Текст книги "Неизвестные трагедии Первой мировой. Пленные. Дезертиры. Беженцы"

Автор книги: Максим Оськин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 27 страниц)

Ведь отходившие войска не заботились о правомерности проводимых репрессалий, достаточно было того, что они были разрешены командованием. Наиболее пострадавшей категорией населения Австро-Венгрии стали карпатские угро-руссы, так как русское вторжение в Карпаты было окончательно оформлено лишь к октябрю 1914 года, а следовательно, австрийские власти имели время для производства репрессий. Что же касается прочего славянского населения, то их местопроживание находилось вдали от линии фронта (сербы недолго находились на территории Боснии и Герцеговины, а также австрийской части Сербии). Поэтому репрессалии касались их только выборочно.

Понятно, что инструментом для проведения репрессий в первую очередь, должна была стать армия. Военные обладали всей полнотой власти на прифронтовой территории, а маневренный характер военных действий на Восточном фронте не позволял привлечь к делу управления гражданские власти. Русское генерал-губернаторство в Галиции во главе с графом В. Н. Бобринским – скорее исключение. Так что те зверства и издевательства, что отмечались многочисленными источниками обеих враждующих сторон, прежде всего принадлежали военным.

Как отмечают источники, со стороны австрийцев особенно в этом отношении отличались венгерские соединения. Непосредственная причина репрессалий, давшая военным властям в руки карт-бланш на их проведение, – поражения на фронтах войны. Так, в 1924 году одна из львовских газет писала: «По поводу глупоты, бессилия и трусости австрийских штабов терпели австрийские войска постоянные поражения и, чтобы свалить с себя вину и ответственность, убегая перед вооруженным противником, извергали свою месть на беззащитном населении, будто занимающемся массовым и организованным шпионажем в пользу неприятеля. Тысячи ничем не провинившихся людей вывозились на запад, чтобы в продолжении многих лет держать их без суда в тюрьмах и ужасных лагерях для интернированных. Тысячи невинных людей гибли на основании спешно и массово вынесенных смертных приговоров. Тысячи гибли без приговоров – просто-напросто их убивали фронтовые войска по приказу своих военачальников». [413]413
  См.: Русская Галиция и «мазепинство». М., 2005, с. 387–388.


[Закрыть]

Преступление не прошло даром. Еще в 1917 году австрийское правительство было вынуждено признать, что в ходе войны действительно проводился геноцид в отношении некоторых народностей австро-венгерской монархии, и осудить этот геноцид. В парламенте были оглашены существенно заниженные сведения, что более шестидесяти тысяч человек были расстреляны или повешены, и еще около ста тысяч человек умерли от истощения и эпидемий в концентрационных лагерях, созданных военными властями для собственных же граждан. Недаром вместе с отступавшими в 1915 году русскими войсками ушли около четырехсот тысяч карпаторуссов. [414]414
  Макарчук С. А.Этносоциальное развитие и национальные отношения на западноукраинских землях в период империализма. Львов, 1983, с. 58.


[Закрыть]

Таким образом, обвинения «некоренного» либо «подозрительного» населения в измене и шпионаже были присущи всем странам. Но многонациональность Российской и Австро-Венгерской империй вносила в волну национализма еще и элементы ксенофобии и шовинизма. Западные области России сплошь являлись нерусскими. Севернее Полесья – это поляки, литовцы, прибалты; южнее – австрийские галичане. Тысячи немецких колонистов и миллионы евреев добавляли хаоса в данную картину.

Одни были объявлены «врагами» с началом войны, другие являлись неполноправной категорией населения и до 1 августа 1914 года. Напомним, что удельный вес еврейского населения в России к 1914 году – всего 3,1 %. Но при этом в абсолютных цифрах это количество было огромным – больше, нежели в любой другой европейской стране (да и во всей Европе, вместе взятой), – почти пять миллионов человек. Каждый из них (вернее, из тех, кто проживал в прифронтовых районах, а таких было большинство, так как здесь проходила черта оседлости) объявлялся немецким шпионом.

