Текст книги "Неизвестные трагедии Первой мировой. Пленные. Дезертиры. Беженцы"

Автор книги: Максим Оськин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 27 страниц)

Ведь беженцы шли, перемешиваясь с отступающими войсками, то есть также находились в зоне непосредственных боевых действий. Участник войны впоследствии так описывал отход к крепости Гродно своего 269-го пехотного Новоржевского полка (68-я пехотная дивизия): «Движение полка почти до самого Гродно в течение двух недель прошло в сплошных боях, причем фланги были всегда открыты. Никаких соседних частей мы не знали. Порой казалось, что мы остались одни, оторвавшись от всей армии. После дневных боев приходили жуткие ночи. Люди нервничали в это время особенно сильно. Артиллерия и пулеметы противника нас расстреливали почти безнаказанно… В критические минуты ночью офицеры выходили на бруствер окопов и спокойно проходили фронт своей части под обстрелом противника, и это успокаивало солдат. Обычно за два-три часа до рассвета полк снимался с позиции, так как фланги окружались и справа и слева начинающими вспыхивать пожарами – это сжигали сено и дома уходившие от немцев жители и отходившие войска». [430]430
  Военная быль, 1961, № 51, с. 31


[Закрыть]

Дело не ограничивалось выселениями и эвакуациями. Еще в ходе наступательных операций Верховное командование прибегало к практике института заложничества. Так, распоряжение Ставки о взятии заложников из числа еврейского населения последовало уже 27 ноября 1914 года. Тогда же этот приказ был повторен на местах, в гарнизонах крепостей, войсковых соединениях, вообще подведомственных Ставке структурах. Заложники должны были быть казнены в случае «изменнической деятельности какого-либо из местных жителей». Характерно, что заложничество распространялось исключительно на евреев – данной категории населения, солдаты которой доблестно воевали за Родину, «стратеги» Ставки не доверяли.

В мае 1915 года, когда Совет министров стал активно настаивать на прекращении практики насильственного перемещения в глубь страны еврейского населения, в Ставке распорядились брать «заложников из неправительственных раввинов и богатых евреев с предупреждением, что в случае измены со стороны еврейского населения заложники будут повешены». Напомним, что до 1914 года в Российской империи проживали немногим менее пяти миллионов евреев, что составляло половину всех евреев в мире. И девяносто процентов из них проживали в так называемой черте оседлости, в 1915 году «эвакуируемой на восток».

Очень удобная категория населения для обвинения в массовой измене и шпионаже в пользу противника. К тому же к вящему торжеству воинствующих бездарностей, проигрывавших сражения немцам, но побеждавшим в сражениях с собственными гражданами, предполагаемые помощники все того же полковника Мясоедова были либо немцами, либо евреями. Простор для репрессалий и их обоснования – неограниченный!

В чем, например, заключалась «измена» евреев? Быть может, в том, что они, оставаясь на территории, сдаваемой противнику, наверняка как-то использовались бы немцами (допустим, для каких-то работ)? Как же тогда те же немцы должны были рассматривать, к примеру, население Восточной Пруссии, что в августе 1914 года не успело бежать в глубь Германии, спасаясь от русского вторжения? Но ведь немцы так не делали, хотя, бесспорно, масштабы кампаний 1914 и 1915 годов несопоставимы. Факт, что еврейское население прифронтовых областей энергично оперировало информацией. Но делалось это не в целях мнимого шпионажа, а в силу необходимости выживания в условиях войны, когда, надо сказать честно, ни одна из воюющих сторон не испытывала особенных симпатий к еврейству.

Нельзя не сказать и о том, что главнокомандования фронтов проводили политику «принудительного выселения очищаемой полосы» порой вопреки распоряжениям свыше. Так, как пишет А. Н. Курцев, когда Ставка Верховного главнокомандования, возглавляемая уже императором Николаем II (с конца августа) потребовала прекратить насильственную эвакуацию, на отдельных участках фронта фронтовые командования все равно продолжали выселение мирных жителей. Неудивительно, что, по сведениям Министерства внутренних дел, к сентябрю 1915 года передвижение беженцев вслед за отступающими русскими войсками приняло «характер великого переселения народов: несметные толпы голодных и полунагих людей движутся на восток… фактически грабя встречные деревни и увлекая за собою их жителей, увеличивая ими бездомную толпу». С начала войны к середине сентября в прифронтовой зоне насчитывалось 750 000 беженцев (всего за войну – до пяти миллионов). А «в следующие три с половиной месяца только маршрутными поездами (двести единиц) вывезли на восток свыше двух миллионов человек». [431]431
  Курцев А. Н.Беженцы Первой мировой войны в России (1914–1917) // Вопросы истории, 1999, № 8, с. 102–104, 108.


