Текст книги "Прибалтика на разломах международного соперничества. От нашествия крестоносцев до Тартуского мира 1920 г."

Автор книги: Любовь Воробьева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 38 страниц)

В такой обстановке в мае 1583 г. на реке Плюса Москва согласилась на перемирие со Стокгольмом, которое было заключено сроком на три года. Плюсское перемирие явились завершением крупнейшей из войн русской истории – борьбы за Ливонию, осложнённую жестокими столкновениями с Крымом, Польшей и Швецией. Швеция получила Эстляндию и сверх того русские крепости по берегу Финского залива от Наровы до Ладожского озера (Иван-город, Ям, Копорье, Орешек, Корелу)[36]36
  Граница владений Польши и Швеции в том виде, какой она сложилась в 1582 г., впоследствии стала границей между Эстляндской и Лифляндской губерниями Российской империи.


[Закрыть]. Остров Сааремаа и Муху остались за Данией, но в 1645 г. по результатам датско-шведской войны Дания была вынуждена отказаться от них в пользу Швеции.

По современным меркам век Иоанна был краток. Он прожил 54 года. Через год после Ливонской войны его жизнь клонилась к закату. Он тяжело болел. Существует версия, что его отравили. Перед смертью Грозный приказал отпустить всех пленных. А в последние часы жизни он, по древнему обычаю, постригся в иноки, ибо помнил слова Христа в Святом Евангелии: «То, что для людей высоко, для Бога – мерзость». И перед Всевышним Судией предстал не преемник двух великих династий – Рюриковичей и Палеологов, гордый своей династической исключительностью в мире коронованных особ; не Первый Царь в русской истории, при котором функция Священного Царства, некогда принадлежавшая Константинополю, перешла к Москве; не выдающийся стратег и государственный деятель, превративший Русь в огромную державу и направивший её развитие по имперскому пути; не беспощадный борец с изменой боярских родовых кланов – главных разрушителей Руси в период Великой Смуты, последовавшей через 20 лет после смерти Иоанна; не убеждённый и твёрдый защитник православия перед лицом религиозной экспансии высокомерного Рима. Перед Высшим Судией предстал смиренный инок Иона. И в этом акте Иоанн явил себя как истинно русский и православный человек. «Ничем я не горжусь и не хвастаюсь, и нечем мне гордиться, ибо я исполняю свой царский долг и никого не считаю выше себя», – писал Иоанн Курбскому^{94}. Он верил в Страшный Суд. Верил, что ему, как рабу Божию, предстоит суд не только за свои грехи, вольные и невольные, но и за грехи своих подданных, совершённые из-за его неосмотрительности.

Что касается суда людского, то многомерность и трагизм личности грозного царя, дерзновенные цели, сложность времени, в котором он действовал, а также рассмотрение эпохи Иоанна Грозного не изолированно, а в едином потоке исторических взаимосвязей, не допускают однозначных и поверхностных оценок. Трудно не согласиться с подходом доктора исторических наук, профессора А.Н. Боханова, выбравшего в качестве эпиграфа к своей фундаментальной и чрезвычайно интересной книге об Иоанне Грозном следующий пушкинский завет:

Да ведают потомки православных Земли родной минувшую судьбу, Своих царей великих поминают За их труды, за славу, за добро – А за грехи, за тёмные деянья, Спасителя смиренно умоляют^{95}.

В ходе Ливонской войны Московскому государству, уничтожившему Ливонский орден, так и не удалось обеспечить себе выход к гаваням на Балтийском море. Эта стратегическая задача, поставленная Первым Царём России Иоанном IV Грозным, будет решена в начале XVIII столетия Петром I. Прорыв к Балтике, сопряжённый с огромными жертвами, превратит Россию в империю, а её царя Петра – в первого российского императора. Справедливость требует признать, что в подготовке этого прорыва и к морю, и к имперскому величию не последнюю роль сыграл и Иоанн IV Грозный, при котором Русь по территории стала крупнейшим в мире государством, а по облику и по сути – монолитной державой. Именно Иоанн IV в своей упорной борьбе одновременно на нескольких фронтах, в организации освоения покорённых земель способствовал формированию имперского самосознания у московских людей, укреплял их волю к покорению пространств и готовил к бескорыстным жертвам ради создания великой державы.