В то же время было и некоторое отличие. Так, на той территории Австро-Венгрии, на которой шли бои (Галиция и Прикарпатье), подозрениям подвергалась часть славянского населения, которое до войны не подвергалось репрессиям со стороны австрийского правительства. В России же на оспариваемой противоборствующими сторонами территории (русская Польша, Литва) проживало население, которое и до войны подвергалось дискриминации – еврейское население иудейского вероисповедания. Здесь не стоит даже говорить о правомерности этой дискриминации – дело гораздо важнее: в степени подрыва обороноспособности государства репрессиями военного времени.

Поэтому наиболее тяжелые последствия эвакуационных мероприятий постигли именно еврейское население западных губерний Российской империи, хотя, по совести говоря, положение украинских, белорусских, польских беженцев было ничуть не лучшим. Ученый – современник событий, считает, что необходимо отличать юридическую категорию беженца от того человека, что назывался «беженцем» в России периода Первой мировой войны. Н. А. Данилов, указывая, что население занятой противником территории составляло 21 700 000 человек, а всех беженцев было более 4 000 000, пишет: «Беженец – это человек, добровольно покинувший свой очаг по тем или иным причинам. Таких беженцев у нас в Великую войну было немного. Те же массы, которых называли беженцами, были просто принудительно выселяемыми людьми, обреченными на самое беспросветное скитальчество». [415]415
  Данилов Н. А.Экономика и подготовка к войне. М.—Л., 1926, с. 57.


[Закрыть]

Главноуполномоченным по устройству беженцев был назначен член Государственного совета С. И. Зубчанинов; товарищами главно-уполномоченного – члены Государственной думы: от Екатеринославской губернии Г. В. Викторов и от Псковской губернии А. И. Зарин. Эти люди стояли во главе правительственной организации помощи беженцам «Северопомощь» вплоть до падения царизма.

Период поражений австро-венгерских войск фактически длился не более трех месяцев, к декабрю 1914 года фронт относительно стабилизировался по Карпатам, где всю зиму 1915 года и половину весны шли ожесточенные сражения. Русские же армии в кампании 1915 года терпели поражение за поражением по всему фронту, от Немана до Днестра. Вдобавок к пространственному фактору – еще и временной: Великое Отступление проходило с двадцатых чисел апреля по октябрь месяц. Пять месяцев, с мая по сентябрь включительно, стали тем периодом, в течение которого мирное население пограничных областей подверглось «великому переселению на восток» и репрессиям. Военный врач вспоминал: «Вошь давно поедает беженцев. Насильно прикованные к армии, беженцы не парятся, не моются, не купаются. Все спят вповалку, не раздеваясь. Многие таборы сделались рассадником вшивой заразы… Без веры в будущее, с покорным отчаянием в душе плетутся бабы и мужики, плетутся тощие лошади. На длинных веревках слабыми детскими ручонками тащат шестилетние ребятишки упирающихся коров… Среди беженцев свирепствует детская холера. Непогребенные трупики валяются на каждом шагу. Иногда их складывают в большие кучи…» [416]416
  Войтоловский Л. Н.Всходил кровавый Марс: По следам войны. М., 1998, с. 344, 354, 390 и др.


[Закрыть]2

Безусловно, шедшие по пятам за русскими австрийцы также проводили репрессии – прежде всего против карпатских русинов. Но к чему российским властям следовало бороться с собственными лояльно настроенными к российской короне гражданами? Бесспорно, преследовалась военная целесообразность: насильственное выселение мужчин предполагало, что они не будут использованы австро-германцами на фронтовых работах (вряд ли можно полагать, что немецкое руководство намеревалось призывать в свою армию заведомо ненадежных русских поляков и литовцев). Однако на деле эта целесообразность обернулась гибелью, унижениями, горем, страданиями многих и многих тысяч людей. Очевидно, что в русской Ставке, где высшие чины нарочито кичились показной религиозностью (к примеру, обвешанный иконками штабной вагон Верховного главнокомандующего), в данном случае оценивали ситуацию по простой циничной формуле: «Лес рубят, щепки летят».

