Текст книги "Преодоление игры"

Автор книги: Любовь Овсянникова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 26 страниц)

О встрече с Василием Васильевичем и дальнейших с ним отношениях я продолжу вспоминать в другом рассказе. А тут завершу повесть о Тане.

После этой встречи я ушла в новые заботы, да и Таня мало напоминала о себе, теперь еще больше тяготясь торговлей на рынке. Ей было обидно, что она не нашла себе применения в сфере, где могла бы использовать полученное образование. Жилось ей крайне трудно. И хотя дети перешли на собственное обеспечение, но она сама была неустроена, страдала от безденежья. Как–то она засобиралась выйти замуж, о чем сообщила мне по телефону. Мы с мужем немедленно подобрали подарок и поехали поздравить ее, но наше рвение оказалось неуместным – Таня, коренная горожанка, «девочка со скрипкой», выходила замуж за сельского мужичка, не обремененного душевными тонкостями. Какие уж тут поздравления? Но это даже и не главное. Главное, что Таня решалась на этот шаг не по любви, а из желания освободить свою квартиру для сына Андрея.

Несколько лет она жила в селе. И о той ее жизни я почти не знаю, ибо из общих фраз Андрея, говоренных в редкие моменты телефонного общения со мной, понять суть невозможно. Как и следовало ожидать, семьи и единодушия не получилось. Тане пришлось вернуться назад.

Кажется, свою торговлю на рынке она больше не возобновляла. И это, возможно, самое полезное, что последовало за попыткой устроить семейную жизнь. Вместо этого Таня нашла себе партнера и занялась производством квартирных ремонтов, с чем душа ее примирилась.

Она позвонила мне в конце лета 2003 года. Мы поговорили о том о сем, и она вскользь пожаловалась на плохое самочувствие. Я не могла представить, чтобы такая здоровая и энергичная женщина заболела, и для себя объяснила жалобы крайней усталостью. Ведь фактически она никогда не отдыхала. Не знаю, возможно, только в ранней молодости могла позволить себе отоспаться, поехать куда–то, погулять, отвлечься от зарабатывания денег. А когда дети подросли и муж ушел из семьи, у нее на отдых не было ни времени, ни средств. В конце 90‑х годов мне частенько приходилось слышать от нее речи, что она нажилась, что пора ей на вечный покой. Она повторяла эту мысль в одних и тех же выражениях: «Пожила и хватит. Я нажилась. Мне хватит!» – и при этом разжимала и выбрасывала врозь затиснутые до этого пальцы.

– Ты бы отдохнула, Таня, – робко ответила я на ее жалобу.

– Ну какое «отдохнула», Люба? – по своему обыкновению резковато возразила Таня. – Мне нужны деньги на лечение. Да и вообще я решила работать до последнего дня. До последнего, сколько смогу! Ты уже оформила пенсию? – вдруг изменила она тему разговора.

– Конечно, еще год назад.

– Ах, я забыла, что ты старше меня, – сказала Таня. – Мне вот только в сентябре будет пятьдесят пять. Надо пенсию оформлять, а некогда. Ты не можешь помочь?

– Могу, наверное, – сказала я. – Я пришлю к тебе женщину, которая помогала мне. Это моя бывшая подчиненная. Она профессиональный кадровый работник, сделает все в лучшем виде.

– Дорого берет?

– Ничего она не берет. Рада будет, если сама что–то дашь. Она очень нуждается в деньгах.

– Это с тебя она не взяла. А я заплачу ей, безусловно.

– Я тоже заплатила.

Вот такой у нас получился разговор.

После него я позвонила Вале Гармаш, сотруднице по типографии, с которой поддерживала приятельские отношения, и попросила помочь Тане с оформлением пенсии.

– Не сомневайтесь, Любовь Борисовна, я все сделаю, – согласилась Валя.

Как и полагается, она поехала к Тане, взяла ее документы и по всем требованиям оформила дело для подачи на начисление пенсии. Даже сама отвезла его и сдала в собес. Обо всех этапах работы Валя докладывала мне по телефону.

