Текст книги "Прибалтика на разломах международного соперничества. От нашествия крестоносцев до Тартуского мира 1920 г."

Автор книги: Любовь Воробьева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 25 (всего у книги 38 страниц)

VII.3. Причины и движущие силы революционной смуты в Эстляндии

Революционное возбуждение, охватившее всю Россию, в Эстляндской губернии проявилось несколько позднее, чем в остальных прибалтийских губерниях. Вместе с тем в некоторых местностях Эстляндии антиправительственное направление сохраняло свою силу в течение довольно продолжительного времени.

Революционные события в Эстляндии были вызваны целым комплексом общих (т.е. типичных для всей Российской империи) и местных причин

К общим причинам можно отнести:

– Общие трудности положения государства в переходную эпоху, связанные с постепенной трансформацией аграрной страны в индустриальное общество и нарастанием противоречий между сторонниками традиционных начал и адептами вестернизации страны, между рабочими и буржуазией, между крестьянами, испытывавшими «земельный голод», и помещиками-землевладельцами, между центральной властью и национальными окраинами.

– Тяготы военного времени с наслоённым на них общим недовольством поражениями в русско-японской войне.

– Влияние извне, в частности заграничная пропаганда, которую русские сторонники традиционных начал, анализируя события 1905–1907 гг., связывали то с активностью агентов Японии и Англии, то с влиянием революционных партий Европы и Америки, то с деятельностью всемирного синдиката евреев в союзе с масонами и подрывными акциями других сил, которых воспринимали как врагов православной и самодержавной России.

– Агитация российских «освободителей», отразившаяся в постановлениях запрещённых квазиземских съездов, петициях «банкетных кампаний», заявлениях бесчисленных российских союзов – адвокатов, врачей, инженеров, профессоров, учителей, студентов, а впоследствии и их общего органа – союза союзов с примкнувшими к нему стачечными комитетами.

– Успехи социал-демократической пропаганды среди рабочих, держащей их сторону и сулящей им всякие блага.

– Формирование этнонационализма среди образованной прослойки инородцев, связывавших реализацию своих этносепаратистских вожделений с ослаблением Российской империи войной и революционной смутой.

– Деятельность союза русских инородцев, в котором наряду с поляками, евреями, армянами, шведами принимали, по-видимому, некоторое участие и финны, эстонцы, латыши, литовцы.

Местные причины совпадают с факторами общего недовольства эстонцев своим положением в течение семи веков: со времён порабощения их немецкими крестоносцами до периода революций в России. Это:

– Сохраняющийся национальный, экономический и социальный гнёт со стороны малочисленной немецкой касты (не больше 3,8% в Эстляндии), эксплуатировавшей труд эстонцев и смотревшей на них только как на рабочую силу, едва заслуживающих название людей. Это не только открыто заявлялось, но и самым унизительным для эстонцев образом подтверждалось на практике, питая их глубокую ненависть к немецким господам.

– Земельный вопрос в Эстляндии: с одной стороны, сосредоточение значительной массы земель в руках немецких помещиков, а с другой, практически непреодолимые препятствия для приобретения земли в собственность эстонскими крестьянами ввиду отсутствия кредитных учреждений; правовая необеспеченность пользования крестьянской арендной землёй, цена за которую могла быть в любое время повышена владельцем, в том числе и с целью разрыва арендного договора; неточное разграничение крестьянских арендных земель и помещичьих, что создавало основу для противозаконного своеволия немецких землевладельцев в ущерб интересам крестьян; формирование армии батраков, вообще не имеющих земли; односторонность узаконений и распоряжений правительства России, ставящих большинство эстонцев в полную материальную зависимость от крупных немецких землевладельцев.

На возможность катастрофы как неизбежного следствия ненормальных взаимных отношений привилегированного немецкого дворянства и латышского и эстонского населения указал в своём докладе сенатор Н.А. Манассеин, производивший в 1882–1883 гг. ревизию в Прибалтийском крае. Командированные сенатором чиновники разъезжали также по волостям, собирая данные в доказательство бесправного положения латышей и эстонцев. В докладе прямо говорится, что неблагоприятные для крестьян условия землевладения могут сопровождаться в будущем весьма нежелательными последствиями. Однако никаких выводов из материалов, собранных комиссией, сделано не было. Крестьянское население, связывавшее с деятельностью комиссии преувеличенные надежды на коренное изменение условий своего быта, так и не дождалось каких-либо результатов.