Как говорится: «Вы Бога обманули, генерал!» В применяемых мерах не было ни капли христианского сострадания, ни капли разумной целесообразности, ни дольки признания собственных ошибок и некомпетентности. В 1941 году сталинская Ставка также прикажет колхозникам сжигать собственные деревни, чтобы не давать немцам крыши над головой, нимало не задумываясь о том, что будет с детьми, женщинами и стариками, лишенными крова русской зимой. Ведь эти люди находились на оккупированной территории, а потому их можно было легко списывать в расход. Пользу они приносили не советской власти, сдавшей фашистам половину европейской части страны, а немцам, на которых вынуждены были работать. При этом, разумеется, ни во время войны, ни вплоть до падения большевистской власти никто не позаботился внятно объяснить гражданам СССР, как можно, имея 22 июня существенное превосходство в военной технике, сдать врагу половину европейской части страны. А в 1915 году техническое превосходство, напротив, имел противник, и сдали только нерусские территории: Польшу, Литву, Галицию.

Подчиняясь давлению военного командования, гражданские власти спешили исполнить все предписания не только «буква в букву», но и с превышением. Пресловутое чиновничье раболепие, так превосходно описанное А. П. Чеховым, давало столь уродливые всходы, что порой удивляло и самих авторов репрессивных проектов. Характерным примером является сухое чиновничье признание фактов выселения, данное в форме констатации самого что ни на есть обычного для войны явления. Канцеляристы генерал-губернаторства Галиции отмечали: «Согласно указанию главнокомандующего Юго-Западного фронта, отсутствие данных, изобличающих в шпионстве, не могло служить основанием к оставлению лиц, заподозренных в нем, в районе, даже близком к театру военных действий. Такие лица подлежали высылке во внутренние губернии России, под надзор полиции. В особенности же эта мера должна была применяться к лицам, принадлежащим к составу неприятельских войск. Ввиду его все лица, заподозренные в шпионстве, военным генерал губернатором высылались этапным порядком под надзор полиции: евреи – в Томскую губернию, поляки и русины – в Симбирскую, Уфимскую и Пермскую губернии, позднее все – в Енисейскую, без различия национальности. Прочие задержанные вместе с такими лицами или передавались в руки судебных властей, или высылались административным порядком также внутрь Империи». [417]417
  Отчет деятельности штаба временного военного генерал-губернатора Галиции в период времени с 29 августа 1914 года по 1 июля 1915 года. Киев, 1916, с. 30


[Закрыть]

Обратим внимание – подвергшиеся насильственной эвакуации лица отправлялись не куда-нибудь, а в Сибирь. В то же время ближе к осени, когда откатывавшиеся под натиском врага фронты стали замирать, беженцев размещали в прифронтовых губерниях. Губернаторы собирали крестьянские подводы по всей губернии, после чего беженцы развозились по уездам. Единственное условие – на правом берегу Днепра «военное командование оседания беженцев не допускало». [418]418
  Друцкой-Соколинский В. А.На службе отечеству. Записки русского губернатора. Орел, 1994, с. 73.


[Закрыть]

Вдобавок существовало еще и теоретическое обоснование данных мер. Следование тактике Отечественной войны 1812 года, превратно преподаваемой «верхами» и совершенно неправильно применяемой «низами», и озлобленность поражениями понудили русское военно-политическое руководство к насильственным мерам в отношении населения приграничной с фронтом полосы. Причем, надо сказать, весьма широкой полосы. То есть если озлобленность от поражений присуща войскам и властям любой страны без исключения (в той же Германии «шпионами» и «предателями» были «назначены» бельгийцы и французы оккупированных территорий), то в России подводилась еще и теоретическая база. Как будто бы не прошло сто лет и вновь вернулись наполеоновские времена. Даже генерал-квартирмейстер Ставки ген. Ю. Н. Данилов, который, правда, обвиняет в свершившемся исключительно начальника Штаба Верховного главнокомандующего ген. Н. Н. Янушкевича, всячески выгораживая самого великого князя Николая Николаевича, был вынужден констатировать: «Ясно, что легче было подвести под подозрение все инородческое население. Евреев, немцев, поляков или другие народности, чем выдвигать против того или другого отдельноголица какое-либо конкретное обвинение, которое еще нужно было доказать. На почве этой обстановки, создаваемой, к сожалению, каждой войной, возникало много печальных случаев и недоразумений». [419]419
  Данилов Ю. Н.Великий князь Николай Николаевич. М… 2006, с. 274.


