Текст книги "Морская дорога (ЛП)"
Автор книги: Маргарет Элфинстоун
Жанр:
Исторические приключения
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 19 страниц)
Глава десятая
Двадцать первое июля
Июнь. Почти высшая точка прилива. Морские волны накатывают на выброшенный на берег тающий лёд. Гудрид привычна эта картина, также, как и вид на ледник из Арнастапи. Порой Братталид пропадает из виду, скрывается за туманом, сумерками или дождевой дымкой; иногда холмы кажутся тонкой серой линией на горизонте, а противоположный берег фьорда всего лишь лиловый силуэт. Сегодня один из тех дней, когда берег напротив кажется таким близким, что можно добросить камень. Гудрид видит каждую складку на холме, каждую скалу и проплешину на пастбище, потому что утренние лучи отбрасывают длинные тени от каждого выступающего предмета. Она видит разбросанные и тут и там постройки, сгрудившиеся в кучку торфяные крыши – усадьба Эрика. Скот уже пасётся между островков ещё не растаявшего снега. Она слышит собачий лай и человеческий крик. У берега всё ещё ледяные поля, но в середине фьорда уже появилась трещина с чёрной водой, и путь на юг к открытому морю свободен. С берега через прибрежные льды прорублен канал, чтобы добраться до открытой чёрной воды.
Корабль Лейфа спустили к берегу на катках, уложенных поверх обломков льда и гальки. Судно спустили на воду, ленивое море, пестрящее льдинами, накатывает на берег и бьёт прибойной волной. По сравнению с льдинами, корабль выглядит утлым и крошечным, как детская игрушка – судёнышко, вырезанное из коряги, принесённой морем, с лоскутом шерстяной ткани вместо паруса. Надежды, которые на него возлагаются, кажутся неосуществимыми по сравнению с громадой далёких гор и простором океана, раскинувшегося за фьордом. Год за годом эти надежды обещают сбыться. Корабль с виду хрупок, как и мечты мужчин, которые отправятся на нём в плавание, но он выдержит. Корабль Лейфа прочертил невидимую линию через весь мир от Исландии и до Гренландии, далее до Норвегии, потом к Гебридским островам, оттуда до Винланда и в Гренландию. Тонкая нить, соединяющая разрозненные куски мира, один к одному, сшивая материю в одно целое.
Корабль Лейфа – норвежский кнорр, добротный торговый корабль с высокими бортами. Прекрасный, как следует построенный корабль с резной фигурой на носу и корме. Такое судно приспособлено к океанским путешествиям. Изогнутые обводы корпуса, гибкие доски обшивки и шпангоуты легко выдерживают напор волн. При попутном ветре корабль идёт стремительно и красиво; при встречном ветре квадратный парус не помогает, и тогда ждут подходящей погоды. Даже малые размеры судна имеют значение, зыбь преодолевается легко, корабль режет волну, будто идёт по незримой дороге.
Мечты мужчин имеют такую же форму; корабль и мечта созданы друг для друга. Корабль принадлежит Лейфу, но сам он остаётся в этом году дома, чтобы приглядывать за скотом отца и возглавить охоту на крайнем севере. Может быть, у него есть собственные дела, требующие его присутствия. Эрик сердит на Лейфа из-за женщины, что околдовала его, и из-за священника из Норвегии, который старается изо всех сил околдовать мать Лейфа. У Эрика хватает и своих домашних неурядиц, и Лейф хорошо понимает, что ему нужно остаться дома и упрочить своё положение.
Но Лейф всегда великодушен. Всю зиму в главном доме Братталида не смолкали разговоры о новых возможностях, открывшихся после того, как Лейф разведал путь в Винланд. Если поселенцы из Гренландии найдут в Винланде всё, что им требуется, и семья Эрика будет управлять целой страной, то Гренландия будет их навечно. Если в Винланде есть древесина и вино для Исландии, прибыль от этого вкупе с доходом от охоты на севере сделает семью Эрика самой богатой в мире. Им будет принадлежать всё, чем только может владеть смертный, но им важно не допускать раздоров в семье. Лейф как всегда великодушен, он одолжил свой корабль и дома в Винланде, заметь – одолжил, своему брату Торвальду. Итак, сегодня Торвальд вместе со своей командой отплывает из Эриксфьорда. Выход к морю открыт, и попутный ветер благоволит им.
