Текст книги "Прибалтика на разломах международного соперничества. От нашествия крестоносцев до Тартуского мира 1920 г."

Автор книги: Любовь Воробьева

Уже с первого дня постройки Транссибирской железной дороги (строительство началось в 1891 г.) американские советники при японском министерстве иностранных дел убедили Японию в том, что Россия никоим образом не может удовлетвориться замерзающим на 100 дней в году и лежащим на закрытом море Владивостоком как конечной станцией своего грандиозного пути и будет искать нового, более удобного выхода на Корейском полуострове. В результате, как утверждали американские советники, Япония окажется на краю гибели, а потому ей следует предупредить Россию и самой занять Корею^{259}. Поддерживаемая Великобританией и США, Япония стала готовиться к войне с Россией. Тем самым она добровольно взяла на себя роль «англосаксонского караульщика» при выходе России в Азию. Чтобы нейтрализовать Россию как конкурента в Азиатско-Тихоокеанском регионе, английским и американским стратегам было важно уничтожить торговый и военный флоты России, ослабить её до пределов возможного и оттеснить от Тихого океана в глубь Сибири^{260}. Решение этой задачи виделось не только на путях сотрудничества с Японией в борьбе против России, но и в поддержке тех организаций и движений, которые направляли свои усилия на разложение Российской империи изнутри.

Как бы ни был миролюбив русский царь и как бы твёрдо ни следовал завету отца, геостратегическая обстановка не позволяла избежать войн. Япония, а затем и Германия хотели военной победы над Россией, которую воспринимали как помеху реализации своих жизненно важных интересов. При подготовке к военным действиям в расчёт принимался не только оборонный потенциал страны и боеготовность русской армии, но и внутриполитические факторы, активизируя которые можно было повлиять на ход военных действий в неблагоприятном для России направлении. Речь идёт о факторах, определявших внутриполитическую уязвимость России. К ним можно отнести следующие.

Во-первых, формирование в условиях начавшейся индустриализации нового социального слоя фабрично-заводских рабочих, ведущих стачечную борьбу за улучшение своего социально-экономического положения, восприимчивых к социалистической пропаганде и способных сыграть отведённую им Марксом роль гегемона в буржуазных и пролетарских революциях.

Во-вторых, нерешённость земельного вопроса в Российской империи на условиях, устраивающих крестьянское сословие; нарастание антагонизма между крестьянами и помещиками с перспективой их разрешения в массовых крестьянских волнениях с сожжением и разорением помещичьих усадеб, самозахватом земли и т.д.

В-третьих, обострение противоречий между либеральной интеллигенцией, связывающей будущее России с её вестернизацией (в первую очередь с парламентаризмом), и традиционной самодержавной властью.

В-четвёртых, распространение марксизма в Российской империи и формирование партии революционной социал-демократии, стремившейся переустроить мир по Марксу, но прежде, как и учил Маркс, поставивших перед собой цель разобраться с классом эксплуататоров в своей собственной стране[69]69
  С 1883 г. в эмиграции и в России действуют социал-демократические кружки, которые с середины 1890-х гг. начинают объединяться в городские и региональные организации. Марксисты настойчиво пытаются выйти и на легальную арену борьбы («легальный марксизм»). 1 марта 1898 г. в Минске на нелегальном съезде социал-демократов было провозглашено создание РСДРП. Вскоре все члены ЦК, избранные на съезде, были арестованы. II съезд РСДРП (1903 г.) закончился расколом на «большевиков» и «меньшевиков». Партия переживала, по выражению Ленина, «период разброда и шатаний» и проявляла полную беспомощность в организации массовых мероприятий. К лету 1905 г. численность большевиков составляла примерно 14 тыс., а меньшевиков -12,5 тыс. человек. См.: Савельев П. Какие партии были в Российской империи? // Россия XXI. 2012. Март-апрель. С. 106–107.


[Закрыть].

