Текст книги "Ода банкиру"

Автор книги: Линдсей Дэвис

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 21 страниц)

Перелла выглядела заинтригованной. Она, очевидно, поняла, что я серьёзно угрожал. Я сделал это нарочно в присутствии других людей.

Анакрит дышал осторожно. В Лептисе он сражался на арене как гладиатор. Это означало юридический позор. Если бы об этом стало известно, он потерял бы своё положение и был бы лишён новообретённого среднего звания. Его свободное гражданство потеряло бы всякий смысл. Он стал бы никем. «Конечно, Фалькон». Он стоял так прямо, что казался почти вытянутым по стойке смирно.

Я улыбнулся ему. Улыбка не вернулась.

«Теперь мы снова на равных», – взмолился он.

Если хочешь». Не совсем так, как он намекал. Эта ссора с отцом очень быстро потеряет свою значимость; Анакрит останется уязвимым к разоблачению до конца своей жизни. Не нужно так настаивать. Он знал, что я его поймал. «Понимай, сынок Анакрит, намёк – пора двигаться дальше. Моя мать любила иметь жильца, но она уже немолода; в последнее время ей это кажется немного перебором».

«Я собирался съехать», – сказал он напряженным голосом.

«И еще один небольшой момент: она беспокоится о своих сбережениях теперь, когда банк обанкротился».

«Я сделаю все, что смогу, Фалько». Затем он мечтательно спросил: «А как же Майя Фавония?»

Я сделал достаточно. Никогда не раздевайте мужчину так жестоко, чтобы ему нечего было терять. Майе придётся стать жертвой. «Дорогой мой! Это, конечно, касается только тебя и её».

Он не поблагодарил меня.

«Что он имеет в виду?» – спросил Па.

«Не лезь не в своё дело». Я не стала говорить ему, что Анакрит хочет перепрыгнуть через поколение; это только снова его разозлит. Или, даже если папа сохранит спокойствие, если я слишком много буду думать о том, как Анакрит подружился с моей сестрой, это может означать, что я на него набросилась.

Я вывел отца из дворца и усадил его в закрытое кресло-переноску, подальше от посторонних глаз. Я оставался с ним всю дорогу до Септы Юлии, и мы оба почти не разговаривали. На складе мы нашли Майю, аккуратно записывающую цифры в аукционную книгу. Она выглядела деловитой, компетентной и довольной. Когда мы вошли вместе, она удивлённо подняла глаза.

«Чем вы двое занимались?»

«Наш достопочтенный отец только что избил Анакрита».

«Вы, два дурака! За что, папа?»

«Ох... он дал твоей матери ужасный финансовый совет».

Инстинктивно мы с папой решили не упоминать моей сестре истинную причину разногласий.

Майя, по сути, сама отвлеклась: она слышала о идее Юнии поменяться домами с папой. Пока мы были вместе, она решила восхвалять достоинства его решения жить на полпути к пенсии и переехать в Яникулан (ближе к Септе Юлии, чем к его Авентину, и, возможно, дальше от

искушение разыграться и напасть на чиновников) и то, что я занял высокий, просторный дом отца на берегу реки (рядом с клиентами, с достаточным местом для семьи).

Мы обе, сдержанно вслушиваясь в её разумные слова, в конце концов сочли их слишком сбивающими с толку.

«О, я больше не могу этого выносить! Что с вами обоими? Почему вы не спорите?»

Сегодня я уже достаточно поиграл в миротворца. Я оставил папу успокаивать её.

XLVIII

Я ПОШЁЛ ДОМОЙ. Елена вернулась и разговаривала с Петронием в нашей третьей комнате. Она засунула нос в сундук, где хранились мои туники, вытаскивая их за плечи и подвергая насмешливому осмотру каждую из любимых старинных вещиц.

Я просто проверяю твой гардероб. Вам с Люциусом нужно сходить к портному за новыми тогами, так что заодно можете обзавестись и какими-нибудь туниками, которые можно носить. – Она подняла взгляд, внезапно почувствовав себя неловко, словно залезла в мои холостяцкие сбережения без разрешения. – Ты не против?

«Всё в порядке, дорогая». Увидев застиранную тунику цвета бордо, о существовании которой я совсем забыла, я схватила её и начала переодеваться. «Не держу там ничего, что ты не должен был бы найти».