Глава IV.
Под властью шведов

Расчленение Ливонии на владения Речи Посполитой, Швеции и Дании не принесло мира на землю эстонцев и латышей, поскольку военное противоборство между Швецией и Польшей продолжилось. Каждая из сторон стремилась поставить под свою власть всю территорию бывших орденских владений в Прибалтике.

Примечательно, что и поляки, и шведы нашли положение местных крестьян – латышей и эстонцев чрезвычайно удручающим. Польский король Стефан Баторий, посетив в 1582 г. Ригу, обратил внимание на крайнее угнетение лифляндских крестьян и объявил лифляндскому дворянству, что необходимо облегчить участь туземного населения, угнетённого страшным образом (miris modis). Через четыре года, в 1586 г., сендомирский и мариенбургский воевода Богуславский, именем короля Стефана предложил на ландтаге лифляндскому дворянству прекратить жестокие наказания крестьян и не налагать на них повинностей свыше тех, что установлены в Польше и Литве. Характеризуя бедственное положение лифляндских крестьян, он упрекнул дворянство в том, что «во всём мире даже между варварами и язычниками ничего подобного не видано». Из этого следует, что положение польских хлопов было лучше, хотя, по свидетельству современников, Речь Посполитая была для них сущим адом. Ливонские дворяне, отвечая на претензии польских властей, заявили, что большая часть дворян оказывает своим крестьянам действительное вспоможение. Те же, кто жестоко обходится со своими крестьянами, должны за это отвечать.

Существует предание, будто Баторий хотел заменить телесные наказания крестьян штрафами, а крестьяне, жившие в страшной нищете, выступили против денежных взысканий. В другой же версии само дворянство уверило польского короля, что крестьяне так привыкли к палкам, что не соглашаются на замену их штрафами. Говорят, что король, услышав об этом, будто бы воскликнул: «Phryges non nisi plagis emendatur!» (Рабы-фригийцы только побоями исправляются.) О благих намерениях польских властей может свидетельствовать имеющееся известие о том, что в 1597 г. король Сигизмунд III запретил арендаторам казённых имений облагать крестьян новыми произвольными поборами. Однако дальше разговоров дело не пошло. Не в правилах польского правительства было заботиться о хлопах, да у него и не было времени, чтобы заняться реформами. В 1600 г. началась война со Швецией, затянувшаяся почти на тридцать лет. Борьба шла с переменным успехом. Города, сёла и местечки переходили из рук в руки, довершая разорение крестьянства, у которого отбирали последнее. В этих условиях катастрофой для эстонцев и латышей стали тяжёлый неурожай 1601–1602 гг. и последовавший за ним мор.

В результате продолжительных войн со Швецией (1600–1611, 1617–1629 гг.) польский король Сигизмунд III был вынужден в сентябре 1629 г. по Альтмаркскому трактату уступить Лифляндию. В 1660 г. в Оливе был заключён окончательный мир. По нему Польша навсегда отказалась от Лифляндии, оставив за собой только её южную часть, так называемую польскую Лифляндию, которой она владела с 1557 г.

В 1629 г. под суверенитетом Швеции Лифляндия снова соединилась с Эстляндией. В придачу шведы получили разорённое сельское хозяйство и много обезлюдевших мест. Пустовали не только крестьянские дворы, но и целые деревни, жители которых превратились в беженцев. Если в первой половине XVI в. численность сельского населения эстонской части Ливонии оценивалась в 250–280 тыс. человек, то к 20-м годам XVII века она упала до 60–70 тыс.

При шведах завоёванная территория была разделена на три части. Каждая из них была на положении особой провинции и имела известную автономию. Северная Эстония и остров Хийумаа, первыми подпавшие под власть Швеции, образовывали Эстляндскую губернию. Она делилась на уезды: Харью, Виру, Ярва и Ляэне. Южная Эстония и территория бывшей Ливонии до реки Западная Двина составляли Лифляндское генерал-губернаторство. Эстонская часть Лифляндии делилась на Тартуский и Пярнуский уезды. Острова Сааремаа и Муху представляли особую административную единицу. Уезды, в свою очередь, делились на приходы (кихельконды), а те – на мызные участки.

