Текст книги "Там, где папа ловил черепах"

Автор книги: Марина Гельви

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 23 страниц)

– Конечно, самим!

– Но зачем торопиться? – засомневался все же конторщик Бено.

– Это ты не прав! – загорячился окулировщик Бичико. – Не прав ты, голова твоя бумажная! Нам надо торопиться! А вдруг война грянет? Тогда что? Все готов будешь отдать, да поздно будет. Товарищ агитатор! Подпишемся мы на заем, все как один подпишемся! Ну жена тряпку какую-нибудь не купит, велика-то беда. Не обеднеем. А хозяйству нашему народному – помощь.

– Еще какая помощь! – заговорили и другие.

– Да чего там, поможем государству!

– Ни к чему нам кабальные займы, обойдемся без заграниц!

Папа был очень доволен. Увидел меня, улыбнулся радостно:

– Ирина, на почту пойди, может, от мамы письмо будет.

– Передадут, – сказала я. – Ты, папа, не отвлекайся.

– А зачем это, Ирест Гемилич, войска де Голля вступили в Сирию и Ливан?

– Эрнест Эмильевич, – все же не выдержал и поправил папа, ничуть не обижаясь на то, что постоянно переиначивают его романское имя. – Цель все та же, – стал пояснять он, – французские и английские колонизаторы обоснуются в этих странах.

– А что люди гибнут, им все равно?

– Неужели война будет, Эрнест Эмильевич?

– Нет, не будет войны. Живите, товарищи, спокойно.

В этот момент на бугре показался почтарь Доментий.

За ним целый отряд жаждущих писем.

Мы с Нюрой не выдержали – побежали к почте.

Снова дом

Открыла глаза и удивилась: надо мной потолок родной комнаты. Сквозь щель приоткрытой ставни пробивается яркий свет. Ах да, я в Тбилиси! Мы приехали поздно вечером на каком-то добавочном поезде.

И вот как будто нет позади месяцев жизни в Уреках. А тут все как-то изменилось: потолок комнаты стал как будто ниже, вещи – богаче. В соседней комнате шаркает шлепанцами дядя Эмиль. Прежде он никогда не позволял себе такой неподтянутости. Вот, слышу, подошел к нашей двери – там, на стене, как всегда, висит календарь. Сорвал листок, постоял минуту, наверно, прочитал на оборотной стороне текст. Потом шаркающие шаги удалились, и пропищала дверь. Это тоже что-то новое. Раньше двери в нашем доме не пищали. Если уж говорить о шуме, так они просто бухали.

И снова нахлынула радость: я дома! Я сейчас обегаю двор, сад, помчусь к Наде, Ламаре! Неужели я увижу его? Неужели? Нет, не верится! А какой теперь он? А как меня встретит? А вдруг разлюбил? Ведь прошло целых десять дней после его единственного, почти что совершенно холодного письма.

Но все равно в душе радость. Вскочила, оделась, аккуратно застелила постель. Побежала в галерею, там мама торопливо доедает свой завтрак.

– Не хотела тебя будить, – сказала она. – Вчера легли поздно.

– Мама, в Уреках я вставала в половине седьмого!

– Не верится.

– Я теперь совсем, совсем другая!

– Ну вот видишь: значит, нет худа без добра. Поджарьте себе яичницу, я убегаю в школу.

– Хорошо, мамочка, – я поцеловала ее.

Взглянула на часы: только восемь. Раньше девяти нельзя бежать к Ламаре. Неудобно. Сейчас у десятиклассников последние экзамены, Они занимаются допоздна. Значит, утром спят долго.

Вышла на балкон. Папа пилил у лестницы рейки. По двору расхаживали какие-то детишки.

– Папа, это чьи?

– Внучата бабки Фроси с хутора пришли. А мальчик побольше – внук Бочии. Ты же знаешь, у Бочии есть дочь от первого брака. Вот и пришел внук в гости.

Я стояла, опершись о перила, и нежилась на солнце. Было тихо, тихо. В Нахаловке это тот час, когда она больше всего напоминает деревню.

