Текст книги "Прибалтика на разломах международного соперничества. От нашествия крестоносцев до Тартуского мира 1920 г."

Автор книги: Любовь Воробьева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 38 страниц)

В течение двадцати последних лет царствования Грозного прямая цель опричнины была достигнута и всякая оппозиция сломлена. Поскольку реформа осуществлялась в условиях чрезвычайно трудной войны и осложнялась столкновениями с представителями удельной Руси, то этим можно объяснить её особенно жестокий характер: опалы бояр, казни, конфискации. Свой интерес в этой борьбе, конечно, имели и новые государевы слуги, привнёсшие в опричнину много личного произвола. Но не в терроре, обусловленном обстоятельствами и временем, суть опричнины. Иоанн лишь довёл до полного развития те начала военной монархии, которые наметились во времена его деда. Он использовал развивавшуюся поместную систему для создания на основе среднего поместного землевладения нового служилого сословия – опоры и послушного орудия центральной власти[30]30
  В период Смуты служилый класс государевых помещиков сольётся с посадскими «мужиками» в народную армию. Этот союз средних классов окажется победителем в социальной борьбе, освободит Москву, наполнит своими представителями Земский собор 1612 – 1613 гг., изберёт царя и станет твёрдою опорой его власти. Недобитая Грозным вековая московская знать увидит конец династии Иоанна, пожелает наследовать ей, погубит Годунова, возведёт на престол своего вожака Василия Шуйского, которого погубит Смута. Потом, бросившись в унию с Речью Посполитой, эта боярская олигархия окажется в «измене», потеряет моральный авторитет и политическую силу. Новое правительство и новая династия будут созданы без неё и отодвинут её на задний план. Те немногие «княженецкие» великие роды, которые уцелеют во времена опричнины и Смуты, в XVII веке зачахнут и обеднеют. Более подробно см.: Платонов С. Очерк истории внутреннего кризиса и общественной борьбы в Московском государстве XVI и XVII веков / Русское чудо: Сборник. М.: Яуза; Эксмо, 2009.


[Закрыть].

Настойчивое проведение политики централизма и укрепления единодержавия позволит Иоанну, несмотря на перенапряжение сил военного времени, удержать единство страны, территория которой быстро расширялась на всех направлениях. Английский коммерсант и дипломат Джером Горсей, находившийся в России почти два десятилетия – с 1573 по 1591 г., писал по поводу формы правления Иоанна Грозного следующее: «Столь обширны и велики стали его владения, что они едва ли могли управляться одним общим правительством и должны были распасться опять на отдельные княжества и владения, однако под его единодержавной рукой монарха они остались едиными, что привело его к могуществу, превосходившему всех соседних государей. Именно это было его целью, а всё им задуманное осуществилось»^{74}.

В 1565–1566 гг. Польша с Литвой были готовы на почётный для русской державы мир и уступали Москве все её приобретения. Но Земский собор 1566 г. высказался за продолжение войны, надеясь на дальнейшие территориальные приобретения: желали всей Ливонии и Полоцкого повета к г. Полоцку. Однако военные действия развивались вяло. И 1569 г. на сейме в Люблине Польша и Литва объединились в единое государство – Речь Посполитую. В 1570-е гг. стало обнаруживаться несоответствие сил Москвы с поставленной Иваном Грозным целью. Активизировалась деятельность соседних стран по созданию коалиций против Москвы. Их участниками выступила Турция, желавшая овладеть Казанью и Астраханью, и её союзник крымский хан, который в 1571 г. в ходе своего разбойничьего набега сжёг Москву и, захватив множество пленных, ушёл в Крым, никем не преследуемый. Иоанн прямо обвинил в государственной измене бояр: они послали к хану боярских детей, чтобы те провели орду через Оку. Признание князя Ивана Мстиславского в измене подтвердило обвинения царя. Мстиславский был прощён. Однако русский комментатор этого исторического эпизода, отражённого в летописи Рюссова, помня об обвинениях в адрес Грозного, не смог удержаться от восклицания: «Как же было, в самом деле, поступать с непокорными боярами человеку страстному и впечатлительному, видевшему, и не без оснований, кругом себя измену и крамолу?^{75}

В июле 1572 г. крымский хан Девлет-Герей со 120-тысячным войском, состоявшим из крымских и ногайских татар и отрядов турецких янычар, снова пошёл на Москву, решив повторить успех 1571 г. Однако на реке Лопасни у села Молоди он был остановлен русскими полками. Завязалась Молодинская битва, в ходе которой было разбито войско Девлет-Гирея (в Крым вернулось, по разным оценкам, не больше 20 тысяч человек). Опричное же войско, участвовавшее в битве, полегло всё^{76}. В 1572 г. террор, сопровождавший введение опричнины, был прекращён.

