Текст книги "Парадиз–сити"

Автор книги: Лоренцо Каркатерра

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 25 страниц)

Глава 11

Ло Манто скользнул на пассажирское сиденье «Крайслера» Фабини – четырехдверного угольночерного седана без опознавательных знаков – и пристегнул ремень безопасности. Взглянув на Дженнифер, он улыбнулся, кивнул и протянул ей сложенный вчетверо лист бумаги. Женщина развернула его и быстро пробежала глазами написанную от руки записку.

– И что мы будем делать в Бронксе? – спросила она, возвращая записку итальянцу.

– Соте? – переспросил ее по–итальянски Ло Манто.

– Вы вообще по–английски говорите?

– Si, si, английски, – лучезарно улыбаясь, сказал Ло Манто. – Да, я говорю. Очень хорошо. В Italia я учил четыре года и смотрел много–много фильмов. «Рожденные в Америке».

– Рада слышать, – буркнула себе под нос Дженнифер, бессовестно пересекая Пятую авеню на красный свет.

– А вы parle Italiano? – спросил Ло Манто. – Фабини, да? Вы ведь итальянка?

– Я нью–йоркская итальянка, – ответила Дженнифер, даже не пытаясь скрывать разочарование от порученного ей задания. – Это означает, что я люблю итальянскую еду, но не знаю итальянского языка.

– То же относится ко многим итальянцам в Америке, – проговорил Ло Манто, закидывая руки за голову и глядя на Фабини. – Они называют себя итальянцами, но не знают родной язык. Это просто peccato – не знать такой красивый язык! Особенно если вы сама такая красивая.

Фабини бросила на своего пассажира быстрый взгляд и усмехнулась.

– Вы, видимо, шутите, – сказала она. – Если только копы в вашей стране не говорят на каком–то своем, особом языке.

– Я molto серьезен, – возразил Ло Манто. – Я всем сердцем верю в то, что говорю. В Italia мы ищем красоту во всем, даже в полицейских.

– Это здорово, – сказала Фабини, – но, боюсь, у нас здесь все немного иначе. Мы первым делом смотрим на плохое, а к хорошему зачастую поворачиваемся спиной. По крайней мере, в Нью—Йорке дело обстоит именно так, а если ты коп – тем более.

– Вам нравится ваша работа?

– В основном да, – ответила Дженнифер и непроизвольно моргнула, когда переднее колесо ее «Крайслера» угодило в рытвину величиной с лунный кратер при въезде на бульвар Брюкнер. – Даже если мне приходится часами сидеть за составлением рапортов или дожидаться приведения к присяге в судебных коридорах. Но это тоже неотъемлемая часть моей работы.

– Но сегодня вы, похоже, не очень–то рады. Везти меня в Бронкс, следить за тем, чтобы я не потерялся…

– Не обижайтесь, – сказала Дженнифер. – Дело вовсе не в вас. Это задание было бы мне не по душе, кто бы ни находился на вашем месте. Я полагала, что сумела кое–чего добиться и заслужила, чтобы меня не превращали в шофера. Но, судя по тому, что я – здесь, вы тоже здесь и мы едем в Бронкс, я ошибалась.

– А может, это даже к лучшему, что ваш капитан прикомандировал вас ко мне? – предположил Ло Манто. – Если я сумею помочь вам, а вы – мне, из нас может получиться неплохая команда. Он умный человек, а умные люди всегда смотрят на несколько ходов вперед.

– Послушайте, я уверена, что у себя в Неаполе вы первоклассный коп, – заговорила Дженнифер, – но здесь вы не для того, чтобы кого–то арестовывать или проводить глобальное расследование. Поэтому наше с вами сотрудничество сводится к тому, чтобы я не растерялась за рулем, а вы не потерялись в городе. По–моему, вполне понятно.

– Если вам так не по душе это задание, я могу попросить, чтобы ко мне приставили кого–нибудь другого, – сказал Ло Манто. – Уверен, капитан не станет возражать, ведь он мой друг.

– Ага, – саркастически подхватила Дженнифер, – а потом он разрежет меня на кусочки, замаринует и поджарит на гриле. Наш капитан не очень–то жалует копов, которые отказываются от порученных им заданий, и очень наглядно доводит до их сведения свою точку зрения.

