Текст книги "Безрассудная (ЛП)"

Автор книги: Лорен Робертс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 23 страниц)

Глава 5

Пэйдин

Песок царапает стенки моей ротовой полости, скрежещет по деснам.

Я провожу языком по сухим зубам, ощущая тот самый налет песка, который был со мной последние три дня. Сплевывать уже не представляется возможным, ведь каждая капля слюны необходима мне в борьбе за выживание.

У меня болит горло. Ступни. Ноги. Голова. Все.

Песок перекатывается под ногами, пока я продолжаю идти вперед. С ноющей болью в шее я поднимаю голову к заходящему солнцу. Оно опускается к горизонту, не решаясь нырнуть за песчаные дюны и вырвать свои лучи из неба.

Я провожу ладонью по лбу, липкому и обожженному за несколько дней, проведенных в пустыне. Дрожь пробегает по позвоночнику, сковывая мое больное тело. Вздохнув, я убеждаю себя, что это быстро остывающая пустыня пробирает меня до костей, а не лихорадка, поселившаяся под моей липкой кожей.

Я иду уже несколько дней и почти все последующие ночи.

Пустыня – неумолимый зверь. Каждую ночь я обращаюсь к песку, умоляя его дать мне несколько часов отдыха. Несмотря на мое отчаяние, пустыня пока не дает мне больше часа или двух сна за раз. То песок в ушах, то скорпионы под ногами, но мне не удается более чем параноидально вздремнуть.

– Я единственная, кто составляет тебе компанию, так что самое меньшее, что ты могла бы сделать, – это позволить мне поспать хоть одну ночь, – говорю я сквозь потрескавшиеся губы, мой голос не более чем кваканье. Я осматриваю огромную пустыню, не видя ничего, кроме песка, и не слыша ничего, кроме шепота ветра. Я отламываю куски крошащегося хлеба и засовываю их в пересохший рот.

– Я схожу с ума. – Я вскидываю руки вверх и снова опускаю их вниз, чтобы ударить себя по бокам. – Я уже три дня разговариваю с песком, – ворчу я, ноги прочерчивают подо мной глубокие линии.

– Полагаю, несправедливо винить тебя во всем моем безумии. Я уже давно схожу с ума. – Я смеюсь, практически кашляя. – Я имею в виду, что просто ступить сюда – это уже безумие. Верно?

Я оглядываюсь по сторонам, зная, что дюны не удостоят меня ответом. Хотя хуже, чем если бы я заговорила с песком, было бы услышать, как песок заговорит в ответ. Вот тогда-то я и забеспокоюсь по-настоящему.

Запасы воды на исходе, и от одного осознания этого факта в горле становится еще суше. Фляги, лежащие в моем рюкзаке, опустеют не раньше чем через два дня. Самоконтроль становится гораздо менее привлекательным, когда приходится выживать на ограниченном количестве глотков.

Я в десятый раз за этот час осматриваю горизонт, надеясь увидеть город. Увидеть хоть что-нибудь.

Ничего.

Ни очертаний зданий, ни дыма из трубы. Я с трудом сглатываю, чувствуя себя такой маленькой в окружающем меня пространстве. Чувствуя себя песчинкой в море крутых дюн.

Незначительной.

Потерянной.

Одинокой.

Я смахиваю бисеринки пота, грозящие ужалить глаза, которые уже слепит заходящее солнце. Песчаные волны отливают золотистыми оттенками, отражая меняющееся небо над ними. Восхищение красотой коварной местности, по которой я топаю, – это горько-сладкий способ завершить ночь. Сумерки в пустыне – это потрясающее зрелище, и все же это последнее место, где я хотела бы оказаться.

Мой взгляд останавливается на чем-то сверкающем вдалеке, заманчиво поблескивающем на солнце. Я моргаю от ослепительного света, и мои глаза пересыхают. Бассейн с водой мерцает, заманчиво подмигивая мне. Я встряхиваю головой, отчего она начинает пульсировать еще сильнее.

Мираж.