С наступлением продолжительного периода мирного времени численность местного населения стала быстро расти. Беженцы возвращались в родные места или оседали в новых районах. Поскольку новопришельцев шведские власти на три года освобождали от повинностей, то в заселении свободных земель участвовали не только эстонцы, но и довольно значительное число русских, латышей, финнов, шведов. Они селились среди эстонцев разрозненными группами или одиночно и с течением времени эстонизировались, влияя на процесс этнического формирования эстонского народа.

Шведы оставили частные поместья в руках их владельцев, главным образом немецких дворян. В 1640-х гг. оформился так называемый прибалтийский (остзейский) особый порядок: привилегии местного рыцарства, сословные органы помещиков, широкое право наследования поместий и т.д. Сами немцы называли остзейский порядок государством в государстве.

Епископские и орденские земли получили статус государственных. Со временем шведский король стал раздавать их в лен шведскому дворянству.

Основная ставка была сделана на производство зерна (ржи и ячменя), большая часть которого экспортировалась в Голландию. В условиях преимущественного развития зернового хозяйства за счёт других отраслей Эстляндия и Лифляндия получили название «хлебного амбара Швеции», хотя самим крестьянам хлеба (даже с мякиной) хватало далеко не всегда. Погоня властей и дворянства за прибылью требовала увеличения посевных площадей. Это происходило не только за счёт присоединения пустовавших крестьянских дворов, но и путём захвата крестьянской земли. В течение XVII века у крестьян было отнято почти такое же количество земель, что и в течение предыдущих 250 лет. Крестьян, согнанных со своих дворов, заставляли поднимать целину или переходить на маленькие участки (1/2 и менее гака). На этом фоне росло число имений. К концу XVII века оно достигло 1025 и на протяжении последующих столетий почти не изменилось. Наиболее крупными землевладельцами в Эстляндии и Лифляндии были шведские аристократы Э. Оксеншерна, М.Г. Делагарди и К. Тот.

При плохом удобрении почвы урожайность полей была низкой. Такой же низкой была и продуктивность скота. Тем не менее доходы помещиков от своих имений составляли в среднем 40–60% их общих доходов, в отдельных имениях – до 90%. Остальная часть поступала от крестьян в виде хлебной подати. После всех выплат (в виде продуктов сельского хозяйства и налогов) у крестьянина в лучшем случае оставалось 2/5 от всего урожая. При этом он должен был кормить работников, отбывавших барщину в имении, и содержать свой скот. При шведах крестьяне страдали также и от обременительной гужевой повинности, а также от возложения на Эстляндию и Лифляндию военных расходов (содержание армии, строительство укреплений).

В XVII веке продолжилось бегство крестьян от помещиков в поисках лучшей доли. Нередко они старались уйти как можно дальше. Особенно часто они подавались в Россию. Бегство крестьян особенно из восточных районов Эстонии в Россию принимало временами массовый характер. Свидетельством тому может быть заключённый в 1649 г. в Стокгольме договор, по которому Россия выплатила Швеции 190 тыс. рублей вознаграждения за сбежавших крестьян. Помещики боялись бегства крестьян в Россию не только потому, что это лишало поместья рабочей силы, но и потому, что иногда крестьяне возвращались обратно вооружёнными группами, чтобы отомстить помещикам, и вовлекали в свою борьбу других крестьян.

Время от времени недовольство крестьян своим положением перерастало в массовые волнения. Особенно угрожающий характер для властей они приняли во время русско-шведской войны 1656–1658 гг.[37]37
  В результате русско-шведской войны по Валиесарскому договору 1656 г. Восточная Эстония была присоединена к России, однако Кардисский мирный договор 1661 г. восстановил довоенные границы.


[Закрыть] Для подавления крестьянских выступлений шведские власти использовали войска. Руководителей восставших казнили. Рядовых участников подвергали массовой порке и высылали на принудительные работы по сооружению укреплений, их избы разрушали. При шведах была введена такая форма наказания, как шпицрутены. Это был вид порки, при котором провинившихся прогоняли сквозь строй солдат, вооружённых палками.