Хелена вернулась к осмотру. После тихой паузы она спросила меня насмешливым тоном: «Итак, Маркус, где ты прячешь то, что хранишь в тайне?»

Мы все рассмеялись, а я постаралась не покраснеть.

В моей банковской ячейке, был ответ, или для сложных вещей, которые временно перемещались по дому, их быстро запихивали в футляр от подушки на моем диване для чтения.

Чтобы сменить тему, я рассказал Елене и Петро о том, что произошло ранее.

«Честно говоря, после общения с родителями я чувствую себя более разбитым, чем вчера вечером, когда мы справились с этим гигантом».

Елена Юстина к тому времени благополучно вышла в главную гостиную, где, устроившись поудобнее, начала читать свиток. Должно быть, это был тот самый, которым она обменялась с Пассусом утром, оставив Майю здесь. Она сидела в плетеном кресле, похожем на то, что Фестус подарил маме, закинув ноги на высокий табурет и положив свиток на колени. В её взгляде читалась та сосредоточенность, которую я узнал; я мог поддерживать с ней разговор, но потом она совершенно не понимала, о чём говорилось. Её мысли были погружены в новый греческий роман, она блуждала по странному пейзажу с Гондомоном, царём Траксимены, как вчера Пассус в греческой библиотеке.

Пока она не закончила, я её потерял. Будь я таким же ревнивым, как Па, я бы искал этого ублюдка Гондомона, чтобы наброситься на него.

«Забудь свою дорогую семейку», – сказал Петро. Голос его всё ещё звучал хрипло, хотя его уже покормили обедом, и он выглядел чуть бодрее, чем сегодня утром. «Как насчёт того, чтобы сосредоточиться на задании, которое я тебе дал? Мне не терпится увидеть дело Хрисиппа закрытым, Фалько».

«Не говори мне, что краснуха снова ожидается?» «Умный мальчик».

«Когда?»

Конец августа.

«Тогда это требует действий. Полагаю, вы хотите порадовать своего любимого начальника успехом?»

«Да. Я хочу, чтобы это было решено, прежде чем он узнает, какую часть нашего бюджета я потратил на ваши нестандартные услуги», – с нажимом согласился Петро.

«Другая причина, – сказал он мне более мягко, – заключается в том, что я приказал Фускулусу установить наблюдение за новыми владельцами банка, теперь, когда он обанкротился. Он доложил о признаках того, что и Лукрио, и Лиза намерены спешно смыться в Грецию».

«Крысы! Тогда время для разборок». «Да, результаты, пожалуйста, Фалько». У меня, конечно же, есть план.

Петро подозрительно посмотрел на меня. «Я думал, ты застрял?» «Кто я?»

До этого я планировал съесть омлет и миску земляники, а затем проспать весь день в постели. Вместо этого я съел перекус, лежал без сна на кровати и планировал, что буду делать.

пришлось сделать.

«Если сомневаешься, составь список», – фыркнул Петро с порога, вытягивая шею, чтобы заглянуть в мои записи.

«Перестаньте присматривать за мной. Для этого у меня есть Елена. Если позволите, вы, кажется, уже достаточно здоровы, чтобы вернуться в свою квартиру».

«Мне здесь нравится... В любом случае, мое жилище разрушено», – простонал Петро.

Затем он снова приставал ко мне: «Придумай что-нибудь, Фалько, а не то!»

Он волновался. Меня это устраивало. Когда я разберусь с этим делом, он будет радоваться и благодарен.

Убедившись, что всё рассмотрел, я вскочил, сунул свои записи в сумку на поясе и надел любимые ботинки. «Куда ты идёшь?» – ворчал Петро, с нетерпением желая пойти со мной, хотя он всё ещё был слишком бледным.

Вне!'

«Ты повзрослел, Фалько».

Он всегда скучал, как больной; я его жалел. «Послушайте, трибун, я кое-что добился...»

Даже если ты не знаешь, кто убил Хрисиппа, и не можешь доказать, кто повесил Авиена?