Дразнящие, искушающие вещи. Обычно они появляются в виде прохладной воды и бассейнов, в которые так и хочется окунуться. Я вздыхаю, слегка наклоняясь, чтобы потереть ноющие ноги. Мозоли скрываются в пропотевших ботинках, ноги липкие от песка.

На что бы я только ни пошла ради глотка воды…

Остаток вечера я провожу, зарывшись в складки отцовской куртки, от понижения температуры у меня немеют пальцы. Пережив удивительно дружелюбную встречу с самой большой змеей, которую я когда-либо видела, я долго шла в ночи, разговаривая с песком и подпитывая свое безумие.

Мои веки опускаются, ощущая такую же тяжесть, как и все остальное тело. Мне удается держать глаза открытыми достаточно долго, чтобы найти ровный участок песка, к которому можно приткнуться. Снимая рюкзак со спины, я с трудом высвобождаю из него одеяло.

Я едва успеваю расстелить его на песке, как мое тело безропотно следует за ним. Я заваливаюсь на одеяло, натягивая куртку на больное тело. Взяв в руки кусок черствого хлеба, я не спеша откусываю его, а затем глотаю пересохшим ртом горячую воду.

– Знаешь, – шепчу я в темноту, – ты не совсем виновата в том, что я не могу спать по ночам. Кошмары, конечно, этому не способствуют.

Словно вызванные упоминанием о них, воспоминания об Адене посещают мои мысли. Ощущение ее крови, сочащейся между моими пальцами. Мои слезы, брызнувшие на ее гладкую щеку. Проклятая ветка, пронзающая ее спину…

Меня пробирает дрожь. Я тяжело сглатываю, чувствуя тошноту, но не в силах позволить себе выплеснуть то немногое, что занимает мой желудок. – Я могу винить тебя в том, что мне не спится, – мой голос не более чем придушенный шепот, – но не думаю, что хочу спать, если это означает, что я увижу ее в том виде. Опять. Я просто не могу… Не могу…

Я не осознаю, что плачу, пока слеза не скатывается по моему носу. Я смахиваю ее, а затем загибаю пальцы вокруг зеленого жилета, скрытого под курткой. Ногти прослеживают ровную строчку на карманах, ощущая складки ее кропотливой работы.

Если я хочу сдержать обещание, данное Адене, я должна выжить. Должна выжить, чтобы носить этот жилет ради нее.

И я полна решимости сделать именно это.

Я снова бормочу в ночь, мои глаза закрываются от мира, прежде чем я погружаюсь в сон.

– И я отомщу. За нее.

Глава 6

Кай

Серебро сверкает в лучах умирающего солнца.

Я упиваюсь вспышкой голубых глаз, утоляя жажду.

Ее веснушки – как песок вокруг нас.

Серебряный кинжал, острый, как ее язык, перебрасывается между проворными пальцами.

Это она.

Вот она. Просто стоит там. Смотрит на меня так, будто я не более чем незнакомец, которого она оценивает. Как будто я стою не больше, чем монеты, которые она готовится украсть из моего кармана.

Как будто я не тот человек, который разрушил ее жизнь. Как будто она не виновна в том, что сделала то же самое со мной.

Она идет ко мне, и вид у нее такой знакомый, что я борюсь с привычной улыбкой – мышечная память еще раз напоминает о ней. Что-то щемит, когда она наконец оказывается передо мной, ее руки сложены за спиной. Я рассеянно потираю ладонью над сердцем, разглядывая ее, ощущая прилив срочности по причинам, которые я не могу определить.

Я трясу головой в тщетной попытке прояснить ее.

Я должен был что-то сделать. Что я должен был сделать с…

Ее губы расплываются в улыбке, глаза блуждают по моему лицу.

В груди появляется боль, словно от удара тупым ножом.

– Привет, Принц.

Ее голос шелковистый, успокаивающий, вызывающий мурашки на коже. – У меня есть для тебя подарок, – говорит она, сладко улыбаясь. – Кое-что на память обо мне.

Она вынимает руки из-за спины и протягивает их мне. Ее пальцы сжимают поникший пучок тускло-голубых цветов.

Незабудок.

