Текст книги "Огонь и ярость (ЛП)"
Автор книги: Лиззи Принс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 25 страниц)
– Мои дорогие, если вы не возражаете. – Фаддей поднимает руку, и женщины, одетые в самые нелепые наряды карнавальных зазывал, плавной походкой направляются к нам. Каждая из них под своим большим зонтом. На них самые короткие шорты, которые я когда – либо видела, жилетки в красную и белую полоску и одинаковые шляпы – канотье. Их туфли на высоком каблуке не просто нелепы на этом грязном, заросшем поле, они опасны. Женщины, пошатываясь, подходят к нам, каждая останавливается перед чемпионом. Один за другим они протягивают мне уже знакомый выгоревший оранжевый конверт. Я выхватываю его из рук моей женщины и наклоняюсь, чтобы как можно больше защитить бумагу от дождя. На конверте уже появились большие пятна воды.
Я переворачиваю его, рассматривая красную каплю, не открывая конверт. Форма, вдавленная в воск, – птица.
Какое из испытаний Геракла имело отношение к птицам?
Все, что я помню, это что – то о птицах – людоедах, которых Гераклу пришлось убить, потому что они терроризировали людей. Неужели нам действительно нужно сражаться с плотоядными птицами? В данный момент меня бы уже ничто не удивило.
Фаддей говорил все это время, но я не слышала ни слова из того, что он сказал. Мой мозг перебирает тот небольшой объем информации, который у меня есть. Я понимаю, что он подал нам сигнал, только когда все разрывают свои конверты. Я вскрываю свой и вытаскиваю пергамент, читая подсказку, пока ее не испортил дождь.
Начинается погоня, спрятаться негде. Мы будем преследовать каждый ваш шаг. Мы нападем на вас сверху, мы будем целиться снизу. Беги скорее, охота началась. Ты у нас на прицеле, и конец близок.
Я поднимаю взгляд от бумаги, замечая задумчивые и растерянные взгляды на лицах других чемпионов. За исключением Джейд и Престона. Они выглядят самодовольными и взволнованными. Придурки, наверное, уже знают, что происходит. Их восторг меня очень беспокоит.
– Воздайте честь Богам! – Кричит Фаддей, и это звучит так, словно стреляет стартовый пистолет.
Престон и Джейд убегают. Раздается резкий хлопающий звук, и секундой позже вода плещется у моих ног.
ГЛАВА 25
РЕН
– Черт. Вы, придурки, не могли подождать? – Кричит Фаддей, швыряя микрофон своему ассистенту и убегая со сцены, закинув руки над головой.
Раздается еще один хлопок, а затем более глубокий грохот, прежде чем деревянная лавка для сладкой ваты разлетается в щепки позади меня.
– В нас стреляют! – Кричу я, ныряя за одну из этих досок с дырками, на одной стороне которой нарисованы бородатая дама и двухголовая балерина.
Неудачный выбор. Верхняя половина раздроблена, когда пули пробивают гнилую древесину. Черт возьми. Я хочу выйти из игры, но я все еще хочу дышать, когда буду уходить. То, что мне снесут голову, меня не устроит.
Я потеряла след остальных, но они не могли уйти слишком далеко. Мы прямо посреди парка. Нас окружают кабинки, в которых когда – то проводились такие игры, как «бросай кольцо», «сбивай кегли», что – то с кучей грустных и грязных резиновых уток. Справа изображено зияющее лицо клоуна, это вход в дом смеха.
Я не знаю, должен ли был клоун быть приветливым в какой – то момент, или это всегда наводило ужас. Ржавчина сочится из его глаз, отчего кажется, что он плачет кровавыми слезами, а часть подбородка сгнила. Кто – то разрисовал граффити каждую плоскую поверхность, которая не покрыта цепляющимися сорняками. В этом месте, вероятно, есть тысяча способов заразиться столбняком.
Двигаясь как можно тише, я выглядываю поверх своего жалкого щита в поисках стрелявших. Их должно быть больше одного. Выстрелы раздавались с разных сторон. И не только это, но и из разных орудий. Я не поклонник оружия, но могу сказать, что хлопающий звук и сильный грохот исходят от двух разных видов оружия.