Последние десятилетия XVII в. были отмечены укреплением абсолютизма в Швеции (во время правления Карла XI). Его интересы требовали ограничения политической власти высшей аристократии как в самой Швеции, так и в её провинциях – Эстляндии и Лифляндии, а также увеличения поступлений в государственную казну. Эта задача решалась в ходе редукции имений. Речь идёт о возвращении назад государству прежних казённых земель, которые в своё время были переданы дворянству незаконным путём. В 1680 г. шведский риксдаг принял постановление о редукции имений. Немецкие дворяне обратились к шведскому правительству с просьбами и ходатайствами не распространять закон о редукции на лифляндские и эстляндские частные имения. Но это не помогло. Выражение в грамотах о передаче дворянам казённых земель «до пятого колена мужеского и женского» шведы понимали буквально и потому не признавали вечного владения. К тому же шведские короли так и не утвердили привилегии Сигизмунда Августа 1561 г.

В Эстляндии государству отошла треть дворянских земель, на острове Сааремаа – четвёртая часть, в Лифляндии – свыше пяти шестых. Если прежние владельцы соглашались вносить в казну установленную арендную плату, то им оставляли имения; если нет – они передавались в аренду новым лицам. Во всяком случае, большинство бывших владельцев осталось в редуцированных имениях в качестве арендаторов. Одновременно всем шведским дворянам и рижским гражданам даровалось право владения земским имуществом.

В результате редукции от половины до 2/3 дохода государственных имений стало поступать в Швецию из её прибалтийских провинций, что составляло 21% от всего государственного дохода Швеции^{96}. Оставшаяся часть шла на содержание административного аппарата, войск, а также на строительство укреплений.

Стремление увеличить стоимость и доходность казённых имений побудило правительство заняться и улучшением быта крестьян. Важно отметить, что все шведские короли, начиная от Эриха XIV до Карла XI, старались по возможности улучшить положение ливонских крестьян и обуздать помещичий произвол.

В 1601 г., ещё до присоединения Лифляндии к Швеции, герцог Зюдерманландский (впоследствии король Карл IX) предложил лифляндским дворянам даровать свободу своим крепостным крестьянам и позволить их детям посещать школы. Это предложение так ничем и не кончилось. В 1632 г. Густав Адольф отнял у дворян право гражданского и уголовного суда над крестьянами и оставил помещикам только право домашних наказаний (Hauszucht), в том же 1632 г. была проведена ревизия всех земель.

Самые же важные и значительные мероприятия по крестьянскому вопросу последовали во время правления Карла XI. В 1681 г. на ландтаге в Риге генерал-губернатор Лейтун снова предложил дворянству освободить крестьян в целях создания условий для экономического подъёма края. Дворянство отвергло это предложение как преждевременное. Правительство ответило рядом реформ.

Как свидетельствуют русские источники, к решению задачи по облегчению положения крестьян шведские власти приступили чрезвычайно умно и толково^{97}. Было определено самое существенное и коренное зло, являвшееся причиной бедственного положения крестьян. Это произвол помещиков и арендаторов при определении повинностей и объёма работ. Чтобы искоренить это зло, шведское правительство ввело в 1680 г. оценочные правила и полную, хорошо продуманную податную систему, не оставлявшую места для «личных усмотрений» помещиков и арендаторов. Хотя крестьяне не освобождались от крепостной зависимости и домашняя расправа (Hauszucht) была отменена только в казённых имениях, зато были произведены переоценка и картографирование земель, а повинности крестьян строго регламентированы в соответствии с величиной дворов и качеством земель, что было отражено в так называемых вакенбухах. В случае нарушения условий, записанных в вакенбухах, со стороны землевладельцев, крестьяне могли жаловаться в суд. В вознаграждение за работу на барщине и за отправление других повинностей крестьянам были отведены особые крестьянские земли. Далее, помещики лишались права суда над крестьянами по уголовным делам, крестьяне получали доступ в учебные заведения, за ними признавалось право собственности на все их заработки и недвижимое имущество и, наконец, крестьянам предоставлялось право подачи жалоб на своих владельцев высшим местным инстанциям, судебным и административным. В отношении казённых крестьян шведское правительство предусмотрело ещё более глубокие нововведения. Так, были установлены высокие штрафы с арендаторов за всякий перебор в повинностях; введены ограничения на наряд подвод; предписывалось допускать вспомогательные наряды только с разрешения наместника, и притом не сверх, а в счёт барщины; воспрещалось подряжать крестьян на работу в чужие имения, урезывать крестьянские земли, отбирать без законной причины у хозяев дворы и занимать опустевшие дворы без разрешения наместника.

