Текст книги "Водный мир (СИ)"
Автор книги: Людмила Райот
сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 20 страниц)
Я киваю. В груди клокочут непролитые слезы, а в глазах противно щиплет. Потому что он впервые за все время назвал меня «Варей», а не переиначенной на набилианский манер «Вариссой». Так называли меня дома. Так обращалась ко мне мама… А еще потому, что если со мной что-нибудь случится, он будет «сожалеть». Наверное, жалость – единственная эмоция, которую я могу вызвать.
Он опускает меня и разворачивает к себе. Видит мой дрожащий подбородок и хмурится.
– Но ведь ты никогда не хотела попасть в новый мир. Мечтала только об Атлантисе, шла за мной, потому что я вел… Что изменилось?
– Нет, я хотела! – выкрикиваю я, и слезы прорываются наружу, хлещут из глаз, словно у царевны Несмеяны. – И сейчас хочу! Ты предал меня, Ник! Ты должен был быть на моей стороне, что бы ни случилось!
Давлюсь плачем, закрывая лицо руками и болезненно кривясь. Почему я должна отдавать Даяне то, чем жила последний месяц? Это мне явился новый мир, это я тонула во сне, убегала от цунами, терпела насмешки аристократок и рисковала пойти ко дну вместе со ржавым баркасом! Она же не сделала ничего! Просто оказалась в нужном месте и в нужное время, сразив всех своей ментальной силой.
– Значит, тебя совершенно не беспокоит, что тот проход создали специально? – спрашивает он. – Мы не знаем, кто за этим стоит, и почему он держится в тени. Пропала девушка, Варри! А если ее похитили? А если будущая дыра – ловушка?
– Без разницы.
– Все оказалось гораздо серьезнее, чем я представлял. И опаснее – для тебя и всех нас. Там не будет хамелеона, который помогал бы сглаживать твои помехи.
– Что? – от удивления перестаю плакать и поднимаю полные слез глаза.
– Кальведросси собирается уходить из экспедиции. Я пытался держаться подальше от вас, надеясь, что он передумает… Но, боюсь, стало только хуже.
Очередной удар окончательно выбивает почву у меня из-под ног. Тимериус бросает нас? Но почему? Вытираю щеки тыльной стороной ладони и встряхиваю головой, отгоняя новый прилив паники. Это страшно и нелепо, но если я буду думать еще и об этом, мой мозг просто вскипит.
– А, может, так и надо? – приближаюсь к Нику и кладу руки ему на плечи. Мне стыдно за безнадежную, заискивающую надежду, звучащую в голосе, но во мне совершенно не осталось гордости. – Уйдем все вместе, Ник? Вернемся в Набил. Ты же сам говорил сегодня – «Пусть Магарони сам разбирается»?
– Тогда скажи, что ты обманул Магарони с Салкасом, и на самом деле в экспедиции окажусь я. Есть какой-то тайный план? Что-то связанное с моим сном? – я несу форменный бред, цепляясь за последний шанс получить желаемое и позволяя Никелю оправдать себя в моих глазах.
– Никакого плана нет, Варисса. Тебе придется остаться здесь.
В его силах хотя бы попробовать подсластить пилюлю. Сказать, что я так же важна для него, как и долбаный новый мир. Заявить, что никогда не подселял мне любовь и был предельно честен. Но либо Ник не понимает, каких слов я так отчаянно жду, либо их попросту не существует для него. Зачем он вообще пришел? Чтобы рассказать, чем Даяна лучше меня?
Я сбрасываю его руки и отхожу на шаг. В этот момент последние надежды терпят крах, и на душе становится спокойно.
– Тогда мне больше не о чем говорить с тобой. Уходи.
Он не трогается с места.
– Тогда уйду я, – разворачиваюсь и направляюсь к двери, размышляя, каким образом буду справляться с преградившим путь креслом.
– НЕТ!
Никель догоняет меня, и быстрее, чем я успеваю закричать или возмутиться, заключает в объятия. Кольцо рук сужается, превращая мое тело в глину, аморфную и податливую субстанцию. Воздух выходит из груди с жалобным свистом, ноги подгибаются. Он не дает осесть на пол, одной рукой держит за талию, другой крепко прижимает лицом к своему плечу. Нежно гладит по голове, и я сворачиваюсь в пружину, застывая в сладостно-тягостном ожидании.
