Текст книги "Прекрасный хаос"
Автор книги: Маргарет Штоль
Соавторы: Ками Гарсия
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 23 страниц)
Сегодня погибла еще одна частичка моей мамы. Я почти ничего не знаю о Леонардо да Винчи. Что там было в его книге? Может быть, я учусь жить, а может – умирать. Лучше не скажешь. Полагаю, мне стоит прислушаться к Эмили Дикинсон и попробовать обрести смысл в безумии. Но мне в сознание врезались слова Эдгара По: у меня действительно сложилось ощущение, что смотрю в самый глубокий мрак во Вселенной. Я достал из кармана зеленый осколок, уставился на него, будто в нем заключались ответы на все мои вопросы.
25.09
Хозяйки
– Итан Уот, будь так добр, налей мне сладкого чая! – донесся из гостиной голос бабушки Мерси.
– Итан, не смей наливать ей сладкий чай! – мгновенно отозвалась бабушка Грейс. – Она сразу побежит припудрить носик, если выпьет еще глоток!
– Итан, не слушай Грейс! У нее отвратительный характер, такой не исправить, сколько носик ни пудри!
Я беспомощно взглянул на Лену, которая достала пластиковую бутылку со сладким чаем из холодильника, и спросил:
– Что делать?
– Ребята, вам разве на завтра ничего не задано? – осведомилась Эмма, забирая у Лены бутылку.
Лена приподняла бровь и с облегчением улыбнулась. С тех пор, как бабушку Пру положили в окружную больницу, а сестры переехали к нам, мне с Леной вообще не удавалось побыть наедине. Я потянул ее к двери.
«Ну что, бежим?»
«Да!»
Мы кинулись в холл, пытаясь добраться до лестницы незамеченными. Бабушка Грейс возлежала на диване, завернувшись в свой любимый вязаный платок с десятью оттенками коричневого. Теперь он отлично сочетался с нашей гостиной. В комнате громоздились коричневые картонные коробки с добром, которое мы смогли вытащить из-под развалин дома на прошлой неделе. Кое-что не пострадало, в том числе вещи из спальни Грейс и Мерси. Еще здесь находились: напольная латунная пепельница на высокой ножке, принадлежавшая по очереди пятерым мужьям бабушки Пру, четыре ложки из коллекции Грейс, деревянный стеллаж, кипа пыльных фотоальбомов, два стула из разных гарнитуров, декоративный фавн и сотни баночек с желе из магазина «Завтраки и печенье у Милли». Но этого оказалось недостаточно. Сестры пилили нас до тех пор, пока мы не вытащили из-под обломков их сломанные вещи. Большая часть покоилась в коробках, но бабушка Грейс упорно доказывала нам, что если она «добавит немного уюта» в наше жилище, то их «страдания» значительно уменьшатся. В конце концов, Эмма разрешила им расставить кое-что у нас в гостиной.
Итак, Харлон Джеймс I, Харлон Джеймс II и Харлон Джеймс III – прекрасно сохранившиеся благодаря таксидермии («изящному южному искусству» – по словам бабушки Пру) – мрачно пялились на меня. Харлон Джеймс I – сидел, Харлон Джеймс II – стоял, а Харлон Джеймс III – спал с открытыми глазами. Он меня ужасно раздражал – бабушка Грейс положила его около дивана, и мы постоянно об него спотыкались.
«Все не слишком плохо, Итан».
Бабушка Мерси хандрила в своем инвалидном кресле перед телевизором – она явно пребывала в негодовании из-за того, что проиграла Грейс утреннюю битву за диван. Папа сидел неподалеку и читал газету. Он выразительно посмотрел на нас с Леной, намекая: «Уносите отсюда ноги, пока есть возможность», но вслух произнес:
– Как дела, ребята? Рад тебя видеть, Лена!
– Я вас тоже, мистер Уот!
Время от времени отец брал выходные, чтобы бабушки окончательно не свели Эмму с ума. Мерси помахала мне пультом, не желая выпускать его из рук, хотя телевизор был выключен.
– Куда вы собрались вдвоем, неразлучники?!
«Быстро к лестнице, Эль».
– Итан, ты же не собираешься подняться наверх в компании этой очаровательной юной леди! Боже, как неприлично! – воскликнула бабушка Мерси, в очередной раз взмахнув пультом, словно пытаясь «поставить» меня на паузу. – Детка, ты все-таки держи подальше свою милую маленькую попку от комнат всяких там оболтусов! – обратилась она к Лене.