[Закрыть]«Много недоразумений» – это десятки и сотни тысяч насильственно выселяемых на восток людей.

Действующая армия есть чрезвычайно сложный организм, где зачастую взаимодействие ближнего тыла и фронта становится условным. В ходе наступательных операций кампании 1914 года войска справлялись сами с возникавшими проблемами. Но в 1915 году нехватка солдат на фронте привела к тому, что тыловые оборонительные рубежи, опираясь на которые, русское командование рассчитывало сдержать неприятельское наступление, стали строить мирные жители.

Под руководством военных инженеров оборонительные укрепления в тылах отступавших русских армий возводились усилиями местного населения и беженцев. Причем – всех полов. Внутриполитические мероприятия русской Ставки, объявившей насильственную эвакуацию мирного населения на восток Российской империи необходимым средством ведения войны, дали в руки военных властей десятки тысяч рабочих рук. Насильственно уводившиеся вслед за армией люди (дома сжигались, а имущество, которое нельзя было взять с собой, уничтожалось) точно так же насильственно отправлялись на строительство оборонительных рубежей, львиная доля которых так и не понадобилась отступавшим войскам. Труд этих людей являлся почти бесплатным, так как большая часть денег, что должна была выплачиваться за труд, присваивалась интендантскими чиновниками, а отказаться от работ было практически невозможно.

Распоряжением Верховного главнокомандующего на восток уводилось все мужское население в возрасте от восемнадцати до пятидесяти лет, из которых годные к работам люди должны были отправляться в распоряжение генералов Величко, Артамонова, Лебедева, занимавшихся фортификационными и дорожными инженерными работами. Современник так пишет о беженцах и населении прифронтовой полосы летом 1915 года: «Гонят всех, кого захватят на улицах, без различия пола и национальности – от пятнадцати до пятидесяти пяти лет, – в окопы. А чтобы не убежали, так ночью гонят в арестный, где спят и дети, и женщины, и мужчины вповалку. Утром выстраивают в ряд и гонят рыть траншеи». [420]420
  Степной Н.Записки ополченца. Собр. соч. в 10 томах, т. 2. М., 1927, с. 36.


[Закрыть]Характерное сопоставление – выгоняемые на работы беженцы содержались в зданиях пенитенциарной системы. Чего и следовало, впрочем, ожидать.

Разумеется, вслед за отправляемыми на восток мужчинами, как правило, следовали и семьи. Иными словами, семья отправлялась в глубь империи в качестве беженцев, а пригодные к работе мужики (отцы, мужья, старшие сыновья) – на работы в прифронтовой зоне. Таким образом, Ставка Верховного главнокомандования весьма умело нашла рабочие руки для тыловых военных работ – угоняемые на восток люди шли собственным ходом, впереди войск. Ряд же актов Ставки позволял инженерным и интендантским службам Действующей армии без церемоний, в обязательном порядке набирать людей для собственных нужд. Кроме того, быстро проедавшие захваченные с собой в дорогу продовольственные запасы беженцы нуждались в хлебе и молоке. И, следовательно, эти люди даже и по объективным обстоятельствам не могли не идти на фронтовые работы.