Угрозы с юга ещё больше заставляли Иоанна напрягать все усилия, чтобы пробиться к морю. Без овладения балтийским берегом Московское государство не могло получать из Европы сведущих специалистов (в ратном и во всяком другом деле), чтобы обезопасить свои южные рубежи от вторжений крымских и турецких войск. Напомним, что в модернизации страны путём использования квалифицированных иностранных специалистов Иоанн Грозный, по приказу которого была основана в Москве знаменитая Немецкая слобода, был предшественником Петра Первого. Например, подрывными работами ещё при взятии Казани руководил датчанин Бутлер[31]31
  Подрывы крепостной стены, произведённые под руководством Бутлера, привели к образованию проломов, в которые ринулись русские воины, чтобы овладеть городом. Впоследствии на этом пути возникли две улицы: Большая Проломная и Малая Проломная, переименованные после Октябрьской революции 1917 г. Так, Большая Проломная стала почему-то называться улицей Николая Баумана.


[Закрыть].

В 1572–1577 гг. Московское государство по-прежнему удерживало всю Эстонию (кроме Ревеля и островов) и Северную Латвию (за исключением Риги). Предпринятая весной 1577 г. трёхмесячная осада Ревеля окончилась безрезультатно из-за невозможности блокировать город с моря. Здесь господствовала Швеция, организовывавшая разного рода вооружённые отряды для атак с моря на территории, занятые русскими войсками.

Картина войны стала меняться с кончиной польского короля Сигизмунда-Августа и избранием бывшего трансильванского воеводы Стефана Батория (1533–1586) на престол Речи По-сполитой (1576 г.). Баторий происходил из древнего венгерского рода, и его предки в течение 200 лет были вассалами и турок, и немцев (австрийцев). При выборе в королевское достоинство Баторий был выдвинут в качестве кандидата вместе с римским императором Максимилианом. На выборах, происходивших на открытом поле под Варшавой, тот получил большинство голосов. В избрании Максимилиана, за которого стояли самые знатные лица Речи Посполитой, а также присоединённые к Польше прусские и ливонские земли, был заинтересован и Иоанн Грозный. Он посылал к императору свои великолепные посольства с пожеланиями счастья, напоминаниями брать польскую корону и просьбами снова уступить добровольно половину Ливонии. Но, поскольку Максимилиан не спешил появляться в Польше, на какой-то период времени возникла ситуация, похожая на двоевластие. Этим воспользовался Стефан Баторий, чтобы склонить на свою сторону влиятельных представителей польских сословий. Это оказалось не так трудно, поскольку, как свидетельствует летописец, «поляки в глубине души не очень-то были склонны к немецкому народу; в те времена они больше льнули к венграм, которым подражали в одежде, оружии и нравах….К тому же Стефан обещал, а впоследствии подтвердил и присягой, что будет свято сохранять их отчасти варварские привилегии, а также, что не будет обращать внимания на проделки некоторых знатных панов, совершённых во время междуцарствия»^{77}.

Затем сорокатрёхлетний Баторий поспешил со свадьбой с Анной Ягеллон, пятидесятилетней сестрой бездетного Сигизмунда-Августа, унаследовавшей после смерти брата польскую корону. В апреле 1576 г. Баторий женился на королеве Анне, а 1 мая 1576 г. короновался польским королём. Во время коронации он пообещал, что завоюет всё, отнятое Москвой, войском, которое сам поведёт, даст 800 тыс. злотых на войну, выпустит пленную шляхту и т.д.^{78}

Коронование Батория, а не австрийского кандидата, как того хотел Иоанн, только усилило желание русского царя во что бы то ни стало покончить с Ливонией. Видя военные приготовления Москвы, город Данциг (по-польски Гданск) также не захотел признать Стефана королём, хотя бы по той причине, что уже присягнул императору. Неоднократные переговоры ни к чему не привели. Король Стефан объявил жителей города «врагами отечества» и приступил к его осаде. Когда же Баторию удалось заставить Данциг присягнуть польской короне, император Максимилиан, раздосадованный тем, что ничем не смог этому воспрепятствовать, стал искать союза с Москвой, чтобы свергнуть Батория. Иоанн решил, что наступило самое подходящее время, чтобы овладеть Ливонией, и предпринял против неё новый поход, заняв Ленварден, Ашераден, Кокенгаузен, Роннебург, Арле, Венден, Вольмар и другие города. Находившиеся по другую сторону Западной Двины литовцы ничего не посмели предпринять против русских сил. На этот раз, как свидетельствует летописец, всей Ливонии грозила большая опасность^{79}. Однако смерть императора Максимилиана, на которого Иоанн Грозный очень надеялся, облегчила Баторию его задачи.