– Мерси Линн!
– Что, Грейс Энн?!
– Не смей произносить такие слова!
– Какие? Попка-попка-попка!!!
«Итан! Забери меня отсюда!»
«Стараюсь!»
– Ясно, – фыркнула Грейс, – он ведет ее наверх! Да его отец в гробу перевернется!
– Эй, я тут! – заметил папа.
– Его мать, – поправила ее Мерси.
– Мерси Линн, ты в маразме! – протянула бабушка Грейс и продемонстрировала ей свой неизменный носовой платочек.
– А вот и нет! Я все слышала, у меня замечательный слух! Ты говорила – «его отец»!
– Ничего подобного! – угрожающе заявила Грейс и насупилась.
– Дамы, не желаете ли сладкого чаю?
Эмма вошла в комнату с подносом, как всегда вовремя! Спрятавшись ей за спину, мы с Леной быстро выскочили из гостиной. Даже в отсутствие бабушки Пру от Сестер так просто не избавишься. Мы с папой и Эммой измучились, пытаясь разместить их у нас, потом забрать уцелевшие вещи… А сейчас мы прыгали вокруг них целыми днями, удовлетворяя все их капризы.
Лена ворвалась в мою комнату, я захлопнул за собой дверь и сразу же обнял ее. Она склонила голову мне на грудь и заговорила на кельтинге:
«Я скучала по тебе».
«Я знаю, детка».
Она в шутку ткнула меня в бок.
– Не смей закрывать дверь, Итан Уот! – донесся снизу чей-то голос. – Цыпочек в нашем мире больше, чем людей!
Не представляю, кому из бабушек он принадлежал, но, похоже, разногласий между ними по поводу последней реплики не возникало.
Лена распахнула дверь настежь.
– Что ты делаешь? – застонал я.
– Тише! Когда Сестры в последний раз сами поднимались на второй этаж? – отозвалась Лена, касаясь моих губ.
Я наклонился к ней, наши лбы соприкоснулись, и мой пульс участился.
– Значит, Эмме придется наливать им сладкий чай до тех пор, пока он не закончится!
Я подхватил Лену на руки и отнес на кровать, которая благодаря вторжению Линка превратилась в матрас на полу. Затем я лег рядом, намеренно не замечая разбитого окна и груды комиксов. Какое это имеет значение, если мы наедине. Черные кудри Лены разметались по подушке, как темный нимб, она посмотрела на меня зелено-золотистыми глазами и прошептала:
– Я люблю тебя, Итан Уот!
– А мне такое говорили, – лукаво сообщил я, приподнимаясь на локте.
– И кто же? – засмеялась она.
– Да так, девчонки…
– Неужели? Например? – осведомилась она.
– Мама. Тетя Кэролайн. И Эмма, – ответил я, пощекотав ее под ребрами.
– Ладно, прощен, – засмеялась она, уткнувшись мне в плечо. – Не знаю, что бы я без тебя делала! – неожиданно серьезно и искренне сказала она.
– Без тебя я – вообще никто, Лена!
И я принялся ее целовать. Наши тела идеально подходили друг другу, с точностью до миллиметра. Ведь мы созданы друг для друга, что бы там ни говорили Вселенная или мой взбесившийся пульс. Я чувствовал, как из меня вытекает энергия, но продолжал целовать Лену. Она оттолкнула меня за секунду до того, как мое сердце должно было начать замирать.
– Итан, лучше не надо…
Я вздохнул, перекатился на спину и погладил ее волосы.
– Мы даже не начали!
– Сперва надо выяснить, почему с каждым разом становится все хуже, то есть… сильнее. Мы должны быть осторожными.
– Какая разница? – обняв ее за талию, спросил я.
– Я права, Итан. Мне не хочется случайно поджечь тебя.
– Не знаю… оно в любом случае того стоит!
Она улыбнулась, а я засмеялся, уставившись в потолок. Лена не ошиблась. Думаю, из чародеев только инкубы могли держать свои способности под контролем. В Равенвуде царил полный хаос. Но мне было необходимо касаться ее, Лена для меня – как глоток свежего воздуха.