В-пятых, рост этнонационалистических настроений на окраинах Российской империи, грозящих подорвать политическое единство и территориальную целостность страны.

Все эти факторы внутриполитической уязвимости России заявили о себе в период революционных событий 1905–1907 гг., детонатором которых стали поражения в русско-японский войне 1904–1905 гг.

VII.2. Провокация 9 января 1905 г. как спусковой крючок революции

Историки и политики не раз отмечали двойственный характер революции 1905–1907 гг.^{261} С одной стороны, это была «революция извне», поскольку вызывалась внешним западным влиянием и отражала процесс распространения модернизации и вестернизации на Россию[70]70
  Вестернизация является частью процесса модернизации Она была главным содержанием мировой истории XIX–XX вв., обусловливалась военным, техническим и культурным превосходством Европы и выражалась в мощном воздействии более развитых стран Запада на менее развитые страны. См. Von Laue Th. Why Lenin? Why Stalin?: A Reappraisal of Russan Revolution. Philadelphia-N.Y., 1964.


[Закрыть]. Проводником вестернизации выступала интеллигенция – русская и национальных окраин, стремившаяся перенять культурные, социальные и политические достижения Запада в привязке их к местным условиям. В этой своей роли она пользовалась идеологической, политической и финансовой поддержкой извне.

С другой стороны, это была революция «низов», не доверявших интеллигентам и боровшихся за улучшение своего социально-экономического положения.

Интеллигенция была слишком малочисленна, чтобы осуществить перемены в стране собственными силами. Поэтому она делала ставку на возбуждение и революционизирование «низов» и включение в их требования своих лозунгов и наиболее важных пунктов своей политической программы.

Историк С.А. Нефёдов в процессе анализа механизма революции 1905 г. выявил некоторые детали сходства революционных выступлений в России с первыми «революциями извне», которыми были европейские революции 1848 г., идеологически подготовленные распространением в Европе в 1840-х гг. либеральных идей английских и французских философов. К таким общим деталям он относит: роль либеральной интеллигенции как инициатора и организатора революционных событий; использование социальных конфликтов традиционного общества для привлечения на свою сторону рабочих; «банкетные кампании» с составлением петиций правительству; организацию шествий к правительственным учреждениям; использование приёмов политической провокации, например стрельбы из толпы по полиции, с целью спровоцировать кровопролитие и использовать его как повод, чтобы поднять на вооружённую борьбу с традиционной властью политически активное население^{262}.

Бесспорно, события 9 января 1905 г. явились провокацией в духе «революций извне». Подготовка к ним велась по отработанным европейскими либералами сценариям. События развивались следующим образом.

Российская интеллигенция, не скрывавшая своей радости по поводу военных успехов японцев и неудач русской армии, выбрала для атаки на самодержавный порядок наиболее «благоприятный» с её точки зрения момент: недовольство народа в связи с поражениями в русско-японской войне.

Стратегия и тактика наступления на «царизм» была разработана на конференции в Париже (сентябрь 1904 г.). Деньги на её проведение были переданы японским военным атташе полковником Акаши Мотоиро через посредничество лидера финских сепаратистов К. Циллиакуса. На этой конференции главная партия либеральной интеллигенции «Союз освобождения»[71]71
  В июне 1902 г. группа либералов во главе с И.И. Петрункевичем и П.Д. Долгоруковым основала в Штутгарте журнал «Освобождение» (под редакцией П.Б. Струве и П.Н. Милюкова). В июле 1903 г. лица, группировавшиеся вокруг журнала, на совещании в Швейцарии договорились создать нелегальный Союз освобождения. 3–5 января 1904 г. Союз был окончательно оформлен на учредительном съезде в Петербурге. Члены этой организации требовали конституции и всеобщего избирательного права. Умеренные либералы объединились в Союзе земцев-конституционалистов (основан в ноябре 1903 г. в Москве). Они выступали за расширение прав местного самоуправления и создание имперского совещательного представительного органа при сохранении неограниченной монархии. См.: Савельев П. Какие партии были в Российской империи? // Россия XXI 2012. Март-апрель. С. 109–111.


