Текст книги "Огонь и ярость (ЛП)"

Автор книги: Лиззи Принс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 25 страниц)

ГЛАВА 9

РЕН

Сцена устроена как гостиная: два кресла по правую сторону и одно по левую, между ними низкий столик. Фаддей занимает одно из кресел справа, а рядом с ним сидит телеведущая Люсинда Хинсон. У Фаддея в руке его фирменный тонкий микрофон, но Люсинда подключила к своему пастельно – розовому блейзеру маленький микрофон. Ее облегающая юбка мятно – зеленого цвета, из – за чего она выглядит так, будто весна блеванула ей на одежду. Сзади на юбке длинный разрез, и это единственная причина, по которой она может скрестить ноги.

– Мы приберегли лучшее напоследок, не так ли, Люсинда? – Фаддей поворачивается, чтобы посмотреть на женщину, а затем снова на толпу, подмигивая им. Театр, как и в прошлый раз, полон людей, хотя их трудно разглядеть в свете такого количества ярких сценических огней.

– О, Фаддей, я не выбираю фаворитов. – Люсинда хихикает и отмахивается от старого ублюдка с прилизанными волосами.

Ты мне тоже не нравишься, Люсинда.

– Слишком верно. Без дальнейших церемоний давайте поприветствуем нашего последнего участника этой ночи, чемпиона Ареса. – Это напоминание о том, что мы не стоим большего, чем наша личность чемпиона.

Ни Фаддей, ни Люсинда не встают со своих мест. Они оба поворачиваются лицом туда, где я стою за кулисами, нетерпение проявляется только тогда, когда их лица отвернуты от толпы. Руперт суетится позади меня, пытаясь выгнать меня на сцену. Должно быть, он вспомнил мое последнее предупреждение держать руки подальше от меня, потому что не пытается вытолкнуть меня туда.

– Мисс Торрес, эм, Рен.

Я медленно поворачиваю голову и пристально смотрю на ассистента. Он подходящая мишень для моего раздражения? На самом деле да. Он предпочитает работать на этих придурков.

– Извините, мэм. Мисс Торрес, мэм. – Он запинается. – Не могли бы вы выйти на сцену, пожалуйста.

Я готова покончить с этим, чтобы можно было приступить к следующему этапу пыток. Я выхожу на сцену как раз в тот момент, когда Руперт дергается, как будто у него вот – вот разорвется аневризма. Его вздох облегчения сопровождает меня на сцене.

Я прохожу по сцене уверенными шагами, оглядывая публику, когда занимаю свое место. Я не вижу лиц, только смутные очертания движущихся тел. Тем не менее, невозможно не услышать улюлюканье и свист толпы. Они выкрикивают мое имя. Некоторые кричат, что любят меня. Другие освистывают и называют меня шлюхой. Поговорим о ударе хлыста.

– Вау, ты только послушай этот прием? – Люсинда улыбается толпе, но когда она поворачивается ко мне, это превращается в ухмылку.

– Рен Торрес. Чемпионка Ареса, – говорит Фаддей своим дикторским голосом. – Должно быть, это очень волнующе – слышать свое имя на устах стольких семей на прекрасной территории Зевса и Геры.

– Это мечта, – говорю я невозмутимо, без малейшей интонации в голосе. Фаддей хихикает, но у Люсинды дергается глаз, как будто она хочет наорать на меня.

– Я бы так и сказал. – Фаддей поворачивается к толпе и преувеличенно подмигивает. – Скажи нам, Рен, какая часть игры была твоей любимой до сих пор? – Фаддей подпирает подбородок кулаком, его локоть покоится на подлокотнике кресла. Он выглядит так, словно кто – то дал ему указания, как быть заинтересованным слушателем. Я видела его, когда камера не снимала, и я знаю, какой он мудак.

– Как я вообще могу выбирать? – Отвечаю я.

Мой микрофон работает слишком громко, усиливая мой голос и заставляя его эхом разноситься по залу. Фаддей изо всех сил пытается сохранить улыбку, когда из толпы доносится несколько криков. Кто – то выкрикивает: «убийство Гидры», затем раздается крик: «Быть заваленной Атласом».