Послышалось мяуканье – у нас в ногах копошилась Люсиль. После того, как Харлон Джеймс IV оккупировал ее постель, она прочно обосновалась в моей комнате. В ночь, когда на Гэтлин обрушился ураган вексов, папа срочно вернулся из Чарльстона и на следующий день обнаружил собаку бабушки Пру. Пес трясся от ужаса во дворе детского сада. Стоило лапам Харлона Джеймса переступить порог нашего дома, как он совершенно обнаглел. Он прочно обосновался на подстилке Люсиль, занялся ее курицей из фарфоровой тарелки и даже научился скрестись о когтеточку.
– Остынь, Люсиль! – увещевал ее я. – Тебе не привыкать!
Но все уговоры были без толку. Пока Сестры живут с нами, Люсиль решила переехать ко мне, и точка.
Лена чмокнула меня в щеку, нашарила на полу сумку и выудила оттуда потрепанный экземпляр «Больших надежд».
– Это еще что?
– Вообще-то книга, – смущенно пробормотала Лена.
– Ты ее нашла в шкатулке Сэрафины? – уточнил я на всякий случай.
– Итан, ты чего?..
– Это – не просто книга, Эль!
Лена нехотя открыла том и принялась листать изорванные страницы. Найдя нужный лист с загнутым уголком, она прочитала:
– «Она казалась такой бесконечно одинокой, что я проникся бы к ней жалостью, даже если бы она нанесла мне обиду горше той, за которую я мог на нее пенять. Преисполненный сострадания к ней, я думал о том, что вот и я стал одним из обломков крушения этого злосчастного дома…» – закончила Лена. – Между прочим, отрывок подчеркнут.
Конечно, Лена жаждала узнать о матери – не о Сэрафине, а о той женщине, которую мы встретили в видении. Наверное, Лена думала, что разгадка кроется в искореженной шкатулке с вещами, принадлежавшими ее матери. Но при чем здесь пометки в романе Диккенса? Все, что находилось в шкатулке, уже запятнано кровью, которую пролила Сэрафина.
– Дай сюда, – потянулся я за «Большими надеждами», но неожиданно моя спальня закачалась и растаяла…
…начинался дождь. Сами небеса скорбели по судьбе Сэрафины. Промокнув до нитки, она добралась до дома Идсов и вскарабкалась наверх по решетке под окном Джона. На мгновение застыв в нерешительности, вытащила из кармана темные очки, которые украла в «Винн-дикси», надела их и тихонько постучала по стеклу.
Вихрь вопросов роился в ее голове. Сможет ли она признаться Джону? Как объяснить ему, что она не изменилась? Способен ли светлый чародей продолжать любить ее теперь, когда она превратилась в… чудовище?!
– Изабель? – сонно удивился Джон, потирая глаза. – Что ты здесь делаешь? – спросил он, помогая ей перелезть через подоконник.
– Мне… надо было увидеть тебя!
Джон потянулся к настольной лампе, но Сэрафина опередила его:
– Не включай! Родителей разбудишь!
– Что случилось? – удивился он. – Тебя кто-то обидел?
Да, ее оскорбили, ей причинили боль, но как начать тягостный разговор? Джон знал о проклятии, тяготевшем над ее семьей, но Сэрафина даже не упоминала о своем дне рождения. Она просто назвала дату, до которой оставалось еще несколько месяцев, чтобы он лишний раз не волновался. Именно сегодня и настала ее шестнадцатая луна – ночь, которой она боялась всю сознательную жизнь.
– Я не могу, – прошептала Сэрафина и разрыдалась.
– Господи, как ты замерзла! – воскликнул Джон, крепко обнимая ее. – Я люблю тебя, не плачь!
– Все пропало, – прошептала она.
Сэрафина думала об их совместных планах на будущее. Они собирались поступить в один колледж: Джон на следующий год, а Сэрафина – позже. Он решил выучиться на инженера, а она выбрала литературный факультет. Ей всегда хотелось стать писательницей… После окончания они намеревались пожениться.
Теперь об этом можно забыть. Их надежды потерпели крушение за одну ночь.
– Изабель, ты меня пугаешь! – Джон прижал ее к груди. – Нас ничто не разлучит!
Сэрафина высвободилась из его объятий и, сняв темные очки, посмотрела на него золотистыми глазами темной чародейки:
– Уверен?
– Что с тобой? – оправившись от первого шока, произнес Джон.
– Сегодня мой день рождения, – выдохнула она, опустив голову. – Но я не сомневалась, что буду светлой! Я молчала, чтобы ты зря не нервничал… но сегодня, в полночь… – По ее ледяным щекам заструились горячие слезы, и она оборвала себя на полуслове.