«Педантичная свинья. Мы, возможно, никогда не сможем вычислить Ритусиев для Авиенуса, ты же знаешь. Профессиональные головорезы не оставляют следов, а Люкрио умён; он знает, что ему нужно только держать рот на замке, чтобы избежать наказания за их найм. Если бы это был он. Это могла быть Лиза».

«Так что же происходит?» – нахмурился Петроний.

Мне нужно задать еще один или два вопроса почти всем подозреваемым и

Свидетели. Чтобы не бегать, как сумасшедший муравей, в летнюю жару, я соберу их всех на одно большое расследование.

«Я хочу быть там, Фалько».

«Тише, тише, мой мальчик! Ты будешь в курсе; я хочу, чтобы ты увидел, как я торжественно разоблачу злодея».

«И куда ты сейчас направляешься?» – настаивал он. «Проверить последнее алиби».

Сначала я положил палец на свиток Хелены как раз в тот момент, когда она собиралась развернуть следующую колонку. Она пристально посмотрела на меня, горя желанием продолжить чтение.

«Не надо, а то укушу!»

Я быстро убрал палец. «А этот хороший?»

«Да, Пассус был прав. Это превосходно. Совсем не похоже на первую ужасную вещь, которую я тебе прочитал».

«И это похоже на рукопись самого автора?»

Елена нетерпеливо взмахнула папирусом, и я увидел, что он написан неразборчивым почерком и изобилует исправлениями. Она, однако, читала его с большой скоростью.

«Да, он весь в пятнах, как ребёнок, изучающий алфавит. И кто-то склеил кучу старых документов, чтобы сделать свиток, на котором можно писать – есть даже несколько чеков за обед».

«Фаршированные виноградные листья?»

«Нутовое пюре. Ты куда-нибудь идёшь, Маркус?» «На богослужение в храме».

Елена нашла время улыбнуться. «Ваши гуси на Капитолии, прокуратор?»

«Нет, дело Хрисиппа». На заднем плане Петроний фыркнул. «Я вернусь вовремя, чтобы приготовить ужин для вас и симулянта. Наслаждайтесь этим ярким прозаическим приключением. Если я буду покупать продукты для ужина, мне следует включить Мариуса?»

«Нет. Майя отвезла его домой».

«Она хочет видеть свое потомство там, где может его видеть».

На самом деле, ей нужно время для себя. Но Юния решила сделать кому-то приятное. Она едет в Остию с Гаем Бебием.

В Остии Гай работал начальником таможенных служащих. «Она предложила взять всех детей, чтобы они могли поплавать на берегу моря».

«Джуния, на пляже? С толпой малышей? И им придётся остаться на ночь!» Меня охватило сомнение. «Майя тоже пойдёт?»

«Не верю», – неискренне ответила Елена. Я взглянул на Петро, и мы оба нахмурились. Елена не отрывала взгляда от свитка. «Вся суть в том, чтобы дать Майе немного покоя в одиночестве».

В одиночестве? Или разделить несколько восхитительных моментов со своим поклонником Анакритом?

ИЛ

Храм Минервы на Авентине находился всего в нескольких минутах ходьбы, хотя я не могу притворяться, что он был одним из моих любимых мест. Теперь, когда я начал думать о наших местных храмах, я пришел к выводу, что Авентин – древнее святое место. Когда-то он находился за пределами померия, официальной городской границы, проложенной Ромулом. Это изначальное исключение позволило разместить здесь святилища, которые для наших предков обладали отдалённой, загородной таинственностью; на более тихих площадях современного Авентина они всё ещё сохраняли свою историческую атмосферу уединения. Возможно, так будет всегда. Авентин обладает особой атмосферой. Виды, когда-то открывавшиеся отсюда, должны были быть потрясающими. Мы, живущие здесь сейчас, всё ещё могли видеть реку и далёкие холмы, а на открытых пространствах чувствовали близость к небу и луне.

Какус, бог огня, который, должно быть, был мерзким пройдохой, жил в пещере у подножия скалы, убитый Гераклом; его излюбленным местом стал Форум Скотного Рынка. Выше были Церера, великая царица сельскохозяйственных урожаев и зерна; Свобода, покровительница освобожденных рабов в своей перевернутой войлочной шапочке; Бона Деа, Добрая Богиня; и Луна, богиня Луны, чей храм был одним из немногих зданий на Авентине, разрушенных во время Великого пожара Нерона. Два местных храма в настоящее время готовились к своим ежегодным праздникам. Один был величественным святилищем Дианы в плебейской части холма, где богине традиционно поклонялись рабочие и рабы. Другой был небольшим святилищем Вертумна, бога времен года, перемен и созревания растений, увенчанного гирляндами из плодов садового божества, к которому я всегда тайно испытывал симпатию.