Часто на работах использовались и женщины, о чем дают представления фотографии того времени. Одна из причин выхода на работы – необходимость кормить свои семьи, так как хозяйство осталось уже где-то далеко на западе, да и то чаще всего сожженное отступавшими русскими войсками. Много ли было шансов, что эти люди, разбросанные в огромном пространстве Российской империи, сумеют когда-либо увидеться вновь? Где же здесь оправдание для Верховного главнокомандующего, чьим приказом и творился данный произвол? Где здесь (а это ведь только один пример) увидел оправдание своему шефу генерал Данилов?

Действительно, помимо мужчин-беженцев, в 1915 году на окопные работы стали бросать массу женщин. А. Б. Асташов пишет, что это были нанятые на работы беженки, оставшиеся без мужей и по разным причинам осевшие в пределах театра военных действий, а также женщины, присылаемые по нарядам местного и военного начальства. Среди этих последних были, как правило, «незамужние, вдовые, а также бездетные женщины и, как правило, молодые». Также – женщины развратного поведения.

Львиная доля этих женщин, естественно, вступала в сексуальную связь с солдатами и офицерами, следствием чего стало громадное распространение в Действующей армии венерических заболеваний. Совещание губернаторов и предводителей дворянства при поддержке командования в Ставке в мае 1916 года постановило отказаться от женщин при производстве окопных работ. Для замены сначала пытались использовать военнопленных славян, а затем – мужчин из Средней Азии: «Отказ этот повел к серьезным последствиям как в деле организации оборонительных работ, так и во всей социально-политической обстановке в стране… нерешенность семейно-сексуальных проблем ударила по обороноспособности страны…» [421]421
  Военно-историческая антропология. Ежегодник., 2005/2006. Актуальные проблемы изучения. М., 2006, с. 369–371.


[Закрыть]

Надо отметить, что местные начальники зачастую все-таки не разлучали семей. Не в силу гуманности, а просто сознавая, во что могут вылиться подобные мероприятия, проводимые в массовом масштабе. Никто не желал восстания в тылу армии, а потому общая масса беженцев плелась по дорогам, подгоняемая отходившими военнослужащими. Так, приказ главкоюза ген. Н. И. Иванова по этому поводу гласил: «Во избежание вербовки мужского населения Галиции в возрасте от 18 до 50 лет в ряды австро-венгерской армии в местностях, оставляемых русскими войсками, всех мужчин этого возраста высылать в Россию, в Волынскую губернию».

Разрешалось брать с собой семьи, имущество, инвентарь, скот и лошадей. Все то, что взять было невозможно, зачастую уничтожалось. Поэт-улан Н. С. Гумилев в своих «Записках» описывает подобную практику следующим образом: «На рассвете следующего дня, когда можно было ждать атаки и когда весь полк ушел, оставив один наш взвод прикрывать общий отход, немцы не тронулись с места, может быть, ожидая нашего нападения, и мы перед самым их носом беспрепятственно подожгли деревню, домов в восемьдесят, по крайней мере. А потом весело отступали, поджигая деревни, стога сена и мосты, изредка перестреливаясь с наседавшими на нас врагами и гоня перед собою отбившийся от гуртов скот. В благословенной кавалерийской службе даже отступление может быть веселым».

Если непонятно, все это – деревни, стога сена, мосты, – столь «весело» сжигаемое русской конницей, являлось имуществом россиян. То есть тех самых граждан России, чьи мужья и сыновья зачастую уже и так защищали свою страну на фронте. Или сложили свои головы за Веру, Царя и Отечество. П. И. Залесский справедливо называет эвакуацию 1915 года «спасением России с помощью разорения ее населения». Так что такую меру борьбы, как уничтожение деревень войсками и партизанами, как то требовал в 1941 году И. В. Сталин, чтобы остановить победоносное продвижение вермахта по территории СССР, было придумано и впервые применено вовсе не в Советском Союзе. Вообще, если провести сравнительный анализ деятельности верховного руководства нашей страны в период обеих мировых войн, то можно увидеть, что большинство действий было придумано еще при царизме. Советская власть лишь довела их до логического жестокого завершения, безжалостно относясь к людям-винтикам тоталитарного механизма, на что царизм просто не решался. Наверное, в силу «антинародного» характера самого режима.