– Это какая-то ошибка! – пыталась она успокоить то ли саму себя, то ли Джона. – Считается, что когда человек превращается в темного, то он меняется… забывает о своих любимых… Но я ничего не забыла!
– Полагаю, это вопрос времени, – вырвалось у Джона.
– Я справлюсь! Клянусь, я не хочу быть темной!
Силы покинули ее: сначала от нее отвернулась мать, затем сестра, а теперь она могла потерять и Джона. Сколько еще боли ей предстоит пережить? Рыдая, Сэрафина опустилась на пол. Джон присел возле нее и произнес:
– А мне наплевать, какого цвета у тебя глаза!
– Но мне никто не верит! Мама даже домой меня не пустила, – всхлипывала она.
– Значит, мы немедленно уезжаем, – буркнул Джон.
Он схватил дорожную сумку и стал кидать туда все самое необходимое.
– Куда?!
– Придумаем, – ответил Джон, застегивая молнию. – Не важно, – сказал он, глядя в ее золотистые глаза. – Главное, что мы вместе.
Мы снова оказались в моей комнате, ощутив полуденный зной. Видение растаяло, забрав с собой девушку, которая не имела ничего общего с нынешней Сэрафиной. По лицу Лены текли слезы, и на секунду она показалась мне похожей на свою юную мать.
– Джон Идз – мой отец.
– Правда?
– Точно, – кивнула она. – Я никогда не видела его фотографий, но бабушка говорила мне его имя. Он был таким настоящим, как живой! Они действительно любили друг друга.
Она наклонилась поднять упавшую книгу. По трещинкам на корешке было ясно, что ее часто перечитывали.
– Не трогай, Эль!
– Итан, я читаю ее постоянно, и такого никогда не случалось, – возразила Лена. – Мы попали в видение, потому что прикоснулись к ней одновременно.
Она снова открыла том, и я увидел множество темных линий: одни фразы были подчеркнуты, другие – обведены в кружок. Лена объяснила:
– Она разрисована, прямо как карта. Интересно, какой там маршрут…
– Ты знаешь…
Ну, конечно, «Большие надежды» Сэрафины ведут к Абрахаму, Темному Огню и Великому Барьеру. К тьме и смерти. Лена тихо произнесла:
– Вот моя любимая строчка, слушай: «Жизнь ломала меня и била, но мне хочется думать, что я стала лучше».
Сэрафина делала с нами то же самое. Но стал ли я лучше? А Лена? Я подумал о бабушке Пру, лежащей на больничной койке, о Мэриан, разбирающей коробки с обугленными документами. Дело всей ее жизни уничтожено. А если наших близких будут мучить до тех пор, пока они окончательно не сломаются?
Я должен отыскать Джона Брида, пока не стало слишком поздно.
26.09
Приемные часы
На следующий день бабушка Грейс узнала, что Мерси прячет от нее в холодильнике кофейное мороженое. Потом Мерси догадалась, что Грейс потихоньку лакомится им, и закатила жуткую истерику. Затем я играл с Сестрами в «Скраббл», пока они вконец не достали меня своими странными словами, и я даже согласился на существование терминов «ещёбы» (пишется слитно), «хлопок» (по их мнению – глагол), «проигрышный» (причастие) и «ежели» (полная форма союза «если»).
Мое терпение лопнуло.
В доме не хватало одного человека. Человека, от которого пахнет медью, солью и острым томатным соусом. Того, кто готов с пеной у рта доказывать, что выражение «чертов идиот» пишется через дефис, но при этом обладает недюжинным умом. Того, кто мог сам составить карту большей части чародейских туннелей на юге США.
Спустя три дня ожидание стало невыносимым, и Лене удалось уговорить меня навестить бабушку Пру. Я, если честно, очень хотел ее увидеть, но плохо представлял себе визит. Она что, просто «спит»? Может быть, ведь иногда она умудрялась задремать на диване посреди бела дня… Или она выглядит так, как тогда, в машине «Скорой помощи»? Я извелся от неизвестности, чувства вины и страха.
Но самым страшным оказалось одиночество.