Я знаю, что он сделает дальше. Секунды тянутся вечно, отдаваясь натужным битом во всем теле, ногти впиваются в его спину и скребут по прохладной гладкости костюма. Никель откидывает мои волосы в сторону и обхватывает шею ладонью, жестко, но осторожно надавливая пальцами с двух сторон, и сумасшедшее биение пульса оглушает нас. Сгибает пальцы и ведет рукой вдоль корней волос, оставляя на коже пять огненных, прошибающих до самой сердцевины линий.
Я распадаюсь на атомы, испускаю сама себя ослепительным светом. Заполняюсь всеобъемлющей, парализующей легкостью бытия.
Он дает мне передышку всего в пару секунд: отрывает руку и сжимает кулак, захватывая волосы на затылке и оттягивая голову назад. Я возвращаюсь из мира образов и беспричинной эйфории и дергаюсь от жжения в районе талии – транс-форма, любимое творение Никеля, нагревается под его ладонью. Прочная ткань плавится, словно бумага, распадаясь на волокна и превращаясь в жалкие лохмотья.
Наши взгляды встречаются, а затем Ник рывком срывает то, что раньше было моей курткой с майкой, и привлекает к себе. Я в последний раз хватаю ртом воздух, чтобы тут же забыть о необходимости дышать. Он проникает в меня, словно яд, проносится по сосудам серебристой молнией, подчиняя и возвышая, помогая вспомнить ни с чем не сравнимое ощущение единения со чтецом. Ощущение, когда по венам течет Никель.
12. Признание
Искусственный рассвет, проецируемый на окна каюты, разгоняет извечный мрак морских глубин. Красочная и оптимистичная картинка по ту сторону укрепленного стекла просто ложь и пыль в глаза – как и все остальное, с чем мне пришлось столкнуться в последнее время. Солнечные лучи щекочут лицо, вынуждая проснуться или отвернуться, спрятав голову под подушкой. Не хочется ни того и ни другого. Только и остается, что лежать, чувствуя, как солнце, словно фокусник из легендарного номера с девушкой в ящике, отпиливает от меня маленькие кусочки.
Никель ушел еще затемно, пока я пребывала в крепком, коматозном после вчерашних страстей, сне. Он оставил после себя следы погрома в комнате и душераздирающую пустоту – в кровати и в сердце. Я не знаю другого человека, который умел бы также виртуозно оббирать до ниточки в эмоциональном плане, создавая иллюзию насыщения: в процессе классно и хорошо, а после – хоть свет туши. Приходится собирать себя по кусочкам заново, хотя так и подмывает махнуть рукой и просто выбросить все на мусорку.
Я стараюсь не думать о нем, потому что любое воспоминание отзывается ноющей болью в груди. За время, что мы провели этой ночью, были и хорошие моменты – мгновения кристальной ясности и понимания происходящего, счастья, облегчения: проблески света и осознанности в бушующем море образов и наслаждения. Но поутру пришло похмелье и раскаяние. Разбитость во всем теле, апатия и медленно надвигающаяся с горизонта темнота. В каком-то смысле мне даже хуже, чем было вчера.
Я пока что не нашла в себе сил простить его. Мы так ничего не решили и ни о чем не договорились. Он пришел, когда захотел, и взял то, что считал нужным – как и всегда. А потом просто исчез. Ушел по-французски.
Почти силком стаскиваю себя с постели и долго умываюсь в надежде смыть следы недавних слез. Ищу транс-форму и с удивлением отмечаю – куртка, накануне превращенная в лохмотья, за ночь снова обрела прежний, нетронутый вид. Поднимаю ее и нежно глажу, прежде чем надеть.
Сколько у меня времени, прежде чем Салкас придет за костюмом для межмировых перемещений? Что бы там не решило между собой руководство, я буду бороться за транс-форму до последнего. Мои возможности почти ничем не ограничены: могу орать, истерить (начало уже положено), драться, попробовать публично утопиться… Благо, «держать лицо» и изображать нормальную больше не требуется.
