Текст книги "Прибалтика на разломах международного соперничества. От нашествия крестоносцев до Тартуского мира 1920 г."

Автор книги: Любовь Воробьева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 29 (всего у книги 38 страниц)

Что касается стратегов Второго рейха, то они, конечно, хорошо знали мнение объединителя Германии князя Бисмарка по поводу России. А он, иронизируя над сторонниками «Дранг нах Остен», говорил: «Тот, кто развязывает превентивную войну против огромной царской империи, совершает всего лишь простой акт самоубийства из страха смерти»^{330}.

Природу немецкого страха в отношении огромной России можно понять из содержания секретного меморандума «Германия и Восток», подготовленного для германского МИДа накануне Первой мировой войны профессором Фридрихом Лециусом. С точки зрения Лециуса, существование Российской империи в её сложившихся к 1914 г. границах несовместимо с безопасностью Германии. По подсчётам Лециуса, к 2000 г. численность населения России должна будет составлять 400 млн. человек. И тогда Россия легко сможет задушить Германию. Если Россия останется в своих границах, то, как считал Лециус, она усилится экономически и выключит из экономической жизни немецкую торговлю и немецкие предприятия, заменив их французскими, английскими и американскими партнёрами. Поэтому жизненно важным для Германии Лециус считал убрать Россию с дороги, оттеснить её на позиции средневековой Московии и ориентировать её развитие в направлении Сибири. Для этого Германия должна добиться того, чтобы Россия потеряла свои приграничные области: Польшу, Прибалтику, Финляндию, Белоруссию, Украину, Крым, Кавказ. Эти области должны перейти к Германии, её союзникам (Австро-Венгрии, Турции) или обрести самостоятельность.

В доводах Лециуса, выдержанных в радикальном пангерман-ском духе, обращает на себя внимание то обстоятельство, что он смотрит на огромность России ещё и с позиций её союзнических отношений с Францией и Великобританией. Хотя Россия как никогда была заинтересована в мире (Столыпин просил 20 лет мира, чтобы спасти Россию от великих потрясений), однако сам факт её принадлежности к конкурирующей группировке – Антанте рассматривался германской стороной как вызов в духе «политики окружения», осложнявший немецкий «Дранг нах Вестей», к Атлантике и понуждавший вести войну на два фронта.

Другую опасность для рейха германские стратеги видели в славянском мессианском мышлении российской элиты. К середине XIX в. оно оформилось в панславянское течение, которое обеспечивало идеологическую и политическую базу политики русских царей, поддерживавших борьбу южных славян за независимость.

Идеологи германского национализма испытывали стойкий страх перед славянской картой русского царя, усматривая в ней попытку «свести на нет вековые усилия Германии» на востоке и юго-востоке Европы и стремление с помощью юго-западных славян радикально изменить соотношение сил на европейском континенте. Славянский мессианизм никак не сочетался ни с пангерманизмом, ни с идеей исторической культурной миссии немцев на европейском востоке и юго-востоке. Германизация славянских народов, «народов без истории», по выражению Гегеля и Энгельса, представлялась немцам законной и справедливой деятельностью, осуществляемой в интересах цивилизации по праву высшей культуры. В этих условиях в радикальных кругах обеих стран речь всё чаще и чаще заходила о неизбежной борьбе между славянами и германцами. Но борьба – это ведь не всегда война.

Конфликт России с германским миром по славянскому вопросу на Балканах перерос в мировую войну, потому что, ввиду сближения России со своим заклятым историческим врагом Англией, стал частью более сложной и масштабной борьбы за жизненные интересы между немцами и англосаксами. Таким образом, Балканы стали местом реализации условия (вовлечение России, а за ней и Франции в Первую мировую войну), при котором британские стратеги были готовы принять германский вызов на театрах войны континентальной Европы, чтобы не защищать свои имперские и колониальные интересы одними собственными силами.

Удивительном образом сбылся прогноз, сделанный геополитиком генерал-майором А. Вандамом ещё в августе 1912 г. Он, в частности, предсказывал: «…рассчитывать на чистосердечное желание английской дипломатии привести нынешние балканские события к мирному разрешению трудно. Наоборот, надо думать, что, пользуясь огромным влиянием на Балканах и в известных сферах Австрии, она будет стремиться к тому, чтобы сделать из этих событий завязку общеевропейской войны, которая больше, чем в начале прошлого столетия опустошив и обессилив континент, явилась бы выгодной для одной только Англии»^{331}.