Окружная больница представляла собой реабилитационную клинику – нечто среднее между домом престарелых и местом, куда пациента привозят после жесткой автокатастрофы (если он, например, упал с велосипеда-внедорожника, врезался в грузовик или угодил под колонну автомобилей). Некоторые считают, что если с тобой такое случилось, то тебе жутко повезло, поскольку из водителя легко вытрясти приличную компенсацию. Однако подобные доброжелатели забывают, что ситуация может закончиться плачевно – то есть смертью. Хотя бывают и сложные случаи – взять хоть Дикона Харригена, который погиб в автокатастрофе, зато у него теперь самый дорогой памятник в Гэтлине. Его вдова сделала ремонт, поставила во дворе батут для своих детей и частенько ужинает в ресторане «Эпплби» в Саммервилле. Ну, по крайней мере, меня просветил Линк, а ему об этом рассказала миссис Линкольн, а ей – Карлтон Итон. Миссис Харриген теперь раз в месяц исправно приходят чеки из конгресса штата Колумбия. Значит, и грузовик счастье приносит…
Но когда мы зашли в больницу, мне совсем не показалось, что бабушке Пру повезло. Даже странная, звенящая тишина и свежий воздух из больничных кондиционеров не успокоили меня. Повсюду стоял приторно-сладкий запах, похожий на сахарную пудру. Как будто этим ароматом пытаются перебить кое-что другое. В довершение всего холл, коридор и подвесные потолки были выкрашены в излюбленный цвет гэтлинцев – персиковый. Как будто помещения от души полили соусом «тысяча островов» и размазали.
«Или французской заправкой», – попыталась подбодрить меня Лена.
«В любом случае, меня тошнит».
«Бедняга! Может, когда мы увидим ее, ты успокоишься».
«А если нет?»
К сожалению, мое пророчество сбылось – метрах в десяти от нас за стойкой регистратуры застыл Бобби Мерфи. В последний раз мы с ним виделись на тренировке, когда я играл в баскетбольной сборной «Джексона». Он дразнил меня из-за того, что на танцах Эмили Эшер вдруг разлюбила меня и не на шутку возненавидела, что с подобными барышнями случается нередко. Я не обращал внимание на его шуточки: ведь он кидал мяч в университетской сборной целых три года, и вообще старался с ним не связываться. Теперь Бобби стоял в униформе персикового цвета и не казался мне крутым парнем. Он тоже явно не был рад меня видеть. Может, стеснялся ламинированного бейджика, на котором гордо красовалась надпись «Бубби» – даже написать правильно не смогли!
– Здорово, Бобби. А я думал, ты уехал учиться в Саммервилль.
– Итан Уот! Наконец-то мы встретились! Даже не знаю, кто более жалок!
Он быстро взглянул на Лену и не поздоровался. Слухи разносятся быстро, поэтому, думаю, он был в курсе последних событий, даже не вылезая из окружной больницы, где большая часть пациентов не могла говорить. Я попробовал рассмеяться, но закашлялся, и возникла неловкая пауза.
– Вовремя ты явился. Твоя бабушка, Пруденс, как раз спрашивала о тебе, – ухмыльнулся он, кладя на стойку список посетителей.
– Правда? – воскликнул я, хватаясь за соломинку.
– Нет, шучу! Расписывайся и проходи в огород.
– Огород? – переспросил я.
– Ага, в жилой корпус. Овощей мы там держим, – осклабился он, и я вспомнил, как мы с ним чуть не подрались в раздевалке.
«Остынь, Уот! Неужели ты позволишь новенькой вертеть тобой, как ей заблагорассудится?! И кто ты после этого?» – заявил он тогда.
– Старая шутка, Бубби! – вмешалась Лена.
– Отнюдь, – отмахнулся он. – Давай-ка сыграем в «Покажи мне, что у тебя есть»? – обнаглел он, уставившись Лене прямо в вырез рубашки.
Я стиснул кулаки, но сдержался, увидев, как кудри Лены начали завиваться еще сильнее и приподниматься в воздухе.
– Просто помолчи немного, – произнесла она, облокотившись о стойку.
А Бобби уже хватал ртом воздух, словно выброшенная на берег пересохшего озера Моултри рыба.
– Отлично, – улыбнулась Лена, забирая бейджики для посетителей.
– Пока, Бубби, – попрощался я, и мы двинулись мимо него по коридору.
Запах становился весьма ощутимым. На ходу я успевал заглянуть в палаты с открытыми настежь дверями. Теперь мне почудилось, что мы попали в одну из картин Нормана Роквелла, [12]12
Норман Роквелл(1894–1978) – американский художник и иллюстратор.