Это действительно мило. Я медленно поворачиваю голову к толпе, моргаю, а затем снова поворачиваюсь к Фаддейу и Люсинде.

– Итак, Рен, в прошлый раз, когда мы разговаривали, мы говорили о том, что Игры становятся семейной традицией. – Люсинда улыбается мне, в ее глазах появляется озорной блеск. Она распрямляет ноги, а затем снова скрещивает их. Движение должно быть чувственным, но я не могу представить, что она пытается соблазнить меня. Даже если бы я увлекалась женщинами, она была бы не в моем вкусе. – Теперь, когда у тебя есть реальный опыт в качестве чемпиона, как, по – твоему, твоя мать оценила бы твое выступление?

Низкое гудение раздается у меня в ухе, заглушая хихикающие голоса в толпе. Фурия поднимается у меня под кожей. Она осудила Люсинду, и она недостойна этого. Какие бы поступки она ни совершила, помимо того, что была абсолютным ничтожеством, это стекает с ее кожи. Она пропитана злобой. Люсинда Хинсон нехороший человек, и Фурия скребется во мне, требуя, чтобы мы ее осудили.

Я сосредотачиваюсь на своих вдохах, считаю про себя до десяти, а затем возвращаюсь к нулю. Последнее, что мне нужно, это чтобы мои крылья вырвались на свободу в прямом эфире.

– Я думаю, моей маме было бы очень грустно, что Игры все еще проводятся. – И, вероятно, она была бы очень зла из – за того, что она умерла без причины. Она была убита другим чемпионом, у которого случайно оказался клинок Гефеста, одно из немногих видов оружия, которым можно убить Фурию. Они даже не дрались. Чемпион просто ударил ее ножом в спину, чтобы избавиться от своего соперника.

В толпе воцаряется тишина. Люсинда таращится на меня, прежде чем откинуть голову назад и рассмеяться. – У тебя определенно необузданное чувство юмора, не так ли?

– Шутка. Верно. – Я хочу отчитать ее за то, что она отнеслась к смерти двух чемпионов в наших играх, не говоря уже о бесчисленных других, как к приятному времяпрепровождению. Но я не могу. Я могла бы на мгновение почувствовать свое превосходство, поставив ее на место, но в конечном счете это не имеет значения. Люсинде насрать, что Тайсон и Ченс умерли. Что так много других до них погибло, соревнуясь в никчемной игре. И последнее, что мне нужно, это привлекать больше внимания к своей неудовлетворенности. Мне не нужно, чтобы все знали, что мы с Атласом замышляем свергнуть Богов. Я не смогу заключать союзы, если буду мертва.

– Скажи нам, если ты выиграешь игры, что ты хочешь сделать в первую очередь? – Спрашивает Люсинда.

На этот раз мой ответ даже не ложь. – Я не могу дождаться, когда просплю целый день в мягкой постели.

Толпа смеется. Фаддей и Люсинда обмениваются шутливыми взглядами, прежде чем Фаддей поворачивается к толпе.

– Может быть, у тебя появился кто – то особенный, с кем ты сможешь разделить эту постель. – Фаддей хихикает, и на этот раз я даже не пытаюсь скрыть свое отвращение. Ни один из них этого не замечает.

– Вот и все. Чемпион Ареса во плоти. Мы все будем следить, чтобы тебе досталась удобная кровать. – Фаддей подмигивает, а я стараюсь не блевануть.

Руперт сейчас находится по другую сторону сцены, дико жестикулируя мне, чтобы я встала. Полагаю, интервью окончено.

– О, еще кое – что, прежде чем ты уйдешь. – Люсинда тянется за спину и достает оранжевый конверт. Она сидела на нем? О черт. Думаю, пришло время для следующего испытания. – Да воздашь ты честь богам, – говорит она, передавая его мне.

Бумага теплая. Серьезно, это было у нее под задницей? Я топаю со сцены, ожидая, пока окажусь за кулисами, чтобы разорвать бумагу. В углу есть небольшая полка, на которой горит крошечная лампочка, освещающая какие – то бумаги. Я направляюсь к свету, вытаскивая плотную бумагу из конверта. Я поднесла его к лампе и прочитала фразу, нацарапанную поперек страницы.