Но получить пенсию Таня так и не успела, не знаю, что помешало этому. Скорее всего, она, уже сильно болея, не открыла пенсионный счет в банке. А летом следующего года мне позвонила женщина, та самая подружка, что удивляла Таню разгадыванием снов, и попросила собрать людей на Танины сороковины. Я оторопела! Оказывается, Таня отошла в мир иной в мае 2004 года. Ее отпевали в нашем соборе, а я находилась рядом и ничего не знала об этом. Как жаль.

На поминки собралась почти вся наша группа, был, конечно, и Танин муж Анатолий. Из Воркуты приехала дочь Юля, была и весьма крепкая Танина мама, красавица и умница. Она–то и рассказала о болезни и последних минутах Таниной жизни.

На следующий день после сороковин родственники и мы, самые близкие друзья, были на Таниной могиле – помянули, спели ее любимые песни.

Я никогда не забываю Таню, прекрасную своей прямотой и доверчивостью, решительным и мужественным характером, нелукавостью, умением идти до конца по избранной дороге. Нелегкую жизнь она прожила, хотя начинала успешно и уверенно. Порой мне кажется, что ее жизнь могла быть иной, более счастливой, более спокойной и благополучной. Но кто или что виной тому, что сложилось так, а не иначе?

Целебное внимание

Не прошло и года с тех пор, как не стало папы, а я, стойко державшаяся при нем, как–то медленно и совершенно незаметно для себя разболелась – впала в тяжелую мнительность. Уже к поздней осени того же 2001 года мне пришлось в который раз ложиться в отделение неврозов к Анне Алексеевне Хохолевой[39]39
  Анна Алексеевна Хохолева – врач–психотерапевт, заведующая отделением № 32 (неврозов) Областной клинической психиатрической больницы.


[Закрыть], принимать довольно сильное лечение против наседающих фобий. Там я, можно сказать, распоясалась и под прикрытием лечения всецело отдалась скорби – одним духом написала поэму и часть воспоминаний о папе. Короче, набрала материал на посвященную ему книгу. Конечно, это все успешно выводило из меня боль утраты и таким образом избавляло от нее, но и подогревало сопутствующую болезнь – все в мире двойственно. Тем более что я старалась еще и для мамы, всячески выражая ей сочувствие, в словах и действиях, в поступках, чем предоставляла возможность скорее освоиться с мыслью, что папа ушел в прошлое, и теперь ей надо жить в другом ритме – спокойном и размеренном.

После лечения недомогание отступило. Ушли навязчивые мысли о болезни и скорой смерти. Это позволило выписаться из больницы и последние месяцы перед 19‑м января отдать подготовке мероприятий в честь папиной памяти. Задумка была пространная, в план входило: посещение нашими гостями папиной могилы и проведение там видеосъемок; панихида – заупокойное богослужение с молитвенным поминовением папы и в уповании на милосердие Божие прошением ему прощения согрешений и блаженной вечной жизни; концерт с военными и папиными любимыми песнями, со стихами и воспоминаниями о нем; наконец просто задушевные поминки по народному обычаю.

Возможно, если бы я не бередила свои раны, то рецидива не наступило бы. Но я не могла поступить иначе, думать только о себе. Мама очень хотела провести поминки и ждала от меня инициативы и сценария, как всегда оригинального и запоминающегося. Да и обстоятельства складывались для этого как нельзя более удачно, они позволяли легко организовать невиданное в селе событие, где о папе вспомнил бы и высказался каждый желающий. Мы постарались переломить традицию и сделать из него не олицетворение скорби, а праздник благодарности папе за жизнь, посвященную нам, своим друзьям, сотрудникам, односельчанам, этому прекрасному белому свету.

Сейчас я удивляюсь, как мне это удалось, ведь пришлось немало потрудиться и понервничать. Для проведения встречи мало было составить план, что и как делать. Надо было организовать съемочную группу областного телевидения и транспорт для ее перевозки, из разных мест собрать вместе своих поющих подруг детства и юности для исполнения песен, школьников и родных для декламации стихов, воодушевить стареньких папиных сотрудников для выступлений, пригласить местного батюшку с певчими. Не просто оказалось найти помещение для проведения встречи, собрать других наших родных и знакомых и морально приготовить их к новой форме выражения чувств в годовщину памяти человека.