Я начинаю улыбаться, но эмоции замирают на моих губах. Мой взгляд падает на охапку цветов – тех самых, что были подарены ей в нашу последнюю ночь под дождем. И тут я внезапно отшатываюсь от того, что вижу, хватаясь за грудь от пронзительной боли.

– Что такое? – спрашивает она, слишком невинно. – Что случилось, Малакай?

Я задыхаюсь, глядя на липкую кровь, которая теперь пропитывает ее ладони и стекает по ним. Каждый стебель цветка приобрел тошнотворный красный оттенок, потускнел и завял в ее ладони.

– Ты… – заикаюсь я, качая головой. – Его кровь. Это его кровь, не так ли?

Выражение ее лица повторяет мое, шокированное и с обидой. – Я сделала то, что должна была. Я делаю то, что должна. – Ее взгляд твердеет, как и ее решимость. Она делает шаг ко мне, роняя цветы, которые не прилипли к ее окровавленным рукам, и тянется к моему лицу. Я отшатываюсь, практически спотыкаясь о ноги в попытке избежать ее прикосновения.

– Что ты наделала? – Мой голос трещит. – Посмотри, что ты наделала. Что ты заставляешь меня делать.

Я внезапно определяю боль, исходящую из моей груди.

Это мое сердце.

И тут я вспоминаю, что именно я должен с ней сделать.

– Что ты наделал, Энфорсер? – Ее голос дрожит, в нем слышится горечь и язвительность. – Значит, это нормально, когда ты убиваешь? Хм? – Она делает шаг ко мне, но я остаюсь на месте. – На твоих руках столько же крови, Кай. Разница между нами в том, что ты отказываешься это видеть.

Я качаю головой и снова начинаю отступать.

– О, ты мне не веришь? – Она практически смеется, находя это забавным. – Ты весь в ней.

Я смотрю вниз, поднимая красные руки. Дыхание сбивается, когда я окидываю взглядом свое тело.

С меня капает смерть.

Кровь прилипла к волосам, запеклась в ботинках, покрыла зубы. Я отплевываюсь, брызжу слюной, закручиваюсь в спираль, пошатываясь назад. – Нет, нет, нет…

– Давай, – бросает она вызов, ее голос тих. – Пролей мою кровь и носи ее с кровью остальных.

Я кричу.

Мои глаза распахиваются.

Я слепо моргаю, глядя на черное небо над головой, под моей спиной колышется песок. Сердце колотится, когда я осматриваю импровизированный лагерь, глаза привыкают к темноте. Дюжина дремлющих Имперцев устилает пустынную землю, все они разбросаны вокруг умирающего костра.

У меня пересохло в горле.

Неужели я кричал?

Если я и разбудил кого-то из своих людей, то они достаточно умны, чтобы сделать вид, будто я этого не делал. Я медленно сажусь, спина болит от ночей, проведенных на неровном песке, и дней, проведенных в жестком седле. Волосы, покрытые грязью, щекочут мне лоб, и я провожу по ним пальцами, прежде чем согреть их у костра.

Я нахожусь в этой проклятой пустыне уже четыре дня.

И нигде ни единого ее следа. Точнее, никаких физических следов.

И все же я вижу ее повсюду. Она преследует меня. Половину времени я гадаю, не умерла ли она уже, не забрала ли пустыня еще одного, проглотила ее целиком и выплюнула в виде фантома, чтобы обеспечить мои страдания.

Никто больше не замечает блеска серебряных волос в солнечном свете или очертаний ее фигуры на вершине дюны.

Потому что никто больше не сходит с ума.

Я теряю рассудок, чувствуя себя потерянным в этой пустыне, несмотря на то, что знаю, что мы доберемся до Дора еще до восхода солнца. Сначала мы осмотрим город, а если ничего не найдем, то отправимся в Тандо, чтобы продолжить поиски.

Она не могла еще добраться до города.

Верно?

Несмотря на мое отрицание, я видел, на что она способна. Видел, как она умеет выживать; слышал, как она выживала всю свою жизнь. Сомневаюсь, что даже пустыня обладает достаточной силой, чтобы забрать ее из этого мира раньше, чем она будет готова. Скоро Скорчи узнают о ее упрямстве.