– Исторически сложившиеся приёмы управления российскими окраинами. Вместо того, как пишет А.С. Будилович, чтобы вступить в завоёванную в бесчисленных боях область под своим собственным боевым и культурным знаменем, как это делали в старину наши князья и цари, русские государственные люди с Петровской эпохи больше всего хлопочут о сохранении и утверждении в таких областях прежнего культурного слоя: немецкого – в Прибалтийском крае, польского – в Литве, шведского – в Финляндии. Главные заботы русских правителей обращены здесь не на укрепление русского обаяния или элемента, а на поддержание и усиление местных сепаратизмов. При этом интересы коренного большинства (в частности, эстонцев и латышей) приносятся в жертву материальным, культурным и религиозным привилегиям малочисленной местной знати другой национальности (т.е. немцев)^{271}.

Такая окраинная политика имела два основных последствия, обернувшихся во вред России. Во-первых, коренное население Прибалтики, направившее в своё время в комиссию Манассеина множество петиций с жалобами и просьбами, обманулось в своих ожиданиях и перестало с доверием относиться к центральной власти. Во-вторых, потакание верховной властью немецким привилегиям привело к культурной и ментальной отчуждённости этих областей от России. Мы помним, как, не без вины русского правительства, было насильственно задержано движение эстонцев и латышей к православию, что привело к господству лютеранства и немецкой культурной гегемонии в крае. Немцы, в свою очередь, привыкнув считать Россию страной варваров и будучи правящим классом в Прибалтике, вместе с культурой и религией вливали в сознание эстонцев и латышей неприязнь ко всему русскому. Превосходство немцев перед русскими и обособленность края по отношению к России открыто проповедовалось в обществе, с кафедр лютеранских церквей и Дерптского (затем Юрьевского) университета. В результате, как свидетельствует помощник уездного начальника тайный советник П. Кошкин, большая часть эстонской интеллигенции, по причине полнейшего незнания России и усвоения немецкого взгляда на неё как на страну варварскую, относится к русским столь же отчуждённо, как и сами немцы^{272}.

Примечательно, что эстляндский губернатор Н.Г. Бютинг, характеризуя обстановку, в которой созревало крестьянское движение в Эстляндии в 1905–1907 гг., фиксирует, с одной стороны, постоянную вражду трёх национальностей: русской, немецкой и эстонской, а с другой – неустойчивость и непоследовательность русской политики в Эстляндии. Он отмечает, что русская правительственная власть на окраине, какой является Эстляндская губерния, во многих случаях совершенно беспомощна и не обладает не только материальной, но и нравственной силой, чтобы подавить исторически развивающуюся борьбу двух народностей, борьбу, одинаково опасную для борющихся партий и для русского обладания краем. Не раз уступая, продолжает Бютинг, из соображений политики партийным интересам той или другой народности, правительственная власть в Эстляндии осталась обособленной, лишённой доверия и той и другой партии. Что касается восприятия ситуации эстонцами, то они считали, что, несмотря на законоположения правительства, направленные к улучшению быта крестьян и укреплению за ними земли, политика верховной власти в конечном итоге слагалась в духе немецкой партии, а они оставались по-прежнему безземельными и в полной власти помещиков-немцев. Воспользовавшись непоследовательностью политики правительства на прибалтийской окраине и допущенными ошибками, газета эстонских националистов «Театая» развернула агитацию среди своих соплеменников, посвятив себя исключительно возбуждению национальной вражды не только ко всему немецкому, но и ко всему русскому через опорочение действий правительства^{273}.

Если прежде эстонские крестьяне, выступая против немцев, обращались к русской власти, искали непосредственного подчинения царю через веру, через переселение во внутренние губернии, через русские учреждения в крае, то теперь они поднимались на борьбу во имя своей собственной национальности. Эстонская смута носила ярко выраженный национальный характер. Она была направлена не только против немецкого господсва, но и взяла на вооружение лозунг «Долой самодержавие!».

Основной движущей силой революции выступил эстонский промышленный пролетариат, руководимый Российской социал-демократической рабочей партией (РСДРП) и опиравшийся на широкие массы эстонского безземельного крестьянства. Союз с крестьянством был особенно важен потому, что Эстляндия и эстонские уезды Лифляндии оставались аграрным регионом. К 1897 г. их население составляло 986 тыс. человек, в том числе городское население – 176 тыс. человек, или около 18%.^{274} В то же время начавшаяся индустриализация, развитие всероссийского рынка, возросшее значением Ревельской гавани во внешнеторговом обороте (третье место в России после Петербурга и Одессы), открытие Балтийской железной дороги определяли быстрый рост экономики и промышленности, сопровождавшийся увеличением числа промышленных предприятий и, соответственно, числа занятых на них рабочих – выходцев из пролетарских слоев села. Среди наиболее крупных предприятий можно назвать Кренгольмскую мануфактуру в Нарве (Нарва входила в состав Петербургской губернии), машиностроительные заводы «Вольта», «Франц Крулль», завод Виганда, вагоностроительный завод «Двигатель», фанерную фабрику Лютера в Ревеле, целлюлозную фабрику Вальдгоф в Пернове, цементный завод в Кунда и т.д. Само собой разумеется, что в условиях господства остзейского порядка ключевые позиции в промышленности, а также в торговле и финансах занимали прибалтийско-немецкие предприниматели, тесно связанные с дворянами-землевладельцами. Поэтому рабочее движение в Эстляндии впитало в себя не только социальный протест, но и вековые антинемецкие настроения эстонского народа.