Шведские власти намеревались распространить все правила, принятые для казённых имений, также и на имения частные. В 1697 г. правительство повелело ландтагу принять устав, изданный для управления казёнными имениями, в качестве основы для регулирования отношений между помещиками и крестьянами. Однако упорное сопротивление аграрной реформе прибалтийско-немецкого дворянства, обрушившиеся на прибалтийские провинции неурожаи и «великий голод» 1695–1697 гг., а также Северная война с Россией поставили пределы нововведениям в области аграрных отношений.

Смертность населения от голода была огромна и приняла характер катастрофы. Один из хронистов того времени, пастор Кельх так описывает ужасы постигшего народ голода: «Среди простого народа была такая нужда в хлебе, что не было покоя от бедных – как от здоровых, так и от больных… Многие почернели от голода и так обессилели, что валились с ног… Батраков и батрачек увольняли толпами… Всю зиму напролёт не только деревенские кладбища, но и деревни, дороги, поля, кустарники были полны трупов, которых с приходом весны возили возами и хоронили по 30, 40 и 50 в одной яме».

Несмотря на голод, зерно по-прежнему вывозилось в Швецию и Финляндию. Примечательно, что в эти кризисные годы (1696–1697 гг.) доходы шведской казны с колониальных прибалтийских губерний даже выросли.

Чтобы спастись от голода, крестьяне толпами бежали в Россию, проклиная шведские власти. От голода умерло примерно 70–75 тыс. человек, что составляло 1/5–1/4 часть населения, численность которого снизилась с 350 до 280 тыс. человек.

Начавшаяся в 1700 г. Северная война заставила шведские власти искать поддержки у прибалтийско-немецкого дворянства. 13 апреля 1700 г. Карл XII объявил редукцию официально законченной. Часть государственных имений была возвращена помещикам под залог, а регламентация повинностей стала терять своё ограничивающее действие. Поскольку крестьяне использовали войну для сведения счётов с помещиками и из-за ненависти к немцам не хотели воевать против русских в составе шведских войск, некоторые шведские чины даже стали подумывать об использовании благоприятной обстановки, которую давала война, для уничтожения власти немецких помещиков и раздачи их земли крестьянам. Если бы это было сделано, то Петру, конечно, было бы труднее одолеть шведов. А в случае победы русскому царю пришлось бы договариваться не с немцами, а с эстонцами.

При шведах укрепилось влияние протестантской Церкви, которая усилила борьбу с проявлением языческих верований среди эстонцев и латышей. Борьба осуществлялась с помощью карательных мер, а также в процессе проповедческой деятельности. К карательным мерам можно отнести денежные штрафы, телесные наказания, выставление к позорному столбу, судебные процессы над «ведьмами» и сжигание на костре людей, заподозренных в «колдовстве». Суды над «колдунами» и «ведьмами» нередко использовались для расправы с непокорными элементами из крестьянской и городской среды. В конце XVII в. шведские власти издали ряд постановлений, обязывавших чиновников, помещиков и пасторов основательнее искоренять язычество в Эстляндии и Лифляндии. Им вменялось в обязанность всё, что было связано с языческими обрядами – вещи, кресты, священные рощи, деревья, камни и т.п. разрушить, изрубить на куски, места жертвоприношений выжечь, уничтожить, чтобы от всего этого не осталось ни малейшего следа^{98}.

Проповедническая деятельность предусматривала борьбу словом Божиим за души паствы. О положении дел в этой области даёт представление возникшая в то время поговорка: «Пастору я должен платить, а вот о Боге и слове Божием мало знаю». Чтобы изменить такую ситуацию, пасторы встали перед необходимостью овладеть местными языками, чтобы их проповеди стали понятны пастве. Эта потребность Церкви сообщила сильный импульс развитию эстонской письменности и печатного дела при одновременном формировании инфраструктуры образования. В 1630 г. была открыта гимназия в Дерпте, а в 1631 г. – в Ревеле. Они готовили пасторов и чиновников. На базе Дерптской гимназии в 1632 г. был основан Дерптский (впоследствии Юрьевский, а затем Тартуский) университет. Преподавание в нём велось на латинском языке. Половину студентов составляли выходцы из Швеции и Финляндии, 35% – из Эстляндии и Лифляндии. Причём среди них не было ни одного эстонца.

