Текст книги "Водный мир (СИ)"
Автор книги: Людмила Райот
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 20 страниц)
– Ты не боишься местных? – спрашивает он.
Я не отвечаю. Знаю – он все поймет без слов. Моя маскировка под местных женщин, внешность, прическа уже не имеют значения. "Я должно быть на площади сегодня" – душу наполняет уверенность, понятная, как прямое указание, присланное то ли подсознанием, то ли самой Вселенной… Да и есть ли разница? Сегодня мое подсознание – и есть Вселенная.
– Встречный вопрос: а ты не боишься, что я призову на головы местных тысячу и одно несчастье?
Никель ухмыляется и берет меня под руку.
– Будь, что будет. Их уже не спасти…
Я смеюсь, и мой смех заглушает его следующую фразу.
– Как и меня, – еле слышно бормочет он себе под нос.
1) Как утверждают моряки, корабли, суда и прочие управляемые человеком конструкции «ходят» по морю, а не «плавают».
2) В некоторых уголках Сопредельных миров, как и сотни лет назад, концентрические круги наносят обычными чернилами. Сейчас татуировки иных скорее дань традиции, чем необходимость, а вот в древности с помощью них люди помечали свою сопричастность к тайне Объединенной Вселенной и параллельных миров.
9. Последний подарок Тимериуса
Я молчу всю дорогу от дома. Не могу собрать мысли в кучу и оторвать взгляд от неба. Спотыкаюсь и торможу, Никелю приходится почти волочить меня за руку. Он стоически терпит мою неуклюжесть и дает вдоволь насмотреться, снисходительно ухмыляясь. Сам-то уже видал это зрелище, и не раз.
Сегодня ночная облачность обходит остров стороной. Тучи громоздятся на горизонте, не решаясь подойти ближе и скрыть людей от наступающего космоса. И космос, словно желая отыграться за все пропущенные часы простоя, обрушивает на наши головы килотонны ослепительной красоты.
Планета Атлантис находится в невыносимо живописном (и оттого радиоактивно опасном) районе галактики. Близость крупного звездного скопления, окрашивающего добрую треть неба в розовато-зеленоватый цвет, оттеняется черными клубами газовых облаков, застывших гротескными изваяниями. Россыпи далеких солнц бьют навылет прямо в сердце, взывая сотнями вопросов, пробуждая странные желания. Живот скручивает в сладком спазме ожидания.
Кажется, я оставлю на этом острове нечто большее, чем просто здоровье – я оставлю здесь частицу души. Мне никогда не забыть этот вечер, никогда не забыть это небо.
Стоит нам приблизиться к центру острова, как в мир звезд врывается громкий шум толпы, звуки музыки и смех. Кругом горят костры, чадят факелы, воткнутые в высокие держатели. Обстановка на празднике немного напоминает утреннее сборище: много людей и мало свободного места. Вот только сейчас ночь, и недостаток света становится нашим союзником. Я могу рассматривать островитян и надеяться, что им не до меня.
А местные-то похорошели! Празднуя удачную сделку, не пожалели обновок, надели все самое лучшее. При взгляде на женщин мое волнение из-за собственного непотребного вида проходит. Тим не зря притащил мне именно это платье: похоже, сегодня в программе феерия оголенных участков тела или что-то в этом роде. Не удивлюсь, если ближе к концу устроят конкурс на самый развратный наряд и выберут Королеву стриптиза.
Мои собственные разрезы на фоне творящегося беспредела блекнут, и Ник начинает все больше внимания уделять откровенным фасонам атлантиек. Я не отстаю от него и в открытую пялюсь на подтянутые фигуры атлантов, дружно снявших все выше пояса.
– Улыбайся, – говорит он, когда мы пробираемся через скопление людей к праздничному действу, и я улыбаюсь. Мне хорошо.
Дырявое платье и коса сыграли свою магическую роль: взглядов со стороны местных поуменьшилось, и они стали куда благосклоннее. Сама мысль о том, что что-то может пойти не так, кажется кощунственной.
– Ты ведь соврал про излучение, да? – не переставая улыбаться, цежу я сквозь сомкнутые зубы. – Просто не хотел, чтобы я шла в его платье.