– В таком случае пусть все остается, как есть. К обоюдной пользе. Я научу вас тому, что знаю, и сам поучусь вашим методам работы. Возможно, именно этого и хотел капитан, сделав нас напарниками. Если это так, то, когда в Нью—Йорк приедет другой иностранный коп, вас не назначат ему в шоферы.

– Что вам понадобилось в Бронксе? – спросила Дженнифер, повернув на Уайт—Плейнс–роуд и проехав под метромостом.

– Один мой знакомый, – пояснил Ло Манто, выпрямившись на сиденье. От его недавней расслабленности не осталось и следа. Теперь он был напряжен и готов к действиям. – Я думаю, у него могут найтись ответы на мои вопросы.

– Вы ведь там жили? – спросила Дженнифер.

– Да, когда я был мальчишкой, это был мой quatterie. Как это будет по–английски?

– Район, – подсказала Дженнифер, перехватив взгляд Ло Манто. – В университете я три года изучала испанский. Многие его слова схожи с итальянскими, так что несложно догадаться.

– Мы можем остановиться возле того магазинчика? – попросил Ло Манто. – Перед которым стоит лоток с giornales.

– Куда мы пойдем? – поинтересовалась Дженнифер, останавливая машину у тротуара. – В кондитерскую или в соседний бар?

– Я пойду в бар, – ответил Ло Манто, сделав ударение на первом слове. Открыв дверь, он добавил: – А вы можете зайти в любой другой магазин.

– Я не имею права оставлять вас одного, – воспротивилась Дженнифер. – Я получила такой приказ, пусть даже он мне не нравится, и намерена выполнять его.

– А если я скажу вам волшебное слово? – улыбнулся Ло Манто. – Пожа–а–луйста-а! Дело в том, что человек, с которым я должен встретиться, не очень жалует полицию.

– Я не собираюсь держать вас за руку, вертеться у вас под ногами или еще как–то мешать вам. Можете вспоминать со своим другом старые времена, играть в карты, пить кофе и даже смотреть итальянский телеканал – сколько угодно. Но я обязана находиться поблизости.

Ло Манто вышел из машины и подождал, пока Дженнифер заглушит двигатель, положит на приборную доску парковочное разрешение Управления полиции Нью—Йорка и выберется из–за руля.

– Итальянские женщины, американские женщины… – пробормотал он себе под нос. – Никакой разницы.

– Разница все же есть, – услышав эту реплику, откликнулась Дженнифер, направляясь к темной стеклянной двери расположенного на углу бара.

– И какая же? – осведомился Ло Манто.

– Я вооружена.

* * *

Полы в баре были навощенными и начищенными до блеска, вдоль длинной полированной стойки бара приглушенным светом горели светильники. На высоких вращающихся табуретах сидели трое мужчин в хороших костюмах. Перед ними стояли стаканы со спиртным, в толстых пепельницах дымились сигареты. Бармен в белоснежной рубашке и красном галстуке ставил в холодильник бутылки с пивом. В противоположном конце бара стояли шесть столиков, застеленные льняными скатертями, с разложенными на них столовыми приборами и горящими свечами. Стоя в центре бара, слева от себя Ло Манто видел освещенное помещение главного обеденного зала, откуда раздавался чарующий голос Фрэнка Синатры. Встретившись взглядом с барменом, Ло Манто кивнул ему и спросил:

– Где Эдуардо?

– В задней комнате, – негромко ответил бармен. – Ti aspetto.

– Хотите эспрессо? – обратился Ло Манто к Дженнифер. Она стояла рядом с ним, внимательно разглядывая бар и его обитателей. Ее куртка была расстегнута, но пистолет и полицейский значок прикрывала правая пола.

– Вам известно, кому принадлежит этот бар? – спросила она.

– Да, – ответил Ло Манто, и в голосе его прозвучали грубоватые, злые нотки. – Это всем известно.

– Вы уверены, что вам здесь ничего не угрожает? – Дженнифер говорила очень тихо, чтобы ее не мог слышать никто, кроме Ло Манто. – С этой публикой связываться очень опасно, можно в два счета оказаться в бетономешалке.

– Сядьте за стойку, пейте кофе, угощайтесь сладостями и слушайте музыку, – сказал Ло Манто. – Это поможет вам расслабиться.