[Закрыть]

Игнорирование штабом Верховного главнокомандующего великого князя Николая Николаевича правительства страны (Совета министров) говорит о том, что зарвавшиеся в репрессивной политике «стратеги» штаба Ставки перешли уже те границы, где кончаются собственно военные полномочия и начинаются общегосударственные проблемы. Энергия воинствующей бездарности обратилась против своих же людей, теперь уже рассматриваемых в качестве резерва противника, как то подмечено С. Г. Нелиповичем. Только кто же прежде прочих виновен в том, что враг победоносно продвигался по российской земле и население оставляемой неприятелю территории перестало быть собственным резервом? Разве не Ставка прежде всех прочих, несет ответственность за неудачный ход войны? Однако Верховный главнокомандующий спешил возложить ответственность и издержки на других. Об обвинении военного министра в результате грубо состряпанной шпиономании уже говорилось.

Как ни странно, но популярность великого князя Николая Николаевича в армии и стране оставалась на высоте – значит, свое дело Ставка сделала. Ее деятелям удалось остаться в стороне от вины за поражения, и только по прошествии времени стало возможно отделить зерна от плевел. Поэтому как справедливо говорится ученым, «применительно к западным окраинам Российской империи можно говорить о попытках Ставки проводить свою собственную национальную политику. Стремление к укреплению тыла армии, борьба со шпионажем на прифронтовых территориях и, наконец, тактика „выжженной земли“, которой военные пытались следовать во время отступления русских войск в 1915 году, имели своим следствием, с одной стороны, массовые высылки в глубь России представителей различных национальностей, аресты и практику взятия заложников». [432]432
  Бахтурина А. Ю.Окраины Российской империи: государственное управление и национальная политика в годы Первой мировой войны (1914–1917 гг.). М, 2004, с. 339.


[Закрыть]

Именно в те дни один из кадровых офицеров-фронтовиков, описывая в письмах домой грабежи, мародерство, изнасилования, разрушение деревень, все те негативные явления, что вообще свойственны отступающей армии по территории, не считающей эту территорию «своей», писал: «Я хотел бы мира, сейчас же, пока не поздно получить его на почетных условиях». [433]433
  ГАРФ, ф. 1807, оп. 1,д. 270, лл. 17–18.


[Закрыть]Верховное Главнокомандование, искусственно организовавшее беженство по образцу 1812 года, как будто бы забыло, что на дворе двадцатый век, и что за сто лет многое изменилось. Великий князь Николай Николаевич и его сотрудники как будто бы запамятовали, что в Отечественной войне 1812 года народный порыв не организовывался «сверху», что «дубина народной войны», по выражению Л. Н. Толстого, поднялась стихийно, как ответ на действия оккупантов в захваченных районах.

И, наконец, самое главное, никто в Ставке не подумал, что переселяемые внутрь империи люди – в основном, не русские по своей национальной принадлежности. И количество этих людей отнюдь не было малым. Да, в процентном отношении евреи составляли всего 4,5 % населения Российской империи на 1913 год. Но если сравнить, то поляки составляли 6 %, белорусы – 5 %, татары – 3 %, казахи и киргизы – 3,7 %. Таким образом, сравнительно с другими многочисленными народами России, не считая русских (48 %) и украинцев (19,5 %), количество евреев было немалым. Зачем и во имя чего страна насыщалась русофобски настроенным элементом?

При всем том такой элемент являлся еще и озлобленным на Россию, так как в ходе эвакуации потерял все имущество, а зачастую и членов семьи. Во внутренние губернии выселялись австрийские евреи, что уже ни в какие ворота не лезло. Зачем внутри России были нужны австрийские евреи – не проще ли и не безопаснее ли для России было бы оставить их австрийцам? Кто же виновен тогда в революции и ее дальнейшей эскалации, когда черносотенцы выделяли ведущую роль еврейского элемента в русской революции? Справедливо, что «великий князь своими действиями фактически разрушил черту оседлости, перенеся весь горючий революционный элемент в глубины Российской империи…». [434]434
  Граф Келлер. М., 2007, с. 424.