После этого события я на телевидении работала над фильмом о папе, а дальше привезла его в село и устроила показ для всех желающих в несколько сеансов у нас дома. Люди приходили смотреть – кто на себя, кто на других, а кто хотел познакомиться с новой формой поминок. Являлись прямо с работы, голодные и уставшие, и мне хотелось создать для них хороший вечер с ужином и отдыхом. Я это перечисляю затем, чтобы подчеркнуть напряжение, в котором жила и эмоционально, и физически.

Но вот все осталось позади. Незаметно за этими хлопотами истаяла зима, появилась капель, над просторами земли запрыгали солнечные зайчики, проклюнулась весна. Мы с мамой снова готовились к ремонту. Еще в последнее папино лето мы оклеили обоями комнаты, коридор и веранду. В лето после папиного ухода мама с правнуком Алешей занималась покраской оконных рам и крыши, белила дом снаружи. И вот снова приходилось переклеивать обои в коридоре, испорченные поломкой отопительных труб, а также надо было обновить их в веранде и покрасить там потолок, заодно доклеить обоями кладовку. Да и забор требовал ремонта и покраски. Почти весь май ушел на эти работы. Домой, к мужу, я вернулась с усталостью в мышцах, зато немного отдохнувшая душой, надышавшаяся ароматами цветущей степи, воздухом детства. Казалось, я была в хорошей форме.

Но с постепенным спадом активности ко мне начали возвращаться нестерпимо навязчивые фобии. Я уже не проводила время в магазине – мою работу там прервала папина болезнь и смерть, а затем необходимость часто и подолгу бывать у мамы, и я решила не возобновлять прежней деятельности. Там уже справлялись без меня, и меня это устраивало. Теперь я на весь день оставалась дома одна и могла заниматься полюбившимися делами. Но вот беда – при этом не было у меня возможности обороняться от мыслей, а они приходили толпами, настырно и мрачно терзая нервы, оставляя по себе эмоции страха и обреченности. Давняя депрессия, задавленная лечением и моей волей, сейчас снова поднимала голову, рисуя будущее черными красками и убивая радость жизни. Постепенно я скатывалась в еще более тяжелую душевную бесприютность, чем прежде. С той разницей, что теперь я не стремилась к смерти, а с острой тоской боялась ее и страдала, неотвязно полагая, что мой час пробил.

Это было невыносимо. С одной стороны, я настоятельно жаждала убедиться, что ошибаюсь и со мной все хорошо, но, с другой стороны, я боялась прикоснуться к себе и осмотреть те места, которые беспокоили воображение. И не только сама этого не хотела делать, но не могла заставить себя обратиться к специалистам, чтобы они сказали свое слово.

Сначала беспокоила правая нога, где на внешней стороне голени обнаружился довольно большой в диаметре, но невысокий подкожный бугорок. Я вспомнила, как белила кухню, стоя на шаткой лестнице, как лестница пошатнулась и я, балансируя на ней, ударилась обо что–то именно этим местом. Это было еще при жизни папы, в его последнее лето, когда мои мысли были заняты не собой. Естественно, я забыла об ушибе, не причинившем мне видимого вреда.

Вскоре после этого мы поехали на морской пляж в Алупку, и тут, раздевшись, я нашла на правой голени багровый синяк. Опять вспомнилась побелка кухни, неустойчиво стоящая лестница, полученный ушиб. Светить таким сомнительным украшением перед отдыхающими было неудобно, и все же я то и дело подставляла травмированное место солнечным лучам. Наконец через неделю морская вода, целебный воздух и солнце сделали свое дело – синяк исчез. И вот почти год спустя я на этом месте обнаружила шишку.