Гудрид видит корабль, стоящий на якоре – чёрное пятнышко в тёмном море с белыми льдинами. Она вглядывается: туда и обратно снуют лодки, перевозя на судно припасы. Отсюда она не может различить кого-либо, но Торвальд, конечно же, уже на борту, а Торстейн с Лейфом должны быть в лодках, а Эрик руководит ими с берега. Женщины, как всегда, будут хлопотать в поселении, делая вид, что выполняют свою ежедневную работу, будто ничего особенного не происходит. Даже те женщины, что верят в Христа, такие как Тьёдхильд, знают, что в этот день лучше молиться молча. Когда корабль отправляется в путь, новые боги здесь совсем не к месту. Если Гудрид и молится за Торвальда, то про себя. Она сомневается в своих способностях: всё, что она может, – пожелать доброго плавания, а это не то же самое, что молитва или заговор. Торвальд – один из сыновей Эрика, она никогда не рассматривала его в качестве будущего мужа, но он станет её братом. Было время, когда Торвальд с Торстейном жадно смотрели на неё, а она ничего не отвечала ни одному, ни другому. Она желает ему добра.
Начинается отлив. Льдины отходят от берега. Течение несёт воды на юг, к устью фьорда. Солнце в зените. На корабле Лейфа медленно поднимают квадратный парус. Гудрид прищуривается, чтобы лучше видеть. Корабль выходит на чёрную воду, минуя глыбы плавучего льда, и его подхватывает течение. Ветер, дующий сверху, с ледников, наполняет парус. Судно поворачивает на юг и набирает ход.
Сегодня так жарко, Агнар, что я даже не могу сидеть в тени крытой галереи обители. Здесь хотя бы чуть прохладнее. Эта жара напоминает мне Винланд. Там тоже жаркое лето, и ужасно донимают насекомые. Помню, как однажды я бросилась в море, в морскую воду, спасаясь от зноя и насекомых, можешь ли ты в это поверить? Они похуже римских москитов. На солнце мне больно открывать глаза; когда я прохожу мимо стен, они ярко отсвечивают. Я немного гуляю по вечерам, но даже если я прохожу мимо какой-нибудь постройки, то чувствую, как от неё веет полуденным жаром. Под деревьями прохладнее, а почва такая белая и высохшая. Как тут вообще что-то растёт? Ты думаешь, я слишком много жалуюсь. Но, должна признаться, здешняя пища затмевает все неудобства. Персики и абрикосы, – ты пробовал их, Агнар? Да? Значит, жизнь в монастыре не такая суровая? Совсем нет? В самом деле? Расскажи мне, чем ты питаешься.
– И вино тоже? И какое же вино вам дают?
Да, в этом гостевом доме подают тосканские вина. Они лучшие? Говорят, виноградники здесь, в Риме не так хороши. Конечно же, первое вино, что я попробовала, было из Винланда, а тамошний виноград немного другой. Не думаю, что стала разбираться во вкусах вин. Этот навык здесь более востребован, чем у нас в Исландии. Будешь ли ты скучать по этой роскоши, если вернешься? Заскучаешь ли по жаркому солнцу? Полагаю, да. Я сижу здесь и представляю холодную воду, белые бурные реки и чистый северный воздух, моросящий дождик и пасмурное небо, а не эта бледная синева. Но когда я снова вернусь домой, то вспомню те дни, когда мне было очень жарко, и попытаюсь представить, на что это было похоже. Скажу тебе кое-что насчёт здешнего климата. Здесь перестают ныть мои кости. Полагаю, здесь лечат ревматизм. Пожилые люди сохнут словно изюм, но я почти не вижу здесь калек. Верно?
Да, и молодые люди здесь так красивы. Должно быть для тебя, Агнар, мучительно видеть на улицах прекрасных кареглазых девушек и знать, что не можешь лечь в постель ни с кем из них. Или ты всё же можешь?
Действительно, это не моё дело. Вчера вечером я наблюдала за одной девушкой, она шла домой с кувшином воды. Она демонстрировала больше открытого тела, чем могла себе позволить любая норвежская девушка. С кувшином на плече она выглядела такой молодой, загорелой, здоровой и гибкой, будто королева. Жаль, что моя молодость была так обделена солнцем. Не то чтобы мне жаль себя, но с тех пор как я приехала сюда, я ловила себя на мысли, что моё девичество было суровым.