Сколько бы я не практиковала отстраненность, подсознание снова и снова выталкивает из себя картинки случившегося. Может, оно хочет очиститься таким образом от чужого влияния. Сбросить наваждение, словно дурман, и вернуться к точке отсчета. Оно уже проделывало такое, когда я сбежала из Высотного города. Теперь у меня есть все шансы повторить болезненный опыт. Кто знает, сколько продлится экспедиция, в которой мне больше нет места? Быть может, в этот раз я сумею добраться аж до самого Суоми.
Окидываю последним взглядом каюту и, круша ботинком осколки бокала, выхожу в коридор. Транс-форма – на мне: вся, вплоть до ремня и перчаток, а вот рюкзак так и остался в спальне. Не зачем. Теперь пусть Даяна таскает подавители. Сама не знаю, куда иду. Я убью первого, кто посмотрит на меня с состраданием или выскажет сожаление по поводу отстранения. Аппетита нет, желания видеть бывших напарников – тоже. Но сидеть в каюте, словно изгнаннице, невыносимо.
Выхожу на открытую палубу и почти сразу сталкиваюсь с Тимериусом. Хочу обойти его, сделав вид, что не заметила, но он загораживает дорогу.
– Привет. Есть время?
Сдерживаю рвущийся изнутри горький смешок и просто киваю. У меня теперь полно свободного времени – конечно, до тех пор, пока Асти не придет за мной, чтобы отвести на корабль сопровождения.
– Давай поговорим, – он, словно бы нехотя, поднимает на меня взгляд, и я подаюсь назад, испугавшись черной, беспросветной тоски, плещущейся в нем. У меня нет ни малейшего желания общаться с кем бы то ни было, тем более с ним. Мне не особенно интересно, что там у него приключилось – хватает и своих проблем. Но если верить увиденному, Тимериусу сейчас ничуть не лучше, чем мне.
– Хорошо, – мое согласие скорее акт сострадания, чем знак дружбы или привязанности. Соглашаюсь, потому что воспитание не позволяет проходить мимо человека, которому плохо. А еще потому, что мне в общем-то все равно, куда идти и что делать.
Тимериус отводит меня в укромный уголок на носу судна, откуда хорошо виден весь док. Сегодня здесь царит оживленная деятельность: по плану Салкаса половина набилианцев и атлантов останется здесь, чтобы не пропустить появление прохода, а остальные временно переберутся в новый ЛИК, чтобы заняться подготовкой транс-форм для всех участников. Команда крешейка перетаскивает в док ящики с провизией и оборудованием для работников старых корпусов – некоторые из них покинули недра подводной корпорации, чтобы пообщаться с земляками.
– Что ты планируешь делать? – спрашивает меня Тим. – Вернусь в Набил или даже на Землю. А потом – то же, что и до этого: ничего, – бесцветно отвечаю я. К моему удивлению, говорить оказывается не так мучительно тяжело, как снова и снова возвращаться ко вчерашнему эпизоду мысленно. Сама того не замечая, я ищу одного единственного человека, бездумно перебегая взглядом от одной фигуры к другой. – Ты не видел сегодня Ника?
– Нет, – Тим хмурится, и я чувствую волну раздражения. Пусть только попробует сказать: «я тебя предупреждал», «ему нельзя было верить» или что-то в этом роде – развернусь и сразу же уйду.
– Тебе не обязательно возвращается в Набил, Варя. Ты можешь остаться здесь, в Атлантисе.
– И куда мне направиться? В ЛИК? Неужели ты правда думаешь, что там будут ждать отвергнутую самим Салкасом странницу?
– Пойдем в Озрелье, – хамелеон берет меня за руку нежным, трепетным прикосновением. Словно не уверен, что имеет права касаться чужой жены. Я больше не «его девушка» – и никогда ей не была, раз уж на то пошло. Мы оба прекрасно понимаем это. – Пойдем со мной.
Я только сейчас начинаю вспоминать – Никель упоминал о чем-то подобном в пылу нашей ссоры. Ожидание новой неприятности бьет под дых. Пожалуйста, Тим! Только не сейчас! Мне и так хуже некуда.
– Я не пойду дальше, – он качает головой, и ощущение безысходности сковывает мою грудь шипованными тисками. – Моя экспедиция закончится здесь.