Я поднимаю голову от тлеющих углей костра и устремляю взгляд на меняющееся небо над головой. Рассвет пляшет вдоль горизонта, подкрадываясь к облакам и заливая их слабым золотистым светом. Мой взгляд переключается на окружающих меня дремлющих мужчин, их храп – единственный звук, наполняющий этот уголок пустыни.

Вздохнув, я встаю на ноги, разминая затекшие конечности. – Подъем. Сейчас же. – Мой приказ отдается эхом, будоража даже пустынных лошадей, привязанных в нескольких футах от нашего импровизированного лагеря. Когда я начинаю прохаживаться по беспорядочному кругу Имперцев, меня встречают недовольным ворчанием. – Доброе утро, – говорю я негромко, хотя носок моего ботинка пихает их в ребра.

Но они без колебаний подчиняются моим требованиям. Растрепанная компания поднимается на ноги и разбредается в считанные минуты: одни ухаживают за лошадьми, другие собирают наши раскиданные припасы. Мы перекусываем вяленой крольчатиной и пьем теплую воду, после чего садимся на лошадей и отправляемся в путь.

После приема кроличьего пайка я с шумом набираю в рот воду с песком, пытаясь избавиться не только от вкуса, но и от воспоминаний, которые его сопровождают. Я отстраненно думаю, не кривился ли я во время еды, как тогда, на Испытании, когда она наблюдала за мной.

Это опасно, как часто я думаю о ней. Как сильно все напоминает мне о ней. Как часто я задаюсь вопросом, не было ли все для нее игрой, уловкой, чтобы помочь Сопротивлению. Чтобы помочь Обыкновенным свергнуть королевство. Чтобы убить короля. Чтобы убить моего отца.

Действительно ли меня волнует, что она убила его?

Я отгоняю эту мысль, сдвигаясь в седле и разминая напряженные плечи.

Скоро я все узнаю. Скоро я найду ее.

И когда это произойдет, я получу ответы на свои вопросы.

Глава 7

Пэйдин

Клянусь, скорпион, пробирающийся в опасной близости от моих поношенных ботинок, моргает в ответ на мой вопрос.

Вот и все. Я действительно сошла с ума.

Подумав об этом, я вздыхаю и повторяю свой вопрос. – Я спросила, если бы ты мог съесть что угодно – и я имею в виду что угодно, – что бы это было?

Сказать, что мой голос хриплый, было бы преуменьшением. Мое горло такое же шершавое, как песок, хрустящий под ногами, и такое сухое, что я едва могу соображать. Я качаю головой, небрежно обходя существо и практически спотыкаясь. – Ладно. Если ты не хочешь отвечать, это сделаю я. – Я спотыкаюсь на песке, неловко подбирая слова. – Я… я могла бы съесть апельсин. Да. Огромный, сочный апельсин. Или… или несколько ирисок.

Я оглядываюсь на скорпиона и вижу, что он бежит следом. Это зрелище должно вызывать у меня гораздо большую тревогу, но в данный момент я не могу найти в себе сил, чтобы беспокоиться. – Знаешь, мой отец любил ириски. – Я издаю звук, лишь слегка напоминающий смех. – Иногда я задумываюсь, а люблю ли я вообще эти конфеты, понимаешь? Может быть… может быть, я просто убедила себя, что они мне нравятся, потому что они нравились ему.

Скорпион смотрит на меня. А может, и нет. В последнее время мне трудно понять, что является реальностью.

Это мой пятый или шестой день в пустыне?

Я почти смеюсь.

Может, я уже умерла? Как же мне определить это?

Я спотыкаюсь, и песок внезапно летит мне навстречу. Мои колени погружаются в песчаный грунт, я задыхаюсь, а опускающееся солнце все еще жжет мою шершавую кожу. Тяжело вздохнув, я медленно поднимаюсь на ноги, заставляя больные ноги продолжать свой нетвердый марш.

Я устала. Очень устала.