Дети расхаживали по двору, еще затененному флигелем, и по лицам было видно, придумывали игру. Вспомнилось детство. Сердце наполнилось щемящей грустью. Я мысленно с пафосом продекламировала: «Здравствуй, племя молодое, незнакомое!»

Внучата Лапкиной подошли к забору. Там стояли рейки. Мальчик взял одну, девочка сразу – другую. Помахали ими в воздухе. Подумали. Похлопали рейками об землю, сначала мальчик, потом, поглядев на него – девочка. И опять подумали. Потом пошли в наступление на внука Бочии. Но тот тоже схватил рейку, и началось сражение. Оно длилось не более минуты. Внук Бочии быстро загнал малышей в прачечную. Раздались жалобные восклицания. А победитель вернулся на середину двора и топнул ногой в том месте, где вода, стекающая из водосточной трубы, сделала себе канавку.

– Акамде чеми эзо! [65]65
  До сих пор мой двор (груз.).


[Закрыть]

Детишки подошли с инспекторским видом к канавке, посмотрели на застывшую, как пограничный столб, ногу и дружно выдохнули:

– Нет!

– Хо! [66]66
  Да! (груз.)


[Закрыть]

– Нет!

– Хо!

– Акамде эзо чемия! – взмахнул воинственно рейкой внук Бочии.

– Держи карман шире! – хором вскричали малыши.

Рейки в руках мальчиков заколыхались, девочка взвизгнула. Тетя Адель, уходя на службу, звонко рассмеялась:

– Эрнест, что это тут за события?

– Это, понимаешь, борьба за сферы влияния. А ну-ка, детвора, – обратился он к детям, – помогите лучше мне.

Дети послушались, но продолжали спорить.

– Какие смешные, – удивилась я, – как странно они играют?

– И вы так с Лялькой двор делили, – сказал папа.

– Правда?

– А ты забыла? Сейчас вот починим забор. Не так давно через него лазили ваши предшественники, – сказал папа детям и лукаво поглядел на меня. Но дети смотрели на меня как на чужую и, не ответив на мою приветливую улыбку, стали охотно помогать моему отцу.

Опять сделалось грустно – ушло детство. Ходила по саду, напевала. А в груди уже поднималась волна бурной радости: зато я большая! Большая!

«Вдыхая розы аромат, тенистый вспоминаю сад…»

Неужели через несколько минут увижу его? Нет, не верится! Не верится!

«Утомленное солнце нежно с морем прощалось…»

Нет, больше не могу выдержать. А который уже час? Побежала в галерею, посмотрела: половина девятого. Рано. Вот где нужна сила воли. А в груди настоящий пожар.

– Папа, давай позавтракаем. Мне к подруге бежать надо.

– Пожалуйста, – радуясь моей радости, сразу отложил он работу.

Позавтракали. Я почти не ела, куда делся мой отменный аппетит, посмотрела на ходики – прошло всего десять минут. Да и в девять часов идти туда рано. Спят, спят еще. Горожане. Даже если подниму Ламару, она же не пойдет будить его. А если и пойдет, он скажет: «Вот с ума сошла девчонка. Знает ведь, что экзамены…»

Взяла и помыла в нашей комнате пол. Потом помыла пол в галерее. Мама придет, ей будет приятно. Захотелось убрать и на подзеркальнике буфета. Убрала. Теперь – туда! Нет, все же рано. А как, как выдержать характер? Представила себе встречу с Отаром, а сердце как молот: бум, бум!.. И ноги понесли к воротам. Я уже на улице. Нет, нет! Чтобы не помчаться на гору, побежала в противоположную сторону – к Наде.

Спустилась к ним в галерейку, поздоровалась. Мне, как всегда, были очень рады. Надя, оказывается, сделала еще кое-какие записи. Завела меня в комнату, включила свет. В голубой тетради были вырезки из газет о всяких достижениях наших дней и о стахановском движении.

– Надя, да ты настоящий историк!

– Не ценят, – скромно опустила она глаза.