К 1905 г. эстонские рабочие не только окрепли в стачечной борьбе, но и познакомились с марксизмом, что позволяет говорить о начавшемся процессе соединения рабочего движения с революционной теорией.

В Эстляндии марксистская литература впервые появилась в начале 1880-х гг. Часть её попала сюда из Германии, через порты Ревеля и Риги. После объявления марксистских книг и брошюр запрещённой литературой их доставка из-за границы сделалась более сложной и потому вскоре запрещённая литература стала приходить сюда из российских центров революционного движения^{275}.

Первые марксистские кружки и группы были организованы в Юрьеве в конце 1880-х г. студентами, прибывшими из внутренних губерний России, где они были исключены из местных вузов за участие в студенческих волнениях и революционную деятельность. В силу действовавших в Юрьевском университете условий они могли продолжить здесь курс обучения.

История сохранила имена первых юрьевских марксистов. Это П. Лесник, Ф. Кистяковский, Е. Адамович, И. Давыдов, К. Левицкий, В. Шанцер. Интерес к изучению марксизма проявили и эстонцы. Среди них Э. Вильде (в дальнейшем писатель), Э. Сыпрус (в дальнейшем известный скрипач).

В Нарве с 1895 г. также действовал марксистский кружок, объединивший 15 человек из числа рабочих Кренгольмской мануфактуры, суконной и других фабрик.

В 1899 г. сформировался марксистский кружок в Пернове. Его членами были строительные рабочие и служащие железнодорожной строительной конторы^{276}.

Представители национальной интеллигенции и буржуазии, взгляды которых отражали газеты «Сакала», «Олевик», «Ээсти Постимээс», «Валгус», выступили противниками распространения марксизма среди эстонских рабочих. Они объявили социал-демократов и вообще всех революционеров опасными врагами эстонского народа, стремящимися внести в его сознание чуждую идеологию, пробудить классовые антагонизмы и расколоть «единство» эстонской нации.

Позднее им ответит один из видных руководителей Коммунистической партии Эстонии X. Пегельман, получивший образование в университете Лейпцига и поддерживавший во время своего обучения связи с немецкой социал-демократией. Он напишет, что эстонская буржуазия тщилась доказать, «будто «у нас» не может прорасти корень социал-демократии, ибо в «наших» условиях нет для этого почвы»^{277}, с чем Пегельман, основываясь на своём опыте, не мог согласиться.

Примечательно, что заметный вклад в организацию и развитие социал-демократического движения в Эстляндии внёс агент газеты «Искра» (печатный орган РСДРП) М.И. Калинин – в последующем председатель Верховного Совета СССР, или «всесоюзный староста». Высланный из Тифлиса, он прибыл в Ревель в апреле 1901 г. и устроился токарем на завод «Вольта». В 1902 г. он объединил все ревельские марксистские кружки в социал-демократическую организацию и тем самым заложил основание Ревельской организации РСДРП. Ближайшими соратниками Калинина были эстонские рабочие Г. Калласс, К. Рохтма, Э. Пярди, А. Тирвельт, М. Блумберг, П. Карилайд. В числе участников социал-демократического движения были не только студенты и рабочие, но и гимназисты.

В 1904 г. М. Калинин был арестован и сослан в Олонецкую губернию. Его последователи создали в конце 1904 г. Ревельский комитет РСДРП (РК РСДРП).