[Закрыть] договорилась с партией социалистов-революционеров (эсерами)[72]72
  Партия социалистов-революционеров (ПСР) – нелегальная партия социалистической ориентации (неонародническая). Первые эсеровские организации появились в середине 1890-х гг. В 1901 г. за рубежом начали издаваться журнал «Вестник русской революции» и газета «Революционная Россия». Именно в этой газете в январе 1902 г. (№ 3) появилось сообщение об образовании партии эсеров. По состоянию на 1905 г эсеры насчитывали до 2,5 тыс. человек, но были заметны в политической жизни России благодаря серии терактов (первый: убийство в апреле 1902 г. министра внутренних дел Д.С Сипягина). См.: Савельев П. Какие партии были в Российской империи? // Россия XXI. 2012 Март – апрель. С. 107–108


[Закрыть] о совместных действиях. Было принято решение о развёртывании в России пропагандистской кампании с целью «возбуждения стачек и беспорядков» и «ниспровержения самодержавной власти». При этом не исключались и теракты. Для руководства такими подрывными действиями был создан особый комитет со штаб-квартирой в Петербурге. В него, в частности, вошли: писатели М. Горький, Н.Ф. Анненский, публицисты-народники А.В. Пешехонов и В.А. Мякотин, историк В.И. Семевский, либеральный адвокат Е.И. Кедрин и др.

Затем в соответствии с технологиями, опробованными во времена Французской революции 1848 г., начались «банкетные кампании». Примечательно, что правительство в надежде привлечь либеральную интеллигенцию на свою сторону разрешило ей осенью 1904 г. устраивать совещания и банкеты. Союз освобождения и Союз земцев-конституционалистов воспользовались открывшимися легальными возможностями для своей деятельности и в ходе банкетных кампаний показали свою способность организации массовых действий. Центральным звеном кампании стал Петербургский общеземский съезд (6–9 ноября 1904 г.) с участием 32 председателей губернских управ, семи предводителей дворянства, семи князей, нескольких графов и баронов. В ходе работы съезда делегаты выработали программу политических реформ: создание народного представительства с законодательными правами, введение гражданских свобод, равноправия сословий и расширение полномочий местного самоуправления. Эта программа послужила основой для многочисленных адресов и петиций земских собраний и банкетов интеллигенции. За короткий срок «митинг-банкеты» прошли в 34 городах. В конце ноября 1904 г. состоявшийся в Москве съезд предводителей дворянства солидаризовался с требованием земцев.

Хотя общеземский съезд считал возможным осуществление реформ только по почину монарха, однако главный пункт его программы был озвучен как угроза правительству. От имени съезда М.В. Родзянко заявил министру внутренних дел П.Д. Святополк-Мирскому: «Не будет представительства – будет кровь»^{263}.

Святополк-Мирский счёл необходимым пойти на уступки либеральной части сословия, к которому принадлежал сам. В начале декабря он обратился к царю с предложением ввести выборных представителей в Государственный совет, чтобы избежать революционных потрясений. Николай II отклонил предложение Мирского, считая, что «власть должна быть тверда» и видя во всех разговорах земцев «только эгоистическое желание приобрести права при пренебрежении к нуждам народа»^{264}.

Между тем либеральная оппозиция, будучи не в состоянии реализовать своё требование собственными силами, стала искать союзников в массах. Первыми откликнулись студенты. После нескольких неудачных попыток 5 декабря удалось организовать многотысячное шествие к резиденции московского генерал-губернатора Великого князя Сергея Александровича. На провокационные выстрелы из толпы полиция, пытавшаяся остановить демонстрантов, открыла ответную стрельбу. В результате несколько человек было убито, многие ранены. Но эта пролитая кровь не стала сигналом к революции. Союз со студенчеством не обеспечивал перевеса сил над традиционной властью. В то же время осуждение разгона демонстрации, высказанное Святополк-Мирским, свидетельствовало об отсутствии единства в правящих кругах в отношении реакции на происходившие и готовившиеся события. Великий князь Сергей Александрович обвинил Мирского в покровительстве оппозиции, и тот был вынужден подать в отставку, которую царь отсрочил на месяц. Николай II надеялся на поддержку традиционалистски настроенного народа и издал указы, которые простым людям были ближе требования созыва Учредительного собрания, в частности указов с обещанием ввести государственное страхование рабочих, разработать меры по устроению крестьянской жизни и т.д.

