Текст книги "Парадиз–сити"

Автор книги: Лоренцо Каркатерра

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 25 страниц)

– На улице, при людях? Вы сами до этого додумались или такие инструкции дал вам сегодня утром какой–нибудь кретин из вашего начальства?

– У вас слишком негативный настрой, чтобы заниматься такой работой, – ответил мужчина. – Это означает, что вы либо новичок в этом деле, либо впервые отправились на такую крупную сделку. Как бы то ни было, мне это не нравится.

– Чихать я хотел на то, что вам нравится или нет, – огрызнулся Макгроу, и от злости в уголках его губ вспенилась слюна.

– Очень хорошо вас понимаю, – с готовностью закивал головой мужчина. – Но вот ведь какая штука: вы должны уйти отсюда с деньгами, а я – с порошком, и обмен нужно совершить как можно скорее. Иначе я просто развернусь и уйду восвояси, а вам придется вернуться не солоно хлебавши. В конце концов не мне же придется объяснять Головоногому, почему вы вернулись с товаром, но без денег.

– Я свалю все на вас, – ответил Макгроу. – Мне вовсе не хочется отвечать за чужую глупость.

– Попробуйте. Возможно, это поможет вам прожить лишних десять минут, пока Головоногий будет решать, каким ножом порезать вас на кусочки, чтобы пустить на наживку для рыбалки. Потом он снова найдет меня, но только для того, чтобы сообщить о вашей смерти и о том, что он отправляет на встречу со мной другого, более толкового человека с товаром.

– Откуда мне знать, что, когда я выйду наружу, меня там не будут поджидать трое или четверо молодцов?

– Вы же сами сказали: на улице, при людях? – проговорил мужчина, крепко упершись ладонями в крышку стола и подавшись вперед. – Кроме того, если мне нужно кого–то убрать, я никогда не зову помощников. Всю грязную работу я делаю сам.

Взгляд Тягача Макгроу переместился с говорившего на чемоданчик, на его верхней губе выступили капельки пота.

– Ладно, – сказал он, – пошли к вашей машине. Вы пойдете первым, и если хотя бы одно ваше движение покажется мне подозрительным, получите пулю. Ясно?

– Как дважды два.

Мужчина вышел из тесного кабинета, спустился на два лестничных пролета вниз и, распахнув стеклянную дверь, вышел на улицу с тремя полосами движения. Макгроу шел сзади, с чемоданчиком в левой руке. Правая, находившаяся в кармане его джинсовой куртки, крепко сжимала рукоятку пистолета «380-спешиал». Шедший впереди мужчина миновал полупустую автомобильную парковку и двинулся по направлению к новенькому черному седану с номерами штата Нью—Джерси. Дойдя до машины, он подождал Макгроу, указал на задок машины и сказал:

– Мне нужно открыть багажник. В нем вы найдете все, что вам нужно.

– Делайте, что хотите, лишь бы поскорее покончить со всем этим. Но торопитесь не спеша, помните, что я слежу за каждым вашим движением.

– Именно на это я и рассчитываю, – ответил мужчина. Он сунул ключ в замок багажника и открыл его.

Макгроу заглянул внутрь и тут же отпрыгнул на несколько шагов назад. В багажнике, скрючившись, словно зародыш в утробе матери, лежал молодой человек в кожаной куртке. Его голова покоилась на портфеле с деньгами, которые Тягач, как предполагалось, должен был принести Головоногому. Макгроу выхватил из кармана пистолет, а чемоданчик с героином уронил на асфальт.

– Я предупреждал тебя, чтобы ты не пытался меня кинуть, – прорычал он. – Теперь ты дал мне уважительную причину, чтобы грохнуть тебя.

Мужчина развел руками.

– Неужели ты даже не хочешь узнать, кто я такой? – спросил он. – Иначе как Головоногий узнает, кого ты убил?

Макгроу не успел ответить, так как в следующий момент в его шею уперся ствол 9-миллиметрового пистолета.

– Не напрягайся, – проговорила Дженнифер, – и не упускай свой шанс. Мне наплевать даже на моего напарника, а уж на тебя тем более.