Мой дорогой, я совсем не хочу, чтобы ты жалел меня! Не дай бог! Я всегда была способна позаботиться о себе. К тому же, у меня был Карлсефни. Не знаю, сможешь ли ты понять меня. Сумею ли я словами нарисовать его портрет? Не знаю. Он был настоящим северянином, так же, как и исландцем, таким, каким должен быть мужчина, но здесь, в Риме, он выделялся бы из толпы. Улыбался ли он? Он слыл хитрецом, и не все ему доверяли. Он единственный мог посмотреть на меня так, что моя кожа покрывалась мурашками от возбуждения. Торвальд и Торстейн были похотливыми и хищными, но Карлсефни совсем другой. Ему нравились женщины. Я имею в виду не соитие, а сами женщины. Понимаешь, о чём я?
Думаю, тебе бы понравился Карлсефни. А ему понравился бы Рим. Он оценил бы всё то, что ты рассказал мне о вине. Думаю, ему пришлась бы по душе здешняя жара. Он никогда не ленился, но, когда ему нечего было делать, он наслаждался покоем. В Винланде после полудня мы иногда ложились вздремнуть, здесь тоже это принято. Лейф никогда не разрешил бы своим людям спать в дневное время, а Карлсефни позволял, и он всегда добивался того, что задумал.
Жаль, что я не могу забежать вперёд и поведать о тех днях, но прежде должна быть изложена другая часть истории. Это нелёгкий рассказ, Агнар. Может, оно и к лучшему – лучик солнца заглядывает сюда сквозь открытую дверь. Может и на самом деле хорошо, что я чувствую запах пыли и кипариса, слышу жужжание мух под потолком. Ухо ласкает мягкая итальянская речь, что слышна с противоположного конца двора обители. Скоро начнут готовить ужин, мы ощутим ароматы готовящейся еды. Оливковое масло и лук, с этого всё начинается. Я радуюсь всему, что меня окружает здесь, Агнар, и та часть рассказа, к которой мы должны сейчас вернуться, уже не кажется мне такой ужасной.
Я вышла замуж за Торстейна в Ламмас, день праздника урожая, тем же летом, когда отплыл Торвальд. Торстейн переехал в Стокканес и стал жить вместе со мной и отцом. Тебя, наверное, удивляет, почему мы не стали жить в Братталиде, в большом имении, но я была у отца единственным ребёнком, и если бы я уехала, то на его ферме не осталось бы ни одной женщины, чтобы присматривать за хозяйством. На самом деле, с того момента как мы переехали, именно я обустраивала наш дом. Я не имею в виду только женскую работу, я взяла на себя управление фермой. Как только рабы поняли, в чьих руках хозяйство, они слушали лишь мои распоряжения. Если бы мы с Торстейном стали жить в Братталиде, я не чувствовала себя счастливой. Всей женской работой там заправляла Тьёдхильд, вдобавок ко всему, мне пришлось бы ещё уживаться с Фрейдис. На самом деле, в Братталиде обитало слишком много людей с буйным нравом. Торбьёрн с возрастом стал спокойнее, и я знала, как с ним поладить. К тому же, мне нравился наш дом.
Торстейна тоже вполне устраивал Стокканес. Женившись на мне, он рассчитывал, что однажды унаследует имение, поэтому увлечённо работал на ферме. Думаю, он также был рад оказаться подальше от своей семьи. Быть самым младшим – всю свою жизнь ждать того, что, может быть, никогда не сбудется, по крайней мере, так это казалось в семье Эрика. Торстейн всё ещё грезил о дальнем плавании, но, тем не менее, он был вполне доволен, проводя с нами зимы, а каждым летом отправлялся на охоту на север.
Охота на севере была ключом к душе Торстейна, мне его не понять, всё это так далеко от женского домашнего мира. Однажды я спросила его, что на севере такого особенного, что его так тянет туда. Он долго думал, а затем сказал: "простор". Странно услышать это от человека, который только и говорил об охоте, проводя зимние вечера за разговорами с мужчинами, вспоминая недавние события на охоте в Гренландии.