[Закрыть]Как можно было до предела усугублять положение и без того неполноправной части населения?

Национальная имперская политика России еще раз подтвердила свою нежизнеспособность в эпоху пробудившегося в общепланетарном масштабе национализма как фундаментального основания жизнедеятельности народов и государств. Переселение в глубь страны этих масс только подрывало производительные силы страны, так как люди нисколько не ощущали в себе желания работать на победу государства, которое, напрасно сорвав их с родных мест, разом лишило их всего. Огромная часть беженцев отходила на восток только потому, что их деревни сжигались отступавшими войсками по приказам высших штабов. Беженцев требовалось кормить, не рассчитывая на их труд. Так, экономический отдел Земгора в своей докладной записке осени 1915 года отметил, что наряду с прочими продовольственными трудностями «текущий год несет с собой заботы о населении, покидающем занятые неприятелем местности. Прокормление громадной волны бездомных людей, несомненно, потребует заготовки многих миллионов пудов хлеба», к чему прибавляется недород урожая 1914 года в ряде местностей. [435]435
  Записка о производстве массовых заготовок продуктов продовольствия и фуража для армии и населения. М., 1915, с. 5.


[Закрыть]

Столь позитивно настроенный по отношению к русской монархии ученый, как Г. М. Катков, пишет: «Массовые депортации стали наиболее трагическим следствием военной кампании 1915 года, которую тогдашний военный министр Поливанов охарактеризовал с горькой иронией как „стадию эвакуации беженцев в военных операциях“. Практика „выжженной земли“ на большой территории, проводившаяся Ставкой во время отступления наших войск, привела после поражений на фронте в 1915 году к определенной дезорганизации жизни России…» [436]436
  Катков Г. М.Февральская революция. М., 2006, с. 81.


[Закрыть]Отсюда логично, что некоторыми учеными вообще высказываются весьма и весьма нелицеприятные оценки действий русского военно-политического руководства по отношению к мирному населению страны. Так, П. Полян указывает: «Подчеркнем, что в годы Первой мировой войны именно Россия выступила главным (хотя и не единственным) инициатором и поборником „превентивных этнических чисток“ и депортаций. И это не удивительно, поскольку именно ей принадлежит и „честь“ многолетней научной и идеологической проработки этих вопросов. Ведущие русские военные статистики конца XIX века – Макшеев, Обручев и в особенности Золотарев – разработали специфическую доктрину, которую правильно было бы обозначить как „географию неблагонадежности“…Только те районы считались благоприятными по благонадежности, где русское население составляло не менее пятидесяти процентов. Градиент благонадежности, по Золотареву, сокращался по мере продвижения от центра к окраинам империи. На случай войны давались рекомендации по экстренному „исправлению“ этого „положения“, особенно в приграничных районах. В качестве наиболее эффективных средств назывались взятие гражданских заложников, конфискация или уничтожение имущества или скота, а также депортации по признакам гражданской и этнической принадлежности… В этой своеобразной массовой „прививке“ насильственных перемещений и навязанной людям бездомности, во многом расшатавшей патриархальные устои не только города, но и деревни, – ключ к пониманию многих послевоенных и послереволюционных событий и процессов, которые так и хочется назвать роковыми». [437]437
  Город и деревня в Европейской России: сто лет перемен. М., 2001, с. 41–42.


[Закрыть]Депортируемые лица получали наименование «гражданские пленные».

По оценке американского ученого Э. Лора, депортации затронули около миллиона человек, среди которых половину составили евреи, а еще треть – немцы. На наш взгляд, следует говорить не только о депортированных, но и об «эвакуированных» в глубь империи жителях западных российских губерний. Это – коренное население Галиции, Литвы и Польши. Тогда цифра повысится до нескольких миллионов человек, от 2 700 000 до минимум 4 000 000. Обычно называется цифра в не менее чем пять миллионов беженцев. Потому что положение «эвакуированных» практически ничем не отличалось от положения «депортированных», несмотря на различия в правовом статусе.

Также следует отметить, что П. Полян неправ. Данная политика Ставки была вызвана не какими-то теоретическими разработками «географии неблагонадежности» или жаждой проведения «этнических чисток», а самой что ни на есть обычной гражданской трусостью за непрестанные поражения на театре войны. При чем здесь теория, если жизнь выдвигала свои условия? Конечно, воспользоваться прошлыми теоретическими наработками было можно, но главная причина гуманитарной катастрофы 1915 года не в этом. Ставка опиралась на темы «немецкого» или «еврейского» заговора в качестве шпиономании для обеспечения алиби своей военно-стратегической бездарности.