Кабан скрывается под застывшими огнями луга. Поймать его и вернуть живым.

Отлично. Еще одна загадочная подсказка, значения которой я не знаю. Я поднимаю голову и обыскиваю закулисье театра. Руперт там, нервно теребит в руках листок бумаги, но я не вижу никого из других чемпионов.

– Вы что, издеваетесь? – Я чертыхаюсь себе под нос. Я была последней, у кого брали интервью. Престон был первым, и это было больше часа назад. У этого ублюдка было преимущество передо мной на целый час? Это чушь собачья.

– Где выход? – Я рычу на Руперта, проходя мимо него, когда он указывает через плечо. Я иду по длинному, узкому коридору и в конце нахожу дверь. Деревянные стены выкрашены в черный цвет, и их почти невозможно разглядеть. В этом театре нет ничего особенного, что отличало бы его от Нью – Йоркского. Мы могли бы быть где угодно.

Я оборачиваюсь и обнаруживаю, что Руперт пристально смотрит на меня, все еще находясь на том же месте, где я его оставила.

– Где мы находимся? – спросила я.

Руперт прочищает горло, прежде чем ответить. – Лас – Вегас.

Думаю, это объясняет нелепую зимнюю одежду.

ГЛАВА 10

РЕН

Очевидно, Лас – Вегас когда – то был меккой развлечений и разврата. Не поймите меня неправильно, он по – прежнему изобилует ошибочными решениями, большим количеством наркотиков и алкоголя, не говоря уже о убогих развлечениях. Главное различие между тем, как все было раньше, и тем, как обстоят дела сейчас, – это температура.

Около двадцати пяти лет назад Гера застала Зевса в компрометирующей позе с целым хором танцовщиц из музыкального спектакля. Это был не первый раз, когда Зевса ловили в Вегасе, и Гера была… недовольна. О ее характере ходят легенды. Думаю, никто не говорил ей подавить свой гнев и сосчитать до десяти. В отместку за интрижки своего мужа и, возможно, в попытке сделать Вегас менее привлекательным, Гера превратила город в холодную пустошь.

В то время как окрестности – сплошная пустыня, Вегас представляет собой замерзшую тундру.

Дело в том, что люди здесь уже укоренились. Как и на большей части территории Зевса и Геры, те, кто не является частью элитного общества или жрецами, не обладают большой мобильностью. Не похоже, что где – то еще их ждет работа. И не только это, но у людей нет денег, чтобы переехать из одного дерьмового города в другой.

Несмотря на наказание Геры, Вегас по – прежнему остается большим городом для вечеринок. Вам просто приходится терпеть пронизывающий холод и оцепенелые температуры, чтобы передвигаться.

В тот момент, когда я открываю двери и выхожу на улицу, мое лицо застывает. В Лас – Вегасе никогда не бывает выше нуля. Снег идет почти ежедневно, и ветер хлещет по улицам, как разъяренная змея.

Срань господня. Порыв ветра выбивает из меня дыхание. Я поворачиваю голову в сторону, чтобы сделать вдох, не превратив легкие в кубики льда. Натягивая на себя пушистое пальто, я закатываю глаза из – за отсутствия пуговиц или молнии. У Эстеллы, возможно, фантастический взгляд на создание наряда, но для нее форма важнее функциональности.

Я подумываю о том, чтобы вернуться в театр, пока не смогу обдумать подсказку, но у остальных уже есть достаточная фора. Нет времени сидеть сложа руки. Мне нужно понять, где я нахожусь в Вегасе и куда мне нужно идти.

Выход находится сбоку от театра. Там есть узкий переулок, который ведет ко входу. Опустив голову, я пробираюсь сквозь ветер и снег шагая к тротуару. Тонкий слой снега на земле хрустит под моими ботинками. В большинстве заведений кто – то снаружи расчищает дорожки, чтобы пешеходы могли переходить из одной точки в другую. Работа бармена в «Дыре» никогда раньше не казалась такой приятной.