– Но почему?..
Атлант грустно улыбается, продолжая поглаживать мою ладонь.
– Мне не нужен другой мир. Мое место здесь.
– Значит, ты бросаешь нас? Знаешь, что важнее тебя нет никого, и все равно уходишь?! – я задыхаюсь от гнева.
Не верю, что Тим способен на такое. Поблистал в лучах славы на приеме у мэра и решил остаться там, где его холят и лелеют? «Голубая кровь» не дает покоя? Может, я сошла с ума, но мне хочется ударить хамелеона. От всей души залепить по его красивому аристократическому лицу. Искушение так сильно, что приходится сцепить дрожащие руки.
– «Нас» больше нет, Варисса, – жестко отвечает он и берет меня за плечи. – Тебя исключили. Всем заправляет Магарони. Ник еще пытается держать инициативу в своих руках, но и его скоро выдавят.
– Пожалуйста, не оставляй его, Тим… – шепчу я. Злость сменяется растерянностью и сожалением. К горлу снова подступают слезы. Я ошибалась, когда думала, что выплакала все их еще вчера.
– Я больше не буду подчиняться Андо. Он ужасно поступил с тобой, – упрямо отвечает атлант, и я слышу отзвук затаенной ненависти. Он все еще безоговорочно верит тому, что сказал мне на балу. – Они ВСЕ ужасно поступили… Пойдем вместе со мной.
У меня начинают дрожать губы. Еще немного, и я расклеюсь и забуду, что планировала держать себя в руках. Пытаюсь отвлечься, глядя на арзисов в доке, которые вдруг забегали, словно передавая друг другу какую-то новость, но все равно не могу сосредоточиться ни на чем, кроме жалости к самой себе. Доброта напарника заставляет меня с особенной силой ощутить несправедливость решения команды.
– Что мне делать в Озрелье, Тим? Аристократки съедят меня, если только увидят.
Он долго молчит, прежде чем ответить – собирается с силами. Я поднимаю взгляд и не узнаю всегда немного отстраненного, надменного и насмешливого мужчину. Его ломает, а в темных глазах, как и у меня, стоят слезы. В них светится такая безнадежная, отчаянная боль и нежность, что мое сердце в очередной раз разбивается.
– Ты нужна мне, – короткая фраза дается Тиму с трудом. Он хочет сказать больше, но врожденная гордость сковывает ему язык. – Я никому не дам тебя в обиду.
Атлант прижимает меня к себе, и я снова реву, уткнувшись ему в грудь, цепляясь в него руками и молча изливая свою обиду на несправедливость жизни. Знаю, Тимериус говорит правду. Все, что бы он не делал, какие слова не произносил, была направлено на то, чтоб уберечь и защитить меня от того, что он считал злом. В этот момент наша размолвка кажется сущим недоразумением, а моя необоснованная агрессия – глупостью и слабостью, вызванной страхом. Я плачу оттого, что все развалилось, так толком и не начавшись, и мы никогда не увидим новый мир. Что Ник в который раз предпочел меня своим амбициям и карьере, а признание, которое я так долго ждала, произнес не он, а другой мужчина.
Я так долго избегала своего самого настоящего, преданного друга. Мне хочется своими же руками задушить того человека, из-за которого он вынужден терять лицо и переступать через гордость, украдкой вытирая глаза. Но этот бесчувственный, жесткий человек – я сама. И от этого мучительней вдвойне. Я не смогу ответить ему взаимностью. Ник слишком основательно и глубоко проник мне под кожу.
Мы стоим, обнявшись, несколько минут, пока меня не перестает колотить дрожь, а слезы не высыхают сами собой. Откуда-то извне, из недр наших соприкоснувшихся душ осторожно подкрадывается уже подзабытое, так любимое мной некогда тепло и умиротворение. Раньше способность Тимериуса укрывала меня надежным, уверенным одеялом, сейчас же она так слаба и пуглива, будто может исчезнуть от любого неловкого движения.
– Но ведь ты сам сказал, что атлант никогда не полюбит землянку, – тихо говорю я, по-прежнему не отрывая лица от его куртки.
Он пару раз вздрагивает телом на выдохе, слегка толкаясь в меня грудью, и я не сразу понимаю, что это всего лишь нервный смех.