– На самом деле это не так, – сказал Ло Манто, шагнув к Макгроу и на лету поймав пистолет, выскользнувший из его руки. – Она говорит это только тогда, когда хочет позлить меня и попугать ребят вроде тебя.

– Вы собираетесь забрать и деньги, и наркотики? – надтреснутым от страха и напряжения голосом спросил Макгроу. – Вы хоть представляете, что за это сделает с вами Головоногий?

– Могу только догадываться, – ответил Ло Манто. – Наверное, что–нибудь крайне неприятное, да? Но даже подумать страшно о том, что он сделает с тобой за то, что ты допустил такое. Да уж, не хотел бы я оказаться на твоем месте!

– Вы что, не арестуете меня? – спросил Макгроу, удивленный самой этой мыслью.

– Не имею права, – ответил Ло Манто. – Я в этом городе не имею полномочий, а моя напарница, что стоит позади тебя, умирает от желания всадить пулю тебе в шею. Ей неохота возиться с арестованным, писать рапорты и все такое. Она хочет только одного: поскорее разделаться со всем этим и отправиться домой.

– Но я же приехал сюда для того, чтобы купить наркотики! – возмутился Макгроу. – Вы не можете взять и просто отпустить меня! Мне плевать, из какой страны ты приехал! Ты – коп и, значит, должен делать свое дело!

– Никогда еще не встречал человека, который столь сильно мечтает попасть за решетку! – восхитился Ло Манто. Он оперся рукой на открытый багажник машины и смотрел, как Дженнифер убирает в кобуру свой пистолет. – Но я не вижу, чтобы здесь каким–то образом нарушался закон. Авиакомпания потеряла мой багаж, поэтому я всего лишь одолжу у тебя чемоданчик, но при первой же возможности верну его тебе. Так что тебя никто не задерживает, и ты можешь идти. Я знаю, что Головоногий с нетерпением ждет тебя, и не хочу, чтобы ты опоздал из–за нас с напарницей.

– Чего ты хочешь? – спросил Макгроу. – Назови свои условия. Чтобы полицейские перехватили наркотики и деньги, а участников сделки отпустили восвояси? Такого не бывает! Значит, если вы не собираетесь поделить бабки и дурь между собой, у вас на уме что–то другое.

Ло Манто опустил голову, чтобы солнце не било в глаза, и, поглядев на Дженнифер, произнес:

– Вот видишь, он не такой уж и идиот, каким ты мне его рекомендовала. Такую работу не доверят первым двум попавшимся кретинам только потому, что у них есть пушки и машины.

– А разве они не провалили сделку? – возразила Дженнифер. – Значит, все равно кретины! Тот, который в багажнике, был готов отдать деньги еще до того, как мы наставили на него пистолеты, а этот бежал за тобой до сюда, как щенок без поводка.

– А ведь она права, – проговорил Ло Манто, вновь поворачиваясь к Макгроу, – и, похоже, приняла решение. Тебе придется убедить меня в том, что ты чего–то стоишь, иначе – ты свободен. Головоногий ждет не дождется услышать про твои приключения.

– Так вам нужен он, я угадал? – спросил Макгроу. – Не я и не тот, второй, неудачник, что лежит в багажнике? Впрочем, понятно: вы уже знаете все, что знаем мы, а вот Головоногий – совсем другая история. Если вы повесите на него этот порошок и бабки, то станете героями.

– Правильно мыслишь, – откликнулся Ло Манто, – но твоя болтовня не поможет мне добраться до Головоногого. Повторяю: если не скажешь мне что–то действительно полезное, ты свободен как ветер и можешь отправляться на все четыре стороны.

– Я могу сдать вам Головоногого, – торопливо заговорил Тягач Макгроу. Он стоял достаточно близко к багажнику, чтобы видеть скрючившегося в нем человека в темной кожаной куртке. Его запястья и голени были скручены серебристой липкой лентой, и ею же был залеплен рот, а с лица струями лился пот. – Только скажите, когда и где.

Ло Манто поглядел на Макгроу и покачал головой, а затем заговорил таким жестким голосом, что даже у Дженнифер от удивления округлились глаза:

– Мы с тобой заключим сделку. Я отпускаю тебя вместе с деньгами, чтобы ты смог показать их Головоногому и он убедился в том, что обмен прошел как по нотам. А после этого ты устроишь мне встречу с ним.

Один на один. Но если в какой–то момент ты попробуешь меня кинуть, я найду тебя и убью, не поморщившись. Если же погибну я сам, это сделает за меня кто–нибудь другой. Ну что, тебе нужно время подумать или сразу позвонишь?

Макгроу задыхался. Он изо всех сил пытался взять себя в руки, но страх и растерянность не позволяли ему сделать это. Тягач не знал, кто этот коп и откуда он взялся, но ему было ясно как день: тот не шутит и в случае чего расстреляет его с такой же легкостью, как бумажную мишень в тире. Сам Макгроу ничем не был обязан Головоногому. Наоборот, если бы того вдруг не стало, перед Тягачом открылся бы путь наверх, а это означало – сделать еще один шаг к вершине, попасть в высшую лигу, самому назначать сделки, а не выступать в роли мальчика на побегушках. Можно было даже устроить дело так, чтобы играть сразу на две стороны. В таком случае этот коп мог бы обеспечивать ему защиту и прикрытие

Макгроу покосился на копа, стараясь не обращать внимания на светившуюся в его глазах угрозу, и согласно кивнул.

– Я согласен, – сказал он. – Говори, что нужно делать.

* * *

Кармине Дельгардо стоял в центре бильярдной. Единственным источником света были три тусклые, по сорок ватт, лампочки над его головой. Наклонившись над видавшим видом столом, он с легкостью опытного игрока загнал в угловую лузу шар номер шесть. Фрэнк Сильвестри сделал глоток бурбона из короткого ста–кана, подтянул к себе стул и сел возле стойки пустого бара.

– Тебе не кажется, что эту дыру неплохо было бы покрасить? Хотя бы немного освежить. А то складывается впечатление, что тебе плевать, будут сюда приходить посетители или нет.

– Настоящие игроки готовы гонять шары хоть на помойке, – ответил Дельгардо. – Им неважно, покрашены ли стены, а волнует их только одно – поставленные на кон бабки.

– Как идут дела в твоей кондитерской лавке? – задал новый вопрос Сильвестри, закуривая тонкую сигару и выпуская струйку дыма в темный потолок. – Туда, по–моему, тоже не заходил ни один покупатель еще с тех пор, как в Белом доме поселился Буш–старший.

– Во–первых, я работаю ради удовольствия, а не для денег, – ответил Дельгардо, прицелившись и готовясь сделать новый удар. – Во–вторых, ты не играешь в пул и не ешь сладости, А поскольку оба эти здания принадлежат мне, ты пришел сюда не за арендной платой. Так что же тебя ко мне привело?

– Нужно найти четырех стрелков. Самых лучших, – без дальнейших околичностей сказал Сильвестри. Его низкий голос звучал серьезно и деловито. – Дон хочет, чтобы они собрались уже на этой неделе. Каждому – по полмиллиона долларов. Он хочет, чтобы они работали вместе, как одна команда. Деньги получит каждый вне зависимости от того, кто завалит мишень.

– Эта новость не заставляет мое сердце биться быстрее, – ответил Дельгардо. – В первый и по–следний раз я стрелял из ружья, когда был мальчишкой. Да и тогда, признаться, промахнулся.

– Мишень – твой приятель, – сообщил Сильвестри. – Тот самый коп из Неаполя. Босс хочет, чтобы его стерли с лица земли, причем не позже чем до конца недели.

Дельгардо сделал удар, выпрямился и стал натирать мелом кончик кия. Лицо у него было бесстрастным и равнодушным, как если бы он только что выслушал прогноз погоды на завтра.

– А с чего такая крутизна? – осведомился он. – Четыре лучших ствола против одного копа да еще два миллиона баксов на кону. Когда об этом станет известно, к вам набежит охотников больше, чем во всем Нью—Йорке есть таксистов–арабов.

– Как оказалось, этот коп – трудная мишень, – пояснил Сильвестри, – но даже если ему помогают, я не представляю, как он сумеет выпутаться на этот раз. В него будут целиться на каждом углу, с каждой крыши.

– Вот и радуйтесь, – пожал плечами Дельгардо. – Насколько мне известно, он торчит у вас костью в горле с тех самых пор, как нарисовался. Возможно, вам следовало бы придумать этот план немного раньше – годков эдак десять назад. Сберегли бы кучу денег и нервов.

– И как же ты теперь поступишь? – спросил Сильвестри.

– А разве у меня богатый выбор? – задал встречный вопрос Дельгардо. – Наверняка телефонные звонки уже сделаны, киллеры пакуют вещи и проверяют запасные обоймы. Я с этим уже ничего поделать не могу.

– Почему же, выбор у тебя есть, – не согласился Сильвестри. – Ты можешь вернуться в свою кондитерскую лавку и заниматься своими обычными делами, а можешь пойти к своему другу, шепнуть ему о том, что сейчас услышал, и посоветовать держать ухо востро.

– В таком случае у меня два вопроса, – проговорил Дельгардо, медленно обходя бильярдный стол. – Зачем мне это делать и зачем тебе об этом спрашивать?

– Этот коп слишком много лет досаждал нам, – заговорил Сильвестри. – Необходимость убрать его никогда не подвергалась сомнению, вопрос заключался в другом: когда и как? Ты знал его с тех пор, когда он был еще щенком, общался с ним, баловал его, делал ему всякие одолжения. Сделай еще одно: предупреди его о том, что его ожидает, прежде чем он свалится с пулей в голове. Пусть он будет готов. Что бы ты ни сказал и ни сделал, конечный результат не изменится – он все равно умрет, предупредишь ты его или нет.

– Ладно, ты объяснил, почему я, возможно, захочу помочь этому сорвиголове. Но остается еще один вопрос: тебе–то это зачем?

– Можешь считать, что я отдаю долг, – сказал Сильвестри, – не более того.

– Люди вроде тебя редко оказываются в долгу у таких, как он, – недоверчиво покачал головой Дельгардо. – Нас с ним связывает хотя бы прошлое – я был дружен с его папой, – а вот вас…

Фрэнк Сильвестри встал, и его громадная тень почти целиком накрыла бильярдный стол.

– Не у тебя одного есть прошлое, продавец сладостей, – сказал он, а затем бросил недокуренную сигару на пол, допил остатки бурбона и, тяжело ступая, вышел из комнаты.

Глава 19

Дженнифер еще раз сверилась с именем, закрыла блокнот и сунула его в задний карман джинсов, а затем поднялась на ухоженное крыльцо дома и толкнула полированную дверь. Она мягко нажала на кнопку домофона расположенной на пятом этаже квартиры и стала ждать, когда из серебристой коробочки ей кто–нибудь ответит. Однако ответа не последовало. Раздался негромкий щелчок, и женщина вошла в подъезд, который всего лишь днем раньше стал местом преступления. Поднявшись на площадку первого этажа, Дженнифер посмотрела направо, где на украшенном орнаментом полу виднелись следы больших кровавых пятен. Подход к ним был перегорожен желтой полицейской лентой.

За годы работы в полиции она так часто видела подобное, что легко могла представить себе картину произошедших здесь событий. Она умела отрешиться от эмоций и относиться к очередному преступлению как к загадке, которую во что бы то ни стало необходимо отгадать. Жизнь ежедневно вбивала в голову этот урок всем полицейским: что отцу Дженнифер, что преподавателям в академии, что ее первому напарнику, что капитану Фернандесу. И все же, несмотря на выработавшийся у нее иммунитет к переживаниям, Дженнифер так и не смогла до конца привыкнуть к холодной безысходности убийства.

Ассунта Конде открыла дверь за секунду до того, как Дженнифер успела постучать. Она посмотрела в ясные умные глаза молодой женщины и отступила на два шага назад.

– Если хотите войти – пожалуйста, – проговорила она, – но я уже рассказала другим полицейским все, что знаю, и они, похоже, были вполне удовлетворены моими ответами.

– Я здесь не в связи с убийством, – сказала Дженнифер, входя в квартиру. – Этим преступлением занимаются другие, и, насколько мне известно, к вам в связи с этим ни у кого нет претензий.

– Хотите кофе? – спросила Ассунта. – Я только что сварила свежий. Скверная привычка: всегда готовлю больше, чем могу выпить одна. Но когда доживешь до моего возраста, дурные привычки – это единственное, что у тебя остается.

Дженнифер кивнула:

– Если вы добавите туда молока и два кусочка сахара, не откажусь.

– А еще – пирожные и бисквиты, – сказала Ассунта и пошлепала на свою кухню, где она не только готовила, но, судя по всему, и ела. – Кофе помогает быстрее биться сердцу, но мало что дает желудку, поэтому его нельзя пить пустым.

Дженнифер прошла следом за женщиной на кухню, отодвинула от массивного резного стола тяжелый стул и села. Она наблюдала за тем, как хозяйка квартиры, двигаясь с необычной для ее возраста ловкостью, достала из шкафа две большие чашки. Глядя на Ассунту, нипочем нельзя было поверить в то, что всего двадцать четыре часа назад она всадила три пули в гангстера, чтобы позволить пятнадцатилетней девочке скрыться от его боссов.

Кухня была точь–в–точь такой же, как и у большинства других обитателей Бронкса итальянского происхождения: на стенах – обои в цветочек, множество сувенирных тарелок с изображениями президента Кеннеди и папы Иоанна XXIII, календарь с ликами святых на каждой странице и обведенными красным карандашом датами католических праздников. В раковине, до половины заполненной мыльной водой, ждала – и, по–видимому, довольно давно – своего часа грязная посуда, на покрытых гарью горелках газовой плиты стояли две большие кастрюли. В одной булькал томатный соус для пасты, во второй варились спагетти. Аромат пищи смешивался с резкими запахами чистящих веществ. Дженнифер словно вернулась на много лет назад и снова очутилась в кухне своей бабушки Франчески. Вот она, еще школьница, сидит за столом и делает домашнее задание, а круглолицая бабушка, напевая сентиментальные неаполитанские песенки, стряпает для всей их большой – из двенадцати человек – семьи. Она всегда готовила больше еды, чем могла съесть даже такая орава. Счастливые мгновения детства! Они оборвались вместе с жизнью ее матери, но Дженнифер хранила воспоминания о них, как самое дорогое.

Усевшись напротив, Ассунта разлила кофе по чашкам, а затем протянула руку, взяла с подоконника блюдо с итальянскими пирожными и бисквитами и поставила его на стол.

– Предупреждаю, – сказала она, – кофе у меня очень крепкий, на любителя. Но такой любил мой муж.

Дженнифер сделала маленький глоток. Кофе был густым и вязким, словно гудрон, которым заливают крышу, и имел привкус лакрицы. Он обжег ей небо и растекся горячей волной по пищеводу, оставляя ни с чем не сравнимое послевкусие.

– Да уж, – призналась она, – не кофе, а сущий динамит. В «Старбакс» такого не найдешь.

– Еще бы! – с гордостью ответила женщина, взяв чашку двумя руками и отпив за два глотка не меньше половины. – Отлично прочищает мозги. Так что вам будет легче задавать мне вопросы.

– Вы храбрая женщина, – проговорила Дженнифер. – Вчера вы спасли жизнь девочке и ради этого даже убили человека. Пойти на такое – очень непросто. Я прожила не такую долгую жизнь, как вы, но повидала достаточно, чтобы знать это.

– Возможно, мы обе делали то, что должны были сделать, – ответила Ассунта, допив кофе. – Каждый сам выбирает себе жизнь. У вас есть пистолет и полицейский значок, а у меня – воспоминания о моем муже.

– Я пришла сюда потому, что нуждаюсь в вашей помощи, – сказала Дженнифер, не сводя глаз с покрытого морщинами лица Ассунты. – Вы, конечно, не обязаны помогать мне, но, если вы рисковали своей жизнью ради Ло Манто, полагаю, он для вас что–то значит. А он, в свою очередь, безгранично верит вам, коли вручил в ваши руки жизнь своей племянницы. Для меня этого вполне достаточно.

– Старикам всегда проще довериться, – улыбнулась Ассунта. – В нашем распоряжении осталось слишком мало времени, чтобы предавать тех, кого мы любим. Возраст не позволяет нам разбрасываться друзьями.

– Вы ведь знаете Ло Манто с тех пор, как он был еще ребенком. Вы знали его родителей. Вам известно,

каким он был тогда и почему он уехал в Италию. Вы знаете его и как полицейского, и вы – единственный человек, у которого есть все ответы.

– Это зависит от вопросов, – ответила Ассунта, – и от причин, по которым их задают.

– Единственная причина, по которой я хочу получить ответы, это желание сохранить ему жизнь, – сказала Дженнифер. – А заодно, если получится, и самой остаться в живых.

– У Джанни прекрасно получается справляться с этим в одиночку, – проговорила старуха. – По крайней мере, получалось до сегодняшнего дня.

– Сейчас все иначе, – заверила ее Дженнифер, – ему противостоит не просто кучка мелких преступников, которых в обычной ситуации он мог бы переловить чуть ли не сачком для бабочек. Против него ополчилось много могущественных людей, которые жаждут его смерти. Я не знаю точно, сколько их, но я проработала в полиции достаточно долго, чтобы понимать: против нас замышляется что–то очень серьезное, и вдвоем мы справиться с этим не сумеем.

– И тем не менее вы остаетесь с ним, хотя можете в любой момент уйти в сторону, сказаться больной или даже попросить своего босса дать вам другое задание? – В устах Ассунты это прозвучало даже не как вопрос, а как констатация факта. – Мои племянники тоже работают в полиции, поэтому я кое–что в этом понимаю. Вы остаетесь, поскольку считаете это правильным, поэтому первый вопрос задам я: почему?

Дженнифер отодвинула чашку в сторону и поставила локти на стол.

– Отчасти – потому, что это моя работа и я не хочу бросать ее, не доведя до конца, – ответила она.

– Это ответ копа, – заметила Ассунта, – а меня интересует то, что вы можете ответить мне как женщина.

– Я не хочу, чтобы он пострадал, – призналась Дженнифер, – и могла бы помочь ему в большей степени, если бы знала, что им движет. Я работаю с ним всего несколько дней, но мне хватило и этого, чтобы понять: все эти перестрелки, аресты, захваты наркотиков, которые он совершает, выходят далеко за рамки повседневной полицейской работы. Тут замешано что–то личное, что–то, уходящее корнями в его детство.

– Его отца убила каморра, а если точнее, семья Росси, – сказала Ассунта. – Но этот факт наверняка фигурирует в его личном деле, а вы производите впечатление умной женщины и наверняка успели ознакомиться с ним.

– Более того, он похоронил это в себе, – проговорила Дженнифер, положив ладонь поверх сложенных рук старухи. – Так же, как, возможно, и вы. Я не знаю этого наверняка, но хочу узнать, прежде чем уйду отсюда.

– Он вам не безразличен, – сказала Ассунта. – Я слышу это в вашем голосе и вижу по вашим глазам.

Дженнифер улыбнулась и откинулась на спинку стула.

– Мы знакомы всего несколько дней, – проговорила она. – Слишком рано для того, чтобы все получилось, как в «Касабланке».

– А сколько, по–вашему, на это нужно времени? К тому моменту, когда я поняла, что буду любить своего будущего мужа всю жизнь, мы были знакомы меньше часа. Сердце женщины – не часы, оно живет по собственному времени.

– Возможно, в других обстоятельствах… – начала Дженнифер и замялась. – Но только не сейчас. Мы даже не обсуждали эту тему.

– И, значит, он ни о чем не догадывается, – подытожила Ассунта, обнажив в широкой улыбке два ряда прокуренных зубов. Она встала, собрала со стола грязные чашки и поставила их в раковину. – Сейчас, если позволите, я закончу готовить пасту и помою посуду, – сказала она, – а потом отправлюсь к себе в спальню и подремлю. А вы тем временем погуляйте в свое удовольствие. Потом мы встретимся, где вы назначите, и я дам вам ответы на все ваши вопросы – даже те, которые неизвестны моему крестнику. А вы пока готовьтесь, поскольку порой даже самый простой ответ способен вызвать у человека оторопь.

* * *

Эдуардо Гаспальди смотрел на волны, бьющие в бок большой лодки, пришвартованной к пустынному пирсу. Он закурил сигарету без фильтра, выпустил дым сквозь сжатые зубы и подставил лицо лучам послеполуденного солнца. Сняв крышку с пластмассового стаканчика с горячим чаем, он обхватил его обеими руками, согревая свои мясистые ладони. На борту лодки его ожидали четыре стрелка. Все они только что прибыли, находились в полной готовности и жаждали поскорее получить столь выгодный заказ. Он разработал идеальный, как ему казалось, план, нацеленный на то, чтобы раз и навсегда покончить с человеком, не дававшим ему покоя на протяжении последних пятнадцати лет.

Дорожки Гаспальди и Ло Манто впервые пересеклись в Неаполе еще в начале девяностых, тогда Эдуардо заправлял небольшим борделем, расположенным всего в десяти милях от центра города. Гаспальди исправно, каждую неделю, платил дань двум своим «крышам» – каморре и полиции, что позволяло ему вести свой бизнес открыто и безбоязненно. В течение первых трех лет восемь девушек, работавших на Гаспальди, ежегодно приносили ему сорок восемь тысяч американских долларов чистого дохода.

А потом, во время ссоры с молодой проституткой, которая не сумела должным образом ублажить постоянного клиента, Гаспальди изуродовал ей лицо разбитой бутылкой из–под мартини. Семнадцатилетняя девушка, которую звали Розалия Вентура, попала к нему после того, как сбежала от своей семьи, жившей в каком–то городишке на севере Италии. После досадного инцидента девушку отвезли в ближайшую больницу, где ей наложили швы, накачали снотворным и оставили под присмотром пожилой сиделки. И вот ночью, когда больная крепко спала, сиделка возьми да и позвони молодому детективу, работавшему в отделе по борьбе с проституцией. Коп заявился в больницу, поговорил с сиделкой, посмотрел на девицу, а потом отправился прямиком в бордель, к самому Гаспальди.

– Вы пришли на два дня раньше срока, – сказал ему Гаспальди, решив, что полицейский явился за данью. – Приходите в понедельник, когда у меня будут наличные.

– В понедельник вас здесь не будет, – ответил коп. – Ни вас, ни кого–либо еще. Здесь будут царить тишина и запустение.

– И куда же мы отсюда переедем? – громко засмеялся Гаспальди. – В церковь?

– Девушки окажутся в приюте для бездомных, – сообщил содержателю притона коп, – а ты на больничной койке с трубочками в носу.

Гаспальди кинулся на полицейского, но тот проворно увернулся и ловкой подножкой свалил здоровяка на пол. Затем он схватил бутылку красного вина, разбил ее о деревянный стол и получившейся «розочкой» ударил Гаспальди в грудь, проткнув ему правое легкое и наградив на всю оставшуюся жизнь безобразным шрамом и тяжелой одышкой. Затем он склонился над залитым кровью сутенером, ухватил его за волосы и, поднеся к его горлу окровавленное стеклянное оружие, лаконично сказал:

– Когда выйдешь из больницы, уезжай из города. Еще раз увижу тебя в Неаполе – убью!

Спустя две недели Гаспальди перебрался в Нью—Йорк и присягнул на верность семье Росси. Это был не совсем тот тип, представителей которого Росси обычно брали себе на службу, но он знал толк в содержании подпольных борделей, а очень скоро освоил азы наркоторговли и ресторанного бизнеса. Со временем Гаспальди превратился в ценного члена каморры, который приносил организации весомый доход, а в случае необходимости мог взять вину на себя и на какое–то время даже сесть в тюрьму. Пит Росси также знал, что, если копам ради саморекламы понадобится крупная жертва, он всегда сможет бросить Гаспальди им на растерзание.

Когда Ло Манто в качестве участника совместных полицейских операций приезжал в Нью—Йорк прежде, Гаспальди удавалось не попадаться ему на глаза, но на этот раз удача изменила ему. Меньше недели назад Ло Манто неожиданно вошел в ресторан и отрезал ему кусок уха. Тогда Гаспальди оказался бессилен, но теперь, когда четверо стрелков в предвкушении огромного куша в два миллиона долларов только и ждали команды «фас», он мог наконец привести в действие план, в результате которого ненавистный ему человек сгинет раз и навсегда.

Гаспальди допил чай, скомкал стаканчик и бросил его в воду, плескавшуюся внизу. Затем сутенер из Неаполя глубоко вдохнул соленый морской воздух, встал и направился к трапу, ведущему на нижнюю палубу судна, чтобы отдать приказ убить итальянского копа на улицах Нью—Йорка.

* * *

Ло Манто стоял спиной к двери, выходившей на плоскую крышу, упершись руками в кирпичные стены. Стояла поздняя ночь, с неба сыпался мелкий дождь, охлаждая мир, раскалившийся в течение жаркого, как адские сковородки, дня. Свет, лившийся из окон расположенных на верхнем этаже квартир, создавал вокруг него туманный светлый ореол. Он встал поудобнее и проверил обойму в своем «380-спешиал». Как правило, он не настраивал себя заранее на перестрелку. Наоборот, он делал все возможное, чтобы избежать этого. Многим его коллегам был присущ подход, суть которого можно было сформулировать так: сначала стреляй, а там разберемся. Однако за годы работы в полиции Ло Манто сумел избавиться от этого своеобразного профессионального комплекса. Он предпочитал брать свою дичь живой, а не мертвой. Но в эту ночь такой подход мог и не сработать. В эту ночь дичью Ло Манто должен был стать сам Рено Головоногий.

Ло Манто прошел по краю крыши и поглядел вниз, а затем переместился к пожарной лестнице, взялся за ржавые поручни и встал на первую ступеньку. На секунду он задержался, чтобы бросить взгляд на широкие улицы и приземистые здания Восточного Бронкса, где прошло его детство. Эти улицы сформировали его, дали ему смысл жизни и определили ее направление. На этих улицах он играл в футбол, по ним он ходил в школу, бегал под холодными струями открытых гидрантов. Здесь он учил слова любимых песен «Роллинг стоунз», Боба Сигера и Фрэнка Синатры, здесь впервые поцеловал девочку. Здесь он был алтарным служкой в местной католической церкви, еле живой от усталости приходил домой после пятичасовых субботних и девятичасовых воскресных месс. Здесь он начал работать в «Химчистке Делвуда». По четыре часа кряду он проводил бок о бок с ее владельцем, мистером Мюрреем Зальцманом – сутулым вдовцом, работавшим не покладая рук и рассказывавшим Ло Манто жалостливые истории о сломанных жизнях и истерзанных душах, погубленных войной и ненавистью, которые он никогда не мог понять. Зальцман был первым не–итальянцем, встретившимся Ло Манто. Глубоко религиозный человек, он ежедневно обедал деревенским сыром и постоянно смеялся собственным глупым шуткам. Зальцман построил собственный бизнес, взяв небольшой заем у своего тестя, и отрабатывал его по двенадцать часов в день шесть раз в неделю на протяжении сорока лет. Ло Манто уважал его как человека и любил как друга. Зальцман открыл для юного Ло Манто прелесть коротких рассказов Ирвина Шоу, комедий Мела Брукса и гений Сида Сезара. Именно благодаря Зальцману Ло Манто впервые попал в бродвейский театр, на воскресную постановку «Смерти коммивояжера» Артура Миллера.

– Все было так по–настоящему! – сказал он Зальцману, когда они шли к станции метро, чтобы вернуться в Бронкс. – И так грустно.

– Разумеется, ведь это – про жизнь.

Именно через Зальцмана Ло Манто познакомился с вероломством каморры. В течение многих лет старик каждую неделю платил семье Росси по пятьдесят долларов, а взамен каморра обеспечивала ему защиту от всяческой местной шпаны. Ло Манто видел, как в конце каждой недели в химчистку заходил высокий, худощавый молодой человек и, опершись на кассовый аппарат, с ухмылкой наблюдал за тем, как старик отсчитывает пять купюр по десять долларов. После этого мистер Зальцман обычно притихал и весь остаток дня молчал, думая о чем–то своем.