Текст книги "Прекрасная тьма"

Автор книги: Маргарет Штоль

Соавторы: Ками Гарсия
сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 27 страниц)

Глава одиннадцатая
Четырнадцатое июня. Под оберткой

– Вот это всё?

На столе лежали три стопки коричневых бумажных свертков, Мэриан поставила на последнем из них знакомый штамп окружной библиотеки Гатлина. Она всегда проштамповывала дважды и перевязывала все одной и той же белой бечевкой.

– Нет, захвати еще эту стопку тоже, – она показала на вторую стопку, лежавшую возле тележки.

– Я думал, что в этом городе никто не читает.

– Нет, они читают. Просто они читают не свои собственные книги, поэтому помимо доставок из библиотеки в библиотеку у нас есть и поставки из библиотеки на дом. Но только на срок действия абонемента. Допускается, конечно, еще два-три дня на доставку.

Отлично. Я даже боялся спросить, что в этих коричневых бумажных свертках, и я был уверен, что знать не хочу. Я поднял первую стопку книг и застонал:

– Там что, энциклопедии что ли?

Лив взяла бирку с верхнего свертка:

– Именно. Энциклопедия амуниции, в частности.

Мэриан махнула нам в сторону двери.

– Лив, иди с Итаном. У тебя еще не было возможности посмотреть наш прекрасный городок.

– Я справлюсь.

Лив вздохнула и толкнула тележку к двери:

– Пошли, Геркулес. Помогу тебе разгружаться. Не могу заставлять леди Гатлина ждать их…, – она прочитала еще одну бирку. – Поваренную книгу выпечки доктора Королины.

– Каролины, – поправил я машинально.

– Я так и сказала. Королины.

Два часа спустя мы уже доставили почти все книги, прокатавшись туда-обратно от Джексона Хай до Стоп энд Стил. Когда мы объезжали Генерала Грина, я понял, почему Мэриан с такой радостью наняла меня на работу в библиотеку, которая всегда была пуста и не нуждалась в летних работниках. Мэриан хотела, чтобы я стал для Лив гидом-ровесником на все время ее пребывания. Моей работой было показать ей Дар-и Кин, и объяснить ей разницу между тем, что люди здесь говорят и что думают на самом деле. Моя работа была быть ее другом. Интересно, как к этому отнесется Лена. Если заметит.

– Я не понимаю, зачем ставить в центре города статую военному генералу Юга, проигравшему войну, которой вся страна, в общем, должна стыдиться.

Конечно, она не понимала.

– Местные почитают павших. У нас тут целый музей в их честь, – не стоило упоминать, что музей Павших Солдат был так же сценой спровоцированной Ридли попытки самоубийства моего отца несколько месяцев назад. Сидя за рулем Вольво, я взглянул на Лив. Не помню, когда последний раз какая-либо другая девушка кроме Лены сидела на пассажирском сиденье рядом со мной.

– Ты ужасный экскурсовод.

– Это и есть Гатлин. Тут не на что смотреть, – я взглянул в зеркало заднего вида. – Или тут не так много, что я хотел бы тебе показать.

– Что это значит?

– Хороший гид всегда знает, что стоит показывать, а что стоит утаить.

– Тогда я уточню. Ты катастрофически неправильно направляющий гид, – она вытащила из карману резинку.

– Ага, я значит заблудо-вод? – у меня уже авторское право на дурацкие шутки.

– Могу поспорить и с твоим юмором, и с твоей философией гида в целом, – она заплетала волосы в две косы, ее щеки румянились от жары. Она не привыкла к влажности Южной Каролины.

– И что тебе показать? Может отвезти тебя пострелять банки за старой хлопковой мельницей в конце Девятого шоссе? Или показать, как расплющиваются монетки на железнодорожных рельсах? Или может последовать за мухами в промасленную дыру «ешь-на-свой-риск», которую мы называем Дар-и Кин?

– Да, все вышеперечисленное, особенно последний пункт. Умираю от голода.

***

Лив положила последнюю бирку в одну из двух стопок:

– … семь, восемь, девять. Я выиграла, ты проиграл, руки прочь от этих хлопьев. Они теперь мои, – она перетянула пачку моих чипсов с чили на свою сторону красного пластикового стола.

– Ты хотела сказать от чипсов.

– Я хотела сказать от добычи.

