Текст книги "Преодоление игры"

Автор книги: Любовь Овсянникова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 26 страниц)

– Я словно угадала, что у нас гости будут, привезла тебе новых книг десятка два, схватила и не считала. Будет чем с подругами поделиться.

– Нет, я им отдам те, что прочла. А новые пусть мне останутся.

– Как знаешь. А давай потом и моих подруг пригласим, на завтра, например.

– Надежду и Тамару?

– Ага.

– Давай, – согласилась мама с энтузиазмом, который через минуту переменился на грусть: – Неинтересно им здесь жить. Сейчас образование, эрудиция не ценятся, и среди нуворишей чувствуют они себя, как серые мышки. Жалко девчат.

– Мы теперь все так себя чувствуем. Украсть, как другие, мы не сумели, нажить добра честно нам не дали, и не дадут еще долгое время. Так что надо привыкать к состоянию жалкому и недостойному нас, жить в нищете с высоко поднятой головой, иначе пропадем.

И мы принялись обсуждать, что подадим на стол гостям сегодняшним и завтрашним. Дела с пирогами продвигались медленно. Мама будто потеряла сноровку, все валилось у нее из рук.

– Начала быстро уставать, и поясница все время болит, не дает забыть о ней. Еще эти мешки под глазами, этот сон, – оправдывалась передо мной. – Умру скоро.

– Мама, нет никаких оснований умирать: сердце и давление у тебя здоровые, желудок работает, голова и руки–ноги на месте.

– А восемьдесят лет?

– Умирают не от лет, а от слабого здоровья.

– Поясница болит, – снова пожаловалась мама.

– Завтра поедем в больницу. Кстати, ты расскажешь, что тебе приснилось?

– Ой, приснился твой папа. Будто стою я в кучке людей. Смотрю, идет Володька Лэп, замечаю, что увидел меня и обрадовался. Подошел и начал гладить ладонью по щеке, как маленького ребенка. А тут и Николай Трубач появился, руку мне жмет, смеется – аж пританцовывает. А я рада, что меня приветливо встречают, так празднично у меня на душе. Вдруг откуда ни возьмись, появился твой отец. Прижал меня к себе, ласкает, целует. А потом и говорит: «Пойдем отсюда, нечего тебе здесь делать». И отвел в сторону от тех людей.

– Привел куда–то или просто вы ушли?

– Никуда не привел, только отвел от тех людей, и на этом я проснулась.

– Мама, так в той группе одни умершие были! – вдруг поняла я.

– Я не всех запомнила. Но те, которые подошли ко мне и поздравляли, да, уже давно умерли. А я на это и внимания не обратила. Вот видишь, старею …

– Значит, папа тебя от беды какой–то отвел! А ты что говоришь? Умру, умру … Сердечко ты мое!

Назавтра мы приехали в больницу с самого утра и пошли на прием к врачу, что лечила моего отца. Та выслушала мамины жалобы, кое–что спросила у меня, а потом дала направление в лабораторию.

– Мне понятно, что у вас простужены почки, но для порядка надо сдать анализы.

На следующий день, когда готовы были результаты анализов, диагноз подтвердился – пиелонефрит. Врач выписала маме лекарства, разъяснила, как их принимать.

– Через неделю опять покажетесь мне. Болезнь еще не успела перейти в хроническую стадию, так что мы ее победим.

– Вот Господи! – причитала мама. – Как же меня прихватило–то, где, когда? Такие хлопоты.

Всю дорогу домой я, вспоминая мамин сон, звонок подруги, разговор с ней, ошеломленно молчала.

– Ты что это притихла? – прикрикнула мама. – Сейчас лекарства сильные, помогут. Не переживай, пожалуйста.

– Мама, мы не будем лечиться лекарствами.

– А чем будем?

– Мне кажется, что папа другой рецепт тебе прислал. У тебя на огороде есть петрушка?

– Есть. Один участок нынешнего года, а за домом – прошлогодняя растет.

