Текст книги "Прибалтика на разломах международного соперничества. От нашествия крестоносцев до Тартуского мира 1920 г."

Автор книги: Любовь Воробьева

VI.9. Условия формирования эстонской интеллигенции во второй половине XIX в. Идейно-политическое размежевание среди зарождающейся эстонской элиты

Покорение народов немцы всегда начинали с уничтожения элит. Так они поступили и с эстонским народом, который в течение многих веков не имел образованной прослойки, способной влиять на национальное самосознание соплеменников. Жестоко уничтожался и всякий смелый и непокорный элемент, способный поднять народ на борьбу. В то же время из среды местного населения немцы рекрутировали подручных (или, выражаясь современным языком, коллаборационистов) для исполнения роли кубьясов (надсмотрщиков), кильтеров (мызных надсмотрщиков), доносчиков, агентов влияния, с опорой на которых было легче управлять покорённым народом. Но эти подручные на службе у немецких рыцарей до такой степени себя дискредитировали и стали объектами такой ненависти и презрения народа, что сфера их использования всё больше ограничивалась текущими потребностями в исполнителях «грязной работы». А между тем время ставило новые задачи перед хранителями остзейского порядка. Движение эстонских и латышских крестьян к православию показало, что стихийно народ тянется к единению с Россией и не хочет обособления Прибалтийского края от России. Чтобы перенаправить это движение в условиях хоть и неспешного, но последовательного наступления России на привилегии немецкого меньшинства, одних репрессивных мер со стороны немецкого элемента было явно недостаточно. К тому же такие меры могли вызвать неудовольствие имперского центра с нежелательными для немецких господ последствиями. Требовались новые, более изощрённые технологии обеспечения обособленности Прибалтийского края. Нужно было, чтобы сам народ захотел такого обособления. А для этого были нужны национальные вожаки, являющиеся лютеранами по убеждению и способные оказывать влияние на народ в нужном направлении, т.е. в антиправославном, антирусском, антиимперском.

Реформы Александра II сообщили мощный импульс формированию национальной интеллигенции в Прибалтийском крае. Однако Россия не поспешила своевременно направить этот процесс в нужное русло и взять его под свой контроль путём утверждения через государственную Церковь, государственный язык и народное образование православно-русских начал в Прибалтийском крае.

Немцам удалось не только остановить движение к православию в крае, не только добиться возвращения назад в лютеранство части крестьян, принявших православную веру, но и оказать через лютеранскую Церковь и школу влияние на национальную самоидентификацию формирующейся эстонской интеллигенции (при всей ненависти эстонцев к своим поработителям). И это влияние оказалось настойчивее и мощнее православно-русского воздействия.

Со второй половина XIX в. немцы уже не могли сдерживать развития национальной эстонской культуры, народно-просветительской деятельности эстонской интеллигенции (пока ещё малочисленной), национального эстонского движения. Но они сделали всё от них зависящее, чтобы этот процесс, несмотря на нередко сопутствовавшие ему антинемецкие настроения, всё же развивался вокруг твёрдого лютеранского ядра. И это ядро подспудно тянуло в сторону от православной России, задавало пробуждавшемуся национальному движению антироссийский и антиимперский вектор.

Ещё в 1840-е гг. епископы Иринарх и Филарет, генерал-губернатор Головин разглядели в движении крестьян к православию акт стихийной массовой национальной самоидентификации коренного населения края с русским народом и российской государственностью. Но это движение не было поддержано своевременно и должным образом. В результате лютеранско-немецкий элемент перехватил инициативу и там, где это было возможно, наложил свою печать на мировоззрение формирующейся эстонской интеллигенции, а следовательно, и на формулируемые ею цели национального движения.

Поскольку эстонский народ в основной своей массе оставался крестьянским народом, то многовековые чаяния крестьян, испытывавших национальный и социальный гнёт немецких помещиков, не могли не влиять на повестку дня национального движения. Поэтому вопрос, как вывести крестьян из угнетённого состояния, улучшить их быт, сделать хозяином на своей земле, был стержневым для эстонских интеллигентов.