– А вот и нет. Ты будешь наказана за опрометчивое решение, поверь мне. Болезненней всего на облучение отреагирует кишечник. Сначала начнутся проблемы с жкт – тошнота, вздутие, запоры. Затем…
– Довольно, я поняла, – перебиваю его и отхожу в сторону, не желая слушать подробности собственной будущей немочи. Мое избавление от забот уже спешит навстречу, сверкая белоснежной улыбкой и освещая темный вечер не хуже факела. Тимериус успел избавиться от безрукавки, и теперь наравне с другими атлантами красуется обнаженным прессом. Жду, что он похвалит меня за выбор синего платья и отвесит тонну комплиментов, но он придирчиво осматривает меня с головы до ног.
– Неплохо, но кое-чего не хватает, – выдает он после детальной проверки моего вида.
Лезет в карман брюк и достает маленькую блестящую вещицу. Я вижу пару высушенных плавников фиори, сцепленных между собой по типу бабочки. Один – розовый, отливающий синим, другой – ярко-желтый. С обратной стороны приделана тонкая шпилька.
– Я…
– Это подарок, – атлант поднимает руки и вставляет красивое, сияющее украшение мне в волосы.
– А теперь пойдем. Сейчас начнется все самое интересное.
Он тащит меня за руку ближе к центру площади, где оставили небольшое свободное пространство. Прямо посередине горит жаровня, желтые языки пламени взвиваются вверх и почти затмевают свет звезд. Вокруг прямо на земле расположились музыканты – все те же полуодетые атланты. Мужчины держат в руках инструменты, некоторые их них представляют собой разновидности барабанов, другие непохожи ни на что, виденное мной прежде.
Внезапно музыка обрывается, в воздухе повисает гулкая тишина.
– А что начнется-то? – шепчу я Тимериусу. Мне некстати вспоминается упоминание Никеля о возможных жертвоприношениях.
– Гереро будет говорить с людьми, – из уст хамелеона это звучит так почтительно, что я не решаюсь шутить и уточнять причину значимости сего события. Достаточно и того, что наконец увижу таинственного правителя, держащего в страхе целый остров.
В дальних рядах напротив возникает волнение. Меняясь местами, сдвигаясь и утрамбовываясь, атланты образуют коридор, ведущий к одному из домов. На потускневшей облицовке здания выделяется огромный глаз, намалеванный дешевой краской. «Просто, но со вкусом», сказала бы я об этом художестве днем. Но в свете костров кажется, что взгляд единственного ока проникает в самую душу, а зрачок, зияющий черной дырой, напоминает провал в потусторонний мир.
Дверь дома открывается, и на пороге, под аккомпанемент из дружных вздохов, возникает высокая фигура. К ней тут же бросаются двое молодых атлантов, берут гереро под руки и помогают ему сделать первый шаг. Сначала эта услужливость отдает раболепием, и лишь спустя минуты благоговейного молчания, сопутствующего передвижению процессии по живому коридору, я понимаю – гереро прожил на свете достаточно долго, чтобы заслужить подобное обхождение. Он не просто стар, а невероятно, поразительно древен.
Меня ввела в заблуждение его стать: несмотря на возраст, пожилой атлант держится прямо и идет сам, опираясь на длинноволосых парней.
Чем ближе он подходит к центру площади, тем явственней я ощущаю в нем иного. Вовсе не старость заставляет его периодически клониться к земле и еле переставлять ноги – его тянет вниз мудрость, накопленная атлантами за тысячи лет существования. Его сила грандиозна, но вызывает совсем другие эмоции, нежели сила других знакомых мне чтецов: не страх и не растерянность перед лицом чужой могущественности. Она не нависает над головой тяжелым клинком, а расправляется широким, надежным крылом, позволяя спрятаться и укрыться в спасительной тени.
Перед жаровней откуда ни возьмись появляется кресло, на его темном материале высечены рисунки, по очертаниям схожие с татуировками. Приглядываюсь повнимательней, неужели оно деревянное? Дерево – огромная редкость в Атлантисе.