Дождь все усложняет. Звуки приглушены, а видимость дерьмовая. Мне нужно придумать, как я могу проиграть это испытание, не погибнув. Кроме того, что, черт возьми, это за испытание? Если это следует из испытания Геракла со Стимфалийскими птицами, то он их убил.
Это не может быть тем, что здесь происходит, не так ли? Чемпионы в этом сценарии – птицы? Неужели они бросили нас в месте, где люди прячутся в тени, чтобы уничтожить нас одного за другим?
Мне нужно найти место получше, чтобы разобраться со всем этим дерьмом. Идти в этот ужасный дом смеха – ужасная идея, но это ближайшее скрытое место. Оттуда я смогу обозревать местность, не беспокоясь о том, что кто – нибудь выстрелит мне в спину.
Не тратя слишком много времени на обдумывание глупости своего плана, я отталкиваюсь от земли и бегу. Я добегаю до одной из игровых кабинок, прежде чем раздаются новые выстрелы. Ныряя за стойку, мое тело едва касается грязной земли, прежде чем тарелки разлетаются вдребезги над головой. Я сворачиваюсь в клубок, закрываю руками голову, когда на меня сыплются осколки.
Делая глубокий вдох, я вскакиваю на ноги и бегу к следующей кабинке. Осколки опадают с моей головы и плеч, пока я бегу. Брызги грязной воды показывают, где каждая пуля соприкасается с землей. Не то чтобы я расстроена этим, но эти ребята ужасные стрелки. Кого, черт возьми, они привлекли для этого испытания?
Я перепрыгиваю через стойку в соседней кабинке, по инерции врезавшись в кучу грязных кеглей для боулинга. Вскакивая на ноги, я перепрыгиваю через стойку с другой стороны. Кабинка представляет собой квадрат с четырьмя сторонами, и я нахожусь намного ближе к Дому смеха. Мой хлыст хлопает меня по бедру, совершенно бесполезное оружие в такого рода драке. Пока я не увижу, кто в меня стреляет, я не смогу воспользоваться хлыстом.
Летят так много пуль, что я не могу точно определить направление, откуда она доносится. Другие чемпионы, должно быть, нашли свои собственные укрытия, потому что выстрелы раздаются по всему заброшенному парку. Я осматриваю местность, произношу короткую молитву Аресу, чтобы он защитил меня, и бегу к Дому Смеха.
Рот клоуна – зловещая зияющая дыра, но я бегу в нее, как в святилище. Как только я оказываюсь в укрытии, я разворачиваюсь и обыскиваю парк в поисках стрелков. Там, в одном из ковшей колеса обозрения, стоит человек с винтовкой. Другой находится на крыше зеркального дома. Это безумие.
Пуля задевает мое ухо, и я отскакиваю. Я прерывисто дышу, когда кровь стекает по моей шее, тепло отличает ее от дождя. Ублюдок.
Это всего лишь царапина, и она должна быстро зажить, но, черт возьми, она сильно кровоточит. Моя промокшая белая рубашка приобретает розовый оттенок. Я делаю несколько шагов назад, вглубь дома смеха, и тут же замираю. Пол у меня под ногами мягкий, доски прогнили. Одно неверное движение, и я провалюсь сквозь дерево.
Я ступаю осторожно, балансируя и проверяя каждую доску, прежде чем перенести свой вес. В крыше достаточно отверстий, чтобы внутри не было непроглядной тьмы. Вода капает из нескольких мест. На полу темная лужа, и она медленно ползет ко мне.
Сначала я думаю, что это из – за дождя, но слишком темно. Это кровь.
Еще один выстрел с близкого расстояния бьет по моим барабанным перепонкам. Я отскакиваю в сторону. Сгнившее дерево крошится у меня под ногами, когда я прыгаю. Пуля застревает в изрытой металлической стене позади меня. Я вскидываю голову, ожидая увидеть одного из стрелков, но обнаруживаю, что на меня смотрят безумные глаза Джейд. Она стоит над телом, из – за которого на полу образовалась лужа крови. Это один из стрелков, которого она, очевидно, уложила. И у нее пистолет, направленный мне в голову.