– Мы накопаем корней прошлогодней петрушки. Каждый день, в одно и то же время ты будешь брать один–два корешка, чистить их, мыть и мелко–мелко резать. Далее ты будешь брать стакан свежего молока и доводить до кипения. В кипящее молоко будешь бросать измельченный корень петрушки и долго варить, пока он не станет мягким. Подождешь, чтобы варево немного остыло, а затем все это будешь выпивать и съедать. И так ты проделаешь двадцать один день. Затем сделаешь трехмесячный перерыв, отдохнешь, соблюдая диету, можно не очень строгую. А через три месяца опять повторишь лечение корнем петрушки.

– И что будет?

– Папа уведет тебя прочь от мертвецов.

С тех пор прошло уже несколько лет. Мама вылечилась, успокоилась. И считает, что ее муж не исчез из жизни, а находится рядом с нею – незримо.

– Приходит во снах. Помогает, когда мне плохо, – рассказывает она подругам. – Через людей, конечно. Говорят же, что у тех, кто ушел в мир иной, нет других рук кроме наших.

7. Сражение стихий

2014 год начинался вполне обыкновенно, как казалось мне, не очень отслеживающей погоду, тенденции и события на Украине. Ну были какие–то уличные шоу в Киеве, ну снова кто–то манипулировал майданом, размахивал оранжевыми лозунгами, злоупотреблял желтой и голубой красками… Так это продолжается уже десять лет, и давно превратилось в украинский стиль выяснения отношений во внутренней политике… Я не считала подобные экстремизмы серьезной политикой, способной кардинально повлиять на наступающий день, даже если бы они и привели к смене первых лиц. Ведь хуже жить уже было некуда, а о лучшей жизни мечтали только люди, но отнюдь не наши политики.

О, как я была наивна! Поистине, наивность – мой порок. Сделать народу хуже, оказывается, было куда.

Как бы ни относиться к аннексии Крыма, но факт предстал налицо: мы с мужем попали в категорию граждан, которые пострадали от этого сильнее других. Отныне мы не могли свободно пользоваться своей квартирой в Алуште, оказавшейся в чужой стране, где нам разрешали находиться только 90 суток. Конечно, продление этого срока возможно было, но миграционные службы выламывали за это руки. Известно ведь, что любые запреты и ограничения – это кормушка для взяточников и вымогателей.

Вторая беда заключалась в том, что в Крыму уменьшилось количество отдыхающих и спрос на аренду комнат резко упал. Да и боялись мы в новых условиях, изменивших наш статус, это делать. А ведь платить за квартиру приходилось круглый год. С каких доходов?

Нельзя передать гнет возникших затруднений!

Но это еще не все. Теперь таможни задерживали нас в дороге на 8–12 часов, и мы не успевали доезжать из конца в конец за световой день, ночью же Юра не ездил. Значит, ехать в Крым надо было с ночевкой в каком–то промежуточном месте, что увеличивало расходы.

Не стоит перечислять остальные проблемы, они были – и не менее грозные, чем вышеперечисленные. Если обобщить, то можно сказать, что со всех сторон нас подстерегали тупики, злобность чиновников, жуткие стрессы. Мы попали в полную безвыходность.

Но вот прошло первое лето после кардинальных перемен, долгожданное, тревожное… В Крым мы попади только в середине июня. Нашли его каким–то помолодевшим, посветлевшим, даже расширившимся. И сразу же поняли, почему возникало такое впечатление – потому что людей в нем стало меньше, а значит меньше тесноты, галдежа и грязи.

Отдых удался, нам даже позволили пробыть там два срока подряд, то есть полгода. Уезжая, мы, как всегда, вымыли квартиру и законсервировали до следующего приезда… Теперь мы прощались с ней на долгих–долгих девять месяцев, ибо все лимиты пребывания в России были исчерпаны.

Вернулись домой подавленными, несчастными, будто нас выбросили из собственной конуры. Да так оно и было по сути. Это настроение, конечно, вызывалось ситуацией, а не тем, что мы не хотели возвращаться домой. Нет, Днепропетровск мы ни на что не променяли бы. Разве можно навсегда оставить квартиру в доме сталинской постройки из кирпича, сухую и теплую, и уйти в малогабаритную бетонку, пусть даже и в хорошем месте? Нет, конечно.