В 1630-х гг. при Ревельской гимназии и Дерптском университете были основаны первые в Эстонии типографии. Все первые печатные издания – это книги духовного содержания (катехизисы, сборники проповедей, церковных песен и т.д.) и обычно содержат текст на двух языках.

Обращение пасторов к изучению эстонского языка и фольклора расширяло их представления об обычаях, верованиях, духовном складе эстонцев. Эти темы нашли отражение в записках некоторых пасторов XVII в., в частности, в книге Форселиуса-Беклера (вышла в Ревеле в 1684 г.), в грамматике Гезекена (1660 г.), в хронике Кельха (1695 г.).

На формировании эстонского языка сказалось разделение Эстонии на два отдельных епископства – Ревельское и Рижское, издававших духовную литературу. Это территориальное разделение обусловило развитие эстонского языка и соответственно книгопечатания на двух наречиях: ревельском и рижском (совпадало с дерптским), причём некоторый перевес получил выход печатных изданий на дерптском наречии.

Другим фактором, оказавшим влияние на становление эстонского письменного языка, стал его перевод г. Шталем на немецко-латинскую орфографию, которая, однако, не передавала всех особенностей языка угрофинской группы. С учётом этого обстоятельства и чтобы ускорить процесс обучения чтению, Б.Г. Форселиус выступил за приближение орфографии к произношению. В 1686 г. он даже издал азбуку-катехизис с использованием упрощённой орфографии. Эта инициатива была встречена в штыки эстляндской консисторией. Её представители посчитали, что в эстонском языке должно остаться прежнее правописание и тогда крестьянин скорее привыкнет говорить правильно. Если же следовать его «искажённому и грубому говору», то это ещё больше «испортит» язык. И. Горнунг не согласился с таким подходом и в 1693 г. издал учебник эстонского языка, основанный на предложениях Форселиуса. Этим учебником он заложил основу для так называемой старой орфографии, господствовавшей вплоть до середины XIX в.

В конце XVII в. были предприняты попытки основать крестьянские школы. В каждом приходе предполагалось учредить так называемую кистерскую[38]38
  Кистер – помощник пастора.


[Закрыть] школу для обучения чтению и письму на родном языке. Создание таких школ стало для Б.Г. Форселиуса делом всей его жизни. В 1684 г. он организовал в Дерпте семинар для подготовки учителей кистерских школ. Здесь в течение четырёх лет прошли обучение 160 крестьянских юношей. Одновременно было построено несколько школьных зданий.

«Великий голод» и здесь выступил одним из главных тормозов. Поскольку школы полностью зависели от пасторов и помещиков, то после «великого голода» и резкого уменьшения населения они стали требовать, чтобы крепостные, ставшие к тому времени кистерами, поселялись с семьёй и имуществом на опустевших землях.

Тем не менее развитие книгопечатания на эстонском языке и эти первые крестьянские школы положили начало распространению грамотности среди эстонцев и формированию единого эстонского языка.

Господство шведов наложило свой отпечаток и на городское строительство в Эстляндии и Лифляндии. Шведы сосредоточивали свои усилия на создании системы укреплений, отвечавших техническому прогрессу в области военного дела. В Ревеле, Дерпте, Нарве воздвигались бастионы, равелины, земляные валы. В архитектурном отношении больше всех городов преобразилась Нарва. Это было связано не только с пожаром 1659 г., после которого началась новая застройка города, но и со стремлением шведской администрации превратить Нарву в новый торговый и военно-стратегический центр Прибалтики. В последние десятилетия XVII в. была осуществлена новая планировка центра города, стиль барокко стал господствующим. Наиболее яркое воплощение он нашёл в создании ансамбля городской ратуши. В то же время Нарва стала сильнейшей шведской крепостью в Прибалтике, которая тем не менее падёт под натиском войск Петра Первого.