– Знаешь, я удивлена, что ты продержалась так долго. Я думаю, некоторым людям просто везет. – Джейд смотрит на меня с отвращением. Ее грязные светлые волосы собраны сзади в высокий хвост, такой тугой, что края ее лба заострены. – Знаешь, твое определение везения нуждается в некоторой доработке.
– У тебя всегда есть умный ответ, не так ли? Вот в чем дело, мерзавка. Всем наплевать. Им насрать, что думает такой жалкий кусок дерьма, как ты. Ты можешь верить, что эта игра даст тебе возможность подняться над своим положением, но ты ошибаешься. Ты недостаточно хороша, чтобы общаться с Богами. Ты и все остальные мерзавцы думаете, что вы можете восстать и потребовать денег и уважения. – Джейд качает головой. – Вас всех нужно убрать. Ваше место в канаве, где вы родились. Я думаю, твоя смерть будет напоминанием, в котором они нуждаются.
Она уверена в себе. Джейд абсолютно чокнутая. Как убедить себя, что ты намного выше кого – то другого? Что заставляет ее думать, что ее жизнь важнее или имеет большую ценность, чем жизни других? Это то, чего я не понимаю в таких людях, как Джейд. Существует такой разрыв между реальностью и миром, в котором она живет. И не только это, но и то, что она говорит, что я не гожусь для общения с Богами. Она понятия не имеет, кто я. Она не обращает внимания на тот факт, что перед ней стоит Фурия. Кто – то, кто мог бы убрать ее до того, как она щелкнет своими осуждающими пальчиками. Кто – то, кто мог бы снова усыпить всех Богов.
Если бы, конечно, я знала, как это сделать. Неважно. Это принцип.
Моя Фурия яростно скребется у меня внутри, побуждая меня высвободиться и прикончить эту сучку. Это не первое нападение Джейд. Я не единственная, кто пострадал из – за ее действий. На ее руках такая густая кровь, что моя Фурия ощущает ее в воздухе. Джейд заслуживает наказания. Моя Фурия ничего так не хочет, как освободиться и убрать этот кусок дерьма.
Мой отец всегда говорил мне, чтобы я остыла, представляя, как лед покрывает мое тело изнутри. Я пытаюсь вызвать этот лед, но это больше не работает. В этом мире слишком много несправедливости, и я не могу продолжать подавлять потребность исправлять эти ошибки. Вернувшись в свой район, я увидела лишь небольшую часть трудностей, с которыми сталкивались люди. Как Темная рука, я могла бы помочь. Я могла бы что – нибудь сделать, даже если бы этого было мало. Я не могла выпустить свою Фурию с той ночи в «Безумном Адамсе», и этого недостаточно.
– Сколько тебе было лет, когда ты попала в тренировочный центр? Я предполагаю, что ты была очень молода, верно? – Я проверяю свой вес на мягких досках под ногами. Если я брошусь на Джейд, не провалюсь ли я вместо этого сквозь дерево?
Джейд сердито смотрит на меня, но пистолет не опускает. – Какого черта тебя это волнует?
– Тебя кто – нибудь когда – нибудь обнимал? Или говорил, что любит тебя? Наверное, нет, верно? – Я съеживаюсь. – Так вот почему ты такая ненормальная?
– Заткнись. Мне не нужно, чтобы какая – то никчемная крестьянка жалела меня. – Пистолет дергается в руке Джейд, когда она выставляет его вперед, чтобы подчеркнуть свои слова.
Это моя возможность выйти из игры. Как бы мне ни было больно от того, что Джейд будет думать, что она победила меня, я не уверена, что появится лучший вариант.
– О, мне тебя не жаль. Я думаю, ты отвратительна. Я просто пыталась понять, почему ты такая сломленная.
Джейд вскрикивает и нажимает на спусковой крючок. Звук оглушительный в тесном пространстве.
Я могла бы легко уйти с дороги, настолько я быстра. Но я этого не делаю.
Зеленое пятно врезается в меня. Хриплое «нет» вырывается из меня, когда я понимаю, что Атлас встал между мной и пулей.