К началу революции 1905 г. социал-демократические организации Эстляндии и эстонской части Лифляндии объединяли около 250 человек. Большинство социал-демократов проживали и действовали в крупных городах: Ревель, Юрьев, Нарва, Пернов. Самой большой и дееспособной была Ревельская организация РСДРП. В неё входило немало людей, высланных из Петербурга за революционную деятельность. Часть членов Ревельской организации – рабочие К. Рейндорф и Ф. Леберехт, интеллигенты А. Лурье, М. Блумберг работали ещё вместе с Калининым. Однако опытных революционеров в Эстляндии было ещё мало. Видимо, поэтому в состав РК РСДРП, сформированный в конце 1904 г., по-прежнему входили интеллигенты из числа инженеров и публицистов: А. Лурье, А. Дюбуа, Ю. Лилиенбах, М. Блумберг. В ходе революции дефицит профессионалов будет прёодолён с помощью Петербургской и Рижской организаций РСДРП, которые направят в Эстляндию своих работников и большевистскую литературу.

В Прибалтийском крае, в отличие от событий во внутренних губерниях России, представители либеральной интеллигенции, т.е. немцы, придерживавшиеся либеральных взглядов, участия в движении не принимали, поскольку оно было направлено прежде всего против немецкого господства в крае как такового, а затем уже против верховной власти, не обеспечившей разумное равновесие интересов между пришлым элементом и коренным населением. Напротив, прибалтийские немцы искали защиты у самодержавия и были готовы взаимодействовать с ним в целях подавления революции. Правда, и здесь они обнаружили местнический национальный эгоизм, пытаясь довести до правительства свою точку зрения, согласно которой причиной революционной смуты в Прибалтике явилась «русификаторская» политика центральной власти, ослабившая гегемонию «остзейского порядка», который прежде успешно сдерживал бунтарские поползновения «низов». Критике была подвергнута и работа комиссии Манассеина, якобы пробудившая среди местного населения беспочвенные надежды.

Что касается эстонской национальной буржуазии, то на рубеже XIX и XX вв. она оставалась как экономически, так и политически оттеснённой на задний план. Объясняется это тем, что она сформировалась относительно поздно, и к тому же в дискриминационных условиях особого остзейского порядка. Основную силу эстонской буржуазии составляли крупные дворохозяева, корчмари, мельники, торговцы, ростовщики, владельцы мелких промышленных предприятий в городах. В то же время прослеживается тенденция формирования собственно городской буржуазии за счёт выходцев из среды городских ремесленников, подрядчиков, мелких домовладельцев и лавочников. В общем, будучи в экономическом отношении слабой, а в политическом – трусливой, нарождающаяся эстонская буржуазия не помышляла о борьбе против немецкого засилья в Прибалтийском крае, а в самодержавии видела оплот порядка и прочную защиту от социальных потрясений.

Подстрекателями революционной смуты в Эстляндии выступили местные социал-демократические вожаки, добившиеся значительного влияния в среде фабрично-заводских рабочих, а также революционная национальная интеллигенция, имевшая опору среди крестьян благодаря своей просветительской и пропагандистской деятельности, направленной на подчёркивание языковой и культурной самобытности эстонцев и формирование на этой основе этнонационального самосознания.

На этапе буржуазной революции социал-демократы и этнонационалисты выступали союзниками. До поры до времени их совместной борьбе против самодержавного порядка не препятствовали фундаментальные идеологические расхождения. Социал-демократы мечтали о мировой революции, стремились к созданию справедливого социалистического общества, выступали сторонниками пролетарского интернационализма и видели будущую социалистическую Эстонию в рамках федеративных связей с обновлённой Россией.

Представители национальной интеллигенции и мелкой национальной буржуазии исходили из единства эстонской нации, якобы чуждой классовым противоречиям, и всеми способами культивировали этнонационализм. Наиболее радикальная их часть, готовая использовать в своих целях рабочее движение, группировалась в Ревеле вокруг газеты «Театая», а умеренная, считавшая необходимым ограничиться петициями к верховной власти, – вокруг газеты «Постимээс» в Юрьеве. И те и другие представители этнонационального крыла в политической жизни Эстляндии стремились отвоевать часть экономических и политических позиций у прибалтийских немцев, с тем чтобы «сравняться» с ними. В долгосрочном плане их вожделения были направлены на создание собственного национального государства, отрыв от «варварской» России, вхождение, конечно же, в европейскую цивилизацию, составной частью которой они себя видели, впитав антироссийский высокомерный дух остзейского порядка.

Такие антагонистические подходы к будущему Эстонии и России приведут через 10 лет к непримиримому противостоянию этих политических сил. В годы же революции 1905–1907 гг. и социал-демократы, и представители националистической интеллигенции и буржуазии сообща занимались жатвой того, что им удалось посеять в душах и умах эстонцев: социалисты пробудили классовое сознание, националисты – этнонациональное.

Значительное влияние на развитие революции в Эстляндии оказали события в этнически близкой Финляндии, а также в Лифляндии, четыре уезда которой были эстонскими.