Неимоверно мучаясь страшными подозрениями, не находя себе места от них, я волей–неволей негативным образом влияла на Юру, самого близкого мне человека. Ему было тяжело находиться рядом со мной, я это видела. Но как я могла избавить его от столь тягостной участи? О том, чтобы исчезнуть из жизни, я уже не думала, никакого подобного импульса внутри меня больше не возникало. И все же я на все смотрела глазами человека обреченного, прощающегося с солнцем, и говорила так, будто каждой моей фразе суждено стать последней. Я носила в душе море трогательной нежности к мужу и океан горечи, что должна расстаться с ним. Меня ни на минуту не отпускали мысли о своих последних часах. То тут, то там я оставляла для Юры прощальные записки и плакала. Потом, понимая, что этим нанесу ему травму, вынимала их из тайников и уничтожала, постоянно опасаясь, что не все нашла и где–то остались мои признания и сожаления о вечной разлуке.

Я запрещала себе делать это. Но мне так хотелось выговориться! Так хотелось, чтобы кто–то снял с меня этот груз. И еще я хотела все время оставаться тут, с мужем, в его прекрасном мире… И вновь мною невольно изобретались способы подать ему голос из–за неизбежной черты, к которой я, по своему мнению, приближалась. В какую–то минуту возникал очередной прощальный проект, казалось, что это может быть дневник… Я туда все–все напишу о своих страданиях, а он его прочитает и тогда узнает, и поймет, и так далее. Представления о том, как это будет, на некоторое время отодвигали осуществление плана действий. Борьба с собой изнуряла меня.

Однажды я решила вновь пойти в магазин, подышать его атмосферой – не на весь день, а только чтобы развеяться, думала, что мне это поможет. Там я уселась на излюбленное место, посмотрела в окно, вспомнила, как начинала свое дело, как поднимала магазин. Даже мысленное прикосновение к той бурливой поре, исполненной надежд, ободряло душу. И тут в магазин зашел наш постоянный покупатель – молодой, довольно симпатичный мужчина: высокий, статный, аккуратный, просто, но со вкусом одетый. Словом, он воплощал в себе лучшие черты и интеллигента нашей поры, и приемлемые качества нового времени. Он редко покупал книги, но зато брал их читать, как бы во временную аренду, и что–то платил за это. Не скажу, что это были выгодные сделки, но для разнообразия мы на них шли.

– О, и вы здесь? – обрадованно отреагировал он, увидев меня, – А почему вы такая печальная? – и с этими словами подошел к моему столу, слегка наклонился, выявляя нелживую учтивость. – Я вас давно не видел. Где вы пропадаете?

Он ничего не путал, сейчас шло лето 2001 года, а ровно с середины ноября предыдущего года я перестала бывать в магазине.

– Нигде, – сказала я. – Сижу дома.

– Почему?

– Решила сменить образ жизни. Скучно мне тут.

Отец болел долго: впервые болезнь дала о себе знать на Рождество 1999 года, а увела его от людей 19 января 2001 года, на Крещение. Все папины даты вообще наполнены скрытым значением, словно мистикой, потому что главные события его жизни происходили в дни Великих православных праздников. Например, он родился на Илью. Я часто думала над этим и говорила с людьми. Не удивительно, что постоянные покупатели и посетители знали о папиной болезни и смерти. Знал и этот мужчина, чаще других заходивший к нам. Поэтому я его вежливое внимание восприняла как выявление соболезнования мне.

– И чем вы дома занимаетесь? – продолжал он интересоваться, явно плохо представляя сочетание меня и затворничества. Я вздохнула и, наверное, столь красноречиво посмотрела на него, что он все понял. – Вас что–то угнетает?

– Да, болею я.

Он перемялся с ноги на ногу, с неуверенностью оглянулся на стоящую сзади Веру, на моего мужа Юрия Семеновича и тихо сказал:

– А ведь я врач, хирург. Могу чем–то помочь?