Примечательно, что политика Англии, заключавшаяся в отведении главного удара немцев от себя и направлении его на восток, в сторону России, чтобы добиться к своей выгоде истощения сил Германии и России в губительной войне, будет определять ситуацию в Европе и накануне Второй мировой войны.

По свидетельству В. Фалина, Сталин до конца своей жизни хранил запись разговора Черчилля с внуком Бисмарка, первым секретарём посольства Германии в Лондоне (октябрь 1950 г.). Согласно этому документу, Черчилль заявил: «Вы, немцы, недоумки. Вместо того чтобы в Первой мировой войне сосредоточить все силы на востоке для разгрома России, затеяли войну на два фронта. Вот если бы вы занялись только Россией, мы бы позаботились о том, чтобы Франция вам не мешала»^{332}. И это говорил союзник России в Первой и Второй мировых войнах!

Первая мировая война окажется самоубийственной для всех трёх империй, участвовавших в ней: Австро-Венгрии, Германии и России. Война приведёт к истощению сил, активизации внутренней смуты, падению монархий, гибели консервативных порядков, квазигосударственному оформлению малых народов и потере территорий.

В России же после Октябрьского переворота Первая мировая война перерастёт в гражданскую. В спор за Прибалтику вступят местные этнонационалисты, поддерживаемые Германией и державами-победительницами, и местные большевики, выступающие против «националистических предрассудков» и ориентированные на федеративные отношения бывших прибалтийских губерний с Советской Россией. Остзейские и российские немцы, подвергнутые в ходе Первой мировой войны на волне антинемецких настроений репрессиям и дискриминации[95]95
  С началом Первой мировой войны вопрос о «немецком засилье» и о политической лояльности остзейских и российских немцев приобрёл чрезвычайную актуальность. Это было обусловлено не только предубеждениями в массовом сознании (прежде всего представлением о мигранте, ищущем выгоды и равнодушном к той земле, где он волею судьбы проживает), но и объективными причинами: непропорционально высокая концентрация немцев в правительственных структурах и при дворе, значительное участие немцев практически во всех областях внутренней жизни страны, симпатии части немецкого дворянства к Германии и императору Вильгельму II, так что некоторые пошли служить в немецкую армию, стремление немецких колонистов к обособленности, предоставляемые им льготы и т.д. В условиях начавшейся войны были запрещены все немецкие общественные организации, немецкоязычная пресса, преподавание в школе на немецком языке, публичные разговоры на немецком языке
  В феврале и декабре 1915 г. император Николай II подписал ряд законов, которые лишали немцев, проживавших в западных губерниях страны, их земельных владений и права землепользования. Эти законы планировалось распространить и на немцев Поволжья. В Москве, Петрограде и других городах имели место немецкие погромы По свидетельству депутата IV Государственной думы С.И. Шидловского, «администрация свирепствовала вовсю и изгоняла без всякого повода каждого, кто мог быть заподозрен в прикосновенности к немецкой национальности, много было совершено при этом вопиющих несправедливостей. Каждый администратор старался найти у себя немца и изгнать его» См.: Герман А.А. Исторический феномен республики немцев Поволжья (1918–1941 гг.) // Российская история. 2012. № 4. Июль-август. С. 28.; Шубина А.Н Формирование «образа врага» и отношение к российским немцам в годы Первой мировой войны // Вестник Московского университета. Сер. 8. История. 2011. №4. С. 124.


[Закрыть], не войдут в состав новой элиты ни с крушением самодержавия и образованием Временного правительства, ни с захватом власти большевиками. Произошедшая смена элит станет для Гитлера поводом заявить, что сама судьба указывает немцам путь на восток.

Глава VIII.
Эстония: на крутых виражах к государственной независимости (1917–1920 гг.)