Мои веки опускаются, подражая солнцу, когда оно начинает скрываться за дюнами на ночь.

Не спать.

Внезапно мне кажется, что я снова в Шепоте, спотыкаюсь в темноте, стараясь не истечь кровью из глубокого пореза под ребрами. Именно тогда он нашел меня. Спас меня.

Я отбрасываю эту мысль и в сотый раз осматриваю горизонт, прослеживая очертания каждого теневого здания, усеивающего город за окном.

Я почти у цели.

Где это «у цели», я не имею ни малейшего представления. Я не уверена, в какой город попала, в Дор или Тандо, но я не в том положении, чтобы привередничать.

Мне просто нужно туда попасть.

Облизывая потрескавшиеся губы, я только набираю в рот больше песка. Сейчас самое время глотнуть зернистой воды, вот только я жадно допила ее до последней капли сегодня утром.

Я умираю от жажды.

Может, просто умираю. А может, уже умерла.

Мой неровный смех при этой мысли быстро превращается в надрывный всхлип, от которого, кажется, трещат мои хрупкие кости.

Продолжай идти. Просто продолжай идти.

Но я не хочу. Я хочу лечь, закрыть глаза и отдохнуть.

Ноги подкашиваются, все тело становится неповоротливым.

Продолжай. Идти.

Я знаю, что если остановлюсь сейчас, то уже никогда не смогу начать снова. Обезвоживание, усталость и многочисленные травмы, все еще сопровождающие мое тело, наконец-то настигли меня.

Если я лягу, то только на смерть.

Разве это так плохо?

Голос в моей голове, единственный, который я слышала в течение нескольких дней, кроме своего собственного, стал довольно убедительным.

Для чего я живу? Зачем я подвергаю себя этим мучениям?

Каждая частичка меня болит. Каждый дюйм меня умоляет о милости, которая заключается в сдаче.

– Н-нет, – заикаюсь я. – Нет, я не могу. – Разговоры с самой собой никогда не были хорошим знаком, но это единственное, что поможет моим векам не закрыться от мира, а телу – не отключиться. – Я… – Еще один рваный вздох. – Я пережила слишком много, чтобы умереть в пустыне.

Я прижимаю мозолистую ладонь к упорно бьющемуся сердцу – доказательству того, что разбитые вещи все еще могут служить своей цели. Пальцы пробираются к знакомой букве, вырезанной там, дразня меня напоминанием о том, насколько я хрупка. O – Обыкновенная.

– О – «на грани смерти». – Моя попытка пошутить звучит очень похоже на предсмертный шепот. – Я не так представляла себе свой конец. Я… – Приступ сухого кашля заставляет меня сжаться. – Мне стыдно, что я не умру более драматично.

Я действительно думала, что это он окажет мне честь. Будет тем, кто вонзил мой любимый кинжал мне в грудь. А может, и в шею, просто для пущей симметрии.

Он будет так разочарован, узнав, что его лишили мести, что именно в пустыне смерть наконец настигла меня.

Мое зрение расплывается, когда проносится над городом так близко, улавливая что-то смещающееся вдали. Прищурившись, я пытаюсь разглядеть фигуру. Моргаю. Это мой разум разыгрывает меня? Дразнит меня в последний раз?

Мои колени внезапно снова погружаются в песок, а ладони вытягиваются вперед.

Наверное, я никогда не узнаю.

Мой висок встречает теплый песок, и я мурлычу от его ощущения.

Почему раньше в пустыне никогда не было так уютно?

Пальцы сжимают скомканный шов жилета, натягивая обещание вокруг себя.

Я носила его каждый день, А. До последнего.

– Я просто… Просто закрываю… свои…

Мои глаза закрываются; мир исчезает в одном моргании.

И впервые за несколько дней я не страшусь сна, который меня ожидает.

Сердце стучит у меня под ухом.

Я шевелюсь в сильных руках, обхватывающих меня, мои чувства заторможены.

Сильные руки. Меня несут.

Я открываю глаза.

Меня душит темнота, пелена черноты, которую набросило на нас небо. Глаза, ставшие совершенно бесполезными в данный момент, сосредотачиваются на ощущении грубой руки под моим коленом, а ее близнец обхватывает мои плечи.