[Закрыть]изображавшего трагические эпизоды из жизни обычных людей.
На больничной койке лежал старик. Его голова была перебинтована таким количеством бинтов, что выглядела нереально огромной. Он напоминал инопланетянина и без остановки играл с маленьким «йо-йо»: вверх-вниз, вверх-вниз… Напротив него сидела женщина с пяльцами в руках и вышивала, только вот иголки у нее не было. Я поспешно зашагал дальше.
В следующей палате находился подросток и водил рукой по листу бумаги, лежащему на приставном столике из фанеры. Он таращился в пространство и не прекращал писать, хотя по его подбородку стекали струйки слюны. Ручка двигалась очень быстро, и я как-то засомневался. Вряд ли он пишет что-то связное, наверное, это просто бессмысленный набор букв. А может, наоборот – он создает здесь бессмертный шедевр. Кто знает? Кому вообще есть до него дело? Конечно, не Бобби Мерфи. Меня разобрало такое любопытство, что я едва не вырвал у парня бумагу.
«Упал с мотоцикла?»
«Наверное».
Лена сжала мою ладонь, а я изо всех сил пытался не думать о том, как она, босая и без шлема, ехала вместе с Джоном Бридом на его «Харлее».
«Я сделала глупость, Итан».
Я потащил ее вперед. В следующей палате собралась куча народа – у маленькой девчушки был день рождения. Очень грустный получился праздник – покупной торт из «Стой-стяни» да стаканы с брусничным морсом, прикрытые пластиковыми крышками. В торт воткнули пять свечей, семья пела ей песенку, но свечи так и не зажгли.
«Может, здесь строгие правила».
«Господи, какой кошмар!»
Навязчивый, приторный запах усиливался. Я заглянул в очередное помещение и оказался в общей кухне, заставленной йогуртами и банками с жидкой пищей. Ясно, чем тут пахло: едой, предназначенной для людей, которые не похожи на нормальных жителей Гэтлина.
Сюда, в окружную больницу, привезли и мою бабушку Пру. Пока тело неподвижно покоилось в палате, ее дух скользил по безграничным просторам неизведанного. А она, кстати, составила карты загадочных чародейских туннелей с тщательностью, которой позавидовала бы сама Эмма, аккуратно заполняющая клеточки своих любимых кроссвордов. Вот где правда. Такова реальность, это происходит здесь и сейчас, а не в магических измерениях, где время и пространство искривлены.
А смогу ли я справиться? Меньше всего мне хотелось смотреть на бабушку Пру в подобном состоянии. Что, если она останется в моей памяти именно такой – одинокой и брошенной?
Я собрался развернуться, но внезапно запах резко изменился, и я понял, что мы добрались до нужной палаты. Оттуда просачивался особый аромат: смесь розовой воды и лаванды из пакетиков саше, которыми были набиты ящики комодов Сестер. Его я точно ни с чем не перепутаю.
– Итан, – позвала меня Лена.
Из палаты доносился шум аппаратов жизнеобеспечения. Я сделал шаг в сторону Лены, но она обняла меня за плечи и тихо сказала:
– Знаешь, возможно… ее там нет.
Я старался слушать Лену, но меня отвлекали механические звуки приборов. Что они вытворяют с моей бабушкой?
– Ты о чем? Конечно, она там, а где ей еще быть? Видишь табличка с ее именем!
Я кивнул в сторону белой доски. Надпись черным легко стирающимся маркером гласила: «Стетхем Пруденс».
– Верно. Но твоя бабушка Пру… она, вероятно, уже очень далеко отсюда.
Я-то все понимал, но никак не желал соглашаться с Леной.
– А ты мне поможешь? – с надеждой произнес я, берясь за дверную ручку. – Ну, вроде того, как Линк ощущает запах ее крови и слышит биение ее сердца? Ты найдешь ее?
– Кого найти? Ее душу?
– Природные феи это умеют?
– Не знаю, – беспомощно ответила Лена. – Не уверена. Но я должна что-то сделать…
Она отвернулась от меня, но я заметил, что на щеке заблестела подозрительная дорожка.
– Ты и не обязана, Эль. Ты вообще не виновата. Абрахаму был нужен я.
– Не ты, а Джон.
Лена не стала продолжать, но я сразу догадался: «Все случилось из-за меня». Не успел я возразить ей, как она сменила тему:
– Я спросила у дяди Мэкона, что происходит с людьми в коме.