Как только Максимилиан умер, король Стефан собрал в Польше сейм. На нём было решено выставить всю свою силу против «московита», чтобы тот уже никогда не мог претендовать на Ливонию. В рамках запланированного похода был заключён союз с татарами, с тем чтобы они атаковали русские войска с тыла, и возобновлён прежний мир с дружественной Османской империей. Баторий заключил союз и со своим свояком шведским королём Юханом (они оба были женаты на сестрах Сигизмунда-Августа).

Иоанн считал, что война за Ливонию развернётся в Ливонии, и отправил туда большое войско. Однако Баторий в июне 1579 г. начал поход не в Ливонию, где находились русские гарнизоны. Он двинул огромную армию, в рядах которой были наёмники из Германии, Венгрии, Трансильвании, из Вильно через Литву на Полоцк, т.е. в пределы Московской державы. В числе его «главных советников» был и князь Курбский. Свой поход на Русь Баторий стремился морально легитимировать. Поэтому Иоанн был демонизирован со слов Курбского как «московский злодей», которого следовало «обуздать». Пообещав Иоанну вскоре «прибыть к нему в Москву», Баторий обратился с грамотой и к жителям Руси, призывая их восстать против царя. В успехе своей «миссии» Баторий не сомневался.

Этот сценарий демонизации лидера страны и опоры на его оппозицию в целях распространения своего влияния на непокорные страны и территории западная цивилизация воспроизведёт ещё не раз и не только в России.

Одновременно с Баторием выступили и шведы. В июле 1578 г. шведский флот обстрелял и сжёг Нарву и Ивангород – единственные на тот момент морские ворота Руси на Балтике. Затем сухопутные силы Швеции осадили Нарву.

Армия Батория, разоряя сёла и населённые пункты на своём пути, подошла к укреплениям Полоцка. Передовые отряды поляков появились и под Смоленском. Русские, вопреки польскому сценарию, не собирались перебегать на сторону новоявленных борцов с «московским злодеем». Они не только отчаянно сопротивлялись, но и разгромили авангардные отряды интервентов. Не овладев Полоцком штурмом, Баторий начал его осаду. Сюда, под стены Полоцка, прибыл и Курбский с целью уговорить русских воевод перейти на сторону «освободителей». Частично в ходе трёхмесячной осады города ему это удалось: часть воевод переметнулась к неприятелю. Отправленная Иоанном на помощь Полоцку армия во главе с Борисом Шейным опоздала, и 29 августа город, охваченный пожаром, пал. И сразу же борцы с «московским злодеем», в рядах которых очутились авантюристы и любители лёгкой наживы чуть ли не со всей Европы, сами выявили свою злодейскую сущность. В ходе вакханалии насилия и грабежа было убито, зарезано и сожжено заживо много тысяч православных^{80}. Но это был, как теперь на Западе принято говорить, «коллатеральный» (т.е. побочный) ущерб, сопровождающий «правое дело». Легитимации похода Батория поспособствовал и папа Георгий III. Он прислал торжествующему польскому королю «священный меч» в знак того, что рассматривает его военные действия против Руси как новый крестовый поход и солидарен с его пропагандистским толкованием как войны «против варваров» за «дело Христово». Сразу же после захвата Полоцка Баторий закрыл православный храм и открыл Академию иезуитов.