Ее половина стола уже была завалена: луковыми кольцами, чизбургером, кетчупом, майонезом и моим сладким чаем. Я знал, где чья сторона, потому что она провела границу, выложив посередине стола от края до края палочки картошки фри, как Великую Китайскую Стену.

– Хорошие заборы – добрые соседи.

Я вспомнил стихотворение с урока английского:

– Уолт Уитман.

Она покачала головой:

– Роберт Фрост. А ну не лезь к моим луковым кольцам.

Я должен был догадаться. Сколько раз Лена цитировала стихотворения Фроста и переделывала его строчки под себя?

Мы остановились пообедать в Дар-и Кин, которая была дальше по дороге от двух наших последних доставок: миссис Ипсвич (Руководство по прочищению толстой кишки) и мистер Гарлоу (Классические плакаты красоток времен Второй Мировой), посылку пришлось отдать его жене, потому что его самого дома не было. Впервые я понял, зачем нужна коричневая оберточная бумага.

– Поверить не могу, – я скомкал свою салфетку. – Кто бы мог подумать, что в Гатлине столько романтиков? – я ставил на церковные книги, Лив на романы. Я проиграл восемь к девяти.

– Не просто романтиков, а благочестивых романтиков. Удивительная комбинация, такая…

– Ханжеская?

– Вовсе нет. Я бы сказала, американская. Ты заметил, что «Слово Божие» и «Божественно аппетитная Делайла» были доставлены в один и тот же дом.

– Я думал, это была книга рецептов.

– Ну, только если Делайла готовит что-то, куда острее этих хлопьев с перцем, – она помахала одним в руке.

– Чипсов.

– Именно.

Я покраснел, вспоминая, какой взволнованной была миссис Линкольн, когда мы доставили эти книги к ее двери. Я не стал говорить Лив, что получатель Делайлы был матерью моего лучшего друга и самой беспощадно благочестивой женщиной в городе.

– Значит, тебе понравилось в Дар-и Кин? – я сменил тему разговора.

– С ума по нему схожу, – Лив откусила кусок от своего чизбургера, такой большой, что Линк мог бы позавидовать. Я уже был свидетелем ее волчьего аппетита, свойственного среднестатистическому игроку баскетбольной команды за обедом. Похоже, что ее не очень-то волновало, что я о ней думаю в том или ином случае, что было заметным облегчением. Особенно, учитывая, что в последнее время все мои поступки относительно Лены были ошибочными.

– И что же мы найдем под твоей коричневой оберткой? Церковные книги, романы или и то и другое?

– Не знаю, – у меня было больше секретов, чем я мог бы справиться, но делиться ими я не собирался.

– Давай. У всех есть секреты.

– Не у всех, – соврал я.

– Так что, под твоей бумагой ничего нет?

– Нет. Разве что еще больше бумаги, – в каком-то смысле я хотел, чтобы это так и было.

– Значит, ты вроде как лук?

– Скорее обычный старый картофель.

Она взяла палочку картошки фри, рассматривая ее:

– Итан Уэйт – это не обычный старый картофель. Вы, сэр, картошка фри.

Она сунула палочку себе в рот и улыбнулась. Я засмеялся и согласился:

– Ладно. Я – картошка фри. Но никакой оберточной бумаги, нечего рассказывать.

Лив отпила свой сладкий чай через трубочку:

– Что доказывает одно – ты определенно в списке ожидающих «Божественно аппетитной Делайлы».

– Подловила.

– Ничего не могу тебе обещать, но скажу, что я знакома с библиотекарем. Довольно хорошо, как выяснилось.

– Значит, замолвишь словечко?

– Замолвлю, чувак, – Лив рассмеялась, и я засмеялся вместе с ней. С ней был так легко, как будто я знал ее целую вечность. Мне было весело, но, когда мы отсмеялись, я почувствовал себя виноватым. И где логика? Лив вновь переключилась на свою картошку фри.

– Я считаю, что вся эта секретность довольно романтична, как думаешь?

Я не знал, что ответить, учитывая, как глубоко уходят корни секретов в этом городе.

– В моем городе закусочная на одной улице с церковью, и вся паства перемещается из одной в другую. Иногда даже воскресный обед мы едим здесь, – я улыбнулся. – Разве это не божественно аппетитно?