Генерал Залесский описывает один из таких случаев, когда командиры прививали своим войскам привычку к грабежу мирного населения. Так, командир кавалерийского корпуса в одном из поместий (то есть начальник в чине не ниже генерал-лейтенанта) «требовал от помещика и от всего населения, чтобы они или уходили в глубь страны, взяв что могут, или оставались дома, но в таком случае – войска возьмут у них все, что захотят». Поместье удалось отстоять, но пожар, сложенный по приказу комкора, еле-еле потушили усилиями пехотной части. П. И. Залесский справедливо пишет: «начать грабеж легко, а остановить трудно… А сколько деревень было сожжено русскими войсками при отступлении? Сколько жителей разорено и погублено в пути? Могилами их устланы были все дороги. Картины их бедствий неописуемы». [422]422
  Залесский П. И.Возмездие (причины русской катастрофы). Берлин, 1925, с. 171, 173


[Закрыть]Иными словами, именно простые люди оставляемой территории расплачивались за бездарность генералитета, за неподготовленность русской военной машины к войне, за внешнеполитические провалы царизма, второй раз за десять лет втянувшего страну в большую войну с великими державами мира.

Характерно, что относительная «добровольность» эвакуации имущества очень скоро эволюционировала в обязательную меру. По закону от 30 августа 1915 года беженцы – это «лица, оставившие местности, угрожаемые неприятелем или им уже взятые, либо выселенные распоряжением военных или гражданских властей из района военных действий, а также выходцы из враждебных России государств». Военные власти не умели нанести противнику решительное поражение, которое могло бы остановить продвижение австро-германцев на Восток, зато весьма умело воевали со своими людьми.

Озлобление беженцев достигало невероятных размеров. Например, князь Н. П. Урусов, работавший в организациях Красного Креста на Юго-Западном фронте, заметил: «Галичане стали теперь нашими врагами. Перед уходом из Галиции русские войска ее выжгли, затоптали, разграбили, народ с собой угнали, избивали даже их войтов. Галичане озлоблены до крайности. В России они содержатся в невозможных условиях…» [423]423
  См.: Наумов А. Н.Из уцелевших воспоминаний. 1868–1917. Нью-Йорк, 1955, кн.2, с. 302.


[Закрыть]То же самое говорилось очевидцами в отношении Польши, Курляндии, Литвы.

Летом войскам приказывалось уводить с собой весь скот, причем подразумевалось, что плата за него будет внесена по освобождении оставляемой территории, то есть после войны. Только теперь данная мера касалась не только вчера еще иностранных подданных (галичан), но и своих собственных на территории Польши. Следовательно, женщины и дети польских, литовских, западнобелорусских и западноукраинских земель оставались без коров, птицы, без каких-либо вообще средств к существованию. И, главное, без кормильцев, отправляемых рыть окопы в ближайшей тыловой зоне.

Понятно, что женщины и дети также двинулись вслед за отцами и мужьями в глубь России. Десяткам тысяч из них не суждено было пережить зиму, и еще десятки тысяч более никогда не увидели свою родину: Великая Русская революция и Гражданская война в России перемешали страну и ее население самым что ни на есть неузнаваемым образом. Исследователь говорит: «Причины столь массового отъезда мирного населения на территорию Российской империи были различны. Во-первых, население стремилось уйти дальше от театра военных действий, спасаясь от обстрелов. Во-вторых, часть населения покидала свои жилища, опасаясь расправ со стороны австрийцев за связи с русскими… В-третьих, огромные массы беженцев двинулись в Россию, так как русское командование стремилось оставить австрийцам пустынную территорию». [424]424
  Бахтурина А. Ю.Политика Российской империи в Восточной Галиции в годы Первой мировой войны. М., 2000, с. 188.