Следует сказать, что противостояние русских с поляками и шведами на поле брани сопровождалось противостоянием морально-психологическим в ходе обмена посланиями между Иоанном, шведским королём Юханом и польским королём Баторием. К тому времени в летописях и исторических хрониках, написанных представителями западной цивилизации, Московская держава называлась уничижительно «Московией», русские – «московитами», а русский царь – или великим князем, или просто «московитом». Иоанн же, гордый своим династическим первородством («нам брат – цесарь римский и другие великие государи»), уличал в безродности короля Юхана (его отец Густав I Ваза взошёл на престол «необычным» путём, т.е. в результате восстания против датского владычества) и бывшего трансильванского воеводу Батория (его первого из рода Баториев польская шляхта посадила на трон управлять собой, но не владеть). Для династически-легитимного мировоззрения той поры уличение в безродности («в мужичьем роде», а не «государственном») было чрезвычайно оскорбительным. Важно обратить внимание на то, что свою династическую первородность и связанное с ней исключительное положение в потоке текущих и исторических событий Грозный рассматривал прежде всего сквозь призму веры: «Всемогущий Бог благоволили ко всему нашему Роду: мы государствуем от Великого Рюрика 717 лет… Всемогущая Божья десница даровала нам государство, а не кто-либо из людей, и Божьей Десницей и милостью владеем мы своим государством сами, а не от людей приемлем государство, только сын от отца отцовское по благословению приемлет самовластно и самодержавно, а своим людям мы креста не целуем»^{81}. Отсюда следовал вывод, квалифицирующий действия поляков (католиков) и шведов (лютеран) с позиций Высшего Суда: кто идёт на нас вопреки воле Бога и хочет отнять, что Бог дал нам, совершает дело богопротивное.

Эти послания Иоанна своим противникам лишь усилили личную неприязнь и ожесточение со стороны польского и шведского монархов, что наложило свою печать на разворачивавшуюся борьбу.

После падения Полоцка Баторий той же осенью 1579 г. двинул свои войска на крепость Сокол, где находились лучшие ратные люди Иоанна. Те, делая вид, что хотят сдать крепость без боя, впустили несколько сот наёмников Батория, а затем, опустив крепостные ворота, всех их перебили. Услышав ужасный крик своих соплеменников, королевские ратники подожгли деревянную крепость. Чтобы не сгореть живыми, осаждённые попытались пробиться сквозь польскую армию, но были все перебиты, а самые знатные уведены в плен. Баторий решил, что уничтожил корень русской силы. Заняв ещё пару крепостей, он разместил войска на зиму в укреплённом лагере. Так завершился его первый поход.

В марте 1580 г., пользуясь затишьем в войне, Иоанн предложил императору Священной Римской империи Рудольфу II (1576–1611), являвшемуся политическим противником Батория и врагом Османской империи, заключить союз против турок. Ответом императора-католика на призыв царя-«схизматика» стал указ, запрещавший поставлять Московской державе металлы, которые ей были необходимы для производства вооружений.

В мае 1580 г. Баторий начал свой второй поход на Русь. Друг за другом пали крепости Вележ и Усвят. Затем настал черёд и Великих Лук. Город был превращен в груду пепла. Все его жители, не исключая женщин и детей, были перебиты. Эти победы можно объяснить не только несомненным воинским талантом Батория и хорошим войском, находившимся в его распоряжении, но и тем, что к данному времени, вследствие внутреннего кризиса и общего перенапряжения сил страны, у Грозного иссякли средства ведения войны сразу на нескольких фронтах: польско-литовском, шведском и южном. В то время как сильные полки должны были оставаться на юге, где мог появиться крымский хан, на протяжённом польско-литовском фронте московские силы пришлось дробить. Этой ситуацией Баторий успешно пользовался. Он собирал своё тридцатипятитысячное отборное войско в один мощный кулак и брал одну за другой русские крепости с гарнизоном в шесть-семь тысяч человек. Поэтому под Великими Луками повторилось то, что уже было под Полоцком. Иоанн IV не счёл возможным прислать войско для освобождения Великих Лук от осады. Точно так же не смогли выделить помощь из своих гарнизонов ближние к Великим Лукам крепости – Невель, Озерище, Заволочье. Все укрепления, защищаясь порознь, одно за другим переходили в руки неприятеля.

Поражениями русских сразу же воспользовались шведы, перешедшие в наступление на побережье Финского залива. В короткий срок русские потеряли Кексгольм, Падис под Ревелем, Везен-берг. Почти все эстонские земли перешли под контроль Швеции. Следует отметить, что на стороне русских в борьбу со шведами включались и эстонские крестьяне. Согласно хронике Рюссова, в Вирумаа в 1579 г. много эстонских юношей добровольно вступило в русские войска^{82}.