– Едва ли. Точно не так горячо. А напитки должны быть не такие холодные, – она показала палочкой картошки на свой бокал сладкого чая. – Лед должен на земле попадаться чаще, чем в стакане.

– У тебя претензии к знаменитому сладкому чаю округа Гатлин?

– Чай должен быть горячим, сэр. Из чайника.

Я своровал у нее картошку фри и показал на ее чай:

– Что ж, мэм, для рьяных южных баптистов это напиток дьявола.

– Потому что холодный?

– Потому что чай. Без кофеина.

Лив была шокирована:

– Нет чая? Я никогда не пойму эту страну.

Я стащил еще картошки:

– Поговорим о богохульстве? Тебя здесь не было, когда в «Завтраки и Выпечка Милли» ниже по Главной улице стали продавать замороженные полуфабрикаты. Мои двоюродные бабушки, Сестры, так взбеленились, что чуть не разнесли там все. Стулья летали, серьезно.

– Они монашки? – Лив укладывала луковые кольца в свой чизбургер.

– Кто?

– Сестры? – еще одно луковое кольцо.

– Нет. Они действительно сестры.

– Понятно, – она прихлопнула сверху второй половиной булочки.

– Ничего тебе не понятно.

Она подняла бургер и откусила от него кусок.

– Совершенно.

Мы опять рассмеялись. Я не слышал, как сзади подошел мистер Джентри.

– Наелись? – спросил он, вытирая руки об тряпку.

Я кивнул.

– Да, сэр.

– Как там эта твоя девчонка поживает? – он спросил таким тоном, будто надеялся, что я, наконец, образумился и бросил Лену.

– Ээээ, в порядке, сэр.

Он кивнул, разочарованный, и вновь отправился к себе за стойку.

– Передай привет мисс Амме от меня.

– Мне показалось, что он недолюбливает твою девушку, – она сказала это с вопросительной интонацией, но я не знал, что ей ответить. Можно ли считать девушку все еще своей, если она уезжает от тебя с другим парнем? – Профессор Эшкрафт, кажется, упоминала ее.

– Лена. Мою… ее зовут Лена, – надеюсь, я не выглядел так же неловко, как себя чувствовал. Лив, похоже, не заметила. Она отпила еще чая.

– Может, как-нибудь встретимся с ней в библиотеке.

– Не знаю, придет ли она еще в библиотеку. Последнее время все как-то не так, – не знаю, почему я это сказал. Я был едва знаком с Лив. Но мне стало легче, когда я произнес это вслух.

– Уверена, что вы все выясните. Когда я приезжала домой, я постоянно ругалась со своим парнем, – она говорила весело и спокойно, хотела, чтобы я почувствовал себя лучше.

– Как давно вы вместе?

Лив взмахнула рукой, странные часы соскользнули вниз на ее запястье:

– Мы уже расстались. Он был немного снобом. Ему не нравилось, что его девушка умнее его.

Я хотел сменить тему бывших и нынешних подружек.

– А это что такое? – я кивком показал ей на часы, или что там это было.

– Это? – она вытянула руку через стол, показывая мне массивные черные часы. На них было три цифры и серебристая стрелка на прямоугольнике с изображенными зигзагами на нем, как на тех аппаратах, что измеряют баллы при землетрясении. – Селенометр.

Я непонимающе смотрел на нее.

– Селена – богиня Луны в Древней Греции, Метрон – «измерение» по-гречески, – она улыбнулась. – Запустил свое знание греческой этимологии?

– Немного.

– Он измеряет притяжение Луны, – она задумчиво повернула одну из цифр, под указателем появились числа.

– И зачем тебе притяжение Луны?

– Я астроном-любитель. Больше всего мне интересна Луна. У нее невероятное влияние на Землю. Приливы, отливы и все остальное. Поэтому я сделала его.

Я чуть не подавился своей колой:

– Ты его сделала? Серьезно?

– Не надо так удивляться. Это было не трудно, – щеки Лив опять вспыхнули. Я ее смущал. Она потянулась за еще одним чипсом. – Эти хлопья просто великолепны.

Я представил себе Лив, сидящую в британском подобии Дар-и Кин и измеряющую притяжение Луны над горой чипсов. Это было лучше, чем представлять себе Лену на сиденье Харлея Джона Брида.