Не знаю, как со стороны, но сама о себе знаю одно – подвернувшийся шанс я редко упускаю. Вот и тут оживилась, почуяв шедшую навстречу удачу, явно посылаемую свыше благими силами. Ведь по поводу шишки на ноге давно уже пора было обратиться именно к хирургу и да и успокоиться наконец, но я даже думать об этом не могла – меня преследовал страх услышать неутешительное заключение. А тут, парализованный досадной для него сподручностью, мой страх замер и ослабил хватку, вынул из меня когти, отпустил душу. Отпустил всего на короткий миг, я это понимала, и поэтому сразу же поспешила воспользоваться моментом и совсем избавиться от него.

– Да! Пройдемте в кабинет, – и я, кивнув Юрию Семеновичу, повела неожиданного консультанта вглубь магазина. Мой муж пропустил его вперед и поспешил следом.

Мы зашли в кабинет, кажущийся не очень уютным, ибо он был маленький, но с высокими – до четырех с половиной метров – потолками, от чего казался колодцем. Сергей Владимирович, кажется, так звали этого хирурга, осмотрел мою ногу, ощупал шишку, расспросил о наблюдениях.

– Абсолютно ничего страшного, – сказал он. – Обычное следствие сильного ушиба, на кости образовалась параоссальная мозоль. Она имеет незначительный выступ, но за счет отечности мышечных тканей на поверхности кожи кажется большой.

– Это пройдет?

– Трудно сказать. Может и не пройти. Но оно же вам не мешает?

– Нет.

– А угрозы от нее нет никакой. Живите спокойно.

Со стула я вставала уже преображенной, вернее, возрожденной к жизни. Но от резкого перехода от отчаяния до избавления от него со мной случился приступ плача. Я резко отвернулась от присутствующих, пряча слезы и искаженное ими лицо, хотя мое состояние выдавали содрогающиеся плечи и звуки рыдания. От неожиданной легкости и света, коими струился мой внезапный избавитель, от его утешных слов и жизнеутверждающей энергетики из меня быстро вытекал стресс, доходивший до стадии неотступной фобии и долго мешающий жить. Счастье внезапного облегчения было тоже стрессом, нечаянным, который словно рывком выдернул меня из трясины и погибели, и от него душа заболела и заплакала. Даже у Юрия Семеновича глаза увлажнились от радостного воскрешения моих надежд. А уж Сергей Владимирович просто просиял – ему как врачу высшей похвалой было мое ликование – редкая минута, когда человека все в мире устраивает.

Больше я с Сергеем Владимировичем не виделась, лишь помню его всю жизнь, помню то, как однажды он вернул мне покой и краски жизни. И я прошу для него у Бога милости.

* * *

Следующей весной эпопея с наваждением повторилась, только теперь меня беспокоил другой орган, который я все так же боялась осматривать, даже мыть. Можно много живописать свои страхи и мучения, важно не то, как интенсивны они были. Важно другое – они были неотступны и настойчивы, превращали меня в ходячий кошмар, и это отражалось на жизни моей семьи, на муже, дорогом моем человеке. Опять я долго не выходила на люди, билась сама с собой и не могла отбиться от цепкого недуга.

Однажды Юра снова вытащил меня в магазин. Он явно искал возможность развеять мои тучи, заинтересовать меня чем–то другим, отвлечь, хотя, возможно, и не надеялся на повторение прошлогоднего сказочного исцеления, проделанного Сергеем Владимировичем – внезапным посланником неба. Я понимала Юрины усилия и изо всех сил поддерживала его.

– Надо съездить на книжный склад, – сказал он, видя, что я немного оживилась в разговоре с Верой, заинтересовалась книжными новинками, – взять книги для магазина. Прогуляешься со мной?

– Поехали, – сдержанно согласилась я.

Действительно, я всегда участвовала в отборе книг для торговли. Когда–то сама привозила их из разных концов страны, потом издавала, обогащала ассортимент магазина обменами. Теперь все изменилось. Как мы пополняли свои запасы в последнее время? А вот как: Юра брал на оптовых складах образцы книг, приносил домой, и мы решали, что нам подходит, а что нет, что надо заказывать для поставок и в каких количествах. Не очень оперативный метод снабжения, конечно, но книжная торговля как вид бизнеса постепенно угасала, и мы это понимали, так что не очень и стремились переломить объективные тенденции.

