были пальмы, а под ними темнокожие люди. А какие у них бусы, а какие странные одежды! А какие горы высятся вдали!

– Коля, я хочу в Африку.

Он подумал:

– Если бы я был большой, я поехал бы туда, чтобы защищать абиссинцев.

В пять часов вечера и ни минутой позже Коля шел на Советскую к переходному мосту и покупал там в киоске «Вечерку». Примерно в то же время возвращался со службы дядя Эмиль. Приезжал, правда не каждый вечер, папа. Обедали. Потом сходились в галерее читать вслух газету и следить за военными действиями по карте. Итальянцы не продвигались в глубь страны, потому что отношения между Италией и Абиссинией разбирались в Лиге Наций, и военные действия были временно прекращены. А в Китае шла освободительная война, и мы обращали свои взоры на наших восточных соседей. Говорили и о других странах, и как-то все вместе придумали игру в путешествия. Она забавляла и маленьких, и больших. Мы ехали, плыли, – летели и шли в далекие удивительные страны. Папа обычно был ведущим. Он придумывал необыкновенно сложные, со многими препятствиями маршруты и рассказывал про страны, через которые пролегал путь. Многое знал мой отец о народах, их обычаях, о климате тех стран, их растительности, животном мире.

Мои тетки тоже кое-что рассказывали, тетя Адель напевала песни тех далеких народов. Уже потом я поняла, что это были импровизации, а тогда верила в их подлинность и просто млела от восторга. Дядя во время таких путешествий обычно молчал, слушал, посмеивался в усы, и лицо его то и дело расплывалось в добродушной улыбке. А Коля дотошно расспрашивал про революции. Ему было очень досадно, что некоторые народы и не подозревают, что могли бы сами управлять своей страной и распоряжаться ее богатствами.

– Индейцев, например, загоняют в резервации, а это же такие люди, чистые сердцем люди!

Коля нашел в сундуке небольшую книжку «Песнь о Гайавате» и прочел нам несколько страниц. Стихи были нежные и по звучанию какие-то прозрачные.

– Перевод Бунина, – со значением проговорила тетя Тамара.

Я не знала, перед кем мне больше преклоняться: перед африканцами или перед индейцами? Решила: и те и другие замечательные люди. Я полюбила не только их, я полюбила всю землю. Решила – вырасту и обязательно побываю и на Амазонке, и в Сингапуре, и на Огненной Земле, повсюду, повсюду!.. Я тосковала по далеким странам так, как совсем недавно тосковала по Трикратам.

Каждый раз мы с нетерпением поджидали из совхоза папу и… сначала наша любимая Абиссиния. Что там делается?

– Там теперь пора проливных дождей, – пояснил Коля. Ему нравилось, что слушаю его как большого. – Дороги размыты, да еще и гористая местность. А итальяшки не привыкли к трудностям, и морально они не чувствуют себя правыми. Разобьют их абиссинцы, вот увидите.

– Все сложнее, чем мы думаем, – говорил папа, – в Абиссинии столкнулись интересы Италии и Англии.

– А Япония? Вы забыли про Японию! – восклицал с горячностью дядя. – Сейчас она почти полностью владеет рынками Абиссинии. Разве она уступит?

– А может, Лига Наций все же разберет конфликт между Италией и Абиссинией? И найдут какой-то общий язык? Если дело упирается только в торговлю…

– Не только в торговлю. Империалисты разорвут Абиссинию на части, пли один из хищников оккупирует ее всю.

– Однако итальяшки-застряли на границе Эритреи, – возвращался к обсуждению боев Коля. Слово «Эритрея» он произносил с тремя «р». Мне тоже очень правились звучные абиссинские названия. С языка Коли не сходил Баб-эль-Мандебский пролив, Аддис-Абеба. «Аддис-Абеба» в переводе означает «новый цветок».

Оказалось, что и дядя Эмиль много знал об Африке. Он рассказал, как разоряли африканскую землю в прошлом разные авантюристы, которых посылали на разбой европейские монархи. Первую колонию в Африке создали в пятнадцатом веке португальцы. Потом в Африку ринулись все сильные державы, и началось позорнейшее в истории человечества явление: белые люди убивали черных, обращали их в рабство, захватывали земли этих беззащитных и доверчивых людей. Англия опозорила себя навеки – она провозгласила свободу торговли невольниками. А Америка? Она вывезла из Африки миллионы негров-рабов. Весь юг, пятнадцать штатов Америки, были рабовладельческими. И Германия, и Франция, и Испания создавали в Африке свои колонии. Они и между собой воевали за африканские земли. А бедные африканцы не знали, каким богам молиться, чтобы избавиться от страшных пришельцев.