– Я не могу допустить, чтобы вы попали в какую–нибудь переделку, – заявила Дженнифер. – А вдруг что–то пойдет не так, как вы рассчитываете?

– Эдуардо ждет меня, и для него будет оскорблением, если я заявлюсь к нему с незнакомым человеком. Ti prego, пожалуйста, подождите меня здесь!

Дженнифер посмотрела на Ло Манто, затем – на стойку бара, глубоко вздохнула и неохотно кивнула головой.

– Ладно, – согласилась она, – будь по–вашему. Но если я почую неприятности, меня никто не остановит.

– Un espresso per la Signorina, per cortesia, – велел Ло Манто бармену, отходя от Дженнифер и направляясь к входу в заднюю комнату. – A la bar.

– Я лучше выпью американский кофе, – сказала

Дженнифер, вскарабкавшись на табуретку и усевшись спиной к Ло Манто.

– Когда будете в Риме, синьорина, поступайте, как римляне, – сказал бармен, – а когда вы у меня в баре, пейте то, что я подаю.

* * *

– Мне всегда говорили, что ты любишь работать один, – проговорил Эдуардо, – а теперь ты заваливаешься ко мне с напарником, причем с женщиной! Да, брат, один из нас явно стареет, и это не я.

– Не обращай на нее внимания, – отмахнулся Ло Манто, – она не имеет отношения к тому, о чем я хотел с тобой поговорить. Смотри на нее как на обычную посетительницу, которая зашла, чтобы скоротать время и выпить чашечку твоего свежего кофе. По делу сюда пришел я.

– И что же это за дело? – спросил Эдуардо, отодвинув в сторону чашку с эспрессо и вытащив из нагрудного кармана рубашки полупустую пачку сигарет «Лорд».

– Примерно неделю назад пропала моя племянница, – сообщил Ло Манто. – Возможно, ты услышал об этом еще раньше, чем я. Я приехал сюда, чтобы помочь в ее поисках, и решил, что лучше всего будет первым делом навестить тебя.

– Это большой район, Ло Манто, – сказал Эдуардо, поднося горящую спичку к сигарете. – Дети здесь пропадают и возвращаются постоянно и по самым разным причинам. Я за этим не слежу. Я хозяин ресторана, а не директор школы.

– Ты – сутенер. – Ло Манто передвинул стул и сел прямо напротив Эдуардо, поставил локти на стол и подался вперед. – Ты был им, когда я уехал отсюда, и остался им по сию пору. Только раньше ты хотя бы использовал профессиональных проституток. А потом превратился в скрягу и стал использовать молоденьких девочек, поскольку они приносят больший доход.

– Послушай, – сказал Эдуардо, выпустив тонкую струйку дыма в направлении вентилятора, медленно вращавшегося под потолком, – может, в Неаполе ты и фигура, но здесь – полный ноль. Ты не можешь произвести даже гражданское задержание, поскольку не являешься гражданином Соединенных Штатов.

Ло Манто действовал, как рысь на охоте. Подобно стальной пружине, он распрямился и в мгновение ока оказался возле Эдуардо, приставив лезвие выкидного ножа к уху остолбеневшего от неожиданности сутенера, свободной рукой взяв его шею в захват. Эдуардо все еще сжимал зубами дымящуюся сигарету.

– Ты все правильно сказал, – заговорил Ло Манто. – В этой стране я невидимка. А это значит, что я могу делать все, что заблагорассудится, особенно с такой мразью, как ты. Ни один коп, как бы голоден он ни был, не потеряет аппетит, узнав, что ты валяешься мордой вниз в мусорном контейнере.

– Я ничего не знаю, – просипел Эдуардо. – Если бы знал, я бы рассказал тебе.

– Лезвие моего ножа достаточно тонкое и находится в дюйме от твоей барабанной перепонки, так что постарайся, чтобы твои следующие слова имели для меня хоть какой–то смысл.

– Да ты совсем спятил, мать твою! – хрипло выругался Эдуардо и выплюнул сигарету.

Лезвие ножа мелькнуло серебристой молнией, и мочка уха Эдуардо стала на сантиметр короче. В следующий момент Ло Манто зажал сутенеру рот, чтобы никто из сидевших в баре не услышал отчаянный вопль, вырвавшийся из его глотки.