Жена ему была нужна лишь затем, что он хотел наследника и собственную ферму. Я не принесла ему ни того, ни другого, но всё же, думаю, те три года, что мы прожили в Стокканесе, он был в некотором роде счастлив. Впоследствии, мне казалось, что я так и не узнала его по-настоящему, и даже сейчас с трудом могу описать его тебе. Мы были молоды и горячи, к тому же нравились друг другу. Какое-то время я чувствовала себя удовлетворённой, беспокойное тело больше не будило меня по ночам. Близость всегда могла погасить любые наши размолвки; и лишь позже я поняла, что одна лишь похоть не приносит ощущение надёжности. Тогда мне казалось, быть в его объятиях – словно за каменной стеной, хотя и понимала, что между нами пропасть, а я на сотни лет старше его. Но он был смел, деятелен и очень силён. Обычно он выигрывал все борцовские поединки в Братталиде. Он вполне мог победить даже Лейфа, но Лейф не боролся с ним, и я не вижу иной причины, почему он этого не делал.
Я чувствовала близость с Торстейном, когда вместе трудились на ферме. Особенно весной, до того, как он уезжал на охоту, когда у овец появлялись ягнята, а у коров – телята. Вместе мы довольно ловко принимали роды у скотины. Тогда он мне нравился даже больше, чем, когда мы занимались любовью. В постели он мог быть кем угодно, но, когда мы вместе работали днём в поле, я видела, настоящего Торстейна, помню его серьёзный взгляд, когда он был чем-то занят. Он мало говорил, больше делал, и хорошо справлялся с животными. Мне всегда нравилось это качество в мужчинах. Припоминаю, как он однажды спас одну из наших самых лучших молочных коров. Телёнок лежал в утробе боком, он сунул руку, повернул телёнка и вытащил его за передние лапы. Я бы не смогла сделать это. Если корова не может разродиться сама, тут нужна сила. Несмотря на свою небывалую силу, Торстейн выглядел очень молодо. Волосы так и не потемнели, оставаясь светлыми, как у ребёнка, а щёки пухлыми, как у мальчишки. Я уже говорила, он был одним из самых лучших охотников в Гренландии, а значит, и во всём мире.
Я никогда не рассказывала ему о призраках, преследующих меня в прошлом. И никогда не говорила с ним о том, чему научилась от Халльдис. Торстейн, как и все охотники, испытывали уважение ко всему потустороннему. Я никогда не сомневалась в его смелости, товарищи немало рассказывали о его подвигах, но я знала, чего он боится. Я узнала то, чего не знал никто – ему снились дурные сны. Обычно в тех снах присутствовал его брат Торвальд. Торстейн любил Торвальда больше, чем Лейфа. И я уверена, Торстейн знал, что Торвальд обречён. Возможно, он знал при расставании, что им больше не суждено увидеться. Разумеется, он никогда не говорил об этом вслух, не желая искушать коварную судьбу, что настигнет его брата. Лишь ночами, во сне, он снова и снова ворочался, зовя брата. Я слышала эхо его голоса, будто кто-то за изголовьем кровати вторил ему, или мне просто казалось, что его голос раздаётся откуда-то издалека. Я пугалась, потому что его голос напоминал мне утопающего. Казалось, утром Торстейн ничего не помнит о ночных кошмарах, и я никогда ему не напоминала об этом. А иногда, когда мы укладывались в постель, он сжимал меня с такой силой, совсем не свойственной страсти, и так яростно занимался со мной любовью, будто хотел, чтобы одинокая ночь и кошмары снова не одолели его.
Поэтому, когда в конце третьего лета вернулся корабль Торвальда с известием о его смерти, мы в Стокканесе нисколько не удивились. Из-за низких облаков мы не заметили возвращения корабля, и лишь когда Лейф приехал к Торстейну, мы узнали о произошедшем. Вот что рассказал Лейф.
Торвальд отплыл, следуя указаниям Лейфа, и без особых трудностей достиг его домов в Винланде. Легко сказать, но лишь когда я сама совершила подобное плавание, то поняла, что на самом деле стоит за этими словами. У них не хватило времени поохотиться и запастись мясом на зиму, но им повезло с рыбалкой, так что они питались зимой почти одной вяленой рыбой. Как только наступила весна, лёд растаял, они спустили корабль на воду и отправились на запад. Позже я поняла, что, должно быть, они проделали длинное путешествие до Страумфьорда, как и Карлсефни после них. Мы увидели землю, которую совершенно точно описал Лейф: лесистая страна с протяжёнными песчаными берегами, удобными для стоянки кораблей. Людей мы не заметили, а в самом конце Страумфьорда обнаружили грубую постройку, что-то вроде сушильного сарая, так мне показалось. Если бы мы знали, что это означает! Но не стоит винить себя, ведь тогда перед нами раскинулись и манили новые земли.