Не будь поражений, не было бы и депортаций с так называемой эвакуацией – дело ограничилось бы шпиономанией, что, правда, также не есть хорошо. И еще – начавшейся борьбой различных группировок за власть, в которой «вторые эшелоны» борьбы вроде великого князя Николая Николаевича и генерала Сухомлинова действовали в интересах «первых эшелонов» – царизма, олицетворяемого императором Николаем II как принципа государственной системы и либерально-буржуазной оппозиции. Российская традиционная монархия рассматривала всех своих подданных как именно подданных, и воинствующий национализм любого оттенка (от черносотенства до сионизма) был столь же опасен для традиционной монархии, как и революция.

Очевидно, что великий князь Николай Николаевич ни в коей мере не пользовался националистическим черносотенством в том крайнем выражении, что существовало в определенных кругах Российской империи начала двадцатого столетия. Приписывать антисемитские и крайние националистические настроения высшему руководству страны неправомерно и неверно по самой своей сути. Такие деятели, как начальник Штаба Верховного главнокомандующего ген. Н. Н. Янушкевич, и до войны высказывавший предложения антисемитского свойства, были исключениями. Но именно потому на него-то и спешили свалить всю ответственность современники. До сих пор за генералом Янушкевичем сохранились ярлыки «одного из самых фанатичных в России антисемитов», «был известен своей патологической юдофобией». [438]438
  Фуллер У.Внутренний враг: Шпиономания и закат императорской России. М., 2009, с. 92.


[Закрыть]Тем, кто делает упор на янушкевичах, почему бы объективности ради не рассмотреть позицию таких высших генералов, как, например, М. В. Алексеев? К сожалению, как это видно и на выводах П. Поляна, результаты подвигаются под заранее подготовленную схему.

Нет худа без добра: верховная власть поспешила компенсировать реальные бедствия беженцев позитивными законодательными мерами. Император Николай II, как и подавляющее большинство высших чиновников и военных, всецело придерживался воззрений имперской политики. То есть рассматривая всех без исключения подданных на равных.

В начале августа 1915 года императору пришлось узаконить фактическое распространение еврейского населения, согнанного военными властями из черты оседлости, внутри империи. Теперь евреи-иудеи без ограничений религиозного характера могли проживать во всех городах России, за исключением столиц и казачьих регионов. Тем самым, «Николай II фактически упразднил черту оседлости»: «Массовые выселения евреев из губерний, оказавшихся в зоне боевых действий, проводившиеся в 1914–1915 гг. Ставкой, вопреки мнению царя и правительства, создали не устранимые предпосылки для почти полной отмены антиеврейских узаконений». Впоследствии предпринимались и иные действия по уравнению в правах лиц иудейского вероисповедания. Как считает С. В. Куликов, указ об этом предполагалось объявить на Пасху 2 апреля 1917 года. [439]439
  Куликов С. В.Император Николай II как реформатор: к постановке проблемы // Российская история, 2009, № 4, с. 53.


[Закрыть]Кстати отметим, что это должно было почти совпасть по времени с генеральным наступлением на Восточном фронте в кампании 1917 года, намеченным на вторую половину апреля – начало мая.

Таким образом, повторимся, что нарочито жесткие меры в отношении эвакуированных и перемещенных лиц и членов их семей были продиктованы желанием высших военных властей отвести от себя ответственность за поражения на театре войны. Также свою роль сыграло обычное для российского «крапивного семени» отношение к простому человеку как к некой биологической субстанции, нежели как к гражданину страны. Ясно, что практически никогда чиновник не несет и минимума ответственности за надлом судьбы многих и многих простых людей. И национальность несчастного здесь не играет ведущей роли.

Другое дело, что военные власти, как, впрочем, и гражданские власти внутри страны, не различали действительных беженцев от депортированных и перемещенных лиц. Это верно, так как положение этих категорий российских (и австро-венгерских) подданных внутри Российской империи практически ничем не отличалось друг от друга: насильственное выселение, потеря имущества, произвол чиновников, гибель наиболее слабых членов семьи, принудительная работа в промышленности, сельском хозяйстве и т. д. О положении беженцев говорит доклад земского врача, сделанный в октябре месяце: «…Каждый, кто только имел возможность побывать среди беженцев, мог наблюдать необыкновенно высокий процент заболеваемости и смертности. Где простоял хотя бы короткое время обоз беженцев, там всегда оставлялся после них ряд могил, а некоторые из таких импровизированных кладбищ насчитывают сотни и больше крестов. Кроме разных инфекционных болезней, вплоть до холеры, жертвами которых падают беженцы, важное место занимают здесь заболевания от недостаточного питания». [440]440
  Цит. по: Полнер Т. Н.Жизненный путь князя Георгия Евгеньевича Львова. М., 2001, с. 288.