Потекли наши обычные дни – сначала я заново вымыла квартиру, потом перестирала занавески на окнах и всяческие покрывала, затем начала чинить привезенные с пляжа тряпки, постельное белье и наши летние одежды. Все это уже было далеко не новым, быстро выходило из строя.

Много надо было поработать и с компьютером – рассортировать то, что собралось за летние месяцы, систематизировать, перенести на накопительные диски, продублировать их. Попутно я все заново просматривала, во все вникала, оценивала. Затем настраивалась на новый круг работы.

Эти сезонные миграции так здорово, так волнительно освежали нас, так обогащали наш образ жизни! Не позволяли закисать и опускаться, погружаться в омут городской нечистоплотности, держали нас на высоте собранности и порядка. Получалось, что мы по два раза в год капитально вымывали свои обиталища и все время находились в обстановке идеальной чистоты. Эта традиция пришла ко мне от мамы, которая любила дважды в год перетряхивать и пересушивать на улице весь домашний скарб и вымывать стены дома изнутри новой побелкой. Но как трудно было поддерживать такой порядок в городе! В городе я тосковала по собственному двору и возможности сколько угодно проветривать, держать на солнце и вытряхивать свои тряпки, чтобы наполнились они духом трав и свежестью ветров. В городе люди не промывают свое белье и одежду атмосферным воздухом. Вместо этого используют пылесос, предназначенный всего лишь для сбора пыли с поверхностей. Но разве можно пылесос или, допустим, настольный вентилятор сравнивать с дыханием земли?

Шли дни, и мы начинали скучать по алуштинской квартире, беспокоиться о ней. А новости с телевизора шли тревожные, неутешительные и конца затянувшемуся конфликту не предвиделось. Это изматывало нервы. Постепенно начинало будоражиться воображение.

И вот однажды приснился мне такой сон. Будто нахожусь я в крымской квартире, только расположена она на первом этаже дома, стоящего у самого–самого среза воды, причем омываемого волнами с двух сторон. Я вышла на порог дома, посмотрела на вполне спокойное море и хотела уже возвращаться назад, как неожиданно заметила вдали жутко огромный корабль, идущий прямо на меня. От него исходила такая опасность, которую трудно описать – запредельная, не оставляющая шансов на выживание. Был он еще очень далеко, но я каким–то чудом видела, как много на нем металла, вооружения, всякой всячины, несущей людям беду и разрушения, какой он тяжелый и грозный.

Пока я размышляла об этом, корабль неожиданно выдвинулся из воды, навис над ней, а потом начал трудно подниматься в небо. Вот из его боков выдвинулись крылья, короткие и широкие, закругленные на концах, и его полет ускорился. Постепенно он превратился в настоящий самолет, резко набирающий высоту и по–прежнему летящий в мою сторону. Повторился тот же эффект – был самолет высоко и еще далеко, но я видела его совсем близко. Я очень испугалась, не знала, чего от этих событий ждать.

Неожиданно эта громадина резко кувыркнулась в воздухе и с невероятной силой устремилась в море. С самолет явно случилась катастрофа! Моему ужасу не было предела, будто предвиделось грандиозное сражение стихий, от которого нельзя укрыться, на которое нельзя повлиять. Пока самолет падал, повернувшись носом вниз и со свистом рассекая воздух, я представила, как сейчас содрогнется и загудит земля от удара, какие волны поднимутся и пойдут на берег, как они задавят нас своей массой и унесут в бездонную пучину.

И действительно, где–то на глубине случился сильнейший подводный взрыв, вода на поверхности забурлила, как при кипении, затем вверх вырвались очень высокие струи свистящей и парующей воды, перемежающиеся с гудящими языками пламени. Эта картина подавила меня и заставила укрыться в доме с закрытыми глазами и ушами.

– Надо бежать! – крикнула я мужу. – Сейчас придет вода и утянет нас в море! Пошли, скорее!

Муж в это время смотрел в окно и тоже видел картины, так испугавшие меня.

– Наш дом выдержит эти волны, – сказал он, – тем более что они не успеют залить комнаты, потому что быстро отхлынут.