– И что? – прошептал я, готовый пожертвовать всеми своими убеждениями и предрассудками.
– Чародеи верят, что душа может покидать тело при определенных обстоятельствах, например при путешествии. Дядя Мэкон говорит, что тогда появляется ощущение свободы, как будто становишься призраком.
– Неплохо.
Я вспомнил подростка, исписывающего листы бумаги, и старика с «йо-йо». Они не странствовали. И призраками не были. Они застряли в нашем мире, попав в ловушку малопригодных для существования тел.
Только не бабушка Пру! Я этого не вынесу! Пожалуйста, только не она!
Молча, я взглянул на Лену и переступил порог палаты.
Моя бабушка Пруденс – самое крошечное создание на земле. По ее собственным словам, с каждым новым годом ее спина все больше сгибалась, а она сама с каждым новым мужем все больше худела. Теперь она едва доставала мне до груди, даже когда выпрямлялась и надевала ортопедические туфли на толстой подошве.
Сейчас бабушка Пру лежала посреди огромной койки. Врачи присоединили к ней бесчисленное количество трубок, и она стала совсем беззащитной. Ее тело практически не вдавливалось в матрас. Свет ровными полосками падал на бабушку Пру через бежевые пластиковые жалюзи.
Из-за полосок на секунду мне померещилось, что мы угодили в тюремную больницу. Сначала я не мог заставить себя взглянуть на ее лицо. Сделав шаг по направлению к кровати, я принялся рассматривать мониторы. Некоторые гудели, на экранах других постоянно менялись какие-то кривые. Еще в полупустой палате был жесткий стул, обтянутый тканью персикового цвета, и вторая койка. Она напомнила мне умело расставленную ловушку. Интересно, что за несчастный попадет на нее, когда я навещу бабушку Пру в следующий раз?
– Состояние стабильное, беспокоиться не о чем. Для ее тела созданы все удобства, но сейчас она не с нами, – произнесла медсестра, поворачиваясь к двери.
Я увидел лишь копну темных волос, собранных на затылке в хвост.
– Я оставлю вас наедине, если хотите. К Пруденс со вчерашнего дня никто не заходил. Уверена, ей будет полезно провести с вами некоторое время, – добавила она мягким и подозрительно знакомым голосом.
Я хотел окликнуть ее, но медсестры и след простыл. Рядом с койкой была тумбочка, а на ней ваза с букетом свежесрезанных цветов. Вербена. Вроде бы сорт, который Эмма выращивала дома на подоконнике – она называла их «летнее пламя». «Красные, как огонь».
Поддавшись странному импульсу, я приблизился к окну и поднял жалюзи. Палата перестала быть похожей на тюремный лазарет. На подоконнике красовалась толстая полоска соли.
– Эмма! – улыбнулся я, качая головой. – Наверное, была у бабушки, пока мы сидели с Грейс и Мерси. Странно, но, кроме соли, здесь нет никаких оберегов!
– Ну, вообще-то нет, – заявила Лена, доставая из-под подушки бабушки Пру загадочный сверток из рогожи, перевязанный бечевкой. – Не знаю, что это, но, конечно, не лаванда, – скривилась она, понюхав находку.
– Наверняка защитный амулет.
– Вот и хорошо, – отозвалась Лена, придвигая стул к койке, – я бы умерла со страху, лежа тут одна.
Она явно хотела взять бабушку Пру за руку, но не решалась – к ней пластырем крепилась игла капельницы. Моя бабушка должна держать Псалтырь или игральные карты, – захотелось крикнуть мне. Гладить кошку или чертить карту. Я постарался стряхнуть возрастающее ощущение нереальности.
– Давай, Эль…
– Ты уверен?
– Да.
– Она кажется такой умиротворенной, как будто спит… посмотри! – прошептала Лена, заключив ручку бабушки Пру в свои ладони.
Но я лишь робко дотронулся до больничного одеяла.
«Итан, не надо бояться».
«Ладно тебе».
«Думаешь, я не знаю, каково это?»
«Что?»
«Страшиться за жизнь любимого человека?»
Лена склонилась над бабушкой, и я подумал, что она – вылитая чародейская медсестра.
«А я и вправду боюсь, Эль. Постоянно».
«Я знаю, Итан».
«За Мэриан. За папу. За Эмму. Продолжить?»
И я добавил:
«За тебя».