[Закрыть]

Что касается питания, то его вскоре пришлось организовывать военным властям, так как большая часть беженцев оставалась в пределах театра военных действий, подвластных Ставке. Получалось, что и без того надрывавшийся во имя снабжения Действующей армии русский железнодорожный транспорт стал перегружаться еще и заказами для беженцев. А ведь это (впредь до расселения какой-то части беженцев по внутренним губерниям) – более четырех миллионов человек, нуждавшихся в пропитании. Например, приказ по Западному фронту от 20 января 1916 года, посвященный беженцам, указывал, что «продовольственная помощь должна выдаваться исключительно только нуждающимся». Дневной паек: два фунта хлеба или фунт и сорок восемь золотников муки, двадцать четыре золотника крупы, пять золотников сала. Также полагалось двадцать четыре золотника овощей свежих, шесть золотников соли, ползолотника чая, шесть золотников сахару (фунт – 450 г, золотник – 4,2 г). Детям младше пяти лет – половинный паек.

Кроме того, продовольствование беженцев могло использоваться в качестве средства давления на них с целью производства необходимых для военного ведомства работ: «Тех беженцев и местных жителей, кои при трудоспособности и наличии для них подходящей работы будут отказываться от таковой, надлежит лишать пособий и помощи». Так, несмотря на несколько миллионов беженцев, Всероссийский союз для оказания помощи русским беженцам к концу 1916 года помогал только немногим более чем четыремстам тысячам адресатов.

Хуже всего, как представляется, было то обстоятельство, что у многих семей, подвергшихся депортации и выселению, в Вооруженных силах Российской империи служили мужчины. Многие из этих солдат были награждены за доблесть, проявленную в защите отечества. Каково им было знать, что их родные подверглись такому принуждению и произволу? Данная политика русской Ставки стала предтечей того психологически ненормального обстоятельства в годы Великой Отечественной войны 1941–1945 гг., когда дети предвоенных «врагов народа» столь же доблестно и геройски дрались с фашизмом, как и те люди, чьи родственники не подвергались репрессиям. В качестве характерного свидетельства можно привести письмо еврея, выселенного в Казань, в швейцарский Комитет помощи военнопленным евреям из России: «Я беженец Виленской губернии, откуда мы были выселены и абсолютно ничего не спасли из своего громадного движимого и недвижимого имущества… У меня на войне три сына, и все награждены военными георгиевскими крестами…». [441]441
  Цит. по: Отчеты и доклады комитетов помощи русским военнопленным. 1914–1916, б.м., 1917, с. 25.


[Закрыть]

Разумеется, далеко не все высокопоставленные деятели одобряли проводившуюся Ставкой Верховного главнокомандования политику. Однако император Николай II не реагировал на эксцессы, все больше перераставшие в издевательство над здравым смыслом и человеческими судьбами. Представляется, дело не только и не столько в том, что царь одобрял действия великого князя Николая Николаевича. Скорее всего, вручив ведение войны в руки компетентных (по мнению самого императора) деятелей, Николай II, как то было вообще ему свойственно, отстранился от собственного влияния на эту проблематику. Но ведь дело в том, что данная проблема являлась глобальной: сотни тысяч разоренных и потерявших своих близких людей расселялись по стране. И не просто так расселялись: беженцев заставляли работать за нищенскую плату в сельском хозяйстве и промышленности, сетуя при этом на «лодырничанье» несчастных людей.

И наконец, что само собой разумеется, беженцы несли с собой в глубь Российской империи психологию маргиналов – людей, лишенных всего и вся, зачастую даже – части членов своих семей, погибших у них на руках во время передвижения. Влияние такого контингента на население страны, даже если помнить, что беженцы находились практически на самом «дне» социальной структуры, не могло не быть качественно негативным. В период Красной Смуты, начавшейся, разумеется, не после Октябрьского переворота, а сразу после падения монархии и прихода к власти оппозиционной буржуазии, начитавшейся книжек про западную демократию, но на деле абсолютно не способную управлять государством как системой, маргиналы станут играть первую скрипку в развитии российского революционного процесса.