Это он. Он нашел меня.

Я покачиваюсь при каждом неровном шаге, отчаянно пытаясь успокоить колотящееся сердце и заставить свою затуманенную голову сформулировать план. Но он слишком близко, слишком тверд, как будто вышел из моих кошмаров в самую реальную ночь.

Я вдруг не могу вспомнить, как дышать.

Он нашел меня. Он нашел меня. Он нашел меня.

Мой разум кричит эти три слова, которых я так боялась, заглушая всякую надежду на рациональное мышление. Я парализована в его руках, бессильна в его хватке, которая когда-то казалась мне такой безопасной. Его грудь вздымается и опускается на меня – ощущение, которое когда-то было таким знакомым. А теперь – чуждое. Пугающее.

Как он нашел меня?

Я все еще пытаюсь понять, почему я до сих пор жива, несмотря на то, что сама Смерть несет меня на верную гибель. Он держит меня. Он возвращает меня в Илью. Назад к Китту и гневу, который, я уверена, ждет меня…

Он убил моего отца.

Одна эта мысль спасает меня от безумия.

Я не буду колебаться. Больше не буду.

Заставив себя вдохнуть, я сосредоточиваюсь на руке, обхватившей мои плечи, легко оценивая лучший угол, под которым можно сломать его запястье. Затем я сосредотачиваюсь на его ногах: усталость в его походке, неустойчивость, которая поможет свалить его с ног. Как долго он меня нес? Где его люди? Я осматриваю окружающую нас черноту и не вижу ничего, кроме города, в который мы входим.

Я чувствую тонкий клинок, пристегнутый к его поясу, и мое сердце замирает. Но эфес ровный, гладкий, упирается в бедро. На мгновение я сглатываю разочарование от потери отцовского кинжала, а затем заставляю себя сосредоточиться.

Завали его. Затем закончи работу, которую ты не смогла закончить.

После этого я просто растворюсь в городе, замаскировавшись в хаосе, к которому так привыкла. Никто никогда не найдет меня снова. Он – единственный, кто может это сделать, и после сегодняшней ночи он больше не будет угрозой моему существованию.

Продумывая каждое движение, прежде чем попытаться его сделать, я втягиваю в себя воздух, чтобы окончательно успокоиться.

И вот я уже двигаюсь.

Из его горла вырывается крик, когда его запястье прогибается под моей ладонью. Он спотыкается и почти выбрасывает меня из своих рук. Я предвижу его неловкий бросок и падаю на землю, песок прилипает к моим потным ладоням, когда я заношу ногу назад, чтобы зацепить его лодыжки.

Он с грохотом падает на землю. В следующее мгновение я уже лежу на его груди, мои колени прижимают его руки, давя своим весом на сломанную кость.

Мои слова прорываются сквозь его придушенный крик. – Признаюсь, я немного разочарована. – Я дергаю кинжал на его бедре, освобождая его из ножен, а затем приставляю раздражающе тупой кончик к горлу, которое едва могу разглядеть. – Я надеялась, что ты будешь сопротивляться сильнее.

– Ч-что? Слушай, я увидел тебя в пустыне со своего поста и подумал, что ты мертва, но когда я подошел, ты дышала. – Его слова вырываются в спешке и голосом, который совсем не похож на его. Я моргаю, когда мои глаза начинают привыкать к темноте, и вижу очень испуганное лицо молодого стражника. – Я просто нес тебя в город, ясно? – Он пыхтит, умоляя меня понять.

– Я… – Я снова моргаю, разглядывая его беспорядочные каштановые волосы и помятую красную униформу под собой. – Я думала, что ты кто-то другой.

– Да, но, очевидно, моя помощь тебе не нужна. – Его глаза переходят на руку. – И если ты слезешь с моего сломанного запястья, я с радостью оставлю тебя в покое.