Самой классически крутой была Минерва. Казалось вполне уместным, что сын семьи с греческими корнями посещал этот храм. С этим я не мог спорить. Диомед был полностью романизирован, но я видел, как сильно на него повлияла мать. Если Лиза любила Афину, он вполне мог бы и сам возносить молитвы богине-сове в доспехах. Хороший мальчик – ну, тот, которого мама старательно подталкивала.

В гулком святилище я заставил священника заговорить со мной. Привлечь внимание было так трудно, что я даже попытался сослаться на свою должность прокуратора Священных Гусей Юноны. Ха! Это ни к чему не привело. Поэтому мне пришлось прибегнуть к более простым методам: пригрозить святилищу визитом бдителей.

Один из их дотошных агентов затем соизволил ответить на вопросы. Я всё равно мог бы и не беспокоиться. Его ответы были бесполезны. Он, казалось, не мог узнать моего подробного описания подозреваемого и не помнил, чтобы тот посещал Храм в день смерти Хрисиппа. Священник слышал об Аврелии Хрисиппе и Лизе. Они были благотворителями Храма в…

прошлое. Поэтому я знал, что есть какая-то связь с семьёй. Вряд ли это могло быть алиби в случае убийства.

Раздражённый, я отправился к Лизе домой, чтобы повторно допросить её сына. Я смирился с тем, что Диомеда никогда раньше не подвергали настоящему допросу. Могли быть и преимущества в том, чтобы позволить ему думать, что он избежал пристального внимания. (Хотя я и не представлял, в чём именно заключаются эти преимущества.)

Снаружи дома я заметил наблюдателя, которого Фускулюс поставил там на случай, если руководство решит сбежать. Он делал вид, что пьёт в каупоне – это была мирная форма наблюдения. Я кивнул, но не стал с ним разговаривать.

Дом был заперт на засовы и задвижки, как дом Люкрио после краха банка, но привратник впустил меня. Внутри действительно чувствовались признаки скорого отъезда. Определённо пора было действовать, иначе мы потеряем Лизу и вольноотпущенника. Повсюду стояли набитые тюки и сундуки. С тех пор, как я был здесь раньше, некоторые настенные драпировки и занавески были сняты.

На этот раз Диомед был дома. На этот раз он не пытался укрыться за спиной матери; она вообще не появлялась. Он отрастил бороду, по форме напоминающую отцовскую. Я рассказал ему о своей безрезультатной встрече со жрецом и велел ему вернуться со мной в Храм, чтобы поискать там кого-нибудь ещё, кто мог бы его вспомнить. Если нет, тебе, возможно, придётся сбрить эту новую маску.

Когда мы уходили, кто-то вошёл в дом – Люкрио, как ни странно, с собственным подъёмником. Он выглядел немного измученным и усталым. Он тоже был расстроен, увидев меня, хотя и был слишком проницателен, чтобы жаловаться.

«Оставайся там», – рявкнул я Диомеду. «Лукрио, посылать бандита убить меня было не самой лучшей идеей!» Я бы с ним расправился, если бы мог.

Люкрио был слишком умён или слишком устал, чтобы притворяться. Он просто сбросил уличную обувь и коротал время, сунув ноги в домашние тапочки.

«Мне жаль, что вам пришлось ликвидироваться», – сказал я. «Но давайте проясним ситуацию. Мои расследования никогда не были направлены против банка со злым умыслом, и я никогда не предлагал людям начать массовое изъятие вкладов. Не вините меня в том, что произошло. Я просто хочу установить, кто убил вашего бывшего хозяина».

Лукрио никак не прокомментировал инцидент с Босом, но сказал о банке: «Крах был неизбежен. С момента убийства Хрисиппа мы столкнулись с потерей общественного доверия». Легкая улыбка скользнула по его лицу. «Это должно быть одним из аргументов против того, чтобы я стал твоим убийцей. Я предвидел это. Я бы никогда так не рискнул».