Торвальд снова перезимовал в домах Лейфа, а следующим летом отплыл на восток. Восточный берег выглядел диким и пустынным, холодное течение несло с севера айсберги, из-за чего плавание вдоль берега в условиях густого тумана становилось опасным. Но вскоре берег стал более гостеприимным, длинные фьорды врезались в сушу, высокие склоны покрывал лес. К тому времени наступило жаркое лето, и я поняла, что Торвальд нашёл там, я сама это видела. "Вот то место. Здесь я заложу своё поселение".
Этим он обрёк себя. Понимаешь, моим землякам не суждено обжить ту землю. Ангел с горящим мечом охранял её ворота, и, хотя, некоторые преступили её порог, но, когда кто-либо заявлял, что намерен поселиться там, меч опускался. Тот мир населён демонами, наполовину людьми, наполовину тварями Йотунхейма, это чтобы мы держались подальше. И даже когда мы после резни и кровопролития отплыли домой, то, оглядываясь на зелёные берега, видели то же, что в первый раз – рай. Запретный для нас.
Это и случилось с Торвальдом. Когда однажды вечером они сошли на берег, то обнаружили три лодки, обтянутые кожей. Торвальд приказал своим людям притаиться среди деревьев и ждать. Как только стемнело, из леса показались девять дикарей. Они брели к своим лодкам, таща на спинах странные корзины. Должно быть, они почувствовали что-то неладное, поскольку вдруг остановились, стали принюхиваться и озираться по сторонам. Торвальд подал знак, и его люди разом выскочили из засады в лесу. Они застали дикарей врасплох, и очень скоро убили восьмерых из них. Но один оказался слишком быстр. Дикарь бросился к своей лёгкой лодочке, спустил её на воду и ушёл, прежде чем за ним успели броситься вдогонку. В корзинах был мёд, и люди Торвальда привезли его домой в Гренландию. Лейф даже поделился с нами. Я и сейчас помню вкус того мёда, это всё равно что попробовать на вкус солнце.
Вскоре, как только рассвело, Торвальд поднялся на высокий мыс в устье фьорда и разглядел несколько небольших полян вдоль по побережью и небольшие бугорки на них, напоминающие хижины или лодки. Скота не было видно. Не думаю, что Торвальд понял, что его замысел провалился. Как только проливается кровь, норны чуют этот запах и слетаются туда быстрее молнии. По возвращению в лагерь людей Торстейна сморил полуденный зной, ведь они не спали прошлой ночью, и часовые задремали тоже. Я знаю, какую дрёму навевает послеполуденная лесная жара. Лейф хотел выяснить, кто именно уснул на своих постах, и таким образом отомстить за смерть брата, но мне удалось убедить его не делать этого, хотя тогда я ничего не знала о Винланде. Похвастаюсь, тогда Лейф послушал меня, ведь он на своей шкуре испытал чары.
Торвальда и его людей разбудил чей-то голос, который кричал: "Проснись, Торвальд! Проснитесь все и бегите! Спасайтесь, бегите к кораблю и отплывайте как можно скорее!"
Они вскочили на ноги, ещё в полудрёме, хватая оружие. Кожаные лодки приближались к ним из устья фьорда, слетаясь, словно мухи на падаль. Торвальд вместе со своими людьми добрались до корабля. Стоял штиль. Они взялись за вёсла и медленно отплыли. Кожаные лодки преградили им выход из фьорда. Торвальд приказал людям закрепить над бортами щиты, а гребцы изо всех сил налегли на вёсла. Дикари подошли совсем близко и стали пускать стрелы, не пытаясь забраться на борт. Так что людям Торвальда не пришлось сражаться, они гребли изо всех сил, пытаясь прорваться в открытое море под градом стрел. Как только они вышли из фьорда, дикари отстали.
Торвальд спросил, не ранен ли кто-нибудь. Никто не получил серьёзных ран, и тогда сам Торвальд упал на колени. "Стрела угодила в подмышку", – сказал он. "Нет, не трогайте меня. Уже ничего не поделаешь. Вытащите стрелу, когда я умру, а теперь выслушайте меня".