С этими словами муж закрыл окна, а я побежала закрывать входную дверь. Мне оставалось сделать пару–тройку шагов до двери, как в комнате появилась вода – чистая и прозрачная, словно родниковая. Как же так, – удивилась я, шлепая по ней, – после взрыва вода должна быть мутной и грязной. Уровень ее был такой, что доходил мне до щиколоток. Все это заинтересовало меня, поэтому я не закрыла дверь, а открыла – чтобы посмотреть, что творится с морем.

Но что я увидела! Все море было скованно толстым антарктическим льдом – старым, бугрящимся неровной поверхностью. А поверх льда лежали слои и кучи видавшего виды снега. Единственное, что указывало на происшествие, которое я наблюдала, была дорожка метра в полтора–два шириной, идущая от нашего порога до места падения самолета. Там она просто исчезала. Но и эта дорожка была покрыта льдом, только более тонким слоем. А вдоль нее с двух сторон громоздились кучи снега, словно эту дорожку когда–то прочищали, отбрасывая снег на обочины.

Когда я снова вернулась в дом, воды там уже не было.

Вот такой сон. Вещий ли он? Не знаю. Прошло уже почти два года…

Раздел 4. Легкое цунами времени

Неожиданный звонок

С особенным чувством я взяла в руки раритет: «Рукоделие», авторы А. Д. Жилкина и В. Ф. Жилкин – с недавно обновленной в типографии издательства «Заря» обложкой. Шитый блок средней толщины при реставрации проверили на сохранность и прочность. Нитки оказались целы и держали сфальцованные тетради как надо. Все равно для надежности корешок пропитали клеем, затем по всем канонам высшего полиграфического мастерства изделие одели в твердый переплет. На лицевую сторону крышки приклеили старую мягкую обложку, покрыли лаком. Эта работа явилась данью уважения со стороны коллег, проявленной в связи с моим уходом на пенсию.

Так издание 1953 года получило новую жизнь. Как и я, оно вышло из активного употребления и превратилось в экспонат домашнего музея. Дорогой экспонат. Разве могла я знать, что с этой простой вещицы начнется мой трудовой путь и практически с нею же закончится? Это первая книга, подаренная мне мамой – за год до того, как я пошла в школу. По ней я самостоятельно училась шить. Теперь с нею ушла на отдых. Теплая волна смешанных чувств окатила душу. Я едва успела сглотнуть возникший в горле комок.

Книги как люди – когда о них забываешь, покрываются печалью, материализующейся в виде пыли, и их требуется хотя бы просто перебрать, чтобы освежить общий вид, встряхнуть, не дать уйти из них живому духу. Этим я как раз и занималась, когда прозвенел звонок квартирного телефона, который с наступлением эры мобильной связи давал о себе знать все реже, почти не напоминал. Но вот кто–то откопал в своих архивах мой номер… Чудно. Я подбежала к столу и плюхнулась в кресло, стоящее перед монитором компьютера, с приязнью поглядывая на экран, где на рабочем столе красовался майский пейзаж.

– Алло! – выдохнула своим мягким альтом. Слишком альтом и слишком мягким, чтобы не выдавать мой возраст.

Отозвавшийся голос оказался женским, очень смутно знакомым… Из запредельно давних времен. Однако вспомнить мне его не удавалось ни после первой фразы, ни после второй. Женщина назвала меня по имени–отчеству, попросила о встрече, мотивируя тем, что ей это крайне необходимо. От дальнейших объяснений отказалась, причем скомкано и сбивчиво, что вызывало подозрения.

– Простите, я не узнаю вас по голосу, – сказала я. – Мы знакомы?

– Меня зовут Зоя Михайловна, – напомнила она. – Я работала в отделе снабжения. Припоминаете?

– Раевская?

– Да–да, это я и есть!

Областная книжная типография, с досадой подумала я. Зачем этот призрак решил меня побеспокоить?