Только это не совсем сработало.
Пуля пробивает плечо Атласа и попадает мне в грудь, чуть ниже ключицы. Наш общий вес ударяется о стену дома смеха, и мы врезаемся в гнилое дерево. Инерция швыряет нас на землю, и я сдерживаю крик, падая на кусок торчащей арматуры. Металл пронзает мой бок, насаживая меня на ржавую сталь.
Ублюдок. Что я говорила о том, что бы не подхватить здесь столбняк? Хорошо, что моя кровь Фурии быстро исцелит меня, но, черт возьми.
Атлас стонет на мне, и это не слишком сексуально. Он поднимает голову, кровь течет из раны на плече и пачкает нас обоих. Не то чтобы я нуждалась в какой – либо помощи. Благодаря пуле, все еще застрявшей в верхней части груди, и металлическому стержню, торчащему из живота, я уже превратилась в кровавое месиво.
– Рен. Черт. – Атлас со стоном скатывается с меня. Джейд прокладывает себе путь через отверстие, которое мы проделали в стене дома смеха, смеясь как сумасшедшая сука. Вокруг нас сыплются щепки.
Теперь дождь льет еще сильнее, и я едва вижу в двух футах перед собой. Атлас не валяет дурака и не пытается вразумить Джейд. Здоровой рукой он выхватывает широкий меч, прикрепленный к спине. Джейд едва успевает расчистить себе путь плечами от дерева, как Атлас опускает рукоять своего меча ей на голову. Она падает на землю бесформенной грудой, правая сторона ее тела царапается о неровные края дерева, когда она проваливается.
Хорошо. Я надеюсь, что она получит миллион порезов.
Атлас поворачивается ко мне, опасно покачиваясь. Кончик его меча волочится по грязи, когда он, спотыкаясь, делает шаг вперед. Его обычно золотистая кожа потеряла весь свой цвет.
– Атлас? – Хрипло выдыхаю я. Я не собираюсь умирать, но чувствую себя неважно.
– Черт возьми, маленькая птичка, – выдыхает Атлас, как будто ему трудно отдышаться.
Пуля не должна была так на него подействовать. В его жилах течет кровь Зевса. Он делает еще один шаг ко мне и спотыкается. Он протягивает руку, как будто хочет поднять меня, но его ноги подкашиваются, и он падает на колени.
Стиснув зубы, я подтягиваюсь, издавая почти беззвучный крик, когда стаскиваю свое тело с арматуры. Черт, вытаскивать это из тела гораздо больнее. Вода стекает по моему лицу, попадая в глаза и затуманивая зрение. Или, может быть, я плачу.
Я задыхаюсь и кашляю, когда последний дюйм стали покидает мое тело. Заваливаясь на бок, я заставляю себя не блевать. Я втягиваю воздух через нос и выдыхаю через рот, пытаясь уменьшить тошноту. Атлас оседает в нескольких футах от меня. Мне требуются все силы, чтобы подняться на четвереньки, а затем я практически подтягиваюсь к нему всем телом. Моя грудь пульсирует при каждом движении. В боку дерьмово, но ничего похожего на пулевое ранение. Боль от травмы распространяется по телу, и у меня ноет спина. Удержать крылья едва ли не сложнее, чем оторвать себя от арматуры.
– Атлас. Вставай. – Мой голос не громче шепота. Моя рука скользкая от крови, когда я протягиваю руку, чтобы коснуться груди Атласа. И тут я вижу черную полоску, ползущую по моей руке. Я оттягиваю бретельку своей пропитанной кровью майки и смотрю на пулевое ранение. На самом деле место входа небольшое, но меня это не особо беспокоит. Из раны расходятся черные вены.
– Что? – Я моргаю от дождя, попадающего в глаза, зрение затуманивается.
Вот только… Проблема не в этом. Земля вздымается, и я падаю на предплечья, застонав от горячего укола боли, исходящего от пулевого ранения. Все вокруг вращается.
Мы все еще в Доме Смеха?