Какое-то время казалось, что традиционалисты одержат верх над вестернизаторами. Экономическая ситуация в стране (хороший урожай, оживление в промышленности) были явно не на руку оппозиции. Их попытки заманить в свои агитационные сети рабочих успеха не имели. Оппозиционеры недоумевали: где же тот пролетариат, о котором писал Маркс, и когда он появится на политической сцене, чтобы выполнить свою революционную миссию?

Чтобы обрести опору для своих требований среди рабочего движения, которое по своему содержанию было экономическим, интеллигенты-атеисты из Союза освобождения (В.Я. Богучарский, С.Н. Прокопович, Е.Д. Кускова) разработали инфернальный план: с помощью демагогических уловок перетянуть на свою сторону политически неопытного священника Георгия Гапона – поклонника творчества М. Горького и руководителя «Петербургского собрания русских фабрично-заводских рабочих», организованного властью, чтобы взять под контроль рабочее движение и не дать ему уйти в руки революционеров.

План удался. Гапон, прежде успешно воспитывавший рабочих в верноподданническом духе, переметнулся на сторону оппозиции (довольно частое явление в периоды политической смуты). Он стал, выражаясь современным языком, агентом влияния «освобожденцев», эсеров и социал-демократов в рабочем движении и помог использовать рабочих для провокации 9 января 1905 г.

Прологом к событиям 9 января явилась забастовка путиловских рабочих, в ходе которой планировалось передать петицию царю. Забастовка началась по согласованию с Гапоном 3 января в обстановке общего недовольства сдачей Порт-Артура. Поводом послужило увольнение четырех рабочих – членов гапоновской организации. Хотя трое из них были сразу же восстановлены в прежних правах, стачка была продолжена и сопровождалась новым витком экономических требований (повышение зарплаты для чернорабочих, согласование расценок и т.д.) Администрация не только отвергла новые требования, но и обратилась к властям, обвинив Собрание рабочих в нарушении принятого устава. Когда Гапон узнал о неминуемом закрытии своей организации, он пошёл на расширение забастовки, обратившись за поддержкой к вожакам оппозиционных партий. Поддержку он получил, но потерял свободу в принятии решений. К вечеру 7 января 1905 г. забастовка стала всеобщей: бастовали 130 тысяч рабочих. Это было достигнуто путём посылки агитаторов на предприятия. Там, где агитация не помогала, рабочих понуждали прекращать работу силой, а также обещаниями компенсаций (которые выполнялись) за потери в зарплате – 70 копеек в день. (Конечно, это были деньги не из бюджета полиции, которая прежде финансировала гапоновскую организацию.)

Крестный ход с челобитной батюшке-царю, который хотел провести Союз рабочих, вписывался в планы вестернизированной интеллигенции. Но старые традиционные меха ей удалось, используя Гапона, наполнить неудобоваримой и сомнительной для самодержавного порядка революционной настойкой. Прежняя петиция, с которой рабочие хотели обратиться к царю, пережила несколько редакционных поправок со стороны «советников» Гапона. В неё без согласования с рабочими были включены требования о созыве Учредительного собрания, об отделении Церкви от государства, о прекращении войны по воле народа, отвечавшем стратегическим интересам Японии и её союзников. Кроме того, категоричность некоторых формулировок нарушала прежний верноподданнический тон петиции и вызывала сомнения, что эти требования могут исходить от рабочих. На это указали три помощника Гапона, не согласные с окончательным текстом, но священник приказал им молчать. Что касается шествия, то внешне оно должно было сохранить характер крестного хода, в действительности же эсеры планировали провокации, вплоть до покушения на царя, если он выйдет к народу.