– Я лишь хотел убедиться, что нож достаточно острый, – прошептал Ло Манто в ухо Эдуардо, кровь из которого брызнула на его куртку. – Поговори со мной, пока ты еще в состоянии слышать. А если попробуешь позвать своих громил, я перережу тебе глотку раньше, чем они успеют слезть со своих табуретов.

– Говорят, ее посадили в какую–то машину, – сказал Эдуардо. – Не здесь, где–то в городе.

– Чья это была машина?

– Никого из известных парней. Ее взяли в аренду в какой–то загородной прокатной конторе на один день.

– Куда отвезли девочку? – спросил Ло Манто, еще крепче сжимая залитую кровью шею Эдуардо.

– Куда–то за город, – ответил Эдуардо. – В Вестчестер или в какое–то место вроде этого. Туда, где копы не додумаются ее искать.

– Она жива? – задал следующий вопрос Ло Манто.

– Я что, по–твоему, собственную газету издаю, черт побери? Мне никто ничего не рассказывает, а сам я вопросы не задаю.

– Если ты потеряешь слух, тебе действительно незачем будет задавать вопросы, – проговорил Л о Манто, прикоснувшись лезвием ножа к покалеченному уху Эдуардо.

– Убить ее не входит в их планы, – сказал Эдуардо. – По крайней мере, насколько мне известно.

– А что входит в их планы? – вкрадчиво осведомился Ло Манто.

– Убить тебя.

* * *

Дженнифер отъехала от тротуара, вдавила педаль газа в пол и тут же резко вывернула руль в сторону, чтобы избежать лобового столкновения с ехавшим навстречу такси.

– Я поверила тебе! – заговорила она, повернув к Ло Манто раскрасневшееся, как после бани, лицо. От нее разве что искры не летели. – Купилась, как девчонка, на твое вранье, и вот что из этого получилось!

– Ничего особенного не получилось, – хладнокровно парировал Ло Манто, вытирая кровь с куртки бумажным носовым платком, который достал из бардачка. – Произошел несчастный случай. Мой друг случайно порезался, когда мы с ним разговаривали.

– Чем порезался? – завопила Дженнифер. – Он что, размешивал сахар в чашке мясницким ножом?

– С ним все в порядке, – заверил свою спутницу Ло Манто. Ему было необходимо поскорее успокоить женщину, чтобы она отвезла его к следующему пункту назначения. – Он сам так сказал, ты ведь слышала.

– Ты делаешь то, что считаешь нужным, – заговорила Дженнифер. – Ладно, я согласна. Но уж коли мне суждено возить по городу мисс Дейзи^[6], было бы неплохо, если бы ты просветил меня относительно своих планов.

– Ты сегодня обедала? – спросил Ло Манто, бросив пропитавшуюся кровью салфетку на заднее сиденье.

– Нет, зато кофе напилась по самые уши. Пока ты изображал из себя Свини Тодда^[7], подрезая хозяина ресторана, я, как послушная девочка, сидела за стойкой бара и выхлебала четыре чашки этого вашего итальянского кофе, от которого сердце выскакивает из глотки.

– Мы уже рядом с Истчестером, – заявил Ло Манто, – а это значит, что мы – рядом с замечательной едой. Antipasto misto. Большая тарелка пасты и бокал вина вернут тебе хорошее настроение и, может быть, даже заставят тебя улыбнуться.

– Я улыбнусь только после того, как отвезу тебя в аэропорт, посажу на самолет, улетающий в Италию, и помашу на прощанье ручкой, – огрызнулась Дженнифер. – И давай не забывать о том, что, разъезжая на служебной машине в поисках пятизвездочного ресторана по классификации Загата^[8], мы тратим деньги американских налогоплательщиков. Может, в Неаполе на такую мелочь всем наплевать, но здесь, в Нью—Йорке, к этому относятся очень серьезно.

– Я заплачу, – успокоил свою спутницу Ло Манто. – И за еду, и за бензин. Из собственного кармана. Это будет по–честному?

– Если тебе вздумалось снова поиграть со мной, ты будешь жалеть об этом всю жизнь, которую я превращу в непрекращающийся кошмар, – пообещала Дженнифер.

– Ты ведь не замужем, верно? – спросил Ло Манто. – И любовника наверняка нет?