Тимериус замечает мой заинтересованный взгляд и улыбается краешком губ.
– Этот трон – самая дорогая вещь на всем острове. Удивительно, правда?
Удивительно, не то слово. Жаль, я не догадалась взять с собой в путешествие бус и сережек из яблони, купленных в далеком прошлом на черноморском побережье. Моментально стала бы богачкой.
Гереро Стронцо тщательно усаживают в кресло. Вся площадь превращается в слух, нервы натягиваются в томительном ожидании. Черт, ну как же медленно он все делает! Поддаюсь всеобщему настроению и сгораю от любопытства, усиленно прислушиваясь. Буквально не могу оторвать взгляда от трона с восседающем на нем атлантом.
Наконец царственный старец поднимает подбородок в приветственном жесте, и толпа взрывается ответными криками, подражая стадиону футбольных болельщиков, но стоит ему опустится, как глотки дружно замолкают.
Я жду обещанной речи, но вместо нее начинается что-то совершенно невероятное. Островитяне по одному подходят к гереро, берут его за руку, что-то шепчут, благодарят, кланяются. Тот в ответ неизменно молчит, кивает, иногда улыбается, иногда слегка хмурится. Все это сопровождается какой-то особой атмосферой гармонии и тепла: никто не толкается, не стремится пролезть без очереди, нахамить соседу. Чем больше я смотрю на это, тем сильней становится мое недоумение.
С тех самых пор, как я попала в Набил, покинув родную планету, в сознании закрепилась установка – чтецы опасны. Иные, обладающие даром считывать отпечатки людей – могущественная, но враждебная каста, призванная распознавать человеческие слабости, подчинять и порабощать. Я сотни раз видела, как от них отшатываются, смотрят с неприязнью, прячут руки. Но я никогда не видела, чтобы люди шли к ним сами, с радостью и воодушевлением.
Через Стронцо успевает пройти пять или шесть атлантов, когда он, словно вспомнив о чем-то, обводит взглядом всех присутствующих.
– Где эта девочка? – я впервые слышу его глубокий, чуть надтреснутый голос.
Лица атлантов, как по команде, дружно поворачиваются в сторону нас с Тимом, а у меня пересыхает в горле. Парень пихает меня локтем и шепчет:
– Иди к нему. Я договорился о том, что ты подойдешь вне очереди.
От него расходятся успокаивающие флюиды, но они не могут соперничать по силе с аурой Стронцо, давлеющей над площадью. Дыхание сбивается, ноги не слушаются, когда я прохожу мимо расступившихся передо мной атлантов, робея под прицелом десятков темных глаз.
Ну, Тимериус! Вот уж удружил, так удружил. Я может, и не собиралась «беседовать» с этим атлантийским чтецом, а он выбил мне вакантное местечко. Но отказаться от общения с гереро, когда он сам публично позвал меня, значит навсегда разверзнуть пропасть между мной и местными.
Стараюсь отключить свой внутренний датчик на ментальные воздействия и сосредоточиться на облике старца. Повальное стремление атлантов выставлять тело напоказ не относится к нему, он максимально скрывает татуировки (которые, несомненно, имеются), облачась в длинную светлую хламиду, на которой изображен все тот же глаз. Его седые, тщательно расчесанные волосы спускаются до самого пояса. Хочу рассмотреть внешность чтеца и терплю поражение: черты лица постоянно ускользают от взгляда, размываясь, прячась в несуществующей тени.
Его невозможно воспринимать и описывать мерками просто человека. Он – нечто большее.
Гереро не раскрывает рта, но мне слышатся тихие шепчущие голоса, доносящиеся от поджарой фигуры. Мерное бормотание бесчисленного количества людей, давно умерших, но продолжающих жить в коллективном бессознательном своих потомков. Рассказывающие истории радостей и невзгод, ошибок и открытий. Накладываясь друг на друга, они сливаются в одну единую песню – Историю Атлантиса.
Приближаюсь к костру и застываю перед креслом, уже не сомневаясь: я – открытая книга для гереро. Мне даже не обязательно касаться его руки, чтобы рассыпаться ворохом букв, фраз и знаков препинания. История тоже вглядывается в меня, видит гораздо больше, чем я представляю собой снаружи, и усмехается.