– Кто не ценит, кто?

– Роберт. Мы поссорились.

– Так потом же помирились. Ты писала…

– Нет, опять поссорились. Теперь уже навсегда.

– Помиритесь.

– Ни за что! Он дошел до того, что сказал: «Вид ученой женщины меня смешит». А я-то ему объясняла, как движутся планеты…

Отец и мать Нади сидят, вяжут сеточки для волос. Дядя Петя, стоя на своих неудобных протезах, продает эти сеточки у ворот. И еще он продает в розницу папиросы.

Тетя Катя пригласила меня к столу. Но я к еде не притронулась.

Который теперь час?

Она взглянула в темноту комнаты:

– Четверть десятого.

– Ой!

– Что такое?

– Бежать надо.

– Куда?

Этого я не могла ей объяснить.

Надя проводила до ворот. Ей, видимо, очень хотелось, чтобы я уговаривала ее помириться с Робертом. Но до того ли мне было?

– Пока. Я бегу!

– Постой! Вот скажи: ты бы, например, простила, если бы тебе сказали такое?

– Что именно?

– А ты не слышала, что Роберт сказал мне?

– Ой, Надя, я сейчас умру от нетерпенья.

– Еще не виделась?

– А как ты думала!

– Ну беги. Но знай, я с ним не помирюсь. Ни за что не помирюсь! Так и передай, если спросит.

– Кто, Отари?

– Да нет, Роберт! Ты что, во сне?

– Но во сне, а вообще умираю.

– Так передашь?

Я помчалась на гору. И вдруг подумала: а если мать пошлет его за хлебом и он увидит, как я мчусь? Сразу замедлила шаг. Вот памятный угол. Отсюда в детстве я вела с ним и его компанией словесную дуэль.

Пришла к Ламаре. От волнения сохло в горле. Я вся дрожала.

– Позвать?

– Нет, постой, – я шумно передохнула. – Да, иди. Что будет, то будет. Нет! Ну хорошо, иди. Но не говори, что я зову, слышишь?

– А как?

– Просто скажи, что пришла Ирина.

– Надоели вы мне. Он вчера без конца заходил и тоже приказывал: «Придет – не говори, что я сто раз приходил – спрашивал».

– Хорошо, хорошо, иди! А мне спрятаться?

– Зачем?

– Стыдно.

– Ладно, спрячься.

– А куда?

– За занавеску.

– Нет! Он сразу найдет!

– Под кровать.

– Тебе смешно, а я знаешь как волнуюсь?

– Хочешь, в сундук запру?

– Ламара!

– В общем, я пошла. Надоели мне эти китайские церемонии…

Их долго не было. Или мне так показалось? Но когда Они появились наконец в калитке, я была почти без сознания. Тетя Кэто о чем-то спрашивала, я ей что-то отвечала, а щеки мои просто лопались от жара. И если бы был другой выход из дома, я убежала бы. Но выхода не было, а Отар уже шел навстречу, и на нем – у меня в глазах помутилось – потрясающий китель, форма летчика. Где он его раздобыл? Китель удивительно шел ему, подчеркивая темную синеву глаз, узость талии и ширину плеч.

Я забыла о решении спрятаться и, как во сне, пошла навстречу. Протянула руку, хоть он еще не успел протянуть мне свою. Подошел, пожал ее.

– С Северного полюса? – рассмеялся деланно и глядя при этом куда-то в сторону.

– Почему?

Мой язык поворачивался во рту как деревянный.

– Ледяные пальцы.

– Да?

И тут он посмотрел ясным взглядом прямо в глаза:

– Пропавшая без вести.

Он радостно и без стеснения разглядывал меня, а я, ужасно смутившись, не выдержала:

– Не смотри так!

– Как?

– Так.

– Не понимаю.

– Ну хватит.

– Фасоним?

– Это ты фасонишь!

– Из чего ты заключила?

– А китель?

– Одолжил для торжественного случая.

– У кого?