С другой стороны, так как немцам удалось утвердить практически монопольные позиции лютеранской религии в крае, а вместе с ней и немецкий характер региона с тяготением к Германии, то это обстоятельство не могло в дальнейшем не привнести в повестку дня элементы вестернизации, равнения на политические, социальные, экономические процессы, развивающиеся на Западе.

На первых же порах основное внимание было уделено развитию этнокультурной самоидентификации эстонцев. И здесь выдающуюся роль сыграл Фридрих Рейнгольд Крейцвальд, врач из Выру и основоположник эстонской национальной литературы. Он явился составителем народного эпоса «Калевипоэг», впервые изданного в 1857–1861 гг. и оказавшего большое влияние на самосознание эстонцев. За этот труд Крейцвальд был награждён Демидовской премией Российской академии наук. Широкую популярность в народе завоевали и «Старинные эстонские народные сказки» Крейцвальда, а также редактировавшийся им «Полезный народный календарь», расходившийся огромным для того времени тиражом – до 25 тысяч экземпляров.

Вслед за Крейцвальдом, считавшим наследие предков славой и красой эстонского народа, собиранием и изучением народного творчества стали заниматься почти все виднейшие эстонские писатели и деятели культуры второй половины XIX в. Центром этой работы стало открытое в 1872 г. Общество эстонских литераторов, зарегистрированное под названием Общества грамотных эстонцев. Наиболее усердными собирателями народного фольклора были М. Веске, Я. Хурт, М. Эйзен, Я. Кырва, Ю. Кундер, П. Сюдда. Нередко они объединяли вокруг себя широкую сеть таких же увлечённых корреспондентов: учителей, ремесленников, крестьян, студентов.

Однако далеко не все виды народного творчества могли быть пропущены прибалтийско-немецкой цензурой и опубликованы. Прежде всего это касается цикла песен «Жалоба эстонца», получивших широкое распространение во второй половине ХГХ в. в устной форме и в рукописях и представлявших как бы подпольную народную литературу. В этих и других политических народных песнях различимо сильное неприятие 700-летнего угнетения эстонского народа немецкими баронами. И потому жалоба воспринимается не как бессильное причитание по несчастной судьбе, а скорее как готовность и призыв к борьбе. Вот как в одной из песен характеризуется историческая миссия немецких пришельцев:

 
Из Германии набежали,
Всю Эстонию забрали.
На народ ярмо надели,
Всё ограбили, объели.
Нет житья ни днём, ни ночью,
Стар и млад – все спины гнут.
Чуть приляжешь – нету мочи,
Кубьяс, кильтер тут как тут.
 

Не меньше достаётся и пасторам, которые также причисляются к угнетателям и грабителям народа:

 
Пасторы – отцы святые,
Белый бант на каждой вые.
Много денег загребают,
Салом, жиром заплывают.
Погляди-ка, раб-народ:
Вот где кровь твоя и пот!^{217}
 

Народное творчество отражало и социальное расслоение в деревне. Наряду с продолжавшими бытовать бобыльими и пастушьими песнями появляются рифмованные батрацкие песни, направленные против крестьянина-дворохозяина – серого барона. Народ осмеивал и так называемых «можжевеловых немцев», т.е. эстонцев, стремившихся подражать всему немецкому.

Прежде основным народным развлечением были качели. Теперь к ним добавились деревенские гуляния с хороводами и хороводным пением. В основном это были любовные песни, большей частью заимствованные у немцев.

Одним из народных инструментов становится гармонь. Большую популярность получают русские народные песни, особенно привились песни узников, бродяг, солдатские песни.

Примечательно, что народ сохранил благоговейное отношение к русскому государю, которое всегда так умиляло и обезоруживало русских чиновников, заставляя сочувствовать простым эстонцам в их распрях с баронами и пасторами. Вплоть до революции 1905 г. эстонцы в своих песнях возносили хвалу русскому царю, показывая тем самым, что свои надежды они связывают с верховной российской властью.