– О. – Я озорно улыбаюсь. – Да, извини за это. – Я сползаю с него, вернув кинжал в ножны, и наблюдаю, как стражник встает на ноги, обхватив свою руку. Я борюсь с желанием растянуться на песке, так как адреналин начинает медленно покидать мое тело. – Спасибо, что пришел сюда за мной. Правда. Прости, что так отплатила тебе за доброту.

Он ворчит в ответ, отступая к городу, который мы сейчас пересекаем. – Мне нужно вернуться на свой пост.

– Хорошо. – Чувствуя себя невероятно неловко, я начинаю идти рядом с ним на безопасном расстоянии. – Эм, извини, а в какой город мы сейчас направляемся?

Он бросает на меня недоуменный взгляд. – Дор. – Еще один вопросительный взгляд. – Что ты вообще делала в пустыне?

Я сглатываю. Имперцы, может, и не проблема в Доре, но там все равно найдутся стражники с насущными вопросами, которых я должна избегать. И я не имею ни малейшего представления о том, знают ли о моей репутации окрестные города Ильи. Когда я открываю рот, чтобы изречь относительно убедительную ложь, его взгляд окидывает мое изможденное тело таким взглядом, что я ощетиниваюсь. Он осматривает мое лицо, кажется, внимательно изучает, ищет.

– Эй, ты выглядишь… знакомо. – Он приостанавливается, размышляя над тем, что видит. Я отворачиваюсь, осознавая подозрительность в этом едва заметном движении. Шепот пальцев по моим волосам заставляет мой взгляд вернуться к нему. – Серебро, – тихо произносит он, как будто эта мысль сама выскользнула у него изо рта. – Интересно.

– Правда? – спрашиваю я, пытаясь понять, что именно он знает.

– Ну, такой цвет не был бы чем-то необычным в Илье. – Его скептический взгляд меняется на что-то более уверенное. – Но здесь… – Рука, медленно перебирающая рукоять его кинжала, не остается незамеченной. – А ты случайно не та самая убийца короля, а? Ну, знаешь, «Серебряный Спаситель», ставший убийцей? – Теперь кинжал зажат в его руке и направлен на меня. – Ты стоишь очень дорого, знаешь ли. Илья назначил большую цену за твою голову. – Я отступаю на шаг, мой взгляд прикован к лезвию, которое медленно приближается к моей груди. Его следующая фраза сопровождается ухмылкой. – Живую или мертвую.

Лунный свет сверкает на стали, которую он опускает на мою грудь.

Я изворачиваюсь, спасая свое сердце от лезвия, но не плечо, по которому оно проходит. Я сдерживаю крик от обжигающей боли и чувствую, как из раны начинает хлестать горячая кровь. Стражник не теряет ни секунды и направляет свой нож мне в живот. Я снова уклоняюсь, чувствуя себя вялой, поскольку вынуждена защищаться. Каждая капля усталости и накопившейся боли возвращается, напоминая мне, что я снова ускользнула между пальцев Смерти. Возможно, он пришел, чтобы наконец закончить работу и отомстить.

– Слушай, – цедит он сквозь зубы, – просто подойди тихо, и мне не придется причинять тебе боль.

Я уворачиваюсь от очередного удара его клинка. – Я бы тебе поверила, но ты, похоже, очень хочешь отплатить мне за сломанное запястье.

Стражник почти рычит на меня, наваливаясь всем своим весом, чтобы нанести удар по ребрам. Два быстрых вдоха, которые он всегда делает, предупреждают меня о его ударе еще до того, как я увижу сверкнувшую сталь. Я изворачиваюсь, хватаю его за запястье и, шагнув за спину, грубо сгибаю руку у противоположной лопатки.

Кинжал выскальзывает из его потных пальцев и вонзается в песок под нами. Он не кричит, пока я не хватаю его сломанное запястье свободной рукой и не сжимаю – раздробленная кость вонзается мне в ладонь. Охранник опускается на колени, его трясет, а я медленно опускаюсь позади него, его руки все еще зажаты между моими.

Мои губы почти касаются его уха, когда я бормочу: – Кто еще знает обо мне?

Он бьется, сопротивляясь моему захвату, но получает еще один вывих сломанного запястья. Он вскрикивает, прежде чем выплюнуть следующие слова. – Ты сумасшедшая сука, ты знаешь это?