Усмехается?!
– Эка тебя растрясло, – говорит Стронцо и снова хихикает, сбрасывая с себя загадочность.
Передо мной предстает уже обычный пожилой атлант: лицо в глубоких складках и морщинах, в глазах – озорные огоньки, покачивающиеся в море мудрости.
– Подойди ближе, сестра. Я не видел таких прежде… С виду хрупкая, а внутри – алмазный стержень. Внешне девочка, а стоит чуть углубиться – целая кладезь миров и планет. Приоделась, опять же…
Атлант одобрительно смотрит на мои выглядывающие из-под шнуровки бедра, и я окончательно смелею. Подхожу вплотную, ища взглядом его руки: они сложены на подлокотниках, одна поднята ладонью вверх. А он не так страшен, каким кажется. Может, и не придется его трогать. Зачем ему отпечаток чужачки вроде меня?
Он ловит мой взгляд и становится серьезным. Чуть наклоняется вперед и говорит тихо: так, чтоб слышала лишь я.
– В тебе спит знание об утраченном времени… Ты окажешь мне услугу, если позволишь коснуться тебя, – его слова повергают меня в шок. – Люди этого острова никогда не видели жизни на суше. Запах травы, зелень луга, прохлада лесов и журчание рек – я хочу показать им все это.
Больше не сомневаясь, протягиваю к нему руку, и он подается вперед, накрывает ее обеими ладонями. Жду, что искра1 столь сильного иного хоть как-то проявит себя, но ничего особенного не происходит. Чувствую тепло: концентрируясь под кожей рук, расходится выше, наполняет плечи, голову, спускается к ногам. Одновременно с этим происходит процесс… не могу назвать его иначе, чем «отпускание грехов». Все сомнения и страхи покидают меня, поднимаются к небу едким дымом, смешиваясь с ночной темнотой, и окончательно исчезают. Банально не могу вспомнить, что заботило меня каких-то пять минут назад. А ведь оно было! Давило вечным грузом, постоянным и оттого привычным. Я обновляюсь и перезапускаюсь.
Стронцо отстраняется и подмигивает мне.
– Спасибо, полюбившая чтеца.
Понимаю, что аудиенция закончена, и возвращаюсь на свое место – точнее, пытаюсь найти его среди заполненной атлантами площади. Вокруг встают бесконечные пятна лиц, и – удивительное дело! – они смотрят на меня иначе, чем до разговора с гереро. Я то и дело ловлю подбадривающие улыбки, вижу живой интерес, чувствую ласковые похлопывания по плечу. Несколько раз приходится остановиться и отвечать на вопросы местных: кто я, откуда и как меня зовут. И я отвечаю – легко и весело, без малейшей скованности, смутно осознавая, что произошедшее стерло грань между мной и ними.
Через некоторое время совсем забываю, куда иду, и просто наслаждаюсь общением, которого была лишена все это время. Тимериус преподнес мне бесценный подарок.
Я стала своей.
10. Танец искр. Наваждение
Время идет, а местные все также подходят к Стронцо: церемония будет продолжаться, пока каждый из жителей острова не коснется гереро.
Я наслаждаюсь долгими минутами необычного одиночества, окруженная незнакомыми и безразличными людьми, зато избавленная от общества двух знакомых, неравнодушных и оттого слегка назойливых. Хочу продлить момент собственной самодостаточности и надеюсь: среди разноцветной и полураздетой толпы отыскать меня будет не так-то просто. Размечтавшись, буквально вижу себя со стороны: мимикрировавшую под местных девушек, щеголяющую шнуровками на голое тело и одной единственной (зато толстой!) косой. Почти ничем не отличающуюся от других представительниц слабого пола…
Ничем, кроме вживленного в голову датчика местонахождения. Стоит спуститься с небес на землю – вижу уже не себя, а Никеля, стоящего прямо напротив и терпеливо ожидающего, когда я сама упаду ему в руки.
Вот же ж пакость! Он все-таки нашел меня!