В 1869 г. состоялся первый всеэстонский певческий праздник, положивший начало национальной традиции эстонского народа, живущей и поныне. Он прошёл под общим руководством германофила И.В. Яннсена и покровительством лютеранских пасторов. Репертуар праздника состоял в основном из немецких песен религиозного содержания. И всё же это было событие, сообщившее импульс образованию местных певческих обществ, например «Ванемуйне» в Дерпте, «Ильмарине» в Нарве, «Койт» в Вильянди, и вместе с ними – дальнейшему развитию эстонской песенной культуры и певческих хоров, сыгравших значительную роль в укреплении национального самосознания эстонского народа. Первые эстонские композиторы формировались в процессе обработки народных мелодий и создания хоровой музыки. Подлинно народными стали песни А. Томсона и Кунилейд-Зебельмана, приобретшие популярность по всей Эстонии. В последнюю четверть века выдвинулись композиторы, окончившие Петербургскую консерваторию: И. Капель, М. Хярма, К. Тюрпну.

Народное творчество стало источником вдохновения и богатым материалом для целой плеяды эстонских писателей, которые, в свою очередь, стремились просвещать и образовывать народ, пробуждать в нём национальное самосознание. К этой плеяде литераторов, безусловно, принадлежит первая эстонская поэтесса, драматург и организатор эстонского театра Лидия Койдула, дочь газетного издателя И.В. Яннсена. Современниками был высоко оценён её сборник патриотической лирики «Соловей с берегов Эмайыги» (1967 г.). Как и в эстонских народных песнях, остриё помещённых в нём стихов было направлено против немецких помещиков. 24 июня 1870 г. в Дерпте состоялось первое открытое театральное представление общества «Ванемуйне». Автором пьесы и постановщиком была Койдула, считавшая, что сцена, снабжённая подходящим репертуаром, может стать неоценимым средством воспитания народа. Среди драматургических произведений Койдулы наибольшей известностью пользовалась пьеса из жизни крестьян «Этакий мульк, или Сто пур соли» (1871 г.).

Основы исторической повести, пробуждающей историческую память эстонского народа, заложил Эдуард Борнхёэ своей вышедшей в 1880 г. книгой «Тазуя» («Мститель»), действие в которой разворачивается на фоне восстания Юрьевой ночи. Повесть была очень популярна в народе, особенно среди студентов, благодаря чётко выраженному в ней призыву отомстить немецким угнетателям. Следующую свою повесть «Князь Гавриил» Борнхёэ посвятил событиям Ливонской войны, показав сотрудничество эстонцев с русскими воинами.

Во второй половине XIX в. сложилась эстонская национальная периодическая печать. Её основы были заложены в 1857 г. с выходом еженедельной газеты «Пярну Постимээс» («Пярнуский почтальон»). С 1864 г. И.В. Яннсен стал издавать в Дерпте газету «Ээсти Постимээс» («Эстонский почтальон»). В дальнейшем газеты превращаются в идейно-политические центры объединения представителей национальной интеллигенции.

Формами объединения служили и культурные кружки. Например, в Петербурге местные эстонские интеллигенты образовали кружок «Петербургских патриотов», или «Друзей народа», в котором виднейшую роль играл художник Иохан Келер, выпускник Петербургской академии художеств. Он же вместе с местными интеллигентами (П. Петерсон, А. Петерсон, Я. Адамсон) в середине 1860-х гг. поддержал петиционную кампанию крестьян Вильяндиского уезда, которые обращались к правительству с жалобами на помещичий гнёт и прошениями по улучшению своего быта. В ходе этой кампании быстро росло национальное самосознание эстонцев, которое, однако, оставалось в пределах монархического мировосприятия: социально-экономические проблемы доводились до верховной власти в форме прошений.

В Вильяндиском уезде зародилась и идея создания средней школы с преподаванием на родном языке – Эстонского Александровского училища. В 1871 г. в Эстляндии и эстонской части Лифляндии был начат сбор средств для реализации этого проекта. Сбором средств руководил специально созданный комитет, опиравшийся на сеть подкомитетов на местах, которые были превращены в центры культурно-просветительной работы среди эстонского населения.