Глаза Атласа закрыты. Он полностью отключился. Моя голова весит тысячу фунтов. Официально держать ее – самое сложное, что мне когда – либо приходилось делать. Мои руки трясутся, вероятно, из – за того, что они поддерживают огромный вес моей головы. Мое тело, наконец, сдается, мое лицо падает на грудь Атласа. Это было бы неплохо, если бы он не был сложен как кирпичная стена.
– Ой. – Я едва выдыхаю это слово, прежде чем мои веки становятся слишком тяжелыми. Чернота расползается по краям моего зрения. Она ползет вниз по моей руке; она поглощает меня целиком. Пока, наконец, это все, что я осознаю.
ГЛАВА 26
РЕН
Мне уже снился этот сон. Я еду в машине по бесконечной ухабистой дороге. Здесь нет кондиционера, поэтому моя кожа липкая от пота, и все болит от долгого сидения. А еще меня немного подташнивает оттого, что я застряла на душном заднем сиденье.
Моя машина попадает в выбоину, а затем ругается. – Черт, смотри, куда едешь.
Странно, что моя машина разговаривает.
– Какая разница? Если она не умрет от этих ран, то с тем, кто ее купит, она не протянет больше нескольких месяцев, – говорит другой голос.
– Я слышал, что пули были покрыты кровью Гидры. Эта сучка надолго выбыла из игры.
Подождите минутку. Я пытаюсь открыть глаза. Яркий верхний свет ослепляет меня. Где, черт возьми, я нахожусь? Это определенно не машина, и я не сплю. Двое мужчин толкают меня на носилках. Этот парень сказал, что кто – то собирается меня купить?
– Она – гораздо лучшее вложение средств, чем на последнем аукционе. Ты слышал, какой – то элитный придурок заплатил шесть миллионов, чтобы стать одним из стрелков на испытание?
Мои глаза закрываются, а желудок переворачивается. Я пытаюсь сориентироваться. Я не знаю, где я, и я не знаю, кто эти два идиота, так что же я помню? Испытание. Этот дурацкий Дом Смеха. Люди, которые, очевидно, делают ставки ради удовольствия пострелять в нас. Шлюха Джейд с долбаным пистолетом. Атлас прыгает ради меня под пулю. Почему? И где он?
По общему признанию, он мог быть прямо за мной, и я бы понятия не имела, но я не чувствую его поблизости.
Должно быть, мы оба потеряли сознание там, в Доме Смеха. Эти черные полосы ползли по моей руке от пулевого ранения в верхней части груди. Я не могу поднять голову, чтобы посмотреть, на месте ли они, потому что она слишком тяжелая, но я знаю, что пуля все еще застряла в моей мышце. Я чувствую, что она застряла там. Больше беспокоит то, что рана в животе от арматурного стержня еще не закрылась. Она уже должна зажить.
Мужчина у моих ног распахивает вращающиеся двери. Меня вкатывают в комнату, в которой почему – то даже светлее, чем в коридоре.
– Хорошо, док, она в вашем распоряжении, – говорит мужчина у моей головы, сильно толкая носилки. Я несусь через комнату, пока металлические перила у моих ног не ударяются о стену, толкая мое тело. Всплеск боли заставляет мои раны пульсировать. Придурки.
– Пожалуйста, уходите, пока не испортили еще какую – нибудь мебель. – Эти слова принадлежат мужчине с напряженным британским акцентом.
Как только носилки перестают двигаться, я приоткрываю глаза. Ровно настолько, чтобы увидеть удаляющиеся спины двух мужчин, которые привезли меня сюда. Обладатель высокомерного голоса читает лист бумаги и не обращает на меня никакого внимания. Его рост не может быть выше пяти футов трех дюймов, и я бы предположила, что вешу больше, чем он. Ему самое малое семьдесят, но у него все еще копна седых волос. Они торчат, как будто он встал с кровати и не потрудился посмотреться в зеркало.
Быстрый осмотр комнаты, и я понимаю, что нахожусь в чем – то вроде медицинского отсека. Помещение небольшое. Там едва хватает места для каталки, на которой я лежу, оранжевого пластикового стула в углу, столешницы с маленькой раковиной и ряда блестящих белых шкафчиков.