«Что теперь будет?» – спросил я.

«Тщательное и спокойное урегулирование наших дел в Риме. Нейтральные агенты, опытные в подобной работе, погасят все наши долги, насколько смогут».

«Сделай что-нибудь для меня». Не могло быть и речи о том, чтобы позволить ему откупиться, хотя, если бы он думал, что может, это могло бы помочь маме. «Посмотри на меня с добротой».

Вклады маленькой старушки по имени Хунилла Тасита. Она пришла к вам по рекомендации Анакрита, шпиона. Полагаю, он и занимался сделкой.

«Он этого не сделал», – ответил вольноотпущенник несколько раздраженно. «Я помню Хуниллу Таситу. Мы вели переговоры лицом к лицу».

Я не буду спрашивать, что вы для неё организовали. Я не ожидаю, что вы нарушите доверие клиента.

«Хорошо!» Он был бесполезен. Это было профессионально корректно, хотя я почувствовал раздражение. «Что для тебя Хунилья Тасита, Фалько?»

«Моя мать», – спокойно ответил я. Мне показалось, что мама расправилась с Люкрио в своей неподражаемой манере. Это ощущение подтвердилось, когда я вдруг обнаружил, что обмениваюсь с ним кривыми ухмылками. «Посмотри, в чём она виновата», – велел я. «Расскажешь мне завтра – я хочу завершить расследование. Приходи, пожалуйста, в полдень в скрипторий. Скажи Лизе, что она тоже должна быть там».

Он кивнул, затем с любопытством взглянул на Диомеда, который всё ещё стоял рядом со мной с энергией, подобной выброшенной на берег морской водоросли. «Мы с Диомедом просто идём гулять, Люкрио. Если его дорогая матушка заинтересуется, чем мы тут занимаемся, заверь её, что это обычная рутина».

Диомед запротестовал, узнав, что я серьёзно намерен пройтись по Авентину. Судя по всему, он всюду ходил в переносном кресле. Тем не менее, он был достаточно нервным, чтобы позволить тащить себя пешком. Мне показалось, что Лукрио, будущий отчим, бывший домашним рабом, радовался этому.

Диомед был бесполезен на марше. С другой стороны, когда я его присмотрел, мышцы груди и рук были развиты неплохо. Он не был слабаком, но, как мне показалось, ему не хватало настоящей подготовки. Его мать, вероятно, заплатила целое состояние учителю гимназии – тому, кто позволял Диомеду слишком много размахивать лёгкими булавами и слишком долго перебрасывать туда-сюда маленькие мешочки с фасолью.

На него потратили деньги. Он, вероятно, умел читать стихи и играть на кифаре. Одежда у него, конечно, была дорогой, хотя его нарядные сапоги были слишком мягкими для ходьбы по неровной мостовой. Его туника, вскоре промокшая на плечах от пота, делала его похожим на господина, в то время как я…

– в моей старой винно-красной тряпке – должно быть, я его раб. Это дало бы моим соседям по Авентину повод для хихиканья. Я пошёл быстрее, мужественно шагая впереди него, а он еле плелся позади.

Ещё до того, как мы обошли Цирк, Диомед уже хромал. Я немилосердно потащил его вверх по Публициеву спуску, к дому его покойного отца. Он был достаточно здоров, чтобы не слишком запыхаться. Возле попины, где пили писцы скриптория, я случайно увидел Евшемона. Я остановился.

«Диомед, спеши к своему храму. Постарайся найти кого-нибудь, кто поручится за тебя в то время, когда убивали твоего отца. Я приду через минуту».

В его тёмных глазах появился хитрый взгляд. «Не думай сбежать», – коротко сказал я ему. «Бегство заклеймит тебя как убийцу. Полагаю, даже романизированные греки знают наказание за отцеубийство?» Это наказание было настолько сенсационным, что о нём слышали большинство образованных людей. Подробности привлекали внимание всякий раз, когда туристы из провинции слушали восхваления римского права. Он должен был знать. С дружеской улыбкой я всё же сказал ему: «Сыновей, убивших своих отцов, завязывают в большой мешок вместе с собакой, петухом, гадюкой и обезьяной, а затем бросают в реку».