Во второй половине 1860-х гг. началась общественная деятельность Карла Роберта Якобсона. Он начинал как учитель лютеранской приходской школы и кистер в Торма. Из-за конфликта с местным помещиком и пастором он переехал в Петербург, где продолжил учительскую карьеру и ближе познакомился с русской школой и достижениями русской педагогики. Здесь же Якобсон примкнул к кружку «Петербургских патриотов», поскольку решил посвятить свою жизнь освобождению эстонского крестьянства от прибалтийско-немецкого помещичьего гнёта. С 1865 г. он публикует на страницах «Ээсти Постимээс» статьи, в которых обличает помещиков и пасторов как угнетателей и виновников духовного невежества эстонского народа. Противопоставляя деятельность русской школы ведению школьного дела в Эстонии, он требует улучшить положение лютеранских народных школ. Сам же Якобсон внёс вклад в становление школьной литературы на эстонском языке, написав ряд учебников, которыми пользовались ещё в первые десятилетия XX в. В конце 1860-х гг. он всё чаще выступает публично. Особую известность приобрели его «Три патриотические речи», произнесённые в 1868 и 1870 гг. и затем изданные отдельной брошюрой. В них, а также в последующих своих публичных выступлениях он проводит мысль, что до прихода чужеземных захватчиков эстонцы были сильным и культурным народом, что немецкие пришельцы ввергли эстонский народ в рабство и нищету и до сих пор угнетают его. Обращаясь к славным страницам истории своего народа, Якобсон нередко прибегал к идеализации, с тем чтобы вселить в соотечественников веру в свои силы. Он говорил об упорном сопротивлении эстонцев своим поработителям и подводил к мысли о необходимости продолжения такой борьбы в современных условиях. Благодаря своим статьям Якобсон выдвигается в лидеры эстонского национального движения. Однако общественно-политическая программа Якобсона оказалась слишком радикальной для газеты «Ээсти Постимээс», которая с 1871 г. стала получать дотации от немецких помещиков. Поддерживаемый «Петербургскими патриотами», Якобсон решил основать новую газету. Её основную задачу он видел в развёртывании всесторонней критики остзейских порядков, в повышении культурного уровня народа, высвобождении его из-под влияния лютеранской Церкви и в пробуждении к активной общественной жизни. В 1878 г. вышел первый номер газеты Якобсона «Сакала». Сеть её корреспондентов охватила все уголки Эстляндии и эстонской части Лифляндии. За короткий срок число подписчиков достигло небывало высокой по тем временам величины – 4600 человек. На самом же деле количество читателей было на порядок больше, поскольку один и тот же экземпляр газеты читало, как правило, много людей.

В последующие три года был учреждён ещё ряд эстонских газет: «Тарту Ээсти Сейтунг» (1879 г.), «Валгус» (1880 г.), «Олевик» (1881). Первая же ежедневная газета («Постимээс», Дерпт/Юрьев) появилась в 1891 г.

Эстонская интеллигенция, сходясь в задачах пробуждения национального самосознания эстонского народа, облегчения его социально-экономического положения, реализации его вековой мечты о земле, вскоре разошлась в видении путей реализации этих задач, т.е. с кем ей быть и на чью помощь рассчитывать. Так эстонское национальное движение раскололось на два направления: русофильское и немецко-балтийское (терминология губернатора Эстляндии, князя Сергея Владимировича Шаховского).

Представители русофильского направления – публицист К.Р. Якобсон, художник И. Келер, писатель Ф.Р. Крейцвальд, поэт и языковед Михкель Веске, писатели Адо Рейнвальд и Юхан Кундер, редактор газеты «Вирулане» Яак Ярв и др. видели национальное, культурное и экономическое освобождение крестьян от пут остзейского порядка в более тесном единении с Россией и возлагали все надежды на центральное правительство.