Видит, как я кривлю рот, и подходит плотную, закидывает руку мне на плечо. Рука тяжелая, но эта тяжесть даже приятна; я давлюсь готовым сорваться с губ возмущением и, сама не зная почему, позволяю отклонить себя от заданного маршрута.
– Изменила мне, да? – бормочет он, – на глазах у всего острова, значит?
Прыскаю от смеха, безуспешно пытаясь сохранить серьезную мину. Если рассматривать разговор с гереро в таком ключе, то скорее приняла участие в массовой оргии.
– Стронцо хотя бы спросил разрешения перед тем, как прочесть меня.
– Ах, вот в чем дело? – Никель убирает руку и быстрей, чем я успеваю возмутиться, опускается передо мной на одно колено. – Уважаемая Варисса Андо, не разрешите ли вы пригласить вас на танец?
Оглядываюсь по сторонам, боясь, что его выходка привлечет к нам ненужное внимание, но понимаю: атланты так увлеклись вечером, что до нас им нет никакого дела. Мы стоим аккурат в центре площади. Трон вместе с гереро исчез, вместо него у жаровни расположились музыканты, а вокруг занимают места парочки, которым не терпится пуститься в пляс.
Первый порыв – послать его куда подальше. Платье открывает столько обнаженной кожи, что физического контакта будет не избежать: Ник, хоть и удлинил рукава майки аж до запястий, оставил перчатки дома, чем свел на нет весь смысл транформации.
На смену привычному ёрничанью быстро приходит желание поддаться соблазну. Танцор из мужа потрясающий. Хотя бы потому, что находиться вплотную к нему и думать в это время о танце – просто нереально. «Давай, сделай этот вечер поистине незабываемым», нашептывает сумасбродство. И в чем-то я с ним солидарна: позволить прочесть себя дважды за один и тот же час (более того, двум разным чтецам), такое быстро не забудешь. Попахивает нравственным падением и вынужденной сменой убеждений.
Хотя кое-какие мои представления этот вечер и так сменил на корню – о том, какую роль чтецы могут играть в жизни простых людей, например. Я не могла себе даже представить, чтобы к такому человеку была возможна столь искренняя, всенародная любовь. Перед глазами снова встает картинка: островитяне подходят к гереро, чтобы одним прикосновением рассказать все проблемы и горести. А уходят от него просветленными и одухотворенными.
В Набиле чтецы избегают лишних прикосновений – прячут руки, надевают закрытую одежду и носят перчатки. Даже в самом странном сне мне не могло привидеться, чтоб один из них осознанно шел на массовое чтение. Раз за разом, человек за человеком вбирал в себя чужой негатив и отдавал обратно надежду. Дарил мечту. Наполнялся душами и эмоциями, как бездонная чаша.
Может, мы с Ником могли бы также?.. В конце концов, мне всегда было хорошо от его прикосновений. Лучше, чем от чьих-либо других.
– Ооо, это даже лучше, чем просто «да»! – Никель безошибочно улавливает смену моего настроения, встает с земли и, не дав опомниться, крепко обнимает за талию и кружит в танце под первые звуки протяжной, берущей за живое, музыки.
И с ним так всегда. Только намекни, что не против – возьмет все и даже больше.
В этот раз я балансирую на грани действительности и мира иллюзий. Присутствую и там, и там – одной ногой стою на твердом покрытии пола, другая застряла в облаках. Звезды спустились с неба и кружат в танце рядом с нами, подпевают музыкантам стройными голосами. Испаряются биллионами заряженных частиц, пронзают меня насквозь, а я не чувствую ничего, кроме легкости и блаженства.
Музыка всхлипывает последней протяжной нотой и обрывается, сменившись бодрой дробью жестких палочек по натянутой коже. Или это лихорадочный ритм, выбиваемый нашими сердцами, а барабаны тут вовсе не при чем? Темп учащается, вынуждая нас двигаться быстрей, тесней прижиматься, впечатываться друг в друга, становясь единым целым. Вокруг витает тот самый сладкий аромат, который я узнала только сейчас… Такой знакомый, волнующий, сжимающий внутренности требовательным спазмом, а голову – внезапным страхом.