Я не был уверен, поверил ли он мне, но сын Хрисиппа поспешил прочь в своей изящной обуви, горя желанием обеспечить себе алиби.

Эушемон молча наблюдал, как я расправился с сыном его бывшего работодателя; у него было довольно суровое выражение лица. Он всегда отзывался о Диомеде скорее сдержанно, чем открыто с неприязнью, но сейчас они не обменялись приветствиями.

Менеджер скриптория опирался локтем на попину Тор, говоря другими словами: слишком много веселья и слишком популярна. Они – следующее большое событие. Бестселлеры.

Я задумался. «Ты покупаешь?»

«Мы есть!» – с чувством пообещал Эушемон.

Выходя из бара, я заметил, что официант, мечтавший стать писателем, погрузился в сокровенные размышления. Он напомнил мне Хелену, когда она читала.

Он не боялся одиночества. Он мог свободно влиться в свою собственную бурлящую компанию ярких личностей.

И в отличие от настоящих людей, эти будут делать то, что он им скажет.

Л

Я ВИДЕЛ Диомеда, ожидающего меня в портике храма; высокий квадратный лоб, унаследованный им от Хрисиппа, был безошибочно узнаваем. Я ускорил шаг, опасаясь, что, несмотря на моё предупреждение, он может потерять самообладание и сбежать. Лиза была главной силой во всей этой семье.

«Нашёл кого-то!» – с энтузиазмом заверил он меня. Как будто это всё решило.

«Хорошие новости, Диомед. Но давай сделаем это как следует…» Прежде чем позволить ему отвести меня к священнику, я задержал его и заставил ответить на вопросы, от которых он до сих пор избегал. Я послушаю, что скажет этот парень, но сначала я хотел бы, чтобы ты своими словами рассказал мне, что ты сделал тем утром, когда умер твой отец.

Диомед подъехал. «Я пришёл сюда. Я провёл здесь всё утро. Священник тебе это подтвердит». Да и он, наверное, тоже.

«Хорошо», – мягко ответил я. «А что произошло после вашего религиозного опыта?»

Никто его к этому не готовил. Тем не менее, он справился: «Я приехал сюда прямо из дома моей матери. А потом я сразу же пошёл домой».

«То есть вы не только были здесь все утро, но и оставались в храме весь день?»

«Да», – ответил он с вызовом.

Я закалялся. Простите! Никто так сильно не любит богов. Большинство из нас проходят мимо местных храмов так же, как мимо попинских борделей –

даже не замечая их присутствия. Ты хочешь стать священником?

«Я предан Минерве».

Я подавила смех. «Ну, это же очевидно! Кстати, чем ты вообще хочешь заниматься в жизни? Стать порядочным гражданским человеком, как хочет твоя мать?»

«Полагаю, мне придётся», – ответил Диомед, поморщившись. «Теперь она добьётся своего». «А теперь что?» – с любопытством подумал я. Прежде чем я успел спросить его, он продолжил: «У меня были мечты, но шансов нет».

«Что это за мечты? Полагаю, вы хотели приобрести банк?

«Я бы предпочел скрипторий», – удивил он меня, ревниво произнеся.

А что тут привлекательного?

«Я интересуюсь литературой!»

«Вы меня поражаете!» Тем не менее, здесь все хотели быть писателями. «Ну, давайте проясним ситуацию». Я решил разобраться с вопросом об алиби. «Вы в тот роковой день посещали дом своего отца на Публициевом спуске?»

«Нет, Фалько». Ещё одно высокомерное заявление, которое прозвучало не совсем правдоподобно. Я был уверен,

что он сделал.

«Итак, когда вам сообщили, что он умер?»

«Когда я пришёл домой. Мама мне рассказала». Такую историю нам рассказывали раньше. С его памятью всё было в порядке – но помнил ли он правду или то, что внушала ему строгая мама? Если Диомед был известен как ревностный покровитель храма Минервы, почему никто не прибежал сюда, чтобы найти его и рассказать о его горе раньше? Я знал, что, по-моему, является ответом на этот вопрос.

«Как у вас дела с прекрасной Вибией?» «Что вы имеете в виду?»