– Расскажи-ка мне о своем Гатлине. Том, в котором чипсы называют хлопьями, – я никогда не был нигде дальше Саванны. Я себе даже представить не мог, какой может быть жизнь в другой стране.

– О моем Гатлине? – краснота на щеках отступила.

– Откуда ты?

– Я из города севернее Лондона. Кингс-Лэнгли.

– Откуда?

– Это в Хартфордшире.

– Не полегчало.

Она откусила еще один кусок от бургера:

– Может, это поможет. Там изобрели Овалтин. Ну, знаешь, напиток? – она вздохнула. – Его добавляют в молоко, и оно становится вроде как шоколадным.

У меня глаза на лоб полезли.

– Ты имеешь в виду шоколадное молоко? Типа Несквика?

– Точно. Удивительная штука, правда. Попробуй как-нибудь.

Я рассмеялся в свой стакан колы, капли полетели на мою потертую футболку Атари. Девочка-Овалтин встретила мальчика-Несквик. Я хотел было сказать это Лив, но подумал, что она может неправильно меня понять. Хотя мы были знакомы всего несколько часов, а я уже считал ее другом.

– И что же ты делаешь, когда не пьешь Овалтин и не изобретаешь научные штучки, Оливия Дюранд из Кингс-Лэндли?

Она скомкала обертку чизбургера:

– Ну, в основном я читаю книги и хожу в школу. Я учусь в школе, которая называется Харроу. Школа для девочек.

– И как оно?

– Что именно? – она сморщила нос.

– Также мучительно, как звучит? [2]2
  Harrow – название школы Лив, harrowing – горестно, мучительно. Итан скаламбурил, спросив так ли в школе мучительно, как говорит ее название.


[Закрыть]– М.У.Ч.И.Т.Е.Л.Ь.Н.О., десять по вертикали, что значит сидеть годами на одном месте и не рассчитывать на большее, чем эти мучительные годы, Итан Уэйт.

– Ты не можешь удержаться от своих дурацких каламбуров, да? – улыбнулась Лив.

– А ты не ответила на вопрос.

– Нет. Не мучительно. Не для меня.

– Почему?

– Ну, для начала, я гений, – она сказала таким тоном, будто говорила, что она блондинка или англичанка.

– И почему тебя занесло в Гатлин? Мы не похожи на магнит для гениев.

– Ну, я участвую в программе обмена одаренными учениками между учебными заведениями, между Дюком и моей школой. Передай мне маянез.

– Май-о-нез, – проговорил я по буквам.

– Я так и сказала.

– И зачем Дюк отправил тебя в Гатлин? Ты могла бы заниматься в колледже Саммервиля.

– Нет, глупый. Так я могу заниматься с куратором моей диссертации, знаменитой Мэриан Эшкрофт, действительно единственной в своем роде.

– О чем твоя диссертация?

– Фольклор и мифология, в контексте становления общества после Гражданской войны в Америке.

– Люди здесь все еще называют ее Войной между штатами, – сказал я.

Лив весело рассмеялась. Я рад, что хоть кто-то считал это забавным. У меня это вызывало ощущение неловкости.

– А правда, что люди на Юге иногда наряжаются в одежду гражданской войны и заново проигрывают все битвы, для развлечения?

Я встал. Я и сам мог бы так сказать, но мне не хотелось слышать подобный вопрос и от Лив тоже.

– Думаю, нам пора идти. Мы еще не все книги доставили.

Лив кивнула, забирая чипсы.

– Это мы тут не оставим. Прибережем для Люсиль.

Я не стал говорить, что Люсиль привыкла к тому, что Амма кормит ее жареным цыпленком и остатками слоеных запеканок, которые она выкладывает на ее личную фарфоровую тарелку, именно так, как проинструктировали Сестры. Сомневаюсь, что Люсиль стала бы есть жареные чипсы. Люсиль была привередливой, как сказали бы Сестры. Хотя Лена ей нравилась.

Когда мы направились к двери, краем глаза я увидел машину через мутные замасленные окна. Фастбэк разворачивался на краю гравийной парковки. Лена демонстративно не захотела ехать мимо нас. Супер.

Я стоял и смотрел, как машина исчезает на повороте на Дав Стрит.