Иоанн попытался заключить мир с Баторием, соглашаясь уступить ему Полоцк и Полоцкую землю. Но польский король, окрылённый успехами и склонный недооценивать противника, хотел принудить ненавистного царя к капитуляции. Кроме того, в условиях больших расходов на войну, опустошавших казну, и быстрого роста долгов, Баторию была необходима «большая добыча». В качестве условий заключения мира он выдвинул три ультимативных требования: передать Польше всю Ливонию, выплатить контрибуцию в 400 тыс. золотых червонцев (по тем временам сумма огромная) и «срыть» русские крепости на границе.

20 июня 1581 г. Баторий во главе стотысячной армии, с согласия всех сословий на сейме, начал свой третий поход на Русь. Все силы были направлены на Псков, сильнейшую крепость окраины Московского государства, город древний и по тем временам чрезвычайно богатый и большой, и, как показалось летописцу, «будет не меньше Парижа»^{83}. В случае успешного овладения Псковом поляки двинулись бы на Новгород, а затем и на Москву. Российский историк А.Н. Боханов так описывает настроения в армии Батория: «Поляки и наёмники, вооружённые по последнему слову военной техники, двигались как на праздник.

В обозе за передовыми частями следовали музыканты, актёры и, конечно же, толпы жриц любви. Имелись и прелаты[32]32
  От латинского praelatus – католические священники.


[Закрыть], воодушевлявшие святое воинство на разорение и разграбление страны Православия. Господствовала уверенность, что Русь при последнем издыхании, что борьба будет недолгой, победа – скорой, а добыча – огромной»^{84}.

29 июня Баторий получил ответ от Иоанна с комментариями по каждому из пунктов ультиматума. Царь был готов уступить Полоцк, занятый к тому времени войсками Батория, и отдать Ливонию, где всё ещё находились русские гарнизоны. В то же время Иоанн, сославшись на исторические хроники, счёл необходимым снова напомнить, что Ливонская земля искони принадлежала Руси. Эта оговорка могла означать, что Москва в будущем ещё вернётся к этому вопросу. Требование контрибуции Иоанн решительно отклонил, поскольку такие вещи возможны только в «басурманских» странах. Об уничтожении крепостей также не могло быть и речи, ибо никто иной, кроме царя, не был вправе распоряжаться в Московской державе. Своё послание Баторию Иоанн завершил упованием на милость Бога. «…Ты несговорчив …и стремишься к битве. Бог в помощь! – писал он Баторию. – Мы же во всём возложили надежду на Бога – если Он захочет, то облагодетельствует нас силою Своего Животворящего Креста. Уповая на Его силу и вооружившись крестоносным оружием, ополчаемся силою Креста против своих врагов»^{85}.

Послание Иоанна резко контрастировало с тем, что нашёптывало Баторию его окружение: будто Иоанн «ничтожный трус», погрязший в разврате; стоит королю только захотеть, и этот ненавистный царь будет повержен, а Русь сокрушена.

Пылавший ненавистью Баторий вызывал русского царя на личный поединок, чтобы меч решил, чьё дело справедливо и с кем Бог. «Но что бы ты ни сделал, примешь ли вызов или пустишься в бега, – пророчествовал Баторий, – Господь будет с нами, и истина и справедливость восторжествует. Ты же пойдёшь путём погибели!»^{86}

Баторий, грезивший о мировой славе, планировал взять Псков сходу. Но сходу не удалось взять даже Печёрский монастырь, находившийся недалеко от Пскова. Требования сдачи монастыря, сопровождавшиеся угрозами и посулами, иноки отклонили так: «Не хотим Королева жалованья, и не страшимся от его угроз, не приемлем Канцлерова льстивого ласкания, ни его лестного обещания Латынского по Христианству, но умрём в Дому Пречистыя Богородицы, по своему иноческому обещанию»^{87}. Другие православные защитники монастыря ответили так: «По крестному целованию, за отчину своего Государя царя и Великого Князя Иоанна Васильевича всея Руси и за его чада Царевича Князя Фёдора, мы такожде должны умрети, а монастыря Богом-зданные – пещеры не отдадим»^{88}. У монахов был гарнизон, и они мужественно бились, звоня в колокола, крича, бросая огромные камни и открывая такую пальбу, что по всему было видно, что они не желают сдавать святой дом Божий немецкому полковнику Фаренсбаху. Тот, предвидя борьбу за Псков, предпочёл оставить монахов в покое и снять осаду монастыря, доказавшего свою способность смело противостоять мощному нападению.