– Так и есть. Правильный атлант – никогда. Но я – беглец, смутьян и нарушитель вековых традиций, ты не забыла?
Шум в доке усиливается, и я абстрагируюсь от него, крепче прижимаясь к Тимериусу, желая еще немножечко побыть в блаженном состоянии неги, принятия ситуации и отказа от борьбы. Тоже начинаю хихикать, но почти сразу замолкаю. Меня охватывает беспокойство за хамелеона.
– А если они снова отвернуться от тебя, Тим? Элита ждет, что ты отправишься покорять другую вселенную. Что скажет Салкас?..
Его рука, перебирающая мои волосы, на мгновение останавливается, каменея, а в бархатной мягкости голоса проступает металл.
– Мне все равно, что скажут продажные ублюдки вроде Сала. Я больше не позволю сделать из меня изгоя, – Тимериус приподнимает мою голову за подбородок и встречается со мной взглядом. Свидетельства недавней слабости пропали с его лица, я вижу прирожденного лорда – уверенного и сильного.
– Семья нуждается во мне, а столице давно не хватает свежей крови… Я вернусь в Озрелье, чтобы занять свое по праву место.
– Ты мог бы добиться большего, если бы вернулся первооткрывателем… Вдобавок к титулу заработал бы славу иного, усмирившего новый мир, – задумчиво говорю я. – Неужели тебе совсем не хочется славы?
– Славы? – Тим снова смеется, на этот раз легким смехом знакомого мне жизнерадостного парня. – Да черт с ним, с новым миром, Варя! Мне не нужен новый мир без тебя.
Приходится опустить голову, потому что еще немного, и из меня снова польются слезы. Но я не собираюсь больше хлюпать. Хватит. Закрываю глаза, расслабляюсь и представляю себя в Озрелье: под руку с Тимериусом, в элегантном белом платье и громоздкой шляпе, свисающей полем до самого плеча. С ним я всегда была бы в уюте, он укрывал бы меня от неприятностей, бед и сомнений. Я бы совершенно точно знала, что такое быть любимой. Может, через некоторое время у меня тоже получилось бы его полюбить?
– Так ты пойдешь со мной? – снова спрашивает он.
Притворяться парой отрешенных от мирских проблем влюбленных становится сложнее. В голосах людей, мечущихся в доке, все отчетливей звучит паника. Тревога снова высовывает свою мерзкую морду, чтобы с рычанием вцепиться в обволакивающее меня спокойствие.
– Я… я подумаю.
Наверное, если бы тогда все шло по плану, я бы и правда подумала над такой возможностью. Обещание вечной безмятежности, ласки и комфорта – очень заманчивое предложение для измученных неопределенностью и волнениями. Но судьба решает иначе. Окружающая действительность грубо врывается в нашу идиллию. Крешейк вздрагивает, и спустя несколько долгих секунд ушей достигает приглушенный водой и расстоянием, но от этого не менее впечатляющий хлопок. Команда корабля и работники ЛИКа, высыпавшие на палубу члены экспедиции во главе с Магарони – все замолкают, и в доке воцаряется абсолютная, но от этого еще более жуткая тишина.
Тимериус берет меня за руку и мы покидаем наше укрытие, чтобы присоединиться к толпе взбудораженных людей.
– Что случилось?
– Они напали на старые корпуса, – Салкас встречает нас хмурым и злым взглядом. – Оторванные.
13. Катастрофа
– Они напали на старые корпуса, – Салкас встречает нас хмурым и злым взглядом. – Оторванные.
– Корабли сопровождения вот-вот уничтожат все их лодки, директор, – откликается Асти. – Они не причинили нам урона.
– Они причинили урон лаборатории, дурень! – взрывается Сал. – Повреждений, нанесенных их снарядами, достаточно, чтобы затопить весь комплекс. Или я ошибаюсь?
Он резко поворачивается к одному из сотрудников – бледному, иссушенному годами, отсутствием солнца и еще неизвестно какими факторами, атланту.
– Верно, – помолчав, выносит вердикт тот. – Старый ЛИК давно в аварийном состоянии, и оторванные знали, куда бить. У нас есть не больше часа.