Ночью я лежал в своей кровати, заложив руки за голову, и смотрел на свой голубой потолок. Несколько месяцев назад мы бы с Леной сейчас, находясь в разных спальнях, читали бы, смеялись и болтали, как это было каждую ночь. Я почти что забыл, каково это засыпать без нее. Я повернулся и посмотрел на свой старый, поцарапанный мобильник. Он толком не работал после Лениного дня рождения, но все-таки принимал звонки от звонивших мне. Если бы кто-нибудь собрался позвонить.

Она не очень-то любила пользоваться телефоном.

Прямо сейчас я вновь вернулся в свои семь лет, когда я перемешал все паззлы в моей комнате в одно гигантское безнадежное месиво. Когда я был ребенком, мама садилась рядом со мной и помогала мне собирать из этого месива картинки. Но я больше не был ребенком, и мамы больше не было. Я вертел в голове кусочки мозаики так и сяк, но они не складывались в картинку. Девушка, в которую я был безумно влюблен, была все еще той же самой девушкой. Это не изменилось. Но только вот теперь девушка, в которую я был безумно влюблен, скрывала что-то от меня и едва ли разговаривала со мной.

А еще были видения.

Абрахам Равенвуд, Кровавый инкуб, убивший родного брата, знал мое имя и мог меня видеть. Мне надо выяснить, как эти кусочки складываются, чтобы понять хоть что-то, увидеть хотя бы основу. Этот паззл не уберешь в коробку. Уже слишком поздно. Я был бы рад, если бы мне подсказали, куда положить хотя бы один кусочек. Бездумно я встал и распахнул окно спальни. Я лег обратно и вдыхал запах ночи, когда услышал отдаленное мяуканье Люсиль. Амма, наверно, забыла запустить ее внутрь. Я хотел было крикнуть ей, что сейчас спущусь, и тут увидел их.

Под моим окном, на верху крыльца, в лунном свете рядышком сидели Пышка Люсиль и Страшила Рэдли.

Страшила колотил по земле хвостом, а Люсиль мяукала ему в ответ. Так они и сидели летней ночью на верхних ступенях крыльца, как будто вели непринужденный разговор двух приятелей. Не знаю, о чем они там сплетничали, но, видимо, новости были важными. Лежа в кровати и слушая тихий диалог собаки Мэйкона и кошки Сестер, я заснул.

Глава двенадцатая
Пятнадцатое июня. Холодный прием

– Не смей даже пальцем до моих пирогов дотрагиваться Итан Уэйт, пока я тебя не попрошу.

Я отпрянул от Аммы, подняв руки в воздух:

– Просто хотел помочь.

Она бросила на меня взгляд, заворачивая свой пирог из сладкого картофеля – двукратного победителя – в чистое кухонное полотенце. Сметанник и пирог с изюмом соседствовали на кухонном столе рядом с пахтой, готовые к отправке в переносной холодильник. Фруктовые пироги все еще остывали на подставках, а мука покрывала каждый сантиметр кухни.

– Только два дня лета прошло, а ты уже вертишься под ногами? Если ты хоть один из моих призовых пирогов уронишь, будешь молиться, чтобы провести лето в школе с заданиями. Хочешь помочь? Не суетись, а подгони машину.

Страсти накалялись, как стенки духовки, и мы почти не разговаривали, пока ехали по шоссе в нашем Вольво. Я молчал, но вряд ли это кто-нибудь заметил. Сегодня был единственный великий день в году для Аммы. Сколько себя помню, Амма всегда занимала первое место в категории Печеных и жареных фруктовых пирогов и второе место в категории Пирогов с начинкой. Она только однажды не получила ленточку, в прошлом году, когда мы не пошли на ярмарку, потому что со смерти мамы тогда прошло только два месяца. Гатлин не мог похвастаться возрастом или размерами ярмарки. Арбузный фестиваль в округе Хэмптона превосходил нас на две мили и на двадцать лет, и престижность получения звания Персиковых Принца и Принцессы Гатлина заметно уступала чести быть названными Арбузная Мисс и Мастер Конкурсов в Хэмптоне.