В тот вечер дядя неизмеримо вырос в моих глазах. Но почему же он, так горячо защищая свободу далеких народов, угнетает родную сестру?

Это действительно казалось странным.

После разговоров о политике и осуждения подлых действии империалистов дядя неторопливо ужинал, просветленное лицо его мрачнело все больше и больше. Скучающе прищуривался, ковырял в зубах гусиным, остро отточенным пером. Потом шумно отодвигал стул, вставал, шел в переднюю – проверял, хорошо ли заперт подъезд. После этого, постояв у окна и с тоской оглядев улицу, он вздыхал и направлялся в галерею. Там тоже возился с замком. Наконец разгибал спину, ронял вдоль тела руки и, глядя в потолок, кричал:

– Адель, запирать?

– Нет, нет! – тотчас же отзывалась из своей комнаты она. – Мне еще нужно пойти по делу!

– В десять часов ночи?

– Да, да! Я скоро вернусь!

Дядя все же запирал дверь на ключ. Через минуту тетя, подойдя к двери, просила отпереть ее. Он молча отпирал и шумно запирал за ней. Не ложился спать долго – подчеркнуто-нервозно ждал ее возвращения.

Однажды она вернулась особенно поздно. Дядя нечаянно заснул.

– Кажется, стучат, – проснувшись, прошептала тетя Тамара.

Дядя тоже проснулся, но притворился спящим.

– Эмик, Эмик!

Он не шевелился.

– Эмик, отпереть?

– Эрнест, который час? – громко спросил дядя.

Папа спросонья не понял, чего от него хотят, и дядя повторил вопрос. Папа встал, включил электричество, прищурился на ходики, висевшие на стене:

– Без семи минут час. А что случилось?

– Ничего. Извини, но пришлось тебя побеспокоить. Теперь у нас начнутся ночные бдения…

Стук в дверь галереи был уже непрерывным.

– Эмик! – вдруг ужаснулась тетя Тамара. – А может, и этот Арчил ходит с револьвером, как Теймураз Михайлович, помнишь?

Дядя сразу встал, прошел в галерею, отпер дверь и, не оглядываясь, так же быстро вернулся в комнату. Прислушался. Входная дверь открылась, шаги, дверь закрылась, опять легкие шаги. Дверь тети Адели тихо затворилась.

Дядя злорадно прошептал:

– Он, наверно, прокрался без туфель.

В то утро мама потребовала, чтобы папа сделал своей сестрице отдельный ход во двор. Но пана должен был ехать в совхоз и уехал. В выходной день он срубил вместе с дядей одну из акаций – они росли рядом и мешали друг другу. Отыскали в сарае доски для ступенек. Нашлась и старая, без верхней филенки, дверь.

К вечеру лестница была почти готова. Одной стороной она примыкала к забору тети Юлии, а для внешней стороны не хватило рейки для перил и двух досок для самых нижних ступенек. Мама решила: «Пока так сойдет, а потом найдем доски и доделаем».

Дверь, ведущую из нашей галереи в тетину, забили гвоздями и заставили тяжелым умывальником.

Как же обиделась тетя, когда пришла со службы и по привычке поднялась к нам в галерею. Она взглянула на умывальник, потом на нас, губы ее дрожали.

– Там… Мы сделали тебе… – начал смущенно папа.

Она ушла.

Мама запретила мне ходить к тете Адели. Я видела тетю лишь тогда, когда она приходила с работы, часто с Арчилом. Он осторожно поднимался вслед за ней по лестнице без перил. А когда уходил – она провожала его до ворот, – оба спрыгивали с лестницы, за неимением нижних ступенек, как спортсмены, и всегда смеялись при этом.

Какой мне быть?

Играли на перемене в школьном дворе. Смотрю, обижает большой мальчик первоклассников. Наскакивает на них и щелкает по голове. Они, сбившись в кучку, жалобно вскрикивают. Он смеется и, с силой подтянув свой кулак к плечу, заставляет щупать мускулы. Кто не хочет щупать и восхвалять его физическое превосходство, того он снова больно щелкает.