[Закрыть]

Даже после отмены принудительного выселения из Галиции 24 июня 1915 года у остающихся жителей все равно забиралось практически все, кроме продуктов питания на месяц. В итоге изголодавшиеся беженцы нападали на коренное население местности, через которое они проходили, отбирая у них все – продовольствие, вещи, фураж. Разгорались целые бои на дубинах и вилах. Отбирали и войска. А потом и эти жители, только-только отстаивавшие от расхищения свое имущество, вовлекались в эвакуацию и также переходили к мародерству.

Можно, конечно, оправдывать такие вещи военной необходимостью, однако воспоминания многих фронтовиков пестрят указаниями на сжигаемое продовольствие на армейских складах, чтобы оно не досталось противнику. Военные власти предпочитали сжигать казенное имущество, вместо того чтобы раздать его проходящим частям и беженцам, но зато грабить население, раздевая его до нитки. Епископ Евлогий впоследствии вспоминал: «Положение галицийского каравана было ужасно. В пыли, грязи, под дождем и зноем, рожая и умирая в пути, двигался грандиозный табор беженцев, не зная, где и когда он осядет. Надо было кормить скот и самим кормиться. Наши крестьяне, оберегая свое достояние, на свои луга чужой скот не пускали, а кормиться самим в беженских условиях галичанам было тоже трудно».

Что ж: гражданское население в национальных войнах всегда не ставится ни во грош, что надлежит помнить, что называется, «денно и нощно». Вместо того чтобы отказаться от принципа насильственной эвакуации, правительство, не имевшее рычагов воздействия на Ставку, только и сумело, что возложить общую заботу о беженцах на МВД, местные власти, земства. Главная государственная ответственность лежала на комитете великой княжны Татьяны Николаевны – Всероссийское общество попечения о беженцах, основанное в сентябре 1915 года. Помощь оказывалась всем, за исключением «иностранных подданных немецкой и венгерской национальности».

Современный исследователь так оценивает политику русских властей в отношении населения оставляемых территорий: «Массовое насильственное перемещение населения летом 1915 года, а затем и спровоцированное „беженство“ являлись составной частью планов русского командования по эвакуации и разорению оставляемой территории Галиции и Буковины в ходе широкомасштабного отступления…» [425]425
  Нелипович С. Г.Население оккупированных территорий рассматривалось как резерв противника // Военно-исторический журнал, 2000. № 2, с. 66.


[Закрыть]Те же методы распространились на территории русской Польши, Литвы, Западной Белоруссии.

Только благоразумием и естественной человеческой жалостью местных командиров, саботировавших жестокое узколобие высокопоставленных стратегов, не умевших надлежащим образом воевать с врагом, но зато превосходно каравших своих и чужих гражданских лиц за малейшее непослушание, можно объяснить тот факт, что в тылах отступавших русских армий не вспыхнуло антирусского партизанского движения. Что говорить, если сама императрица Александра Федоровна, не в силах остановить безумие, отдала распоряжение, чтобы двигавшиеся с фронта санитарные поезда императорской фамилии по дороге подбирали беженцев.

Кроме того, с конца июня русские власти не трогали поляков. Но и того, что уже было сделано, стало достаточным для расцвета русофобских настроений, что наиболее отчетливо сказалось в период советско-польской войны 1920 года. Многие же поляки честно выполняли свой воинский долг в рядах Вооруженных сил. Только один пример – доброволец-кавалерист и будущий маршал Советского Союза К. К. Рокоссовский.

Русские тылы забивались громадными массами в большой мере насильственно эвакуируемых беженцев. И вероятность гибели (особенно для женщин и детей) здесь была более высока, нежели для того, чтобы выжить. Достаточно сказать, что, по данным П. И. Изместьева, к концу июля только в районе крепости Брест-Литовск и города Кобрина в лесах(выделено мной, – Авт.)скопилось свыше ста пятидесяти тысяч беженцев. [426]426
  См. в: Пэльман.Бои на реке Зап. Буге летом 1915 года. Пб., 1921, с. 5.