Целью русофильского направления являлось создание свободного крестьянского землевладения и полная ликвидация всех феодально-сословных пережитков особого остзейского порядка. К.Р. Якобсон, называвший помещиков кровопийцами и паразитами, которые «впились, как пауки, в жилы эстонского народа», считал, что эстонец снова должен стать хозяином на своей земле. И. Келер, воспринимавший помещиков как рыцарей-разбойников, поскольку они продолжали грабить крестьян, придерживался мнения, что эстонские крестьяне имеют право безвозмездно получить обратно землю своих отцов. Помещикам же, как считал Келер, следует оставить в пользование такой процент земли, какой они сами составляют от общей численности населения.

Русофильски настроенные эстонские интеллигенты, несмотря на известный радикализм в высказываниях в отношении прибалтийско-немецких помещиков, не были революционерами и стояли на довольно умеренной политической платформе. Большая часть их требований была выработана в 1860-х гг. в ходе петиционного движения крестьян Южной Эстонии и носила форму коллективных прошений к высшей государственной власти. В более полном виде эти прошения были сформулированы К.Р. Якобсоном на страницах газеты «Сакала» и сводились, в частности, к следующему: запретить помещикам отнимать у крестьян землю, включать в крестьянские земли леса и торфяные болота, ликвидировать все формы отработочной ренты и прочие кабальные арендные договора, равномерно распределять налоги между мызными и крестьянскими землями, отменить телесные наказания, ликвидировать средневековые привилегии рыцарства и лютеранской Церкви, распространить на Прибалтийский край российскую земскую и судебную реформу, сделать школу светской с преподаванием на родном языке. Как видим, эти прошения в целом вписывались в реформы Александра II и не подрывали государственных устоев. Напротив, ослабляя позиции немецко-лютеранского элемента в крае, они объективно способствовали срастанию прибалтийской окраины с внутренними губерниями России. В то же время, как и во всяком национальном движении, существовала опасность, что на смену прибалтийско-немецкой обособленности края от России может прийти эстонский сепаратизм. По крайней мере, в 1860-е и 1870-е гг. такая опасность не обнаруживала себя явно, поскольку в борьбе за освобождение эстонского крестьянства от национального и социального гнёта немецких помещиков эстонцы-русофилы искали союзников в русском обществе, в среде русских либералов и славянофилов и пытались использовать трения, время от времени возникавшие в отношениях между немецким элементом в Прибалтийском крае и верховной российской властью, в интересах эстонского национального движения. Так, Якобсон развивал мысль о дружеском сотрудничестве славянских и финских народов. Он, в частности, писал: «Я всё более и более сознаю, что только в дружбе с русскими мы можем достигнуть тех целей, к которым стремятся лучшие люди нашего народа»^{218}.

Русофильство эстонской интеллигенции подпитывал ось также их поездками в Петербург, получением образования в русских учебных заведениях, обращением в своём творчестве к достижениям русской литературы, музыки, живописи. Многие эстонские писатели (Веске, Кундер, Тамм и др.) были одновременно и переводчиками русской литературы. С конца 1870-х гг. благодаря их переводческой деятельности начинается интенсивное издание на эстонском языке произведений Пушкина, Гоголя, Крылова, Лермонтова, Некрасова, Салтыкова-Щедрина, Тургенева, Л. Толстого. Таким образом, русская литература становится одним из источников формирования эстонской национальной литературы. О связи эстонских интеллигентов с русской литературой и вообще с Россией писал В. Веске к И. Келлеру в 1883 г. Огорчённый смертью И.С. Тургенева, В. Веске высказал такое откровение: «Русская слава – это и эстонская слава. Русская радость и русская боль – это также эстонская радость и эстонская боль»^{219}.