VIII. 1. Эстония в 1917 г.: Октябрьский переворот в тыловом районе имперской столицы

Большевистские лидеры рассматривали Эстонию как один из основных плацдармов подготовки и осуществления Октябрьского переворота 1917 г. При разработке стратегии и тактики вооружённого восстания ей придавалось важное значение как непосредственному тылу имперской столицы, в которой планировалось решающее выступление. По мысли Ленина, дело восстания должны были решить Питер, Москва, Гельсингфорс, Кронштадт, Выборг и Ревель (Таллин). Для его успеха Ленин считал необходимым «одновременное, возможно более внезапное и быстрое наступление на Питер, непременно и извне, и изнутри, и из рабочих кварталов, и из Финляндии, и из Ревеля, из Кронштадта, наступление всего флота…»^{333}.

Важно заметить, что, конечно, в виду имелось не только географическое расположение Ревеля, но и расстановка политических сил в этом тыловом районе. В предоктябрьский период на волне роста политической активности различных слоев населения в Эстонии возникло много партий. Поэтому политический ландшафт был довольно разнообразен. Эстонские большевики занимали левый фланг политического ландшафта. Ближе к центру нашли свою политическую нишу левоцентристские партии и группировки. Наиболее известными из них были трудовики (радикал-социалисты), эстонские социалисты-революционеры (эсеры) и эстонские социал-демократы, объединённые в Эстонской социал-демократической рабочей партии, которая распадалась на левую группировку во главе с М. Мартна и правую (К. Act., H. Кестнер, А. Рей и др.). На правом фланге боролись за политическое влияние и власть Эстонская демократическая партия (бывшая партия прогрессистов) во главе с Я. Тыниссоном; Союз эстонских земледельцев («Маалийт») К. Пятса; Эстонская радикально-демократическая партия (А. Бирк, Ю. Яаксон) и её близнец – Эстонский крестьянский союз. Все эти партии были организациями городской буржуазии и представителей зажиточного слоя эстонского крестьянства («серых баронов»).

Тем не менее руководство РСДРП(б) не обманулось в своих ожиданиях, связывавшихся с Эстонией. В октябре 1917 г., сразу же после взятия Зимнего дворца и открытия Второго съезда Советов, на котором Ленин объявил о том, что социалистическая революция совершилась, эстонские большевики осуществили захват власти в наиболее крупных центрах Эстонии (Ревель, Юрьев, Нарва). Объясняется это рядом обстоятельств.

В тот период эстонские большевистские организации, подчинённые Эстляндскому комитету РСДРП(б), были готовы и способны взять власть. Их возглавляли профессиональные революционеры, выдвинувшиеся из гущи эстонского народа, хорошо владеющие приёмами большевистской пропаганды и агитации и потому способные убеждать и вести за собой слои населения, недовольные своим положением при «старой власти». Среди эстонских большевистских лидеров (или «главарей большевистских банд», если следовать терминологии представителей «старого режима») масштабом своей личности особенно выделялся уроженец издревле непокорного острова Сааремаа Виктор Кингисепп. Вместе с И.В. Рабчинским он возглавил Военно-революционный комитет, избранный на совместном заседании исполнительных комитетов Советов Эстонии и Таллиннского совета 22 октября (4 ноября) 1917 г. Не вызывает сомнений, что В. Кингисепп был признанным вождём эстонцев, откликнувшихся на большевистские лозунги, и обладал среди них непререкаемым авторитетом. В изданиях советского периода писали, как В. Кингисепп, не зная усталости, выступал на собраниях трудящихся, читал лекции на курсах агитаторов. По свидетельству его соратников, когда рабочие, матросы, солдаты видели сухощавую, энергичную фигуру Кингисеппа, одетую в военную форму, его впалые щёки, острую бородку, живые проницательные глаза – вокруг него мгновенно всё стихало. Говорили, что своими пламенными, насыщенными фактами, саркастичными по отношению к врагам речами он заражал аудиторию революционной энергией. Разумеется, располагая таким вожаком эстонских «низов», как Кингисепп, большевистский Ревель и сыграл ту роль, которая отводилась ему по плану вооружённого восстания в октябре 1917 г.

Смена власти произошла при активном участии рабочих. Они насчитывали более 50 тыс. человек и явились, если говорить языком Ленина, движущей силой революции. Согласно советским источникам, их отличали организованность, солидарность, дисциплина.

Эстонские рабочие опирались на поддержку малоземельных и безземельных крестьян, которые составляли почти две трети от общего числа населения, занятого в сельском хозяйстве. С большевистским лозунгом «Земля крестьянам!» они связывали свои многовековые мечты о собственном домике на собственном участке земли.