Когда мы припарковались на пыльной стоянке, Амме было нас не обмануть своей постной миной. Сегодня весь день будет крутиться вокруг пирогов и конкурсов, и если вы не несете в руках любовно упакованный, словно чей-то первенец, пирог, то, значит, вы толкаете перед собой завитого малыша, держащего в руках жезл, по направлению к павильонам. Мать Саванны была организатором Персиковых конкурсов Гатлина, а Саванна отстаивала звание Персиковой Принцессы. Миссис Сноу будет целый день курировать конкурсы. В нашем городе не существовало такого понятия, как слишком юный возраст для короны. На конкурсе красоты малышей на ярмарке розовость щечек и красивость расположения подгузника оценивались так же, как правильное смешивание компонентов коблера, и вызывало не меньше страстей, чем гонки без правил. В прошлом году малышку Скипеттов дисквалифицировали за мошенничество, когда яркий румянец их девочки вдруг остался на руках у судей. На окружной ярмарке существовали строгие требования – никаких костюмов до двух лет, никакого макияжа до шести лет, и только соответствующий возрасту макияж до двенадцати.

Когда моя мама была жива, она всегда находила, что сказать о миссис Сноу, и Персиковые конкурсы были ее главной целью. «Подходящий по возрасту макияж? Какой макияж может быть подходящим для семилетки?» Но даже моя семья никогда не пропускала ярмарку, за исключением прошлого года. И вот мы снова здесь, несем через толпу пироги к ярмарочной площади, так же, как и всегда.

– Не толкайся, Митчелл. Итан Уэйт, шевелись. Я не позволю Марте Линкольн или любой другой из этих дам вырвать у меня победу из-за двух мальчишек, – под «этими дамами» Амма всегда подразумевала все тех же – миссис Линкольн, миссис Ашер, миссис Сноу и всех остальных из ДАР.

К тому времени, когда мою руку проштамповали, на ярмарке уже находилось население трех-четырех округов. Никто не пропускал день открытия ярмарки, а ярмарочная площадь находилась где-то между Гатлином и Пиксвиллем, что означало долгое путешествие до площади через бесконечное количество испеченного хвороста, а день был таким жарким и душным, что можно было рухнуть в обморок, стоя на месте. Но если тебе повезет, то за птичьими загонами Будущих фермеров Америки можно будет с кем-нибудь пообжиматься. В моем случае мне не приходилось рассчитывать на большее, чем хворост и жара.

Мы с отцом, исполненные осознания долга, шли за Аммой к столам для конкурсантов, стоявших под огромным баннером «Сазерн Красти». У конкурса пирогов каждый год был новый спонсор, и если это не были «Пиллсбери» или «Сара Ли», то это будет «Сазерн Красти». Конкурсы всегда собирали больше народу, но Конкурс пирогов по давности проведения мог считаться их прадедушкой. Поколениями те же семьи пекли пироги по тем же рецептам, и каждая выигранная ленточка была гордостью одного великого южного дома и позором для другого. Стоит заметить, что в этом году несколько женщин поставили своей целью лишить Амму первого места. Если судить по бормотанию, которое я слышал из кухни на протяжении всей недели, то это случится, когда ад замерзнет, и все «эти дамочки» отправятся кататься по нему на коньках.

К тому времени, когда мы разгрузили свою бесценную ношу, Амма уже наседала на судей по поводу расстановки столов.

– После вишневой наливки уксус не добавляют, так же и между моими сливочными пирогами не надо ревеневый пирог вставлять. Мне надо, чтобы их вкус был таким, как я задумала, если только вы, парни, не ищите неприятностей.

– Сейчас будет, – не дыша, прошептал мой отец. И в этот же момент Амма одарила судей своим фирменным Взглядом, от чего они сжались в своих складных стульях.

Папа покосился на выход, и мы выскользнули наружу, до того, как у Аммы появился шанс приобщить нас к работе, попутно терроризируя волонтеров и запугивая судей. Когда мы добрались до толпы, мы машинально повернулись в разные стороны.

– Ты собираешься ходить по ярмарке с кошкой? – отец смотрел вниз, на сидящую в пыли у моих ног Люсиль.

– Видимо, да.

Он засмеялся. Я пока так еще и не привык к звуку его смеха.

– Что ж, не попади в переделку.

– Ни за что.

Папа кивнул мне, как отец кивает сыну, я кивнул ему в ответ, стараясь не думать, что в прошлом году я был взрослым, а он был умалишенным. Он пошел свой дорогой, я отправился своей, и мы оба исчезли в разгоряченной, потной толпе людей.