Я почти уверена, что нахожусь на улице стриптиз – баров. Мигающие огни украшают фасады зданий вверх и вниз по улице. Все, что я могу разглядеть сквозь снежную бурю, – это слабые цветные пятна. Не зная, в каком направлении мне нужно идти, я прислоняюсь к стене театра и обдумываю последнюю подсказку.

Что я знаю о Вегасе? И о Кабане? Маловероятно, что они хотят, чтобы мы нашли настоящее животное и вернули его в театр, но тогда о ком они говорят?

Часть подсказки очевидна. Если бы я не была слегка напугана и зла, когда получила свой конверт, я бы сразу вычислила наше местоположение. Луг. Я знаю, что Лас – Вегас означает именно это. СМИ всегда указывают на иронию того, что Гера превратила Луг в Северный полюс, когда обсуждается Лас – Вегас. Что касается остального, я не осведомлена.

Я знаю, что Гераклу пришлось поймать кабана для одного из своих испытаний, но это практически все, что я могу вспомнить. Обычно я бы пошла в библиотеку, как я сделала с первым испытанием, но я даже не знаю, есть ли в этом городе библиотека. Я никогда раньше не была в Лас – Вегасе, но его дурная слава хорошо известна. Один факт, который я знаю об этом городе, это то, что в нем огромное количество баров. Я кое – что знаю о людях, которые работают в барах.

Это интересно, потому что жрецы любят играть в полицию нравственности, но только тогда, когда это соответствует их потребностям. В таком месте, как Лас – Вегас, где весь смысл города в том, чтобы пить, быть необузданным и принимать плохие решения, как жрецы решают, что противоречит их вере?

Я работаю в «Дыре» с шестнадцати лет. У моего босса Джерри связи по всему городу, и он всегда знает то, чего не знает никто другой. Ему нужны эти партнерские отношения, чтобы доставать пиво и ликер для бара. Наличие таких отношений означает, что он знает нужных людей и чертовски много сплетен о нашем городе. Что мне нужно найти, так это Лас – Вегасскую версию «Дыры».

Насколько я могу судить, я где – то в середине улицы. Я не собираюсь искать здесь подходящий бар. То, что я ищу, будет находиться на окраине. Не в элитном районе недвижимости. У меня нет никакого сильного инстинкта, подсказывающего мне, куда идти. Вместо этого я выбираю такое направление, чтобы ветер и снег дули мне в спину, а не били в лицо. Я иду добрых двадцать минут, прежде чем здания становятся менее блестящими и облупленными.

Люди проходят мимо меня по улице, но их головы опущены, они полны решимости добраться до места назначения. Большинство из них, похоже, работники различных клубов и казино. В этом есть смысл. У любого, кто едет в эти места играть в азартные игры или для развлечения, есть достаточно денег, чтобы взять машину.

Небо серое, и вокруг столько снега, что видимость не превышает двадцати футов передо мной. Дрон, который никогда не перестает появляться, парит над головой, запечатлевая, как я бреду по улице. Мне безумно приятно наблюдать, как он раскачивается в ужасную погоду. Я надеюсь, что он врежется в здание.

Я представляю, как закрываю глаза и выбираю место наугад, прежде чем мои пальцы немеют и отваливаются. Сейчас я едва чувствую свое лицо. Я вытираю рукавом нос, уверенная, что оттуда стекают сопли. Это ошибка. Мое пальто уже покрыто комьями снега. Сквозь снежную бурю проступает светящаяся вывеска бара под названием «Убежище Аида». Он зажат между двумя барами гораздо большего размера. Буква «Г» в слове Аид продолжает мигать, как будто перегорела лампочка.

Я бы сказала, что не верю в приметы, но это неправда. Я Фурия. Я знаю, что Судьбы реальны, и я абсолютно верю, что иногда нам суждено быть в определенных местах в нужное время. Интуиция подсказывает мне, что это то место, где я должна быть.

Дверь едва поддается, когда я пытаюсь ее открыть. Я толкаю ее плечом, и когда она, наконец, поддается, я вваливаюсь внутрь. Порыв снега и холодного воздуха следует за мной по пятам.

– Закрой эту гребаную дверь, – кричит кто – то из глубины бара.