Следует сказать и о том, что в период Первой мировой войны Эстония входила в состав огромного тылового района Северного фронта. Здесь базировалась часть Балтийского флота и дислоцировались тыловые части армии. Благодаря установлению связей с матросами и солдатами местных гарнизонов большевики Эстонии сумели выполнить важное условие, гарантирующее успех вооруженного восстания, т.е. «в решающий момент в решающем месте собрать решающий перевес сил».

Эстонская национальная буржуазия не располагала никакими реальными возможностями, чтобы вооружённым путём воспрепятствовать установлению Советской власти. Армия и флот перешли на сторону большевиков. Собственные силы буржуазии (военизированная организация «Омакайтсе» – «Самозащита», резервная милиция и т.д.) были изолированны и очень слабы. Что касается эстонских национальных армейских полков, дислоцированных в Ревеле и Юрьеве, на которые рассчитывали буржуазные лидеры, то большинство солдат этих полков поддалось большевистской агитации и в решающий момент встало на сторону рабочих.

Кроме того, быстрый переход в руки военно-революционных комитетов Ревеля, Юрьева, Нарвы телефонных и телеграфных станций, порта, железнодорожных станций сделал невозможными сколько-нибудь значительные попытки сопротивления со стороны антибольшевистских сил.

26 октября (8 ноября) В. Кингисепп по уполномочию Военно-революционного комитета принял дела губернского управления – центра буржуазной власти. В 2 часа дня 26 октября Военно-революционный комитет обратился с воззванием к народу, в котором сообщалось о переходе всей власти Советам.

Большевики Эстонии справились с трудной задачей, доверенной им по плану восстания. Они не пропустили армейские части Временного правительства в тыл Петрограда, сорвав замыслы А. Керенского и генерала П. Краснова организовать поход на революционную столицу через территорию Эстонии^{334}. Они создавали на железнодорожных станциях заставы, мешавшие переброске частей Краснова, высылали в проходившие эшелоны группы агитаторов для работы среди солдат. В результате солдаты отказались наступать на Петроград. Моряки Таллиннской базы Балтийского флота направили в Петроград, «в помощь революции», крейсер «Олег» и миноносец «Победитель». Таким образом, попытки Керенского и Краснова разгромить большевистские силы в главном очаге революции были пресечены.

Согласно советской историографии, в те дни важный вклад в смену власти в Эстонии и России внесли члены Военно-революционного комитета Эстонии И. Рабчинский, В. Кингисепп, П. Девишин, председатель Исполнительного комитета Советов Эстонского края Я. Анвельт, юрьевские большевики X. Суудер, К. Римша, А. Йеа и др.

С победой Октябрьской революции 1917 г. эстонцы наравне с другими народами России получили право на самоопределение и создание собственной государственности. Путь к самоопределению был открыт двумя важнейшими конституционными актами Советской России. Это Декларация прав народов России, утверждённая Советом народных комиссаров 2 ноября 1917 г., и Декларация прав трудящегося и эксплуатируемого народа, принятая 10 января 1918 г. на III Всероссийском съезде Советов. Эти декларации провозглашали полное равноправие всех народов России и предоставляли им полную свободу решения вопроса о самоопределении – остаться ли в федеративном объединении с народами России или отделиться и образовать независимое государство.