– Какое это имеет отношение к спагетти с томатным соусом? – постепенно успокаиваясь, вопросом на вопрос ответила Дженнифер. – Мое настроение не улучшилось бы, даже если бы у меня был муж с обложки «GQ», пять детей–вундеркиндов, а на коврике у порога лежал бы сам Рин—Тин-Тин^[9].

– Ты проводишь все свое свободное время в одиночестве, – сказал Ло Манто, – и именно поэтому постоянно злишься. Ты как вулкан, который в любой момент может начать плеваться камнями и лавой.

– А тебя дома наверняка ждет пышнотелая женушка, – ядовито откликнулась Дженнифер, – которая готовит для тебя еду, гладит твою одежду и выполняет все твои прихоти. А учитывая, что ты не просто коп, а еще итальянец, у тебя на стороне наверняка есть кто–то еще, причем получше. Эта картинка так и стоит у меня перед глазами.

Ло Манто отрицательно покачал головой.

– Нет у меня ни жены, ни любовницы, – сказал он. – Я тоже провожу все свободное время в одиночестве и тоже готов в любую минуту разозлиться.

– Мужчине это больше подходит. Тебя не достают друзья, родственники и коллеги. Никто не пытается излить тебе душу и поплакаться в жилетку, после чего приходишь домой и гадаешь, что лучше: застрелиться или повеситься.

– Сразу видно, что ты никогда не была в Италии, – усмехнулся Ло Манто. – Быть сорокалетним холостяком у нас una grande problema. За твоей спиной постоянно перешептываются, делая самые невероятные предположения.

– Слова «коп» и «гомик» не сочетаются даже в игре «Скраббл», – заметила Дженнифер, – вне зависимости от того, по какую сторону океана ты живешь.

– Прибавь к этому целую кучу живущих в провинции незамужних кузин, с которыми тебя пытаются познакомить под любыми предлогами.

Глаза Дженнифер округлились от удивления.

– Ты женился бы на собственной кузине?

– Я-то нет, – пожал плечами Ло Манто, – но многие в Неаполе так поступают. И в Нью—Йорке, кстати, тоже. У меня есть тетя Клаудиа и дядя Франко. Они приходятся друг другу двоюродными братом и сестрой и при этом женаты уже почти сорок лет. Причем сейчас любят друг друга еще больше, чем в детстве. Это – bella cosa, смотреть, как они держат друг друга за руки, прижимаются друг к другу. Некоторые традиции умирают быстро, а другие живут веками.

– Со мной бы такое не сработало, – сказала Дженнифер. – Я терпеть не могу даже находиться в одной комнате с родственниками, не говоря уж о том, чтобы выйти за кого–нибудь из них замуж.

– Одни люди рождены для брака, другие – нет, – философски заключил Ло Манто. – Но мне кажется, если хочешь быть хорошим полицейским – что здесь, что в Неаполе, – лучше не иметь семьи.

– Учитывая тот факт, что мой принц на белом коне никак не хочет показаться на горизонте, вынуждена с тобой согласиться. Если только не принимать в расчет Майло. Он без ума от меня уже на протяжении многих лет.

– Но ты же сказала, что у тебя нет fidanzato, – удивленно вздернул брови Ло Манто.

– Если это слово переводится с итальянского как «возлюбленный», то ты прав, – кивнула Дженнифер. – Майло – это мой кот, мой друг, существо, которое с готовностью выслушивает мои жалобы на подлую жизнь, когда всем остальным на меня наплевать. Он прибирает за собой, никогда не гадит мимо своего туалета и даже любит пиво. В моем представлении Майло – образец идеального мужчины.

– А обо мне он знает? – спросил Ло Манто.

– В моей жизни нет ничего, о чем бы он не знал. Между нами нет секретов и существует полное доверие.

– Даже кот хочет, чтобы я поскорее вернулся в Италию, – сокрушенно вздохнул Ло Манто. – Что ж, скоро ваше желание исполнится, и вы снова заживете счастливо.

– Как скоро? – спросила Дженнифер, резко затормозив перед светофором, на котором вспыхнул красный свет, и игнорируя злые взгляды напуганных пешеходов.

– Я не способен обсуждать серьезные вопросы на голодный желудок, – заявил Ло Манто. – Когда я голоден, то не могу даже думать. Мы должны поесть. Против этого не стал бы возражать даже великий Майло.