Да, это определенно место в моем вкусе. Я прижимаюсь спиной к двери, чтобы закрыть ее. Нижняя часть скребет по полу со звуком, от которого у меня ломит зубы. В линолеуме есть выбоина от многолетнего шарканья дверью, но она, очевидно, недостаточно глубокая. Я отсалютовала средним пальцем дрону, который все еще барахтался в шторме снаружи.

«Убежище Аида» – это еще один маленький шаг вперед по сравнению с «Дырой» с точки зрения классовой разновидности. На полках со спиртным нет нижнего белья, но есть бюстгальтеры, приколотые к потолку и висящие над стойкой бара. Запах пролитого пива, пропитавший древние полы, которые никогда толком не убирались, вызывает у меня укол тоски по дому, к которому я не была готова. Прошло не так много дней с тех пор, как я увидела Джерри, но я все еще чувствую себя совершенно другой по сравнению со своей прежней жизнью в Чикаго. Так много изменилось за такой короткий промежуток времени.

Стены, обшитые деревянными панелями, украшены старыми черно – белыми фотографиями знаменитостей, живших задолго до меня. Некоторые из них подписаны, но все они пожелтели от времени.

Уже далеко за полдень, но я понятия не имею, какой сегодня день. В баре всего несколько человек. Фраза «ни одно не похоже на другое» всплывает у меня в голове. Мое дурацкое пушистое пальто промокло от снега. Мои чрезмерно завитые волосы такие же влажные и с каждой минутой становятся все прямее, превращая их в спутанный беспорядок. Посетители бара, с другой стороны, одеты в поношенную одежду и выглядят так, словно только что завершили тяжелый рабочий день.

Когда я подхожу к бару, мне кое – что приходит в голову. У меня совсем нет денег. Черт возьми, мой план состоял в том, чтобы купить выпивку и поговорить с барменом, чтобы узнать, смогу ли я получить какую – нибудь информацию. Довольно сложно это сделать, когда у тебя нет наличных.

Женщине за стойкой на вид под тридцать. Ее кожа загорелая, как будто она много проводит времени под солнцем, что странно, потому что я не думаю, что в Вегасе еще светит солнце. Ее волосы черные, как полночь, и собраны высоко на голове в неряшливый узел. Ее губы накрашены рубиново – красной помадой, а ресницы такие длинные и густые, что, должно быть, ненастоящие.

Несмотря на то, что на улице очень холодно, на ней короткая джинсовая юбка и байкерская футболка с отрезанными рукавами, превращающая ее в майку. Она не улыбается мне, когда я сажусь на барный стул, но и не смотрит на меня злым взглядом. Буду считать это победой.

Я сбрасываю пальто и морщусь, когда с него капает вода. Я вешаю его на табурет рядом со мной, чтобы оно высохло. Хотя я не уверена, что это возможно. От него исходит слабый запах сырости. Я бы оставила его здесь навсегда, если бы мне не нужна была защита от снежной бури снаружи.

– Что вам принести? – Голос у барменши хриплый и грубый.

Да, я отчасти облажалась, потому что… денег – нет. Я открываю рот, надеясь, что из него выскочит что – нибудь гениальное, когда протяжный скрежет открывающейся двери привлекает мое внимание к передней части бара.

Моя голова откидывается назад со стоном, который вырывается из моего горла. В дверях стоит Атлас Моррисон, одетый в парку на молнии с большим меховым капюшоном, который делает его похожим на льва. Он откидывает капюшон и трясется всем телом, как животное, когда заходит внутрь. Горстка посетителей смотрит на нас двоих. Их взгляды перебегают между нами, как будто мы – самое интересное развлечение, которое видели в «Убежище Аида» за последние десятилетия. Вероятно, так и есть.

– Твой друг? – Спрашивает барменша, ставя передо мной пиво.

Я смотрю на него, затем на нее и, наконец, на Атласа, прежде чем снова переключиться на барменшу. – Я не… Я не заказывала…

– Это за счет заведения, сладкая. – Барменша подмигивает мне, затем скрещивает руки на груди и смотрит на Атлас.

Это интересно. Я не думала, что кто – то невосприимчив к чарам Атласа. Обычно ему даже не нужно говорить. Он просто обращает на человека свой золотистый взгляд, и тот тает под его взглядом. Только не эта барменша.