Вокруг витает любовь. И я наивно верю, что она еще не успела отравить мою кровь и одурманить разум.
– Прости, что не нашел тебя сразу, как ты сбежала, – его дыхание обжигают шею горячим дуновением, в то время как слова, доходя до разума, производят действие прямо противоположное – окатывают ледяным душем. Когда-то я ждала этих слов, как ненормальная, спала и видела Ника, раскаявшегося и просящего прощения. Но сейчас мне вовсе не хочется возвращаться мыслями в то непростое время; момент здесь и сейчас прекрасен настолько, что любые упоминания о пережитой некогда боли вызывают недоумение и чувство отторжения.
На секунду каменею телом и тут же расслабляюсь. Понимаю – боли больше нет. А, может, никогда и не было. Это не мои воспоминания: та Варисса осталась в глубоком прошлом. Нынешняя – родилась в черном кратере дыры и исполинских волнах Великого моря, швыряющего ржавый баркас, словно хрупкую щепку, и приняла крещение в сухих ладонях древнего гереро.
Прижимаюсь к Никелю еще крепче, левой рукой сжимаю его ладонь, правой скольжу вверх по плечу, дотягиваюсь до шеи и запускаю пальцы в непослушные, мягкие завитки волос. И, подобно той самой щепке, сдаюсь на волю искрам, колющим руки огненными иголками, отпускаю все заслоны, впуская внутрь поток из оглушающего, сметающего все препятствия, ликования.
Любовь уже не просто вокруг. Она течет по моим венам, влияя и подстраивая под себя тело и мир вокруг.
Вместо звуков – рваный пульс заходящегося в агонии сердца. Вместо дыхания – огонь, разливающийся в легких. Вместо наблюдающих за танцующими зрителей – размытые пятна, вместо лиц – застывшие эмоциями маски: радость, радость, волнение, снова радость. И вдруг – отвращение: одна из масок смутно напоминает Тимериуса, смотрящего прямо на нас. Всего мгновение на осмысление – и сильная рука Никеля поворачивает меня на сто восемьдесят градусов.
Резкость движения выводит из транса. Наполняющие площадь фигурки тоже распадаются, срываются с места, по одному, по двое или целыми группами устремляются в боковые улицы, ведущие по направлению к набережной. Это не похоже на конец вечеринки, скорее, на ее вступление в новую фазу. Атлантийцы веселы и предчувствуют очередное развлечение.
– Куда все идут? – спрашиваю я одного из атлантов, на что он лишь улыбается и задорно блестит глазами.
– Как куда? К Морю, конечно!
Хочу бежать вслед за ними, но Ник останавливает меня.
– Ты не знаешь, что там начнется… сущее непотребство!
Не знаю, но догадываюсь, и оттого желание присутствовать при непотребстве лично лишь усиливается.
– Потому мы и должны быть там, понимаешь? – смеюсь и тяну его за руку, почти не удивляясь тому, что он, пусть и с неохотой, подчиняется.
Толпа увлекает нас с Никелем вслед за собой, течет по узким проулкам и заполняет огромную набережную, ту самую, где вчера (неужели это было всего лишь вчера?!) купался Тим.
Молодежь подбегает к мокрым от прибоя ступеням и начинает раздеваться – впопыхах, смеясь, боясь опоздать на одним им известное таинство. Девушки стягивают платья, мужчины спускают брюки. На набережной тоже разведены большие костры, вкупе со звездами освещающими пустое пространство не хуже дневного светила, поэтому вижу я достаточно.
Кажется, Нику нужно извиниться перед Тимериусом за свою недавнюю вспышку, ведь купаться голышом – одна из традиций жителей водного мира, такая же обычная, как заплетание кос и набивание татуировок. Муж стоит, сложив руки на груди, всем своим существом выражая порицание диким и первобытным реалиям Атлантиса, а мне от происходящего становится еще веселее: хочется хохотать, носиться взад-вперед по ступеням, поднимая в воздух брызги, промокнуть аж до нитки, восхваляя Великое Море.