Но и под Псковом войско Батория не приобрело много славы. Иоанн сосредоточил здесь лучшие воинские силы, снабдил всякими снарядами и запасами, ибо всю свою надежду и утешение, счастье и несчастье возложил на спасение или падение этого города. Так что, как свидетельствовали люди Батория, попавшие в русский плен, в противостоянии с Речью Посполитой Псков сделался Москвой, и если бы королевские войска овладели Псковом, то овладели бы и всем Московским государством^{89}.

У поляков же под Псковом произошла существенная заминка, бросившая тень на авторитет главнокомандующего войском великого канцлера Яна Замойского: когда потребовалось задействовать артиллерию, то ни пороха, ни снарядов во всём королевском обозе не оказалось. Пришлось за порохом и снарядами посылать в Ригу. Если бы об этом узнали защитники Пскова, то полякам пришлось бы со значительными потерями отступить.

Штурм закончился полным провалом. Из тех, кто через пробитые артиллерией проломы в городских валах бросился штурмовать город, лишь немногие вернулись назад. Был убит и знаменитый воин Бекеш, многолетний военный соратник Стефана Батория. Эта неудача войска Батория, казавшегося непобедимым, произвела отрезвляющее впечатление на его пёструю по составу армию и воодушевила находившийся под началом князя Ивана Петровича Шуйского псковский десятитысячный гарнизон. Оборона Пскова в течение пятимесячной осады, на защиту которого поднялись все его тридцать тысяч жителей от мала до велика, явилась выдающимся фактом русской истории, убедительным примером русского патриотизма XVI в. За всё время осады не было ни одного случая измены и перехода на сторону врага. Псковичи сорвали план Батория, который намеревался не только подчинить польской короне всю Ливонию, но и разгромить Москву^{90}.

Оборона Пскова потребовала направить на помощь ему часть нарвского гарнизона. Оголением русских позиций на северо-востоке Ливонии с большой выгодой для себя воспользовалась Швеция. Её смешанные наёмные войска под предводительством выходца из Франции Понтюса Делагарди поспешили занять Тольсбург, Гапсаль, Вейсенштейн и Нарву.

В то время как Понтюс так удачно вёл войну, поляки всё ещё стояли под Псковом. У польского войска не было ни соли, ни хлеба. Начались повальные болезни, так что умерло много наёмников. Ощущался и большой недостаток в порохе и снарядах. Наступала зима. Перед тем как распустить своё войско до весны, Понтюс предложил помощь полякам своими людьми, порохом, снарядами и исправною артиллерией, но те отказались, посчитав, что такая помощь обернётся для них территориальными потерями в Ливонии.

Неудача Батория под Псковом позволила Иоанну IV начать переговоры о мире. И здесь он проявил себя как искусный дипломат. Чтобы обеспечить международную поддержку русскому государству, оказавшемуся в чрезвычайно трудном положении, православный царь сыграл на давнем стремлении папства подчинить православную Москву католической Церкви: он предложил папе Григорию XIII заключить союз против ислама и оживил тем самым надежду (оказавшуюся призрачной) и на «духовное единение» Церквей, которое Рим традиционно выставлял в качестве условия антитурецкого союза. Царь пообещал также открыть свою страну для торговли с западом, когда установятся дружеские отношения с папой и христианскими государями, и попросил направить посольство в Москву, чтобы быть посредником на переговорах и защитить Московское государство против территориальных амбиций польского завоевателя, находившегося в союзе с султаном и крымским ханом. О религиозных разногласиях с Римом русский царь пока не упоминал. Папа поспешил отреагировать на послание Иоанна. Дело в том, что, теряя влияние на западе и севере Европы под натиском протестантизма, католицизм хотел обрести новое дыхание за счёт экспансии на восток. Кроме того, в условиях нараставшей угрозы со стороны турок-мусульман перспектива втягивания в борьбу с ними Московского государства представлялась Риму чрезвычайно заманчивой.