Атлас расстегивает куртку, пересекая стойку бара, и направляется прямо ко мне. Это не должно быть сексуально, но мое воображение рисует образы того, как он снимает с себя несколько слоев одежды, направляясь ко мне.

Со мной что – то совсем не так.

Атлас бросает свое пальто на сиденье рядом с моим шерстяным пальто, а затем садится на табурет рядом со мной. Он садится боком, под углом ко мне, в то время как я смотрю на стойку. Я придвигаю к себе кружку с пивом и делаю глоток, прежде чем наклонить голову и свирепо посмотреть на Атласа.

Какую версию его я получу сегодня вечером?

ГЛАВА 11

АТЛАС

– Ты ждал, чтобы проследить за мной? У тебя была как минимум часовая фора. – Рен сердито смотрит на меня, но в ее голосе слышится нотка удовольствия.

Она может притворяться, что ей не нравится эта маленькая игра, которую мы затеяли, но втайне ей нравится, когда я появляюсь. Я думаю, ей это нравится, потому что она побеждала меня каждый чертов раз. В первом испытании она нашла Эйлу задолго до меня. Когда я увидел ее в том клубе, моей первоначальной реакцией было раздражение, но восхищение быстро прогнало это чувство. В «Безумном Адамсе», где она уже разыскала Отиса Кармайна, я даже не удивился. На данный момент я просто следую за ней повсюду, как грустный, потерявшийся щенок.

Я вообще не задумывался о испытании, я просто отслеживал, куда она направляется. Я уверен, что она на правильном пути, но мне все равно. Я здесь не для того, чтобы выиграть этот раунд. Зевс продолжает ругать меня за мои проигрыши каждый раз, когда мы вместе, но для него я просто еще один разочаровывающий отпрыск. Здесь нет ничего нового.

– Можно мне одно? – Я указываю на пиво Рен, а затем улыбаюсь барменше. Она привлекательна, ей под тридцать, но в ее глазах есть блеск, который я видел раньше. Она не какая – нибудь беспечная женщина. Как и многие другие, этот мир не был добр к ней. Лас – Вегас стал особенно тяжелым местом для жизни. Люди, которые сделали его своим домом, должны быть толстокожими.

Барменша приподнимает бровь, смотря на Рен, и поворачивает голову в мою сторону. – Он к тебе пристает?

Рен улыбается женщине, как будто у нее появился новый лучший друг, когда я хмурюсь. Из груди Рен вырывается смешок. Я вздыхаю, зная, что ей нравится даже малейшее проявление моих эмоций. От этого трудно отучиться. Я скрывал свои чувства так чертовски долго, что не знаю, как вернуть их обратно. Но я пытаюсь.

– С ним все в порядке. Как с комаром над ухом.

Барменша кивает, затем продолжает наполнять пинту. Она шлепает стакан на стойку передо мной, и жидкость выплескивается через край.

– Дай мне знать, если тебе понадобится что – нибудь еще, милая, – говорит она Рен, прежде чем повернуться ко мне. – С вас десять долларов.

Как Рен заплатила за свое? У нее нет денег. У оставшихся чемпионов есть команды в нашем распоряжении. Нужна машина, позвони своей команде. Нужны деньги, одежда, вертолет – позвони своей команде. У Рен этого нет. Она была одна и уже много лет добивалась своего. В какой – то степени я понимаю, каково это, но деньги не имеют значения в моей ситуации.

Я достаю немного наличных и перекладываю их через стойку. – Я заплачу за нее.

Барменша забирает деньги. – Нет, я за нее заплачу.

Брови Рен приподнимаются, и я снова начинаю скрывать свои чувства. Трудно удержаться от улыбки при виде ее озадаченного взгляда. Рен понятия не имеет, насколько сильно она повлияла на людей, наблюдающих за Олимпийскими играми. Она настолько далека от мира телевизионных трансляций, что ей, вероятно, никогда не приходило в голову, что люди знают, кто она такая. Однако это больше, чем простое признание знаменитости, они восхищаются и боготворят ее. Она представляет обычных людей, тех, кого вовлекают в игры без их согласия. Видеть, как она соревнуется с подготовленными чемпионами и побеждает, вселяет в них надежду.