Я понимаю атлантов так, будто стала одной из них. В происходящем нет ничего ненормального, наоборот – было бы ненормально, завершись подобный вечер как-то иначе. Островитяне не вкладывают в голое тело большего смысла, чем оно собой представляет, не возводят в культ и не принижают в похабщину, чем напоминают мне детей. В их оголении нет ни капли пошлости, лишь стремление быть наедине с природой такими, какими она их и создала. В этом их понимание ПРАЗДНИКА.
«А ведь и наш праздник скоро закончится, и придется возвращаться в тесное жилище на окраине острова», думаю я. При мысли о том, что впереди – целая ночь в одном доме с Ником, отделенным от меня лишь тонкой стеной, в голову ударяет оглушающий коктейль из предвкушения, тоски, возбуждения… И необъяснимых угрызений совести: где-то поблизости в это время будет и Тимериус.
– Надеюсь, ты не употребляла алкоголя местного производства? – доносится до меня хриплый голос Никеля. – Ведешь себя так, будто не в своем уме…
Опускаю глаза вниз: руки сами собой взялись распускать шнуровочное плетение на платье, отсоединяя один отрез ткани от другого. Вряд ли после ментального вмешательства Стронцо и Андо понятие «своего ума» применимо ко мне. Но область мозга, ответственная за принятие решений (неважно, «моя» или «не моя»), абсолютно уверена: я хочу присоединиться к ныряющим в воду атлантийцам.
Воплотить свое желание в жизнь я не успеваю: в нескольких сотнях метров от берег вода пенится, пузырится и вдруг расступается, являя взору что-то округлое. Я вскрикиваю: это выныривает один из моих ночных кошмаров, воплотившись в огромном морском чудище. Гладкие бока слабо блестят в свете костров, придавая им сходство с кожей кита. Мгновение – недостаточное, чтобы разошедшиеся островитяне успели понять, в чем дело, – и существо подпрыгивает, ложась брюхом на черную поверхность океана: из отверстий бьют струи воды, брызги и поднятые волны устремляются к острову.
Не успеваю я сообразить, что это никакое не чудище, а всего лишь подводная лодка, как загадочное судно снова начинает видоизменяться. Корпус трескается, выпуская наружу четыре пары длинных тонких «ног», на конце которых покачиваются удлиненные понтоны (1). Опираясь ими на воду, и разгибая составные опоры, корабль поднимается над водой, становясь похожим на гигантского жука-водомера, и двигается в нашу сторону.
Островитяне спешно покидают воду и выбегают на берег. Замирают на набережной, глядя на явившееся из воды чудо техники, и даже не думают одеться. Они не выглядят сильно взволнованными, и я тоже уговариваю сердце перестать биться так бешено и спустится обратно в грудную клетку: горло, куда оно подпрыгнуло, подражая атлантийскому кораблю, совершенно не создано для этого, довольно крупного, органа.
Никель, напротив, напрягается, приобнимает меня одной рукой и прижимает к себе.
– Что здесь забыли арзисы? – спрашивает он самого себя.
Тем временем корабль придвигается к острову вплотную, цепляется за край мощными металлическими тисками, ломая и деформируя ступени. Ноги немного сгибаются в «суставах» и наклоняются вперед, отчего сам корабль нависает над собравшейся на набережной толпой, заставляя нас задирать голову к небу.
В самом носу открывается щель, показывая балкон, на котором стоят с десяток представительных атлантов. Их кипельно белые костюмы сияют в полутьме, контрастируя с черными волосами. Стоящий впереди всех мужчина обводит взглядом собравшихся, а его искусственно усиленный голос разносится над всем островом.
– Приветствую вас, жители острова номер три тысячи четыреста восемь! Среди вас есть некая Варисса Андо, странница из далекого мира?
Оторопело смотрю по сторонам, пытаясь стянуть съехавшую на бок и открывающую половину груди шнуровку. Мне показалось, или этот незнакомый атлант, возвышающийся сверху, как божество, назвал мое имя?
Стоящий рядом местный подмигивает и разрешает мои сомнения.
– Эй, чужачка! Похоже, они за тобой.
1) Понтон – плавсредство для поддержания тяжестей на воде.