После звонка я напряглась. И конечно, все вспомнила. Ее привела ко мне в отдел кадров Света Устименко, сказала, что это то ли ее родственница, то ли бывшая сослуживица, короче отрекомендовала с хорошей стороны. Сама Света, до недавнего времени занимавшая должность товароведа, перешла работать в приемную, на место ушедшей на пенсию секретарши директора. И теперь в отдел снабжения требовался товаровед, вот она и старалась помочь. Ее протеже прошла необходимые собеседования и мне оставалось только оформить ее приказом. С тех пор эта улыбчивая женщина (невысокого роста, полненькая, крашеная блондинка) иногда заходила ко мне – уточнить данные об отпуске или сдать бюллетень, что бывало редко. Практически я ничего о ней не знала, за исключением официальных анкетных данных – не замужем, детей нет.

Что могло ей понадобиться от меня через столько лет?

Минуло восемнадцать лет с момента моего ухода оттуда. Достаточный срок, чтобы даже имя забыть. Но нет, иногда обо мне вспоминали те, кто искал работу. Просили помочь в этом деле, что–то посоветовать, кому–то порекомендовать. Случалось это все реже и реже. А теперь типография вообще давно была заброшенным объектом, тихо разваливающимся под наблюдением государственной охраны. Перед тем, как завершить эксплуатацию, ее, полагаю, основательно ограбили, оборудование продали, все растащили. Если бы не архив с человеческими судьбами, валяющийся где–то там, то охранять было бы нечего. Какая непредвиденная, какая немыслимая участь! А ведь было уникальное предприятие, сравнительно молодое, корпуса которого строились в конце 60‑х годов прошлого века. Для промышленности это не возраст.

Итак, вопрос о работе отпадал сам собой.

Взять второе, чем я могла интересовать людей, – литературу. Но как писателя меня там просто не знали. А хоть бы и знали, так в этом качестве я не могла интересовать рядовых полиграфистов. Зоя Михайловна на книгочея никак не походила.

Ага, есть еще третье – время от времени моим бывшим коллегам требовалось у кого–то перехватить деньжат. По привычке, сформированной еще тогда, когда я там работала, бежали ко мне. Приходилось помогать, просто так – по старой памяти. Но с тех пор, как я избавилась от книжного магазина и знакомым это стало известно, с этой просьбой ко мне обращаться перестали.

Так что вопрос оставался открытым.

Поиск

Отказать бывшей сослуживице во встречи я не могла: и причины не было, и повод не находился. Встреча была назначена на послезавтра, и за это время не мешало бы приблизительно понять, чего от нее ждать. Ведь не зря звонившая отказалась уточнять что–либо по телефону. Значит, была в этом какая–то неприятная фишка, а мне неприятности позарез не показаны – вредны для здоровья. Будь это рядовое событие, она бы не стала скрытничать.

Перебрав варианты, подсказанные практикой жизни на типографии и общения с ее коллективом, я поняла, что сама нащупать причину не смогу. Предполагалось одно: у этой женщины случилось что–то такое, в чем помочь ей могу только я. В чем же она видела мою уникальность? Что это могло быть?

Теряться в догадках не имело смысла. Ничего не оставалось, как поискать у общих знакомых то, что было пропущено мною по объективным причинам, – сведения о ее жизни за тот период, когда мы больше не были членами единого общественного организма.

Снова усевшись в любимое кресло, я достала из нижнего ящика стола домашнюю телефонную книгу, которую лет двадцать назад сама сверстала, отпечатала и переплела. Пролистала страницы, испещренные вымаранными строчками. Увы, многие знакомые успели уйти из мира. Ба, – вовсе не многие, а почти все! Директор, главный инженер, главный технолог, главный механик, начальник производственного отдела, председатель профкома, начальник отдела технического контроля, начальники цехов… Даже моя помощница по отделу кадров Валя Гармаш, которая была моложе меня на пять лет…

Дальше: главный бухгалтер уехала в Сан – Франциско, начальник отдела труда и заработной платы – в Хайфу, начальник планового отдела – в Тель – Авив. Палец скользил по оставшимся строчкам и натыкался на имена, которые я просто не успела вычеркнуть. Никого из управленческого состава, с кем я тесно общалась, не осталось в наличии. Рядовые сотрудники других служб и отделов, тем более цехов, разумеется, не в счет – я не была с ними на короткой ноге, и обращаться за помощью в сборе информации о Зое Михайловне посчитала рискованным. Да я просто не знала, что это были за люди по большому счету.