«Честно говоря, я слышал, у вас с ней был тайный роман». «Неправда».

Конечно, сейчас она вас выгнала, но это может быть прикрытием, чтобы отвести подозрения... Пока ваш отец был жив, вы, как я понимаю, были постоянным гостем?

«Я пошёл к нему, а не к ней».

«Ты был близок? Предан своему дорогому папочке так же, как и богам? Если это правда, должен сказать, ты набожный болван!» Диомед воздержался от ответа. Возможно, он был нормальным сыном и разделял мои чувства. Возможно, Лиза воспитала его в чистоте помыслов, и он был оскорблён моей непристойностью.

«Как вы отнеслись к разводу родителей? Насколько я понимаю, это не вызвало конфликта лояльности?»

«У них были свои причины. Я была взрослой. Я поддерживала хорошие отношения с обоими».

«Каковы были их мотивы? Хотели придать семье больше блеска, чтобы подняться по социальной лестнице?»

«Я не понимаю, что ты имеешь в виду, Фалько».

«Ты сохранил свою старую комнату в доме отца, хотя жил с матерью? Почему?»

«Мать спросила меня». Я ждал. Я был готов признать, что брошенной жене нужна поддержка сына. С другой стороны, теперь я был твёрдо убеждён, что Лиза потворствовала повторному браку Хрисиппа с Вибией, чтобы обеспечить Диомеду социальный статус. Она не могла быть так потрясена разводом, преследующим столь коварные цели.

«Твоя мать считала, что между тобой и Вибией есть притяжение?

«У нее была какая-то безумная идея, что Вибия Мерулла строила мне глазки.

Олимп. Какой шок! Это правда?

Диомед теперь вполне успешно парировал мои удары. «Возможно».

«И как вы относитесь к Вибии?»

«Она была женой моего отца». Это было действительно до тошноты набожно. Чтобы смягчить это, он счёл необходимым разыграть светского человека: «Конечно, я заметил, что она очень красива».

«У нее слишком широкий рот». Я грубо отмахнулся от нее. «Ну, а у тебя был

роман с красавицей?

«Нет».

«Никогда не ложиться с ней в постель? Кажется, она к этому готова!»

Я никогда к ней не прикасался. Я уже трижды это говорил. Она задира.

Диомед пожаловался. «Однажды она посмотрела так, словно чего-то хотела, – и тут же остыла, без всякой причины!»

«Ты получил ее письмо?» – набросился я на него.

«Что?» На этот раз, услышав безобидный вопрос, Диомед покраснел; было ли это чувство вины?

«Я полагаю, она написала вам и попросила забрать ваше имущество из ее дома?»

О! Да, она это сделала. Я и забыл об этом, признаюсь…

«Сделай это завтра», – коротко приказал я ему. «Я хочу, чтобы ты был на моей встрече; можешь привести рабов, чтобы они упаковали твои вещи. Кстати, как там со свадьбой?»

Диомед выглядел смущенным. «Скорее, задержался – из-за всех этих проблем с банком».

«Жёстко! Конечно, Вибия могла отвернуться от тебя, когда ты согласился жениться на её родственнике – женщины могут быть странными в таких вещах». Диомед не высказал никакого мнения. «Так ты сбежишь в Грецию вместе с матерью и Лукрио?»

«Моя мама думает, что так будет лучше».

«Не уходи, если не хочешь. Рим – вот место, где нужно быть. От чего ты бежишь?»

«Ничего», – быстро ответил Диомед.

Я решил на этом остановиться. Я пристально посмотрел на него. «Хорошо. Что ж, Греция – римская провинция; мы можем вернуть тебя сюда, если понадобится. Но я надеюсь всё уладить завтра. Мы должны узнать, кто убил твоего отца, и тебе разрешат покинуть страну… Где этот твой жрец?»

Он представил жреца, совсем не того, которого я допрашивал. Этот человек, хитрый, кельтский, пьющий пиво, льстец, обеспечил сыну именно то прикрытие, которое ему было нужно: Диомед почитал Минерву с рассвета до заката, молясь и поднося ячменные лепёшки, в день смерти его отца. Я удивился, что храм оставался открытым так долго. Я поставил предполагаемого верующего перед богиней, с её эгидой с головой Горгоны, суровым шлемом и древним копьём.