Говоря о прибалтийских народах, важно обратить внимание на то, что в Российской империи они не имели не только автономии, но даже органов местного самоуправления. Последние полностью находились в руках немецкого дворянского меньшинства. Лишь в 1915 г. немецкие бароны Эстонии, позиции которых во время Первой мировой войны пошатнулись, предложили эстонской буржуазии разделить власть в местном самоуправлении (ландтаге). Эстонская буржуазия приняла это предложение. По намечавшейся реформе эстонские «серые бароны» (национальная сельская буржуазия) могли участвовать в органах самоуправления на паритетных началах с немецкими баронами. Многочисленный же слой эстонских безземельных крестьян, как и прежде, оставался лишённым права голоса. Правительство Российской империи не утвердило законопроект. Во-первых, в условиях войны с Германией оно намеревалось пойти на некоторое ограничение прав прибалтийско-немецких баронов. Во-вторых, оно не доверяло полностью и эстонской буржуазии. Лишь после Февральской революции 1917 г. Временное правительство сделало некоторые второстепенные уступки буржуазии малых наций, в том числе и эстонской буржуазии. 30 марта Временное правительство опубликовало «Постановление о временном устройстве административного управления и местного самоуправления Эстляндской губернии». Этим постановлением Эстония объединялась в одну национальную область: населённые эстонцами уезды Лифляндской губернии присоединялись к Эстляндской губернии. На переходный период была учреждена в Южной Эстонии особая должность губернского комиссара Временного правительства, канцелярия которого находилась в Юрьеве. В качестве всеэстонского органа самоуправления при губернском комиссаре был создан Губернский земский совет, а в уездах – уездные земские советы. Губернский земский совет не имел самостоятельных функций и должен был являться совещательным органом при губернском комиссаре. Эта уступка мыслилась как помощь эстонской буржуазии, с тем чтобы она укрепила свои позиции, расширила своё влияние среди народа и тем самым затормозила развитие революции на территории, находящейся в непосредственной близости к Петрограду.

В вопросе самоопределения прибалтийские народы не могли в течение определённого периода времени рассчитывать на поддержку великих держав, в частности государств Антанты (Англия, Франция, США), победивших в Первой мировой войне. Во всяком случае, в Версальском мирном договоре этот вопрос не ставился. К тому же государства Антанты поддерживали «белое движение» в России, выдающиеся представители которого (А. Колчак, А. Деникин) вели борьбу за сохранение Единой, Великой, Неделимой России.

Что касается большевиков, то они, руководствуясь классовым подходом, ставили целью трансформировать Россию в союз трудящихся всех наций, что также предполагало сохранение исторической территории России, однако на основе советской власти, которая должна была блокировать национализм и сепаратизм народов, обретших собственную территорию в результате проведённого национально-территориального размежевания. В рамках этой политики, а также руководствуясь революционной и политической целесообразностью, лидеры большевиков делали малым народам этнически и исторически необоснованные территориальные уступки, которые, как мы можем констатировать сейчас, подорвали территориальную целостность России и вывели из-под её суверенитета значительные территории – плод трудов и жертв многих поколений.

В контексте вышеизложенного важно обратить внимание на то, что государственность Эстонии изначально возникла как советская государственность в рамках государственности Советской России. В проекте конституции Советской Эстонии, или Эстляндской Трудовой (Рабочей) Коммуны, опубликованном 19 января 1918 г. для обсуждения, говорилось, что Эстляндская рабочая коммуна является автономной частью Российской Советской Республики. Взаимоотношения с Российской Республикой и вопросы, касающиеся внешних дел Эстляндской коммуны, разрешаются путём соглашения с центральной властью Российской Советской Республики. Эстляндская рабочая коммуна вполне автономна во всех местных вопросах, ей принадлежит безусловное право в любое время, не испрашивая согласия других народов или правительств, отделиться от России и либо присоединиться к какому-нибудь из других государств, либо объявить себя независимой^{335}. В этих положениях проекта конституции чувствуется безусловное влияние большевистского лозунга о праве наций на самоопределение. Вместе с тем не вызывает сомнений, что эстонские большевики не могли мыслить «построение светлого будущего» у себя на родине в отрыве от Советской России. Об этом может свидетельствовать резолюция, принятая в январе 1918 г. на съезде малоземельных и безземельных крестьян. В ней, в частности, говорится: «Эстонский трудовой народ ни в коем случае не должен дать себя запугать буржуазными раскольничьими попытками, а должен идти рука об руку с пролетариатом всего мира. В России правит революционный трудовой народ. Эстонский трудовой народ пришёл к власти при поддержке русской революции, и поэтому он должен и в будущем оставаться в самом тесном государственном единении с этим правительством»^{336}.

Верховным органом власти в Эстонии стал Исполнительный комитет Советов Эстонского края. В его состав входили: Я. Анвельт, И. Хейнтук, В. Кингисепп, И. Кясперт, Э. Лель, А. Мяги, X. Пегельман.