Я молча слушаю их перепалку, еще толком не понимая, каким образом нападение атлантийских мятежников может угрожать нашей безопасности. Крепче вцепляюсь в Тимериуса и фокусируюсь на лице мечущегося туда-сюда директора – лишь бы удержаться от желания снова высматривать Никеля.
– Но старый ЛИК просуществовал сотни лет! – отзывается доктор Тео. – Неужели все так серьезно?
Цисса сосредоточенным жестом поправляет очки. Между его бровей залегла складка.
– Они поразили машинное отделение, отвечающее за откачку воды, и проделали несколько небольших, но решающих пробоин в целостности корпуса. Но основная проблема даже не в воде, а в том толчке и предшествующем ему взрыве… ЛИК находится в аномальной зоне с критически высоким уровнем эфира. Одно неосторожное движение, и все это место, вместе со зданиями и морским дном, взлетит на воздух.
– Значит, убираемся отсюда, – принимает решение Салкас. – Все. Передайте по своим каналам связи, чтобы оставшиеся сотрудники выходили сами. Мы будем ждать двадцать минут и примем на борт всех, кто доберется сюда, а затем покинем ЛИК.
Никто не двигается с места – возможность катаклизма кажется такой нереальной, что даже вышколенным арзисам требуется время, чтобы осознать случившееся.
– Но как же наше оборудование, директор? – спрашивает один из сотрудников и показывает в сторону коридора, ведущего внутрь корпусов. – ТАМ вся наша жизнь… Годы работы…
– СЛУШАЙТЕ МОЙ ПРИКАЗ! – рявкает Салкас. – Брать только то, что находится в доке и прилегающих к нему помещениях! Вглубь не заходить, это слишком опасно. Борк, Магарони – вы со своими людьми соберите то, что успеете. Цисса и остальные члены команды готовят крешейк к отплытию. Так… А где Андо?
Недоуменные интонации в голосе директора заставляют меня выглянуть из-за плеча Тима. Я нервно прочесываю взглядом столпившихся вокруг атлантов с набилианцами и тоже не нахожу Ника. Его нет на палубе. Последние остатки покоя слетают с меня. Вряд ли в такой момент он стал бы отсиживаться в каюте, а это значит…
Мне чудится легкое похлопывание по руке – я оборачиваюсь, чтобы лицом к лицу встретиться с ней. БЕДОЙ. Ее присутствие ощущается также отчетливо, как и присутствие обычного человека из плоти и крови. Ей надоело подсовывать намеки и дурные предчувствия, и она решила явиться мне во всей своей убийственной красе, скаля острые, как бритва, зубы и издавая легкий запах тления.
Символично то, что своей вестницей беда избирает не какого-нибудь, а Даяну. Сопрано набилианки звенит встревоженным колокольчиком, когда она озвучивает мою страшную догадку.
– Къерр отправился в старые корпуса – хотел еще раз проверить одно место. Он оставил мне сообщение рано утром…
– Никель ушел один? – Магарони не верит своим ушам. – Знаешь, куда конкретно?
– Нет, он не сказал.
Руководитель экспедиции удивленно приподнимает брови и замолкает, словно раздумывая. У него есть все причины отложить или отменить отступление из старого ЛИКа, но Салкасу требуется не больше пяти секунд, чтобы принять окончательное решение. Мало!..
– Самонадеянный кретин… – бормочет он себе под нос, а потом обращается уже ко всем. – Готовьтесь к отплытию.
– Стойте! – я вылетаю вперед и хватаюсь за собравшегося уходить атланта. – А как же Ник?! Вы должны помочь ему выбраться!
– И каким же образом? – чуть насмешливо спрашивает Сал, смеривая меня неприязненным взглядом. Похоже, созерцание моей опухшей от слез физиономии не вызывает у него удовольствия.
– Отправьте за ним какого-нибудь… Снарядите группу… – в голову не лезет ничего путного, а смелость разбивается об стену ответного равнодушия, превращаясь в оторопелое отчаяние. Еще даже не договорив, я уже понимаю – Салкас не станет спасать Никеля.
Директор высвобождается из моих рук и отворачивается. Неужели он когда-то казался мне милым и добродушным? Теперь от него разит невыносимым, промораживающим до костей холодом. Его следующие слова – приговор. Сухой, безэмоциональный, не подлежащий смягчению или обжалованию.