«Поклянись мне теперь перед этим священником и именем святой Минервы, что ты был в этом святилище с утра до вечера в тот день, когда умер твой отец!»

Диомед дал клятву. Я воздержался от того, чтобы назвать его лживой собакой. Я позволил ему уйти, лишь напомнив, что завтра он должен прийти ко мне на последнее собеседование.

Я слегка поднял руку, чтобы удержать жреца. Как только Диомед вышел из

Видишь ли, я устало вздохнула. Ладно. Я не та верующая нимфа, какой считает Диомед. Не морочь мне голову. Сколько он обещал Храму и сколько он тебе платит?

«Ты оскорбляешь богиню!» – закричал жрец. (Небесная богиня промолчала, истинная покровительница мудрости.)

Я пытался торговаться и угрожать, но мы зашли в тупик. Священник проигнорировал убедительность вигил и просто посмеялся над моей прекрасной речью о лжесвидетельстве. Это было удручающе. Я считал свои аргументы убедительными и изящно изложенными. Как информатор, я был вполне компетентен говорить об этом неприглядном преступлении, поскольку сам неоднократно совершал лжесвидетельство в интересах своих менее добросовестных клиентов.

Когда я, удручённый, вышел, священник поспешил внутрь, выглядя украдкой. Затем я заметил процессию, состоящую из мужчин всех возрастов и степени неопрятности, которые входили в боковое здание комплекса. Здесь было больше разнообразия, чем можно было бы ожидать от церемониальных собраний большинства ремесленных гильдий.

Полные или худые, плохо одетые и педантично дотошные; некоторые похожи на недальновидных аудиторов; некоторые назойливые, с громким смехом; некоторые настолько невнятны, что их чуть не оставили позади; изредка встречаются мальчишки из тачек. Неопрятные стрижки, позорящие профессию парикмахера. Обгрызенные ногти. Пятна.

Они сочетали в себе своеобразие музыкантов с аурой сгорбленной застенчивости, которая скорее подошла бы беглым рабам.

Меня привлекло то, что большинство из них несли вощёные таблички или неаккуратно разбросанные свитки. Я тоже, но мои были спрятаны до тех пор, пока они не понадобятся по практическим причинам.

Я схватил последнего мужчину за рукав кителя. «Что здесь происходит?»

Небольшое собрание любителей, которые регулярно встречаются в Гильдии.

По-видимому, они собрались, чтобы подкрепиться: впереди них вносили амфоры и многочисленные подносы с закусками.

«Что это за гильдия?» – заглянул я. Единственное, что они делали весьма умело, – это падали на амфоры и откупоривали их.

«Scribae et Histriones Писаки и истерики, как мы говорим». Писатели и актеры.

Мужчина, казалось, был весьма расположен к разговору. Я вспомнил, что сказал мне молодой официант: одни разговоры и никакого результата. Разговоры – и вино – вот что привлекало их сюда, когда они могли бы сидеть у себя в номерах и работать. «Мы – любопытная компания, слегка эксцентричная, можно сказать…» – пробормотал он, словно это была избитая тема.

«И что ты здесь делаешь?»

«Мы обсуждаем наши сочинения с коллегами».

Кто-нибудь знаменитый?

«Еще нет!» Этого никогда не случится, подумал я. «У нас еще много времени».

Традиция – восходит к замечательному Ливию Андронику. Он сочинил гимн Юноне Минерве, который был просто великолепен, взамен кружку писателей было разрешено собираться здесь вечно. Днём здесь жили переписчики, но когда Гестия, Вечерняя Звезда, восходит во всей своей красе, скамьи уступаются нам...

«Великолепно!» – восторженно воскликнул я; голос мой дрогнул, выдавливая из себя лицемерие. Но мне нужна была информация, и это был мой последний шанс.

Извините, я не знаю вашего имени.

«Блитис».

«Найдётся минутка поболтать, Блитис?» Меня осенило. Я достал свой блокнот. Мне не положено об этом говорить, но я пишу статью о современных писателях для «Дейли газетт»…

Это сработало немедленно. Ну конечно же, сработало. Он протянул мне холодное, вялое рукопожатие. Даже неопубликованные авторы знают, что им следует хвататься за известность.