В то же время Якобсон, Келер и их сподвижники стремились к сближению с деятелями культуры Финляндии. А там сепаратизм становился неотъемлемой частью национальной идеологии. Как могут трансформироваться цели эстонских русофилов, вероятно, в том числе и под влиянием интеллигенции родственного народа, свидетельствует эволюция взглядов А. Дидо (Тийдо), корреспондента газеты «Сакала» и единомышленника Якобсона и Веске. Так, в 1882 г. в одном рукописном стихотворении он высказал мысль об эстонской республике, показав тем самым, что Россия и русские, по крайней мере для части идеологов эстонского национального движения, могут оказаться лишь временными попутчиками.

Однако стремление к культурному и политическому обособлению края от России, составляющее вековое вожделение прибалтийских немцев, было более характерно для немецко-балтийского направления в национальном движении эстонской интеллигенции. Представители этого направления – редактор газеты «Ээсти Постимээс» И.В. Яннсен, лютеранский пастор Якоб Хурт и ряд других пасторов-эстонцев надеялись облегчить положение эстонского народа путём единения с прибалтийскими немцами. Хотя они и выступали за обучение на родном языке и за развитие национальной культуры народа, всё же стержнем национальной самоидентификации эстонцев они считали лютеранскую веру, всячески защищали авторитет лютеранской Церкви и тянули тем самым народ в сторону от России. Представители немецко-балтийского направления поддерживали наиболее благополучный элемент эстонской деревни – крестьян-дворохозяев, и особенно ту его прослойку, которая была тесно связана с дворянскими имениями и лютеранской Церковью. Они стремились содействовать развитию крестьянского хозяйства, пропагандируя сельскохозяйственные нововведения, выступая за денежную аренду, покупку крестьянами-дворохозяевами своих дворов в собственность. Их критика особого остзейского порядка и привилегий помещиков всегда носила умеренный и в целом примиренческий характер и не шла дальше просьб учитывать интересы крестьян-дворохозяев. Народу же рекомендовалось сохранять терпение и уповать на Бога. Русофильское и немецко-балтийское направления в среде эстонской интеллигенции не сразу приобрели характер политических партий. Поэтому губернатор Эстляндии князь Сергей Владимирович Шаховской[63]63
  Родился в Москве в 1852 г., окончил гимназию, а затем математическое отделение физико-математического факультета Московского университета. В 1874 г. причислен к Азиатскому департаменту Министерства иностранных дел и направлен консулом в Черногорию. Затем служил в Петербурге, исполнял поручения в русском посольстве в Константинополе, состоял главным уполномоченным Общества Красного Креста, заведовал гражданскими делами в освобождаемой Болгарии. С 1885 г. по день смерти – 12 октября 1894 г. – губернатор Эстляндии Источник: Венок на могилу. Статьи, посвященные памяти бывшего эстляндского губернатора князя С.В. Шаховского. Ревель, 1896. С. I–X.


[Закрыть] называл их партиями лишь условно. Во всяком случае, он обратил внимание на крайнюю непримиримость немецко-балтийской партии в отношении своего русофильского контрагента. Он отмечал, что вожаки немецко-балтийской партии – дворяне и пасторы пытаются всеми способами скомпрометировать первую партию. «Всегда неразборчивые в средствах, – свидетельствует Шаховской, – они не задумываются ни перед клеветой, ни перед инсинуациями, чтобы напугать правительство и выставить в его глазах приверженцев первой партии в качестве социалистов, революционеров, бунтовщиков, и даже рискуют, чтобы затемнить истину, приписывать этой партии специфические тенденции, т.е. такие, какие преследуются только ими одними»^{220}. Такое свидетельство не удивляет, ведь все эти качества немецкие дворяне и лютеранские пасторы продемонстрировали во время гонений на православную Церковь и всё русское в Прибалтийском крае. «Можжевеловые» же «немцы» из числа эстонских интеллигентов доказали на направлении борьбы с инакомыслящими соплеменниками свою обучаемость по немецко-лютеранским канонам.

С.В. Шаховской считал «необходимым в видах установления более тесной связи местного края с Россией поддерживать первую партию»^{221}. К концу своего губернаторства ему придётся столкнуться и с третьей партией, которую он назовёт патриотической или партией эстонских сепаратистов.