– Это далеко? – спросила я настороженно – после трагедии с Васей я не любила ездить машиной, боялась.

– Нет, это рядом с нами. А потом я завезу тебя домой.

Наша новенькая «Славута» вишневого цвета, стояла на тротуаре под окнами, сверкая чистым навощенным кузовом. Это на ней в последнее свое лето ездил папа, к ней он в последний раз вышел из дома и в ней посидел, слушая музыку и слабо сверкая радостными глазками. Эту последнюю его земную радость мы с Юрой берегли и, стремясь дольше оставить в семье, со временем передали моей младшей племяннице, а она – не сохранила, тут же продала, лишний раз доказав, что мои святыни ей чужды.

Выйдя на крыльцо магазина, я почувствовала мягкие касания солнца – продолжалось утро. Необыкновенно свежий воздух ласкал кожу легкими овеваниями. Разгорающийся день обещал быть не знойным, а лишь светлым и погожим. Мне очень хотелось жить в этом мире, не расставаться с ним. Я вздохнула и подавила бушевавшую в себе печаль.

– Сяду сзади, – сказала я, когда Юра открыл салон машины. Он понимающе кивнул и отщелкнул заднюю дверь.

Тогда еще на дорогах не было обилия машин, приводящего к заторам, и мы быстро доехали по нужному адресу. А там повернули во двор добротного высотного дома, явно построенного в последние советские годы, развернулись, наслаждаясь его большими размерами и простором, подрулили к входу в склад. Поистине тогда еще город принадлежал нам, его жителям, и мы чувствовали себя в нем хозяевами.

Фирму, в которую мы приехали, я знала давно, как и ее учредителей. Они были выходцами из братства книжников советской поры – стихийного сообщества коллекционеров, которые подторговыванием книг пополняли свои домашние собрания. Книжники были настоящими книгочеями, знатоками авторов и изданий, ценителями литературных творений. По сути, полуподпольно распространяя хорошие книги, они поддерживали в народе интерес к чтению и воспитывали в нем вкус к литературному слову. Ведь ни одна продажа не обходилась без предварительной просветительской беседы о содержании книги и том, кто ее написал, когда впервые она была издана и прочих интересных подробностей.

Как только настали перемены, многие книжники организовали свои фирмы. Мне остается только похвастать, что я была первым в нашем городе зачинателем этого дела. Последователи появились позже, признавая меня местной достопримечательностью, маленькой знаменитостью, как бы завершающей страницей в рассказе о днепропетровских книжниках и их неформальной деятельности. Что ж – перемены в стране диктовали и нам свою волю, заставляли меняться. В своем марше мы должны были не сбиваться с шага. За инициативу и пример, поданный остальным, меня уважали и ценили даже те, с кем я знакома была мало.

Валерий, так звали руководителя фирмы, когда–то преподавал в одном из техникумов города, и на профессиональную книжную торговлю перешел в числе последних. Но сумел поставить дело на широкую ногу – ему везли книги из–за рубежа, с России. Причем, как можно было догадаться, минуя таможни, вот почему у него был широкий выбор и довольно низкие цены. Категорический противник развала нашей страны, я только приветствовала насыпание соли под хвост таможням, границам, налоговикам и всякой деструктивной силе, разъединяющей наш народ и гробящей общую великую культуру и экономику.

К нам в зал вышла симпатичная молодая женщина, чернявая с молочно–персиковой кожей лица.

– Меня зовут Наташа[40]40
  Наталья Букреева – книготорговый работник.


[Закрыть], – представилась она низким хрипловатым голосом. – А вы Любовь Борисовна, я вас знаю. Будете выбирать книги?

– Да, – я присмотрелась – ей было едва за четверть века. – А вы кто?

– Я Валерина жена, – не смущаясь, сказала Наташа, понимая, что меня это может шокировать, ведь Валерий был нашим с Юрой ровесником. И я скрыла иронию, чтобы не обидеть девушку, ибо она мне очень понравилась струившимся от нее добросердечием и искренностью. – Потом зайдете ко мне в кабинет, хорошо? Попьем чайку.