Ярмарка была битком набита народом, и мне с трудом удалось найти Линка. Но, будучи верным себе, он ошивался возле аттракционов, пытаясь закадрить любую бросившую на него взгляд девчонку, раз уж сегодня выдавалась редкая возможность встретить парочку не из Гатлина. Он стоял с молотом на плече перед одной из таких высоченных вертикальных линеек, где надо ударить резиновым молотом, чтобы доказать, какой ты крутой. Он был полностью в образе барабанщика в своей полинялой футболке с «Сошиал Дисторшин» и барабанными палочками, засунутыми в задний карман джинсов и свисающей под ними цепочкой бумажника.

– Давайте-ка, я покажу вам, как это делается, дамы. Отойдите назад, чтобы никто не пострадал.

Девчонки хихикали, глядя на лучший удар Линка. Показатель подскочил, измеряя и силу Линка и его шансы подцепить кого-нибудь одновременно. Показатель миновал «Абсолютного слабака» и «Хиляка» и направился к звонку наверху, к «Крутому силачу». Но до верха он не добрался и остановился где-то посередине на значении «Слабоват еще». Девушки закатили глаза и направились к аттракциону с кольцами.

– Эта штука мухлюет. Все это знают, – Линк крикнул им вслед, бросая молот на землю. Вероятно, он был прав, но это было неважно. В Гатлине повсюду были подделки, с чего бы ярмарочным развлечениям отличаться?

– Привет, у тебя есть деньги? – Линк сделал вид, что роется в карманах, как будто у него могло быть там что-то крупнее десяти центов.

Я протянул ему пять баксов, качая головой:

– Тебе нужна работа, чувак.

– У меня есть работа, я барабанщик.

– Это не работа, пока тебе за нее не платят.

Линк сканировал толпу на предмет девушек или хвороста, он одинаково бурно реагировал и на то и на другое, поэтому сложно сказать, что именно он высматривал.

– Мы пытаемся организовать концерт.

– Трясуны играют на ярмарке?

– На этой барахолке? Ни за что, – он пнул дорожную пыль.

– Вы им не понравились?

– Они сказали, что мы отстой. Но раньше «Лед Зеппелин» тоже считали отстоем.

Мы шли по ярмарке, и несложно было заметить, что аттракционы для катания с каждым годом становились все меньше, а игровые развлечения выглядели все более потрепанными. Патетично разрисованный клоун протащил позади нас связку шаров. Линк остановился и схватил меня за руку:

– Смотри-ка. На шесть часов. Третий уровень пройден, – по мнению Линка, круче этого уровня девчонок просто не существует.

Он показывал на блондинку, с улыбкой шагающую в нашем направлении. Это была Лив.

– Линк…, – начал было я, но Линк уже сделал стойку.

– Как сказала бы моя мама, у Великого Господа отличный вкус, аллилуйя, аминь.

– Итан! – она помахала нам рукой.

Линк посмотрел на меня:

– Ты издеваешься? У тебя уже есть Лена. Как несправедливо.

– Лив не моя, и я вовсе не уверен, учитывая прошедшие дни, что у меня до сих пор есть Лена. Выше нос.

Я заметил, что на Лив майка с «Лед Зеппелин». Линк заметил этот факт одновременно со мной:

– Идеальная девушка.

– Привет, Лив. Это Линк, – я ткнул его в бок, чтобы он закрыл рот, – Лив этим летом будет ассистентом Мэриан по исследованиям. Мы вместе работаем в библиотеке.

Лив протянула руку, Линк таращился на нее:

– Офигеть.

Особенность Линка в том, что он никогда не смущался сам, он смущал только меня.

– Она ученица по обмену из Англии.

– Напрочь офигеть.

Я посмотрел на Лив и пожал плечами:

– Я тебя предупреждал.

Линк расплылся в самой широкой из своих улыбок:

– Ты мне не говорил, что ты работаешь с горячей цыпочкой с обалденной фигурой.

Лив взглянула на меня, изображая удивление:

– Не говорил? Какое разочарование, – она засмеялась и подхватила нас обоих под руки. – Пойдемте, ребята. Расскажите мне подробно, как эта странная вата становится сладкой.

– Я не могу выдавать вам секреты родины, мэм.

– А я могу, – Линк сжал ее руку.

– Расскажи мне все.