– У всех, кто остался внутри, есть двадцать минут, чтобы выбраться из корпусов самостоятельно, а затем мы уплываем. Отсчет пошел. ЗА РАБОТУ!
Никто не осмеливается ему возразить. Палуба быстро пустеет. Арзисы стремглав бросаются в разные стороны – кто-то в рубку, кто-то собирать только-только выгруженные с корабля ящики. В доке тем временем начинается спланированная, слаженная суматоха. Издалека доносится еще один хлопок, и атланты начинают бегать стремительнее. Мимо быстрым шагом проходит Асти, и я с трудом отрываю ставшие пудовыми ноги и догоняю его. Мне кажется, будто вокруг разворачивается муторный, мрачный сон. Обстановка все страшнее и непонятнее, а меня будто отключили от блока питания: конечности слабеют и не слушаются, в голове туман, а вместо сердца черная, затягивающая остатки мыслей и эмоций, пропасть.
– Треор!
– Вы слышали, что сказал директор, Варри. Здесь нельзя задерживаться. Возращайтесь на крешейк и ждите нас там, – командор качает головой. – Тимериус, идем. Ты нужен нам в доке.
Удивительно, но все это время хамелеон был рядом. Пока я все глубже погружалась в пучину липкого ужаса, он стоял подле и держал меня за руки, а я даже не заметила этого – все мысли были только о Нике.
Тимериус сжимает мои ладони и прижимает их к груди, прежде чем броситься вслед за Асти.
– Иди в каюту, Варри! Прошу тебя! – горячо шепчет он. В его глазах мольба вперемешку с паникой: не смотря ни на что, он не желал такого Никелю. – Мы ничем не сможем ему помочь. Он либо выйдет сам, либо… Иди же!
– Да, да… – рассеянно отвечаю я и правда скрываюсь внутри крешейка. Немного стою за дверью, прислушиваясь к беготне снаружи и беспрерывному топоту ног, а потом снова выскальзываю на палубу, чтобы затаиться в том укромном уголке, где мы уже прятались с ним сегодня.
Минута следует за минутой. Они растягиваются, превращаясь в вечность, и в то же время бегут с ужасающей скоростью, просачиваясь сквозь пальцы и ускользая из моей судорожной хватки. Я неотрывно смотрю в сторону арочного прохода, ведущего из дока вглубь подводных корпусов. Из него периодически появляются новые и новые группы атлантов, прибывших из лабораторий. Они поднимаются на корабль, и от гула множества голосов начинает раскалываться голова. Среди них есть старики, мужчины среднего возраста, совсем молодые юноши и даже несколько женщин. Кажется, сотрудники и правда успели выбраться из лабиринта корпусов, превратившихся в западню – все, кроме Ника. Его одного нет и нет. Меня начинает разбирать истерический смех. Это самые страшные двадцать минут в моей жизни.
К чести Салкаса и Асти, они ждали даже немного больше, чем обещали. Но вот раздается гулкое урчание, и каждая частичка крешейка откликается легкой вибрацией – арзисы запустили двигатель. Свалка на палубе становится сумасшедшей, я накидываю на голову капюшон, пряча лицо в тени, и выхожу из укрытия. Проталкиваюсь через толпу, уже не боясь, что меня кто-то узнает или остановит – команде сейчас явно не до землянки – скольжу мимо трапа, по которому из рук в руки передают последние уцелевшие коробки с оборудованием. Достигаю противоположного, безлюдного края кормы и спускаюсь по вертикальной лестнице. Она не достает основания дока, остается еще около полутора метров, и я спрыгиваю вниз. Падаю на попу, тут же подскакиваю и прижимаюсь к холодной поверхности крешейка. Осторожно огибаю его, прячась за массивными ногами-подпорками, напоминающими сложенные лапки гигантского паука. По ним уже бежит дрожь, передаваемая от двигателя к понтонам – еще чуть-чуть, и они придут в движение.