Роль беженцев (в львиной своей доле – нерусских и неправославных), как и военнопленных («интернациональные» батальоны Красной Армии), в Великой Русской революции будет чрезвычайно велика, так как позволит рекрутировать в управленческий слой массу людей, озлобленно настроенных по отношению к России. И этими людьми были наводнены не только города, но и деревни, куда беженцев отправляли для работы на оборону. Д. И. Люкшин характеризует данное явление следующим образом: «К весне 1917 года легитимность большинства традиционных институтов империи вообще оказалась под вопросом, потому что носители традиции оказались либо в казармах, либо на заводах. Вместо них сельская местность заселялась доселе невиданными обитателями: пленными и беженцами, анклавы которых генерировали маргинальную субструктуру просто потому, что никакой другой продуцировать не могли». [442]442
  Опыт мировых войн в истории России. Сборник статей. Челябинск, 2007, с. 508.


[Закрыть]Но кто наводнил маргиналами Россию? Разве не русская Ставка во главе с дядей царя?

Что они, эти не русские по своей национальности беженцы – поляки, немцы, евреи, украинцы, литовцы – должны были думать о русских властях? Что это как не готовый контингент для рекрутирования сотен тысяч людей в революцию? Как же можно было потом белогвардейцам – кадровым военным – удивляться тому потоку евреев, что сражались на стороне большевиков в глубине самой России вплоть до Сибири, а не, скажем, в Украине, когда она была отрезана германским нашествием в 1918 году, где евреи проживали массово до революции?

Вышло, что репрессивная эвакуация целиком и полностью оказалась в руках Ставки. Разделение государства на фронт и тыл, согласно «Положению о Полевом управлении войск в военное время» (основополагающий документ русской военной машины) не позволило Совету министров и Государственному совету напрямую вмешиваться в проводимую Ставкой политику эвакуации и массового выселения. А любые советы и пожелания из тыла Верховным Главнокомандующим и его окружением нарочито игнорировались. Думается, что охватившая высшее военное руководство мания величия и безответственности превзошла все допустимые размеры.

Между тем гражданские власти пытались хотя бы минимальным образом повлиять на ситуацию. Так, Совет министров под председательством И. Л. Горемыкина несколько раз призывал Ставку прекратить практику насильственного выселения в глубь страны населения из прифронтовой полосы и, в особенности, того населения, что могло быть враждебно настроено по отношению к России. Например, на заседании Совета Министров министр внутренних дел князь Щербатов так говорил о практике выселения евреев: «…что творилось во время этих экзекуций – неописуемо. Такая политика приносит свои плоды, и в армии растут погромные настроения». Князь добавил, что в случае военной катастрофы на фронте Ставка прибегнет к тезису о еврейском и/или немецком заговоре как своему алиби. Но ничего не действовало: правительство не имело права вмешиваться в дела Верховного главнокомандования, всецело распоряжавшегося на фронте и в тех местностях, что были объявлены театром военных действий.

Император также не вмешивался. Поэтому деятели Ставки во главе с великим князем Николаем Николаевичем, вместо того чтобы руководить действиями фронтов и армий, больше занимались ударами по гражданскому населению. Главнокомандующие армиями фронтов, превосходно зная чрезвычайную ограниченность в военном деле самого Верховного главнокомандующего, абсолютную некомпетентность его начальника Штаба и тупоголовое упрямство генерал-квартирмейстера, старались не допускать Ставку в свои дела. Поражений уже и без того было достаточно, чтобы позволить генералам Данилову и Янушкевичу и дальше руководить русской стратегией.

В тылу же могли только отмечать губительность действий Ставки. Констатация фактов, правда, не могла повлиять на ситуацию. Так, министр земледелия А. В. Кривошеий, один из умнейших людей Российской империи, соратник и последователь П. А. Столыпина, фактический глава правительства в 1914–1915 гг., говорил на заседании Совета министров, отмечая искусственность беженского движения из западных губерний на восток: «Из всех тяжких последствий войны – это явление самое неожиданное, самое грозное и самое непоправимое. И что ужаснее всего – оно не вызвано действительной необходимостью или народным порывом, а придумано мудрыми стратегами для устрашения неприятеля… Ядумаю, что немцы не без удовольствия наблюдают повторение 1812 года. Если даже они лишаются некоторых местных запасов, то вместе с тем они освобождаются от заботы о населении и получают полную свободу действий в безлюдных районах… в моей компетенции, как члена Совета министров заявить, что устраиваемое Ставкой великое переселение народов влечет Россию в бездну, к революции и гибели». [443]443
  Цит. по: Головин Н. Н.Военные усилия России в Мировой войне. М., 2001, с. 314.