В Великом княжестве Финляндском, так же как и в Прибалтийском крае, социальное движение тесно переплелось с национальным. Причём в Финляндии национальный сепаратизм проявлялся жёстче и был более открытым. Реализация цели отложения от России виделась на путях революции. Поэтому взаимодействие с российскими революционерами, боровшимися против важной скрепы империи – самодержавия, стало настолько естественным для финских националистических сил, что Финляндия, по выражению самих российских оппозиционеров, превратилась в «красный тыл революции». Здесь при попустительстве местных властей революционеры скрывались от преследований, проводили партийные конференции, издавали нелегальную литературу, хранили оружие^{278}.

Поводом для выступлений в Финляндии стало известие о беспорядках 9 января в Петербурге. И как по сигналу, на улицы Гельсингфорса и других финских городов стали выходить толпы рабочих, интеллигенции, учащейся молодёжи с лозунгами «Да здравствует революция! Долой самодержавие! Долой Россию!». Затем пошли остававшиеся безнаказанными нападения на русских чиновников и тех финнов, которые считались сторонниками России. Весной началась перевозка в Финляндию, главным образом на английских кораблях, оружия, пороха, динамита. Целью быстро набиравшего силу мятежа было политическое самоопределение Финляндии, связанной в тот период в силу конституции, основы которой были заложены Александром I, лишь персональной унией с Россией[73]73
  А.С. Будилович, анализируя революционные события в Финляндии, сопровождавшиеся почти поголовным изгнанием также частных русских людей, высказал чрезвычайно актуальное предостережение на случай отпадения Финляндии от России. Он напомнил, что в 1811 г. Александр I уступил Финляндии Выборгскую губернию, присоединенную к России по Ништадтскому миру. В результате граница между Великим Княжеством Финляндия и Петербургской губернией стала проходить близ Белоострова, так что в случае развития негативных сценариев русская столица могла оказаться в двадцати-тридцати верстах от неприятельских владений, как это было раньше, до Ништадтского мира. Когда же Финляндии удастся завести в своих шхерах военный флот, хотя бы только миноносный, то он может угрожать из этих шхер и нашим кораблям в Кронштадте, причём Петербург стал бы доступен неприятельским нападениям и с суши, и с моря. Источник: Имперская политика России в Прибалтике в начале XX века. С. 28–29. Это предупреждение актуализируется для СССР накануне Великой Отечественной войны, через двадцать лет после предоставления независимости Финляндии в ее административных границах. Однако исправить допущенную Александром I, а затем Лениным ошибку, чтобы обезопасить Ленинград и восстановить условия Ништадтского мира, будет возможно лишь в ходе советско-финской войны 1939 г.


[Закрыть].

Вторым после Финляндии очагом смуты на Балтике стала Лифляндия. Здесь беспорядки начались также вслед за событиями 9 января в Петербурге. Они вылились в забастовки на фабриках и заводах, принявших затяжной характер и сопровождавшихся, особенно в Риге, вооружёнными нападениями на должностных лиц, в первую очередь полицейских и военных. С распространением движения на сельскую местность городские агитаторы в союзе с мелкими арендаторами и батраками начинают разгромы и поджоги помещичьих усадеб и замков. Разрушаются винные лавки немцев, обладавших монополией на винокурение, совершаются бесчинства в церквах, происходит глумление над царскими портретами, рубятся телефонные и телеграфные столбы, прерывается железнодорожное сообщение, активизируются преступность и террор. По мере овладения вооружёнными толпами волостями, уездами и даже некоторыми городами создаются параллельные властные структуры, которые объявляются подчинёнными латышскому федеральному правительству^{279}.

По аналогичному сценарию развивались события и в Эстляндии. На фоне первоначальных успехов финнов и латышей эстонцы легко поддались убеждению агитаторов, что наконец наступил и для них благоприятный момент, чтобы расквитаться со своими немецкими угнетателями и сбросить бремя верховной власти.

В отличие от внутренних губерний России здесь, как и в Финляндии и Лифляндии, национальное движение обрело особую силу благодаря опоре на социальный протест[74]74
  В качестве наглядного доказательства этнонационального характера выступлений эстляндский губернатор Н.Г. Бюнтинг указывает на то обстоятельство, что ни одно из русских селений Эстляндской губернии не примкнуло к беспорядкам и не готовилось к открытому восстанию. Источник: Письмо эстляндского губернатора Н.Г. Бюнтинга министру внутренних дел П.Н. Дурново от 10 января 1906 г. Цит. по: Имперская политика России в Прибалтике в начале XX в. С. 51–52.


[Закрыть].