А что же власть? В тот решающий момент она обнаружила все те качества, которые в дальнейшем позволят революции достигнуть такого размаха, который потребует использования войск. Это: неспособность работать на опережение и перехватывать инициативу, попустительство либералам, безволие, ожидание приказов сверху, пассивность, позволявшая событиям свободно развиваться до опасных пределов, когда без применения вооружённой силы уже нельзя было обойтись.

Возникают вопросы: почему полиция не использовала имеющиеся у неё рычаги влияния на своего агента в рабочем движении Гапона и не воспрепятствовала его контактам и сотрудничеству с оппозицией? Непонятно, почему не были предприняты меры, чтобы «перевербовать» Гапона любыми средствами, ведь полиция знала и о новом содержании петиции, и о готовящейся провокации. К тому же Гапон был отнюдь не герой, легко поддавался внушению и, судя по всему, обладал качествами политического флюгера. Ведь вплоть до 5 января он рекомендовал рабочим листовок «не читать и жечь, разбрасывателей гнать, никаких политических вопросов не затрагивать»^{265}. Не проходит и несколько дней, и вечером 8 января он озвучивает позицию, на которую его перетянули либеральные «советники»: «За один завтрашний день, благодаря расстрелу, рабочий народ революционизируется так, как другим путём нет возможности это сделать и в десять лет и затратив тысячи жизней^{266}.

Почему же министр юстиции Н.В. Муравьёв, пригласивший к себе Гапона утром 7 января для объяснений, не арестовал запутавшегося священника, а закончил аудиенцию угрозой, что он выполнит свой долг, т.е. использует войска для разгона шествия, – по сути, сделает то, чего так жаждала оппозиция? Действительно, 8 января в столице было введено военное положение, по городу были расклеены объявления, запрещающие под угрозой применения силы любых шествий. Но почему, после того как власть продемонстрировала свою твёрдость, Святополк-Мирский всё же не принял депутацию от оппозиции (редактор журнала «Право», видный либерал Гессен, члены «особого комитета» Анненский, Горький, Пешехонов, Мякотин, Кедрин, Семевский, Арсеньев, Кареев) хотя бы для того, чтобы затянуть переговоры, выиграть время и постараться не допустить ни шествия, ни его расстрела? Почему, наконец, Мирский не принял и растерявшегося Гапона, который, по некоторым сведениям, пытался встретиться с ним, рискуя быть арестованным? И почему Гапон, несмотря на приказ царя, отданный после ознакомления с содержанием петиции, так и не был арестован? Почему власть сделала ставку на устрашение, а не на убеждение, а листки с разъяснениями рабочим (это сделал новый генерал-губернатор Петербурга Трёпов) о том, что они введены в заблуждение, что их нужды близки сердцу императора и будут рассмотрены, были вывешены только после кровопролития? Почему власть откликнулась на требования рабочих о страховании и сокращении рабочего времени опять-таки только после разгона шествия? А ведь этих обещаний оказалось достаточно, чтобы через три-четыре дня после событий 9 января рабочие вернулись на предприятия, их «религиозный энтузиазм», вызванный «пророком» Талоном, испарился, а в городе стали фиксироваться случаи избиения рабочими «интеллигентов-обманщиков» На все эти «почему» сегодня нет ответа. Очевидно одно, что представители власти не воспрепятствовали развитию событий 9 января по сценарию «революций извне», взятого на вооружение российской либеральной интеллигенцией.