[Закрыть]

Прозорливость А. В. Кривошеина не подлежит сомнению. Причем не только в отношении грядущей революции, но и относительно немецкого удовлетворения происходящим. Действительно, уже после войны, как бы задним числом, генерал-квартирмейстер штаба фельдмаршала Гинденбурга ген. М. Гофман благодарил своих русских коллег-генералов за примененную ими в 1915 году «тактику 1812 года». По словам генерала Гофмана, в 1915–1917 гг. немцы были избавлены и от возможного шпионажа, и от массы населения, которое в противном случае следовало бы кормить. [444]444
  Гофман М.Война упущенных возможностей. М.—Л., 1925, с. 90–91.


[Закрыть]Ведь были же в Российской империи и умные люди! Но театр военных действий находился в ведении Ставки, поэтому и Совет министров никак не мог повлиять на ситуацию.

Император же, вынужденный лавировать между фронтовыми и тыловыми противоречиями (не забудем, что по «Полевому положению» подразумевалось, что Верховным Главнокомандующим станет сам император Николай II), все более склонялся к мысли о необходимости отстранения великого князя Николая Николаевича с поста Верховного главнокомандующего. Но при этом не вмешивался в действия великого князя. Почему-то чрезвычайно популярный в армии и народе, но невежественный и упрямый дядя царя, порой проявлял удивительное самодурство, когда дело касалось его прерогатив и личных амбиций.

Немного о еврейском вопросе и антисемитизме. Одним из первых выселяемых должно было стать еврейское население оставляемых губерний. Такое распоряжение мотивировалось «поголовным шпионажем» евреев в пользу немцев. Безусловно, что евреи сочувствовали нашему противнику: в Германии и особенно Австро-Венгрии не было столь значительных ограничений в правах лиц иудейского вероисповедания. Однако говорить о поголовном шпионаже, наверное, было бы уже чересчур даже для самого оголтелого антисемита.

Повторимся, что почти четыреста тысяч евреев воевали в рядах русской Действующей армии. Но даже и в рядах российских Вооруженных сил евреи являлись ограниченным в правах контингентом. Здесь сразу оговоримся, что, говоря о евреях, учеными всегда подразумевается их иудейское по вероисповеданию большинство. Историк пишет: «Иудеи не допускались во флот, гвардию, команды интендантского ведомства, крепостную артиллерию, крепостные минные роты, пограничную стражу и конвойные команды. Евреи также не принимались в военные училища и не допускались для сдачи экзаменов на первый офицерский чин. Их запрещалось назначать писарями, каптенармусами, фармацевтами даже при наличии специального образования. Что касается евреев врачей, то они не назначались в те части, где по штатному расписанию полагался только один врач». [445]445
  Марков О. Д.Русская армия 1914–1917 гг. СПб., 2001, с. 6.


[Закрыть]

Говоря о тех правовых ограничениях, которым подвергалось еврейское население в Российской империи, необходимо отметить, что ограничения относились к евреям не как национальности, а как к людям, принадлежавшим к иудейской религии. Поэтому с одной стороны, притеснениям подвергались действительно евреи как национальность, поскольку большинство евреев исповедовало иудаизм. Кроме того, фактически только одни евреи, собственно говоря, иудаизм и исповедовали.

С другой стороны, законодательные акты касались все-таки лишь иудаистов, поэтому с чисто формальной, юридической точки зрения еврейство как национальность не преследовалось. Именно поэтому внук крещеного еврея А. Бланка В. И. Ульянов (Ленин) и мог являться дворянином, так как после крещения его дед уже не подвергался никаким правовым ограничениям. А генерал Я. Д. Юзефович – мог командовать армией в Первой мировой войне, а затем занимать один из высших постов при ген. А. И. Деникине в Вооруженных силах Юга России. Однако как бы то ни было, евреи-иудеи, а таковых было подавляющее большинство, так или иначе, не являлись полноправными гражданами Российской империи и полноправными подданными императора Всероссийского.