Дженнифер посмотрела на итальянца, тряхнула головой и нажала на педаль газа. Их «Крайслер» рванулся вперед, едва не задев встречный «ФордТаурус», водитель которого возмущенно загудел.

– А вдруг мне повезет, – пробормотала она, – я получу пищевое отравление и ближайшие несколько дней буду вынуждена провести в постели.

– В таком случае рекомендую сырых моллюсков, – посоветовал Ло Манто. – В Неаполе это обычно срабатывает.

Глава 12

Фелипе Лопес наблюдал за тем, как мужчина в красной, заляпанной соусом рубашке шлепнул кусок пиццы на картонную коробку и поставил ее на стойку.

– Попить что–нибудь хочешь? – спросил он.

– Между тем, что я хочу и что я могу себе позволить, целая пропасть, – ответил Фелипе, потянувшись за красным перцем. – На этот кусок моих сбережений хватит, но этим я и ограничусь.

– Где ты спал все эти дни? – спросил мужчина, глядя, как Фелипе жадно поглощает пиццу.

– Это пиццерия или полицейский участок? – вежливым тоном осведомился Фелипе. – Ты должен спрашивать меня, нравится ли мне еда, а не о том, на какой адрес мне присылают почту.

– Значит, по–прежнему болтаешься на улице, – констатировал мужчина. – Потому и умничаешь вместо того, чтобы сказать правду.

Фелипе Лопесу исполнилось пятнадцать, и он был бездомным. Его отец, Энрике, был запойным алкоголиком, не имел работы, сидел по уши в долгах и кочевал из одной ночлежки в другую. Он нашел способ обвести вокруг пальца социальную службу, ежемесячно получал небольшое пособие по инвалидности и приносил его в жертву своему пристрастию к бутылке. Фелипе избегал отца всеми возможными способами, кочуя из приюта в приют в поисках горячей пищи, холодного питья и относительно чистой постели. Иногда – обычно во время учебного года – он пользовался гостеприимством друзей, ночуя на узкой раскладушке в спальне того или иного из своих одноклассников. Но нередко ему случалось проводить ночь, скорчившись возле горячей батареи в коридоре какого–нибудь многоквартирного дома, дожидаясь, пока взойдет солнце. Так или иначе, находясь на улице или в приюте, Фелипе удавалось оставаться в школе. Различными способами он научился добывать достаточно денег, чтобы поддерживать в приличном состоянии школьную форму, которую были обязаны носить все ученики, и не отставать от школьной программы, разработанной братьями католического ордена, управлявшими школой.

Свою мать Фелипе видел в последний раз, когда ему исполнилось двенадцать. Она познакомилась с Энрике, едва успев выйти из подросткового возраста, и почти сразу же забеременела. Их брак оказался настоящей катастрофой: каждый занимался только собой, цепляясь за дрянную низкооплачиваемую работу и предоставив маленького сына самому себе. Потом Фелипе так рассказывал своему другу о том дне, когда он в последний раз видел мать:

– Она лежала, распластавшись на спине. Ее глаза вращались в глазницах, как стеклянные шарики, а на губах пузырилась пена. В правой руке она сжимала трубку для курения крэка – так крепко, как будто это был выигрышный лотерейный билет. Она как будто куда–то уплывала. Там, в курильне опиума, я с ней и попрощался – в грязной комнате, набитой обдолбанными в мясо наркоманами.

– Она умерла? – спросил его друг.

– Для меня – да, – ответил Фелипе, пожав плечами. Он взрослел, и его голос ломался. – И для всех, кто знал ее раньше, наверное, тоже. Кроме, пожалуй, барыги, который толкал ей дурь. Эта жалкая жизнь была последним, что видели глаза моей мамы перед тем, как она околела от передоза.

* * *

Мужчина за стойкой насыпал в пластиковый стакан льда, налил колы и поставил его перед Фелипе.

– Запей–ка пирог, – сказал он мальчику, – а то икать начнешь.

– Знаешь что, Джоуи, я тебе не сиротка и не убогий, – гордо ответил Фелипе. – Если хочешь заняться благотворительностью, позвони в Красный Крест.

– Я ничего и никому не даю бесплатно, – возразил Джоуи. – Ты обязательно расплатишься со мной за эту колу, но не сейчас.