Я остановилась на бегу: как он смеет? Да я ему сейчас… Подскочила, треснула по голове с размаха, он со свирепым видом обернулся и… куда только делась его злость.

– Чего дерешься? – заголосил, как первоклассник.

– А чего маленьких бьешь?

– А тебе какое дело?

– Посмей еще хоть раз их тронуть!

– Э, смотри на нее! Ты кто такая?

– Еще не понял?

– Не!

Я резко рванулась к нему, он от меня. Еще бы. За меня весь «штаб справедливых». Его придумал в нашем классе Клим Брусков. Вообще этот учебный год хороший: меня приняли в пионеры, мы боремся за справедливость… В этом году я поняла простую истину: когда за правду бьешься, всегда победишь, если даже ты слабее противника. Только не надо бояться и не надо плакать. В драках я стала идти напролом, за это Клим назначил меня своим помощником. Я вся в царапинах и синяках, ну и что? Зато как весело! Даже о своей любимой Белке забываю на переменах. Деремся просто героически. Как налетим на нарушителя справедливости – пыль столбом и куча мала.

У нас в классе появилось и другое, не менее увлекательное занятие: альбомы. Как только Они вошли в моду, я сейчас же завела свой, красиво надписала его, разрисовала розочками и виньетками, прилепила картинки, и получился он у меня не хуже, чем у многих.

Предложила Климу оставить в альбоме память. Он, не раздумывая, написал:

 
Когда ты будешь бабушкой,
Надень свои очки
И вместе с своим дедушкой
Прочти мои стишки.
 

Я долго с недоумением смеялась: чудак. Когда-то это будет? Двести, триста лет пройдет! Да и вообще, разве я буду когда-нибудь бабушкой? Откровенно говоря, я ждала от Клима признанья хоть каких-то моих достоинств, а он… Удивило еще сильнее и то, что Клим написал это стихотворение в альбомы всем девочкам. Чем оно его так восхитило, мы понять не могли.

А Сашка, моя самая любимая противница в драках и союзница в играх, оказалась на высоте. Она мне написала:

 
Ты прекрасна, точно роза,
Но есть разница одна:
Роза вянет от мороза,
Ваша прелесть – никогда!!!
 

Эти три восклицательных знака особенно меня умилили. И вообще я даже почувствовала себя похорошевшей, и какая-то едва уловимая тоска коснулась души: вот бы стать такой прелестной, как роза. Под впечатлением этого стихотворения я расхаживала по школе плавно и в тот день ни с кем не дралась. А в коридоре дым стоял коромыслом. Но даже когда сбивали меня с ног проносившиеся дети, я, и падая, старалась сохранять изящество. Дома долго смотрела на себя в зеркало: есть ли хоть крохотная надежда походить на ту, про которую говорят: роза. Увы. Сходства с красавицами при всем моем желании я не обнаружила. А интересно, что напишет в мой альбом Алешка?

Поболтала к нему в галерею. Он не хотел писать. Ему почему-то было стыдно. Я сказала:

– Вот что хочешь, то и напиши.

– А я ничего не хочу.

– Нет, ну вот что ты обо мне думаешь?

Он вытаращил на меня свои выпуклые смеющиеся глаза.

– Неужели тебе совершенно нечего написать мне на память?

Подумал. Хохотнул с глупейшим видом:

– Да ну тебя.

– Прошу, Алеша, ты такой хороший…

Никакого результата. Даже наоборот, попытался удрать в комнату. Я загородила дорогу:

– Сейчас же пиши, а то набью.

– Ат-стань!

– Значит, ты плохо ко мне относишься, да? Это память, ты понимаешь, память! Она показывает, кто как относится друг к другу.

Алешка ломался, я упрашивала. Наконец сказал:

– Иди отсюда подальше.

Я отскочила, он сел, заслонил альбом локтем и стал писать. Я прыгала от нетерпенья: что, что он пишет? Вот не думала, что его мнение так для меня ценно.

– Но обязательно стихами, – подсказала издали.

– Уф! – отвалился он от альбома.

Подбежала, прочла:

 
Если надо, Коккинаки полетит и в Нагасаки
И покажет всему свету, где зимуют раки.
 

– Мерси, – от неожиданности перешла я на французский. Хотелось замаскировать досаду, а мой товарищ, страшно довольный, что смог увековечить этот народный фольклор, открыл мне тайну:

– Я тоже заимел альбом. Ты мне напишешь? Только без цветочков, поняла?