Удивительно, как женщины умеют отвлекаться от темы. Ты должна была прежде всего поинтересоваться, для какого случая я одолжил китель. Но раз это тебя не интересует, я скажу сам: через месяц ты увидишь меня в моей собственной летной форме.

– О, это я знаю. Ты в своих письмах достаточно об этом написал.

– Упреки?

– Да. В некоторой ограниченности.

– Какая эрудиция!

– Много читала в деревенской глуши.

– А я-то думал. – И Отари, глядя в окно, стал напевать: – «Вам возвращая ваш портрет, я о любви вас не молю…»

– Пойдешь с нами на озеро Лисье? – вмешалась в разговор Ламара, решив, очевидно, что мы достаточно полюбезничали. – Лева вчера торжественно объявил: выходим из дома в десять. А где он сам? Его сиятельство, конечно, еще почивает?

– Когда я покидала дом, его не видно было ни в летнем саду, ни во дворце, – серьезно ответила я.

– Ну вот, видал? – повернулась Ламара к Отару. – Организатор называется.

– А что говорит камердинер? – спросил меня Отар.

– Ушла на службу. А когда она дома, упаси боже будить Левочку: «Тише, умоляю, дитя спит».

Мы долго забавлялись, принявшись после Левы за Надю и Роберта. Потом позлословили на счет Игоря и Гертруды. Когда эти двое влюбленных вместе, она, оказывается, и словечка молвить ему не дает. Сама задает вопросы, сама на них отвечает. Он только воздух в легкие успевает набирать. Так вот и дышит во время свиданий – глубоко и в восхищенном недоумении.

Тот Отари, из-за которого…

В двенадцать часов дня мы сели около нашего дома в трамвай и доехали до вокзальной площади. Там пересели в другой трамвай и доехали до Дома специалистов. Этим первым одиннадцатиэтажным домом гордился весь город. Зато дальше, в сторону Сабуртало, сразу начинались пустыри вперемежку с небольшими домишками. Когда-то мы с туты смотрели на эту окраину Тбилиси. Вот и пришла я сюда наконец.

Скоро город кончился. Мы шли по широкому полю, потом начался крутой подъем и, чтобы сократить путь, взбирались напрямки, пересекая бесчисленное количество раз дорогу, которая змейкой вилась по горе.

Этот путь показался мне очень утомительным. А мои друзья, оказывается, почти каждый день на озеро ходят. Под конец я плелась позади всех. Да еще мешал смех. От почти беспрерывного смеха я совсем обессилела.

– Эй, Бахтадзе! Не отставай! – оглянувшись, крикнул Роберт.

Я удивилась: кому он кричит? Отари ведь впереди. Я невольно тоже оглянулась.

– Ирина Эрнестовна Бахтадзе, – церемонно обратился ко мне Роберт, – пожалуйста, не отставайте!

Я покраснела. Конечно, очень приятно, что он так меня назвал, но Отари ведь зафасонит.

– Чего издеваешься? – крикнула я. – Называй лучше Надю Грикуровой!

– Вот еще! – фыркнула Надя. – Я всегда буду только Барабулиной!

Роберт даже не глянул на нее.

– А что? – спросил он меня. – Разве ты не будешь носить фамилию мужа?

– Конечно, не буду!

– Свистишь!

– Твой дурацкий жаргон…

– Отар! – крикнул Роберт. – Она не хочет брать твою фамилию! Обговори заранее, пока власть в руках!

– Роберт! – крикнула я. – Я тебя поколочу!

Блеснула гладь озера. Мы, не сговариваясь, побежали. Когда подошли к пляжу, я немного разочаровалась – я думала, что озеро Лиси большое и берега в зелени. А тут тоненькие, видимо недавно посаженные, деревца, и в так называемой роще можно с успехом загорать.

– Где здесь можно напиться?

– Нигде.

– А как же?

– Насыщайте организм водой в воде! – Лева быстро скинул блузу, брюки и бросился в озеро.