Роль «устроителя мира» выпала на долю папского посла иезуита Антония Поссевино, прибывшего к московскому двору ещё перед началом осады Пскова. Он надеялся, что поражения сделают царя более сговорчивым и понудят его к единению Церквей в духе Флорентийской унии, которую Русь решительно отвергала ещё с середины XV в.[33]33
  Толчком к так называемой Флорентийской унии 1439 г., или объединению Западной и Восточной Церквей, послужило обращение византийского императора, теснимого турками, за помощью к папе Евгению IV с предложением организовать крестовый поход в Малую Азию против турок. Папа дал согласие, но под условием унии, означавшей на деле признание папской власти, а также догматических позиций католической Церкви, в особенности папского понимания Никейского символа об исхождении Св. Духа «и от Сына» (filioque). На Соборе восточное духовенство долго сопротивлялось такому истолкованию символа. Однако византийский император, нуждавшийся в немедленной помощи, заставил греческих священников не только согласиться с толкованием символа, даваемым Римом, но и признать главенство папства над всей Церковью. Поскольку помощи Византия так и не получила, то в Константинополе развернулось движение протеста против унии. На соборе в Иерусалиме в 1443 г. восточные патриархи провозгласили отлучение всех приверженцев Флорентийской унии, а униатский патриарх Григорий Мама был низложен с престола. Источник: Лозинский С.Г. История папства. М.: Политиздат, 1986. С. 199.


[Закрыть]

Переговоры между Поссевино и Иоанном начались 18 августа 1581 г., когда осада Пскова ещё продолжалась. Через три недели Поссевино отбыл к Баторию под Псков, так ничего и не добившись. Русский царь не взял на себя никаких обязательств в отношении создания общеевропейской коалиции для борьбы с Турцией, а вопрос о воссоединении Церквей пообещал обсудить лишь после установления мира с Польшей. Теперь вся надежда была на «славные победы» Батория. Однако мужество и самоотверженность псковичан сделали их недостижимыми.

Когда стало ясно (ноябрь 1581 г.), что город взять не удастся, а значит, не удастся захватить и «золото Пскова», наёмники стали выражать своё недовольство и требовать обещанных денег. Когда же Баторий снова бросил своих деморализованных воинов на штурм Пскова, военное счастье, как и следовало ожидать, уже было не на его стороне. Это ещё больше накалило страсти в армии: требования денег перерастали в угрозы безденежному Баторию. Бросив поле боя, он ночью бежал в своё королевство. За ним последовало и большинство наёмников с обслуживающим персоналом (музыканты, священники, представительницы древнейшей профессии). К началу 1582 г. от ста тысяч едва осталось около тридцати.

Великий гетман Ян Замойский, принявший командование от короля и осознавший безнадёжность ситуации, стал требовать немедленного заключения мира с Русью. Переговоры начались 13 декабря в городке Яме Запольском (расположен на реке Луге). Посредником на переговорах выступил Антонио Поссевино. На первых порах польские послы занимали непримиримую позицию, взяв за основу ультиматум Батория. Кроме того, они потребовали изъять из титула Московского царя упоминание о Ливонии. Однако гордость и самодовольство польских послов быстро улетучились под впечатлением присланного 8 января 1582 г. сообщения с фронта. В нём Ян Замойский предупреждал, что сможет продержаться не более восьми дней. В переговорах сразу же наступил перелом. Прежде на варшавском сейме поляки и слышать не хотели о возвращении «московитам» завоёванных земель, теперь же радовались, что возвращением можно кончить дело.

15 января 1882 г. в Запольском Яме Москва заключила с Речью Посполитой перемирие сроком на десять лет. Баторий возвращал все захваченные им русские крепости (за исключением Полоцка и Велижа) и отказывался от требования контрибуции. Московское государство уступало свои прежние завоевания в Лифляндии и Литве, выговорив для себя право забрать из оставляемых полякам замков большие и малые орудия, порох, снаряды и провиант. Так и было сделано, причём при перевозке усердно помогали эстонцы и латыши. При заключении перемирия стороны договорились ещё об одном условии: если какой-либо из договаривающихся государей умрёт раньше истечения 10 лет, то оставшийся в живых государь волен поступать с землёй и людьми умершего государя как неприятель. Таким образом, территориальные уступки делались обеими сторонами не на вечные времена.

На переговорах поляки совершенно не думали о своих союзнических отношениях с Швецией. Более того, они были раздосадованы тем, что шведы поставили под свой контроль ряд крепостей Северо-Восточной Ливонии, и прежде всего Нарву. Поэтому в Ям-Запольский договор был включён следующий пункт: если поляк или «московит» отберёт у шведов Нарву, то другому вольно пробовать своего счастья на этот город, и мир через то не будет считаться нарушенным^{91}.