– Туннель любви или Будка поцелуев? – Линк улыбнулся еще шире.

– Даже не знаю, так сложно выбрать. Пожалуй, я выберу… Колесо обозрения.

И в этот момент я увидел знакомые черные локоны и почувствовал в воздухе запах лимонов и розмарина.

Но больше я ничего не узнавал. Лена стояла в паре ярдов от меня, возле кассы, в том, что походило на шмотки Ридли. Черный топ был выше пупка и черная юбка была короче на несколько дюймов положенного. Длинная голубая прядь лежала на ее черных волосах, свиваясь локоном к лицу и опускаясь на спину. Но не это поразило меня больше всего. Лена, девушка, на лице которой никогда не бывало ничего кроме очков, была ярко накрашена. Некоторые парни любят, когда девушки покрыты слоем штукатурки, но я был другого мнения. Особенно меня беспокоили подведенные черным Ленины глаза.

В окружении обрезанной джинсы, соломы, пыли, пота и красно-белых клетчатых скатертей она еще больше выглядела не от мира сего. Ее старые бутсы были единственным, что я узнал. Ну и еще ее ожерелье с амулетами, напоминавшими, что где-то там внутри есть настоящая Лена. Она была не из тех, кто одевался в подобном стиле. По крайней мере, раньше не была.

Три каких-то обормота разглядывали ее, я с трудом сдерживался, чтобы не дать им всем по роже.

Я отпустил руку Лив:

– Встретимся там, ладно.

Линк не мог поверить своему счастью:

– Без проблем, друг.

– Мы можем подождать, – предложила Лив.

– Не стоит. Я вас найду, – я не ожидал увидеть здесь Лену, и я не знал, что сказать, чтобы не выглядеть еще более взвинченным, чем казалось Линку. Как будто был какой-то текст, который даст тебе сохранить душевное равновесие, когда твоя девушка сматывается от тебя с другим парнем.

– Итан, я тебя искала, – Лена направилась ко мне, она говорила как прежняя Лена – Лена, которую я знал несколько месяцев назад. Та, которую я отчаянно любил, и которая отвечала мне взаимностью. Даже если выглядела как Ридли. Она встала на носочки, чтобы убрать челку с моих глаз, и провела пальцами по моей нижней челюсти.

– Забавно, потому что в последнюю нашу встречу, ты меня бросила, – я пытался говорить спокойно, но выходило зло.

– Я не бросала тебя, в общем, – ощетинилась она.

– Нет, ты швырялась в меня деревьями и запрыгнула на сиденье байка какого-то левого парня.

– Я не швырялась деревьями.

Я поднял бровь:

– Да разве?

Она пожала плечами:

– Ну, только если ветками.

Но я до нее достучался, она крутила в руке крохотную бумажную звездочку, которую я ей подарил, я уже начал думать, что она ее оторвет.

– Прости меня, Итан. Я не знаю, что со мной происходит, – ее голос был мягким, искренним. – Иногда мне кажется, что мир вокруг меня сжимается, и мне этого не выдержать. Я не бросала тебя на озере. Я сама себя бросала.

– Уверена?

Она вновь подняла на меня глаза, и одинокая слезинка скользнула по ее щеке. Она ее смахнула, сжимая кулаки. Она положила руку мне на грудь, прижав ладонь к сердцу.

Дело не в тебе. Я тебя люблю.

– Я люблю тебя, – повторила она вслух, и слова повисли в воздухе между нами, они были куда явственнее, чем сказанные мысленно. Сердце сжалось, когда она это сказала, и воздух застрял в горле. Я хотел было сказать что-нибудь язвительное, но не мог ни о чем думать, кроме как о ее красоте, и о том, как сильно я тоже люблю ее.

Но в этот раз ей так легко от меня не отделаться. Я нарушил идиллию:

– Что происходит, Ли? Если ты так меня любишь, то, что у тебя за дела с Джоном Бридом?

Она молча отвела взгляд.

Скажи мне.

– Ты неправильно все понял, Итан. Джон друг Ридли. Между нами ничего нет.

– И как давно это «ничего» уже длится? С тех пор, как ты сфотографировала его на кладбище?

– Я не его фотографировала, а его мотоцикл. Я встречалась с Ридли, а он оказался там.

Я заметил, что на сам вопрос она не ответила.