– Да, конечно, – я улыбнулась. – Спасибо.

Первое впечатление меня не обмануло, Наташа была очаровательным человеком. А ее увлеченность книгами и любовь к располневшему Валерке просто умиляли. Она взахлеб рассказывала, как здорово они с ним устроились жить на съемной квартире, как его любит ее дочка и как он хорошо относится к девочке. Я знала, что первая семья Валерия давно жила в Израиле, а здесь он был женат вторым браком.

– Валерий опять развелся? – спросила я у Наташи.

– Нет, что вы, у него не хватает смелости, – засмеялась она. – Боится, что я его брошу. Да пусть не разводится, неважно. Главное, что он со мной.

Мы еще разговаривали, когда появился Валерий, чем–то озабоченный, как всегда мягко–неулыбчивый. Он махнул рукой, чтобы мы не обращали на него внимания, покрутился и вышел. Однако когда Юра оформил отобранные нами книгим и мы засобиралась уходить, Валерий вручил мне штук пятнадцать книг, которые могли заинтересовать меня лично и пригодиться в домашней библиотеке. Старый книжник – он знал, как и чем сделать приятное коллеге.

– Это вам подарок от нас с Наташей, – сказал он.

Я попыталась сопротивляться, но тщетно.

– Берите, берите! – придержала меня за руки Наташа. – Вы писатель, а мы всего лишь читатели, и должны опекать вас.

Они проводили нас к машине, куда грузчики уже закончили загружать коробки с отобранными книгами. Мы тепло распрощались. При этом я заметила, насколько им приятно было то, что я бережно прижимала к себе подаренные книги, не выпуская из рук. Так с этими книгами я и села в салон. Они у меня хранятся до сих пор.

С тех пор Наташа изредка позванивала мне. Мы сошлись ближе, говорили о новых книгах, о ее любви к Валерию, о работе нашего магазина, погоде – просто поверяли друг другу маленькие тайны, впрочем, никому кроме нас самих не интересные. Пользуясь тем, что мы живем рядом с их фирмой, Наташа однажды зашла ко мне в гости с конфетами и цветами. Мы посидели, поболтали о книжных делах, о мужчинах. Наконец Наташа заговорила обо мне, заметив, что я плохо выгляжу, почернела лицом. Я не стала крыться и откровенно пожаловалась на свое настроение, на страшные подозрения в отношении здоровья. Она с молчаливой настороженностью выслушала меня, уточнила, на какой орган я грешу и что чувствую, и мягко перевела разговор на другую тему. Я даже не заметила, как это произошло.

Лето продолжалось, опять не жаркое, как и в прошлом году. Мне очень хотелось выехать в село, окунуться в родную среду, как в детстве, побыть на вольном просторе, походить по живой земле, погрузиться в воду прогретых водоемов. Я искала возможность сбросить с души груз подозрений в болезни, подкрепиться живой энергией, воспрянуть. Но никто нигде меня не ждал, никому до меня не было дела. Как тяжело и порой опасно быть непонятой близкими! Ведь и друзья, и родственники знали, что я болею, однако даже попытки не предпринимали принять во мне то участие, которое порой надежнее лекарств возвращает человека к жизни. Но Создатель еще опекал меня.

Очередной звонок от Наташи прозвенел около трех часов дня, когда я обычно уже не выхожу на улицу, стараясь все житейские дела переделать с утра, а после обеда работать в уединении.

– Вы сейчас свободны? – спросила она.

– Да. А что мне предстоит?

– Хочу прогуляться с вами. Получится?

– Получится, – сказала я, полагая, что Наташа решила пройтись по скверу или по площади, или спуститься к Днепру. Жизнь в центре города кое к чему обязывает, у меня случались неожиданные гости, приезжающие просто побродить по красивым местам и отдохнуть.

– Тогда я сейчас буду.

Я начала одеваться к выходу.

Наташа вошла в дом юная, сияющая, жизнерадостная, просто брызжущая энергией. Она была добротно одета, в меру модно, со вкусом, и хорошо причесана.