Я раздумываю, не притвориться ли мне, что я все еще без сознания, когда доктор откладывает свою бумагу и подходит, чтобы встать рядом со мной.
– А, ты проснулась. Очень жаль для тебя. Было бы намного лучше, если бы ты просто продолжала спать. – Его лицо странно гладкое, как будто у него нет морщин, потому что он избегает использовать мимику.
– Что ты собираешься делать? – У меня пересохло во рту. Мои слова звучат не громче хрипа.
От этого парня исходят какие – то неуравновешенные вибрации. У меня не возникает ощущения, что он хотел прикасаться ко мне, пока я сплю. По крайней мере, не в сексуальном плане. Проводя медицинские эксперименты на мне, пока я в отключке, я бы не удивилась.
– Мы должны привести тебя в порядок. После этого у тебя еще одно свидание. – Он посмеивается, собирая инструменты на поднос, но на его лице нет улыбки.
– Свидание?
Мужчина снова смеется и показывает полоску кожи. – Не хочешь прикусить это, пока я вытаскиваю пулю?
Я моргаю, глядя на него, в голове у меня все еще туман. Он собирается вытащить пулю без каких – либо обезболивающих? Это просто здорово.
Он трясет ремешок в руке, поднося его ближе к моему лицу. На коже много следов зубов.
– Нет, спасибо.
Доктор пожимает плечами и бросает кожаный ремешок обратно на поднос. – Постарайся не кричать слишком громко. Мы бы не хотели никого расстраивать.
Кого бы я расстроила? Где мы находимся? В этой комнате нет окон. Потолки низкие, из – за чего мне кажется, что мы в подвале. Здесь есть другие «пациенты»?
Доктор не проявляет нежности или точности, когда вонзает щипцы в пулевое ранение. Он роется в моей груди, как человек, ищущий под диваном потерянный бумажник. Я так крепко сжимаю челюсти, что почти уверена, что сломаю зуб.
Гребаные Боги.
Пот стекает с моего лица. Мое тело дрожит, когда я пытаюсь сдержать крик. Я хватаюсь за борт носилок, сжимая перекладины так крепко, что мои пальцы оставляют отпечатки на металле.
– Ну вот и все. – После целой жизни, в течение которой доктор копался у меня чуть ниже ключицы, он, наконец, добирается до пули и вытаскивает ее. Меня чуть не тошнит.
Облегчение наступает мгновенно. Не только потому, что доктор – и я использую этот термин в широком смысле – вытащил из меня этот чертов инструмент, но и потому, что пулю чем – то покрыли.
Кровь Гидры. Разве не это сказали парни, которые привезли меня сюда?
Теперь, когда проклятая ядовитая пуля вышла из моего тела, мои раны заживут намного быстрее. Это не значит, что токсин больше не задерживается в моем организме. На заживление у меня уйдет больше времени, чем обычно. В данном случае это, наверное, хорошо. Мне не нужно, чтобы добрый доктор задавался вопросом, почему мои раны затягиваются с божеской скоростью. Особенно с учетом того, что я должна быть человеком.
Сначала он зашивает пулевое ранение, а затем принимается за мой живот. По сравнению с ковырянием, которое он проделал в моей груди, это похоже на поцелуи бабочки. Тем не менее, не нужно быть гением, чтобы понять, что он проделал дерьмовую работу со швами. Меня проткнул не клинок Гефеста, так что со временем шрамы полностью сойдут, но серьезно, кто этот второсортный халтурщик?
Дверь в медицинский отсек распахивается, и в палату входит очень крупная женщина, одетая в белую форму санитара. Она останавливается рядом с доктором, и они оба смотрят на меня сверху вниз. Это исследование противоположностей. Доктор выглядит так, словно его может сдуть сильным порывом ветра, в то время как санитарка ростом по меньшей мере шесть футов два дюйма. Должно быть, она подрабатывает культуристкой, потому что у нее массивные мышцы, которые натягивают белую хлопчатобумажную униформу. Ее лицо выглядит осунувшимся, с глубокими бороздками вокруг рта, как будто они въелись в кожу из – за того, что она слишком часто хмурилась.