– Да, – вздыхаю я, – я это знаю, и ты это знаешь. Я спрашиваю, знает ли это кто-нибудь еще.

Он издает болезненный смешок. – Все знают, что ты сумасшедшая сука. У тебя неплохая репутация.

Я напрягаюсь от его слов. – А что насчет Тандо? Илья назначила цену за мою голову в обоих городах?

– Насколько я знаю, – вздыхает он, в его мягких словах прячется ухмылка, – даже в Израме на каждом углу висит плакат с твоим лицом.

Я хмуро смотрю на его затылок. Посадка на корабль, направляющийся в Израм, звучит гораздо привлекательнее, чем поход через Скорчи. И я бы так и поступила, если бы не тот факт, что уже много лет никто не путешествовал по коварным водам Мелководья. Отчасти это объясняется огромной изоляцией Ильи от других королевств, хотя десятки кораблекрушений еще больше отбили охоту к опасному путешествию.

Но сейчас все это не имеет значения, потому что, похоже, моя репутация дошла до Израма раньше, чем я сама.

– Что ж, – вздыхаю я, – давай послушаем. Сколько я стою?

Жадность в его голосе проскальзывает между скрежещущими зубами. – Двадцать тысяч серебряников.

Я едва не давлюсь смехом, прошептав слова скорее для себя, чем для стражника, оказавшегося в моей власти. – Китт так сильно хочет меня, да?

– Хочет. – Голос охранника внезапно становится холодным и черствым. – Живой или мертвый.

И тут его затылок сталкивается с моим носом.

Я вскрикиваю, уже чувствуя, как кровь начинает хлестать непрерывным потоком, заливая мне рот.

На моем горле внезапно оказываются грубые руки.

Стражник опрокидывает меня на спину, его вес давит на меня почти так же сильно, как и его руки, сдавливающие мое горло. Перед глазами начинают плыть пятна, и я странно благодарна за то, что едва вижу, что делаю дальше.

Лезвие легко входит в его сердце.

Он моргает, глядя на меня, и выражение недоверия на чистом холсте его лица, теперь полностью лишенного цвета.

Руки, сжимающие мою шею, ослабевают и опускаются, а за ними и его тело. Он валится на землю, зажимая смертельную рану, нанесенную его же оружием. Последние слова он произносит с рычанием. – Сумасшедшая… сука.

Меня трясет.

Кинжал выскальзывает из моей руки, несмотря на то, что его держат между липкими пальцами.

Липкими пальцами.

Я смотрю вниз, на кровь, покрывающую мои руки.

Нет, нет, нет…

От одного только ее ощущения меня начинает тошнить, даже несмотря на отсутствие содержимого в желудке. Я ползу к стражнику, бормоча извинения, вытирая кровь с ладоней его рубашкой, уже испачканной алым. Безжизненные глаза смотрят на меня, а я едва могу видеть сквозь слезы.

Я смотрю на юношу, и, пошатываясь, отступаю назад, погружая ладони в песок.

Я убила его.

Я убила снова.

За короткий промежуток времени я умудрилась лишить жизни трех человек. От этой мысли у меня снова скручивает желудок, и меня выворачивает на песок.

Я никогда не хотела никого убивать. Никогда не хотела…

Но я убивала. Убиваю.

Во что я превратилась?

В нос ударяет запах крови, такой сильный, что меня бы снова стошнило, если бы в моем теле осталось хоть что-то. Сделав глубокий вдох через рот, я медленно встаю на дрожащие ноги, чтобы отвернуться от места происшествия.

Мне нужно убираться отсюда.

Кровь затекает мне в рот, заставляя отплевываться с каждым шагом по направлению к городу. Я осторожно поднимаю руку, чтобы потрогать свой нос, вздрагиваю от боли, но с облегчением обнаруживаю, что он не сломан.

Одну ногу за другой.

Я оставила его там.

Одну ногу за другой.

Он сгниет на солнце.

Одну ногу за другой.

Я чудовище.

Одну ногу за другой.