На мгновение прислушиваюсь к себе и с отстраненным удивлением понимаю – мне больше не страшно. Как только пришла пора действовать, эмоции оступили на задний план, а на первый вышла сосредоточенная и спокойная решительность. Единственное, о чем я беспокоюсь сейчас – как сделаться по максимуму незаметной и успеть преодолеть док до того, как выходы будут задраены, а насосы не начнут подавать воду. Дождавшись, пока на крешейк не поднимется последний атлант, я делаю первые робкие шаги в сторону тоннеля, ведущего в ЛИК, и только тут замечаю – вняв моим неосознанным молитвам, транс-форма сама изменила цвет, сменившись с зеленого на буро-серый, под стать мрачному антуражу дока. С каждым мои движением она немного меняется, преврашая меня в неяркую, сливающуюся с пейзажем фигурку.
Теперь я почти что невидимка.
Позади глухо лязгает металл, шум сопровождается низким гудением и жужжанием – крешейк начинает перестраиваться: сгибает подпорки и прижимает их к корпусу, постепенно утапливая внутрь кормы, а над опустевшей палубой расправляются пластины, превращая судно в подводную лодку. Посчитав это знаком свыше, я срываюсь в бег – несусь навстречу тоннелю. Влетаю в него и мчусь дальше, все глубже и глубже вонзаясь в темную кишку коридора. Лишь когда легкие начинают разрываться от боли, приостанавливаюсь и тяжело опираюсь руками об колени, восстанавливая дыхание.
Никто не бросается за мной следом – судя по темноте, заполнившей тоннель со стороны входа, док уже наполняется водой. Я вернулась в погибающую лабораторию, в то время как все поспешили ее покинуть. Мой план удался, вот только не знаю, радоваться этому или печалиться.
Трубки вдоль стен неохотно разгораются, освещая меня тусклым синим светом. Жду, когда глаза привыкнут к полумраку, и продолжаю путь. Не мешкая и не позволяя себе даже задуматься о том, что натворила, быстро продвигаюсь по коридору и достигаю самого первого зала, откуда началась наша прогулка по ЛИКу вчера (неужели это было так недавно?). Мне снова везет: на полу валяется несколько осветительных трубок, оброненных в спешке при эвакуации. Беру с собой одну и чувствую себя более уверенно.
Я не знаю точно, куда иду. У меня всего одна цель: найти Ника. Я понятия не умею, где он, поэтому просто повинуюсь чутью и стараюсь следовать по прежнему маршруту. Даяна сказала, что он отправился проверить одно из мест, которое мы посетили – значит, я буду идти также, как мы шли вчера, и просто надеяться на встречу.
Буквально в следующем зале я натыкаюсь на воду, струящуюся по полу, заливающую остатки некогда роскошных ковров, и понимаю – арзисы были правы: старый ЛИК медленно «идет ко дну». В окружившей со всех сторон плотной тишине слышен каждый шорох, каждый всплеск.
– Ник! – кричу я и тут же испуганно замолкаю: мой голос, измененный до неузнаваемости, теряется среди путаницы коридоров, шарахается под высокими сводами, снова и снова повторяя исковерканное имя мужа. Синие лампы разгораются ярче, словно рассердившись появлению одинокой чужачки, и я больше не решаюсь раскрыть рот.
Наплевав на холодную воду, замочившую ноги до самых щиколоток, продолжаю двигаться дальше. То и дело зову Никеля мысленно, молча взывая к нему, и далеко не сразу вспоминаю, что сняла с себя браслет связи. Нахожу его в кармане и возвращаю на место, страстно желая услышать знакомый низкий голос, а после почти умираю от разочарования – уровень помех в корпусах глушит любую попытку связаться с ним посредством электроники.
Я вступаю в один из прозрачных переходов, зависший над морским дном на высоте нескольких этажей, как раз в тот момент, когда крешейк, выплыв из дока, плавно разворачивается над подводным городом. Приостанавливаюсь и некоторое время провожаю взглядом продолговатый силует, освещающий воду двумя яркими лучами света – банально не могу отвести глаз от корабля, на котором собралось столько знакомых и чем-то даже родных людей: Тим, Борк, Цисса… Крешейк уплывает вдаль, плавно набирая высоту, и становится всего лишь яркой точкой посреди темных глубин моря, и я наконец осознаю весь ужас ситуации, в которую сама же себя и заключила.