Роберт, Отари и Федя так же молниеносно последовали за ним. Я еще по дороге на озеро мечтала показать «горожанам» класс плаванья, но заранее стеснялась своего купальника – он был сделан из простой майки-безрукавки. И как же я обрадовалась, когда увидела на всех наших девочках такие же.

– Кто со мной наперегонки? – крикнула, бросившись к воду «ласточкой».

Вынырнула, поплыла саженками, перевернулась на спину, потом еще несколько взмахов рук. Оглянулась – никто не собирался догонять меня. Что им, слабо, что ли?

– Ты хочешь сказать: кто первый запутается в водорослях? – крикнул Игорь.

– В каких водорослях?

Но я уже сама увидела под водой густую сеть узких и длинных зеленых листьев. Они чуть-чуть шевелились от колыханий воды и походили на щупальца какого-то животного. Я быстро повернулась, поплыла обратно.

Соревновались вдоль берега. И не столько соревновались, сколько просто бултыхались в воде.

Надя, как я и предсказывала, в тот же день помирилась с Робертом и теперь, плавая, рассказывала ему о влиянии лунного света на приливы и отливы. Он энергично кивал, пробовал острить и мгновенно умолкал, встречая ее строгий взгляд.

А Игорь и Отари очень скоро вышли с решительным видом из воды, пошарили в своих рюкзаках, достали учебники физики и направились в «рощу» зубрить. Звали Роберта и других. Охотников не нашлось. Наоборот: девчонки из их класса послали вдогонку Игорю и Отару массу разных остроумных советов. Роберт закричал:

– Учиться сегодня бессмысленно, так как человек на данной ступени развития не в состоянии за полчаса выучить то, что следовало учить целый год, причем при условии, что человек этот даже гений!

Не успели нахохотаться, из «рощи» вернулись Игорь и Отари. Тут уж им пощады не дали:

– Пятнадцать параграфов осилили пли больше?

– Нет, ребята, весь учебник!

– Весь не успели. У них мозги зажарились на солнце!

– Чтобы зажарить, нужно их иметь!

– Постойте, тише: они пришли за задачником, сейчас задачки по физике перерешают!

Игорь и Отар молча спрятали учебники в рюкзаки и с рычанием бросились в воду.

Купались, загорали, снова купались, играли в темп и стоп, хохотали, закусывали, вырывая друг у друга еду, а воду, принесенную из города в бутылках, Игорь, как самый сознательный, выдавал каждому по рюмочке. За всю свою жизнь я не слыхала столько шуток и острот.

Домой мы начали собираться, когда солнце коснулось гребня далекой горы. Оно зашло, и сразу стал синеть воздух, повеяло прохладой с гор. Пляж опустел в считанные минуты. И тишина, казалось, стала другой, загадочной, непонятной. Словно совершилось приобщение озера к таинству природы, и мы тут были уже совершенно лишние.

Отари тихо сказал:

– Ушли краски дня, ушли люди с вещами, и озеро Лиси видит сны.

Это было так созвучно моим мыслям и ощущениям! Я с благодарностью посмотрела на него.

Домой я добралась, как сказал бы Роберт, на последнем бензине. Лева, не скрывая усталости, сразу завалился спать. И Отари, наверно, спит. А как Роберт назвал меня Бахтадзе. Противный… А вообще-то фамилия мне нравится. Хорошая фамилия. Она мне подойдет.

– Мама, тебе нравится фамилия Бахтадзе?

– Да, а что такое? – она посмотрела на меня внимательно.

– Ничего. Красивая фамилия, правда?

– Я перед этой фамилией готова стать на колени.

Что она, смеется надо мной? Но ведь ничего не знает.

– Мама, ты это серьезно?

– Я же говорю: эта фамилия для меня свята.

– Мама!

– Что?

– Это фамилия Отара.

– Какого Отара?

– Который в нашей компании. Он товарищ Левы. Помнишь, я показывала тебе стихи?

– Ах, это тот, из-за которого…

– Да, да!

– А как отца зовут?

– Отари говорит, что он Михайлович.

– Где живет?

– На Калужской, второй дом от угла.

– Невероятно!

– А что, мама, что?