«Итан, пожалуйста…»
«…только не пытайся запретить мне…»
– Итан, прошу тебя…
Опять Лена за свое! Стоило нам перейти на личные темы, общаясь на кельтинге, как Лена моментально начинала говорить вслух.
– Я ужасно беспокоюсь за тебя, Эль, – не сдавался я. – С той самой секунды, как открываю глаза утром, и до момента, когда засыпаю вечером, а еще во сне!
– Итан, взгляни на нее, – попросила Лена.
Она придвинулась ко мне, накрыла мои пальцы своей ладонью и положила их на забинтованную ручку бабушки Пру.
И я решился.
На лице бабушки Пру не было ни радости, ни печали. Она смотрела в потолок пустым, затуманенным взглядом.
Она действительно «не здесь», как выразилась медсестра.
– Бабушка Пру не такая, как все. Уверена, сейчас она исследует незнакомые дали. Она всегда мечтала об этом. Может, именно сейчас она заканчивает чертить очередную карту туннелей! – Лена поцеловала меня и встала. – Пойду, поищу что-нибудь попить. Хочешь шоколадного молока?
Я промолчал и в конце концов пробормотал:
– Спасибо, ничего не надо.
– Зови, если понадоблюсь, – ласково шепнула Лена и покинула палату.
Сперва я совсем растерялся. Я таращился на койку, на бабушку Пру и на бесконечные трубки, подсоединенные к ней. Потом я снова осторожно взял ее за руку, стараясь не задеть капельницу. Только бы не причинить ей боль! Я уверен, что она не лишилась чувствительности. Ведь это значит, что она жива, убеждал себя я.
Я слышал, что, когда человек находится в коме, с ним необходимо общаться. И я стал лихорадочно соображать, что бы ей сказать. Но в голове крутились одно и те же: «Прости меня, это я во всем виноват».
На моем сердце лежал тяжкий груз, который буквально тянул меня к земле. Надеюсь, Лена права, и бабушка Пру беззаботно рисует карты или идет навстречу очередным приключениям. А если она рядом с моей мамой? Может, им удалось найти друг друга? Эти вопросы не давали мне покоя, я на секунду зажмурился…
Открыв глаза, я взглянул на койку, но бабушки не было на матрасе! Я растерянно заморгал, а койка медленно растворилась в воздухе.
Я находился в пустоте.
Затем раздались чьи-то шаги.
– Итан Уот?
– Бабушка Пру?!
Шаркая ногами, она неторопливо подошла ко мне. Она вроде бы присутствовала и отсутствовала одновременно. Бабушка Пру то появлялась передо мной в своем самом нарядном платье с яркими цветами и перламутровыми пуговицами, то исчезала. На ногах у нее были тапочки того же коричневого оттенка, что и любимая шаль бабушки Грейс.
– Быстро ты вернулся, – произнесла она, помахав мне платочком. – Но у меня куча дел. Нет времени бегать туда-сюда каждый раз, когда тебе нужен ответ на еще один дурацкий вопрос!
– Что??? Меня вчера здесь не было.
– Конечно, над старой женщиной каждый готов посмеяться, – нахмурила брови она.
– А что ты мне ответила?
– А что ты спросил?
Бабушка Пру почесала затылок, и я с ужасом понял, что она начинает таять.
– А ты к нам вернешься?
– Пока не знаю.
– А ты не можешь пойти со мной?
– Глупый! – покачала головой она. – Это решает колесо судьбы.
– Кто?
– Рано или поздно колесо судьбы уничтожит всех нас, ты что, уже забыл? И вообще, я устала до жути и хочу отдохнуть, – проворчала она. – Оставь меня здесь, Итан, и не пытайся попасть сюда. Колесо твоей судьбы еще вращается.
Последнее, что я успел заметить, были ее вязаные тапочки. Но и они тоже растаяли в пустоте.
– Итан?
Я проснулся. Лена трясла меня за плечо. Голова была, как ватная, я с трудом продрал глаза. Меня ослепили яркие солнечные лучи. Оказывается, я заснул прямо на стуле, совсем как в детстве! В те времена я устраивался в мамином кресле в библиотеке и ждал, когда она закончит работу в архиве и мы отправимся домой. Бабушка Пру лежала на койке и смотрела в потолок затуманенным взглядом. Я отпустил ее руку. Наверное, вид у меня был изрядно напуганный, поскольку Лена сразу забеспокоилась:
