Текст книги "Парадиз–сити"

Автор книги: Лоренцо Каркатерра

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 25 страниц)

Глава 2

Держа мать под руку, Ло Манто рядом с ней шел по заросшему буйной зеленью саду. Летняя растительность торжествовала, все вокруг цвело и благоухало. Апельсиновые и лимонные деревья, которые мать посадила четверть века назад, сразу после того, как переехала в двухэтажный каменный дом на неапольской Виа—Толедо из Нью—Йорка, уже достигли возраста зрелости и плодоносили. Анджела носилась с этим садом, как сверхзаботливая сестра–сиделка носится со своим больным подопечным. Джанкарло знал: таким способом мать пытается вытравить из души тяжелые воспоминания о прошлом, отдалиться на как можно большее расстояние от той бешеной круговерти, которую представляло собой ее существование в Нью—Йорке. За все годы, прошедшие с той поры, мать и сын во время своих частых и долгих совместных прогулок ни словом не обмолвились об их жизни в Америке. Все те, оставшиеся в прошлом годы были глубоко похоронены в земле, словно корни деревьев, выстроившихся вдоль садовой дорожки.

Анджела Ло Манто схоронила своего мужа на кладбище «Вудлон» дождливым вторничным утром и продолжала жить обычной на первый взгляд жизнью. А потом, ровно через шесть лет, неожиданно для всех продала все принадлежащее семье имущество, закрыла счет в банке и заказала три авиабилета до Рима: для себя, своего сына Джанкарло и дочери Виктории. От Рима они на поезде добрались до Неаполя и в течение первых трех месяцев жили у Марио, дяди матери, водителя трамвая и убежденного холостяка. Воспользовавшись своим врожденным кулинарным талантом, мать нанялась на работу в расположенную неподалеку булочную и с помощью денег, которые заняла у дальних родственников, в конечном итоге наскребла сумму, необходимую для приобретения в кредит дома на Виа—Толедо.

Период адаптации к новой жизни у Джанкарло и его сестры протекал по–разному, но мать отметала любые проявления недовольства решительным взмахом руки и энергичным пожатием плеч.

– Нечего психовать! – говорила она. – В жизни всякое бывает, а у вас, молодых, все еще впереди.

Ло Манто скучал по своим друзьям из Бронкса. Летом ему страстно не хватало телетрансляций бейсбольных матчей с участием любимых им «Янкиз», осенью – изумительного баскетбола «Ньюйоркцев», а в зимнюю пору, когда холодный ветер сдувал прохожих с тротуара, – потрясающей футбольной игры «Гигантов». Ему было нелегко оставить за спиной всю свою прошлую жизнь, но больше всего досаждала другая мысль: как, живя за тридевять земель от Америки, отомстить за смерть отца?

Однако со временем Джанкарло привык. Он на «отлично» закончил школу, поскольку, во–первых, итальянский язык с детства был для него родным, а во–вторых, неторопливая поступь общественного образования в Неаполе явно не поспевала за его бурным прогрессом школ Бронкса. Он научился получать удовольствие от накаленной атмосферы, царящей на футбольных матчах, воспринимая их как некую ускоренную разновидность бейсбола, у него появились новые друзья, обществом которых он наслаждался и которых ценил не меньше, чем оставшихся в Америке. Ему нравился темперамент жителей Неаполя и местная еда, ему нравилось слушать, как женщины, развешивая выстиранное белье, поют старинные баллады, прислушиваться к горячим политическим спорам мужчин, собирающихся в кафе после долгого рабочего дня. Люди на улицах этого – самого жестокого и самого бедного – города Италии были громкими, забавными и упрямыми.

За неделю до своего восемнадцатого дня рождения Ло Манто впервые открыл для себя, что власть каморры в Неаполе так же сильна, как в Нью—Йорке. Однажды, наслаждаясь приятным осенним ветерком, дующим со стороны залива, он возвращался домой из школы, когда услышал, как в соседних домах торопливо, со стуком захлопываются окна. Посмотрев на другую сторону вымощенной брусчаткой улицы, он увидел, как трое мужчин в темных костюмах окружили владельца продуктового магазина. Правые руки двоих были засунуты в карманы пиджаков, а третий держал в руке открытую записную книжку. Владелец магазина был щуплым, взъерошенным человечком. В шерстяной рабочей рубашке и темных джинсах с подвернутыми брючинами, дрожа от страха, он прижался спиной к деревянному прилавку, на полках которого были выложены упаковки с яйцами, артишоки, помидоры и пучки салата. Мужчина с записной книжкой, приставив губы почти вплотную к уху хозяина магазина, говорил тихо и отчетливо, роняя каждое слово, словно тяжелую густую каплю яда.

Ло Манто стоял у мраморных ступеней подъезда трехэтажного дома XIX века и, прислонившись к полированной двери, наблюдал за тем, как разворачивается эта сцена – сцена, подобные которой в детстве он так часто наблюдал в Бронксе. Теперь Джанкарло понял: то зло, которое, как он полагал, осталось в прошлом, не только жило на этих улицах, но и властвовало над ними. Он видел столь знакомые ему движения, угрожающе склоненные головы, прищуренные глаза троицы в костюмах – все это было ему знакомо и направлено на то, чтобы запугать жертву, сломить ее волю. И тогда Джанкарло понял: если он решил превратить каморру в своего личного врага, ему нужно знать о ней все. Он должен узнать ее историю, изучить ее привычки и тактику, и только после этого он сумеет превратиться в смертельное оружие, направленное против могущественного преступного синдиката. Он превратит хищника в дичь.

– Я поставила на плиту воду для пасты, – сказала мать, – а сегодня утром приготовила острую тушеную рыбу – такую, как любишь ты и какую врачи запретили есть мне. Однако сегодня я этот запрет нарушу, и мы оба насладимся едой.

– Ты скучаешь? – спросил он, срывая с куста два сочных помидора. – По жизни в Америке?

– Я помню ее, – ответила мать. Ей было явно неприятно говорить на эту тему. – И никогда ее не забуду, но это не означает, что я по ней скучаю. Это просто часть моей жизни.

– Многое изменилось, – сказал Ло Манто, повернувшись к матери. – Город, из которого ты когда–то уехала, уже совсем другой.

– Лица, возможно, и изменились, но жизни людей по–прежнему находятся все в тех же руках, – грустно ответила мать. – И это никогда не изменится. Ты видел это ребенком и увидел то же самое, став детективом. Власть всегда принадлежит тем, кто живет в тени – и здесь, и за океаном.

– Ты говоришь прямо как мой начальник, – улыбнулся Ло Манто. – Он рассказывал мне, что воюет с неаполитанской каморрой уже тридцать лет, что арестовал сотни бандитов и пристрелил еще несколько десятков. А теперь, по его словам, каморра еще более могущественна, чем в тот день, когда он впервые прицепил на грудь полицейский значок.

– Пьетро – настоящий везунчик, – сказала Анджела. – Ему удалось дожить до преклонного возраста, и я каждый день молюсь о том, чтобы это удалось и тебе. А победить каморру тебе не удастся никогда, как бы ты ни старался.

– Я и не надеюсь победить их всех, мама, – ответил Ло Манто, протягивая помидоры матери. – Я хочу разгромить только одну семью.

Анджела прижала помидоры к груди, опустила голову и направилась к дому.

– Пора садиться за стол, – проговорила она. – И забудь о каморре. Хотя бы на сегодняшний вечер.

Глава 3

В ожидании своего информатора, который опаздывал уже на пятнадцать минут, Ло Манто сидел на каменных ступенях, ведущих к огромной церкви Сан—Паоло-Маджоре, и вертел в руках полупустую, четвертую за день, пачку жевательной резинки. Он смотрел, как солнце опускается за горизонт, открывая дорогу свежим ветрам, которые придут с залива, чтобы остудить раскалившийся за день город. Он любил Неаполь в это время суток, когда после окончания рабочего дня на улицы, готовые к ночным развлечениям, выходят горожане. Мужчины – в накрахмаленных сорочках, отглаженных брюках, начищенных до блеска ботинках и просторных куртках. Женщины – в красивых хлопчатобумажных платьях, туфлях на низком каблуке, с распущенными волосами и кокетливыми сумочками. А рядом с ними, пытаясь не отставать, семенили такие же нарядные дети. В эти предзакатные минуты город превращался в огромный открытый рынок. Здесь болтали, обменивались сплетнями, здесь жизнь переливалась через край. Именно это делало Неаполь городом, в котором Ло Манто ощущал себя дома, в котором ему нравилось жить, и именно в эти минуты, глядя на лица проходящих мимо людей, вслушиваясь в окружающие звуки, он ощущал себя в волшебном мире и был способен хоть ненадолго забыть о таившемся здесь зле.

– Что это тебя к церквям потянуло? – прозвучал голос сзади него. – Решил спасать души вместо того, чтобы арестовывать преступников?

– Твою душу даже святой Петр не смог бы спасти, – ответил Ло Манто.

На ступеньку рядом с ним присел молодой мужчина с прилипшей к нижней губе сигаретой. Его коричневая куртка была заношена до блеска. Около тридцати лет, с заросшим трехдневной щетиной лицом и длинными каштановыми волосами, собранными в хвост. Он имел прокуренные зубы цвета желтого мела, карие глаза и шрам в виде полумесяца под правым глазом. На протяжении последних трех лет он был героиновым наркоманом и одновременно – источником, из которого Ло Манто черпал информацию о происходящем на улицах города. Эта информация была вполне надежной, и, несмотря на то что парень принадлежал к разряду так называемых уличных отбросов, он пользовался доверием со стороны членов каморры среднего уровня, которые продавали ему наркотики. Ло Манто уже с десяток раз предпринимал попытки устроить его в какой–нибудь реабилитационный центр, чтобы тот избавился наконец от наркотиков и зажил нормальной жизнью, но каждый раз сталкивался с неудачей, напрасно тратя нервы, теряя время и ценную информацию.

– Сообщил тебе Альберто то, что ты хотел знать? – спросил информатор.

– Это наше с ним дело, – ответил Ло Манто, продолжая разглядывать проходящих мимо людей. Информатор пододвинулся ближе, и на детектива накатила тяжелая волна запаха пота и немытого тела.

– Они тебе что–то сделали, или это был обычный полицейский рейд? Даже аресты не расстраивают боссов больше, чем стрельба, потому что они всегда могут вытащить своего человека из тюрьмы, а если его пристрелят, остается только послать цветы на могилу.

– Знаешь что, Пепе? Купи газету. Я всегда так делаю, когда хочу узнать свежие новости. Но когда мне нужна информация, я обращаюсь к тебе. Вот и давай выгладывай, что у тебя есть.

– А с чего ты взял, что у меня что–то есть?

Ло Манто повернул голову и посмотрел на потрепанного парня с сигаретой во рту и широкой улыбкой на тонких бескровных губах.

– Я в этом уверен и готов поставить на кон твою жизнь.

Улыбка сползла с лица Пепе, он выплюнул окурок и раздавил его каблуком старого ботинка.

– Всех наркош в городе колбасит. Невозможно найти дозу, чтобы вмазаться. Такого не было со времени визита папы, когда всех барыг зачищали под мелкую гребенку, но даже тогда это продолжалось всего несколько дней.

– И с чем все это связано?

– Готовится что–то крупное, – ответил Пепе. – Мой барыга сказал, чтобы я подождал до середины недели. Тогда, говорит, будет столько дури, что хватит на месяц, причем первоклассного качества, а не того дерьма, которое толкали раньше.

– Когда появится товар? Где?

– Точного времени не знаю, но знаю место, – ответил Пепе, вытаскивая из пачки «Лорда» новую сигарету и закуривая. Его руки тряслись, под давно не стриженными ногтями были полоски грязи и засохшей крови.

– Так ты мне расскажешь, – спросил Ло Манто, – или отправишься в церковь и сообщишь об этом священнику на исповеди?

– Это не просто наколка, – сказал Пепе. – Если они узнают, что я проболтался, на следующий день я буду плавать в заливе без башки.

– Если так боишься смерти, то на хрена колешься? Наркота угробит тебя раньше, чем каморра.

Пеле сделал глубокую затяжку и выпустил дым через ноздри и приоткрытый рот.

– Эрколано, – сказал он наконец. – Там всегда куча туристов, которые шляются по руинам. Очень удобное место, чтобы незаметно поставить один портфель и взять второй.

Ло Манто встал, достал из куртки купюру в пятьдесят евро и сунул ее в нагрудный карман грязной рубашки Пепе.

– Коли дури сейчас все равно купить нельзя, ты хоть пожри по–человечески, – напутствовал он наркомана. – А если останутся деньги, побрейся и подстригись. А потом спрячься и на какое–то время затаись.

– От каморры не спрячешься, – ответил Пепе, прищурившись и глядя на заходящее солнце. – Ты это знаешь лучше других.

* * *

Ло Манто смотрел на Неаполитанский залив. Он сидел на ржавом причале, спустив ноги к плещущимся волнам, спиной к городу, в котором жил с тех пор, как приехал из Нью—Йорка. В Неаполе он окончил университет, а потом прошел обязательную воинскую службу, отбарабанив два года в итальянском военно–морском флоте. Большую часть этого срока Ло Манто провел на ржавом эсминце, курсировавшем вдоль африканского побережья.

Он забавлялся мыслью о том, чтобы вернуться в Нью—Йорк и поступить в тамошнюю полицию, но чувствовал, что долгие годы, проведенные им в Италии, являются скорее помехой, нежели преимуществом для реализации этой идеи. Да, он был ньюйоркцем по рождению и по взглядам, но в сердце все равно оставался неаполитанцем и чувствовал себя вполне комфортно, живя в пораженном каморрой городе. Со временем он научился аккумулировать в себе силу обоих городов, совершая частые переезды между ними в своей непрекращающейся охоте на семью Росси, члены которой орудовали и в Нью—Йорке, и в Неаполе.

Ло Манто заполнил все необходимые документы, сдал экзамены и был принят на работу в управление полиции Неаполя, причем мать даже не догадывалась о том, какую карьеру выбрал для себя ее сын. А когда узнала, нисколько не удивилась. Она давно подозревала, что Джанкарло вынашивает планы мести, но не хочет раскрывать их раньше времени.

– Ты можешь арестовать всех членов каморры – и здесь, и в Нью—Йорке, – сказала Анджела, когда сын сообщил, что стал полицейским, – но это не вернет к жизни твоего отца.

– Это нужно мне, а не отцу, – ответил Ло Манто.

– Тебе нужно совсем другое, – возразила мать. – Отправляйся в университет, найди себе работу, которая будет тебе по душе, а не убьет тебя. Каморра слишком велика и сильна для того, чтобы один человек объявлял ей войну. Даже тот, который ненавидит ее столь сильно, как ты.

– Нужно хотя бы попытаться, – произнес Ло Манто. – И один человек может сделать многое.

– И после этого ты утверждаешь, что пошел на это не ради своего отца? – спросила мать.

– Нет, не ради него. Ради сотен мальчишек, чьих отцов каморра может убить только из–за того, что они встали на ее пути.

– Я молюсь о спасении души моего мужа каждый день, – сказала Анджела, повернувшись спиной к Джанкарло. – Теперь мне придется молиться еще и о том, чтобы не убили моего сына.

Ло Манто пришел на работу в полицию через неделю после того, как ему исполнилось двадцать четыре года, и сначала его назначили в патрульное подразделение, задача которого состояла в том, чтобы очищать улицы основных туристических районов от бродяг, проституток и карманников. Это была скучная работа, однако Ло Манто сумел превратить этот недостаток в достоинство. Он редко арестовывал воришек, предпочитая превращать их в своих информаторов и доверенных лиц, которые из чувства благодарности снабжали его бесценной информацией. Это в немалой степени способствовало продвижению Ло Манто по служебной лестнице. Он считал себя не вправе осуждать проституток и жуликов за то, что они выбрали именно такой способ заработка, ведь им тоже нужно было кормить семьи, а найти стабильную и достойную работу в нищем городе и при этом избежать длинных рук каморры было практически невозможно.

Ло Манто старался завоевывать доверие людей, которых другие, возможно, считали отребьем. Он не гнушался обратиться к настоятельнице монастыря с просьбой устроить дочь проститутки в подготовительную школу при обители, найти приличное жилье для лифтера, который с женой и кучей ребятишек ютился под лестницей.

За несколько лет благодаря своим методам и тому, что неизменно держал данное слово, Ло Манто завоевал авторитет на улицах Неаполя, и к нему первому простые люди обращались с просьбами о помощи. А Ло Манто, в свою очередь, пользовался их помощью, подбираясь к более высоким эшелонам организованной преступности, внедряя в их ряды своих агентов, пытаясь нанести максимальный урон всем структурам каморры, включая семью Росси – самую могущественную среди всех, входивших в преступный синдикат.

Он начинал с малого, с уничтожения полудюжины подпольных игорных домов, зачастую действуя на свой страх и риск, кропотливо собирая и сводя воедино информацию и дюйм за дюймом подбираясь все ближе к сердцу необъятной преступной паутины.

Ло Манто не понадобилось много времени, чтобы выяснить: влияние каморры не заканчивается у дверей его родного полицейского управления. Однажды Ло Манто перехватил понимающие взгляды и почти незаметный обмен кивками между подозреваемым, которого он задержал и привел в управление, и детективами, коротавшими время в дежурке. Взятки были обычным делом в Неаполе, и многие здешние полицейские, усердно работая и получая гроши, не являлись исключением, с готовностью принимая щедрые взятки. «Сам скоро поймешь, что твой единственный друг – ты сам, – сказал ему один из таких копов. – Другого способа выжить не существует, особенно для полицейского».

Помимо того что Ло Манто приобрел блестящие навыки полицейского, ему вдобавок сопутствовала удача. Тактика, честность и внушительный послужной список Ло Манто привлекли к нему внимание Пьетро Бартони, начальника отдела по расследованию убийств полиции Неаполя. Газеты нередко называли его «итальянским Элиотом Нессом»^[1]. Сын убитого полицейского, он сам стал блестящим детективом с кристальной репутацией и завидным послужным списком. Бартони противостоял всей мощи неаполитанской каморры на протяжении более двух десятков лет, и в перестрелках, без которых не обходилась эта работа, полегли десятки людей с обеих сторон.

Когда пришла пора получать повышение, Бартони стал подыскивать себе преемника. Ему нужен был детектив, одержимый своим делом, желающий поставить каморру на колени, ослабить ее до такой степени, чтобы она была готова сдаться, человек, которого нельзя купить ни за какие деньги. Все эти качества Бартони нашел в Джанкарло Ло Манто.

Раскрывая убийства и ловя наркоторговцев, Ло Манто работал под пристальным наблюдением старшего детектива на протяжении десяти лет, и Бартони не уставал поражаться удивительным способностям своего протеже в искусстве допроса, да и вообще его умению раскрывать преступления.

– Ни в коем случае нельзя приниматься за расследование, считая себя умнее преступника, – говорил Бартони Ло Манто однажды вечером, когда после очередного удачного рейда они сидели за столиком в темной траттории. – Это делает тебя незащищенным перед ошибками. Какие бы вопросы ты ни задавал, все они должны быть направлены лишь на одно: кто совершил преступление? На это должны быть направлены и все твои мысли, все действия, все время, которое ты посвящаешь раскрытию преступления. Нацеленность на получение этого ответа, нежелание закрыть сложное дело до того, как оно будет раскрыто, – вот что делает детектива настоящим мастером.

– Ты помнишь все раскрытые тобой дела? – спросил Ло Манто.

– Нет, – ответил Бартони, – только нераскрытые. Они никогда не забываются.

– И много у тебя было таких?

– Одно нераскрытое дело – это уже много.

– Что же делать, когда это происходит? – поинтересовался Ло Манто.

– Научиться жить с этим, потому что оно останется на твоей душе, как шрам остается на теле, – навсегда. Это не та работа, в которой случайную ошибку или досадный промах можно исправить. Когда ты надеваешь полицейскую бляху, то берешь на себя все то хорошее и плохое, что с этим связано.

Ло Манто расслабленно откинулся на спинку стула и стал смотреть мимо своего собеседника – на мужчину средних лет, с нежностью прижимающего к груди спящего ребенка. Бартони перехватил его взгляд и некоторое время сидел молча, закурив новую сигарету и допивая пиво «Перони».

– Мой отец тоже погиб, когда я был маленьким, – сказал он наконец. – Его убили не так, как твоего, но, тем не менее, на протяжении многих лет после этого я испытывал ярость и обиду. Мне казалось, что я мог и должен был сделать что–то, чтобы спасти его. На самом деле оснований так думать нет, но тут уж ничего не поделаешь.

– Я не мог спасти отца, – проговорил Ло Манто. – Если бы в ту ночь я был с ним, меня бы тоже убили.

– Но, несмотря на это, тобой до сих пор движет желание отомстить. Ты хочешь, чтобы каморра заплатила за твою утрату.

– А ты разве нет? – словно защищаясь, спросил Ло Манто и перевел взгляд на Бартони.

Его наставник был элегантным мужчиной – стильно одевающимся и спокойным. Он носил дорогие костюмы, которые имел возможность покупать не благодаря взяткам, а из–за того, что его шурин, владелец магазина одежды, предоставлял ему скидки. Аккуратно подстриженные и зачесанные назад волосы с седой прядью, загорелое, тонко очерченное лицо, хрупкое телосложение – все это придавало ему аристократический вид. Ветераны управления прозвали Бартони Бароном, и он против этого не возражал.

– Злость и жажда отмщения помогут тебе стать классным копом, Джанкарло, – сказал Бартони. – Но эти чувства неизбежно оставят в твоей душе горький осадок.

– Или убьют, – добавил Ло Манто.

* * *

Ло Манто повернулся спиной к заливу и пошел по узкой улочке домой – в свою двухкомнатную квартиру на втором этаже дома у площади Данте. Он чувствовал себя измотанным до предела. С тех пор как Ло Манто поступил в полицию, у него был всего один отпуск, да и тот длился только неделю. Короткие передышки он получал, лишь оказавшись на больничной койке, куда периодически попадал после очередной полицейской операции. По настоянию Бартони Ло Манто написал заявление с просьбой предоставить ему месячный отпуск и даже зарезервировал номер в отеле на одном из курортов острова Капри. Ему действительно нужно было отдохнуть, и он твердо решил сделать это после того, как разберется с крупной поставкой наркотиков в Эрколано. Он устал от одиночества, от того, что вокруг него нет практически никого, кому можно доверять и с кем поговорить по душам, он устал гадать, удастся ли ему добраться до подонков, которых он так страстно мечтал достать.

Он откусывал от каморры кусок за куском в течение всех семнадцати лет своей службы в полиции, но, вопреки этому, несмотря на аресты и задержания многочисленных партий наркотиков, сила гангстеров неизменно росла, а их власть крепла. Пит Росси, который заменил дона Николо на посту повелителя каморры в Восточном Бронксе, жил в роскошном, построенном из песчаника доме на Манхэттене, был женат на женщине потрясающей красоты и имел трех сыновей, которые со временем получат блестящее образование и станут работать в «семейном бизнесе». А Ло Манто сегодня мог похвастаться лишь покрывавшими его тело шрамами.

Джанкарло с возрастом стал все больше походить на своего отца. У обоих были густые темные волосы (вот только у сына они были длинными и закрывали уши и шею) и угольно–черные глаза. Сын со своими шестью футами роста был чуть выше отца, зато имел такую же походку и манеры. А вот улыбка у Ло Манто–младшего была уникальной. Она была выразительной и открытой, как восход солнца, и немедленно завоевывала сердце того, кому была адресована. Прибегая к ней как к испытанному оружию, он сумел вскружить голову многим женщинам, правда, лишь в тех случаях, когда ему было необходимо получить от них важную информацию. Однако Ло Манто редко использовал ее, общаясь с добропорядочными молодыми дамами, с которыми настойчиво знакомила его мать.

Ло Манто пересек дорогу на красный свет, не обращая внимания на злые крики водителя красного «Фиата», и вышел на площадь Данте. Вытащив из кармана новую пачку жевательной резинки, он открыл ее и сунул в рот сразу три подушечки. В большинстве культур давление, оказываемое на молодых мужчин с целью заставить их жениться, было обычным явлением. В Неаполе с его древними традициями оно было почти невыносимым. Однако, как бы ни давили на Ло Манто родственники и коллеги, сам он никогда не рассматривал такую возможность. Он не собирался оставлять после себя заплаканную вдову, а, учитывая характер своей работы и людей, с которыми ему приходилось иметь дело, это был единственный возможный исход его женитьбы.

Джанкарло Ло Манто не хотел, чтобы кто–нибудь растрачивал свою любовь и слезы, рыдая на его могиле.