Рабочих, большинство которых не знало о содержании петиции, с хоругвями, царскими портретами, пением молитв либералы вели на заклание, потому что буржуазной революции и их планам вестернизации России нужна была пролитая кровь. В пропагандистском раскручивании событий 9 января акцент делался на мирный характер шествия. Со стороны рабочих оно было действительно мирным. Они хотели принести царю челобитную о своих нуждах и малом заработке. Но в колонны влились представители оппозиции всех мастей (от либералов до большевиков), которые позаботились о том, чтобы власти увидели в шествии вызов и угрозу, связанные не только с содержанием петиции, но и с поведением демонстрантов. Горький и большевики ещё до начала столкновения стали выкрикивать лозунг «Долой самодержавие!» и подняли красный флаг. Вооружённые эсеры устраивали по пути беспорядки, рвали телеграфные провода, рубили телеграфные столбы. На Васильевском острове началось строительство баррикады, на которой был водружён красный флаг. Эти приёмы будут взяты на вооружение повсеместно по мере разрастания революции.

Рабочих вели якобы к царю, хотя царя в городе не было. Первоначально Николай II хотел выйти к народу, но его отговорили родственники. Впоследствии слухи о готовящемся на него покушении подтвердились. Кроме того, деструктивный, вызывающий текст петиции с требованием ограничения самодержавия, составленный «советниками» Гапона, делал для него такой выход невозможным.

На самом же деле на плечах рабочих, введённых в заблуждение о действительных целях шествия, оппозиционеры рвались к символу царской власти – Зимнему дворцу, взятие которого явилось бы торжеством революции. На этот случай уже имелся список кандидатов во «временное правительство» из числа депутации, которую не принял Святополк-Мирский. Войска, выполняя приказ, не подпустили толпу к Зимнему дворцу, которая, не понимая, что происходит, как заворожённая шла прямо в стреляющие шеренги. Только после пятого залпа, который дала стоявшая на мосту рота семёновцев, толпа отступила. По официальным данным, было убито 130 человек, с учётом жертв в последующие дни число убитых оценивалось в 150–200 человек.

Либеральная интеллигенция постаралась, чтобы события 9 января вошли в историю под провокационным названием «Кровавое воскресенье», а царь получил к своему имени одиозную приставку Кровавый.

Священный Синод осудил демонстрацию 9 января. Петербургское духовенство выступило с проповедями и беседами, изобличавшими провокационный характер шествия и оправдывавшими действия властей. При этом обращалось внимание на то, что выдача из церквей крестов, икон и хоругвей происходила без согласия священников, что это делали революционеры, переодевшиеся в священническое платье^{267}. Несмотря на проведённые разъяснения, Церкви не удалось избежать утраты части своего влияния среди рабочих. Этому во многом способствовала оппозиционные издания, усилившие свои нападки на Церковь, обвиняя её в том, что она «покрывает своим высоким званием всё, что делает правительство»^{268}.

Что касается организаторов провокации, то за собой они никакой вины не чувствовали, пролитая кровь их нисколько не смущала, ведь она вписывалась в их планы. Об этих планах красноречиво свидетельствует Горький: «Настроение – растёт, престиж царя здесь убит – вот значение дня. Итак, началась русская революция… Убитые – да не смущают – история перекрашивается в новые цвета только кровью. Завтра ждём новых событий более ярких и героизма бойцов»^{269}.

О том, какого рода будут эти новые события, заявил в стихотворной форме член РСДРП А.В. Луначарский. Вот его слова:

 
Мы не иконы понесём,
Пойдём мы не с портретом,
А бомбы, ружья, динамит
Вам загремят ответом.
И не хоругвь над головой
Завеет златотканый —
Мы знамя красное взовьём,
Великий стяг наш бранный…
И не псалмы мы будем петь,
А «Марсельезу» грянем:
И мы его достанем!^{270}
 

Так начиналась в России буржуазная революция 1905–1907 гг., в ходе которой революционное движение «извне» соединилось с бунтом «низов», недовольных своим положением, и обрело в этом бунте опору и силу. Смута охватила всю страну. Но особенно сильно её пламя бушевало в Прибалтийском крае.