– Спасибо. Но ты уверена, что не хочешь, чтобы он заплатил? Он может себе это позволить. – Рен слегка смеется и тычет большим пальцем в мою сторону.

– Все в порядке. – Женщина улыбается и направляется в другой конец бара.

Как только она оказывается вне пределов слышимости, Рен поворачивается и свирепо смотрит на меня. – Серьезно, что ты здесь делаешь?

– Я подумал, что мы могли бы кое – что обсудить. – Я провожу рукой по волосам и стряхиваю воду, оставшуюся на них из – за снежной бури снаружи. Они становятся длинными. Когда игры только начались, мои волосы были коротко подстрижены, но с тех пор, как их стригли в последний раз, прошло несколько недель. – И я подумал, что мы могли бы помочь друг другу в этом испытании.

Рен усмехается и закатывает глаза. – Это что, какая – то странная уловка, чтобы заставить меня делать всю работу, а потом ты попытаешься украсть победу у меня из – под носа? – В ее голосе слышится смех, но огонек в ее глазах говорит мне, что она не совсем шутит.

Я никогда не забуду этого. – Нет, птичка, мне не нужно, чтобы ты разгадывала за меня загадку. Я уже знаю, кто такой Кабан.

– Правда? – Рен поворачивается на стуле, свирепо глядя на меня. Ее ноздри раздуваются, ее раздражение из – за того, что она не выяснила это первой, ясно как божий день.

– Не расстраивайся из – за того, что я умнее тебя. – Я делаю глоток пива и замечаю корзинку с арахисом за стойкой. Я протягиваю руку и беру их, кладя орехи между нами, чтобы Рен могла дотянуться. Она хватает один и раздавливает скорлупу в руке, ее прищуренные глаза не отрываются от моих.

– Чрезмерно раздутое эго – конечно. Умнее? Это вряд ли.

Я разламываю скорлупу пополам, вытряхиваю арахис и отправляю его в рот, прежде чем ответить. – Спорно.

Рен открывает рот, но я продолжаю говорить, прежде чем она успевает вымолвить хоть слово.

– Кабан – что – то вроде местной знаменитости или неприятности, в зависимости от того, от кого ты получаешь информацию. У него есть связи в городе с тех времен, когда половиной этого города управляли мафиози.

– Ну и что? Он какой – то головорез? – Рен разворачивает салфетку и сметает на нее крошки от орехов.

– Вообще – то, нет. – Я запрокидываю голову и рассматриваю разноцветные бюстгальтеры, прикрепленные к потолку. Это целый спектр нижнего белья, от практичного белого до красного шелка. Интересно, что бы надела Рен, если бы у нее был выбор. Я моргаю и отвожу взгляд от болтающихся бюстгальтеров. Боги, я никогда в жизни не был так рассеян. Рен заставляет мои мысли плыть по течению, ошеломляя меня «что если» каждый раз, когда я рядом с ней. Что, если бы мы встретились на улице или если бы я зашел в тот бар, в котором она работала в Чикаго? Что, если бы мы были просто нормальными людьми с шансом жить нормальной жизнью? Нас бы по – прежнему тянуло друг к другу? Было бы столь же сильным ноющее желание, которое я испытываю всякий раз, когда она рядом?

ДА.

Я знаю, что, несмотря ни на что, я бы хотел эту женщину. Если бы она была просто человеком, это, вероятно, сделало бы все намного проще. Именно ее яростная решимость и гордость привлекают меня каждый раз, когда я смотрю на нее. Не говоря уже о том, что она чертовски сногсшибательна, с ее длинными темными волосами и темно – синими глазами, которые скрывают секреты вселенной. Даже сейчас, когда она выглядит промокшей, с пружинистыми завитками ее волос, примятыми и мокрыми, и нелепостью ее одежды, я не могу оторвать от нее глаз.

Орешек попадает мне на щеку. – Эй. Ты все еще со мной?

– Ты только что швырнула орех мне в лицо?