Она смотрит на меня сверху вниз. Я изо всех сил стараюсь лежать неподвижно и игнорировать их обоих. – Разве она еще не готова идти?
Доктор срывает латексную перчатку, щелкая ею в воздухе. – Просто заканчиваю с ней, моя милая.
Эти двое – пара? Я все еще в отключке где – нибудь посреди поля, потому что это ночной кошмар? Меня передали сумасшедшему ученому и его чересчур нетерпеливому помощнику.
– Ладно, принцесса, хватит бездельничать. Может, ты и закончила с Олимпийскими играми, но самое сложное для тебя только начинается. – Санитарка хватает меня за руку и рывком поднимает на ноги, прежде чем стащить с каталки.
Срань господня. Это чудо, что мои швы просто не лопнули. Болезненный вдох со свистом вырывается сквозь мои стиснутые зубы. Требуется секунда, чтобы комната перестала вращаться, и я покачиваюсь, прежде чем восстановить равновесие. Санитарке насрать. Требуется секунда, чтобы до меня дошла остальная часть ее слов. Покончено с Олимпийскими играми. Это сработало.
– Перестань валять дурака. – Она все еще крепко сжимает мою руку. Она тащит меня из медицинского отсека в коридор, громко топая.
Это все, что я могу сделать, чтобы не отстать от нее. Я все еще слаба после яда Гидры и потери крови. Теперь, когда пуля вытащена, я медленно восстанавливаю свои силы. Хотя я бы оценила еще пятнадцать минут.
– Куда мы направляемся? – Наверное, мне следует промолчать и просто подождать и посмотреть, но я действительно хочу знать.
Ярко – белые залы стерильны, и в нос мне ударяет запах антисептика. Мое первоначальное предположение, что я в больнице, за исключением того, что в коридоре нет других пациентов или врачей. Слишком тихо.
– Ты пойдешь туда, куда я тебя поведу. Держи рот на замке и радуйся, что тебя не оставили гноиться и умирать во время твоего испытания. – Она смеется, как будто мысль о том, что мое тело будет разъедено ядом и оставлено гнить в поле, забавна.
Вот в чем дело, эта женщина не полубогиня. В ее крови нет и намека на что – либо божественное. Она просто заурядный человек. Ладно, может, и не заурядный, поскольку она отчасти гора. Это просто показывает, что дерьмовые люди есть повсюду. Бедные люди, элита, Боги. В том, чтобы быть мудаком, нет исключительности. С другой стороны, я нахожу, что есть некоторые Боги, которые, возможно, не так уж плохи.
Я замолкаю и позволяю женщине тащить меня по коридорам. Наконец мы останавливаемся перед дверью, которую санитарка открывает с помощью карточки – ключа. Она распахивается, открывая совершенно другой мир с другой стороны. Как и в тренировочном комплексе, здесь есть две совершенно разные зоны. Там холодная клиническая сторона, из которой мы только что вышли, а за дверью – роскошный, богато украшенный коридор.
Белый кафельный пол заменен плюшевым серым ковром. Мои ноги в ботинках тонут, когда мы переступаем порог. Я все еще в одежде, оставшейся после испытания. Она промокла от дождя и покрыта кровью и грязью. Хорошо, что мне не нужно беспокоиться об инфекциях. Боги.
Мы все еще находимся на более низком уровне, но потолки в этой части здания выше. Маленькие хрустальные люстры свисают через каждые пятнадцать футов с потолка, отбрасывая мягкий свет, контрастирующий с ослепительной белизной другой стороны.
Светлые обои с рисунком из крошечных цветов. Похоже, их выбирал восьмидесятилетний мужчина. Наверное, они действительно дорогие, но, на мой вкус, слишком вычурные. Не то чтобы у меня было какое – то дизайнерское чутье. Моя квартира полностью обставлена вещами, которые раньше принадлежали моим родителям, так что, думаю, не мне оценивать интерьер.
Санитарка останавливается перед другой дверью, проходя через тот же процесс ее отпирания, прежде чем впихнуть меня внутрь.
– Подожди здесь, пока за тобой кто – нибудь не придет. – С этими словами она запирает дверь, оставляя меня одну.