Хотя эстонская буржуазия в блоке с прибалтийскими баронами всячески пыталась мешать укреплению советской власти в Эстонии, расстановка политических сил в стране была явно не в её пользу. Об этом могут свидетельствовать выборы в Учредительное собрание, состоявшиеся 12–14 ноября 1917 г. Список большевиков собрал 119 863 голоса, «демократический блок» (демократическая партия и Союз земледельцев) – 68 000, трудовики получили 64 047 голосов, общий список радикал-демократов и Крестьянского союза» – 17 022 голоса, эстонские эсеры – 17 726, русские эсеры – 3027, эстонские социал-демократы – 9244.^{337} Таким образом, эстонские большевики значительно оторвались от своих буржуазных и мелкобуржуазных противников, завоевав в целом 66% голосов.

При такой расстановке сил главная антисоветская вылазка представителей национальной буржуазии, конечно, не могла не закончиться неудачей. Дело в том, что лидеры эстонской буржуазии К. Пяте, Я. Тыниссон, Ю. Вильмс предприняли попытку политически реанимировать и использовать в борьбе за власть прежний Губернский земский совет, распущенный 12 ноября 1917 г. Исполнительным комитетом Советов Эстонии. 15 ноября депутаты Губернского земского совета от буржуазных и мелкобуржуазных партий явочным порядком собрались на заседание. Они заявили, что не признают Советской власти, и провозгласили Губернский земский совет единственным носителем верховной власти в Эстонии. Мощная демонстрация ревельских рабочих под большевистскими лозунгами, состоявшаяся в ответ на эти действия буржуазии, показала, кто контролирует ситуацию в Эстонии. Рабочие с красными знамёнами и революционными песнями направились на Вышгород и разогнали Губернский земский совет. Исполнительный комитет Советов Эстонии своим постановлением 19 ноября ликвидировал все органы Губернского земского совета. В течение трёх месяцев был положен конец деятельности уездных земских советов, уездных управ и городских дум как органов власти буржуазии.

Социалистические преобразования в Эстонии, осуществлявшиеся в первые три с половиной месяца с момента установления Советской власти (национализация банков, рабочий контроль на фабриках и заводах, национализация промышленных предприятий, конфискация помещичьих имений и национализация всей земли, роспуск вооружённых организаций буржуазии и организация народной милиции, ядро которой составляла рабочая Красная гвардия, и т.д.), отвечали интересам рабочего класса и сельского пролетариата. Вместе с тем при перестройке аграрных отношений эстонская организация РСДРП(б) не проявила достаточной гибкости. Исходя из соображений экономической эффективности и в твёрдой уверенности в скорой победе социалистической революции в Западной Европе, она сделала основной упор на организацию крупных социалистических хозяйств. При этом не была учтена политическая сторона проблемы, несмотря на то, что на неё указывал Ленин при принятии Декрета о земле на II Съезде Советов: «…успокоить и удовлетворить огромные массы крестьянской бедноты»^{338}. Немедленное наделение безземельных и малоземельных крестьян землёй, полученной в результате национализации 2,4 млн. гектаров помещичьих имений, самым убедительным образом показало бы им значение победы революции и превратило бы их в её активных защитников. Но это сделано не было. Напротив, стремление крестьянина получить надел иногда даже расценивалось как результат подстрекательства реакционных сил. Кроме того, большевики Эстонии не сказали достаточно ясно и определённо, что при переходе к общественной системе ведения хозяйства бедняцкие и середняцкие хозяйства останутся неприкосновенными. Такая политика подрывала поддержку советской власти со стороны крестьянства и вскоре сказалась в годы Гражданской войны, причём довольно сильно. Одновременно перегибы в аграрной политике эстонских большевиков играли на руку буржуазно-националистическим и мелкобуржуазным партиям, которые выступали с обещаниями провести через Учредительное собрание закон о разделе помещичьих земель. Например, трудовики требовали раздачи крестьянам национализированных крупных земельных владений «в вечную аренду в границах трудовой нормы», т.е. сколько может обработать одна семья. За отчуждение помещичьих земель согласно трудовой норме выступали и эсеры.

Однако решающим фактором укрепления в долгосрочной перспективе позиций эстонской буржуазии в стране стала немецкая оккупация Эстонии, которая продолжалась около девяти месяцев. Если Брестский мир дал передышку Советской России, которую она использовала для создания Красной Армии, то в областях, отошедших по Брестскому миру к Германии, этот период дал передышку национальной буржуазии и открыл для неё новые шансы в борьбе за своё господство в Эстонии.