– Ну, тогда ладно, – великодушно согласился мальчик и протянул руку за стаканом с газировкой, – в следующий раз рассчитаемся.

– Ты в школе–то успеваешь? – поинтересовался Джоуи. – Этим святым братьям, поди, наплевать, где ты живешь – в особняке или в канализации, лишь бы в учебе не отставал.

– Без проблем. У меня только отличные оценки, – заявил Фелипе. – Ия никогда не отказываюсь от работы. Это позволяет мне торчать в библиотеке допоздна.

– Ты общаешься с дамой из социальной службы? Я тут недавно видел ее. Тебе от нее есть хоть какая польза или она просто болтает, чтобы получать свою еженедельную зарплату?

– Я ее к себе вообще не подпускаю, – сообщил Фелипе, впиваясь зубами в хрустящий край пиццы. – Она начинает догадываться, что у меня нет постоянного жилья. Если она уверится в этом, то меня отправят в детский дом, а я этого не хочу.

– А где, по ее мнению, ты живешь, на Плазе?

– В районе Бейчестера, в доме Джерри Боттена, – сказал Фелипе. – Помнишь такого? Старика, который потерял ногу на пирсе?

– Ага, он всегда требовал положить в пиццу побольше грибов и сыра, – кивнул Джоуи, вытирая поверхность прилавка влажной тряпкой. – Я помню всех своих постоянных клиентов. Он ведь помер два или три месяца назад, верно?

– Точно, – поддакнул Фелипе. – А теперь два его сына бодаются из–за этого дома. Никак не могут поделить. А пока они таскают друг друга за волосы, дом стоит в том же виде, в каком его оставил Джерри. Вот я и дал той тетке из социальной службы адрес этого дома. Я слышал, она приходила туда уже четыре или пять раз, разыскивая меня, но уходила, как свидетель Иеговы, несолоно хлебавши.

– А в школе она не пыталась тебя достать?

– Еще как пыталась! Приходила туда пару раз в надежде отловить меня во время перемены, но братья устроили ей дриблинг на манер Джейсона Кидда^[10], и она вылетела вверх тормашками.

– И где же ты теперь? – осведомился Джоуи.

– Здесь, с тобой. Ем твою пиццу и пью твою колу.

– А откуда берешь деньги? – задал новый вопрос Джоуи, наклонившись вперед и опершись локтем о прилавок.

– Беру на гоп–стоп пиццерии, – широко улыбнулся Фелипе. – Беру в основном наличные и тертый сыр.

– Я тебя серьезно спрашиваю, – проговорил Джоуи, и в его голосе прозвучало искреннее беспокойство. – Ты ошиваешься на улице, а это не место для любого человека, не говоря уж о пятнадцатилетием парне, который к тому же учится в старших классах. Там с тобой может случиться что угодно. Можешь шутить, если тебе от этого легче, но на самом деле я не вижу повода смеяться.

– Я слишком взрослый, чтобы плакать, – сказал Фелипе и на шаг отступил от прилавка. Улыбки на его лице как не бывало. Это был стройный, гибкий, подвижный молодой человек – настоящий атлет, с красивым лицом и темными, широко расставленными глазами под густой шапкой угольно–черных волос. – И при этом слишком мал, чтобы не бояться. Но такие уж карты сдала мне судьба, и ими я должен играть. Остается только надеяться на лучшее и не опускать руки.

Фелипе великолепно играл в баскетбол и постоянно принимал участие в уличных баскетбольных поединках пять на пять человек. Шесть долларов выигрыша позволяли ему продержаться на плаву три, а то и четыре дня кряду. Он также состязался с бродягами и пропойцами в собирании пустых бутылок и алюминиевых банок на помойках, вдоль тротуаров и на пустынных аллеях. Однако целый день, посвященный этому неблагодарному занятию, приносил в самом лучшем случае лишь горстку никчемной мелочи.

Мальчик никогда не попрошайничал и не принимал подачки ни от святых братьев в школе, ни от своих многочисленных собратьев по уличной жизни, ни от профессиональных благодетелей из Армии Спасения.