По мнению Л. Миллера, «московитам этот мир был очень выгоден, но полякам не принёс большой славы: они имели московита точно в мешке[34]34
  В то время когда швед стоял под Нарвой, а поляк осаждал Псков, казанские и астраханские татары нападали на русские земли, а литовский князь Радзивилл подходил к самой Москве. Записки Миллера // Прибалтийский сборник. Т. IV. С. 139.


[Закрыть] и последуй только разумному совету военных людей, озаботься в своё время устранением недостатка в порохе, снарядах и деньгах и не отвергай из высокомерия и зависти шведской помощи, то, конечно, заключили бы мир на более почётных и выгодных для себя условиях»^{92}.

Не достиг заветных целей и папский легат Поссевино, считавшийся одним из образованнейших католических богословов. Он прибыл в Москву 14 февраля 1582 г., чтобы добиться «единения веры» с русским царём. Он действовал не только богословским убеждением, но и пытался соблазнить Иоанна территориальным приращением его царства, обещая, что он будет государем не только на прародительской вотчине в Киеве (принадлежал католической Польше), но и в Царьграде (принадлежал мусульманской Османской империи). Последний посул объясняется желанием Ватикана втянуть Московскую державу в войну с Турцией, представлявшую в тот период основную угрозу для Европы.

Царь провёл с Поссевино три беседы, доказав, что владеет мастерством богословской полемики и обладает «обширными знаниями, богатством памяти, живостью ума, силой диалектики»^{93}. Основное внимание было уделено пониманию правоверия[35]35
  Своё понимание христианского вероучения, включая взгляды на «латын» и на «лютеров», Иоанн изложил задолго до встречи с Поссевино в трактате «Ответ Яну Роките». Основой этого богословского произведения явился диспут, которым в 1570 г. царь удостоил своего гостя пастора Яна, члена чешско-моравского социанского братства. Затем текст трактата был передан Роките для публикации в Европе. Иоанн, признавая все важнейшие составляющие христианства – Писание, Предание, Учение, непримирим ко всем отступлениям. В своём трактате он выступил защитником и проповедником православия и дал полную отповедь главным составляющим протестантского ревизионизма: отбрасывание Ветхого Завета, произвольное толкование Евангелия, отрицание Священного Предания, чудес, поста, монашества, иконопочитания. Для него Лютер – лжепророк, одержимый своеволием, и потому вор и разбойник. «Ты не христианин, – с таким выводом он обращается к своему оппоненту Роките, – ибо Христово учение искажаешь, а учение святых апостолов и святых отцов отвергаешь». Для него истинная вера именуется ни римской, ни греческой, ни русской, а христианской. «Потому же и всюду, по всей земле, где истинная вера христианская, зовутся люди христианами, а где зовутся иным именем, по названию земли, тут ересь и раскол, а не истинная вера» – таково мнение Первого русского Царя. См.: Библиотека литературы Древней Руси. Т. 11. СПб., 2001. С. 218–277; Русская социально-политическая мысль начала века. Иван Грозный. М., 2002. С. 153–181.


[Закрыть].

Царь твёрдо и последовательно изложил свои взгляды на «римскую веру», в которой 70 вер, объявил смешными и нелепыми претензии папы, который хвастливо мнит себя сопрестольником Христу и Петру апостолу. Не оставив без ответа ни один из аргументов посланца Рима, Иоанн объяснил, почему Руси не сойтись с Римом в вере: «Если повсюду в Европе наблюдается отступление от правоверия, везде христианство с ересью смешано, то у нас на Руси этого нет, а вера процветает. Наша вера христианская с издавних лет была сама по себе, а Римская церковь сама по себе».

Православный царь не позволил самонадеянному иезуиту поучать себя в вопросах богословия и тот, не добившись перехода Москвы под покровительство папы, вскоре после заключения Ям-Запольского договора вернулся в Рим ни с чем.

Иоанн IV намеревался продолжить борьбу за Эстляндию со Швецией. Весной 1582 г. русские полки наголову разбили шведов под Ямом. В сентябре 1582 г. шведы после неудачных штурмов крепости Орешек в устье Невы (ныне Шлиссельбург) и понеся большие потери, были вынуждены отступить. В военной конфронтации один на один Швеция явно уступала Московскому государству. Но здесь снова возникла перспектива войны на нескольких фронтах. Баторий угрожал вступить в борьбу за Нарву, если Иоанн IV вернёт этот город и прорвётся к Балтике. В 1583 г. Ногайская орда предприняла наступление на территории давно завоёванных «царств» в Поволжье. Это вторжение грозило перерасти в новую войну.