Его уложили на палубу, как он и приказал, и никто не пытался перевязать его рану или вытащить стрелу, ведь это погубит его. Он говорил шёпотом, потому что лёгкие наполнились кровью. "Возвращайтесь к домам Лейфа и запаситесь едой на зиму. Весной отплывайте и идите в Братталид как можно скорее. А что касается меня, то я оказался прав, когда сказал, что нашёл место, где хотел бы остаться. Отвезите меня на берег и похороните. Поставьте над могилой крест, и шепните матери, что похоронили меня именно так. А отцу передайте, что я погиб достойно".
Вот и вся история Лейфа. Команда Торвальда сделала всё, что он велел, и все благополучно вернулись обратно в Братталид.
– Торвальд ничего не велел мне передать? – спросил Торстейн.
– Ничего, ни тебе, ни мне, – ответил Лейф.
Торстейн уставился в огонь.
– Он знал, слова ни к чему, – наконец произнёс он. – Я отправлюсь за ним, Лейф. Я найду избранное им место. Я не оставлю его там в одиночестве.
– Ты же не собираешься перевезти его тело? – удивлённо спросил Лейф.
Торстейн посмотрел на брата странным, рассеянным взглядом.
– Перевезти? Что ты имеешь в виду?
– Наша мать хочет вернуть его сюда.
– Против его воли?
– Священник сказал, что человеческая душа будет проклята навеки, не будучи погребена в христианской земле.
– Значит, все наши предки тоже прокляты? – спросила я.
Они не обратили на меня внимания.
– Я согласен, это неразумно. Но именно это просит сделать наша мать.
– Он не просил об этом, – сказал Торстейн. – Ведь он сказал, что хочет лежать там. Но я отыщу его.
– И как ты предлагаешь это сделать?
– Лейф, ты дашь мне свой корабль? – умолял Торстейн, положив ладонь на колено брата. – Я знал, что он не вернётся. Я знал, что всё так закончится. Именно я должен отправиться за ним. Ты понимаешь?
Лейф задумчиво смотрит на него.
– Чтобы найти Торвальда, или чтобы отыскать новую землю?
– Чтобы отыскать заветное место Торвальда. Это одно и то же.
Лейф качает головой.
– Верный брат, рождённый идти следом. Что же, ты прав. Я не дам тебе свой корабль, а одолжу его тебе, также, как и мои дома на зимовку. Что ты предпримешь, когда доберёшься до места Торвальда?
– Он выбрал место, чтобы основать поселение. Я продолжу его дело.
– А как же дикари?
– Им не удастся застигнуть меня врасплох.
– Ты не сможешь спокойно жить там, пока не уничтожишь их.
– Значит, я уничтожу их. Ты сказал, несколько небольших полян? Значит, ничего сложного.
– Остерегайся, Торстейн, у норн острый слух.
Я тоже подумала об этом и перекрестилась.
– Поселение? – продолжал Лейф. – Ты знаешь, это долгое предприятие.
– И это говоришь мне ты, человек, который построил дома Лейфа!
– Это просто торговая фактория. Я и не думал, что кто-нибудь станет жить там, – сказал Лейф, нахмурившись.
Торстейн вспыхнул.
– Торвальд хотел жить там. Ты не желаешь, чтобы домами владел кто-то ещё, помимо тебя.
– Нет. – Хорошо, что Лейф был единственным уравновешенным человеком в семье. – Нет, – терпеливо сказал он. – Всё, чем я владею, делю со своей семьёй. Но я не хочу потерять обоих братьев.
– Что ты имел в виду, когда сказал, что я рождён идти следом?
– Ничего дурного, – сказал Лейф. – Торстейн, не ссорься со мной. Я одолжу тебе свой корабль и дома. Тебе этого мало? Если тебе не нужны дома, я сам воспользуюсь ими. Я имею на это полное право. Твоя удача у тебя в руках; я просто говорю, что тебе стоит хорошенько всё обдумать.
Внезапно Торстейн повернулся ко мне.
– Гудрид, ферма твоего отца достаточно долго обеспечивала нас обоих. Теперь моя очередь. Ты отправишься со мной в новую страну?
– О, да, – сразу же ответила я, потому что всегда знала, что мне суждено именно это. – Конечно же, я согласна.