Альбом Алешки был сплошь заклеен фотографиями Чкалова, Байдукова, Водопьянова, Коккинаки и других героев летчиков. Принялась думать, что бы такое написать? Нужно что-нибудь геройское, серьезное… Ладно! Я отогнала Алешку и через некоторое время, очень волнуясь, показала ему раскрытую страницу:

 
Есть страна в восточном полушарии,
Нет в стране проклятых богачей,
Всем народам весело живется,
Та страна зовется СССР.
 

Прочел, подумал:

– Сама сочинила?

– А разве не видно?

Еще раз прочел, ухмыльнулся. Так и не поняла: понравилось оно ему или нет?

Альбомы некоторых наших девочек представляли собой настоящие произведения искусства. Во-первых, эти девочки доставали где-то какие-то особенные альбомы, а какие открытки были приклеены в них, а какие виньетки, вырезанные из старинных книг! А какими почерками были вписаны туда стихи, и какие стихи! У Шурки Хиляевой, например, имелся добровольный секретарь Зоя. Все мальчики изъявили желание оставить память о себе в альбоме Шурки. Но им разрешалось только стоять на почтительном расстоянии, а писала за них Зоя. Стихотворение выбирала сама Шурка. Мальчик, например, начинал диктовать:

 
Мы рождены, чтоб сказку сделать былью,
Преодолеть пространство и простор…
 

– Не, не, не, – останавливала Шурка, – Мне только про любовь.

Мальчик про любовь не знал. Тогда за него диктовала она сама, например:

 
– Вспоминай, когда другая,
Друга милого любя,
Будет песни петь, играя
На коленях у тебя.
 

Мне понравилась Шурка. Может быть, я завидовала ее успеху у мальчиков? Но и самой себе я не признавалась в этом. Просто невзлюбила Шурку, и все. Наде она тоже не нравилась. Надя сказала:

– Перестань по партам бегать и драться. Тогда мальчики тебе тоже захотят написать, как этой противной Шурке пишут.

– Правда?

– Уверяю тебя.

Я оглядела класс. Была перемена. У доски шел бой «алых» и «белых». Вернее, он продолжался после урока географии. Сашка скакала по партам – уносила галстук на свою «землю», в конец класса. Ее по партам догонял «враг». Я дико вскрикнула, прыгнула наперерез, толкнула «врага», он откатился, другой «враг» хлопнул меня с силой по голове. Зато Сашка донесла галстук. Я встала. Рябило в глазах. Надя сказала:

– А еще хочешь, чтобы тебе писали в альбом.

На другой день прихожу в школу, говорят:

– Товарищ Рая сказала, чтобы ты явилась после уроков в пионерскую комнату.

Откровенно говоря, приказ старшей пионервожатой не обрадовал: не хвалить же она меня будет.

Кончились уроки, я неторопливо отправилась туда. И как же удивилась, когда увидела там всех «справедливых» – Клима, Арама, Мишку и Сашку. Они стояли вокруг расстеленных на полу плакатов с Кисточками в руках.

– С водяными красками обращаться умеешь? – спросила товарищ Рая.

– Умею.

– Тогда давай бери кисточку и работай. Вы, пятеро, самые энергичные в вашем классе. Потому и привлекла вас к делу.

Ее слова были сюрпризом. И вот мы, самые энергичные, раскрашиваем буквы. А вокруг стоят неэнергичные и прямо стонут от зависти. Это же такое почетное и приятное занятие. До сих пор раскрашивали буквы и вообще любые другие плакаты более взрослые ученики, Я очень стараюсь, очень. Стоящие без дела дают массу советов. Каждый считает, что он раскрашивал бы куда лучше. Критикуют вовсю. Я не слушаю никого. Когда один мальчик уж очень надоел мне своими подсказками, я громко сказала:

– Товарищ Рая, тут мне мешают!

И он мгновенно умолк.

Два часа раскрашивали лозунг: «Все друзья мира! Еще не поздно преградить дорогу зачинщикам войны! Будьте бдительны! Берегите мир!»

Подошла товарищ Рая:

– Хорошо поработали, молодцы! На сегодня достаточно, а завтра приходите опять. Только уговор: и а уроках будьте поспокойнее. А то придется искать других работников.