– Пойдемте, нас ждут, – заторопила она меня, увидев, что я при полном параде.

– Кто?

– Да Валерка, кто же еще!

– Он тоже с нами будет гулять? – уточняла я, пока мы спускались с третьего этажа. Знать это мне было необходимо, чтобы настроиться на правильную волну общения. Все же с Валерием я никогда не болтала о пустяках на незатейливой прогулке по городу.

– Нет, он отвезет нас в одно место.

Наташа двигалась стремительно, все время не упускала меня из виду, забегая то с одной, то с другой стороны, словно охраняя меня или отрезая отступление назад. Она владела инициативой, создавала вокруг меня динамичный вихрь, некий бурлящий поток, в котором я немного терялась и плыла по течению с доверием к ней.

Мы сели в машину и куда–то поехали. Каким же было мое удивление, когда, обогнув площадь, они привезли меня в больницу Мечникова, куда проще и быстрее было дойти пешком через сквер. Едва Валерий остановился у какого–то корпуса, как Наташа мячиком выскочила на улицу и уже тащила меня за руку из салона, без умолку тараторя:

– Моя подружка, медсестра по специальности, недавно перешла работать на новый аппарат. Он единственный в городе, очень дорогой. Да. Она много училась. Кажется полгода. Причем в Киеве. Знаете, хорошо, что она не замужем, потому что никакой муж не стал бы терпеть такой долгой отлучки. Сколько семей распались из–за подобных обучений! Вот жаль, что никто этого не считал. Интересная статистика получилась бы.

Пока длился ее монолог, мы куда–то пришли, и Наташа буквально внесла меня в кабинет. Тут стояла аппаратура, занимающая все пространство вдоль стен, и даже посредине стоял стол с неким подобием то ли компьютера, то ли одного только монитора.

– Вот вы и пришли к нам, Любовь Борисовна, – сказала женщина–оператор, словно только и ждала встречи со мной. – Ну, устраивайтесь. Наташа, помоги.

– Быстренько, быстренько, – успокаивающе приговаривала Наташа, подводя меня к какой–то длиннорукой установке с объективом на конце руки. – Снимаем кофточку, так, а теперь белье, – словно загипнотизированная, я повиновалась, а Наташа довольно умело раздевала меня.

– Что это? – пыталась я выяснить ситуацию. – Зачем?

– Ой, ну это же новый аппарат, я о нем говорила, – сказала Наташа. – А это моя подруга, которая училась в Киеве. Давай, Валюха, не телись! – прикрикнула она на оператора установки. – Этот аппарат надо испытать, понимаете? Важное дело! Поэтому разведите руки, – говоря это, Наташа подвела объектив аппарата к моей груди. – Поехали! – скомандовала в сторону и снова обратилась ко мне: – Не бойтесь, я рядом. Вот я держу вас за кончики пальцев. Чувствуете? – я кивнула. – А теперь повернитесь другим боком.

Я уже сообразила, что меня обследуют, делают как раз то, чего я тайно жаждала и смертельно боялась. Но сейчас со мной была говорливая Наташа, все время мягко прикасающаяся ко мне и этим защищающая от невидимой опасности. Она пеленала меня своим голосом, убаюкивала интонациями, придавала силы своим непостижимым волшебным журчанием.

– Ну что? – спросила она у Валентины, видя, что сеанс окончен и аппарат выдал распечатку заключения. – А вы боялись, да? Не надо бояться, я же рядом, – говорила Наташа. – Одеваемся, все уже позади. И у нас все отлично!

– Абсолютно ничего у вас нет, можете сами посмотреть на экран, – сказала Валентина и развернула ко мне монитор, на котором я, конечно, ничего понять не могла. – Это снимок. Вот ваша правая… – Валентина пустилась в объяснения, которые я уже не слушала, поняв, что и в самом деле, со мной все в порядке. – Если хотите, я вам напишу направление на маммографию, – тем временем продолжала медсестра. – Но уверяю, вам это не нужно.