– Я сам пробьюсь в этой жизни, – сказал он однажды брату Джозефу, преподававшему в школе историю Америки. Именно брат Джозеф убедил администрацию в том, чтобы повышение цен на обучение не распространялось на Фелипе, который иначе не смог бы окончить четырехлетний школьный курс. – Возможно, не таким образом, как того хотелось бы вам, но я это сделаю. Я не собираюсь болтаться на улице всю жизнь, чтобы рано или поздно меня нашли мертвым на решетке канализации.

– Выходит, ты воруешь, – сделал вывод брат Джозеф. Они находились в школьном спортзале – помещении размером с большой складе полом, размеченным белыми линиями под баскетбольную площадку. – Ты берешь чужое и присваиваешь его.

– Я вынужден делать это, святой брат, – ответил Фелипе. – Мне это нравится не больше, чем вам, но только так я могу выжить. И я никогда не ворую у тех, кто беднее меня.

– Беднее тебя нет никого, Фелипе, – сказал монах. – Даже у меня в карманах больше, чем у тебя.

– Вы сами сделали этот выбор, – возразил Фелипе. – Лично я никогда не хотел быть бедным.

– Одно преступление неизменно ведет к следующему, – проговорил брат Джозеф. – Сегодня ты воруешь еду, потому что голоден, а завтра совершишь вооруженный налет на банк. На моих глазах такое происходило со многими ребятами твоего возраста. Мне сейчас сорок два года, и я устал ходить на похороны и наблюдать, как в землю зарывают парней вдвое младше меня.

– Не перегибайте палку, святой брат, а то вы уже внесли меня в список особо опасных преступников. Я могу украсть шоколадку, сэндвич, бутылку колы, вытащить из сумки у зазевавшегося парня коробку с китайской едой. Но от такого никто не умирает.

– Кстати о еде, – проговорил брат Джозеф, а его голос отразился от толстых стен пустого спортзала. – Дениз из кафетерия пожаловалась на то, что пропала одна из жареных индеек, которые привезли накануне. Тебе случайно об этом ничего не известно?

– Нет, – мотнул головой Фелипе, – но если хотите, я ее для вас отыщу.

– Я был бы тебе крайне признателен.

* * *

Фелипе вышел из пиццерии в раскаленную духоту Восточного Бронкса. На его памяти это было самое жаркое лето в городе, и он направлялся на Эйли–аве–ню, где шпана то и дело курочила пожарные гидранты, из которых начинала хлестать ледяная вода. Пару минут под таким холодным душем – вполне достаточно, чтобы освежиться после августовской жары. А потом он перелезет через кирпичную стену в тупике Эйли и проберется в один из вагонов метро, делающих там техническую остановку, и проведет остаток ночи, путешествуя по рельсам между Манхэттеном и Бронксом. Если повезет, ему даже может попасться вагон с кондиционером. В любом случае это будет лучше, чем большая картонная коробка, в которой Фелипе провел последние две ночи. У него до сих пор болела спина и шея от асфальта, который служил ему матрасом.

Он переходил Восточную 235-ю улицу на зеленый сигнал светофора под метромостом, когда увидел Чарли Саншайна, выходящего из «Бара и гриля у Мерфи». Правую руку он крепко прижимал к боку, а рукав его рубашки пропитался кровью. Фелипе метнулся в сторону, спрятался за огромной ржавой опорой моста, по которому в этот момент грохотал поезд, и стал наблюдать за тем, как Саншайн, шатаясь, ковыляет к поджидающей его машине. Добравшись до черного «Шевроле Катлэс», он открыл заднюю дверь и нырнул внутрь, после чего автомобиль сорвался с места и, быстро набирая скорость, влился в плотный транспортный поток, двигавшийся по направлению к скоростной автомагистрали Мейджор—Диган.

Фелипе посмотрел по сторонам, чтобы не попасть под проезжающую машину, и кинулся через дорогу к «Бару и грилю у Мерфи». Подбежав к двери бара, он распахнул ее и замер на месте, чтобы глаза привыкли к полумраку. В воздухе плавали клубы дыма и стоял тяжелый запах подгоревшего жира. Кабинки в правой части помещения были пусты, столы слева – накрыты и готовы принять первых посетителей. Ступая осторожно, чтобы не наступить на осколки разбитого бокала и лужицу виски, вылившегося из лежащей возле одного из табуретов бутылки, Фелипе медленно направился к стойке бара. Телевизор, укрепленный над баром, был включен. Транслировали игру нью–йоркских «Янкиз».