Губы Рен плотно сжаты, как будто она сдерживает смех. Она пожимает плечами, и я качаю головой, прежде чем снова надеть свою бесчувственную маску. Мы оставили дронов за пределами бара, но это не значит, что повсюду нет глаз и ушей. Может, здесь и нет камер, но я говорю достаточно тихо, чтобы слышала только Рен. Ей приходится наклоняться, чтобы услышать меня, и это следствие, из – за которого я не сержусь.

– Кабан – это что – то вроде Робин Гуда. Жрецы и элита ненавидят его, потому что он подлый сукин сын. Он также очень хорошо защищен жителями этого города. Он крадет у богатых и раздает бедным. Даже когда жрецы угрожают людям, они отказываются выдать Кабана. Они верны до безобразия.

– И наша задача – задержать его. – шепчет Рен. – Я могу только представить, что стражники и жрецы сделали бы с ним.

Нашей первой задачей было пристыдить Лиланда Немеана. Я не знаю, что он сделал, чтобы разозлить одного из Богов или жреца, но они хотели, чтобы его публично унизили. Затем они натравили нас на Отиса Кармайна, потому что он проявлял неуважение к Богам, не был достаточно благодарен им за поддержку и не подчинился данному ему призыву. Они создали то испытание, чтобы доказать, что он их марионетка, хотел он того или нет.

В конечном счете, оба этих человека не работали напрямую против Богов и жрецов. Кабан создавал сеть, чем – то напоминающую «Подполье». Он воровал у жрецов и элиты и возвращал это бедным людям в этом районе. Я не думаю, что его наказанием будет посещение вечеринки или выступление на параде.

Рен, должно быть, пришла к такому же выводу, потому что ее брови хмурятся. – Мы не можем задержать этого парня. Они убьют его.

Я смотрю ей прямо в глаза. Динамика между нами такая хреновая. Я был придурком по отношению к ней. Я поделился ее секретом со своей тетей. Я взял ее под свой контроль. Я вырос с идеей индивидуального успеха, запихнутой мне в глотку. Если я не выигрывал драку, не показывал лучших результатов на уроках или не был самым опытным чемпионом, то я и выеденного яйца не стоил. Когда Кэт впервые рассказала мне о «Подполье», это было так, как будто мир впервые обрел смысл. Мне было двенадцать, и я был зол. Хотя я уже понял, как блокировать все свои эмоции. Мне не часто удавалось видеться с Кэт, но она нашла способ раздобыть мне одноразовый телефон. Мы договорились встречаться, когда это будет безопасно. Что случалось нечасто.

Этот телефон был спасательным кругом. Связь с кем – то, кто действительно заботился обо мне. Я умолял ее позволить мне присоединиться к «Подполью». Я не мог продолжать жить жизнью, в которой чувствовал себя таким беспомощным и застрявшим. Она открыла мне глаза на остальной мир. Я узнал, что иногда можно пожертвовать жизнями, но наша цель – помочь как можно большему количеству людей.

Причиняя боль Рен, я впервые не решаюсь поставить нужды многих выше нужд одного.

Прямо сейчас мы должны сосредоточиться на создании союзов для «Подполья». – Я не думаю, что нам следует привлекать Кабана для участия в испытании.

Я делаю еще глоток пива и морщусь. Оно уже теплое. Внутри бара установлен обогреватель, чтобы противостоять арктическим температурам снаружи. – Но я бы действительно хотел найти его, чтобы мы могли поговорить.

– Поговорить с ним о чем? – Рен раздавливает еще один арахис, выбрасывая скорлупу.

– Мы с Кэт работали над установлением связей по всей территории Зевса и Геры. По всему региону есть отделения «Подполья», но Кабан не входит в их число. Он мог бы стать огромным активом. У него разветвленная сеть в этой части страны. – Говорю я приглушенным тоном.

Рен оглядывает бар, проверяя, не подслушивает ли кто наш разговор, но все ушли, кроме одного парня, спящего в кабинке. Он храпит так громко, что почти невозможно расслышать тихие слова Рен.

– Что заставляет тебя думать, что Кабан захочет видеть двух человек, связанных с играми?

– Может, он и не захочет видеть меня, но держу пари, что тебя захочет.