– Мать у него врач?

– Да-а.

– Так и есть. Кто б мог подумать?.. – Она покраснела, ее словно что-то душило. – Дай-ка мне валерьяновых.

Выпила валерьянку, на глаза навернулись слезы.

– Мама, почему ты плачешь?

– Ты забыла. Ты все забыла! Михаил Силованович Бахтадзе был главным бухгалтером железнодорожного управления. Когда отца твоего обвинили в растрате и должны были судить, Михаил Силованович, чтобы затормозить судебный процесс, скрылся. Он, можно сказать, спас жизнь твоему отцу, он золотой человек!

– Мама, я все помню, но я тогда не слышала этой фамилии.

Мама глядела на меня как на чудо.

– Ну ты преподнесла мне сегодня…

– Мама, а Отари…

– Да подожди ты со своим Отари!

С «моим Отари». Как это приятно прозвучало.

– Тамара, ты слышишь, какую радость преподнесла мне сегодня Ирина?

– Мама, можно компания Левы придет к нам?

Она посмотрела весело и задорно:

– Ладно, твоя взяла. Пусть приходят.

Вечером я церемонно принимала в галерее гостей. Пили лимонад, ели печенье, танцевали. Мама, тетя Тамара и тетя Адель вели себя плохо. Тетя Адель так вообще чуть не опозорила меня совсем. Во-первых, все трое явно без дела много раз проходили через галерею и разглядывали Отара так, что и слепой, наверно, заметил бы. А Отари ничего не замечал. Я удивлялась: как недогадливы мальчики. Девочка уже сто раз обратила бы внимание на эти хождения, а Отари стоял около играющей радиолы и самозабвенно отбивал ногой такт «Рио-Риты». А в комнате мама и мои тетушки обсуждали впечатления. Я отчетливо слышала их смех. И какой! Тетя Адель заливалась, как девчонка. Я пошла и сказала: «Ну что это такое, на самом деле?» А они заявили, что им очень нравится Отар. Тогда я крепко обняла и поцеловала всех троих и, постояв минутку, чтобы остыть и придать лицу безразличное выражение, снова чинно вышла в галерею.

Отари пригласил на танец. Едва успела положить руку ему на плечо, даже еще не подняла голову, чтобы взглянуть в глаза, – я всегда немного боялась этого момента, – из комнаты снова вышли друг за дружкой мама, тетя Тамара и тетя Адель и, сложив руки под грудью, остановились у дверей. Ну это уж слишком. Ведь Отари теперь обязательно заметит такое повышенное внимание к своей персоне и вообразит о себе или же подумает, что мои родные дикари какие-то.

Не выдержала. Извинилась перед Отаром и ушла в комнату. Мама, тетя Тамара и тетя Адель, почувствовав что-то неладное, сразу за мной.

– Что вы ходите следом, как дети? Что вы делаете, я от стыда сгораю!

– А мы что? Мы – ничего. В конце концов…

– Тетя Адель, – сказала я. – Чем смотреть на Отара, посмотрели бы лучше на Ламару. Лева так в нее влюблен, что готов покончить с собой.

– А???

Надо было видеть их лица. Нет, они просто сошли с ума на старости лет!

– Которая, которая? – затрепетала тетя Адель так, словно ей самой шестнадцать лет.

– Светлая. Лева говорит, что она похожа на Карлу Доннер.

И тут уж они буквально бросились в галерею. Стали смеяться, заговаривать с Ламарой. Она весело отвечала и тоже разглядывала их. Это уже было лучше. Естественней. Я постепенно успокоилась. Теперь пусть хоть с биноклем выйдут: внимание их раздробилось, и поэтому мне не грозит разоблачение.

На другой день я сказала Отару, что его отец работал когда-то вместе с моим отцом и спас моего отца от смерти.

– Насчет спасенья не знаю, – сказал Отари. – Мой отец объявил, что твой отец золотой человек.

– Значит, наши отцы оба золотые.

– Почему оба?

– Моя мама сказала, что твой отец золотой.

– Чудеса.