[Закрыть]А вот как описывает положение беженцев в данном районе Л. Н. Войтоловский, наблюдавший все собственными глазами: «Возле Кобрина большая песчаная равнина. На ней осели тысячи беженцев, и под знойным солнцем раскинулся на сыпучих песках огромный город-бивак. И тут же рядом за двое суток вырос почти такой же обширный город мертвых – детское кладбище»2. Что говорить – у великого князя Николая Николаевича собственных детей не было. Чего же жалеть чужих, да еще простонародного быдла? Еще нарожают – сделают то, чего за всю жизнь не удосужился сделать Верховный главнокомандующий, не задумываясь, бросавший в топку войны детей.

Львиная доля той беженской массы, что скопилась вокруг Кобрина, являлась православным населением Холмской губернии, которое вняло призыву уважаемого в области архиепископа Холмского Анастасия. Сюда же стекались и поляки, и часть евреев. Какая-то доля этих беженцев была насильно выгнана из своих домов казаками, которые, выполняя приказ Ставки, оставляли после отступавшей русской Действующей армии «выжженную пустыню». [427]427
  Войтоловский Л. Н.Всходил кровавый Марс: По следам войны. М., 1998, с. 391.


[Закрыть]Поэтому процент жителей Холмской губернии среди той массы беженцев, что отходила вместе с армиями Северо-Западного фронта, оказался весьма велик. Впоследствии главнокомандующий армиями Северо-Западного фронта ген. М. В. Алексеев, получивший исчерпывающую информацию о положении беженцев и их страданиях, препятствовал насильственному принуждению жителей к эвакуации со стороны войсковых частей.

Надо сказать, что летом 1915 года беженцы постоянно ожидали начала русского контрнаступления и, следовательно, своего возвращения домой. То есть отходить в глубь России они не торопились, держась близ линии фронта. Соответственно, в условиях общего отхода русских войск и дезорганизации снабжения на долю беженцев выпадали дополнительные страдания, увеличивавшие число жертв среди наиболее слабых – детей, стариков, женщин. Е. А. Никольский в своих воспоминаниях описывает тяжелейшую дорогу отхода кобринских беженцев через Пинские болота в Минскую губернию: «Кто не присутствовал на пути прохождения Пинских болот массой беженцев, тот не может представить себе все страдания, испытанные несчастными людьми». В связи с тем, что болотную воду нельзя было пить, люди умирали сотнями. Первые трое суток германская авиация бомбила колонны беженцев, стремясь внести хаос в русское отступление. Иными словами, авиа– и артудары по мирным жителям придумали вовсе не фашисты. О том, что колонны беженцев обстреливались немецкой артиллерией, упоминает в своих рукописях и военный инженер В. М. Догадин. [428]428
  Военно-исторический журнал, 2009, № 11, с. 78.


[Закрыть]Через десять суток пути беженцы вышли к городу Слуцку, где они и получили первую помощь, а также вдоволь воды и пищи. Вскоре в городе Рославль Смоленской губернии, куда уходили гужом беженцы, чтобы быть погруженными в эшелоны, «из опросов выяснилось, что почти не было семьи, которая бы не потеряла хотя бы одного своего члена в продолжение страдного пути с места своей родины до города Рославля. Счастливых оказалось только около двух процентов. Погибали прежде всего малые дети, затем – престарелые женщины, следующие – старики и больные». [429]429
  Никольский Е. А.Записки о прошлом. М., 2007, с. 230 239.


[Закрыть]

Уничтожение имущества войск и местного населения, пожары деревень и принудительное выселение больших людских масс, указываемые «сверху», давали солдатам шанс к проявлению самых низменных инстинктов. Первый толчок к разложению русская Действующая армия получила как раз в дни Великого Отступления. Еще раз можно подтвердить, что жестокость к мирному населению не есть вещь, присущая исключительно большевикам, как это сейчас утверждается отдельными «историками». Это есть характерная черта российского высокопоставленного чиновничества, всегда предпочитавшего «бить своих, чтобы чужие боялись». Посмотрите в наши дни – как ведут себя российские чиновники внутри страны и как они же держатся за рубежом, куда вывозят свои финансовые накопления коррупционного происхождения.