Но вот мелькнула одна фамилия! Будницкий. Да, это заместитель начальника областного управления по печати… Его жена работала у нас в производственном отделе технологом. Истинная женщина, она всегда все знала, просто находка для шпиона. Я засомневалась: звонить или нет? Это были весьма пожилые люди, старше всех вычеркнутых, ветераны Великой Отечественной войны. Все же, после некоторых раздумий я решила звонить, ибо знала не только их сына, работавшего у нас после окончания полиграфического института, но и невестку. Бывает же такое – с этой девочкой, их будущей невесткой, я работала в одном институте еще до прихода в типографию. Ей я помогала с поездкой в Ленинград, где она пыталась поступить в училище, готовящее стюардесс. Не получилось. А потом, уже будучи сотрудником типографии, помогала согласовать с ЗАГСом вопрос о регистрации ее брака вне очереди. Она обратилась, пришлось подключиться…

Если супругов Будницких нет в живых, думала я, то их дети охотно ответят на мой звонок, не удивятся, не обидятся. Я набрала номер, пошли вызовы… сердце забилось сильнее.

Но нет, ответила Раиса Васильевна, причем весьма бодрым и веселым голоском. Значит, все живы!

– С чем вы к нам? – спросила она после взаимных приветствий. Отмалчиваться или выдумывать что–то несуществующее не имело смысла. Мне нечего было скрывать, это очевидно, как и то, что я не знала, что искала.

– Вы помните Раевскую из отдела снабжения?

– Зою? – спросила она и тут же ответила: – Конечно, помню. А что случилось?

Я изложила суть дела, состоящую, собственно, в том, что я не знаю, что случилось, сама именно это и ищу. Но что–то наверняка случилось, потому что она хочет со мной встретиться.

– Не знаю… – выслушав меня, сказала Раиса Васильевна. – Между нами говоря, она была странной женщиной и часто попадала впросак. И как все странные люди, проявляла недоверие и настороженность к тому, чего не знала.

Я вздохнула. Эх, Раиса Васильевна сама не была такой уж простой. Но сейчас удивила меня другим – откровенностью. Это не ее черта. Она любила поводить собеседника за нос, что–то намекнуть, о чем–то умолчать, с чем–то согласиться, о чем–то дать понять. Не говорить конкретных вещей – это было ее кредо, которым она пользовалась в беседах с заказчиками, с сотрудниками, наверное, и с родными. Ясное дело, я приготовилась выспрашивать детали, вытягивать из нее информацию с помощью ряда наводящих вопросов, а тут – нате вам.

– Может, она надумала выйти замуж, – предположила я, – и хочет, чтобы кто–то оценил претендента на роль мужа? У нее есть родня?

– Да, у нее есть старшая сестра. Причем благополучная – замужем, имеет сына. Думаю, посоветоваться относительно замужества у нее есть с кем.

– Значит, что–то другое.

– Да.

– У кого же мне узнать о ней хоть что–нибудь… – в раздумье обронила я.

– Позвоните Свете Устименко, – сказала моя собеседница, и я чуть не хлопнула себя по лбу.

Ну как я могла забыть? Директорская секретарша… Только вот у меня не было ее номера, и я спросила о нем у Раисы Васильевны. А вдруг даст.

– Нет, – сказала она, – я не знаю ее телефона. Зато точно знаю, у кого он есть, – по голосу я поняла, что она улыбается. Хитрит. Сейчас начнет торговаться. Это было вполне в ее стиле.

– Скажете? – благодушно подыграла я, не представляя, что она потребует взамен.

– А дайте слово, что после встречи с Зоей вы расскажете мне, в чем было дело, – она запросила гораздо меньше, чем я ожидала, поэтому я поклялась своим здоровьем, что скажу; и она открыла мне тайну: – У Замулы.

Мы распрощались тепло и приязненно, несмотря на ее особенности, я питала к ней искреннее расположение, потому что она не была плохим человеком.